Приписав свое сочинение царю X в. до н. э. Соломону, настоящий автор применил довольно обычный в древности литературный прием - укрылся под сенью древнего авторитета. Так поступили до него и создатели сборника псалмов, объявив их автором еще более древнего царя Давида, которому древняя традиция приписала, между прочим, склонность к поэзии и пению. Сочинение философской направленности уместно было приписать царю Соломону, который в народной памяти сохранился как царь-мудрец; бог дал ему "...мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян" (3 Цар. 4:29-32). Но следует думать, что автор Книги Екклезиаста руководствовался еще одним соображением. Ему, автору, нужно было предоставить слово человеку не только мудрому, но и тому, общественное положение, слава и богатство которого позволили испытать на себе, на собственном опыте, все, что "общественное мнение" считает счастьем для человека, и во всем этом разочароваться. Древний комментатор рабби Елеазар остроумно заметил по этому поводу, что в отношении к Соломону никто не мог бы с насмешкой сказать: "Вот человек, который никогда в жизни не имел двух грошей в кармане, а с презрением отзывается о всех богатствах мира".
Похоже на то, что автор, выдавая себя за древнего, прославленного своим богатством и мудростью царя Соломона, и сам был знатен и богат и знаком с роскошной жизнью,- он удручен тем, что глупец может унаследовать его имущество (2:18-23). Сам же он в ряде мест своей книги относит себя к "мудрым". В конце книги содержатся несколько стихов, которые, по почти единодушному мнению исследователей, являются позднейшей добавкой "издателя" книги: "Кроме того, что Екклезиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал и составил много притч. Старался Екклезиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно. Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря" (12:9-11). Эти стихи заслуживают особого замечания: в них содержится похвала не одному только мудрецу - Екклезиасту, но определенной категории людей, которые называются "мудрецами" (евр. "хакамим", в ед. ч."хакам"), а поучения их-"речениями мудрецов".
Литературный жанр "речений мудрецов" был широко распространен по всему Древнему Востоку. В произведениях этого жанра изложение идет обычно от лица мудреца, обращающегося к своим слушателям или читателям с поучениями или советами, чаще всего из сферы житейской мудрости: как человек должен вести себя среди людей, чтобы ему было хорошо; но нередко в "речениях мудрецов" затрагивались и более глубокие философские и религиозные проблемы - о тайнах мироздания и творения мира, о творце мира и как должен человек относиться к богу, о смысле существования и посмертной участи человека и т. п.
Поучения мудрецов излагались обычно в форме афоризмов, иногда объединенных по смыслу в целые блоки, часто в форме притч и аллегорий. Типичным произведением этого жанра в Ветхом завете является книга Притчи, которая также была приписана, и тоже без всяких достаточных оснований, царю Соломону и в которой представлены все эти формы. Далеко не всегда поучения мудрецов совпадали с официальной религиозной ортодоксией. Еще пророк Исайя от имени Яхве гневно осуждал "мудрость мудрецов", которые "мудры в своих глазах и разумны пред самим собою", которые "зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое - горьким!" (Ис. 5:21, 20). Позже "мудрецов" этого рода осудил Иеремия: "Как вы говорите: "мы мудры, и Учение Яхве у нас"? А вот, лживая трость книжников и его превращает в ложь" (Иер. 8:8). Автора Книги Екклезиаста Исайя и Иеремия скорее всего отнесли бы именно к этой категории мудрецов, обращающих учение Яхве в ложь. И ортодоксы III в. до н. э., современники автора Книги Екклезиаста, должны были так же подозрительно и отрицательно отнестись к тому, что было написано в этом небольшом, недавно появившемся свитке. Тем более что, прочитав его, они могли убедиться в том, что написавший его аноним, видимо, изучил Священные писания не хуже их самих.
Екклезиаст в ряде мест цитирует или пересказывает Тору (Еккл. 5:3 ср.: Втор. 23:22; Еккл. 5:5 ср.: Чис. 15:25; Лев. 27:8 и в др. местах), знает Притчи и Книгу пророка Малахии. Но что особенно должно было насторожить ортодоксальных читателей Книги Екклезиаста - почти дословное совпадение ряда высказываний в этом новом сочинении 1 с Книгой Иова (например, Еккл. 5:14 и Иов. 1:21; Еккл. 6:3-5 и Иов. 3:13; Еккл. 7:14 и Иов. 2:10; Еккл. 7:23-24 и Иов. 28:12 и др.). Надо полагать, что автор Книги Екклезиаста не только был знаком с поэмой древнего вольнодумца, но и испытал на себе ее влияние. Но, судя по их сочинениям, эти два автора были людьми разного склада ума и разного характера, и это отразилось на их сочинениях.
Структура Книги Екклезиаста производит странное впечатление: по форме она менее всего похожа на ученый трактат, в котором излагается некое философское учение. Глубокие размышления о тайнах мироздания, о жизни человеческого общества, о смысле человеческой жизни в ней перемешаны с тривиальными сентенциями на житейские темы, старыми известными формулами житейской мудрости и житейского опыта, подчас типа поговорок, вроде: "Двоим лучше, чем одному... ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего... и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется" (4:9-12), или: "Кто копает яму, тот упадет в нее" (10:8); "Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет" (11:6); "Даже в мыслях твоих не проклинай царя и в спальной комнате своей не брани богатого; потому что птица небесная может перенести слово, и крылатая- пересказать речь твою" (10:20); "От лености обвалится потолок, и если опустить руки, то обвалится дом" (10:18); "...горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее силки, руки ее - оковы" (7:26). Сентенции и афоризмы местами следуют без всякой видимой связи и логической последовательности. Часто одна и та же мысль повторяется дословно несколько раз (2:24; 3:12, 22; 5:17; 8:15; 9:7-10). Некоторые места в книге, может быть, содержат намеки на реальные события, например: "Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, что показалось мне важным: город маленький, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь, и осадил его, и произвел вокруг него большие осадные укрепления; но нашелся в нем человек мудрый бедняк, и он спас своей мудростью город; но никто не вспомнил об этом бедном человеке" (9:13-15).
В ряде мест автор высказывает совершенно противоположные мнения. То он восхваляет мудрость в духе Притч, заверяя, что "мудрость лучше, чем богатое наследство", потому что "она дает жизнь владеющим ею" (7:11 -12; 8:1-2 и в др. местах), то издевается над мудростью, которая ведь не может принести счастья, ибо "во многой мудрости много печали; и умножающий мудрость умножает скорбь" (1:18). То автор как будто превозносит благочестие: "бойся Бога и храни заповеди его... ибо всякое дело Бог приведет на суд" (12:13-14), "соблюдающий заповедь не знает беды" (8:5), то высмеивает чрезмерную праведность: "Не будь очень праведным* и не слишком мудрствуй, зачем тебе разрушать себя?" (7:16). В ряде мест автор как будто завидует мертвым: "И почел я мертвых, что уже умерли, счастливее живых, которые еще живут" (4:2); "И возненавидел я жизнь..." (2:17). Но вслед за этим, сам себе противореча, автор восславляетжизнь, заявляя, что "...и псу живому лучше, чем мертвому льву" (9:4).
______________ * В СП "Не будь слишком строг"- неправильно.
МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЕККЛЕЗИАСТА И АВТОРА КНИГИ. ЧЕЛОВЕК, БОГ И ПРОБЛЕМА СМЫСЛА
ЖИЗНИ
Автор Книги Екклезиаста, по выражению Ренана, как бы жонглирует словами и мыслями и предстает перед читателем то в роли ни во что не верящего пессимиста и скептика, то в роли искренне верующего, ведущего трагическую борьбу со своими сомнениями.
О различных попытках объяснить эти странные особенности в Книге Екклезиаста будет сказано ниже. А пока отметим: через все сочинение проходит, многократно повторяясь, одна и та же мысль, которая автору показалась, видимо, настолько важной, что он с нее и начал свое изложение и тем самым как бы озаглавил его: "Суета сует и все суета".
Здесь следует сделать небольшое отступление. Славянским словом "суета" в русском синодальном переводе передано стоящее в оригинальном еврейском тексте слово "хёбел" (hebel), и передано неудачно. Потому что в современном русском языке "суета" неизбежно ассоциируется в сознании с суетливостью, бестолковым и суматошным быстрым передвижением туда-сюда. Между тем "хебел" означает нечто иное. В ветхозаветных частях Библии в оригинальном тексте это слово в разных контекстах имеет значения: "нечто ничтожное", "нестоящее", "пустое", "бессмысленное", "тщетное", "напрасное" (Пс. 62:10; Иов. 7:16), нечто почти неосязаемое, как веяние воздуха (Ис. 57:13). "Суета сует" типичное в древнееврейском языке выражение - для усиления значения слова оно повторяется во множ. числе (ср. "Песнь песней"). В нескольких местах Книги Екклезиаста к "хебел" добавлены еще два слова, которые в синодальном переводе переданы "томление духа": "суета сует и томление духа" (1:14; 2:11; 2:17, 26; 4:4, 6; 6:9). Но правильный перевод этих двух слов - "погоня за ветром" или "ловля ветра". Мы сочли целесообразным, ссылаясь на эти выражения, переводить их не одними и теми же словами, а подбирая более подходящее по смыслу, исходя из контекста, значение, причем в скобках оставляя слово "hebel" оригинала.
Таким образом, выражение "суета сует" будет иметь смысл: "все тщетно, напрасно, бессмысленно; ни в чем нет смысла", так же как погоня за ветром. Эти слова, которыми автор Книги Екклезиаста начал свое произведение, в сущности, были предварительным ответом на основной вопрос, поставленный в ней: в чем смысл человеческой жизни? Есть ли такая цель, которая могла бы оправдать существование человека, цель, достойная того, чтобы он всю жизнь стремился к ней? Если этой целью является счастье, то есть ли что-то такое, что моглобы принести в жизнь человека подлинное счастье?
Тора, "Учение Моисеево", давала на это вполне определенный положительный ответ: счастье, или "благо", для человека*- это когда у него житницы полны зерна, а точила - вина и масла, когда у него много скота и рабов, много золота и серебра, "благо" для человека включает в себя долголетие, здоровье, много детей, продолжающих род,- во всем этом человек должен усматривать благословение божье за свои заслуги перед Яхве. Так благословил Яхве Авраама за его послушание богу и благочестие (Быт. 24:35), Иова пролога - за его непорочность и праведность (Иов. 1:9-10). Такого же мнения была и традиционная "мудрость": "Надейся на Яхве всем сердцем твоим... и обретешь милость и благоволение в очах Бога и людей... это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих. Чти Яхве от имения твоего и от начатков всех прибытков твоих, и наполнятся житницы твои до избытка, и точила твои будут переливаться новым вином" (Притч. 3:1 -10). Восхваляли древние мудрецы и мудрость как самое верное средство обрести счастье: "Блажен человек, который снискал мудрость... потому что приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота: она дороже драгоценных камней" (Притч. 3:13-15). При этом "мудрецы" не забывали напомнить, что и сама мудрость - это также путь к богатству, славе и долголетию: "Долгоденствие - в правой руке ее, а в левой у нее - богатство и слава" (Притч. 3:16), что мудрость - это дар божий (Притч. 2:6), а "начало мудрости - страх перед Яхве" (Притч. 1:7).
______________ * Библейская критика давно уже отметила характерную для древнееврейского языка в Ветхом завете бедность для выражения общих и отвлеченных понятий. И. М. Дьяконов в книге "Мифология Древнего мира" (М., 1977. С. 24) по этому поводу писал: "В Книге Экклесиаста", например, различаются только прилагательные tob и га там, где мы различали бы, с одной стороны, такие понятия, как "хороший", "добрый", "благой", "счастливый", "приятный", "удачный", и много других; а с другой стороны, такие понятия, как "дурной", "злой", "больной", "неприятный", "тяжкий", "злобный", "несчастливый" и т. д.". Однако вряд ли имеет смысл в переводах на современный язык во всех случаях, где встречается хотя бы то же tob, передавать его одним и тем же словом (например, русским "благо") независимо от контекста.
Все эти советы и наставления были, несомненно, хорошо известны автору Книги Екклезиаста. Он и сам повторяет их, как бы цитируя древних мудрецов. И вместе с тем автор как бы решил показать, чего стоят эти советы в действительности. И он, в сущности, применил тот же прием, что и его предшественник, автор поэмы о Иове, поэмы, которую он, вполне вероятно, читал; как уже было отмечено, некоторые места в Книге Екклезиаста почти дословно повторяют соответствующие высказывания из Книги Иова. Автор Книги Иова описал совершенного праведника и, заставив его пройти через горнило страданий, открыл ему глаза на то, что творится в мире людей и как несправедливо распределены между ними счастье и несчастье. Автор Книги Екклезиаста тоже решил произвести подобный эксперимент: на материале действительности проверить справедливость древней мудрости: могут ли богатства, слава или сама мудрость доставить человеку подлинное счастье. В поисках литературного героя он остановил свой выбор на древнем царе Соломоне,- понятно почему: этот достиг всего, что считалось условиями для счастья,- власти, мудрости, богатства; достиг, по свидетельству Священных писаний, в превосходной степени. Могло ли все это принести человеку счастье, подлинное счастье? Устами своего литературного героя автор Книги Екклезиаста дал ответ на этот вопрос. Этот ответ и составляет основное содержание книги, но в поисках его автор неизбежно должен был задаться другим вопросом, не менее важным и тесно связанным с первым: о роли бога в жизни человека.
Уже в древности комментаторы Библии обратили внимание на двусмысленный и порой "еретический" характер ряда высказываний Екклезиаста, относительно которых и ученые-библеисты Нового времени не могут прийти к единому мнению. Причем это относится к ряду мест, особенно важных для понимания мировоззрения автора книги, и прежде всего - его отношения к богу.
Одно из таких мест находится в самом начале сочинения - описание феноменов природы:
"Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки бегут в море, но море не переполняется: к тому месту, куда реки бегут, они продолжают бежать...
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое", но это было уже в веках, бывших прежде нас" (1:4-10).
Несколько ниже Екклезиаст прямо укажет на творца и управителя мироздания - это бог. Сделанное богом совершенно и неизменно: "Все соделал Он прекрасным в свое время... Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавить, и от него нечего убавить, и Бог сделал так, чтобы боялись Его" (3:11 -14). Ничего в том, что бог сотворил, нельзя изменить: "...кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?" (7:13).
На первый взгляд кажется, что это место находится в полном согласии с Торой. В описании акта творения (Быт. гл. 1) также не раз повторяется: "И увидел Бог, что это хорошо". У Екклезиаста все, сделанное Творцом, прекрасно; в оригинале стоит слово "йафе", которое так же, как греческое "калос" и русское "прекрасно", может иметь значение превосходства и даже совершенства не только формы, но и физических и духовных качеств. Имеется в виду, очевидно, именно этот смысл - "ни прибавить, ни убавить". Можно думать, что картины природы в первой главе были нарисованы автором именно для того, чтобы обосновать этот постулат о совершенном устройстве мироздания. В космосе все происходит с поразительным постоянством, регулярностью и повторяемостью, в предустановленной последовательности. Но почему столь удручающая монотонность в этом описании круговорота в природе? Все движется по замкнутым кругам, ничто не уходит от старого, ничто не возникает нового? Как справедливо отмечает французский исследователь Книги Екклезиаста Д. Ли (D. Lys), в этом сотворенном богом мире "есть порядок, но нет прогресса, нет цели и нет смысла в том, что происходит в природе"*.
______________ * Lys D. L'Ecclesiaste. Ou que vaut la vie? Lille, 1973. P. 105.
А в мире людей?
К миру людей, очевидно, относится место, которое стало почти хрестоматийным и о котором с древности и до сих пор идут споры между комментаторами (приводим его полностью).
"Всему свое время, и время всякой вещи под небом время рождаться, и время умирать время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру" (3:1-8).
"Речь здесь идет о чисто человеческих действиях, но какой смысл вложен в это описание?- задается вопросом Ли.- Идет ли здесь речь о детерминизме, или фатализме, или предопределении?". Можно не сомневаться, что речь идет именно о предопределении: человеческая жизнь, так же как жизнь неживой природы, подчинена регулирующему влиянию божества, и слова "все сделал Он прекрасно", несомненно, относятся также и к миру людей. В мире людей автор Книги Екклезиаста описывает то же вечное кружение и повторение, как и в природе, то же движение по замкнутым кругам без цели и без смысла. "Род проходит, и род приходит" (1:4), люди нарождаются и умирают, и вместо них рождаются другие, которые повторяют те же круги; радость сменяется скорбью, скорбь - радостью, мир сменяется войною, война - миром. Но если в природе Екклезиаст увидел, кроме повторения, строгий и нерушимый порядок и последовательность, то в мире людей он обнаружил и описывает много такого, что никак не совместимо с человеческими понятиями о порядке, последовательности и логичности, с представлением о "прекрасном".
В ряде мест Книги Екклезиаста автор как будто излагает учение Торы о непосредственном вмешательстве бога в жизнь людей. Бог дает человеку жизнь, вложив в него душу (12:7); определяет время его жизни на земле (5:17; 8:15; 9:9) и судьбу каждого (2:24-26; 3:13; 5:17, 18, 19; 6:2; 8:15). Бог управляет мыслями и поступками людей: "деяния их в руке Божией" (9:1). Богатство, слава - это дары бога, он их дает, он и отнимает (5:18; 6:2), мудрость - тоже (2:26). Счастье и несчастье - от бога (2:26; 3:13; 5:19). Все это находится в полном согласии с традиционно-религиозным учением Торы, пророков и "мудрецов", как оно отразилось в тех же Притчах Соломона,учением о предопределении.
Но Екклезиаст сам присмотрелся к тому, что в действительности происходит в человеческом обществе, и оказалось, что в мире людей, в их делах никак нельзя заметить Движущей и направляющей руки всемогущего, мудрого и благого божества. "Видел я,- делится Екклезиаст с читателем своими наблюдениями,- все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все - суета и томление духа!" (1:14); более точный перевод этого места будет выглядеть так: "все бессмыслица (хебел) и погоня за ветром". В другом месте он пишет об этой бессмыслице, которая происходит с людьми:
"И еще- увидел я под солнцем,
что не быстрым достается победа в беге,
не храбрым - в битве,
не мудрым - хлеб, и не у разумных -богатство,
и не сведущим милость, но время и случай для всех их" (9:11).
Какой разумный смысл можно увидеть в таком положении дел у людей?
Бог, учили Тора и пророки, в высшей степени правосуден и справедлив. Но опять-таки личные наблюдения убедили Екклезиаста, что как раз с правосудием в мире людей обстоит из рук вон плохо: "Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда" (3:16). "Есть праведники, которых постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, и есть нечестивцы, которых постигает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и в этом также нет смысла (хебел)" (8:14). "Всего насмотрелся я в бессмысленные (хебел) дни мои: бывает, что праведник гибнет в праведности своей; и бывает, что нечестивец живет долго в нечестии своем" (7:15). Иова мысль о такой несправедливости возмутила настолько, что он обвинил бога не только в попустительстве нечестивом злодеям, но даже в покровительстве им: "Земля отдана в руку злодея, лица ее судей Он закрывает. Если не Он, то кто же?" (Иов. 9:24). Автор Книги Екклезиаста нигде не выражает открыто своего возмущения; непорядки и несправедливости в мире людей он характеризует одним словом: "хебел" - "лишено всякого смысла", "бессмыслица".
Все дело в том, что в мире живых и в мире людей Екклезиаст, помимо несправедливого и лишенного смысла и логики распределения благ между праведными и нечестивыми, обнаружил еще большую бессмыслицу и зло - смерть. Это зло касается уже в равной мере всех людей:
"Всему и всем - одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и чистому и нечистому, приносящему жертву и тому, который не приносит жертвы; как доброму, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем,
и сердце сынов человеческих также исполнено зла, и неразумия в сердце их, при жизни их; а после того они отходят к мертвым" (9:2-3).
Смерть - вот главная бессмыслица и главное зло в мире людей, потому что перспектива смерти обесценивает все блага жизни и лишает жизнь человека всякого смысла. Автор книги передает слово своему литературному герою Екклезиасту-царю Соломону, который будто бы убедился в этом на собственном опыте и делится со своими читателями. Он накопил огромное богатство: "собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей", построил себе дворцы, насадил парки и виноградники, приобрел множество рабов, завел у себя певцов и певиц... "И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме" (3 Цар. гл. 10-11). Он "услаждал вином" тело свое, и чего бы глаза его ни пожелали, он не отказывал себе в этом. Но мысль о неизбежности смерти отравила ему всякую радость в жизни.
"И возненавидел я жизнь, потому что злом стали для меня дела, которые делаются под солнцем; ибо все - пустое (хебел) - и погоня за ветром. И возненавидел я весь труд мой, что я трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает, мудрый ли будет он или глупый? А он овладеет всем, на что я тратил труд свой и мудрость свою. И обратил я сердце мое к отчаянию из-за всего труда, что я трудился под солнцем, ибо бывает, человек трудится мудро, со знанием и умением, а отдаст свой удел человеку, который вовсе не трудился над ним. И это тоже бессмыслица (хебел) и зло великое" (2: 17-21).
В другом месте автор уже прямо связывает это "зло" и эту "бессмыслицу" с деятельностью бога: "Есть зло, которое я видел под солнцем, и велико оно для человека. Бог дает человеку богатство, и имущество, и почести, и нет для души его недостатка ни в чем, чего бы ни пожелал он, но не дает ему Бог пользоваться этим, а чужой человек пользуется этим - это бессмыслица (хебел) и злая беда" (6:1-2), ибо человек должен умереть, и всем, что он нажил, воспользуется другой.
Так же обстоит дело и с мудростью. Мудрость человека ограничена, как ограничены дни его жизни. И причина опять-таки в боге. Бог хотя и "вложил в сердце человека целый мир"*, но так, что "человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала и до конца" (3:11). А хотя бы и добился человек большой мудрости, что это дает? Екклезиаст проверил это на себе:
______________ * В оригинале стоит слово, которое может иметь несколько значений, в том числе "вечность" и "мир" (космос), в смысле безграничности во времени и пространстве В данном контексте, очевидно, имеется в виду безграничное стремление человеческой мысли постигнуть все тайны бытия. Бог вложил "в сердце человека" это стремление и вместе с тем скорбное сознание ограниченности человеческих возможностей объять необъятное.
"Вот я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания... но узнал, что и это - погоня за ветром. Ибо во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь" (1: -16-18).
Ибо хотя "преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмой" ,(2:13), но ведь и у мудрого и у глупого один конец - смерть!
"И сказал я в сердце моем: "и меня постигнет та же участь - как и глупого, к чему же я сделался очень мудрым?"
И сказал я в сердце моем, что и это - пустое (хебел)" (2:15).
Не стоит утешать себя мыслью, что сохранится по крайней мере память о мудреце: ведь "мудрого не будут помнить вечно, как и глупого, в будущие дни все будет забыто и, увы, умирает мудрый как и глупый" (2:16). Наблюдения Екклезиаста над жизнью людей и его собственный опыт и размышления привели его к печальному выводу: "И почел я мертвых, которые уже умерли, счастливее живых, которые еще живут. А счастливее тех и других тот, который еще не существовал, кто не видел злых дел, которые делаются под солнцем" (4:2-3).
Похоже на то, что автор, выдавая себя за древнего, прославленного своим богатством и мудростью царя Соломона, и сам был знатен и богат и знаком с роскошной жизнью,- он удручен тем, что глупец может унаследовать его имущество (2:18-23). Сам же он в ряде мест своей книги относит себя к "мудрым". В конце книги содержатся несколько стихов, которые, по почти единодушному мнению исследователей, являются позднейшей добавкой "издателя" книги: "Кроме того, что Екклезиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал и составил много притч. Старался Екклезиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно. Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря" (12:9-11). Эти стихи заслуживают особого замечания: в них содержится похвала не одному только мудрецу - Екклезиасту, но определенной категории людей, которые называются "мудрецами" (евр. "хакамим", в ед. ч."хакам"), а поучения их-"речениями мудрецов".
Литературный жанр "речений мудрецов" был широко распространен по всему Древнему Востоку. В произведениях этого жанра изложение идет обычно от лица мудреца, обращающегося к своим слушателям или читателям с поучениями или советами, чаще всего из сферы житейской мудрости: как человек должен вести себя среди людей, чтобы ему было хорошо; но нередко в "речениях мудрецов" затрагивались и более глубокие философские и религиозные проблемы - о тайнах мироздания и творения мира, о творце мира и как должен человек относиться к богу, о смысле существования и посмертной участи человека и т. п.
Поучения мудрецов излагались обычно в форме афоризмов, иногда объединенных по смыслу в целые блоки, часто в форме притч и аллегорий. Типичным произведением этого жанра в Ветхом завете является книга Притчи, которая также была приписана, и тоже без всяких достаточных оснований, царю Соломону и в которой представлены все эти формы. Далеко не всегда поучения мудрецов совпадали с официальной религиозной ортодоксией. Еще пророк Исайя от имени Яхве гневно осуждал "мудрость мудрецов", которые "мудры в своих глазах и разумны пред самим собою", которые "зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое - горьким!" (Ис. 5:21, 20). Позже "мудрецов" этого рода осудил Иеремия: "Как вы говорите: "мы мудры, и Учение Яхве у нас"? А вот, лживая трость книжников и его превращает в ложь" (Иер. 8:8). Автора Книги Екклезиаста Исайя и Иеремия скорее всего отнесли бы именно к этой категории мудрецов, обращающих учение Яхве в ложь. И ортодоксы III в. до н. э., современники автора Книги Екклезиаста, должны были так же подозрительно и отрицательно отнестись к тому, что было написано в этом небольшом, недавно появившемся свитке. Тем более что, прочитав его, они могли убедиться в том, что написавший его аноним, видимо, изучил Священные писания не хуже их самих.
Екклезиаст в ряде мест цитирует или пересказывает Тору (Еккл. 5:3 ср.: Втор. 23:22; Еккл. 5:5 ср.: Чис. 15:25; Лев. 27:8 и в др. местах), знает Притчи и Книгу пророка Малахии. Но что особенно должно было насторожить ортодоксальных читателей Книги Екклезиаста - почти дословное совпадение ряда высказываний в этом новом сочинении 1 с Книгой Иова (например, Еккл. 5:14 и Иов. 1:21; Еккл. 6:3-5 и Иов. 3:13; Еккл. 7:14 и Иов. 2:10; Еккл. 7:23-24 и Иов. 28:12 и др.). Надо полагать, что автор Книги Екклезиаста не только был знаком с поэмой древнего вольнодумца, но и испытал на себе ее влияние. Но, судя по их сочинениям, эти два автора были людьми разного склада ума и разного характера, и это отразилось на их сочинениях.
Структура Книги Екклезиаста производит странное впечатление: по форме она менее всего похожа на ученый трактат, в котором излагается некое философское учение. Глубокие размышления о тайнах мироздания, о жизни человеческого общества, о смысле человеческой жизни в ней перемешаны с тривиальными сентенциями на житейские темы, старыми известными формулами житейской мудрости и житейского опыта, подчас типа поговорок, вроде: "Двоим лучше, чем одному... ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего... и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется" (4:9-12), или: "Кто копает яму, тот упадет в нее" (10:8); "Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет" (11:6); "Даже в мыслях твоих не проклинай царя и в спальной комнате своей не брани богатого; потому что птица небесная может перенести слово, и крылатая- пересказать речь твою" (10:20); "От лености обвалится потолок, и если опустить руки, то обвалится дом" (10:18); "...горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее силки, руки ее - оковы" (7:26). Сентенции и афоризмы местами следуют без всякой видимой связи и логической последовательности. Часто одна и та же мысль повторяется дословно несколько раз (2:24; 3:12, 22; 5:17; 8:15; 9:7-10). Некоторые места в книге, может быть, содержат намеки на реальные события, например: "Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, что показалось мне важным: город маленький, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь, и осадил его, и произвел вокруг него большие осадные укрепления; но нашелся в нем человек мудрый бедняк, и он спас своей мудростью город; но никто не вспомнил об этом бедном человеке" (9:13-15).
В ряде мест автор высказывает совершенно противоположные мнения. То он восхваляет мудрость в духе Притч, заверяя, что "мудрость лучше, чем богатое наследство", потому что "она дает жизнь владеющим ею" (7:11 -12; 8:1-2 и в др. местах), то издевается над мудростью, которая ведь не может принести счастья, ибо "во многой мудрости много печали; и умножающий мудрость умножает скорбь" (1:18). То автор как будто превозносит благочестие: "бойся Бога и храни заповеди его... ибо всякое дело Бог приведет на суд" (12:13-14), "соблюдающий заповедь не знает беды" (8:5), то высмеивает чрезмерную праведность: "Не будь очень праведным* и не слишком мудрствуй, зачем тебе разрушать себя?" (7:16). В ряде мест автор как будто завидует мертвым: "И почел я мертвых, что уже умерли, счастливее живых, которые еще живут" (4:2); "И возненавидел я жизнь..." (2:17). Но вслед за этим, сам себе противореча, автор восславляетжизнь, заявляя, что "...и псу живому лучше, чем мертвому льву" (9:4).
______________ * В СП "Не будь слишком строг"- неправильно.
МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЕККЛЕЗИАСТА И АВТОРА КНИГИ. ЧЕЛОВЕК, БОГ И ПРОБЛЕМА СМЫСЛА
ЖИЗНИ
Автор Книги Екклезиаста, по выражению Ренана, как бы жонглирует словами и мыслями и предстает перед читателем то в роли ни во что не верящего пессимиста и скептика, то в роли искренне верующего, ведущего трагическую борьбу со своими сомнениями.
О различных попытках объяснить эти странные особенности в Книге Екклезиаста будет сказано ниже. А пока отметим: через все сочинение проходит, многократно повторяясь, одна и та же мысль, которая автору показалась, видимо, настолько важной, что он с нее и начал свое изложение и тем самым как бы озаглавил его: "Суета сует и все суета".
Здесь следует сделать небольшое отступление. Славянским словом "суета" в русском синодальном переводе передано стоящее в оригинальном еврейском тексте слово "хёбел" (hebel), и передано неудачно. Потому что в современном русском языке "суета" неизбежно ассоциируется в сознании с суетливостью, бестолковым и суматошным быстрым передвижением туда-сюда. Между тем "хебел" означает нечто иное. В ветхозаветных частях Библии в оригинальном тексте это слово в разных контекстах имеет значения: "нечто ничтожное", "нестоящее", "пустое", "бессмысленное", "тщетное", "напрасное" (Пс. 62:10; Иов. 7:16), нечто почти неосязаемое, как веяние воздуха (Ис. 57:13). "Суета сует" типичное в древнееврейском языке выражение - для усиления значения слова оно повторяется во множ. числе (ср. "Песнь песней"). В нескольких местах Книги Екклезиаста к "хебел" добавлены еще два слова, которые в синодальном переводе переданы "томление духа": "суета сует и томление духа" (1:14; 2:11; 2:17, 26; 4:4, 6; 6:9). Но правильный перевод этих двух слов - "погоня за ветром" или "ловля ветра". Мы сочли целесообразным, ссылаясь на эти выражения, переводить их не одними и теми же словами, а подбирая более подходящее по смыслу, исходя из контекста, значение, причем в скобках оставляя слово "hebel" оригинала.
Таким образом, выражение "суета сует" будет иметь смысл: "все тщетно, напрасно, бессмысленно; ни в чем нет смысла", так же как погоня за ветром. Эти слова, которыми автор Книги Екклезиаста начал свое произведение, в сущности, были предварительным ответом на основной вопрос, поставленный в ней: в чем смысл человеческой жизни? Есть ли такая цель, которая могла бы оправдать существование человека, цель, достойная того, чтобы он всю жизнь стремился к ней? Если этой целью является счастье, то есть ли что-то такое, что моглобы принести в жизнь человека подлинное счастье?
Тора, "Учение Моисеево", давала на это вполне определенный положительный ответ: счастье, или "благо", для человека*- это когда у него житницы полны зерна, а точила - вина и масла, когда у него много скота и рабов, много золота и серебра, "благо" для человека включает в себя долголетие, здоровье, много детей, продолжающих род,- во всем этом человек должен усматривать благословение божье за свои заслуги перед Яхве. Так благословил Яхве Авраама за его послушание богу и благочестие (Быт. 24:35), Иова пролога - за его непорочность и праведность (Иов. 1:9-10). Такого же мнения была и традиционная "мудрость": "Надейся на Яхве всем сердцем твоим... и обретешь милость и благоволение в очах Бога и людей... это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих. Чти Яхве от имения твоего и от начатков всех прибытков твоих, и наполнятся житницы твои до избытка, и точила твои будут переливаться новым вином" (Притч. 3:1 -10). Восхваляли древние мудрецы и мудрость как самое верное средство обрести счастье: "Блажен человек, который снискал мудрость... потому что приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота: она дороже драгоценных камней" (Притч. 3:13-15). При этом "мудрецы" не забывали напомнить, что и сама мудрость - это также путь к богатству, славе и долголетию: "Долгоденствие - в правой руке ее, а в левой у нее - богатство и слава" (Притч. 3:16), что мудрость - это дар божий (Притч. 2:6), а "начало мудрости - страх перед Яхве" (Притч. 1:7).
______________ * Библейская критика давно уже отметила характерную для древнееврейского языка в Ветхом завете бедность для выражения общих и отвлеченных понятий. И. М. Дьяконов в книге "Мифология Древнего мира" (М., 1977. С. 24) по этому поводу писал: "В Книге Экклесиаста", например, различаются только прилагательные tob и га там, где мы различали бы, с одной стороны, такие понятия, как "хороший", "добрый", "благой", "счастливый", "приятный", "удачный", и много других; а с другой стороны, такие понятия, как "дурной", "злой", "больной", "неприятный", "тяжкий", "злобный", "несчастливый" и т. д.". Однако вряд ли имеет смысл в переводах на современный язык во всех случаях, где встречается хотя бы то же tob, передавать его одним и тем же словом (например, русским "благо") независимо от контекста.
Все эти советы и наставления были, несомненно, хорошо известны автору Книги Екклезиаста. Он и сам повторяет их, как бы цитируя древних мудрецов. И вместе с тем автор как бы решил показать, чего стоят эти советы в действительности. И он, в сущности, применил тот же прием, что и его предшественник, автор поэмы о Иове, поэмы, которую он, вполне вероятно, читал; как уже было отмечено, некоторые места в Книге Екклезиаста почти дословно повторяют соответствующие высказывания из Книги Иова. Автор Книги Иова описал совершенного праведника и, заставив его пройти через горнило страданий, открыл ему глаза на то, что творится в мире людей и как несправедливо распределены между ними счастье и несчастье. Автор Книги Екклезиаста тоже решил произвести подобный эксперимент: на материале действительности проверить справедливость древней мудрости: могут ли богатства, слава или сама мудрость доставить человеку подлинное счастье. В поисках литературного героя он остановил свой выбор на древнем царе Соломоне,- понятно почему: этот достиг всего, что считалось условиями для счастья,- власти, мудрости, богатства; достиг, по свидетельству Священных писаний, в превосходной степени. Могло ли все это принести человеку счастье, подлинное счастье? Устами своего литературного героя автор Книги Екклезиаста дал ответ на этот вопрос. Этот ответ и составляет основное содержание книги, но в поисках его автор неизбежно должен был задаться другим вопросом, не менее важным и тесно связанным с первым: о роли бога в жизни человека.
Уже в древности комментаторы Библии обратили внимание на двусмысленный и порой "еретический" характер ряда высказываний Екклезиаста, относительно которых и ученые-библеисты Нового времени не могут прийти к единому мнению. Причем это относится к ряду мест, особенно важных для понимания мировоззрения автора книги, и прежде всего - его отношения к богу.
Одно из таких мест находится в самом начале сочинения - описание феноменов природы:
"Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки бегут в море, но море не переполняется: к тому месту, куда реки бегут, они продолжают бежать...
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое", но это было уже в веках, бывших прежде нас" (1:4-10).
Несколько ниже Екклезиаст прямо укажет на творца и управителя мироздания - это бог. Сделанное богом совершенно и неизменно: "Все соделал Он прекрасным в свое время... Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавить, и от него нечего убавить, и Бог сделал так, чтобы боялись Его" (3:11 -14). Ничего в том, что бог сотворил, нельзя изменить: "...кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?" (7:13).
На первый взгляд кажется, что это место находится в полном согласии с Торой. В описании акта творения (Быт. гл. 1) также не раз повторяется: "И увидел Бог, что это хорошо". У Екклезиаста все, сделанное Творцом, прекрасно; в оригинале стоит слово "йафе", которое так же, как греческое "калос" и русское "прекрасно", может иметь значение превосходства и даже совершенства не только формы, но и физических и духовных качеств. Имеется в виду, очевидно, именно этот смысл - "ни прибавить, ни убавить". Можно думать, что картины природы в первой главе были нарисованы автором именно для того, чтобы обосновать этот постулат о совершенном устройстве мироздания. В космосе все происходит с поразительным постоянством, регулярностью и повторяемостью, в предустановленной последовательности. Но почему столь удручающая монотонность в этом описании круговорота в природе? Все движется по замкнутым кругам, ничто не уходит от старого, ничто не возникает нового? Как справедливо отмечает французский исследователь Книги Екклезиаста Д. Ли (D. Lys), в этом сотворенном богом мире "есть порядок, но нет прогресса, нет цели и нет смысла в том, что происходит в природе"*.
______________ * Lys D. L'Ecclesiaste. Ou que vaut la vie? Lille, 1973. P. 105.
А в мире людей?
К миру людей, очевидно, относится место, которое стало почти хрестоматийным и о котором с древности и до сих пор идут споры между комментаторами (приводим его полностью).
"Всему свое время, и время всякой вещи под небом время рождаться, и время умирать время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру" (3:1-8).
"Речь здесь идет о чисто человеческих действиях, но какой смысл вложен в это описание?- задается вопросом Ли.- Идет ли здесь речь о детерминизме, или фатализме, или предопределении?". Можно не сомневаться, что речь идет именно о предопределении: человеческая жизнь, так же как жизнь неживой природы, подчинена регулирующему влиянию божества, и слова "все сделал Он прекрасно", несомненно, относятся также и к миру людей. В мире людей автор Книги Екклезиаста описывает то же вечное кружение и повторение, как и в природе, то же движение по замкнутым кругам без цели и без смысла. "Род проходит, и род приходит" (1:4), люди нарождаются и умирают, и вместо них рождаются другие, которые повторяют те же круги; радость сменяется скорбью, скорбь - радостью, мир сменяется войною, война - миром. Но если в природе Екклезиаст увидел, кроме повторения, строгий и нерушимый порядок и последовательность, то в мире людей он обнаружил и описывает много такого, что никак не совместимо с человеческими понятиями о порядке, последовательности и логичности, с представлением о "прекрасном".
В ряде мест Книги Екклезиаста автор как будто излагает учение Торы о непосредственном вмешательстве бога в жизнь людей. Бог дает человеку жизнь, вложив в него душу (12:7); определяет время его жизни на земле (5:17; 8:15; 9:9) и судьбу каждого (2:24-26; 3:13; 5:17, 18, 19; 6:2; 8:15). Бог управляет мыслями и поступками людей: "деяния их в руке Божией" (9:1). Богатство, слава - это дары бога, он их дает, он и отнимает (5:18; 6:2), мудрость - тоже (2:26). Счастье и несчастье - от бога (2:26; 3:13; 5:19). Все это находится в полном согласии с традиционно-религиозным учением Торы, пророков и "мудрецов", как оно отразилось в тех же Притчах Соломона,учением о предопределении.
Но Екклезиаст сам присмотрелся к тому, что в действительности происходит в человеческом обществе, и оказалось, что в мире людей, в их делах никак нельзя заметить Движущей и направляющей руки всемогущего, мудрого и благого божества. "Видел я,- делится Екклезиаст с читателем своими наблюдениями,- все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все - суета и томление духа!" (1:14); более точный перевод этого места будет выглядеть так: "все бессмыслица (хебел) и погоня за ветром". В другом месте он пишет об этой бессмыслице, которая происходит с людьми:
"И еще- увидел я под солнцем,
что не быстрым достается победа в беге,
не храбрым - в битве,
не мудрым - хлеб, и не у разумных -богатство,
и не сведущим милость, но время и случай для всех их" (9:11).
Какой разумный смысл можно увидеть в таком положении дел у людей?
Бог, учили Тора и пророки, в высшей степени правосуден и справедлив. Но опять-таки личные наблюдения убедили Екклезиаста, что как раз с правосудием в мире людей обстоит из рук вон плохо: "Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда" (3:16). "Есть праведники, которых постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, и есть нечестивцы, которых постигает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и в этом также нет смысла (хебел)" (8:14). "Всего насмотрелся я в бессмысленные (хебел) дни мои: бывает, что праведник гибнет в праведности своей; и бывает, что нечестивец живет долго в нечестии своем" (7:15). Иова мысль о такой несправедливости возмутила настолько, что он обвинил бога не только в попустительстве нечестивом злодеям, но даже в покровительстве им: "Земля отдана в руку злодея, лица ее судей Он закрывает. Если не Он, то кто же?" (Иов. 9:24). Автор Книги Екклезиаста нигде не выражает открыто своего возмущения; непорядки и несправедливости в мире людей он характеризует одним словом: "хебел" - "лишено всякого смысла", "бессмыслица".
Все дело в том, что в мире живых и в мире людей Екклезиаст, помимо несправедливого и лишенного смысла и логики распределения благ между праведными и нечестивыми, обнаружил еще большую бессмыслицу и зло - смерть. Это зло касается уже в равной мере всех людей:
"Всему и всем - одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и чистому и нечистому, приносящему жертву и тому, который не приносит жертвы; как доброму, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем,
и сердце сынов человеческих также исполнено зла, и неразумия в сердце их, при жизни их; а после того они отходят к мертвым" (9:2-3).
Смерть - вот главная бессмыслица и главное зло в мире людей, потому что перспектива смерти обесценивает все блага жизни и лишает жизнь человека всякого смысла. Автор книги передает слово своему литературному герою Екклезиасту-царю Соломону, который будто бы убедился в этом на собственном опыте и делится со своими читателями. Он накопил огромное богатство: "собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей", построил себе дворцы, насадил парки и виноградники, приобрел множество рабов, завел у себя певцов и певиц... "И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме" (3 Цар. гл. 10-11). Он "услаждал вином" тело свое, и чего бы глаза его ни пожелали, он не отказывал себе в этом. Но мысль о неизбежности смерти отравила ему всякую радость в жизни.
"И возненавидел я жизнь, потому что злом стали для меня дела, которые делаются под солнцем; ибо все - пустое (хебел) - и погоня за ветром. И возненавидел я весь труд мой, что я трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает, мудрый ли будет он или глупый? А он овладеет всем, на что я тратил труд свой и мудрость свою. И обратил я сердце мое к отчаянию из-за всего труда, что я трудился под солнцем, ибо бывает, человек трудится мудро, со знанием и умением, а отдаст свой удел человеку, который вовсе не трудился над ним. И это тоже бессмыслица (хебел) и зло великое" (2: 17-21).
В другом месте автор уже прямо связывает это "зло" и эту "бессмыслицу" с деятельностью бога: "Есть зло, которое я видел под солнцем, и велико оно для человека. Бог дает человеку богатство, и имущество, и почести, и нет для души его недостатка ни в чем, чего бы ни пожелал он, но не дает ему Бог пользоваться этим, а чужой человек пользуется этим - это бессмыслица (хебел) и злая беда" (6:1-2), ибо человек должен умереть, и всем, что он нажил, воспользуется другой.
Так же обстоит дело и с мудростью. Мудрость человека ограничена, как ограничены дни его жизни. И причина опять-таки в боге. Бог хотя и "вложил в сердце человека целый мир"*, но так, что "человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала и до конца" (3:11). А хотя бы и добился человек большой мудрости, что это дает? Екклезиаст проверил это на себе:
______________ * В оригинале стоит слово, которое может иметь несколько значений, в том числе "вечность" и "мир" (космос), в смысле безграничности во времени и пространстве В данном контексте, очевидно, имеется в виду безграничное стремление человеческой мысли постигнуть все тайны бытия. Бог вложил "в сердце человека" это стремление и вместе с тем скорбное сознание ограниченности человеческих возможностей объять необъятное.
"Вот я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания... но узнал, что и это - погоня за ветром. Ибо во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь" (1: -16-18).
Ибо хотя "преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмой" ,(2:13), но ведь и у мудрого и у глупого один конец - смерть!
"И сказал я в сердце моем: "и меня постигнет та же участь - как и глупого, к чему же я сделался очень мудрым?"
И сказал я в сердце моем, что и это - пустое (хебел)" (2:15).
Не стоит утешать себя мыслью, что сохранится по крайней мере память о мудреце: ведь "мудрого не будут помнить вечно, как и глупого, в будущие дни все будет забыто и, увы, умирает мудрый как и глупый" (2:16). Наблюдения Екклезиаста над жизнью людей и его собственный опыт и размышления привели его к печальному выводу: "И почел я мертвых, которые уже умерли, счастливее живых, которые еще живут. А счастливее тех и других тот, который еще не существовал, кто не видел злых дел, которые делаются под солнцем" (4:2-3).