— Послушайте, Робладо… — вдруг прервал его комендант, и в голосе его прозвучало необычное волнение.
   — Да? — спросил капитан, с удивлением глядя на Вискарру.
   — Я видел сон… страшный сон! Вот что меня тревожит, а совсем не бред этой девушки. Проклятие! Что за страшный сон!
   — Помилуйте, комендант, вы храбрый солдат — и тревожитесь из-за какого-то сна! Ну-ка, что это вам приснилось? Я прекрасно умею толковать сны. Ручаюсь, у меня вы получите наилучшие разъяснения.
   — Ну, слушайте, это довольно просто. Мне снилось, что я стою на Утесе загубленной девушки. Мне снилось, что я там один с Карлосом, охотником на бизонов, и что он все знает и привел меня туда, чтобы отплатить мне, чтобы отомстить за нее. У меня не было силы сопротивляться, и он подвел меня к самому краю. Кажется, мы схватились и боролись некоторое время, а потом он выпустил меня и столкнул с обрыва. И вот я падаю, падаю… А наверху стоит охотник, и рядом с ним его сестра, и на самом выступе утеса — эта ужасная старая колдунья, их мать, она смеется каким-то диким, безумным смехом и хлопает в ладоши, а руки у нее длинные, костлявые… И я падаю, падаю, а дна все нет… Ужасное чувство, и конца ему не было! От этого ужаса я и проснулся. Я даже не мог поверить, что это был только сон, никак не мог отделаться от ощущения, что все это на самом деле… Ужасный сон!
   — Да, но только сон. А что значит…
   — Постойте, Робладо! Я вам еще не все сказал. Через час… да нет, через каких-нибудь четверть часа я ходил здесь и думал о том, что мне приснилось, и нечаянно посмотрел туда, на утес. И там, на самом краю, стоял всадник, он был хорошо виден на фоне неба, и это был вылитый охотник на бизонов! Я узнал и коня и всадника — я хорошо помню, как он держится в седле. Я решил, что это мне мерещится. Отвел глаза на секунду, потом посмотрел опять, а всадника уже нет! Он так быстро исчез… Я думаю, мне просто показалось. Там никого и не было, просто после того сна мне почудилось.
   — Очень возможно, — сказал Робладо, желая успокоить приятеля. — Очень возможно и вполне естественно. Во-первых, отсюда, где мы с вами стоим, до вершины того утеса добрых три мили по прямой. На таком расстоянии вы уж никак не отличили бы этого охотника от любого другого всадника — это невозможно. Во-вторых этот самый Карлос сейчас находится по крайней мере за пятьсот миль от кончика моей сигары и рискует своей драгоценной особой ради нескольких вонючих бизоньих шкур и нескольких десятков фунтов вяленого мяса. Будем надеяться, что кто-нибудь из его меднокожих друзей снимет с него светловолосый скальп, которым так восхищаются иные наши красотки. А ваш сон, дорогой комендант, — ну что же может быть естественнее! Вам просто не могло не присниться чтонибудь в этом роде. Вы помнили, как он гарцевал в день праздника на этом самом утесе, и думали о его сестре и подозревали, надо полагать, что сеньор Карлос обошелся бы с вами не слишком нежно, знай он об этом деле и попадись вы ему в руки, — все сразу было у вас в мыслях, и все перемешалось в этом нелепом сне. И старуха тоже: если вы о ней не думали, так я думал с тех самых пор, как стукнул ее тогда, в дверях. Ну и вид у нее тогда был, век не забуду!
   И негодяй расхохотался. Его не так уж забавляло это воспоминание, но он хотел изобразить все происшедшее пустой безделицей, чтобы успокоить Вискарру.
   — Эка важность! — продолжал он. — Сон! Самый обыкновенный сон. Полно, дорогой друг, выкиньте это из головы!
   — Не могу, Робладо. Эти мысли — точно моя собственная тень: от них не отделаешься. У меня какое-то предчувствие. Лучше бы я оставил девчонку в ее грязной лачуге! Клянусь Богом, я хотел бы, чтобы она оказалась опять у себя дома. Не успокоюсь до тех пор, пока не избавлюсь от нее. Прежде я ее любил, а теперь просто ненавижу эту сумасшедшую.
   — Ну-ну, друг! Скоро вы будете другое говорить. Она вам опять понравится…
   — Нет, Робладо, нет! Я о ней без отвращения думать не могу
   — не знаю, почему, но не могу. Помоги, Боже, мне от нее избавться!
   — А это не так трудно, и вреда никому не будет. Она может вернуться как пришла. Разыграем еще одну сценку маскарада, и ни одна душа не догадается. Если вы и в самом деле говорите серьезно…
   — Робладо! — воскликнул комендант, хватая капитана за руку. — Никогда в жизни я не говорил серьезнее. Скажите мне, как можно отправить ее обратно, не поднимая шума? Скажите скорее, я не могу больше выносить это ужасное чувство!
   — Что ж, — начал Робладо, — нам надо еще раз нарядиться индейцами, надо…
   Он не договорил. Короткий стон вырвался из груди Вискарры. Глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит, губы побелели, крупные капли пота выступили на лбу.
   Что бы это значило? Вискарра стоял у внешнего края асотеи, откуда видна была дорога, ведущая к воротам крепости. Он смотрел туда, за парапет, и протянул руку, указывая на что-то.
   Робладо, стоявший далеко от парапета, почти посередине асотеи, кинулся к коменданту и взглянул в ту же сторону. По дороге, весь в поту и пыли, галопом скакал всадник. Он был уже так близко, что Робладо узнал это лицо. Вискарра узнал его еще раньше. Это был Карлос, охотник на бизонов!

Глава XXXII

   То, что сказал Карлос дону Хуану на вершине утеса, как громом поразило простодушного скотовода. До этой минуты он ничуть не сомневался, что они гонятся за индейцами. Даже то странное обстоятельство, что следы повернули назад, в долину, не раскрыло ему глаза. Он решил, что индейцы еще кого-нибудь ограбили в этих местах и преследователи услышат об этом, как только спустятся в долину.
   Когда Карлос показал ему на крепость и сказал: «Она здесь! », дон Хуан сначала удивился, потом просто не поверил.
   Но довольно было еще одного слова охотника и нескольких мгновений раздумья — недоверие исчезло. Страшная правда молнией озарила сознание дона Хуана; ведь и он помнил, как вел себя Вискарра в день праздника. Тотчас ему пришли на ум и появление коменданта в доме охотника и все другие обстоятельства, и он понял, что Карлос не ошибся.
   Несколько минут дон Хуан не мог вымолвить ни слова — слишком мучительны были нахлынувшие на него мысли и чувства. Мучительны, как никогда. Он не страдал так даже в то время, когда был уверен, что его возлюбленная в руках диких индейцев. Тогда была еще надежда, что своеобразные законы чести, принятые у индейцев в отношении пленниц, позволят Росите избежать ужасной доли, что жених и брат успеют выручить ее. А теперь прошло столько времени! Зная Вискарру… О Господи!.. Это была ужасная мысль, она заставила молодого всадника покачнуться в седле. Он отъехал на несколько шагов, соскочил с лошади, пошатнулся и опустился на землю, охваченный нестерпимой тоской и болью.
   Карлос все еще оставался на утесе и смотрел в сторону крепости. Казалось, он обдумывает план действий. Он видел часовых на зубчатых стенах, видел слоняющихся вокруг солдат в темно-синих с малиновым мундирах. До него донесся зов кавалерийской трубы, когда звонкое эхо стало перекидываться от скалы к скале. И он увидел, что какой-то человек — офицер — ходит взад и вперед по асотее. Вот он остановился и заметил Карлоса…
   Как раз в эту секунду Вискарра и увидел на утесе всадника, который одним своим видом так напугал его и который ему, конечно, вовсе не померещился.
   — Может быть это он, злодей? — сказал себе Карлос, глядя на офицера. — Похоже, что это он и есть. Ох, если бы я отсюда мог достать его пулей!.. Но терпение, терпение! Я ему отомщу!
   С этими словами он тронул поводья и отъехал к дону Хуану. Они посовещались о том, как действовать дальше. Подозвали и Антонио, и Карлос сказал ему о своей уверенности, что Росита — пленница в крепости. Антонио не услышал ничего нового, он уже сам обо всем догадался. Он ведь тоже, как и его хозяин, был на празднике и его зоркие глаза ничего не упустили в тот памятный день. Он тоже заметил поведение Вискарры, и задолго до того, как путники остановились здесь, возле утеса, он нашел разгадку всему, что было таинственного и непонятного в недавнем набеге индейцев. Он знал все, хозяин мог не тратить слов на объяснения.
   Но ни слов, ни времени и не тратили понапрасну. Дл этого слишком сильно бились сердца брата и влюбленного. Быть может, в эту самую минуту девушке, дорогой обоим, грозит опасность, быть может, она сейчас защищается от своего подлого похитителя, и, если они подоспеют вовремя, они спасут ее!
   Эти соображения были важнее всяких планов. До и какой тут мог быть план? Не обнаруживать себя, скрываться, тайно рыскать вокруг крепости и ждать удобного случая… Какого случая? Быть может, в бесплодном ожидании пройдет несколько дней! Дней! Когда нельзя медлить ни часа, ни минуты! Не теряя ни секунды, они должны действовать.
   Но как действовать? Только в открытую — ничего другого они не могли придумать. Да неужели Карлос не смеет потребовать, чтобы ему вернули сестру?
   А если их встретят отказом, ложью, увертками?.. Конечно, никакого другого ответа они не получат. Эта мысль привела обоих в ужас.
   Что же еще остается делать? Если во всеуслышание объявить о подлом злодеянии, это, пожалуй, поможет. Общее сочувствие будет на их стороне… А быть может, и больше того. Быть может, жители долины, хоть они и порабощены, соберутся вокруг крепости и громко потребуют… Быть может, пленницу еще можно спасти… Эти мысли нагоняли одна другую.
   — А если не спасем, — сказал Карлос, скрипнув зубами, — мы отомстим за нее. Пусть мне грозит петля, все равно ему не жить, если она обесчещена! Клянусь!
   — И я даю клятву! — крикнул дон Хуан, хватаясь за рукоять своего мачете.
   — Хозяин! Вы оба, послушайте! — сказал Антонио. — Вы знаете, я не трус. Я вам помощник, мое оружие, моя жизнь — все ваше. Но дело это страшное. Без осторожности только зря пропадем. Надо быть поосмотрительнее.
   — Да, верно, мы должны быть осторожны. Я обещал это матушке. Но как, друзья, как? Что такое осторожность? Сидеть и ждать, пока она… О Господи!
   Все трое замолчали. Никто не мог ничего придумать.
   В самом деле, положение было бесконечно трудное. Перед ними крепость, и в ее стенах — быть может, в какой-нибудь глухой камере — томится в плену сестра охотника на бизонов. Он знал, что она там, но как трудно будет освободить ее!
   Прежде всего злодей, похитивший Роситу, будет отпираться, уверять, что ее здесь нет. Ведь если он ее выпустит, он тем самым признает свою вину. А какие доказательства может представить Карлос? Солдаты гарнизона, без сомнения, ничего не знают, за исключением двух или трех негодяев, которые помогали в этом подлом деле. И если Карлос поднимет голос, никто в городе не поверит такому обвинению против коменданта. Охотника поднимут на смех и, конечно, арестуют, и он дорого поплатится. И даже если бы он предъявил доказательства, кто из власть имущих поможет ему добиться правосудия? Военные тут — сила и закон, и жалкое подобие гражданской власти, существующей здесь, уж, наверно, предпочтет стать не на его сторону, а на сторону его противника. Ему неоткуда ждать справедливости. Свои обвинения он может подкрепить лишь такими доказательствами, которых никогда не поймут и не примут в расчет все те, к кому он может обратиться. Вискарра без труда найдет какое-нибудь объяснение следам, ведущим назад, в долину, если он вообще снизойдет до того, чтобы чтото объяснять, а обвинения Карлоса объявит бредом сумасшедшего. Никто им не поверит. Именно гнусность совершенного злодейства делает его неправдоподобным.
   Карлос и его товарищи хорошо понимали все это. Им неоткуда было ждать поддержки, не на что надеяться. Никто из властей не придет им на помощь и не даст удовлетворения.
   Некоторое время охотник был молчалив и задумчив; наконец он вновь заговорил — и теперь уже другим тоном. Как видно, у него возник план, появилась какая-то надежда.
   — Друзья! — сказал он. — Надо открыто прийти и потребовать ответа, ничего другого я не могу придумать. И надо это сделать сейчас же. Я не переживу и часа, не попытавшись выручить сестру. Ждать еще час, когда мы боимся… Нет, медлить нельзя. Я кое-что надумал. Наверно, это не самый осторожный план, но больше раздумывать некогда. Слушайте!
   — Мы ждем!
   — Нам незачем всем сразу появляться у ворот крепости. Там сотни солдат, а у нас двадцать тагносов, и хоть они и храбры, как львы, от такой схватки пользы не будет: силы слишком не равны. Я поеду один.
   — Один?
   — Да. Надеюсь, мне удастся увидеть его. Больше мне ничего не надо. Он тюремщик Роситы, а когда тюремщик спит, узника можно освободить. Стало быть, он уснет!
   Слова эти были полны значения, и говорящий невольно положил руку на рукоять ножа, заткнутого за пояс.
   — Он уснет, — повторил Карлос, — и очень скоро, если судьба улыбнется мне. Что будет дальше — мне все равно: не до того мне! Если она обесчещена, не все ли мне равно — жить или умереть? Но я отомщу за нее!
   — Но как ты добьешься свидания с ним? — спросил дон Хуан.
   — Он не захочет принять тебя. Может быть, тебе переодеться? Тогда, пожалуй, скорее удастся увидеть его.
   — Нет! Не так просто мне переодеться — меня выдадут светлые волосы и кожа. И на это уйдет слишком много времени. Поверь, я не буду опрометчив. Я придумал, как дойти до него, — надеюсь, я при любых условиях его увижу. А если не удастся, не стану пока поднимать шум. Никто из этих негодяев не будет знать, зачем я на самом деле приходил. И потом я сделаю, как ты посоветуешь. А сейчас я не могу больше ждать. Я должен что-то делать. По-моему, это он сейчас ходит там, по асотее, вот почему я не могу ждать, дон Хуан. Если это он…
   — А что мы будем делать? Разве мы не можем никак тебе помочь? — спросил дон Хуан.
   — Может быть… если мне надо будет бежать. Поедем, я покажу вам, где меня ждать. Скорее! Сейчас дорога каждая минута
   — как день. У меня голова горит, точно в огне. Едем!
   Карлос вскочил в седло и погнал коня по крутой тропе вниз, в долину.
   С того места, где дорога, спустившись в долину, поворачивала к крепости, она на протяжении более мили вела через густые заросли невысоких деревьев и кустарника; через них нельзя было пробраться иначе, как по этой дороге.
   Но были в этой чаще и тропинки, протоптанные скотом, по ним тоже можно было пересечь ее. Тропы эти хорошо знал Антонио, который прежде жил тут, по соседству. По одной из этих троп всадники могли подъехать к крепости на расстояние не больше полумили незаметно для часовых на стенах. К этому месту Антонио и повел весь отряд. Скоро они добрались до опушки и здесь, по распоряжению Карлоса, спешились, не выходя из-за кустов.
   — Вы все оставайтесь тут, — сказал дону Хуану охотник. — Если я сумею уйти оттуда, я поскачу прямо сюда. Если потеряю коня, все равно вы меня еще увидите. Такое небольшое расстояние я пробегу, как олень, никто меня не догонит. А когда вернусь, скажу вам, как действовать дальше.
   И вдруг, схватив дона Хуана за руку, Карлос увлек его за собою к самому краю опушки:
   — Смотри, дон Хуан! Это он! Клянусь Богом, это он!
   Карлос показал на высокую крышу крепости — над краем парапета виднелись чья-то голова и плечи.
   — Да, это комендант, — сказал дон Хуан, тоже узнав человека на асотее.
   — Довольно! Мне больше некогда разговаривать! — воскликнул охотник. — Теперь — или никогда! Если я вернусь, вы будете знать, что делать дальше. Если не вернусь — значит, я или схвачен, или убит. Оставайтесь здесь. Оставайтесь до поздней ночи — может быть, я еще выберусь оттуда. Их тюрьмы не так уж крепки. Кроме того, у меня с собой золото. Может быть, оно выручит меня. Вот и все. Прощай, верный друг! Прощай!
   Стиснув руку дона Хуана, Карлос вновь вскочил в седло и тронул коня.
   Он не поехал прямо к крепости — ведь тогда его слишком быстро обнаружили бы. Тропа, проложенная в зарослях, могла вывести его на главную дорогу, которая, в свою очередь, вела к воротам крепости; по этой самой тропе он и поехал. Антонио проводил его до самой опушки, потом вернулся к остальным.
   Выехав на дорогу, Карлос пустил коня галопом и смело поскакал к широким воротам крепости. Пес Бизон бежал следом, не отставая.

Глава XXXIII

   — Клянусь святой девой, это он! — удивленно и тревожно воскликнул Робладо. — Он и есть! Верное слово!
   — Я так и знал, так и знал! — взвизгнул Вискарра. — Это он был на утесе, мне не померещилось!
   — Откуда же он взялся? Ради всех святых, откуда этот малый…
   — Робладо, я должен уйти! Я пойду вниз. Я не хочу встречаться с ним. Я не могу!
   — Ну, полковник, пусть уж лучше он поговорит с вами. Он ведь уже видел вас и узнал. Если вы начнете избегать его, это только вызовет подозрения. Он, наверно, будет просить, чтобы мы помогли ему в погоне за индейцами, — ручаюсь, что он только за этим и пришел!
   — Вы так думаете? — спросил Вискарра, немного успокоенный этим предположением.
   — Не сомневаюсь! Зачем же еще! Правду он подозревать не может. Он ведь не колдун, как его мать! Никуда не уходите, и давайте послушаем, что он скажет. Разумеется, вы можете говорить с ним отсюда, с асотеи, а он пускай остается внизу. Если он начнет вести себя дерзко, — помните, он ведь уже дерзил нам обоим, — мы его арестуем и подержим часок-другой в каталажке, чтобы он немного поостыл. Надеюсь, он даст нам для этого повод. Я ведь не забыл его наглой выходки тогда, на празднике.
   — Вы правы, Робладо, я останусь и выслушаю его. Так будет лучше. Я думаю, это рассеет подозрения. И потом, вы правы: он и не может ничего подозревать.
   — Напротив, он сейчас попросит вас о помощи, и вы ему поможете — и совсем собьете его со следа. Он еще станет вашим другом! — И Робладо расхохотался.
   Это звучало правдоподобно, и очень понравилось Вискарре. Он тотчас решился последовать совету капитана.
   Этот торопливый разговор занял всего несколько минут — с того мгновения, как они впервые увидели всадника, и до тех пор, пока он не скрылся под сенью крепости.
   Последние двести ярдов он ехал медленно и с почтительным видом, словно опасаясь, как бы не сочли дерзостью, если на пороге этого оплота власти он выставит напоказ свое искусство наездника. На красивом лице его можно было увидеть следы горя, но ничто в нем не выдавало того чувства, которое сейчас было всего сильнее в его сердце.
   Подъезжая к крепости, он снял сомбреро и почтительно поклонился офицерам, чьи головы и плечи виднелись над парапетом; а в десятке шагов от крепостной стены придержал коня, снова снял шляпу и ждал, пока с ним заговорят.
   — Что вам нужно? — спросил Робладо.
   — Кабальеро, я хотел бы поговорить с комендантом.
   Это было сказано тоном человека, который хочет попросить о чем-то. Тон этот успокоил и Вискарру и второго, более наглого негодяя, который, хоть и уверял начальника в противном, не так уж был убежден, что охотник приехал с мирными намерениями. Однако теперь он не сомневался, что первая его догадка верна: Карлос приехал просить их о помощи.
   — Это я! — отозвался Вискарра, который совсем оправился от испуга. — Я комендант. Что вы хотели мне сказать, приятель?
   — Ваше превосходительство, я пришел с просьбой. — И охотник смиренно поклонился.
   — Говорил я вам! — шепнул начальнику Робладо. — Все в порядке, полковник!
   — Что ж, мой друг, — сказал Вискарра своим обычным надменно-снисходительным тоном, — послушаем вас. Если ваша просьба разумна…
   — Ваше превосходительство, я прошу о большой милости, но, надеюсь, ничего неразумного в этом нет. Я уверен, если только это не помешает вашим многочисленным обязанностям, вы не откажете мне. Ведь все знают, как много времени и хлопот вы уже отдали этому делу.
   — Говорил я вам! — снова пробормотал Робладо.
   — Ну, ну, выкладывайте! — подбодрил просителя Вискарра. — Я ведь не могу ответить, пока не услышу, о чем вы просите.
   — Дело вот в чем, ваше превосходительство. Я только бедный охотник на бизонов…
   — А, вы Карлос, охотник на бизонов! Знаю, знаю.
   — Да, ваше превосходительство, мы встречались… в день святого Иоанна.
   — Как же, как же! Припоминаю. Вы отличный наездник.
   — Вы оказываете мне много чести, ваше превосходительство. Но мое уменье мне сейчас не поможет. Большое несчастье постигло меня…
   — Что такое случилось? Выкладывайте!
   И Вискарра и Робладо догадывались, о чем попросит охотник. Им хотелось, чтобы эту просьбу слышали солдаты, слонявшиеся без дела у ворот, поэтому сами они говорили громко, желая, чтобы и проситель повысил голос.
   И Карлос тоже отвечал громко — не затем, чтобы доставить удовольствие собеседникам, нет, у него были на то свои причины. Он тоже хотел, чтобы солдаты, а главное, часовой у ворот слышали его разговор с офицерами.
   — Так вот, ваше превосходительство, — продолжал он, — я живу в бедном ранчо, на самом краю поселения, со старухой-матерью и сестрой. Прошлой ночью на них напали индейцы. Мою мать ударили так, что она упала замертво, дом подожгли, а сестру увезли с собой!
   — Я слышал об этом, мой друг. Больше того, я сам пустился в погоню за дикарями.
   — Знаю, ваше превосходительство. Я в это время был в прерии и вернулся только сегодня ночью. Я слышал, что вы, ваше превосходительство, немедля погнались за дикарями и очень благодарен вам.
   — Не стоит благодарности, я только исполнял свой долг. Я сожалею о том, что случилось, и сочувствую вам. Но негодяи успели удрать, и сейчас нет надежды воздать им по заслугам. Может быть, позже, когда здешний гарнизон будет усилен. Тогда я мог бы сам устроить набег на индейцев, и, может быть, мы отыскали бы вашу сестру.
   Охотнику вполне удалось своей почтительностью провести Вискарру — комендант вновь обрел свою самоуверенность и хладнокровие, и всякий, кто знал о случившемся не больше, чем можно было уловить из их беседы, наверняка обманулся бы, слушая его. Он прекрасно притворялся — ни речь, ни осанка не выдавали его. Но от зорких глаз Карлоса, знавшего всю правду, не укрылась дрожь губ, как ни мало она была заметна; он заметил и неуверенный взгляд Вискарры и каждую малейшую запинку в его речи.
   Да, Карлос обманул его, но он-то не мог обмануть Карлоса.
   — О чем же вы хотели просить? — осведомился Вискарра, посулив Карлосу так много в будущем.
   — Вот о чем, ваше превосходительство: позвольте вашим солдатам еще раз пойти по следу грабителей — под вашей ли командой, чему я был бы очень рад, или под командой кого-нибудь из ваших храбрых офицеров… ( При этих словах Робладо почувствовал себя польщенным. ) Я буду проводником, ваше превосходительство. На двести миль кругом нет такого места, которого я не знал бы так же хорошо, как эту долину. И хоть мне самому не пристало говорить об этом, но поверьте, ваше превосходительство, я могу пойти по следу индейцев не хуже любого охотника на Равнине. Только пошлите солдат, ваше превосходительство, и обещаю вам — я приведу их к грабителям или покрою себя позором! Я не потеряю их след, к у д а б ы о н н и п р и в е л!
   — О, вот как! — сказал Вискарра, многозначительно переглядываясь с Робладо.
   Обоим явно стало не по себе.
   — Да, ваше превосходительство, по следам я везде пройду.
   — Ну, это невозможно, — возразил Робладо. — Ведь это было два дня назад. И потом, мы-то уже раз прошли по этим следам, переправились через Пекос и убедились, что к тому времени разбойники были вне пределов досягаемости. Так что это будет совершенно бесполезная попытка.
   — Кабальерос! — снова обратился к обоим Карлос. — Уверяю вас, что я могу найти разбойников. Они не так уж далеко отсюда.
   Комендант и капитан вздрогнули и заметно побледнели. Охотник, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания.
   — Чепуха, приятель! — с запинкой выговорил Робладо. — Они… да они теперь за сотни миль, никак не меньше… где-нибудь там, на Льяно Эстакадо, или в горах.
   — Простите, капитан, что я не соглашаюсь с вами, но я уверен… я знаю, что это за индейцы, знаю, из какого они племени.
   — Из какого племени? — разом переспросили офицеры; лица обоих были серьезны, в голосах слышалась дрожь. — Как — из какого племени? Разве это были не юты?
   — Нет, — ответил охотник, который прекрасно видел смятение своих собеседников.
   — А кто же?
   — Я уверен, что это не юты, — сказал Карлос. — Это, наверно, хикариллы. Они — мои заклятые враги.
   — Вполне возможно! — разом согласились офицеры с явным облегчением.
   — Вполне возможно! — повторил Робладо. — По описаниям очевидцев можно было думать, что это юты. Но, возможно, люди ошибались. Все были так напуганы, что ничего толком не могли рассказать. И потом, ведь индейцы показывались только по ночам.
   — А почему вы думаете, что это были хикариллы? — спросил комендант, которому снова стало легче дышать.
   — Отчасти потому, что их было так мало, — ответил Карлос.
   — Будь это юты…
   — Но их было совсем не так мало. Пастухи донесли о большой шайке. Они угнали огромное стадо. Если бы это был не сильный отряд, они не посмели бы явиться в долину, это ясно.