В этот момент произошло то, чего он боялся больше всего. Один из работников, молодой парень, недавно принятый на работу, но уже успевший зарекомендовать себя как человек, у которого руки думают вперед головы, закричал: «Торо! Торо!» — и замахал неким подобием мулеты. Этого Рафи тоже видеть не мог, но он слышал крик и слышал, как бык сорвался с места, атакуя новую жертву.
   Рафи отчаянно заорал, но было поздно, бык не обращал на него внимания, его занимал только человек, стоявший впереди.
   Рафи похолодел. Он понял, что сейчас будет. Парень не переставал звать быка и дразнить его мулетой. Бык мчался прямо на него, как огромное ядро, выпущенное из гигантской пушки. А между ними, прямо на пути торо, пытался подняться на ноги перепуганный до смерти Мигель.
   Бык даже не заметил препятствия. Его мощная грудь со страшной силой ударила сумевшего сесть Мигеля в лицо и опрокинула навзничь, а заднее копыто врезалось в голову человека, раздавив ее, как гнилую тыкву.
   Мигель умер мгновенно, даже не поняв, что же произошло.
   В грянувшей тишине было слышно, как рога торо с треском вошли в толстую жердь забора. Один рог сломался. Но на это никто не обратил внимания. Взгляды стоявших вокруг загона людей были обращены на распростертое на земле тело. Там, где должна была быть голова, виднелось красно-серое месиво.
   Рафи, как подкошенный, рухнул на колени.

ГЛАВА 12

   — Ты убил его, — сказал дон Мануэль. — Если бы твоя смерть могла мне вернуть моего мальчика, я бы, не задумываясь, убил тебя. Но это ничего не изменит. Мигель мертв. Уходи. Уходи, и пусть тебя преследует мысль, что ты виноват в смерти моего сына.
   Рафи стоял перед ним, опустив голову, судорожно сжимая в руках дорожную сумку. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы дон Мануэль вышел из себя и взял его жизнь в обмен на жизнь Мигеля. Но он знал, что этого не будет. Ему действительно предстоит жить с этим ужасным чувством. Он виновен в смерти человека. И пусть в этой смерти была не только его вина, но именно он заставил Мигеля выйти на бой. Поэтому не имеет значения, что тот парень вмешался так не вовремя. Как не имеет значения и то, что сам хозяин не послушал его совета и оставил рабочих глазеть на поединок. Все это неважно. Главный виновник он — Рафи. И от этого никуда не денешься.
   Слова, которые сказал ему сейчас хозяин, — это были первые слова, обращенные к нему после смерти Мигеля. Хотя после этого ужасного события минуло уже десять дней. Мигеля похоронили и оплакали. На свежей могиле уже пробилась трава.
   — Что ты стоишь? Уходи немедленно. Я не могу видеть тебя.
   С этими словами, больше похожими на рыдание, дон Мануэль резко развернулся и пошел к дому. Рафи долго слушал его удаляющиеся шаги. Если бы он мог сейчас умереть!
   Но он был жив и чувствовал на лице мягкий теплый ветерок, и запах свежескошенной травы на лугу, слышал далекий звон колокола, доносившийся из деревни, которая лежала в стороне от фермы… Он был жив. И свободен. Но что делать теперь со своей жизнью и свободой, он не знал.
   Рафи медленно, словно во сне, вскинул на плечо сумку и побрел прочь. Ветерок высушил слезу, бежавшую по щеке.
 
   Он шел без всякой цели, следуя прихотливым изгибам стелющейся под ногами дороги. Ему было все равно, куда она ведет. Он шел без остановок. механически сворачивая на обочину, чтобы пропустить какую-нибудь крестьянскую телегу, а потом снова возвращался на пыльную дорогу. Иногда его окликали. Но он даже не поворачивал головы.
   Он шел весь день. К вечеру, когда ноги попросту перестали его слушаться, он свернул с дороги и заночевал прямо в открытом поле. Наутро Рафи продолжил свой путь. Он почти не ел и не отдыхал, словно решил убить себя усталостью.
   Следующую ночь он тоже провел под открытым небом. И еще одну, и еще. Он шел много дней. Разбитые, стертые ноги болели. Одежда превратилась в покрытые коркой дорожной грязи лохмотья. Он похудел так, что был похож на скелет, поднятый из могилы каким-то сумасшедшим некромантом. Скелет, лишенный разума и чувств. Наделенный лишь волей идти вперед, механически переставляя ноги.
   Рафи потерял счет времени. Он вообще забыл о том, что время существует. Он брел в кромешной темноте, не замечая пройденного расстояния. Он жил в каком-то ином измерении, где нет пространства и времени, а есть только темнота и тупая боль в груди. Если бы его спросили, какая сила гонит его вперед, он не знал бы, что ответить.
   Но это не было бегством. Как не был этот путь и стремлением к чему-то. Словом, он шел просто потому, что шел.
   Лето подошло к концу. Хотя днем солнце грело еще по-летнему, по ночам становилось прохладно. Близились дожди. Но Рафи и это оставляло равнодушным. Он знал, что ни дождь, ни холод не остановят его. Ничто не остановит его, пока он сам не поймет, что пришло время остановиться. Правда, он сильно сомневался, что этот миг когда-нибудь наступит. Проще всего было бы умереть так, в дороге. Просто в один прекрасный момент сделать шаг в бездну… Или уснуть в поле, вдыхая густой аромат луговых трав, и уже не проснуться. Но день сменяла ночь, а следом за ней приходил новый день, и Рафи встречал еще один рассвет в своей жизни, устало передвигая ноги.
   Однако ничто в этом мире не может длиться бесконечно. Все рано или поздно подходит к своей последней черте, за которой лежит небытие. Неважно, о чем идет речь, о человеке или его пути. Все заканчивается.
   Однажды закончились и скитания Рафи. А может быть, наоборот, в этот день они и начались.
   Это случилось в самом конце августа, когда несмотря на жару в воздухе особенно явственно чувствовалось приближение осенних холодов. Это был едва уловимый запах осени, который можно почувствовать, только если не прислушиваться к нему.
   Рафи шагал по бесконечной дороге, тяжело опираясь на свой посох. И вдруг он уловил в воздухе что-то еще. Какой-то запах, который он уже ощущал в прошлом, когда был актером бродячего цирка. Запах и звук, напоминающий отдаленные раскаты грома.
   Рафи остановился, силясь вспомнить, когда и где он уже слышал и чувствовал нечто похожее. Это было нелегко. Он словно всплывал с огромной глубины или пробуждался от глубокого мрачного сна. Долго и мучительно…
   Наконец, он узнал и этот запах, и этот далекий рокот. Море. Соленый терпкий запах морской соли и водорослей. Шум прибоя. Он был недалеко от моря. Возможно, в нескольких милях…
   Постояв немного в сомнениях, Рафи двинулся на рокот волн. Впервые за все это время он испытал что-то, похожее на эмоции. Ему захотелось выйти на морской берег и опустить ладони в воду.
   Он пошел. Сначала медленно, будто сомневался, а нужно ли ему это на самом деле. Потом, по мере того как он приближался к морю, шаги его становились тверже и быстрее. Под конец, когда он уже слышал крики чаек и чувствовал на лице дуновение влажного соленого ветра, он почти бежал. Он прекратил свой бег, когда прибрежная волна коснулась его ног. Тогда он сел на мокрый песок и подставил лицо прохладным брызгам.
   В этот миг Рафи понял, что его блуждания во тьме закончились. И он сумел простить себя за смерть Мигеля. А еще за бегство. И за зависть к другому Мигелю, Другу, которого полюбила Вероника. Он простил себя за все. И он простил своего дядю, лишившего его возможности видеть этот мир, простил хозяина цирка, заставившего быть его клоуном на потеху толпе, простил Марию, бросившую его, простил Мануэля, из-за которого на его совесть тяжким грузом легла смерть Мигеля. Он простил всех, от кого терпел обиды, всех, кто смеялся над его слепотой. Он попрощался со всеми быками, которых убивал. И простил тех быков, которые убивали его друзей…
   Рафи лег на спину. Мягкие теплые волны накатывали на него, смывая пыль дорог и усталость. Смывая все его прошлое, все обиды, унижения, боль, страдания, надежды и мечты. К нему снова пришли мысли о смерти. Но это уже не было мрачное, тягостное желание умереть, чтобы сбросить с плеч неподъемный груз вины. Нет, теперь мысли о смерти принесли уютный покой. Он хотел посмотреть ей в лицо, как в глаза лучшему другу. И чтобы она мягко взяла его за руку и попела по серебряной тропинке лунного света в далекую прекрасную страну, где он обретет покой и умиротворение.
   Он лежал на спине, и слезы, катящиеся по щекам, смешивались с морской водой. Но он даже не замечал, что плачет. Лишь чувствовал, что очищается от всей тяжести, скопившейся на душе за эти годы. Прежний Рафи умирал. Растворялся в чистой морской воде и солнечном свете…
 
   Его нашли на закате рыбаки, возвращавшиеся домой с дневным уловом. Маленькая лодка шла вдоль самого берега, когда один из них вдруг увидел на песке в полосе прибоя неподвижно лежавшего человека.
   Сначала рыбаки хотели пройти мимо. Дома их ждали жены и дети, горячее вино и ужин. Возиться с каким-то незнакомцем, к тому же, может быть, мертвым у них не было ни времени, ни желания.
   Лодка уже миновала то место, где лежал Рафи, когда один из рыбаков, что постарше, все-таки переложил руль на другую сторону. Молодой что-то недовольно проворчал, но спорить не стал. Море хорошо учит людей не оставлять другого в беде. Ведь завтра твоя лодка может дать течь. Поэтому, приблизившись к берегу, рыбаки убрали косой парус и взялись за весла.
   Лодка соскользнула с волны и с мягким шуршанием выползла на песок. Рыбаки подошли к распростертому человеку.
   Тот, что постарше, склонился над Рафи.
   — Жив? — спросил молодой.
   — Кажется, дышит. Бродяга. Хотя одежда не дешевая. Пообносился… И здорово исхудал. Но живой.
   — И что будем с ним делать? В лодке мало места. Да и лишний рот… Рыбы в этом году совсем немного, чтобы кормить какого-то бродягу.
   — Не бросать же его здесь, — возразил старик. — А в лодке место найдется.
   — Ну и бери его себе.
   — И возьму. Помоги мне перетащить его в лодку.
   — То-то старуха твоя обрадуется, — сказал молодой рыбак, беря бесчувственного Рафи за ноги.
   — Не твоя забота, — хмуро ответил старик.
   Они положили Рафи в лодку, прямо на влажно поблескивающие в лучах солнца, пахнущие рыбой и водорослями сети, и взялись за весла.
   В этот момент Рафи на мгновение пришел в себя. Он услышал плеск воды прямо рядом с собой, над самым ухом, ощутил легкое покачивание и резкий запах сырой рыбы. Где-то поблизости пронзительно кричала чайка. «Где я?» — пронеслось у него в голове, прежде чем он снова впал в забытье.
   Рафи очнулся только на следующий день. Он лежал в каком-то помещении, снаружи слышался шум волн и крики чаек. Совсем рядом за тонкой стеной кто-то гремел чем-то железным. Воздух в помещении был застоявшимся, все вокруг пропахло рыбой.
   Он лежал в углу на куче какого-то тряпья. Он чувствовал себя настолько слабым, что не смог бы поднести и ложку ко рту. Но слабость приятная, какой она бывает тогда, когда в болезни наступил перелом и дело пошло на поправку. Хотелось есть. С улицы до него донесся слабый запах копченой рыбы.
   Рафи приподнялся на локте. Потом сел. Голова закружилась.
   «Где же я?» — подумал он.
   Он помнил только, как пришел на берег моря. На этом воспоминания обрывались.
   Кряхтя, он поднялся на ноги. Голова закружилась с новой силой. Он протянул руку и коснулся теплой шершавой стены. Похоже, что это простая бревенчатая хижина. Он обошел ее по кругу, не отпуская стены. Пару раз споткнулся обо что-то. Наконец, он добрался до двери. Она была закрыта, но не заперта.
   Рафи толкнул дверь и вышел на улицу. В лицо ударил свежий морской ветер. Рафи вдохнул его полной грудью.
   — Ну что, очнулся?
   От неожиданности Рафи подпрыгнул. Голос раздался совсем рядом. Странно, что он не услышал и не почувствовал здесь присутствия человека. Ему казалось, что он совершенно один.
   Голос, как он определил, принадлежал старой женщине. Очень старой.
   — Что молчишь? Или глухой?
   — Нет, не глухой, — ответил Рафи. — Очнулся. Где я?
   — Где-где, сам не видишь, что ли?
   — Нет, не вижу. Я не глухой, я слепой.
   — Ох, ты, — выдохнула старуха. — То-то я думаю, глядишь как-то странно. Как сквозь меня. Вон оно как, значит…
   — Так где я?
   — Известно где. На море. Это рыбацкая деревня. Рыбаки здесь живут.
   — Как я здесь оказался?
   —Тебя приволок мой муженек… Хорошенький улов, нечего сказать, — ворчливо заметила она.
   Рафи невольно усмехнулся. Ему вспомнилась старая Кармен.
   — Ну, — сказала старуха, — есть поди хочешь?
   —Хочу, — признался Рафи.
   — Ладно… Проходи в хижину. Сейчас дам тебе чего-нибудь. На особенно сытное угощение не рассчитывай. Рыба вся ушла куда-то… Сами едва концы с концами сводим.
   Рафи не заставил себя упрашивать дважды. Он был готов съесть быка.
   Вместо этого ему досталась какая-то крошечная рыбешка, состоящая, кажется, из одних костей, и что-то вроде вареных водорослей. Рафи проглотил это одним махом. Он не собирался привередничать. Старуха заметила это и не преминула отметить:
   —Ого! Слепой-то слепой, а аппетит, как у волка.
   Рафи не понял, как можно сравнивать того и другого, но благоразумно промолчал.
   — А где ваш муж? — спросил он вместо этого.
   — В море. Где ему быть? Может, хоть сегодня повезет. Сам-то ты откуда? И вообще, кто такой?
   — Я… — начал было Рафи, но осекся.
   Сказать, что он матадор? Нет, этого он говорить не хотел. Прислушавшись к себе, он вдруг понял, что не хочет больше убивать быков. Что-то закончилось в его жизни, когда он стоял над телом молодого Мигеля, Какая-то часть его умерла тогда. И еще, когда он бродил по дорогам… Матадор по имени Рафи ушел. Кажется, навсегда. Остался просто слепой юноша Рафи. Без прошлого, без будущего. С одним странным настоящим.
   Поэтому Рафи просто ответил;
   — Я слепой. Слепой бродяга.
   — А каким ветром сюда занесло? В такую-то глушь?
   — Не знаю. Шел, шел да и дошел. Вообще-то, я одного человека ищу.
   — Что за человек?
   — Не знаю… Может, колдун, может, просто знахарь… Мне сказали, что он может вернуть мне зрение. Вот я и пустился на поиски.
   — Давно ищешь?
   — Давно, — вздохнул Рафи. — Очень давно.
   — Ну-ну, — пробормотала старуха. — Как хоть звать-то?
   — Кого, этого человека?
   — Да нет, дурья башка, тебя как звать?
   — Рафи.
   — Просто Рафи?
   —Да.
   — Ну, а меня зови Мария.
   При этом имени Рафи вздрогнул.
   — Чего это тебя перекосило всего? — недовольно спросила старуха.
   — Да нет, ничего… Когда-то давно я знал одну девушку. Ее тоже звали Мария.
   — А-а-а… — протянула старуха и, хихикнув, добавила; — Ну, я даже давным-давно была старухой. Так что это не я, можешь не дергаться так.
   Рафи против воли улыбнулся. Эта шутка странным образом заставила его проникнуться симпатией к этой старой женщине.
   — А старика моего зовут Хуан.
   — Когда он вернется?
   — На закате.
   — Скоро закат?
   — Ой, забыла, что не видишь… Скоро, скоро… Солнце уже над горизонтом. А зачем он так тебе нужен?
   — Просто хочу поблагодарить. Он ведь меня спас.
   — Любит он спасать. Лучше бы рыбу так ловил, как всяких бродяг.
   — Что, много кого из моря вылавливал?
   — Да какое там море! — старуха махнула рукой. Рафи почувствовал легкое движение воздуха перед лицом. — Все на берегу находил. Вон как тебя. Как будто медом у нас здесь намазано. Не успеем одного выходить да отправить восвояси, тут же другой объявляется.
   Такая прямота немного задела Рафи, но он быстро понял, что старуха сказала это не со зла. Без всякой задней мысли. Простая добрая женщина, которая говорит то, что думает, не предполагая, что ее слова могут кого-то обидеть. С тем же успехом она могла жаловаться на плохую погоду. Просто потому, что хочется о чем-нибудь поговорить.
   Поговорить?
   — А много домов в вашей деревне? — спросил Рафи.
   — В самой-то деревне восемь дворов. Да только мы со стариком на самом отшибе живем. До самой деревни почти час на лодке идти.
   — То есть вокруг никого нет?
   — А что, тебе кто-то нужен?
   — Да нет, — Рафи пожал плечами. — Просто интересно. А кого ваш муж на берегу находил?
   — Да оборванцев полумертвых вроде тебя. Одного-то сынишка еще наш нашел…
   — У вас есть сын?
   — Был, — голос старухи дрогнул. — Был, море себе взяло. Хороший был мальчик. Не говорил только… Так вот он и нашел первого. Привел в дом. А тот ничегошеньки не помнил. Ни кто, ни откуда… Я, когда тебя увидела, подумала, что у тебя тоже память отшибло.
   — И что с ним стало? Он вспомнил что-нибудь?
   — А кто ж его знает! Ушел в море, и все. Что с ним сталось, не знаю… Да и никто, наверное, не знает, кроме него самого.
   — Сам в море ушел? Он что, был моряком?
   — Да нет, куда там… На веслах-то сидеть поначалу не мог. Старик всему научил да отправил.
   — Зачем?
   — Душу искать, — буднично ответила старуха.
   — Как это?
   — Ох, и любопытный ты! 0б этом со старика спрашивай. Ежели он отвечать захочет. Мое дело — рыбу чистить да стряпать. В эти дела я не лезу. Не женского ума это дело.
   — А второй?
   — Что второй?
   — Ну, ты сказала, что еще кто-то к вам сюда попал.
   — Слушай, а тебе-то зачем?
   — Просто интересно, — ответил Рафи,
   — Интересно девкам под юбки заглядывать, — вдруг резко сказала старуха.
   Рафи опешил.
   — Что рот открыл? И так много чего тебе рассказала. Как бы от старика не попало. Если хочешь что узнать, с ним говори. Только учти, он у меня малость не в себе. Может и разозлиться, если будешь много вопросов задавать. Любопытных он страсть как не любит. И то правда, чего вас любить? Все ходите, выспрашиваете… Помогай вам всем…
   Старуха с кряхтением поднялась и принялась греметь мисками, убирая со стола. Наводя порядок, она не переставала ворчать.
   — Всем помогай. Нам бы кто помог… Живем только тем, что море дарит. А дарит оно что-то не очень… Бывает, по несколько дней на одном хлебе сидим. И вы тут… Лишние рты. И чего только старый дурак с вами возится? Ума не приложу. Ладно бы отблагодарили чем. Так ведь не дождешься… Дела свои поправят—и фьють! Только их и видали. Особливо хромой был хорош. Все ходил да, вроде тебя, выспрашивал, выспрашивал... Чего выспрашивал? Не знаю. Да только в один прекрасный день ушел, даже спасибо не сказал. Мол, спасибо тебе, Мария, за то, что кормила, поила да не гнала…
   — Подожди, — вскинулся Рафи. — Ты говоришь, хромой?
   — Тьфу ты! Вот ведь болтунья старая! Совсем из ума выжила. Не говорила я тебе ничего.
   — Ты же сама только что сказала…
   — А ну! — сурово крикнула старуха. — Ничего я тебе не говорила. А ты ничего не слышал. Ясно тебе?
   Рафи промолчал. Он был слишком взбудоражен, чтобы расслышать последние слова женщины.
   Хромой. Она ясно сказала — хромой.. Не Мигель ли это был? А главное, уж не к тому ли старику попал он, Рафи?
   Конечно, конечно, хромых людей не так уж и мало. Это мог быть кто угодно… Но таинственность, которую напустила старуха… Почему она не хочет говорить о тех людях? Почему так боится своего мужа?
   Все это было загадочно и странно. Рафи чувствовал, что не просто так оказался на этом пустынном берегу. Что-то его ждет здесь. Хорошее или плохое — неизвестно. Но что-то ждет. Это так же точно, как то, что он не убьет больше ни одного быка.
   — Я пойду на берег, — сказал Рафи.
   Ему захотелось побыть одному.
   — Иди, иди… Дорогу-то найдешь?
   Рафи усмехнулся.
   — Найду.
   Он вышел из хижины. Неторопливо добрел до самой кромки воды, нашел подходящий камень и сел на него. У самых ног шелестело море.
   Рафи представил себе слепящее солнце, блики на ярко-синей воде, на которые, наверное, больно смотреть, холодные брызги на лице, когда лодка скулой встречает волну, свежий, упругий ветер и постепенно удаляющийся берег за кормой. Он представил себе это настолько четко, будто когда-то уже видел эту картину. Но он никогда не был на море. Лишь путешествуя с цирком, несколько раз выступал в приморских городках. Но никогда не выходил на берег. Всегда было не до этого. Нужно было готовиться к бою, потом отдыхать от боя…
   Он подумал о том, как много всего упустил в этой жизни. Что принесла ему коррида? Краткий миг славы? Деньги? Пьянящую радость, которую дает чувство победы? Да, конечно, все это было. Но разве это важнее, чем несколько мгновений, проведенных в одиночестве на берегу моря? Разве это важнее, чем вкус мягких губ любимой? Или важнее, чем плечо друга в трудную минуту?
   Нет. Конечно, нет. Тогда почему он так легко отказался от всего этого ради бессмысленной погони за возможностью убивать быков? Почему? Чего он добился тем, что не проиграл ни одного боя?
   Луис мертв. Юный Мигель мертв. Вероника ушла к его другу потому, что он даже не замечал ее, поглощенный только мыслью о быках. Он потерял друга. И не только из-за Вероники. А если быть совсем честным, то и вовсе не из-за этого. Из-за собственной гордыни. И, пожалуй, зависти…
   Коррида. Все благодаря ей. Не будь этого неуемного пустого стремления убивать быков, не было бы и всего этого.
   Черт, да ведь он и зрение потерял из-за того, что хотел стать матадором!
   С другой стороны, подумал Рафи, не встань он на этот путь, он бы не встретил ни Марию, ни Веронику, ни Мигеля… Ни одного из тех людей, с которыми свела его судьба за эти годы.
   Так в чем же дело? Где ошибка?
   Этого Рафи не знал. Вернее, где-то в глубине души была догадка. Ее слабая, неуловимая тень. Но зацепиться за нее он не мог.
   Рафи вздохнул. Слишком многого он лишился в этой жизни. И неизвестно, сможет ли когда-нибудь наверстать упущенное…
   «Ни одного быка больше», — сказал он себе. Ни одного убийства. Он мог бы стать легендой, но отказался от этого. Отказался, когда, гонимый обидой, ушел из столицы. И это был, пожалуй, один из самых правильных поступков. Теперь он был укорен в этом. Если бы только не юный Мигель… Искупить эту вину он не сможет никогда. Хотя исправить другие ошибки будет тоже очень непросто. Но он посвятит свою жизнь этому. Пусть даже не сможет видеть. Пусть навсегда останется одиноким бродягой. Он постарается исправить все. И, кто знает, может быть, когда-нибудь и смерть Мигеля будет оплачена по счету.
   Рафи вздохнул и вышел из оцепенения.
   И снова со временем происходили какие-то чудеса. Рафи казалось, что он только-только вышел на берег, но вдруг понял, что над морем уже опустилась ночь. Он отличал ночь от дня, хотя не мог видеть. У ночи свои запахи и свои звуки. Ошибиться трудно.
   Ночь была ясной и тихой. Ветер, устав за день, стих и лишь шепот волн нарушал безмолвие, окружавшее Рафи. Он представил себе, как море блестит в лунном свете. Наверное, это должно быть очень красиво. Он пожалел, что не может этого видеть. Вот еще то, ради чего стоит жить… Просто сидеть в ночной тишине и любоваться лунной дорожкой на воде… Если бы только он мог видеть!
   Однако уже ночь, а старик так и не появлялся. Может быть, он вернулся настолько тихо, что погруженный в свои мысли Рафи просто этого не заметил? Юноша торопливо поднялся с камня.
   По памяти он нашел дорогу к хижине. Там было тихо. Рафи мог поклясться, что в ней никого нет. Ни старика, ни его жены. И было еще что-то очень странное… Что-то неправильное было в этой хижине. Настолько неправильное, что не укладывалось в голове и пугало одновременно.
   Рафи немного постоял на пороге, пытаясь понять, что же это за неправильность. Наконец его осенило. Он не чувствовал ни одного запаха. Когда он говорил со старухой, здесь пахло солью, старым деревом, плесенью, отсыревшими тряпками, разделанной рыбой, золой… да много чем. Целая симфония запахов. Теперь от них не осталось и следа. Они исчезли, как исчезает пыль со стекла, по которому провели мокрой тряпкой.
   Он принюхался. Чем-то он напоминал сейчас охотничью собаку, пытающуюся взять след. Ничего. Даже намека на запах нет. Более того, ничем не пахло от него самого. Рафи давно уже знал, что от каждого человека пахнет по-своему. Сколько людей, столько и запахов… К своему он привык и замечал его редко. Но все же если хотел, то мог уловить и его. Но сейчас… Он поднес к носу руку. С тем же успехом он мог нюхать камень. Или стекло.
   Кожа покрылась мурашками. Рафи стало неуютно в этой хижине. До сих пор он не сталкивался ни с чем подобным.
   Осторожно, ощупью он прошел на середину комнаты. Ничего не изменилось. Здесь тоже ничем не пахло.
   Рафи нашарил рукой табурет, пододвинул его к себе и сел. Он был растерян. Что делать — совершенно неясно. Хозяев нет. Будто они ушли, прихватив с собой вместо домашней утвари запахи.
   Он ущипнул себя за бедро. Больно. Впрочем, повода сомневаться в реальности происходящего не было. Все так же шумело море. Ветер трепал порванную промасленную бумагу на окнах...
   Но запахов не было. И хозяев не было. Он один в рыбацкой хижине. Вполне возможно, что до ближайшего человеческого жилья несколько миль по каменистому берегу.
   Само собой, из-за такого пустяка, как одинокая ночевка в незнакомом месте, Рафи не стал бы волноваться. Ему не раз приходилось ночевать вдалеке от людей. Но здесь все было иначе. Хижина словно была кусочком какого-то чужого, незнакомого мира. Чем-то, не укладывающимся в реальность, к которой привык Рафи. Будто в этом месте проходила щель между разными мирами. Или он наткнулся на дверь, ведущую в другое измерение. Словом, Рафи мог поручиться, что это вовсе не простая рыбацкая хижина. Что бы ему ни говорил рассудок, он не мог отделаться от чувства, что это вовсе не простая рыбацкая хижина, черт ее подери!
   Спокойно сидеть в этом месте становилось все труднее. Кожа Рафи покрылась мурашками.