Бежать с фермы он передумал давно. Поначалу такие мысли приходили в голову, но он понимал, что это был бы бесчестный поступок. Все-таки между работой в доме дяди, вернее, тем, что за ней стояло, и его нынешним положением была пропасть. Там правда была на его стороне, что бы он ни сделал. Но здесь… Здесь Рафи был вовсе не уверен в своей правоте. А если не уверен в том, что ты абсолютно прав, лучше ничего не делать. Потому что жить дальше с памятью о том, что поступил однажды не так, как должно, — не слишком приятное занятие. Рафи вовсе не хотел, чтобы ему было стыдно хотя бы за один день своей жизни.
Часто он вспоминал Веронику и Мигеля. Но старался гнать от себя эти воспоминания. Ничего, кроме горечи, они не приносили. А Рафи был не из тех людей, которые обожают горевать. Тот, кому приходилось много страдать, относится к своему горю без всякого уважения, старается подальше задвинуть его в тайник души и не выпускать. Любят свое страдание и себя в страдании лишь те, кто не знает, что такое настоящее горе.
Иногда Рафи думал и о хозяине цирка, который, по сути, много сделал для него. Гораздо больше, чем кто-либо. Рафи было жаль, что он исчез, не попрощавшись с ним— Наверное, стоило бы… Но тогда он просто не смог найти в себе сил, дождаться утра и уйти, как полагается. Рафи решил, что обязательно попытается потом найти его. Хотя бы для того, чтобы извиниться.
Так прошел месяц. Потом еще один. Для Рафи ничего не менялось. Он работал на кухне, выполняя приказы старой Кармен и терпя ее придирки, понемногу отрабатывал деньги, которые был должен… И ждал. Ждал, когда, наконец, сможет отправиться в путь. Каждый день, проведенный во тьме, ложился тяжелым грузом на его сердце. Теперь, когда забрезжила хоть призрачная, но все же надежда, было так трудно сидеть сложа руки, не предпринимая ничего, чтобы осуществить свою мечту.
Несколько раз Рафи пытался поговорить с хозяином, чтобы получить другую работу, за которую тот платил бы больше. Но дон Мануэль твердил одно — подожди…
Лишь спустя три месяца после их последнего разговора хозяин вызвал Рафи к себе.
— Ну что, — сказал он, — хочешь уйти с кухни?
— Конечно, — ответил юноша.
— Кармен будет жалеть.
Они рассмеялись. Оба хорошо представляли себе, в каких выражениях старая кухарка может выразить свое сожаление.
— Хорошо, — оборвал смех дон Мануэль. — Приехал мой сын. Я бы хотел, чтобы ты с ним познакомился. И, если получится, подружился…
— Зачем?
— Ты хочешь отработать свой долг и получить свободу?
— Хочу.
— Тогда к чему лишние вопросы? Если тебе удастся сойтись с ним поближе, ты сможешь правильно объяснить ему, что такое коррида. Авось он выбросит из головы идею быть матадором. Если же этого не случится… Тогда ты дашь ему несколько уроков. Только учти, речь идет о жизни моего сына. Так что учи как следует.
— Но… — Рафи не хотел говорить этого, но должен был, потому что не имел ни малейшего желания хоть в чем-то обманывать этого человека. — Но как ты можешь доверять мне учить твоего сына бою быков? Ведь я слепой…
— Я кое-что разузнал о тебе, Рафи. В столице помнят твои выступления. Надежные люди сказали мне, что таких тореро, как ты, — поискать. Если ты мог убивать быков, то найдешь способ и обучить этому. Конечно, я мог бы нанять и другого тореро… Но учиться всегда лучше у того, кто может делать чудеса. Ну, возьмешься?
— Возьмусь, — кивнул Рафи. — Но что, если он откажется от своей идеи?
— Тогда я буду считать, что ты выплатил мне весь долг за быка. И ты сможешь отправиться по своим делам. По рукам?
—Да.
— Тогда пошли, познакомлю тебя со своим сыном.
ГЛАВА 11
Часто он вспоминал Веронику и Мигеля. Но старался гнать от себя эти воспоминания. Ничего, кроме горечи, они не приносили. А Рафи был не из тех людей, которые обожают горевать. Тот, кому приходилось много страдать, относится к своему горю без всякого уважения, старается подальше задвинуть его в тайник души и не выпускать. Любят свое страдание и себя в страдании лишь те, кто не знает, что такое настоящее горе.
Иногда Рафи думал и о хозяине цирка, который, по сути, много сделал для него. Гораздо больше, чем кто-либо. Рафи было жаль, что он исчез, не попрощавшись с ним— Наверное, стоило бы… Но тогда он просто не смог найти в себе сил, дождаться утра и уйти, как полагается. Рафи решил, что обязательно попытается потом найти его. Хотя бы для того, чтобы извиниться.
Так прошел месяц. Потом еще один. Для Рафи ничего не менялось. Он работал на кухне, выполняя приказы старой Кармен и терпя ее придирки, понемногу отрабатывал деньги, которые был должен… И ждал. Ждал, когда, наконец, сможет отправиться в путь. Каждый день, проведенный во тьме, ложился тяжелым грузом на его сердце. Теперь, когда забрезжила хоть призрачная, но все же надежда, было так трудно сидеть сложа руки, не предпринимая ничего, чтобы осуществить свою мечту.
Несколько раз Рафи пытался поговорить с хозяином, чтобы получить другую работу, за которую тот платил бы больше. Но дон Мануэль твердил одно — подожди…
Лишь спустя три месяца после их последнего разговора хозяин вызвал Рафи к себе.
— Ну что, — сказал он, — хочешь уйти с кухни?
— Конечно, — ответил юноша.
— Кармен будет жалеть.
Они рассмеялись. Оба хорошо представляли себе, в каких выражениях старая кухарка может выразить свое сожаление.
— Хорошо, — оборвал смех дон Мануэль. — Приехал мой сын. Я бы хотел, чтобы ты с ним познакомился. И, если получится, подружился…
— Зачем?
— Ты хочешь отработать свой долг и получить свободу?
— Хочу.
— Тогда к чему лишние вопросы? Если тебе удастся сойтись с ним поближе, ты сможешь правильно объяснить ему, что такое коррида. Авось он выбросит из головы идею быть матадором. Если же этого не случится… Тогда ты дашь ему несколько уроков. Только учти, речь идет о жизни моего сына. Так что учи как следует.
— Но… — Рафи не хотел говорить этого, но должен был, потому что не имел ни малейшего желания хоть в чем-то обманывать этого человека. — Но как ты можешь доверять мне учить твоего сына бою быков? Ведь я слепой…
— Я кое-что разузнал о тебе, Рафи. В столице помнят твои выступления. Надежные люди сказали мне, что таких тореро, как ты, — поискать. Если ты мог убивать быков, то найдешь способ и обучить этому. Конечно, я мог бы нанять и другого тореро… Но учиться всегда лучше у того, кто может делать чудеса. Ну, возьмешься?
— Возьмусь, — кивнул Рафи. — Но что, если он откажется от своей идеи?
— Тогда я буду считать, что ты выплатил мне весь долг за быка. И ты сможешь отправиться по своим делам. По рукам?
—Да.
— Тогда пошли, познакомлю тебя со своим сыном.
ГЛАВА 11
Сына хозяина фермы звали Мигель. Когда Рафи услышал это имя, не смог сдержать возглас удивления. Но больше ничего схожего со своим другом Рафи не заметил. Этот Мигель был тихим, молчаливым юношей, прохладно вежливым. У него была привычка подолгу думать над каждым своим словом, поэтому говорил он медленно и всегда очень коротко.
Сначала Рафи показалось, что хоть как-то сблизиться с этим парнем будет невозможно. Но постепенно он понял, что то, что он принял за высокомерие, смешанное с нелюдимостью, — на деле всего лишь робость человека, привыкшего жить под властью собственного отца.
Как только разобрался в этом, дело пошло на лад. Он сам не ожидал от себя, что обладает способностями педагога. Однако уже через неделю их ежедневного общения, Мигель более чем охотно болтал с Рафи, видимо, увидев в нем человека, разделяющего целиком и полностью его интересы.
Оказалось, он тоже слышал про Рафи и даже был один раз на его выступлении. На самом последнем, как понял Рафи из восторженного рассказа Мигеля. Эта слава Рафи тоже была причиной, по которой Мигель был так робок в начале их знакомства.
На кухне Рафи больше не появлялся. Кармен была, конечно, в ярости, но это уже не пугало молодого матадора. Теперь он был вне пределов ее досягаемости. Правда, если они вдруг встречались днем, она тут же вспоминала «кротовьего выродка».
Свободное время Рафи проводил либо в беседах с Мигелем, либо тренируясь в каком-нибудь скрытом от любопытных глаз месте. Он по-прежнему не любил, когда на него смотрели вне арены. Однажды Мигель попробовал притаиться, чтобы понаблюдать за тренировкой матадора, но Рафи без труда почувствовал его присутствие и сказал, что, если поймает его еще раз за этим занятием, ни о каком обучении тот может больше не думать. Сказано это было тихо и очень вежливо, но Мигель уловил в этом спокойствии такую подавленную ярость, что ретировался, даже не извинившись. После этого он даже не пытался делать что-то без разрешения Рафи.
Сказалось изменение статуса и на жизненных условиях Рафи. Ему как учителю отвели небольшую комнату во флигеле дома. Обедал он теперь не с остальными работниками, а за хозяйским столом. И вообще, пожаловаться на жизнь никак не мог. Даже в цирке, когда он был на вершине славы, к нему не относились с таким уважением.
Это было приятно, но не больше. Рафи все равно не собирался задерживаться на ферме дольше, чем это будет нужно, чтобы полностью погасить свой долг. И всеми силами старался приблизить этот день.
Когда он счел, что уже достаточно хорошо изучил Мигеля, у них состоялся первый разговор, касающийся непосредственно корриды. Конечно, они и раньше говорили об этом, но Рафи старался отделываться ничего не значащими словами и замечаниями. Теперь же, по его мнению, настало время поговорить об этом всерьез— В этом ему помог сам Мигель, который и начал этот разговор.
Они сидели на крыльце дома, наслаждаясь погожим днем.
— Когда ты начнешь учить меня? — спросил Мигель. — Уже столько времени прошло… Отец сказал, что ты покажешь мне хотя бы основные приемы. А ты только отшучиваешься… Ты считаешь, что из меня не выйдет хорошего тореро?
— Выйдет из тебя матадор или нет, может показать только бык. Я не знаю, Мигель. Знаешь, когда я был мальчишкой, один человек сказал мне, что научить чему-то нельзя. Можно только научиться…
— Я не понимаю.
— Если ты чего-то очень хочешь, тебе вовсе не обязательно искать того, кто тебе поможет этого добиться. Надо действовать самому. Тебе уже пятнадцать… Я убил своего первого быка, когда был на три года моложе, чем ты сейчас. Убил, хотя меня никто не учил это делать.
— Хочешь сказать, что я должен попросить у отца быка и сразиться с ним?
Рафи промолчал. Он и сам не знал, к чему сказал Мигелю все это. Это его озадачило. Учитель должен знать ответы на все вопросы. Или уметь их быстро находить. У него же самого вопросов было куда больше, чем ответов. Рафи начал сомневаться в том, что справится со своей задачей. Конечно, можно было поступить проще — просто показать парню несколько пасе да рассказать пару хитростей. Но он понимал, что это будет предательством по отношению к Мигелю, да и к его отцу тоже. Его самого предавали — это было, но сам он предавать не хотел. Поэтому, прежде чем ответить Мигелю, он долго молчал, обдумывая свой ответ.
— Нет, — сказал он наконец. — Тебе не нужно убивать быка. Просто я хочу, чтобы ты знал: все, что я тебе покажу, не будет стоить и песеты, пока ты не выйдешь один на один с быком. Только он сможет чему-то тебя научить. Я же могу лишь подготовить тебя к твоему первому уроку. И еще… Твой старший брат… Только ты не обижайся, хорошо? Твой старший брат поступил так, как человек, действительно желающий добиться своего, понимаешь? Я не призываю тебя убегать из дома… Просто хочу, чтобы ты понял разницу между «учить» и «учиться». Я уверен, что он стал хорошим матадором.
— Мой старший брат, — усмехнулся Мигель, — думал только о себе. Ему было наплевать на отца… Я так поступать не хочу. Мечта мечтой, но есть еще такая вещь, как долг.
— Я согласен. Но речь не о том, что хорошо, а что плохо. Как нужно поступать, а как лучше не делать… Пойми, я говорю лишь о различии между действиями человека, который учится сам, и действиями того, кто хочет, чтобы его научили. Твой брат учился сам. Не дожидаясь учителя… Кстати, как его зовут?
— Кого?
— Твоего старшего брата?
— Так же, как и меня, — Мигель. Нас так назвали в честь деда. У нас в роду все Мигели и Мануэли. Если у меня будут сыновья, я их назову в честь их деда. Так принято у нас в…
— Подожди, — оборвал его Рафи. — Твой старший брат — Мигель?
— Ну да. Что в этом особенного? Имя как имя… Почему ты побледнел? Ты его знаешь?
— Я знавал матадора, которого зовут именно так. Но не уверен, что это твой брат… Да нет, конечно же, не он. Сколько твоему брату сейчас должно быть лет?
— Наверное, около тридцати… Он ушел, еще когда я был маленьким Плохо его помню. Он был очень веселым. Вот единственное, что мне запомнилось. Всегда шутил…
Рафи потер виски. Нет, не может быть… Он просто не верил в такие совпадения. Хотя разум говорил ему, что очень многое сходится. Если это и простое совпадение, то оно чертовски смахивает на чудо. Рафи попытался вспомнить, говорил ли когда-нибудь Мигель, что у него есть младший брат. Нет, кажется, не говорил. Впрочем, он вообще избегал разговоров о своей семье и своем прошлом. Так что это ничего не значит. Или значит?
— Но что мы все о моем брате? — сказал Мигель. — Я не хочу поступать с отцом, как он. И точка. Ты будешь учить меня?
— Буду, — ответил Рафи. — Принеси-ка мою мулету.
С этого дня Рафи начал обучать Мигеля искусству матадора, рассудив, что трудности учения подействуют куда лучше, чем всякие рассказы об ужасах корриды.
Каждое утро на рассвете он поднимал Мигеля, и они отправлялись на задний двор, где матадор снова и снова заставлял своего ученика выполнять одни и те же движения. Как когда-то давным-давно его самого заставлял это делать его учитель.
Мигель был послушным учеником. Но Рафи чувствовал, что ему не хватает самого главного — страсти. Мигель прилежно выполнял все указания, стараясь, чтобы каждое движение было безупречным, но делал это так, словно зазубривает скучный урок.
Время от времени дон Мануэль интересовался успехами сына. Но Рафи каждый раз лишь качал головой. Он уже понял, что из Мигеля вряд ли выйдет хороший тореро. Но чтобы юноша сам понял это, ему нужно было хоть раз выйти против настоящего быка. А это был смертельный риск. И Рафи это знал— Как знал и то, что упорство ученика может не иссякнуть и через десять лет.
Однажды, когда они отдыхали после очередного занятия, Рафи спросил:
— Мигель, а ты можешь мне сказать, почему ты захотел стать матадором?
— Ну… Это ведь так красиво…
— Да? А ты когда-нибудь видел, как из распоротого живота вываливаются кишки? И пока матадора несут с арены, кому-нибудь приходится идти рядом и нести их в руках. Скользкий сизый комок кишок в руках позеленевшего от впечатлений человека. Вот что такое коррида, Мигель. А еще блохи, ползающие в редкой шерсти на брюхе убитого быка. Они копошатся там, как муравьи в муравейнике…
— Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, меня это испугает?
— Нет. Я хочу, чтобы ты понял еще одну вещь. Только когда смотришь со стороны, у тебя есть шанс увидеть красоту. Когда подходишь поближе, от красоты не остается и следа. Если ты ищешь в корриде красоту — лучше наблюдай за боем, с трибуны.
— Хорошо. А почему ты стал матадором?
— А вот этого я тебе сказать не могу.
— Почему?
— Потому что настоящую любовь и настоящую страсть нельзя объяснить словами. Это можно лишь чувствовать.
— Но я чувствую…
— Не думаю. Если бы у тебя все было всерьез, ты бы пожал плечами в ответ на мой вопрос. И это был бы самый лучший ответ.
— Напрасно ты так говоришь…
— Мы сделаем вот что, — решился вдруг Рафи. — Завтра ты выйдешь против быка, Я рассказал тебе все, что знал. Пришла пора тебе самому поучиться у торо. Он куда лучший учитель, чем я.
— Здорово! — воскликнул Мигель.
Рафи уловил в этом радостном возгласе фальшивую нотку, но говорить ничего не стал. Как ни странно, слова гораздо чаще бывают бесполезны, чем думают люди.
— Но… Это будет новильо? — осторожно спросил Мигель.
— Нет, — резко ответил Рафи. — Это будет настоящий торо. И я прослежу, чтобы твой отец не подпилил ему рога.
— Но ведь я еще ничего толком не умею… — запротестовал Мигель. — Все тореро сначала пробуют силы на новильо…
— Я не пробовал.
— Это же опасно…
— А ты как думал?
— Боюсь, что отец не позволит мне, — сделал последнюю попытку несчастный Мигель.
— Позволит. Можешь мне верить. Я знаю, как уговорить его.
С этими словами Рафи встал и, не слушая больше возражений юноши, пошел искать Мануэля.
— Ты с ума сошел, — сказал хозяин фермы, когда Рафи изложил свою просьбу. — Он же мальчишка. К тому же ты сам мне говорил, что у него неважно получается управляться с мулетой.
— Будет куда хуже, если он потратит лучшие годы своей жизни на то, что на самом деле ему не нужно. Бык вряд ли убьет его. А запоздалое разочарование сделает это наверняка.
— По мне лучше разочаровавшийся, но живой сын. Одного я уже потерял. Пусть хоть второй останется со мной.
— Ты пытаешься распорядиться тем, что тебе не принадлежит. Он хочет быть матадором. Вернее, думает, что хочет. Дай ему возможность самому убедиться, что из этой затеи ничего не выйдет. Не заставляй его впустую тратить часть жизни. К тому же я буду рядом. Бык не убьет его, обещаю. Разве что испугает. Если все так, как я думаю, на этом карьера матадора для твоего сына закончится. И ты получишь его целиком.
— Неужели нет другого способа добиться этого?
— Нет. И когда я говорю «нет», значит, действительно такого способа не существует. Я знаю корриду, знаю быков и знаю твоего сына. Из него не выйдет тореро. Но доказать ему это можно только так. Не волнуйся, — мягко сказал Рафи. — Я не брошу его одного.
— Но почему ты не хочешь дать ему новильо?
— Это будет убийство, дон Мануэль, как ты не понимаешь? С молодым бычком он, может быть, справится. Но тогда рано или поздно придет день, когда он выйдет против взрослого быка. А меня может не оказаться рядом. И бык его прикончит. Обязательно. А если не прикончит, то в конце жизни Мигель поймет, что занимал чужое место. Точнее, он будет это знать все время. Но только перед смертью поймет, почему счастливые дни в его жизни можно пересчитать по пальцам. Исправлять что-либо будет уже поздно. Он умрет разочаровавшимся… А что может быть хуже, когда на смертном одре понимаешь, что прожил чужую жизнь? Неужели ты пожелаешь такую участь своему сыну? Сейчас все можно изменить. Ты можешь сделать сына счастливым. Не отказывайся от этого.
— Хорошо, — после долгого молчания сказал дон Мануэль. — Считай, что ты меня уговорил. Но учти, если бык покалечит или убьет его... Ты пожалеешь, что черт занес тебя однажды на мою ферму.
— Напрасно ты так, — с упреком сказал Рафи.
— Ладно. Иди, я распоряжусь насчет быка. Когда он должен быть готов?
— Завтра утром, — ответил Рафи.
Слова отдались эхом в пустой комнате. Рафи не мог видеть, но почувствовал, как вздрогнул Мануэль.
Рафи прекрасно понимал, что рискует. Он мог положиться лишь на себя, на свой опыт и чутье. Если слух его подведет, сын Мануэля может погибнуть. Но другого выхода он не видел. То есть он мог, конечно, потратить еще несколько лет своей жизни на то, чтобы поразвлекать Мигеля и его отца, пока тем не надоест играть в эти игры. Но это была бы слишком большая жертва. Даже если бы ему не надо было спешить к цыганке, даже если бы он мог видеть и у него не было бы никакой цели в жизни, это была бы слишком большая роскошь. А в его положении это становилось настоящим расточительством. Поэтому Рафи и решил рискнуть. Он понимал, что это не очень хорошее решение. Что Мигель может стать жертвой его, Рафи, интересов. Но из двух зол надо было выбирать то, у которого меньше возможностей испортить жизнь.
Вечером, накануне испытания Мигеля, Рафи еще как следует взвесил свой план. Вроде бы предусмотрено все. Хотя он прекрасно знал, что, едва начинается бой, все планы летят к черту.
Так, сомневаясь в правильности своего решения, он уснул.
Рано утром он разбудил Мигеля, и они вместе отправились к дальнему загону, где их ждал бык. Несмотря на ранний час, их уже поджидали дон Мануэль и еще несколько работников фермы, Рафи узнал голос Хименеса.
Это Рафи не понравилось. Он подошел к хозяину.
— Что они здесь делают? — спросил он, кивнув в ту сторону, откуда доносились голоса.
— Они пришли помочь. Оттащить быка или отвлечь его...
— Глупость. В случае чего, с быком я и один справлюсь. А зрители заставят Мигеля нервничать.
— Я не могу их прогнать, — сказал дон Мануэль.
— Почему?
— Ты все-таки слепой. Можешь не успеть…
— Я помню, что слепой. Можешь поверить, такие вещи не забываются. Но лишние люди — это плохо для Мигеля.
— Они никуда не уйдут, — твердо сказал хозяин.
Рафи пожал плечами.
— Дело твое. Я предупредил. Парень начнет дергаться и наделает ошибок. Вот все, чего ты добьешься.
— Они никуда не уйдут, — повторил дон Мануэль.
Рафи снова пожал плечами и позвал:
— Мигель, подойди сюда, пожалуйста.
— Что?
Голос у юноши дрожал от волнения. Во всяком случае, Рафи надеялся, что от волнения. А не от страха.
— Ты в порядке? — спросил Рафи.
—Да.
— Ты видишь быка?
— Конечно.
— Как он тебе?
— Он огромный. Никогда не думал, что быки бывают такими большими… Отец специально нашел для меня самого крупного?
— Нет. Я думаю, что на самом деле он выбрал самого маленького. Просто с трибуны все быки кажутся небольшими. И справиться с ними может и ребенок… На арене все немножко по-другому. Впрочем, ты скоро сам все поймешь. Главное — не бойся. Помни, что я рядом.
— Зачем отец позвал сюда рабочих?
— Для твоей безопасности.
— Мне это не нравится.
— Не волнуйся. Не слушай никого, кроме меня. Не подходи слишком близко к быку. Тебе не нужно производить впечатление на публику. Если он собьет тебя с ног, не пытайся встать. Постарайся развернуться так, чтобы можно было отпихнуть его морду ногами. Не поворачивайся к нему боком, если окажешься на земле.
— Черт, — слабо сказал Мигель. — Мне кажется, что я еще не готов. Ты уверен, что научил меня всему?
— Всему, чему мог. Остальному научит бык. Если хочешь, можешь отказаться от боя. Но учти, что тогда тебе придется вообще отказаться от идеи стать тореро.
— Почему? Я могу потренироваться еще немного, а когда пойму, что готов, вот тогда…
—Ты никогда не будешь готов, Мигель. Маленький трус, живущий в тебе, найдет целую кучу отговорок и через год, и через пять. У тебя есть один выход — расправиться с ним сейчас. Раз и навсегда.
— Это не трусость. Это осторожность и здравый смысл.
— Осторожным будь на арене, а не перед тем, как на нее выйти. Я не собираюсь тебя уговаривать. Или ты убиваешь сегодня этого быка, или я ухожу, а ты ищешь себе другого учителя.
— Разве отец тебя так просто отпустит?
Рафи поморщился. Ему напомнили, что он здесь всего лишь пленник и должник. Он не ожидал таких слов от Мигеля, и потому они были вдвойне неприятны.
Он приблизился вплотную к юноше и схватил его за руку так, что тот ойкнул.
— Послушай меня внимательно. Коррида и смерть — понятия неразделимые. Это не игрушки. Если ты хочешь просто нравиться девушкам, для этого есть более простые и безопасные способы. Матадор должен нести смерть и уметь ее принимать. Там, — Рафи кивнул в сторону загона, где хрипло мычал бык, — одного из вас ждет смерть. И ее нельзя избежать. Она уже там, в самом центре арены, и не собирается уходить с пустыми руками… Так будет всегда. Смерть всегда будет рядом с тобой, как только ты окажешься на арене. Будешь ты готов или нет — неважно. Ей это безразлично. В этом круге она собирает свой урожай. И тот, кто в него входит, принимает правила этой игры… Это ее территория. Так при чем здесь твой отец? Он что, сможет договориться и со смертью? Ты сам захотел пойти по этой дороге. Тебя никто не заставлял брать в руки мулету. Так какого черта ты вспомнил про своего папочку? Думаешь, он тебе будет сопли мулетой вытирать?
Рафи нарочно говорил грубо. Он должен был наставить Мигеля проявить себя. Все, что было в Мигеле плохого и хорошего, должно было показаться сейчас, все без утайки, во всей своей полноте. Причем понять это должны не только окружающие, но прежде всего сам Мигель. Сегодня должны были разрушиться все его иллюзии. Сегодня он должен был узнать себе цену и поверить в нее. Поэтому Рафи не стеснялся в выражениях.
— Ну? — сурово спросил он. — Ты готов?
— Готов, — нехотя ответил Мигель.
— Помни все, что я тебе говорил. Будь осторожен. И я очень тебя прошу… Никогда не прикрывайся больше своим отцом. На арене он тебе ничем не сможет помочь. Поэтому не надейся на него.
— Я понял, — сказал Мигель. — Извини меня. Я действительно говорил, как избалованный ребенок. Хотя… Знаешь, мне кажется, что я и есть избалованный ребенок, играющий в игры, смысла которых не понимает.
— Хорошо, что ты это понял сейчас… Очень хорошо. Это сохранит тебе жизнь. Ладно, иди… Бык уже заждался тебя.
Мигель зашел за ограду загона.
Рафи подошел вплотную к низкому ограждению, держа наготове капоте. Рядом встал дон Мануэль.
— И все-таки мне кажется, что это была плохая идея, — сказал он.
— Скажи своим людям, чтобы встали с разных сторон загона и не шумели. Мне нужна тишина. И не бойся. В конце концов, твой сын — мужчина.
— Тебе легко говорить… — проворчал хозяин фермы.
Рафи услышал, как Мигель тонко крикнул:
— Торо! Хью! Хью!
Бык не заставил себя уговаривать. Он бросился решительно, будто хотел одним ударом покончить со странным человеком, дразнившим его.
Рафи обратился в слух. Он почти не дышал, чтобы не упустить ни одной, даже самой незначительной детали боя. Он понимал, что от него сейчас зависит очень многое. Жизнь юноши по имени Мигель.
Несмотря на его предупреждение, рабочие, стоявшие вокруг загона, после первой же удачной вероники начали бурно выражать свои эмоции. Им казалось, что они делают доброе дело, подбадривая громкими криками сына их хозяина.
Рафи стиснул зубы. Дураки. Они не понимают, что оказывают ему медвежью услугу. Он толкнул в бок хозяина.
— Скажи, чтобы они заткнулись.
Дон Мануэль крикнул, но это не возымело на распаленных мужчин никакого действия. Крики стихли лишь на несколько мгновений.
Рафи крепко зажмурился, как бывало всегда, когда ему нужно было как следует сосредоточиться. Почему он так делал, для него самого было загадкой. Зачем слепому закрывать глаза? Но это всегда помогало. Он очень надеялся, что поможет и сейчас. Если бы только не эти крики… Ему казалось, что они оглушают его даже больше, чем рев трибун на столичной арене. Впрочем, тогда от него не зависела чужая жизнь.
— Черт, он боится… — услышал он рядом шепот хозяина, — Он чертовски боится этого быка. Надо прекращать. Рафи, надо остановить это.
— Все идет как надо. Я слышу, что он боится. Это хорошо. Это очень хорошо…
— Но, Рафи…
— Молчи. Не мешай мне.
Бык был очень послушным. Он делал именно то, чего от него добивался матадор. С этой стороны никаких сюрпризов ждать не приходилось. Но вот Мигель заставлял Рафи то и дело морщиться, как от зубной боли. Он делал ошибку за ошибкой. Удивительно, как бык еще не наказал его. Рафи понял, что это представление действительно пора прекращать. Судя по суматошным движениям Мигеля, в которых не было и намека на правильные, выверенные пасе матадора, парень просто умирал от страха. Что ж, это хороший урок. Рафи был почти уверен, что юноша уже десять раз раскаялся в своем желании стать тореро.
Он взялся за жердь ограждения и занес ногу, чтобы одним прыжком оказаться по ту сторону ограды. Он уведет быка в сторону, и Мигель сможет спокойно покинуть загон. Чтобы потом навсегда забыть о корриде.
Рафи уже почти коснулся земли, когда Мигель вдруг оступился и упал на спину. Видеть этого Рафи не мог, но по тревожным выкрикам и стуку падающего тела понял, что матадор на земле.
— Не вставай! — крикнул он, разворачивая капоте.
Рафи знал, что человек, лежащий на земле, сейчас выпал из поля зрения быка. И тот стоит сейчас, широко расставив ноги и пытаясь сообразить, что произошло. Есть несколько секунд, чтобы привлечь внимание быка к себе…
Сначала Рафи показалось, что хоть как-то сблизиться с этим парнем будет невозможно. Но постепенно он понял, что то, что он принял за высокомерие, смешанное с нелюдимостью, — на деле всего лишь робость человека, привыкшего жить под властью собственного отца.
Как только разобрался в этом, дело пошло на лад. Он сам не ожидал от себя, что обладает способностями педагога. Однако уже через неделю их ежедневного общения, Мигель более чем охотно болтал с Рафи, видимо, увидев в нем человека, разделяющего целиком и полностью его интересы.
Оказалось, он тоже слышал про Рафи и даже был один раз на его выступлении. На самом последнем, как понял Рафи из восторженного рассказа Мигеля. Эта слава Рафи тоже была причиной, по которой Мигель был так робок в начале их знакомства.
На кухне Рафи больше не появлялся. Кармен была, конечно, в ярости, но это уже не пугало молодого матадора. Теперь он был вне пределов ее досягаемости. Правда, если они вдруг встречались днем, она тут же вспоминала «кротовьего выродка».
Свободное время Рафи проводил либо в беседах с Мигелем, либо тренируясь в каком-нибудь скрытом от любопытных глаз месте. Он по-прежнему не любил, когда на него смотрели вне арены. Однажды Мигель попробовал притаиться, чтобы понаблюдать за тренировкой матадора, но Рафи без труда почувствовал его присутствие и сказал, что, если поймает его еще раз за этим занятием, ни о каком обучении тот может больше не думать. Сказано это было тихо и очень вежливо, но Мигель уловил в этом спокойствии такую подавленную ярость, что ретировался, даже не извинившись. После этого он даже не пытался делать что-то без разрешения Рафи.
Сказалось изменение статуса и на жизненных условиях Рафи. Ему как учителю отвели небольшую комнату во флигеле дома. Обедал он теперь не с остальными работниками, а за хозяйским столом. И вообще, пожаловаться на жизнь никак не мог. Даже в цирке, когда он был на вершине славы, к нему не относились с таким уважением.
Это было приятно, но не больше. Рафи все равно не собирался задерживаться на ферме дольше, чем это будет нужно, чтобы полностью погасить свой долг. И всеми силами старался приблизить этот день.
Когда он счел, что уже достаточно хорошо изучил Мигеля, у них состоялся первый разговор, касающийся непосредственно корриды. Конечно, они и раньше говорили об этом, но Рафи старался отделываться ничего не значащими словами и замечаниями. Теперь же, по его мнению, настало время поговорить об этом всерьез— В этом ему помог сам Мигель, который и начал этот разговор.
Они сидели на крыльце дома, наслаждаясь погожим днем.
— Когда ты начнешь учить меня? — спросил Мигель. — Уже столько времени прошло… Отец сказал, что ты покажешь мне хотя бы основные приемы. А ты только отшучиваешься… Ты считаешь, что из меня не выйдет хорошего тореро?
— Выйдет из тебя матадор или нет, может показать только бык. Я не знаю, Мигель. Знаешь, когда я был мальчишкой, один человек сказал мне, что научить чему-то нельзя. Можно только научиться…
— Я не понимаю.
— Если ты чего-то очень хочешь, тебе вовсе не обязательно искать того, кто тебе поможет этого добиться. Надо действовать самому. Тебе уже пятнадцать… Я убил своего первого быка, когда был на три года моложе, чем ты сейчас. Убил, хотя меня никто не учил это делать.
— Хочешь сказать, что я должен попросить у отца быка и сразиться с ним?
Рафи промолчал. Он и сам не знал, к чему сказал Мигелю все это. Это его озадачило. Учитель должен знать ответы на все вопросы. Или уметь их быстро находить. У него же самого вопросов было куда больше, чем ответов. Рафи начал сомневаться в том, что справится со своей задачей. Конечно, можно было поступить проще — просто показать парню несколько пасе да рассказать пару хитростей. Но он понимал, что это будет предательством по отношению к Мигелю, да и к его отцу тоже. Его самого предавали — это было, но сам он предавать не хотел. Поэтому, прежде чем ответить Мигелю, он долго молчал, обдумывая свой ответ.
— Нет, — сказал он наконец. — Тебе не нужно убивать быка. Просто я хочу, чтобы ты знал: все, что я тебе покажу, не будет стоить и песеты, пока ты не выйдешь один на один с быком. Только он сможет чему-то тебя научить. Я же могу лишь подготовить тебя к твоему первому уроку. И еще… Твой старший брат… Только ты не обижайся, хорошо? Твой старший брат поступил так, как человек, действительно желающий добиться своего, понимаешь? Я не призываю тебя убегать из дома… Просто хочу, чтобы ты понял разницу между «учить» и «учиться». Я уверен, что он стал хорошим матадором.
— Мой старший брат, — усмехнулся Мигель, — думал только о себе. Ему было наплевать на отца… Я так поступать не хочу. Мечта мечтой, но есть еще такая вещь, как долг.
— Я согласен. Но речь не о том, что хорошо, а что плохо. Как нужно поступать, а как лучше не делать… Пойми, я говорю лишь о различии между действиями человека, который учится сам, и действиями того, кто хочет, чтобы его научили. Твой брат учился сам. Не дожидаясь учителя… Кстати, как его зовут?
— Кого?
— Твоего старшего брата?
— Так же, как и меня, — Мигель. Нас так назвали в честь деда. У нас в роду все Мигели и Мануэли. Если у меня будут сыновья, я их назову в честь их деда. Так принято у нас в…
— Подожди, — оборвал его Рафи. — Твой старший брат — Мигель?
— Ну да. Что в этом особенного? Имя как имя… Почему ты побледнел? Ты его знаешь?
— Я знавал матадора, которого зовут именно так. Но не уверен, что это твой брат… Да нет, конечно же, не он. Сколько твоему брату сейчас должно быть лет?
— Наверное, около тридцати… Он ушел, еще когда я был маленьким Плохо его помню. Он был очень веселым. Вот единственное, что мне запомнилось. Всегда шутил…
Рафи потер виски. Нет, не может быть… Он просто не верил в такие совпадения. Хотя разум говорил ему, что очень многое сходится. Если это и простое совпадение, то оно чертовски смахивает на чудо. Рафи попытался вспомнить, говорил ли когда-нибудь Мигель, что у него есть младший брат. Нет, кажется, не говорил. Впрочем, он вообще избегал разговоров о своей семье и своем прошлом. Так что это ничего не значит. Или значит?
— Но что мы все о моем брате? — сказал Мигель. — Я не хочу поступать с отцом, как он. И точка. Ты будешь учить меня?
— Буду, — ответил Рафи. — Принеси-ка мою мулету.
С этого дня Рафи начал обучать Мигеля искусству матадора, рассудив, что трудности учения подействуют куда лучше, чем всякие рассказы об ужасах корриды.
Каждое утро на рассвете он поднимал Мигеля, и они отправлялись на задний двор, где матадор снова и снова заставлял своего ученика выполнять одни и те же движения. Как когда-то давным-давно его самого заставлял это делать его учитель.
Мигель был послушным учеником. Но Рафи чувствовал, что ему не хватает самого главного — страсти. Мигель прилежно выполнял все указания, стараясь, чтобы каждое движение было безупречным, но делал это так, словно зазубривает скучный урок.
Время от времени дон Мануэль интересовался успехами сына. Но Рафи каждый раз лишь качал головой. Он уже понял, что из Мигеля вряд ли выйдет хороший тореро. Но чтобы юноша сам понял это, ему нужно было хоть раз выйти против настоящего быка. А это был смертельный риск. И Рафи это знал— Как знал и то, что упорство ученика может не иссякнуть и через десять лет.
Однажды, когда они отдыхали после очередного занятия, Рафи спросил:
— Мигель, а ты можешь мне сказать, почему ты захотел стать матадором?
— Ну… Это ведь так красиво…
— Да? А ты когда-нибудь видел, как из распоротого живота вываливаются кишки? И пока матадора несут с арены, кому-нибудь приходится идти рядом и нести их в руках. Скользкий сизый комок кишок в руках позеленевшего от впечатлений человека. Вот что такое коррида, Мигель. А еще блохи, ползающие в редкой шерсти на брюхе убитого быка. Они копошатся там, как муравьи в муравейнике…
— Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, меня это испугает?
— Нет. Я хочу, чтобы ты понял еще одну вещь. Только когда смотришь со стороны, у тебя есть шанс увидеть красоту. Когда подходишь поближе, от красоты не остается и следа. Если ты ищешь в корриде красоту — лучше наблюдай за боем, с трибуны.
— Хорошо. А почему ты стал матадором?
— А вот этого я тебе сказать не могу.
— Почему?
— Потому что настоящую любовь и настоящую страсть нельзя объяснить словами. Это можно лишь чувствовать.
— Но я чувствую…
— Не думаю. Если бы у тебя все было всерьез, ты бы пожал плечами в ответ на мой вопрос. И это был бы самый лучший ответ.
— Напрасно ты так говоришь…
— Мы сделаем вот что, — решился вдруг Рафи. — Завтра ты выйдешь против быка, Я рассказал тебе все, что знал. Пришла пора тебе самому поучиться у торо. Он куда лучший учитель, чем я.
— Здорово! — воскликнул Мигель.
Рафи уловил в этом радостном возгласе фальшивую нотку, но говорить ничего не стал. Как ни странно, слова гораздо чаще бывают бесполезны, чем думают люди.
— Но… Это будет новильо? — осторожно спросил Мигель.
— Нет, — резко ответил Рафи. — Это будет настоящий торо. И я прослежу, чтобы твой отец не подпилил ему рога.
— Но ведь я еще ничего толком не умею… — запротестовал Мигель. — Все тореро сначала пробуют силы на новильо…
— Я не пробовал.
— Это же опасно…
— А ты как думал?
— Боюсь, что отец не позволит мне, — сделал последнюю попытку несчастный Мигель.
— Позволит. Можешь мне верить. Я знаю, как уговорить его.
С этими словами Рафи встал и, не слушая больше возражений юноши, пошел искать Мануэля.
— Ты с ума сошел, — сказал хозяин фермы, когда Рафи изложил свою просьбу. — Он же мальчишка. К тому же ты сам мне говорил, что у него неважно получается управляться с мулетой.
— Будет куда хуже, если он потратит лучшие годы своей жизни на то, что на самом деле ему не нужно. Бык вряд ли убьет его. А запоздалое разочарование сделает это наверняка.
— По мне лучше разочаровавшийся, но живой сын. Одного я уже потерял. Пусть хоть второй останется со мной.
— Ты пытаешься распорядиться тем, что тебе не принадлежит. Он хочет быть матадором. Вернее, думает, что хочет. Дай ему возможность самому убедиться, что из этой затеи ничего не выйдет. Не заставляй его впустую тратить часть жизни. К тому же я буду рядом. Бык не убьет его, обещаю. Разве что испугает. Если все так, как я думаю, на этом карьера матадора для твоего сына закончится. И ты получишь его целиком.
— Неужели нет другого способа добиться этого?
— Нет. И когда я говорю «нет», значит, действительно такого способа не существует. Я знаю корриду, знаю быков и знаю твоего сына. Из него не выйдет тореро. Но доказать ему это можно только так. Не волнуйся, — мягко сказал Рафи. — Я не брошу его одного.
— Но почему ты не хочешь дать ему новильо?
— Это будет убийство, дон Мануэль, как ты не понимаешь? С молодым бычком он, может быть, справится. Но тогда рано или поздно придет день, когда он выйдет против взрослого быка. А меня может не оказаться рядом. И бык его прикончит. Обязательно. А если не прикончит, то в конце жизни Мигель поймет, что занимал чужое место. Точнее, он будет это знать все время. Но только перед смертью поймет, почему счастливые дни в его жизни можно пересчитать по пальцам. Исправлять что-либо будет уже поздно. Он умрет разочаровавшимся… А что может быть хуже, когда на смертном одре понимаешь, что прожил чужую жизнь? Неужели ты пожелаешь такую участь своему сыну? Сейчас все можно изменить. Ты можешь сделать сына счастливым. Не отказывайся от этого.
— Хорошо, — после долгого молчания сказал дон Мануэль. — Считай, что ты меня уговорил. Но учти, если бык покалечит или убьет его... Ты пожалеешь, что черт занес тебя однажды на мою ферму.
— Напрасно ты так, — с упреком сказал Рафи.
— Ладно. Иди, я распоряжусь насчет быка. Когда он должен быть готов?
— Завтра утром, — ответил Рафи.
Слова отдались эхом в пустой комнате. Рафи не мог видеть, но почувствовал, как вздрогнул Мануэль.
Рафи прекрасно понимал, что рискует. Он мог положиться лишь на себя, на свой опыт и чутье. Если слух его подведет, сын Мануэля может погибнуть. Но другого выхода он не видел. То есть он мог, конечно, потратить еще несколько лет своей жизни на то, чтобы поразвлекать Мигеля и его отца, пока тем не надоест играть в эти игры. Но это была бы слишком большая жертва. Даже если бы ему не надо было спешить к цыганке, даже если бы он мог видеть и у него не было бы никакой цели в жизни, это была бы слишком большая роскошь. А в его положении это становилось настоящим расточительством. Поэтому Рафи и решил рискнуть. Он понимал, что это не очень хорошее решение. Что Мигель может стать жертвой его, Рафи, интересов. Но из двух зол надо было выбирать то, у которого меньше возможностей испортить жизнь.
Вечером, накануне испытания Мигеля, Рафи еще как следует взвесил свой план. Вроде бы предусмотрено все. Хотя он прекрасно знал, что, едва начинается бой, все планы летят к черту.
Так, сомневаясь в правильности своего решения, он уснул.
Рано утром он разбудил Мигеля, и они вместе отправились к дальнему загону, где их ждал бык. Несмотря на ранний час, их уже поджидали дон Мануэль и еще несколько работников фермы, Рафи узнал голос Хименеса.
Это Рафи не понравилось. Он подошел к хозяину.
— Что они здесь делают? — спросил он, кивнув в ту сторону, откуда доносились голоса.
— Они пришли помочь. Оттащить быка или отвлечь его...
— Глупость. В случае чего, с быком я и один справлюсь. А зрители заставят Мигеля нервничать.
— Я не могу их прогнать, — сказал дон Мануэль.
— Почему?
— Ты все-таки слепой. Можешь не успеть…
— Я помню, что слепой. Можешь поверить, такие вещи не забываются. Но лишние люди — это плохо для Мигеля.
— Они никуда не уйдут, — твердо сказал хозяин.
Рафи пожал плечами.
— Дело твое. Я предупредил. Парень начнет дергаться и наделает ошибок. Вот все, чего ты добьешься.
— Они никуда не уйдут, — повторил дон Мануэль.
Рафи снова пожал плечами и позвал:
— Мигель, подойди сюда, пожалуйста.
— Что?
Голос у юноши дрожал от волнения. Во всяком случае, Рафи надеялся, что от волнения. А не от страха.
— Ты в порядке? — спросил Рафи.
—Да.
— Ты видишь быка?
— Конечно.
— Как он тебе?
— Он огромный. Никогда не думал, что быки бывают такими большими… Отец специально нашел для меня самого крупного?
— Нет. Я думаю, что на самом деле он выбрал самого маленького. Просто с трибуны все быки кажутся небольшими. И справиться с ними может и ребенок… На арене все немножко по-другому. Впрочем, ты скоро сам все поймешь. Главное — не бойся. Помни, что я рядом.
— Зачем отец позвал сюда рабочих?
— Для твоей безопасности.
— Мне это не нравится.
— Не волнуйся. Не слушай никого, кроме меня. Не подходи слишком близко к быку. Тебе не нужно производить впечатление на публику. Если он собьет тебя с ног, не пытайся встать. Постарайся развернуться так, чтобы можно было отпихнуть его морду ногами. Не поворачивайся к нему боком, если окажешься на земле.
— Черт, — слабо сказал Мигель. — Мне кажется, что я еще не готов. Ты уверен, что научил меня всему?
— Всему, чему мог. Остальному научит бык. Если хочешь, можешь отказаться от боя. Но учти, что тогда тебе придется вообще отказаться от идеи стать тореро.
— Почему? Я могу потренироваться еще немного, а когда пойму, что готов, вот тогда…
—Ты никогда не будешь готов, Мигель. Маленький трус, живущий в тебе, найдет целую кучу отговорок и через год, и через пять. У тебя есть один выход — расправиться с ним сейчас. Раз и навсегда.
— Это не трусость. Это осторожность и здравый смысл.
— Осторожным будь на арене, а не перед тем, как на нее выйти. Я не собираюсь тебя уговаривать. Или ты убиваешь сегодня этого быка, или я ухожу, а ты ищешь себе другого учителя.
— Разве отец тебя так просто отпустит?
Рафи поморщился. Ему напомнили, что он здесь всего лишь пленник и должник. Он не ожидал таких слов от Мигеля, и потому они были вдвойне неприятны.
Он приблизился вплотную к юноше и схватил его за руку так, что тот ойкнул.
— Послушай меня внимательно. Коррида и смерть — понятия неразделимые. Это не игрушки. Если ты хочешь просто нравиться девушкам, для этого есть более простые и безопасные способы. Матадор должен нести смерть и уметь ее принимать. Там, — Рафи кивнул в сторону загона, где хрипло мычал бык, — одного из вас ждет смерть. И ее нельзя избежать. Она уже там, в самом центре арены, и не собирается уходить с пустыми руками… Так будет всегда. Смерть всегда будет рядом с тобой, как только ты окажешься на арене. Будешь ты готов или нет — неважно. Ей это безразлично. В этом круге она собирает свой урожай. И тот, кто в него входит, принимает правила этой игры… Это ее территория. Так при чем здесь твой отец? Он что, сможет договориться и со смертью? Ты сам захотел пойти по этой дороге. Тебя никто не заставлял брать в руки мулету. Так какого черта ты вспомнил про своего папочку? Думаешь, он тебе будет сопли мулетой вытирать?
Рафи нарочно говорил грубо. Он должен был наставить Мигеля проявить себя. Все, что было в Мигеле плохого и хорошего, должно было показаться сейчас, все без утайки, во всей своей полноте. Причем понять это должны не только окружающие, но прежде всего сам Мигель. Сегодня должны были разрушиться все его иллюзии. Сегодня он должен был узнать себе цену и поверить в нее. Поэтому Рафи не стеснялся в выражениях.
— Ну? — сурово спросил он. — Ты готов?
— Готов, — нехотя ответил Мигель.
— Помни все, что я тебе говорил. Будь осторожен. И я очень тебя прошу… Никогда не прикрывайся больше своим отцом. На арене он тебе ничем не сможет помочь. Поэтому не надейся на него.
— Я понял, — сказал Мигель. — Извини меня. Я действительно говорил, как избалованный ребенок. Хотя… Знаешь, мне кажется, что я и есть избалованный ребенок, играющий в игры, смысла которых не понимает.
— Хорошо, что ты это понял сейчас… Очень хорошо. Это сохранит тебе жизнь. Ладно, иди… Бык уже заждался тебя.
Мигель зашел за ограду загона.
Рафи подошел вплотную к низкому ограждению, держа наготове капоте. Рядом встал дон Мануэль.
— И все-таки мне кажется, что это была плохая идея, — сказал он.
— Скажи своим людям, чтобы встали с разных сторон загона и не шумели. Мне нужна тишина. И не бойся. В конце концов, твой сын — мужчина.
— Тебе легко говорить… — проворчал хозяин фермы.
Рафи услышал, как Мигель тонко крикнул:
— Торо! Хью! Хью!
Бык не заставил себя уговаривать. Он бросился решительно, будто хотел одним ударом покончить со странным человеком, дразнившим его.
Рафи обратился в слух. Он почти не дышал, чтобы не упустить ни одной, даже самой незначительной детали боя. Он понимал, что от него сейчас зависит очень многое. Жизнь юноши по имени Мигель.
Несмотря на его предупреждение, рабочие, стоявшие вокруг загона, после первой же удачной вероники начали бурно выражать свои эмоции. Им казалось, что они делают доброе дело, подбадривая громкими криками сына их хозяина.
Рафи стиснул зубы. Дураки. Они не понимают, что оказывают ему медвежью услугу. Он толкнул в бок хозяина.
— Скажи, чтобы они заткнулись.
Дон Мануэль крикнул, но это не возымело на распаленных мужчин никакого действия. Крики стихли лишь на несколько мгновений.
Рафи крепко зажмурился, как бывало всегда, когда ему нужно было как следует сосредоточиться. Почему он так делал, для него самого было загадкой. Зачем слепому закрывать глаза? Но это всегда помогало. Он очень надеялся, что поможет и сейчас. Если бы только не эти крики… Ему казалось, что они оглушают его даже больше, чем рев трибун на столичной арене. Впрочем, тогда от него не зависела чужая жизнь.
— Черт, он боится… — услышал он рядом шепот хозяина, — Он чертовски боится этого быка. Надо прекращать. Рафи, надо остановить это.
— Все идет как надо. Я слышу, что он боится. Это хорошо. Это очень хорошо…
— Но, Рафи…
— Молчи. Не мешай мне.
Бык был очень послушным. Он делал именно то, чего от него добивался матадор. С этой стороны никаких сюрпризов ждать не приходилось. Но вот Мигель заставлял Рафи то и дело морщиться, как от зубной боли. Он делал ошибку за ошибкой. Удивительно, как бык еще не наказал его. Рафи понял, что это представление действительно пора прекращать. Судя по суматошным движениям Мигеля, в которых не было и намека на правильные, выверенные пасе матадора, парень просто умирал от страха. Что ж, это хороший урок. Рафи был почти уверен, что юноша уже десять раз раскаялся в своем желании стать тореро.
Он взялся за жердь ограждения и занес ногу, чтобы одним прыжком оказаться по ту сторону ограды. Он уведет быка в сторону, и Мигель сможет спокойно покинуть загон. Чтобы потом навсегда забыть о корриде.
Рафи уже почти коснулся земли, когда Мигель вдруг оступился и упал на спину. Видеть этого Рафи не мог, но по тревожным выкрикам и стуку падающего тела понял, что матадор на земле.
— Не вставай! — крикнул он, разворачивая капоте.
Рафи знал, что человек, лежащий на земле, сейчас выпал из поля зрения быка. И тот стоит сейчас, широко расставив ноги и пытаясь сообразить, что произошло. Есть несколько секунд, чтобы привлечь внимание быка к себе…