И в семье, и по линии Дхармы Самтен Гьяцо происходил из Баром Кагъю. Эта линия началась с мастера по имени Баром Дхарма Вангчук, одного из главных учеников Гампопы. Учителем Гампопы был Миларепа. Учителем Миларепы был Марпа Переводчик. Учителем Марпы был Наропа. Учителем Наропы был Тилопа. Учителем Тилопы был будда Ваджрадхара.
Мы проследили линию вверх, до её источника. Проследим её вниз. У Баром Дхарма Вангчука был ученик Тиши Репа. Учеником Тиши Репы был Сангва Репа Карпо; у него, в свою очередь, был ученик Цангсар Люмей Дордже, который был моим предком. Его главным учеником был его племянник, Цангсар Чжангчуб Шённу.
Линия Баром Кагью переходила от отца к сыну десять поколений, до Цангсара Лхацуна, который достиг Радужного Тела. Все они были царями Нангчена. Вдобавок к этому, они занимали разные политические и религиозные посты, называемые «Тиши», «Пакши» и «Гуши», данные им китайским императором. Когда царство Нангчен со временем разделилось на два царства, моя семья отказалась от права на трон, и мужчины стали «нгагпами» (практикующими) в белых одеяниях. Род продолжался, но члены этой семьи перестали быть царями страны. В это время Тибет разделился на несколько областей, включающих Центральный Тибет и восточные провинции Дерге и Нангчен. После достижения Цангсаром Лхацуном Радужного Тела прошло ещё несколько поколений, и родился мой отец.
Я вспоминаю об этом не с целью похвастаться тем, какой у меня род, а только для того, чтобы объяснить, что учения и моя семья существовали неотделимо друг от друга. Как я уже упоминал ранее, мой дядя, мой коренной гуру Самтен Гьяцо, происходил из рода Цангсаров. Его мать Кончок Палдрон была дочерью тертона Чокгьюра Лингпа. Вдобавок к Баром Кагъю, Самтен Гьяцо держал ещё и эту линию, известную под названием Чоклинг Терсар, Новые Сокровища Чокгьюра Лингпа.
В линии Баром Кагъю Самтен Гьяцо считался воплощением четырёхрукого Махакалы. У второго воплощения Чокгьюра Лингпа однажды было чистое видение Самтена Гьяцо, где он предстал как воплощение Вималамитры. На внешнем уровне Самтен Гьяцо всю жизнь строго и чисто соблюдал Винайю. Он никогда не употреблял ни мяса, ни алкоголя. На внутреннем уровне, в соответствии с тренировкой бодхисаттвы, он вёл себя крайне скромно. Он никогда не выряжался в роскошные ритуальные одежды и всегда был одет, как простой монах.
Люди говорили, что его уровень реализации очень высок; сам он никогда не обсуждал эту тему. Лишь однажды он сказал мне: «Когда я был ещё мальчиком, я получил введение в природу ума. С того момента и до сих пор мне несложно поддерживать истинное воззрение; на самом деле, я не вижу разницы между днём и ночью». Повторю ещё раз, «держатель ваджры с тремя уровнями обетов» всегда хранит внешние обеты, т. е. моральную дисциплину индивидуального освобождения. Он хранит также внутренние обеты, то есть тренировку бодхисаттвы; и тайные обеты Ваджраяны, называемые «самайя». Самтен Гьяцо довёл все эти три уровня до совершенства.
Его учителями были Кармей Кхенпо, Ринчен Даргье, сын Чокгьюра Лингпа — Цеванг Норбу и 15-й Кармапа, Кхакъяб Дордже. Помимо этого, он получал учения у многих других мастеров. Много позже большая часть великих лам того времени получили передачу Чоклинг Терсара от Самтена Гьяцо.
Он дал передачу полного Чоклинг Терсара 15-му Кармапе, Друкчену Ринпоче (главе школы Друкпа Кагъю), и Таклунг Цетрулу Ринпоче в главном монастыре школы Таклунг Кагью в Центральном Тибете. Самтен Гьяцо был приглашён также в монастырь Цечу в Нангчене, главный монастырь царства. Там он дал передачу Чоклинг Терсара царю Нангчена и таким образом стал одним из учителей царя.
Один раз Самтен Гьяцо был приглашён в монастырь Пальпунг, один из главных монастырей царства Дерге, настоятелем которого был Ситу Вангчок Гьялпо, предшественник теперешнего Ситу Ринпоче. Он передал часть Чоклинг Терсара Ситу Вангчоку Гьялпо и стал считаться одним из учителей Ситу Ринпоче.
Дзонгсар Кхьенце, воплощение Джамъянга Кхьенце Вангпо, приходил в Рандза Дзонг-го, горный ритрит Самтена Гьяцо. Там Дзонгсар Кхьенце обратился к нему за передачей частей Чоклинг Терсара, написанных 15-м Кармапой, Кхакъябом Дордже.
Говорят, что, когда человек уверен в Дхарме, это влияет на переживания других людей. Обладая этой уверенностью, Самтен Гьяцо никогда никого не боялся. Он всегда ходил в простой одежде и никогда не изменял этому правилу, с кем бы он ни встречался, даже если это были самые высокие мастера Тибета. Но, несмотря на непритязательный наряд, как только он входил в помещение, люди начинали расступаться перед ним. Даже высокопоставленные чиновники боялись его. Увидев его, они сразу расступались перед ним.
Даже Кармапа немножко побаивался Самтена Гьяцо. Однажды он сказал своему сопровождающему: «Я действительно боюсь этого ламы. Не знаю почему, но он пугает меня». Далее мне приходилось говорить себе: «Нет причин бояться; в конце концов, он — мой дядя!». И, однако, каждое утро, подходя к покоям моего дяди, я начинал колебаться и только после небольшой паузы опасливо открывал дверь. Бояться было, в действительности, нечего, но каким-то образом Самтен Гьяцо внушал страх любому человеку. В нём было что-то, отличающее его от всех остальных; некая сила.
Один из учителей Самтена Гьяцо, Кармей Кхенпо Ринчен Даргье, переродился сыном сестры Самтена Гьяцо. Его звали Кхентрул (что значит «воплощение Кармей Кхенпо»). Этот молодой воплощенец однажды сказал мне: «Чего мы его боимся; он же наш дядя!». Юный Кхентрул был весьма отважен и обладал удивительным красноречием. Однако, когда он представал перед Самтеном Гьяцо и видел его бритую голову, он забывал, зачем шёл и что хотел сказать. Он опускал глаза и начинал тихонько дрожать.
Как царского гуру, Самтена Гьяцо часто призывали во дворец для проведения различных религиозных церемоний. Приезжая туда, он всегда останавливался в старом дворце (царь с семьей жили в новом). В новом дворце был зал собраний, называвшийся Квадратный Зал; именно там с крайней надменностью восседала вся знать, крупные чиновники и министры. Царь, отличавшийся необычным поведением, не позволил установить там мягких сидений, и министрам с чиновниками, невзирая на их высокое социальное положение, приходилось сидеть на голых деревянных скамьях. Они сидели на простых скамейках, одетые в роскошные «чуба» с длинными рукавами; но когда вставали, то ходили, высоко задрав нос и не замечая простых людей.
Каждое утро Самтену Гьяцо по дороге к царю приходилось проходить через Квадратный Зал. Часто он слегка покашливал перед тем, как войти туда. Когда благородное собрание слышало приближающееся «покашливание», все тут же пытались вскочить. Иногда они пытались встать, опираясь на плечо соседа; поскольку те использовали ту же опору, все оказывались в куче на полу и, барахтаясь, пытались встать на ноги. Все они боялись Самтена Гьяцо до судорог.
Мне часто приходилось бывать одним из двух слуг, сопровождавших Самтена Гьяцо во время его визитов в жилые апартаменты царской семьи. Когда Самтен Гьяцо входил в комнату, принц-наследник и принцессы немедленно бросали всё, что они делали, и вскакивали на ноги. Сам король к этому времени давно передал бразды правления принцу и почти не выходил из медитационного ритрита.
Самтен Гьяцо никогда ни под кого не подлаживался, никогда никому не льстил. Он говорил очень прямо. Если что-то было правдой, он говорил, что это правда; если что-то не было правдой, он говорил, что это неправда, ничего не добавляя от себя, ничего не скрывая. Он никогда не говорил обиняками. Если кто-то в его присутствии начинал превозносить его замечательные качества, он не давал им даже возможности договорить. Скажи при нём кто-нибудь: «Ринпоче, вы такой учёный…» или: «Вы, должно быть, высокореализованы…» — и он начинал ругаться. Этого он совершенно не выносил.
Самтен Гьяцо придерживался «стиля скрытого йогина», т. е. никому не демонстрировал своих достижений и никогда не вёл себя как некто «особенный». Он никогда не благословлял людей, кладя им руку на голову, никогда не позволял простираться перед собой и никогда не садился на почётное место. Большую часть первой половины своей жизни он провёл в отшельничестве, в пещерах. Если он и владел особым пониманием или особенными возможностями, он никогда их никому не демонстрировал. Он не строил храмов и не устанавливал статуй. В течение первой половины его жизни при нём всегда находились четыре-пять личных писарей. По его настоянию была сделана копия полного Чоклинг Терсара, а это почти сорок томов. На самом деле, единственное в его жизни, к чему он приложил какие-то усилия, — это изготовление точной копии Чоклинг Терсара.
Как же тогда случилось, что он занял пост ваджра-мастера? Дело было так. 15-й Кармапа хотел получить передачу Чоклинг Терсара от Цеванга Норбу, сына Чокгьюра Лингпа. В это время Цеванг Норбу прибыл в Центральный Тибет и находился в Лхасе, в доме своего жертвователя. Кхакъяб Дордже послал за ним, и Цеванг Норбу согласился дать ему эту передачу. К несчастью, его тщеславный жертвователь, не желая отпускать ламу, исполнявшего религиозные церемонии у него в доме, начал чинить препятствия этому отъезду. Вскоре Цеванг Норбу умер, так и не успев доехать до Цурпу и дать передачу Чоклинг Терсара.
Тогда Кармапа послал за племянником Цеванга Норбу, Терсей Тулку. Терсей Тулку был перерождением брата Цеванга Норбу, ещё одного из сыновей Чокгъюра Лингпа, который умер в молодости и вскоре переродился сыном дочери Чокгъюра Лингпа, Кончок Палдрон. Он был младшим из четырёх её сыновей, братом Самтена Гьяцо и моим дядей. Терсей Тулку был весьма учёным и крайне скрупулёзным человеком. Он имел полное право на передачу Чоклинг Терсара и передал бы его точнейшим образом. Так что, когда Терсей Тулку прибыл в Центральный Тибет, Кармапа послал за ним с просьбой приехать в Цурпу.
Кармапа послал к Терсей Тулку своего самого доверенного слугу, монаха из провинции Голок по имени Джампал Цултрим. Джампал Цултрим происходил из хорошего рода. Хоть он и прислуживал Кармапе, он и сам был мастером. Джампал Цултрим был писцом Кармапы и очень чистым монахом. Помимо этого, он был очень надёжен и обладал внушительной внешностью; поэтому Кармапа и послал с этим заданием именно его. Однако, как все голокцы, Джампал Цултрим был своенравным и самоуверенным человеком. Он приехал к Терсей Тулку и сказал ему: «Кармапа просит тебя приехать в Цурпу и дать ему передачу Чоклинг Терсара». А надо сказать, что Терсей Тулку (подобно своему брату Самтену Гьяцо) принадлежал к типу «скрытых йогинов»; поэтому он сразу отказался, сказав: «Это полная нелепость! Как может пёс класть лапу на голову человека? Зачем ты просишь меня об этом?». Гелонг Джампал Цултрим сказал: «Это не я прошу тебя; это Кармапа приказывает тебе. Ты хочешь нарушить самайю, связывающую тебя с ним?». Терсей Тулку сказал: «Нет; он бодхисаттва десятого бхуми. Я же не более чем пёс; я — ничто. Как я могу брать на себя роль его гуру и давать ему посвящения? Об этом не может быть даже разговора; как я могу сделать такое?». Между ними начался жаркий спор; в конце концов гелонг Джампал Цултрим дал ему пощёчину, крикнул: «Подонок!», — и ушёл. Он вернулся к Кхакъябу Дордже и сказал: «Это невозможный человек; хуже любого подонка! Я спорил с ним, но он напрочь отказался приехать». 15-й Кармапа не расстроился по этому поводу, сказав лишь: «Это ничего. Посмотрим. Может быть, что-нибудь в итоге и получится».
Затем Кхакъяб Дордже пригласил Самтена Гьяцо в Цурпу, но не стал объяснять, зачем требует его приезда. Через какое-то время после прибытия в Цурпу Самтена Гьяцо вызвали в личные покои Кармапы. Войдя туда, он увидел трон, покрытый дорогими тканями, корону и другие атрибуты ваджра-мастера. Кармапа велел ему сесть на трон. Поначалу Самтен Гьяцо было запротестовал, но Кармапа сказал: «Я приказываю тебе сесть на трон. Отныне я назначаю тебя на пост ваджра-мастера».
Но не один только Кармапа принудил Самтена Гьяцо стать ваджра-мастером; задолго до этого Цеванг Норбу сделал то же самое. Однажды Цеванга Норбу пригласили в Ривоче дать посвящения «Ринчен Тердзё». Поскольку Чокгъюра Лингпа уже не было в живых, в Ривоче хотели получить эти посвящения от Джамгона Контрула, — но он был уже слишком стар и слаб. Кхьенце был тоже очень стар. Поэтому Кхьенце с Контру-лом решили послать сына Чокгьюра Лингпа, Цеванга Норбу, в качестве своего представителя, чтобы он дал в Ривоче «Ринчен Тердзё». При этой передаче присутствовало много великих тулку, включая два воплощения самого Чокгъюра Лингпа.
Каждый вечер после церемоний тулку и великие ламы собирались в личной комнате Цеванга Норбу для обсуждений и вопросов-ответов. Как-то ночью они обсуждали будущее Чоклинг Терсара. А надо сказать, что сам Цеванг Норбу был человеком огромного роста, с пронизывающим взглядом и внушительным обликом. Он сидел молча и сердито смотрел на собравшихся. Затем неожиданно указал пальцем на Самтена Гьяцо, тихонько сидевшего у двери, и сказал Терсею Тулку («Терсей» значит «сын тертона»): «Ты думаешь, что ты воплощение сына Чокгъюра Лингпа!». Затем, глядя на двух Чоклинг тулку, он сказал: «Вы двое думаете, что вы — воплощения самого Чокгъюра Лингпа. Все вы трое думаете, что представляете из себя что-то особенное! Но вас не сравнить вот с этим!»
Указывая на Самтена Гьяцо, он продолжил: «Он будет гораздо важнее вас для поддержания линии». Сам Самтен Гьяцо был очень напуган этим заявлением. Хотя Цеванг Норбу и был его дядей по матери, всё равно, все его немного побаивались. Когда он говорил подобные вещи, пророчества его западали в душу.
Когда много лет спустя Цеванг Норбу уезжал в Центральный Тибет, он, казалось, знал, что больше не увидит Самтена Гьяцо. Он короновал его у себя в комнате и передал ему ваджру и колокольчик со словами «Я поручаю тебе линию Чоклинг Терсара. Отныне тебе придётся передавать её дальше». Хотя Самтен Гьяцо и запротестовал, Цеванг Норбу возложил на него эту ответственность. Вот почему, когда, много позже, Кармапа вызвал его в Цурпу, Самтен Гъяцо не стал отказываться. Он сказал: «Хорошо», — и дал посвящения.
Когда Самтен Гьяцо давал Кхакъябу Дордже полную передачу Чоклинг Терсара, Кхакъяб Дордже жил не в самом Цурпу, а в месте своего ритрита над монастырём. В это время он был уже пожилым человеком. Незадолго до этого он вновь женился и его супругу звали Кхандро Ченмо, что означает «Великая Дакиня Кармапы». Тогда ей было около шестнадцати; Кармапа умер тремя годами позже, когда ей было девятнадцать. Терсей Тулку тоже был там в это время. Как только его брат согласился дать Кармапе посвящения, Терсей Тулку перестал стесняться приезжать в Цурпу. По вечерам они подолгу разговаривали с Кхакъябом Дордже, часто засиживаясь заполночь; после чего Кхакъяб Дордже шёл в свои покои. Однажды, выйдя от Самтена Гьяцо, Кармапа сложил ладони вместе и сказал Кхандро Ченмо: «В наши времена, возможно, один только Самтен Гьяцо владеет подлинной реализацией тайной сути Великого Совершенства». Такова была чистая оценка Кармапы. Много лет спустя мне это рассказала сама Великая Дакиня.
Быть возведённым в ранг ваджра-мастера иногда бывает проблематичным. Но Самтен Гьяцо был вопреки своей воле возведён в этот ранг своим коренным гуру, Цевангом Норбу, и Кхакъябом Дордже. Сам Самтен Гьяцо никогда никому не рассказывал об этом. Но незадолго до его смерти я проводил много времени в его комнате. Он лежал на постели, а я спал на полу у него в ногах. Однажды ночью мы разговаривали, и Самтен Гьяцо вдруг впервые заговорил о своей тайной реализации. Тут-то он и рассказал мне описанные выше истории о своих отношениях с Кхакъябом Дордже, Цевангом Норбу и т. д. За исключением этого разговора, он никогда не делился ни с кем этой глубоко личной информацией.
«С этого момента, — сказал он мне, — я действительно оказался во власти одного из четырёх Мар, демона отвлечения, называемого „сын неба“. До этого моим единственным стремлением было находиться в пещере и заниматься практикой. Но с того момента, как Кармапа принудил меня стать ваджра-мастером, мне пришлось начать вести себя как ваджра-мастер — давать посвящения, передачи на чтение и т. п.». До этого ему никогда не приходилось заниматься ничем подобным. Он всегда уходил от этого. Но с этого момента ему пришлось занять положение ваджра-мастера. Когда мы вглядываемся в прошлое, не остаётся никакого сомнения, что именно он стал человеком, ответственным за широкое распространение учений Чоклинг Терсара.
Сам Самтен Гьяцо говорил: «Я всегда был счастлив просто жить в пещерах. У меня никогда не было ни намерения, ни желания вести себя как лама. Когда мне было восемь лет, я был введён в природу своего ума, и я остаюсь в ней, насколько это возможно, и по сей день». Поэтому, когда Самтен Гьяцо стал старше, он часто думал: «Лучше бы я оставался в пещерах; вместо этого я попал под власть отвлечений». И это не пустые слова; он на самом деле чувствовал именно это. У него не было амбиций стать ваджра-мастером или сидеть выше, чем кто-либо другой. Однажды он сказал мне: «Достижение успеха называется, на самом деле, приятным препятствием. Неприятные препятствия легко всем видны; что же до приятных препятствий, то люди редко распознают в них препятствия». Неприятные препятствия — это заболеть, опозориться или быть замешанным в скандале; пережить несчастье и т. п. Большинство практикующих справляются с ними. Они опознают в подобных ситуациях препятствия и используют их как часть пути. Но приятные препятствия — стать знаменитым, иметь много учеников и внешне действовать на благо других — гораздо более обманчивы. Человек начинает думать: «Вот это да! А я ведь действительно кое-что из себя представляю! Я приношу пользу многим существам. Всё идёт великолепно!». Человек не сразу замечает, что стал жертвой приятных препятствий; именно поэтому они представляют из себя такую большую опасность на пути практикующего. Самтен Гьяцо предупреждал, что люди редко опознают эти препятствия. Они обычно просто думают: «Моя способность приносить благо другим растёт!». Именно это человек и говорит себе, когда не замечает, что стал жертвой препятствий.
ВНИМАНИЕ
Мы проследили линию вверх, до её источника. Проследим её вниз. У Баром Дхарма Вангчука был ученик Тиши Репа. Учеником Тиши Репы был Сангва Репа Карпо; у него, в свою очередь, был ученик Цангсар Люмей Дордже, который был моим предком. Его главным учеником был его племянник, Цангсар Чжангчуб Шённу.
Линия Баром Кагью переходила от отца к сыну десять поколений, до Цангсара Лхацуна, который достиг Радужного Тела. Все они были царями Нангчена. Вдобавок к этому, они занимали разные политические и религиозные посты, называемые «Тиши», «Пакши» и «Гуши», данные им китайским императором. Когда царство Нангчен со временем разделилось на два царства, моя семья отказалась от права на трон, и мужчины стали «нгагпами» (практикующими) в белых одеяниях. Род продолжался, но члены этой семьи перестали быть царями страны. В это время Тибет разделился на несколько областей, включающих Центральный Тибет и восточные провинции Дерге и Нангчен. После достижения Цангсаром Лхацуном Радужного Тела прошло ещё несколько поколений, и родился мой отец.
Я вспоминаю об этом не с целью похвастаться тем, какой у меня род, а только для того, чтобы объяснить, что учения и моя семья существовали неотделимо друг от друга. Как я уже упоминал ранее, мой дядя, мой коренной гуру Самтен Гьяцо, происходил из рода Цангсаров. Его мать Кончок Палдрон была дочерью тертона Чокгьюра Лингпа. Вдобавок к Баром Кагъю, Самтен Гьяцо держал ещё и эту линию, известную под названием Чоклинг Терсар, Новые Сокровища Чокгьюра Лингпа.
В линии Баром Кагъю Самтен Гьяцо считался воплощением четырёхрукого Махакалы. У второго воплощения Чокгьюра Лингпа однажды было чистое видение Самтена Гьяцо, где он предстал как воплощение Вималамитры. На внешнем уровне Самтен Гьяцо всю жизнь строго и чисто соблюдал Винайю. Он никогда не употреблял ни мяса, ни алкоголя. На внутреннем уровне, в соответствии с тренировкой бодхисаттвы, он вёл себя крайне скромно. Он никогда не выряжался в роскошные ритуальные одежды и всегда был одет, как простой монах.
Люди говорили, что его уровень реализации очень высок; сам он никогда не обсуждал эту тему. Лишь однажды он сказал мне: «Когда я был ещё мальчиком, я получил введение в природу ума. С того момента и до сих пор мне несложно поддерживать истинное воззрение; на самом деле, я не вижу разницы между днём и ночью». Повторю ещё раз, «держатель ваджры с тремя уровнями обетов» всегда хранит внешние обеты, т. е. моральную дисциплину индивидуального освобождения. Он хранит также внутренние обеты, то есть тренировку бодхисаттвы; и тайные обеты Ваджраяны, называемые «самайя». Самтен Гьяцо довёл все эти три уровня до совершенства.
Его учителями были Кармей Кхенпо, Ринчен Даргье, сын Чокгьюра Лингпа — Цеванг Норбу и 15-й Кармапа, Кхакъяб Дордже. Помимо этого, он получал учения у многих других мастеров. Много позже большая часть великих лам того времени получили передачу Чоклинг Терсара от Самтена Гьяцо.
Он дал передачу полного Чоклинг Терсара 15-му Кармапе, Друкчену Ринпоче (главе школы Друкпа Кагъю), и Таклунг Цетрулу Ринпоче в главном монастыре школы Таклунг Кагью в Центральном Тибете. Самтен Гьяцо был приглашён также в монастырь Цечу в Нангчене, главный монастырь царства. Там он дал передачу Чоклинг Терсара царю Нангчена и таким образом стал одним из учителей царя.
Один раз Самтен Гьяцо был приглашён в монастырь Пальпунг, один из главных монастырей царства Дерге, настоятелем которого был Ситу Вангчок Гьялпо, предшественник теперешнего Ситу Ринпоче. Он передал часть Чоклинг Терсара Ситу Вангчоку Гьялпо и стал считаться одним из учителей Ситу Ринпоче.
Дзонгсар Кхьенце, воплощение Джамъянга Кхьенце Вангпо, приходил в Рандза Дзонг-го, горный ритрит Самтена Гьяцо. Там Дзонгсар Кхьенце обратился к нему за передачей частей Чоклинг Терсара, написанных 15-м Кармапой, Кхакъябом Дордже.
Говорят, что, когда человек уверен в Дхарме, это влияет на переживания других людей. Обладая этой уверенностью, Самтен Гьяцо никогда никого не боялся. Он всегда ходил в простой одежде и никогда не изменял этому правилу, с кем бы он ни встречался, даже если это были самые высокие мастера Тибета. Но, несмотря на непритязательный наряд, как только он входил в помещение, люди начинали расступаться перед ним. Даже высокопоставленные чиновники боялись его. Увидев его, они сразу расступались перед ним.
Даже Кармапа немножко побаивался Самтена Гьяцо. Однажды он сказал своему сопровождающему: «Я действительно боюсь этого ламы. Не знаю почему, но он пугает меня». Далее мне приходилось говорить себе: «Нет причин бояться; в конце концов, он — мой дядя!». И, однако, каждое утро, подходя к покоям моего дяди, я начинал колебаться и только после небольшой паузы опасливо открывал дверь. Бояться было, в действительности, нечего, но каким-то образом Самтен Гьяцо внушал страх любому человеку. В нём было что-то, отличающее его от всех остальных; некая сила.
Один из учителей Самтена Гьяцо, Кармей Кхенпо Ринчен Даргье, переродился сыном сестры Самтена Гьяцо. Его звали Кхентрул (что значит «воплощение Кармей Кхенпо»). Этот молодой воплощенец однажды сказал мне: «Чего мы его боимся; он же наш дядя!». Юный Кхентрул был весьма отважен и обладал удивительным красноречием. Однако, когда он представал перед Самтеном Гьяцо и видел его бритую голову, он забывал, зачем шёл и что хотел сказать. Он опускал глаза и начинал тихонько дрожать.
Как царского гуру, Самтена Гьяцо часто призывали во дворец для проведения различных религиозных церемоний. Приезжая туда, он всегда останавливался в старом дворце (царь с семьей жили в новом). В новом дворце был зал собраний, называвшийся Квадратный Зал; именно там с крайней надменностью восседала вся знать, крупные чиновники и министры. Царь, отличавшийся необычным поведением, не позволил установить там мягких сидений, и министрам с чиновниками, невзирая на их высокое социальное положение, приходилось сидеть на голых деревянных скамьях. Они сидели на простых скамейках, одетые в роскошные «чуба» с длинными рукавами; но когда вставали, то ходили, высоко задрав нос и не замечая простых людей.
Каждое утро Самтену Гьяцо по дороге к царю приходилось проходить через Квадратный Зал. Часто он слегка покашливал перед тем, как войти туда. Когда благородное собрание слышало приближающееся «покашливание», все тут же пытались вскочить. Иногда они пытались встать, опираясь на плечо соседа; поскольку те использовали ту же опору, все оказывались в куче на полу и, барахтаясь, пытались встать на ноги. Все они боялись Самтена Гьяцо до судорог.
Мне часто приходилось бывать одним из двух слуг, сопровождавших Самтена Гьяцо во время его визитов в жилые апартаменты царской семьи. Когда Самтен Гьяцо входил в комнату, принц-наследник и принцессы немедленно бросали всё, что они делали, и вскакивали на ноги. Сам король к этому времени давно передал бразды правления принцу и почти не выходил из медитационного ритрита.
Самтен Гьяцо никогда ни под кого не подлаживался, никогда никому не льстил. Он говорил очень прямо. Если что-то было правдой, он говорил, что это правда; если что-то не было правдой, он говорил, что это неправда, ничего не добавляя от себя, ничего не скрывая. Он никогда не говорил обиняками. Если кто-то в его присутствии начинал превозносить его замечательные качества, он не давал им даже возможности договорить. Скажи при нём кто-нибудь: «Ринпоче, вы такой учёный…» или: «Вы, должно быть, высокореализованы…» — и он начинал ругаться. Этого он совершенно не выносил.
Самтен Гьяцо придерживался «стиля скрытого йогина», т. е. никому не демонстрировал своих достижений и никогда не вёл себя как некто «особенный». Он никогда не благословлял людей, кладя им руку на голову, никогда не позволял простираться перед собой и никогда не садился на почётное место. Большую часть первой половины своей жизни он провёл в отшельничестве, в пещерах. Если он и владел особым пониманием или особенными возможностями, он никогда их никому не демонстрировал. Он не строил храмов и не устанавливал статуй. В течение первой половины его жизни при нём всегда находились четыре-пять личных писарей. По его настоянию была сделана копия полного Чоклинг Терсара, а это почти сорок томов. На самом деле, единственное в его жизни, к чему он приложил какие-то усилия, — это изготовление точной копии Чоклинг Терсара.
Как же тогда случилось, что он занял пост ваджра-мастера? Дело было так. 15-й Кармапа хотел получить передачу Чоклинг Терсара от Цеванга Норбу, сына Чокгьюра Лингпа. В это время Цеванг Норбу прибыл в Центральный Тибет и находился в Лхасе, в доме своего жертвователя. Кхакъяб Дордже послал за ним, и Цеванг Норбу согласился дать ему эту передачу. К несчастью, его тщеславный жертвователь, не желая отпускать ламу, исполнявшего религиозные церемонии у него в доме, начал чинить препятствия этому отъезду. Вскоре Цеванг Норбу умер, так и не успев доехать до Цурпу и дать передачу Чоклинг Терсара.
Тогда Кармапа послал за племянником Цеванга Норбу, Терсей Тулку. Терсей Тулку был перерождением брата Цеванга Норбу, ещё одного из сыновей Чокгъюра Лингпа, который умер в молодости и вскоре переродился сыном дочери Чокгъюра Лингпа, Кончок Палдрон. Он был младшим из четырёх её сыновей, братом Самтена Гьяцо и моим дядей. Терсей Тулку был весьма учёным и крайне скрупулёзным человеком. Он имел полное право на передачу Чоклинг Терсара и передал бы его точнейшим образом. Так что, когда Терсей Тулку прибыл в Центральный Тибет, Кармапа послал за ним с просьбой приехать в Цурпу.
Кармапа послал к Терсей Тулку своего самого доверенного слугу, монаха из провинции Голок по имени Джампал Цултрим. Джампал Цултрим происходил из хорошего рода. Хоть он и прислуживал Кармапе, он и сам был мастером. Джампал Цултрим был писцом Кармапы и очень чистым монахом. Помимо этого, он был очень надёжен и обладал внушительной внешностью; поэтому Кармапа и послал с этим заданием именно его. Однако, как все голокцы, Джампал Цултрим был своенравным и самоуверенным человеком. Он приехал к Терсей Тулку и сказал ему: «Кармапа просит тебя приехать в Цурпу и дать ему передачу Чоклинг Терсара». А надо сказать, что Терсей Тулку (подобно своему брату Самтену Гьяцо) принадлежал к типу «скрытых йогинов»; поэтому он сразу отказался, сказав: «Это полная нелепость! Как может пёс класть лапу на голову человека? Зачем ты просишь меня об этом?». Гелонг Джампал Цултрим сказал: «Это не я прошу тебя; это Кармапа приказывает тебе. Ты хочешь нарушить самайю, связывающую тебя с ним?». Терсей Тулку сказал: «Нет; он бодхисаттва десятого бхуми. Я же не более чем пёс; я — ничто. Как я могу брать на себя роль его гуру и давать ему посвящения? Об этом не может быть даже разговора; как я могу сделать такое?». Между ними начался жаркий спор; в конце концов гелонг Джампал Цултрим дал ему пощёчину, крикнул: «Подонок!», — и ушёл. Он вернулся к Кхакъябу Дордже и сказал: «Это невозможный человек; хуже любого подонка! Я спорил с ним, но он напрочь отказался приехать». 15-й Кармапа не расстроился по этому поводу, сказав лишь: «Это ничего. Посмотрим. Может быть, что-нибудь в итоге и получится».
Затем Кхакъяб Дордже пригласил Самтена Гьяцо в Цурпу, но не стал объяснять, зачем требует его приезда. Через какое-то время после прибытия в Цурпу Самтена Гьяцо вызвали в личные покои Кармапы. Войдя туда, он увидел трон, покрытый дорогими тканями, корону и другие атрибуты ваджра-мастера. Кармапа велел ему сесть на трон. Поначалу Самтен Гьяцо было запротестовал, но Кармапа сказал: «Я приказываю тебе сесть на трон. Отныне я назначаю тебя на пост ваджра-мастера».
Но не один только Кармапа принудил Самтена Гьяцо стать ваджра-мастером; задолго до этого Цеванг Норбу сделал то же самое. Однажды Цеванга Норбу пригласили в Ривоче дать посвящения «Ринчен Тердзё». Поскольку Чокгъюра Лингпа уже не было в живых, в Ривоче хотели получить эти посвящения от Джамгона Контрула, — но он был уже слишком стар и слаб. Кхьенце был тоже очень стар. Поэтому Кхьенце с Контру-лом решили послать сына Чокгьюра Лингпа, Цеванга Норбу, в качестве своего представителя, чтобы он дал в Ривоче «Ринчен Тердзё». При этой передаче присутствовало много великих тулку, включая два воплощения самого Чокгъюра Лингпа.
Каждый вечер после церемоний тулку и великие ламы собирались в личной комнате Цеванга Норбу для обсуждений и вопросов-ответов. Как-то ночью они обсуждали будущее Чоклинг Терсара. А надо сказать, что сам Цеванг Норбу был человеком огромного роста, с пронизывающим взглядом и внушительным обликом. Он сидел молча и сердито смотрел на собравшихся. Затем неожиданно указал пальцем на Самтена Гьяцо, тихонько сидевшего у двери, и сказал Терсею Тулку («Терсей» значит «сын тертона»): «Ты думаешь, что ты воплощение сына Чокгъюра Лингпа!». Затем, глядя на двух Чоклинг тулку, он сказал: «Вы двое думаете, что вы — воплощения самого Чокгъюра Лингпа. Все вы трое думаете, что представляете из себя что-то особенное! Но вас не сравнить вот с этим!»
Указывая на Самтена Гьяцо, он продолжил: «Он будет гораздо важнее вас для поддержания линии». Сам Самтен Гьяцо был очень напуган этим заявлением. Хотя Цеванг Норбу и был его дядей по матери, всё равно, все его немного побаивались. Когда он говорил подобные вещи, пророчества его западали в душу.
Когда много лет спустя Цеванг Норбу уезжал в Центральный Тибет, он, казалось, знал, что больше не увидит Самтена Гьяцо. Он короновал его у себя в комнате и передал ему ваджру и колокольчик со словами «Я поручаю тебе линию Чоклинг Терсара. Отныне тебе придётся передавать её дальше». Хотя Самтен Гьяцо и запротестовал, Цеванг Норбу возложил на него эту ответственность. Вот почему, когда, много позже, Кармапа вызвал его в Цурпу, Самтен Гъяцо не стал отказываться. Он сказал: «Хорошо», — и дал посвящения.
Когда Самтен Гьяцо давал Кхакъябу Дордже полную передачу Чоклинг Терсара, Кхакъяб Дордже жил не в самом Цурпу, а в месте своего ритрита над монастырём. В это время он был уже пожилым человеком. Незадолго до этого он вновь женился и его супругу звали Кхандро Ченмо, что означает «Великая Дакиня Кармапы». Тогда ей было около шестнадцати; Кармапа умер тремя годами позже, когда ей было девятнадцать. Терсей Тулку тоже был там в это время. Как только его брат согласился дать Кармапе посвящения, Терсей Тулку перестал стесняться приезжать в Цурпу. По вечерам они подолгу разговаривали с Кхакъябом Дордже, часто засиживаясь заполночь; после чего Кхакъяб Дордже шёл в свои покои. Однажды, выйдя от Самтена Гьяцо, Кармапа сложил ладони вместе и сказал Кхандро Ченмо: «В наши времена, возможно, один только Самтен Гьяцо владеет подлинной реализацией тайной сути Великого Совершенства». Такова была чистая оценка Кармапы. Много лет спустя мне это рассказала сама Великая Дакиня.
Быть возведённым в ранг ваджра-мастера иногда бывает проблематичным. Но Самтен Гьяцо был вопреки своей воле возведён в этот ранг своим коренным гуру, Цевангом Норбу, и Кхакъябом Дордже. Сам Самтен Гьяцо никогда никому не рассказывал об этом. Но незадолго до его смерти я проводил много времени в его комнате. Он лежал на постели, а я спал на полу у него в ногах. Однажды ночью мы разговаривали, и Самтен Гьяцо вдруг впервые заговорил о своей тайной реализации. Тут-то он и рассказал мне описанные выше истории о своих отношениях с Кхакъябом Дордже, Цевангом Норбу и т. д. За исключением этого разговора, он никогда не делился ни с кем этой глубоко личной информацией.
«С этого момента, — сказал он мне, — я действительно оказался во власти одного из четырёх Мар, демона отвлечения, называемого „сын неба“. До этого моим единственным стремлением было находиться в пещере и заниматься практикой. Но с того момента, как Кармапа принудил меня стать ваджра-мастером, мне пришлось начать вести себя как ваджра-мастер — давать посвящения, передачи на чтение и т. п.». До этого ему никогда не приходилось заниматься ничем подобным. Он всегда уходил от этого. Но с этого момента ему пришлось занять положение ваджра-мастера. Когда мы вглядываемся в прошлое, не остаётся никакого сомнения, что именно он стал человеком, ответственным за широкое распространение учений Чоклинг Терсара.
Сам Самтен Гьяцо говорил: «Я всегда был счастлив просто жить в пещерах. У меня никогда не было ни намерения, ни желания вести себя как лама. Когда мне было восемь лет, я был введён в природу своего ума, и я остаюсь в ней, насколько это возможно, и по сей день». Поэтому, когда Самтен Гьяцо стал старше, он часто думал: «Лучше бы я оставался в пещерах; вместо этого я попал под власть отвлечений». И это не пустые слова; он на самом деле чувствовал именно это. У него не было амбиций стать ваджра-мастером или сидеть выше, чем кто-либо другой. Однажды он сказал мне: «Достижение успеха называется, на самом деле, приятным препятствием. Неприятные препятствия легко всем видны; что же до приятных препятствий, то люди редко распознают в них препятствия». Неприятные препятствия — это заболеть, опозориться или быть замешанным в скандале; пережить несчастье и т. п. Большинство практикующих справляются с ними. Они опознают в подобных ситуациях препятствия и используют их как часть пути. Но приятные препятствия — стать знаменитым, иметь много учеников и внешне действовать на благо других — гораздо более обманчивы. Человек начинает думать: «Вот это да! А я ведь действительно кое-что из себя представляю! Я приношу пользу многим существам. Всё идёт великолепно!». Человек не сразу замечает, что стал жертвой приятных препятствий; именно поэтому они представляют из себя такую большую опасность на пути практикующего. Самтен Гьяцо предупреждал, что люди редко опознают эти препятствия. Они обычно просто думают: «Моя способность приносить благо другим растёт!». Именно это человек и говорит себе, когда не замечает, что стал жертвой препятствий.
ВНИМАНИЕ
Существуют два рода внимания: сознательное и самопроизвольное, т. е. внимание без сознательного усилия. Поначалу, когда человек практикует сознательное внимание, он может ясно различить — отвлекается он, или нет. Самопроизвольное внимание, конечно, возможно, если вы человек наивысших способностей — человек мгновенного типа, которому, в сущности, нет даже необходимости преодолевать путь. Однако для большинства людей, особенно в системе Махамудры, абсолютно необходимо развитие сознательного внимания. Иначе, полагаясь только на самопроизвольное внимание, вы можете даже не замечать — отвлекаетесь вы или нет. Или, что ещё хуже, вы можете убедить себя, что вообще никогда не отвлекаетесь. Чтобы не оказаться в такой ситуации, лучше практиковать сознательное внимание — даже несмотря на то, что оно является тонким умопостроением — и постепенно переходить к самопроизвольному вниманию.
В учениях Махамудры часто можно встретить термин «изначально присущая природа». Это не что иное, как природа будды. Тренировка состоит в том, чтобы просто привыкнуть к этой природе, как бы она ни называлась — Махамудра ли, Мадхьямика или Дзогчен. Это разные названия одного и того же естественного состояния. Но, чтобы тренироваться в нём, сначала нужно быть введённым в истинное воззрение и узнать его. В Махамудре, как только практикующий узнаёт воззрение, он делает своё внимание путём; таким образом тренируются в этом созерцании. Если внимание потеряно, то мы уходим в сторону и оказываемся в «чёрном растворении» обычных привычек-тенденций. «Чёрное растворение» означает, что человек совсем забывает о практике и просто регрессирует в повседневную деятельность. Вся практика остаётся позади. Так что, либо мы помним воззрение и поддерживаем его, либо практика уничтожена. Нам нужно знать, когда мы отвлекаемся. Логическое мышление — это отвлечение, но как только мы узнаём сущность мыслей, мы приходим к не-мысли. Вот цитата из «Дождя Мудрости» Джамгона Лодрё Тайе: «Внутри сложности я обнаружил Дхармакайю; внутри мысли я открыл немысль».
Человек наивысших способностей может сразу же прийти в состояние «внимания без усилий» Но для этого нужно быть кем-то, кто обладает непрерывностью тренировки из предыдущей жизни; кем-то, кто переродился здесь с очень сильной предрасположенностью к этому виду практики. Очевидно, что большинство людей не принадлежит к этой категории. Большинство из нас не имеет наивысших способностей, так что нам не обойтись без напоминания самим себе о воззрении путём сознательного внимания.
Нам требуется сознательное напоминание, чтобы возвратиться к воззрению. Мы теряем воззрение, потому что перестаём уделять ему всё наше внимание. Наш ум отвлекается и к воззрению нас возвращает именно наше «сознательное внимание». Это подобно тому, как если бы вы хотели включить свет в комнате — необходимо сознательное действие. Нужно нажать пальцем на выключатель; свет не может включиться сам по себе. Аналогичным образом, если начинающий не будет волевым усилием напоминать себе, что нужно помнить воззрение, узнавания природы ума не произойдёт. Как только мы замечаем, что наши мысли опять разбежались, мы думаем: «Я отвлёкся». Поняв кто отвлекается, вы автоматически снова приходите к воззрению. Это и есть напоминание — не более того. Это — как использование выключателя. Когда свет включился, нажимать на выключатель больше не нужно. Через какое-то время мы снова забываем и мысли снова разбегаются. В этот момент нужно снова применить сознательное внимание.
Это хорошая иллюстрация знаменитой фразы: «Искусственное приводит к естественному». Сначала примените метод; затем, достигнув естественного состояния, просто дайте этому состоянию длиться. Конечно, через какое-то время наше внимание опять начнёт блуждать. Мы даже можем не заметить, как отвлекаемся; отвлечение бывает тонким и ловким, как вор. Но, заметив отвлечение, применяйте сознательное внимание и оставайтесь в естественном состоянии. А это естественное состояние и есть внимание без усилий.
Здесь важно чувство естественной непрерывности. Ударьте по колокольчику — звук будет длиться какое-то время. Точно так же, благодаря сознательному вниманию, вы узнаёте суть, и это узнавание продолжается какое-то время. Так же, как не нужно всё время нажимать на кнопку выключателя, однажды включив свет, нет необходимости продолжать бить по колокольчику, чтобы звук длился. Узнавая суть ума, вы просто даёте всему быть, как оно есть. Оставьте всё как есть, и это будет длиться какое-то время. Это называется «поддерживать непрерывность». «Неизмышленность» означает «не уходить в сторону от этой непрерывности».
Основное препятствие в нашей практике — отвлечение. В тот момент, когда вы узнаёте суть ума, вы видите, что видеть там нечего. В этой точке нет медитации; это видно в тот момент, когда вы смотрите. Когда вы узнаёте, просто оставьте всё, как оно есть, не пытаясь что-то сделать с этим или улучшить это; это и называется неизмышленностью. Как только эта непрерывность теряется, мы отвлекаемся, и наши мысли разбегаются. Внутри непрерывности нет отвлечений; отвлечение там невозможно. Потеря непрерывности — то же, что отвлечение, или, другими словами, забывание. Тренированный практик замечает, что созерцание потеряно. В тот момент, когда вы замечаете: «Я потерял созерцание. Я отвлёкся», — узнавайте опять, и вы сразу же увидите пустоту. И здесь — оставьте всё, как есть. Не нужно беспокоиться или бояться по этому поводу; это только умножит мысли. Откуда приходят мысли? Они — не что иное, как выражение осознавания. Осознавание — пустота; его выражение — мысль.
В учениях Кагью говорится: «Поначалу мысли — как снежинки, падающие на поверхность озера». Озеро — это скопление воды. Снежинки — тоже вода. Когда они встречаются, они смешиваются неразделимо. При узнавании природы ума мысль не может более существовать сама по себе. Она просто исчезает. Наша природа — пустота; природа мысли — тоже пустота. Момент, когда в том, кто думает, мы узнаём воспринимающую пустоту, напоминает падение снежинки на гладь озёрной воды.
Это, конечно, отличается от процесса мышления обычного человека, активно вовлечённого в гнев, желания или тупость. Его мысли похожи на отметки, вырубленные в камне. От них остаётся кармический след. А мышление йогина, напротив, похоже на рисование пальцем по воде. Мысль возникает; суть узнаётся; мысль исчезает. Мы не можем просто так — взять и уничтожить все свои мысли. Однако, снова и снова узнавая суть, мы приходим к тому, что активность мыслей стихает.
В учениях Махамудры часто можно встретить термин «изначально присущая природа». Это не что иное, как природа будды. Тренировка состоит в том, чтобы просто привыкнуть к этой природе, как бы она ни называлась — Махамудра ли, Мадхьямика или Дзогчен. Это разные названия одного и того же естественного состояния. Но, чтобы тренироваться в нём, сначала нужно быть введённым в истинное воззрение и узнать его. В Махамудре, как только практикующий узнаёт воззрение, он делает своё внимание путём; таким образом тренируются в этом созерцании. Если внимание потеряно, то мы уходим в сторону и оказываемся в «чёрном растворении» обычных привычек-тенденций. «Чёрное растворение» означает, что человек совсем забывает о практике и просто регрессирует в повседневную деятельность. Вся практика остаётся позади. Так что, либо мы помним воззрение и поддерживаем его, либо практика уничтожена. Нам нужно знать, когда мы отвлекаемся. Логическое мышление — это отвлечение, но как только мы узнаём сущность мыслей, мы приходим к не-мысли. Вот цитата из «Дождя Мудрости» Джамгона Лодрё Тайе: «Внутри сложности я обнаружил Дхармакайю; внутри мысли я открыл немысль».
Человек наивысших способностей может сразу же прийти в состояние «внимания без усилий» Но для этого нужно быть кем-то, кто обладает непрерывностью тренировки из предыдущей жизни; кем-то, кто переродился здесь с очень сильной предрасположенностью к этому виду практики. Очевидно, что большинство людей не принадлежит к этой категории. Большинство из нас не имеет наивысших способностей, так что нам не обойтись без напоминания самим себе о воззрении путём сознательного внимания.
Нам требуется сознательное напоминание, чтобы возвратиться к воззрению. Мы теряем воззрение, потому что перестаём уделять ему всё наше внимание. Наш ум отвлекается и к воззрению нас возвращает именно наше «сознательное внимание». Это подобно тому, как если бы вы хотели включить свет в комнате — необходимо сознательное действие. Нужно нажать пальцем на выключатель; свет не может включиться сам по себе. Аналогичным образом, если начинающий не будет волевым усилием напоминать себе, что нужно помнить воззрение, узнавания природы ума не произойдёт. Как только мы замечаем, что наши мысли опять разбежались, мы думаем: «Я отвлёкся». Поняв кто отвлекается, вы автоматически снова приходите к воззрению. Это и есть напоминание — не более того. Это — как использование выключателя. Когда свет включился, нажимать на выключатель больше не нужно. Через какое-то время мы снова забываем и мысли снова разбегаются. В этот момент нужно снова применить сознательное внимание.
Это хорошая иллюстрация знаменитой фразы: «Искусственное приводит к естественному». Сначала примените метод; затем, достигнув естественного состояния, просто дайте этому состоянию длиться. Конечно, через какое-то время наше внимание опять начнёт блуждать. Мы даже можем не заметить, как отвлекаемся; отвлечение бывает тонким и ловким, как вор. Но, заметив отвлечение, применяйте сознательное внимание и оставайтесь в естественном состоянии. А это естественное состояние и есть внимание без усилий.
Здесь важно чувство естественной непрерывности. Ударьте по колокольчику — звук будет длиться какое-то время. Точно так же, благодаря сознательному вниманию, вы узнаёте суть, и это узнавание продолжается какое-то время. Так же, как не нужно всё время нажимать на кнопку выключателя, однажды включив свет, нет необходимости продолжать бить по колокольчику, чтобы звук длился. Узнавая суть ума, вы просто даёте всему быть, как оно есть. Оставьте всё как есть, и это будет длиться какое-то время. Это называется «поддерживать непрерывность». «Неизмышленность» означает «не уходить в сторону от этой непрерывности».
Основное препятствие в нашей практике — отвлечение. В тот момент, когда вы узнаёте суть ума, вы видите, что видеть там нечего. В этой точке нет медитации; это видно в тот момент, когда вы смотрите. Когда вы узнаёте, просто оставьте всё, как оно есть, не пытаясь что-то сделать с этим или улучшить это; это и называется неизмышленностью. Как только эта непрерывность теряется, мы отвлекаемся, и наши мысли разбегаются. Внутри непрерывности нет отвлечений; отвлечение там невозможно. Потеря непрерывности — то же, что отвлечение, или, другими словами, забывание. Тренированный практик замечает, что созерцание потеряно. В тот момент, когда вы замечаете: «Я потерял созерцание. Я отвлёкся», — узнавайте опять, и вы сразу же увидите пустоту. И здесь — оставьте всё, как есть. Не нужно беспокоиться или бояться по этому поводу; это только умножит мысли. Откуда приходят мысли? Они — не что иное, как выражение осознавания. Осознавание — пустота; его выражение — мысль.
В учениях Кагью говорится: «Поначалу мысли — как снежинки, падающие на поверхность озера». Озеро — это скопление воды. Снежинки — тоже вода. Когда они встречаются, они смешиваются неразделимо. При узнавании природы ума мысль не может более существовать сама по себе. Она просто исчезает. Наша природа — пустота; природа мысли — тоже пустота. Момент, когда в том, кто думает, мы узнаём воспринимающую пустоту, напоминает падение снежинки на гладь озёрной воды.
Это, конечно, отличается от процесса мышления обычного человека, активно вовлечённого в гнев, желания или тупость. Его мысли похожи на отметки, вырубленные в камне. От них остаётся кармический след. А мышление йогина, напротив, похоже на рисование пальцем по воде. Мысль возникает; суть узнаётся; мысль исчезает. Мы не можем просто так — взять и уничтожить все свои мысли. Однако, снова и снова узнавая суть, мы приходим к тому, что активность мыслей стихает.