Ригерт Ким. Соседка

   Его девушка по-прежнему колебалась. Она была «почти уверена», что они созданы друг для друга. Ей только требовалось еще немного времени.
   Джулия, проходя мимо, похлопала его по плечу.
   — Она будет с тобой.
   Банальность, конечно, и она знала, что Сесила это не успокоит. В конце концов, кто бы говорил! Вот Пол-то наверняка не будет сней. Материальная поддержка не в счет.
   Они, пожалуй, были двумя самыми любящими без взаимности людьми в Лондоне. Почти каждый вечер Джулия и Сесил проводили вместе. У Джулии вошло теперь в привычку работать в редакции отчасти из-за того, что в результате сидения дома у нее развилось что-то вроде клаустрофобии. Но в основном из-за Пола. Потому что, находясь дома, она хотела, чтобы он был рядом. И в то же время не хотела этого. Похоже, ее мысли пребывали в таком же растрепанном состоянии, что и чувства.
   Стояла удивительная для Лондона жара. Ужасная влажность заставляла людей жалеть, что они родились без жабр, а зной был похож на удушающее покрывало.
   Четвертый день термометры показывали тридцать с лишним градусов по Цельсию, и Джулия, тащась домой, почти жалела о том, что согласилась на съемки городского особняка Тони Колтропа, известного джазового саксофониста. Но ей не хотелось сидеть дома одной, прилагая массу усилий для того, чтобы не увидеться с Полом, поскольку ее идеальное прикрытие — Сесил — сегодня должен был целый день рыскать в поисках рекламы для журнала.
   Все было прекрасно до второй половины дня, когда ей в конце концов пришлось отправиться домой. На дорогах были ужасающие пробки, и в автобусе нечем было дышать. Джулия вышла и пошла пешком, поскольку поймать такси в пять часов — безнадежное дело.
   Хотя шла она медленно, с передышками, но к тому моменту, когда показался дом, была едва жива. Она опустилась на крыльцо, решив, что лучше уж умрет здесь, чем преодолеет еще и несколько пролетов лестницы.
   Кованая решетка перед дверью нижней квартиры открылась.
   — Привет, — сказал Пол.
   Он выглядел свежим, отдохнувшим, красивым. И измученная жарой и усталостью Джулия тут же возненавидела его. Она взглянула на Пола, затем отвернулась и прикрыла глаза. У нее не было сил говорить с ним.
   Он подошел и присел рядом на корточки.
   — Ты в порядке?
   Не открывая глаз, Джулия пробормотала:
   — Как огурчик.
   Прикосновение прохладной руки к разгоряченной щеке заставило ее испуганно вздрогнуть и открыть глаза.
   — Что ты?..
   Он схватил ее за руку и начал поднимать со ступенек.
   — Пойдем.
   — Что? Куда ты меня…
   Но было совершенно очевидно, куда он ее ведет — к себе.
   — Пол! — запротестовала она.
   Но как только он открыл дверь в свою квартиру и ее обдало прохладным воздухом, перестала спорить.
   Она зайдет на минутку. Только на минутку. Переведет дух. А потом…
   — Садись.
   Пол устроил Джулию на диване, поднял ее ноги и положил их на кофейный столик, а кофр с аппаратурой поставил рядом.
   — Воды? Чаю со льдом? Соку?
   — Воды, — сказала Джулия. — Пожалуйста, — добавила она, стараясь не походить на человека, достигшего долгожданного оазиса.
   Через полминуты он вернулся и протянул ей стакан воды с кубиками льда.
   Пол как раз стоял у окна, когда Джулия шла по улице. Даже за три дома был виден неестественный румянец, покрывший ее щеки, и двигалась она без обычной стремительности. Сначала Пол отнес это на счет того, что ей приходится «носить» слишком много детей. Затем решил, что дело не только в этом. Особенно когда Джулия бессильно опустилась на ступеньки.
   Пол буквально подлетел к двери. Ему пришлось притормозить и принять небрежный вид.
   — Не спеши, — сказал он сейчас.
   — А ты не командуй, — попросила она и пожаловалась: — Раньше ты таким не был.
   — А тебе раньше не нужно было указывать, что делать.
   — Я не… — начала было возражать Джулия, но Пол выставил вперед руки.
   — Хорошо-хорошо. Ты справляешься, Ты все делаешь как нужно. Но люди на улицах сотнями валятся замертво. Разве ты не слышала по радио? Двести сорок семь случаев тепловых ударов только сегодня. А если судить по твоему виду, то двести сорок восемь.
   — У меня нет теплового удара, — возразила Джулия, допила воду и с жадностью посмотрела на пустой бокал.
   — Я принесу тебе еще. Сиди здесь.
   Пол принес второй бокал. Теперь она пила уже медленнее. Осушив бокал, Джулия посмотрела на Пола и улыбнулась. Это было бледное подобие обычной улыбки Джулии Варне.
   — Спасибо, — сказала она и начала вставать. Пол преградил ей путь.
   — Тебе не обязательно уходить прямо сейчас. — Я…
   — Или тебя ждет герой-любовник?
   Она удивленно заморгала, затем пожала плечами.
   — Ты хочешь сказать, Сесил? Он придет позже. — Хотя вряд ли у него останутся силы после этой гонки по раскаленному городу. Но Джулия не сказала об этом Полу. — Я не хочу беспокоить тебя.
   — Ты обеспокоишь меня еще больше, если упадешь в обморок на лестнице.
   — Я не собираюсь падать в обморок! Я только…
   — Послушай, — сказал Пол. — Я приготовил огромную кастрюлю рагу. Поешь со мной.
   — Сесил…
   — Его ведь нет. А ты, по-моему, голодна. Ты должна есть, Джулия. Кроме того, вряд ли у тебя есть желание карабкаться сейчас по лестнице. Уверен, что нет.
   Джулия все еще колебалась. Она боялась вновь обрести надежду. Стоило в очередной раз потерять ее, как Пол становился милым, и Джулия ничего не могла с собой поделать — похороненные мечты оживали, как Феникс, снова начиная дразнить ее.
   — Рагу, Джулия, — тоном соблазнителя проговорил он. — Зеленый салат. Помидоры только что с грядки.
   Проклятье! — возмутилась она. Прекрати быть милым! Я ненавижу, когда ты мил со мной!
   — И шоколадное мороженое на десерт. Господи, ему известны все мои слабости, вздохнула Джулия.
   — Хорошо, — без тени благодарности сказала она. — Ты победил.
   Пол усмехнулся.
   — Будет готово через несколько минут. Хочешь пива?
   — Нет. Я… я не пью алкоголя.
   — О, правильно. — Он взглянул на ее живот и тут же отвел взгляд, словно не в силах вынести ужасного зрелища. — Принесу чаю со льдом.
   Сохраняй дистанцию, ничего не принимай близко к сердцу, приказала она себе. И, сложив руки на коленях, Джулия улыбнулась Полу.
   — Ты выглядишь как на приеме у дантиста, — пробормотал он.
   — Что?
   — Ничего. Просто никуда не уходи. Я принесу тебе чаю.
   Пол влетел в кухню и принялся с яростью мешать рагу. Как она смеет вести себя так, словно они едва знакомы?
   А мне бы хотелось чего-то другого? — спросил себя Пол. Чего-то большего? Нет, но… Вот и хорошо. Джулия всего лишь гостья. Он наполнил для нее бокал и, достав бутылку пива из холодильника, открыл крышку и сделал глоток. Очень большой. Затем снова помешал рагу. А не приготовил ли он так много, подспудно надеясь, что Джулия разделит с ним трапезу? Отвечать на этот вопрос ему не хотелось. Он глотнул еще пива, жалея, что не налил себе чего-нибудь покрепче.
   — С лимоном, без сахара? — крикнул он Джулии.
   Ответа не последовало. Да он ему был и не нужен. Пол отлично знал ее вкусы. Просто пытался поддерживать вежливый разговор. То, к чему оба стремились. Он взял ее бокал и отнес в гостиную.
   Джулия спала. Она по-прежнему сидела на диване, но уже не была похожа на пациентку дантиста. Обхватив руками живот, она откинула голову на спинку дивана. На щеках все еще горел румянец, глаза были закрыты. Слишком жирно для дантиста! — решил Пол, не в силах удержаться от улыбки, Он подошел ближе. Спящая Джулия была похожа на ребенка. Ей можно было дать лет тринадцать, а не тридцать. Или сколько ей там? Она казалась юной, хрупкой и беззащитной. Во всяком случае, недостаточно взрослой, чтобы стать матерью близнецов. Близнецов!
   — Господи! — невольно произнес он вслух. Джулия вздрогнула, приоткрыла глаза и быстро заморгала.
   — О! — Она села прямо, опять сложила руки, стараясь сделать вид, что и не думала спать. — П-прости… Это все жара. И еще я немного устала, и…
   — Вот чай. — Пол подал ей бокал и, обойдя кофейный столик, устроился в кресле напротив. — Зачем ты выходила сегодня? Снимала?
   — Да. — Она сделала глоток чаю и снова выпрямилась, однако уже не казалась такой скованной, как вначале. — У Тони Колтропа.
   — Ух ты! — Он понимал, насколько велика была оказанная ей честь. Прошлым летом они с Джулией ходили на его концерт. А потом, вспомнил Пол, бродили по улицам, в их душах все еще звучала музыка, небо было усеяно звездами, и… Он заставил себя вернуться в настоящее. — Тони играл для тебя?
   Джулия улыбнулась.
   — Да. Это было чудесно. Он так похож на свою музыку, — сказала она. — В нем та же энергия, тот же энтузиазм. Ему многое пришлось пережить. Ты ведь знаешь: он потерял сына в авиакатастрофе и жену… Помнишь ту историю с наркотиками?.. Сердце его разбито. Но он такой… даже не знаю, как сказать… умиротворенный, что ли? В нем нет ни горечи, ни цинизма. Он говорит обо всем этом — и ты слышишь его боль. Но в то же время… и надежду.
   Выражение глаз Джулии смягчилось, на лице появилась нежная, понимающая улыбка. Эта улыбка была хорошо знакома Полу. Последние три года она составляла часть его жизни, радовала и успокаивала его. Изучая бутылку в своих руках, он опять погрузился в воспоминания.
   Джулия внезапно коротко рассмеялась. Это был такой звонкий, счастливый смех, что Пол поднял взгляд и удивленно посмотрел на нее.
   — Что?
   Она опустила глаза.
   — Тони поцеловал мой живот. — Что?!
   Джулия посмотрела на Пола, все еще улыбаясь.
   — На счастье, — пояснила она. — В качестве благословения. Он сказал, что это большое удовольствие — находиться в обществе будущей жизни. И он… он играл для них… для всех нас. — Губы Джулии вдруг задрожали, и она быстро сморгнула. Затем поставила бокал на край стола и попыталась встать. — Не думаю, что мне стоит оставаться.
   Пол вскочил с кресла прежде, чем она успела подняться, и преградил ей путь.
   — Нет, — твердо сказал он. — Не уходи. — Их взгляды встретились. — Пожалуйста, Джулия. Останься.
   И она осталась. Это было глупостью. Ошибкой. Джулия знала, что это заставит ее с новой силой желать всего того, о чем она так долго мечтала и чего никогда не получит. Но, как и всегда, оказалась бессильна против взгляда непроницаемых голубых глаз.
   Она осталась. Она разделила с ним трапезу. Пол поставил пластинку Тони Колтропа, и музыка оказалась удивительно созвучна их настроению. То радостная, то печальная. То громкая, то тихая. То быстрая, то медленная…
   — Вся гамма чувств — вот что я такое, — глубоким бархатным голосом сказал ей Тони сегодня днем.
   А в душе Джулии вся гамма чувств звучала сегодня вечером. Она ничего не могла с этим поделать. Не могла сохранять дистанцию, не могла казаться равнодушной, что было для нее жизненно необходимо.
   Джулия не знала, сможет ли вообще когда-нибудь стать равнодушной к Полу. Она слишком хорошо его знала. Слишком давно любила. И последние три года боролась со своими чувствами к нему.
   Однако на самом деле ничего не изменилось в ее отношении к Полу. В его отношении к ней тоже ничего не изменилось. Она знала это. Чувствовала. Он был все тем же Полом. Легким в общении и забавным, проницательным и остроумным, внимательным и страстным… Когда давал себе волю. Когда забывал о том, что все теперь по-иному, что она теперь иная.
   Джулия всегда замечала, когда он об этом вспоминал. Его взгляд падал на ее живот, он начинал говорить, а затем вдруг останавливался, и тон его менялся, становился невыразительным, и почти незаметно, но совершенно определенно Пол отдалялся.
   Тогда Джулия понимала, о чем он вспоминает. Не только о ней с ее детьми, но и о прошлом — о другой женщине, о другом ребенке, — о том, что он любил и потерял… Тогда ей хотелось плакать. Но она не плакала. У нее хватало для этого инстинкта самосохранения. Она ничего не говорила или говорила какие-нибудь малозначащие вещи, чтобы отвлечь внимание Пола, заставить его улыбнуться и сменить тему.
   Она как-то пережила этот вечер. Вежливо поблагодарила его. И была искренно признательна за то, что он помог ей добраться до квартиры. И поблагодарила за это тоже.
   Пол кивнул.
   — Береги себя, Джулия.
   — Хорошо, — ответила она. — Еще раз спасибо. — И небрежно добавила, словно они снова стали друзьями: — Как-нибудь увидимся.
   Может, так оно и было. Однако, улегшись в постель, Джулия дала волю слезам.
   На следующее утро Пол ее не увидел. Да он и не стремился к этому. Только потому, что там было лучше освещение, он сидел у окна гостиной, делая наброски для статьи. Он же не был виноват в том, что с этой точки хорошо просматривалась лестница. Пол видел, как четыре раза спустилась и поднялась миссис Джоунз. Он видел Дженкинсов — семейную пару, жившую на шестом этаже. Он видел их уборщицу, и еще кузину миссис Джоунз, Элинор. Но не Джулию.
   Может, она ушла с Сесилом, подумал он. Пол постарался прогнать эту мысль и сосредоточиться на статье. Но у него кончились чернила в ручке.
   — Ну и черт с ней! — пробормотал Пол и, встав, прошел через квартиру в свой садик.
   Помидоры поспели. Несколько штук он сорвал вчера вечером для салата, сейчас собрал немного больше. Услышав шум наверху, на террасе Джулии, он поднял голову и увидел, что она развешивает белье. Только свое.
   — Привет, — крикнул Пол. — Я принесу тебе помидоры!
   Он не дождался ее ответа и, пройдя в кухню, сложил помидоры в пакет.
   Когда Джулия открыла дверь, он сунул пакет ей в руки.
   — Все равно они скорее твои, чем мои. Если бы ты их не поливала… — Пол пожал плечами и криво усмехнулся. — В общем, они обязаны тебе жизнью.
   — Поэтому ты предлагаешь мне их съесть1? Вряд ли это будет справедливо.
   — Жизнь вообще несправедлива к тебе, если ты помидор.
   Они уставились друг на друга. Смятение в обоих нарастало.
   — Ты сегодня… выглядишь лучше, — наконец произнес он. — Ты и вчера выглядела великолепно. Но…
   Пол беспомощно пожал плечами.
   — Вчера я выглядела измученной. Да и была такой. Спасибо за помидоры. — Джулия не пригласила его войти. Она уже собиралась закрыть дверь, когда вдруг вскрикнула: — Ой!
   Пол заметил, как дернулся пакет в ее руке.
   — Что случилось?
   Джулия чуть заметно улыбнулась.
   — Он… или она… кто-то толкнул меня.
   Глаза Пола уперлись в выпуклость, прикрытую пакетом с помидорами. Джулия убрала пакет и натянула рубашку на животе.
   — Смотри.
   Он зачарованно смотрел на живот, который, казалось, готов был лопнуть.
   — Потрясающе, да?
   Во рту у Пола пересохло. Он открыл его, чтобы сказать что-нибудь, но не нашел слов. Потрясающе? Да. Его внезапно пронзила боль от нахлынувших воспоминаний. Воспоминаний о дне, когда Шейла впервые ощутила шевеление их ребенка.
   Она схватила его руку и прижала к своему животу.
   — Чувствуешь? Ты чувствуешь это, Пол? Глаза жены светились нетерпеливым желанием разделить чудо с ним.
   Он стоял и ждал. Но толчки были слишком слабыми. Ребенок был совсем еще крошечный. Его движения вряд ли можно было почувствовать, не говоря уж о том, чтобы увидеть. Наконец он покачал головой, и Шейла в утешение поцеловала его.
   — Скоро, — пообещала она. — Скоро ты почувствуешь.
   Но этого так и не случилось. Через неделю Шейла погибла…
   Пол наконец обрел дар речи. Отвернувшись от Джулии, он хрипло пробормотал:
   — Я должен идти.
   Воспоминания всегда были рядом, готовые всплыть в любой момент и разрушить то неповторимое, что возникало между нею и Полом.
   Джулии захотелось выбросить его паршивые помидоры. Изо всех сил стукнуть кулаком по двери. Или ударить Пола. Но она не могла. Не могла злиться на него. Она знала, как ему больно.
   Ей слишком хорошо запомнился тот вечер, когда он рассказал о Шейле и ребенке. И страдание, звучавшее в его низком, хриплом голосе, с трудом сдерживаемые слезы.
   Как можно сердиться на человека, который столько перенес, столь многое потерял? Нет, нельзя.
   И все же ее не покидало ощущение, что это нечестно. Ведь не она же виновата в том, что Пол потерял женщину, которую любил, и ребенка, которого она носила!
   Однако в том, что он снова будет отцом, есть и моя вина, напомнила себе Джулия.
   — Но и его тоже, — бормотала она, неся помидоры в кухню.
   Однако ее вина была большей. Если бы она не спустилась к нему той ночью, если бы не раскрыла ему объятий, если бы не любила его…
   Кто-то из детей снова толкнул ее. И Джулия поняла, что все эти «если» больше ничего не значат. Слишком поздно строить предположения.
   Джулия легонько похлопала себя по животу.
   — Вы здесь, и я рада, что вы здесь, — с чувством сказала она своим еще не родившимся детям. — И если мне понадобится напоминание об этом, не стесняйтесь и смело пинайте меня.
   На следующий день Пол позвонил редактору и спросил:
   — Есть что-нибудь для меня?
   И его сразу же направили в Иран. К шести Пол уже собрался, а к полуночи находился в пути. Он даже никому не сказал, что уезжает.
   Только на третий день своего пребывания в Тегеране он наконец позвонил Говарду и сказал, где находится.
   — Где? В Иране? А зачем ты мне сообщаешь это? — Говард говорил торопливо, с нетерпением и, казалось, совсем не интересовался местопребыванием своего брата. Пол услышал, как, прикрыв телефонную трубку, Говард рявкнул кому-то — очевидно, секретарю: — Скажите ему сейчас же. Нет, и только нет! — Затем снова обратился к Полу: — Так зачем ты мне это сообщаешь?
   Действительно, зачем? Пол никогда этого раньше не делал.
   — Я… э-э-э.. просто подумал, что ты должен знать. Вдруг что-нибудь случится, — сказал Пол. — С отцом.
   — Например, я его убью?
   — Уф. Что, так плохо? Чем он занят теперь?
   — Дышит мне в затылок. Девушки одна за другой проходят через мой кабинет, не давая работать. Наверное, придется положить этому конец и найти кого-нибудь самому.
   — И жениться?
   — Может быть, — сказал Говард, приведя брата в глубокое изумление. — Если найду родственную душу. У тебя никого нет на примете?
   — Нет.
   — Не может быть. Ты же известный повеса. У тебя по девушке в каждом порту.
   — Они не годятся тебе в жены.
   — А как насчет твоей соседки?
   — Кого ты имеешь в виду? Джулию?
   — Да, Джулию. Она именно то, что нужно. Старик моментально от меня отстанет. Я был бы не прочь жениться на Джулии.
   — Нет!
   Эмоциональность восклицания породила глубокое молчание на другом конце провода, в многих сотнях миль от Пола.
   — О! — только и сказал Говард, которому ответ брата поведал о многом. — Вот оно как!
   — Нет, вовсе не так! — с жаром возразил Пол. — Просто…
   Но он так и не смог сказать, что Джулия беременна. Говард наверняка моментально пришел бы к верному заключению. Кроме того, не удержался бы и рассказал об этом отцу, чтобы перенести огонь его орудий с себя на брата.
   — Просто Джулия заслуживает лучшего. Ей ни к чему брак без любви.
   — И здесь нет никакого личного интереса?
   — Я однолюб.
   Последовала длинная пауза. Затем Говард сказал:
   — Шейлы уже давно нет. Вряд ли она захотела бы…
   — У меня нет никакого личного интереса, — резко проговорил Пол. — И оставим эту тему, ладно?
   — Да я просто так сказал, — успокоил его Говард. — Не надо откручивать мне за это голову.
   — Тогда не дави на меня. И забудь о Джулии. Говард не давил. Он упомянул еще пару женщин, которые могли бы его спасти.
   — Кто угодно, лишь бы старик отвязался. Я не знаю, где он берет всех этих девиц.
   — Наверное, у него запас в морозильнике, — предположил Пол.
   Он уже жалел, что позвонил. Где-то в глубине сознания тихий голосок нашептывал, что, наверное, ему самому следовало бы предложить Говарду поближе познакомиться с Джулией.
   Может, они сумели бы поладить. Может, она вышла бы замуж за Говарда и воспитала бы детей «в семье». При этой мысли все сжималось внутри у Пола. Он не хотел, чтобы его брат даже приближался к Джулии.
   И он не переставал спрашивать себя, чем вызвано это нежелание.
   Он уехал. На следующий же вечер. Только вчера был здесь, а сегодня — нет.
   Поначалу Джулия думала, что Пол залег на дно, изо всех сил стараясь избегать ее, и преуспел в этом. Потом она заметила, что расположение штор на окнах остается неизменным, свет по вечерам не горит нигде, а главное — никто не поливает помидоры.
   Он уехал. Ну и черт с ним, подумала Джулия и с головой погрузилась в работу. Она скомпоновала подборку фотографий особняка Тони Колтропа и сказала Марку, что готова взяться за любую другую работу. Марк позвонил через два дня и предложил сделать фотоочерк о Джеймсе Райдере — архитекторе и дизайнере, известном своим новаторским подходом к формообразованию.
   Джулия на четыре дня отправилась в Корнуолл, где жил Джеймс. Он пригласил ее в Плимут посмотреть на проект, над которым сейчас работает, затем она провела с ним два дня в Эксетере, снимая уже построенные им здания.
   Он упомянул несколько других мест, где работал, — Фалмут, Кингсбридж, Пул. Джулия посетила их все. Все, что угодно, лишь бы не думать о Поле.
   Вернувшись домой, она попыталась сосредоточиться на работе. С этим было труднее. И не только из-за Пола. Джулия никак не могла найти удобное положение в фотолаборатории, за столом. Живот вырос и мешал ей. Дети стали невероятно активны. Они пинали ее и толкались, едва она принималась за дело. Поэтому она подолгу гуляла.
   Иногда к ней присоединялся Сесил. Они говорили о его девушке, о ее фотографиях, о детях. Но никогда о Поле. Джулия не позволяла себе даже думать о нем. Она убеждала себя, что, если мысли будут заняты другим, Полу не найдется в них места.
   Беда заключалась в том, что она не могла сутки напролет работать и гулять. Рано или поздно нужно было отправляться в постель и пытаться заснуть. Но сон никак не шел к ней. Особую активность дети почему-то проявляли с часу ночи до пяти утра. Они толкались и переворачивались так, словно между ними шла непрестанная борьба. Впрочем, даже если бы они этого не делали, ей все равно приходилось бы часто вскакивать.
   — Знаешь, обычно говорят: она ест за двоих, — поделилась Джулия с сестрой, которая заскочила к ней как-то днем и поинтересовалась, почему у нее тени под глазами и усталый вид. — А я бегаю в туалет за троих. И у каждого из нас это желание возникает в разное время.
   — Ты выглядишь изможденной, — откровенно сказала ей Элис. — Похожа на привидение.
   — Большое спасибо.
   — У тебя всегда был такой цветущий вид. А теперь ты хрупкая и бледная.
   — Хрупкая? Как я могу быть хрупкой, когда ощущаю себя выброшенным на берег китом?
   — Одно другому не мешает. Жаль, что Пол не может поносить их хоть немного.
   Джулия ничего не ответила. Она понимала, что упоминание о Поле — это пробный камешек, заброшенный в попытке выяснить, как у них обстоят дела. Джулия надеялась, что если промолчит, то прямого вопроса не последует.
   Ей нужно было лучше знать сестру.
   — Есть какие-нибудь вести от отца твоих детей? — спросила Элис, не добившись желаемого более деликатным способом.
   — Он работает.
   — Ах как это мило! А он звонит тебе? Он знает, что ты едва волочишь ноги и ужасно выглядишь?
   — Я не собираюсь говорить ему об этом!
   — Значит, не звонил, — заключила Элис и пристально посмотрела на сестру. — Может, тебе следует взять отпуск?
   — Нет.
   — Почему? Тебе необходим отдых.
   — Мне необходимо зарабатывать на хлеб насущный. Я могу рассчитывать только на себя.
   — Пол…
   — Пол мне не поможет! Точнее, я не позволю ему это. Кроме того, я люблю мою работу. И люди ждут моих фотографий. Марк только вчера говорил мне об этом.
   — Когда возвращается Пол? Джулия пожала плечами.
   — Меня это не интересует. Он не имеет ко мне никакого отношения.
   — Вы, как бараны, ошиблись лбами, — заявила Элис. — Не знаю, кто из вас глупее: он — из-за того, что не желает иметь к тебе никакого отношения, или ты — из-за того, что позволяешь ему устраниться. Дети…
   — У детей все прекрасно. Перестань поднимать суматоху. Честное слово, ты прямо как мама.
   Подобное сравнение в любой другой ситуации моментально заставило бы Элис замолчать. Но сейчас она сказала:
   — Мама тоже беспокоится? Что ж, хотя бы раз в жизни она совершенно права.
   За работой Полу некогда было думать о постороннем. Когда случался перерыв, он обычно бывал таким усталым, что сил хватало только на то, чтобы выпить пива с коллегами, перед тем как забраться в постель. Именно к этому он и стремился. И все было бы прекрасно, если бы не сны.
   Каждую ночь он видел сны. Сны о Шейле. Калейдоскоп эпизодов из их совместной жизни — счастливые моменты детства, помолвка, свадьба… Тысячи воспоминаний обрушивались на него, стоило только закрыть глаза и задремать.
   И все они заставляли его томиться от несбыточных желаний. Он просыпался в тоске и отчаянии, пытаясь ухватиться за что-то, ускользавшее от него все дальше и дальше.
   Это было плохо. Однако еще хуже были сны о Джулии. В них он видел ее смеющейся и улыбающейся, веселой и нежной. Ее глаза смотрели на него, ее руки прикасались к нему. И в своих снах он отвечал ей. Его сердце тосковало по ней. Его руки тянулись к ней.
   А потом он опять видел Шейлу. Уплывающую за пределы досягаемости.
   И тогда он просыпался. В одиночестве.
   Джулия устала. Не просто устала, а была обессилена. На этой неделе они с Элис покрасили комнату, которая должна была стать детской. Купили две кроватки и пеленальный столик. Джулия сама сшила занавески и сама повесила их, что было вопреки всем предписаниям врачей. Но ее усталость была вызвана скорее не физическими нагрузками и недостатком сна, а тревогой. Именно тревога выматывала ее, сводила с ума. Джулия боялась, что, несмотря на всю свою браваду, не справится с предстоящим в одиночку.