Страница:
Джесс родился в обветшалом домишке на окраине Дурноварии вскоре после того, как его отец открыл там свое дело, имея две машины для вспашки, молотилку да трактор фирмы «Эвлинг и Портер». Будучи третьим из четырех братьев, Джесс не питал надежды унаследовать капиталы «Стрэнджа и сыновей». Однако Господь распорядился по-своему: двух братишек, с почерневшими лицами, забрал к себе в рай, а теперь вот и Илая… Мысли Джесса вернулись к долгим летним месяцам дома, — тем летним месяцам, когда в локомобильном гараже жарко как на сковороде и дуреешь от дыма и запаха машинного масла. Он целыми днями пропадал там, наблюдая прибытие-отправление дорожных поездов, помогая при разгрузке на сходнях товарного склада, карабкаясь по необъятным штабелям и навалам коробок и тюков. Там тоже было море запахов: богатые ароматы ящиков с сухофруктами, абрикосами, фигами и виноградом; сладкий запах еловых и сосновых досок; крепкий — кедровой древесины; пьянящий — прессованного табачного листа, перед сушкой вымоченного в роме. Были там такие товары для богачей, как шампанское и португальский портвейн «Опорто», коньяки и французские кружева, мандарины и ананасы; а также каучук и селитра, джут и пенька…
Иногда он до того настырно канючил, что его брали на локомобиль, идущий на юг, до Пула или до Боурн-Маута — через Бридпорт и Уэй-Маут, или же на запад — в Иску, в Линдинис. Однажды он доехал до самого Лондониума, побывал и в Камулодунуме — опять-таки на северо-востоке. «Буррели», «клейтоны» или «фоденсы» лихо пожирали мили, и было несказанно приятно сидеть поверх груза на какой-нибудь платформе в хвосте одного из этих видавших виды по ездов; оттуда казалось, что до посвистывающего и поплевывающего паром локомобиля не меньше полумили. Джесс опрометью мчался к сборщикам дорожной пошлины, расплачивался с ними и задерживался, чтобы помочь им спустить за поездом полосатый красно-белый шлагбаум, а потом на ходу вскакивал на подножку последнего вагона. Ему помнился лязг множества колес, густые клубы пыли, которая поднималась из разбитой колеи. Слой пыли лежал на обочинах и на ближайших живых изгородях, и дороги казались белыми шрамами на лице земли. А какие диковинные ночи он проводил вдали от дома, сидя молчком где-нибудь в уголке таверны, покамест отец бражничал! Порой у Илая случались припадки хандры, тогда он подзатыльниками отсылал сына наверх — спать; в хорошем же расположении духа он становился говорлив, засиживался допоздна, травил байки про то, как он сам был мальчишкой и как у тогдашних локомобилей впереди, перед паровым котлом, были оглобли, в которые впрягали-де лошадей. В восемь лет Джесс уже работал тормозным кондуктором, а в десять ему позволяли управлять локомобилем во время поездок на небольшие расстояния. Когда его наконец отослали в школу, то это было целой трагедией.
Знать бы, что думал Илай, посылая его учиться. Должно быть, родитель сказал что-то вроде: «Пущай поднаберется знанья. Это, скажу я вам, штука не без надобности…» Джесс хорошо помнил свои ощущения — как он бродил по саду за домом, глядя на гнущиеся под тяжестью мирабели ветки старых деревьев, приземистых и разлапистых, лазить по ним было одно удовольствие. А яблок-то, яблок — и бремлиевка, и лейновка, и хейливские оранжевые; груши Коммодор висят словно толстокожие бомбочки на фоне стен нежного колера — благодаря сентябрьскому солнышку. Прежде Джесс всегда помогал снимать урожай в саду, а теперь вот — баста. Его братья научились читать, писать и считать в крохотной деревенской школе, на том и закончилось их образование; а Джесса отправили сперва в Шерборн, потом в колледж старинного университетского города. Он прилежно изучал языки и естественные науки и справлялся неплохо; однако ему постоянно было как-то не по себе. Только годы спустя он сообразил, чего ему не хватало — руки тосковали по смазанной стали, ноздри маялись без запаха локомобильного пара. Он собрал пожитки, вернулся домой и стал работать простым буксировщиком, на что Илай ни слова не сказал. Ни похвалы, ни ругани. Джесс тряхнул головой. Подсознательно он всегда точно знал, к чему у него душа лежит. Он был прирожденным буксировщиком — подобно Дико-ну, подобно Тому, подобно старому Илаю. В этом заключалось все, и этого для него было вполне достаточно.
«Маргарет» взяла подъем и покатила вниз по склону. Джесс посмотрел на продолговатое стеклянное окошко прибора, почти инстинктивно прикрыл форсунку и впрыснул воду в паровой котел. У локомобиля длинная рама — значит, следует быть предельно осторожным при езде под гору. Если в этот момент в цилиндре окажется мало воды, наклон вперед может оголить верхушку огневой коробки и тогда расплавится находящаяся там заслонка. На любом парокате имеется запасная, но прилаживать ее — та еще работенка. Надо загасить огонь, вползти в пышущую жаром топку и в темноте целую вечность шарить руками над собой. В свое время, подобно всем новичкам, Джесс спалил немало заслонок, и это навеки приучило его не оголять верх огневой коробки. Однако переборщить тоже опасно: чуть поднимешь воду выше чем следует, и она доплеснется до паровых отверстий; тогда водителя ошпарит облако брызг. И такое с ним уже случалось.
Он прикрутил вентиль, шипение форсунки стихло. «Маргарет», наращивая скорость, загрохотала вниз по склону. Джесс потянул назад рычаг реверса, для контроля за составом чуть прижал тормоза; ухо зафиксировало новый тон в работе машины — локомобиль миновал впадину и снова пошел вверх, и Джесс опять прибавил пару. Он знал каждую пядь этой дороги, как и положено всякому клас-. сному водителю.
Одинокий огонек подсказал, что впереди Вул. «Маргарет» пронзительно крикнула, предупреждая городишко о своем приближении, и загрохотала между домиками с закрытыми ставнями. Дальше дорога была прямая как стрела — по вересковым пустошам до самого Пула. Через час он окажется у городских ворот, примерно полчаса добираться до набережной. Только бы не было пробок на дорогах… Зябли руки, холод пробирал все сильнее.
Джесс посмотрел направо и налево. Стемнело окончательно, и Великие Пустоши тонули в кромешной мгле. Где-то вдалеке он видел или это только казалось? — блуждающий огонек, будто мечущийся над каким-нибудь вонючим болотцем под завывание ледяного ветра. Джесс прислушивался к ровному пыхтению «бурреля», и в его сознании уже не впервые возник образ корабля. «Леди Маргарет» островочек света и тепла — движется меж пустынных горизонтов, подобно кораблю, который пересекает бесконечный и враждебный океан.
На дворе двадцатый век — век разума, однако, по мнению людей, пустоши по-прежнему населены нечистой силой. Боятся волков-оборотней и ведьм, призраков и злых гномов, ну и, конечно, разбойников… Джесс криво усмехнулся. Дикон обозвал их «норманнскими выродками». А что, не так уж далеко от истины. Ведь говорят, они и в самом деле потомки норманнов, но в католической Англии спустя почти тысячу лет после норманнского завоевания линии потомков норманнов, саксов и первых жителей этой земли — кельтов — безнадежно перепутались. Существующие различия обозначены более или менее произвольно, введены несколько веков назад исходя из расовых теорий великого Гизевиуса. Большинство людей хоть немного, но владеют сразу пятью господствующими в стране языками: французским, на котором говорят представители правящих классов; латинским — языком церкви; современным английским — языком купцов и предпринимателей; устаревшим среднеанглийским и кельтским языком простолюдинов. Разумеется, есть и другие языки: гаэльский, корнуоллский и уэльский. Эти три языка бережно лелеет церковь, хотя их употребление сошло на нет уже много столетий на зад. Зато это способствует раздроблению страны, установлению языковых барьеров наряду с классовыми. Политика Рима издавна основывалась, пусть и неофициально, на принципе «разделяй и властвуй».
Вокруг самих разбойников роились легенды. На юго-востоке с незапамятных времен не переводились пешие грабители — занимались контрабандой, поворовывали, грабили дорожные поезда. Обычно, хотя не без исключений, они избегали убийств. В течение нескольких лет больше, чем другим доставалось буксировщикам. Джесс помнил, как в одну темную ночь «Леди Маргарет» приползла домой, и водитель, раненный стрелой самострела, свалился замертво. Половина поезда была охвачена огнем; старик Илай изрыгал угрозы и проклятья. Прибыли войска аж из Сорвиодунума, в течение нескольких дней прочесывали пустоши… Напрасно. Банда на время разбежалась. Если предположения Илая были верны, то разбойники затаились по домам, превратившись опять в добропорядочных и богобоязненных граждан. Хоть бы что нашли на пустошах — ни следа от пресловутых бандитских укрепленных лагерей, о которых деревенские кумушки все уши прожужжали.
Окоченевший Джесс еще раз подбросил угля в топку. На «Маргарет» ружей не имеется: если нагрянут разбойники и если тебе жизнь дорога, лучше не сопротивляться. Вывернуться можно разве что с помощью хитрости — у Илая на сей счет были свои соображения, хотя ему и не довелось опробовать их. Джесс стиснул губы. Нагрянут так нагрянут, но как бы им не подавиться отнятым у фирмы Стрэнджа. В сегодняшней Англии водить дорожные поезда — ремесло не для слабаков.
Примерно через милю будет переезд через речушку, приток Фрома. На этой дороге именно там разбойники останавливаются для пополнения запасов воды. На болотистых пустошах нет колодцев — их рытье слишком дорого станет. А застойная вода в ямах — испорченная и омерзительная на вкус, пить ее опасно; колодцы пришлось бы укреплять цементом, на что ушла бы прорва денег, — все предприятия по его производству строго опекает церковь, и стоимость цемента мало кому доступна. Разумеется, производство этого материала, столь удобного для быстрого возведения укреплений, лимитировали неспроста. Страна знавала столько мятежей, что даже римские папы научились осторожности.
Пристально вглядываясь в дорогу, Джесс различил сверкание то ли воды, то ли льда. Рука потянулась к рычагу реверса и тормозам. «Маргарет» остановилась на середине мостика. На парапете красовался запрет проезда тяжелому транспорту, но немногие буксировщики обращали внимание на подобные знаки, особенно после сумерек. Джесс нагнулся и достал из-под парового котла шланг в массивном металлическом кожухе и швырнул его конец с моста. Лед с треском проломился, забулькала засасываемая вода, а из воздушных клапанов повалил пар. Работа была завершена в считанные минуты. «Маргарет» и без этого благополучно доехала бы до Пула, но любой буксировщик, который не даром ест свой хлеб, спокоен лишь тогда, когда цистерны наполнены почти до края. Особенно в ночное время, при постоянной угрозе нападения. Теперь парокат был готов — если понадобится — к долгому и изнурительному бегству от погони.
Джесс втащил обратно шланг и вынул из тендера ходовые лампы. Две он повесил по обе стороны от парового котла, две над передней осью, затем открыл вентили, чтобы в них поступал карбид, всякий раз снимая стеклянную переднюю заслонку и принюхиваясь, не пахнет ли ацетиленом. В ярких секторах белого отчетливого лампового света на дороге перед локомобилем заблестели кристаллики льда. Джесс снова тронулся в путь.
Холод был чувствительный, несколько градусов ниже нуля, а ночной мороз только-только разыгрывается. Наступал тот этап поездки, когда начинаешь воспринимать холод как своего личного врага. Он берет тебя за горло, когтит спину — и с этим мерзавцем приходится бороться постоянно, всем телом и всем сознанием. Человек может оцепенеть от холода, замерзнуть прямо на площадке машиниста, уже не замечая, что огонь в топке угасает, давление пара падает и следует подбросить угля. Такое случалось, и не раз: на дорогах подобным образом погибло немало буксировщиков. Никто от этого не застрахован.
«Леди Маргарет» размеренно неслась вперед; ветер завывал на пустошах. Там, где они кончались, были дома и домики Пула, сгрудившиеся за мощными крепостными стенами и рвом с водой. На стенах горели факелы — на пустынной равнине их свет был виден за много миль. «Маргарет» неуклонно приближалась к ряду помигивающих огней. Возле Западных ворот Джесс крутанул тормозное колесо и ругнулся. В слабом свете факелов из-за стен вытягивалась бесконечная вереница машин: «буррели», «эвлинги», «клейтоны» и «фаулеры», — и каждый локомобиль с длиннющим поездом. Между ними сновали приставы; в воздух поднимались клубы пара; многие машины приглушенно сопели. «Леди Маргарет» замедлила ход, выталкивая облачка пара, словно запыхавшись на морозе, и пристроилась за десятисильным «фаулером», раскрашенным в цвета «Мёрчент Эдвенчерерс».
Джесс оказался всего в пятидесяти ярдах от ворот, но пробка грозила рассосаться в лучшем случае через час — лишь тогда все машины выедут из города и освободят проезд. Шуму-то, шуму: машины ревут, водители орут, городские чиновники ругаются, регулировщики огрызаются. А рядом с огромными колесами снуют ватаги «папских ангелов», распевая псалмы и тыча всем и каждому кружку для пожертвований. Джесс помахал обалдевшему от гама констеблю. Тот в ответ потряс алебардой, метнул взгляд в сторону груза «Леди Маргарет» и расплылся в улыбке.
— Что, приятель, опять везешь благословение от епископа Блейза?
Джесс крикнул, что так оно и есть; в это время стоящий рядом «фаулер» несколько раз оглушительно свистнул.
— А ну-ка прекрати! — проорал полицейский. — Чего тебе не терпится — какой такой срочный груз?
Водитель — коротышка в пальто, обмотанный длинным шарфом — выплюнул на землю бычок и язвительно рявкнул:
— Вустрицы для ихнего святейшества. Сегодня вроде как Рим думают спалить…
История о том, как римский папа Орландо ужинал устрицами, а тем временем наемные солдаты подвергали разграблению Флоренцию, уже вошла в легенду.
— Еще раз вякнешь об этом, — в бешенстве выкрикнул констебль, — и вообще перед тобой ворота закрою. Околачивайся всю ночь на пустошах — пусть разбойнички тебя пообчистят. А теперь живо кати свою жестянку, давай-давай!..
«Фаулер» без повторного приглашения быстро юркнул в образовавшуюся между машинами брешь. Джесс устремился за ним. Пришлось целую вечность маневрировать и хвататься за свисток, прежде чем его поезд миновал узкую горловину ворот и покатил по главной улице Пула.
«Стрэнджу и сыновьям» принадлежал таможенный склад для товаров, необлагаемых пошлиной, — поблизости от старинного здания таможенной службы. «Маргарет» пришлось пробираться к нему между грудами товаров, наваленных на погрузочных площадках набережной. Для этой поры в доках было чрезвычайно оживленно. Джесс проехал мимо шотландского угольщика, большого германского грузовоза, потом — французского, мимо судна из Нового Света (судя по широким обводам — бывшего невольничьего), а также красавца — шведского клипера, еще не спустившего паруса; мимо «Гронингена» — потрепанного датского кораблика, на котором, как Джессу было известно, сохранились несуразные ртутные паровые котлы. Он подогнал поезд к складскому помещению своей фирмы с часовым опозданием.
Обратный груз уже подготовили; Джесс с облегчением избавился от вагонов, отдал накладную служащему и прицепил новый состав. По привычке тщательно проверив, хорошо ли увязан груз, он прибавил пару и выехал с территории доков.
Холод успел пробрать его до костей, а окна трактиров так манили теплом, выпивкой, горячей едой… Но нет, сегодня «Маргарет» в Пу-ле не заночует. Время шло к восьми. Ворчливый констебль распахнул ворота крепостной стены, и Джесс выехал из города и покатил по безлюдной дороге, Луна стояла уже высоко в безоблачном небе, мороз усилился.
Сперва медленный подъем в юго-западном направлении, вокруг пулской гавани, до развилки на Уэрхэм, где Джесс свернул влево на Дурноварию. И тут он дал «Маргарет» разгуляться, погнал по пустой дороге со скоростью двадцать миль в час. Доехал до Уэрхэма, взял трудный поворот у железнодорожного переезда; миновал Блэк-Бер, пересек по мосту Фром почти у места впадения в море. Потом снова вересковые пустоши, за ними Стобара, Слейп, Миддлбер, Нор-ден, пустынный и огромный, только ветер гуляет по улицам. Наконец впереди — справа, выше уровня дороги — задрожали огоньки, и вскоре «Маргарет» с грохотом въехала в Корвесгит — старинный перевалочный пункт на пути через Парбекское взгорье. Стоящий на холме четырехугольный замок Корф занимал командную высоту над дорогой. Из всех окон струился свет. Должно быть, властелин Парбека принимает в своей резиденции гостей по случаю Рождества.
Парокат обогнул холм и вскарабкался выше, к деревушке, пересек ее главную площадь — по колесам и полированным поверхностям корпуса скользнуло отражение шумной толпы у входа в трактир «Серая собака». Но прочь, дальше по главной улице, к пустошам — плоским, пустынным, где только ветер да звезды.
И вот дорога на Сванидж. Вконец окоченевший Джесс гнал от себя мысль, что «Маргарет» несется сквозь пустое пространство, шумно выдыхая пар во тьму, подобно проклятому Богом духу, навеки сосланному в ледяной ад. Теперь он обрадовался бы любому живому существу — даже разбойникам. Но ни-ко-го. Пронизывающий ветер, тьма… Он похлопывал руками в рукавицах, притоптывал ногами на площадке, таращился назад во тьму на высокие очертания груза на платформах, вилявших в хвосте, — их лампы едва поблескивали, словно были за тридевять земель. Джесс уже давно устал честить себя. И дураку понятно, что следовало остаться в Пуле, а с рассветом трогаться в путь. Но в тот вечер ему казалось, что не он управляет поездом, а кто-то чужой говорит, куда ему ехать.
Джесс впрыснул воду через устройство предварительного нагревания, подбросил угля в топку, снова впрыснул воду. В один прекрасный день пожирателей твердого топлива вчистую вытеснят машины с масляными двигателями. Такие машины уже разработаны, однако до практики дело не доходит — ждут окончательного вердикта папы римского. Может, он последует через год-другой, а может, никогда. Пути Вселенской Церкви неисповедимы, и пастве не по рылу вопрошать о ее намерениях.
Старый Илай поставил бы на машины масляные двигатели ни-чтоже сумняшеся, да еще посмеялся бы в рожи чернорясым, но его водители спасовали бы из страха перед неизбежным в этом случае отлучением от церкви. Что и говорить, тут фирма «Стрэндж и Сыновья» расшаркалась перед властью — ну да ей не привыкать. Джесс обнаружил, что, покуда «Маргарет» вскарабкивалась на новую гряду холмов, мысли опять вернулись к отцу. Странно, но ему почудилось, что сейчас он сумел бы рассказать старику все-все. Сейчас он бы с легкостью выложил все свои надежды и страхи… Да только поздно. Илай мертв, Илая больше нет. На него навалено шесть футов мокрой дорсетской глины. Неужели так от века в этом мире? Неужели люди всегда ощущают, как бесконечно много могли бы сказать друг другу только после того, когда становится уже поздно?
Справа показались тусклые огни Кингс-Хеда — дорожный знак надрывно скрипел, качаясь на ветру. Колеса «Маргарет» пошли юзом на обледенелом булыжнике, Джесс подвернул тормозное колесо и взял на себя рычаг реверса, чтобы поршни работали не с такой силой. Тут изрядно подморозило, местами дорога была прямо как стеклянная. И вот «Маргарет» устремилась с вершины холма к Сваниджу — прямехонько в свой рай. С резким свистом ветер стеганул мокрым снегом по ее передним огням.
Казалось, все крыши городка срослись в одну под слоем снега. Джесс снова дал свисток — между домами звук приобрел необычайную силу. Откуда-то вынырнула гурьба мальчишек, которые с гиком побежали за вагонами. Впереди был перекресток, горели огни гостиницы «Георг». Джесс направил локомобиль к въезду во двор гостиницы. Вот когда возникла нужда в помощнике — в огороженном пространстве пар сносило на машиниста, и маневр приходилось проделывать, считай, вслепую. Детишки исчезли так же внезапно, как появились. Он мягко потянул рычаг реверса и на малой скорости вкатил во двор. Грохот выхлопа заметался среди стен, но «Маргарет» аккуратно прошла между створками ворот и повернула, втягивая свой состав в просторный двор, рассчитанный на стоянку для дорожных поездов. Джесс пристроил состав между «гарреттом», шестисильным «клейтоном» и «шаттлвортом», поставил рычаг реверса в нейтральное положение и перекрыл регулятор. Громыхание машины наконец-то стихло.
Джесс потер лицо. Плечи припорошило снегом; он отряхнулся и, с усилием ворочая озябшим телом, спустился на землю, подпихнул бревна под колеса и потушил фонари. Во дворе гостиницы не было ни души, ветер завывал на крышах ближайших домов; паровой котел локомотива тихонько сопел. Джесс сбросил избыток пара, притушил огонь, чтобы тот теплился до утра, забрался на переднюю ось и накрыл трубу перевернутым ведром. Теперь «Маргарет» переночует безбедно. Он слегка отступил, бросил последний взгляд на все еще пышущий теплом корпус — от зольника исходило слабое мерцание, — подхватил рюкзак и направился к «Георгу».
Ему показали комнату и оставили одного. Джесс воспользовался рукомойником, вымыл лицо и руки и вышел из гостиницы. На расстоянии нескольких ярдов из окон пивной сквозь нарисованные занавески просачивался малиновый свет. Вывеска приглашала в трактир «Морская дева». В задней комнате стоял гомон, висел густой табачный дым. «Морская дева» была пивной для буксировщиков; Джесс сразу увидел своих знакомых: Тома Скиннера из Пауэрстока, Джеффа Холроида из Уэй-Маута, обоих сыновей старика Серджантсона. Новости путешествуют по дорогам на всех парах, — вот и сейчас ребята обступили Джесса и заговорили наперебой. По дороге к стойке он сыпал ответами. Да, с отцом приключился внезапный удар; нет, прожил после этого недолго. Уже на следующий день, в пять вечера… Он достал бумажник, сделал заказ, взял пинту эля и двойное виски. Раскаленная кочерга, для подогрева пива опущенная в высокую кружку с крышкой, расплескала белую пену. Виски обожгло горло и вышибло слезу. Дорожной усталости как не бывало; Джесс вытянул ноги к огню и посасывал пиво, чувствуя, как тепло приливает к бедрам, охватывает живот. Однако в сознании еще догромыхивал «буррель», а пальцы не забывали тряский руль. Успеется поговорить и порасспросить, сначала надобно обогреться. Мужчине согреться — первейшее дело.
Вышло так, что она пересекла комнату, остановилась за его спиной и заговорила, и только тогда он обнаружил ее присутствие. Он бросил тереть руки и неуклюже выпрямился, вдруг ощутив как помеху свою рослость и массивность.
— Привет, Джесс…
Знает ли она? Эта мысль всегда была тут как тут. Все годы, что прошли с тех пор, как он окрестил локомотив женским именем; тогда она была глупой девчушкой, голенастой и глазастой, но «Леди» — это в ее честь. Это ее образ неотвязно преследовал его, подростка, душными ночами, это ее аромат чудился ему среди садовых цветов. Когда Илай заключил то дикое пари, Джесс сидел на паровике и как дурачок захлебывался слезами, потому что «Маргарет» спасовала перед последним подъемом, не выиграла пятидесяти золотых гиней для папаши и уронила имя той, в чью честь была названа. Теперь уже нет той девчушки; она глядит на него, моргая, с лукавой усмешкой на губах, темно-русые волосы блестят в свете ламп…
— Добрый вечер, Маргарет, — пробормотал он в ответ.
Она принесла ужин, села рядышком и не встала, пока он не поел. От этого у него сперло дыхание в груди, пришлось силой напомнить себе, что ничего это не значит. Ведь не каждую неделю у человека умирает родитель. На шее Маргарет носила узкий обруч со светло-голубым камушком; при разговоре она имела привычку непрестанно крутить его. Пальцы у нее были тонкие, ногти плоские и блестящие, костяшки широкие, как у мальчишки. Джесс следил, как она прикасалась к своим волосам, смахивала сигаретный пепел на чайное блюдце. Ему было нетрудно вообразить, как эти руки занимаются уборкой, чисткой, метут и стирают пыль, будто по волшебству вносят в дом тепло и нежность…
Она полюбопытствовала, что он везет. Всегда спрашивает. Отвечая, Джесс называл локомотив, как и прочие буксировщики, усеченным именем — «Леди». И снова он задался вопросом: разглядывала ли она хоть раз локомотив? Сообразила ли, что это за «Леди Маргарет»? Придала ли этому хоть малейшее значение?.. Потом она принесла новую порцию выпивки, сказала, что это за счет хозяина, и добавила, что ей пора вернуться за стойку, но они еще увидятся.
Сквозь пелену он наблюдал, как она смеется с посетителями. И смех у нее был особенный — что-то вроде глухого фырканья, при котором верхняя губа подскакивала, обнажая зубки, а глаза тем временем насмешливо наблюдали за собеседником. Официантка из нее вышла что надо, это уж точно; ее отец, бывший доставщик, двадцать лет держит это заведение. Его супруга скончалась пару сезонов назад, остальные дочери повыскакивали замуж и уехали, а Маргарет вот осталась. Она умеет обойтись деликатно, если встречает тонкую душу; по крайней мере так о ней отзываются буксировщики. Все равно это безрассудство — держать пивную, та еще работенка. Семь дней в неделю не знать ни покоя, ни отдыха: скрести, вычищать, штопать да шить, стряпать… Впрочем, для самой тяжелой утренней ра боты есть наемная служанка. Сверх этого Джесс знал о Маргарет немало, чуть ли не все. Знал размер ее обуви и то, что день рождения в мае; знал, что талия у нее двадцать четыре дюйма, а любит она «Шанель», и есть у нее пес по кличке Джо. Знал он и то, что она поклялась никогда не выходить замуж; по ее словам, в «Морской деве» она столько на мужиков нагляделась, столько про них разузнала, что только тот, кто способен выложить на стойку пять тысяч наличными, вправе рассчитывать на ее покорность, но не на большее. Ей в жизни не встретить парня, который выложит хотя бы половину, так что оградила она себя лучше не придумаешь… А может, и не говорила она такого, чего не наплетут деревенские кумушки, да и буксировщики промеж себя языками полощут не хуже прачек.
Иногда он до того настырно канючил, что его брали на локомобиль, идущий на юг, до Пула или до Боурн-Маута — через Бридпорт и Уэй-Маут, или же на запад — в Иску, в Линдинис. Однажды он доехал до самого Лондониума, побывал и в Камулодунуме — опять-таки на северо-востоке. «Буррели», «клейтоны» или «фоденсы» лихо пожирали мили, и было несказанно приятно сидеть поверх груза на какой-нибудь платформе в хвосте одного из этих видавших виды по ездов; оттуда казалось, что до посвистывающего и поплевывающего паром локомобиля не меньше полумили. Джесс опрометью мчался к сборщикам дорожной пошлины, расплачивался с ними и задерживался, чтобы помочь им спустить за поездом полосатый красно-белый шлагбаум, а потом на ходу вскакивал на подножку последнего вагона. Ему помнился лязг множества колес, густые клубы пыли, которая поднималась из разбитой колеи. Слой пыли лежал на обочинах и на ближайших живых изгородях, и дороги казались белыми шрамами на лице земли. А какие диковинные ночи он проводил вдали от дома, сидя молчком где-нибудь в уголке таверны, покамест отец бражничал! Порой у Илая случались припадки хандры, тогда он подзатыльниками отсылал сына наверх — спать; в хорошем же расположении духа он становился говорлив, засиживался допоздна, травил байки про то, как он сам был мальчишкой и как у тогдашних локомобилей впереди, перед паровым котлом, были оглобли, в которые впрягали-де лошадей. В восемь лет Джесс уже работал тормозным кондуктором, а в десять ему позволяли управлять локомобилем во время поездок на небольшие расстояния. Когда его наконец отослали в школу, то это было целой трагедией.
Знать бы, что думал Илай, посылая его учиться. Должно быть, родитель сказал что-то вроде: «Пущай поднаберется знанья. Это, скажу я вам, штука не без надобности…» Джесс хорошо помнил свои ощущения — как он бродил по саду за домом, глядя на гнущиеся под тяжестью мирабели ветки старых деревьев, приземистых и разлапистых, лазить по ним было одно удовольствие. А яблок-то, яблок — и бремлиевка, и лейновка, и хейливские оранжевые; груши Коммодор висят словно толстокожие бомбочки на фоне стен нежного колера — благодаря сентябрьскому солнышку. Прежде Джесс всегда помогал снимать урожай в саду, а теперь вот — баста. Его братья научились читать, писать и считать в крохотной деревенской школе, на том и закончилось их образование; а Джесса отправили сперва в Шерборн, потом в колледж старинного университетского города. Он прилежно изучал языки и естественные науки и справлялся неплохо; однако ему постоянно было как-то не по себе. Только годы спустя он сообразил, чего ему не хватало — руки тосковали по смазанной стали, ноздри маялись без запаха локомобильного пара. Он собрал пожитки, вернулся домой и стал работать простым буксировщиком, на что Илай ни слова не сказал. Ни похвалы, ни ругани. Джесс тряхнул головой. Подсознательно он всегда точно знал, к чему у него душа лежит. Он был прирожденным буксировщиком — подобно Дико-ну, подобно Тому, подобно старому Илаю. В этом заключалось все, и этого для него было вполне достаточно.
«Маргарет» взяла подъем и покатила вниз по склону. Джесс посмотрел на продолговатое стеклянное окошко прибора, почти инстинктивно прикрыл форсунку и впрыснул воду в паровой котел. У локомобиля длинная рама — значит, следует быть предельно осторожным при езде под гору. Если в этот момент в цилиндре окажется мало воды, наклон вперед может оголить верхушку огневой коробки и тогда расплавится находящаяся там заслонка. На любом парокате имеется запасная, но прилаживать ее — та еще работенка. Надо загасить огонь, вползти в пышущую жаром топку и в темноте целую вечность шарить руками над собой. В свое время, подобно всем новичкам, Джесс спалил немало заслонок, и это навеки приучило его не оголять верх огневой коробки. Однако переборщить тоже опасно: чуть поднимешь воду выше чем следует, и она доплеснется до паровых отверстий; тогда водителя ошпарит облако брызг. И такое с ним уже случалось.
Он прикрутил вентиль, шипение форсунки стихло. «Маргарет», наращивая скорость, загрохотала вниз по склону. Джесс потянул назад рычаг реверса, для контроля за составом чуть прижал тормоза; ухо зафиксировало новый тон в работе машины — локомобиль миновал впадину и снова пошел вверх, и Джесс опять прибавил пару. Он знал каждую пядь этой дороги, как и положено всякому клас-. сному водителю.
Одинокий огонек подсказал, что впереди Вул. «Маргарет» пронзительно крикнула, предупреждая городишко о своем приближении, и загрохотала между домиками с закрытыми ставнями. Дальше дорога была прямая как стрела — по вересковым пустошам до самого Пула. Через час он окажется у городских ворот, примерно полчаса добираться до набережной. Только бы не было пробок на дорогах… Зябли руки, холод пробирал все сильнее.
Джесс посмотрел направо и налево. Стемнело окончательно, и Великие Пустоши тонули в кромешной мгле. Где-то вдалеке он видел или это только казалось? — блуждающий огонек, будто мечущийся над каким-нибудь вонючим болотцем под завывание ледяного ветра. Джесс прислушивался к ровному пыхтению «бурреля», и в его сознании уже не впервые возник образ корабля. «Леди Маргарет» островочек света и тепла — движется меж пустынных горизонтов, подобно кораблю, который пересекает бесконечный и враждебный океан.
На дворе двадцатый век — век разума, однако, по мнению людей, пустоши по-прежнему населены нечистой силой. Боятся волков-оборотней и ведьм, призраков и злых гномов, ну и, конечно, разбойников… Джесс криво усмехнулся. Дикон обозвал их «норманнскими выродками». А что, не так уж далеко от истины. Ведь говорят, они и в самом деле потомки норманнов, но в католической Англии спустя почти тысячу лет после норманнского завоевания линии потомков норманнов, саксов и первых жителей этой земли — кельтов — безнадежно перепутались. Существующие различия обозначены более или менее произвольно, введены несколько веков назад исходя из расовых теорий великого Гизевиуса. Большинство людей хоть немного, но владеют сразу пятью господствующими в стране языками: французским, на котором говорят представители правящих классов; латинским — языком церкви; современным английским — языком купцов и предпринимателей; устаревшим среднеанглийским и кельтским языком простолюдинов. Разумеется, есть и другие языки: гаэльский, корнуоллский и уэльский. Эти три языка бережно лелеет церковь, хотя их употребление сошло на нет уже много столетий на зад. Зато это способствует раздроблению страны, установлению языковых барьеров наряду с классовыми. Политика Рима издавна основывалась, пусть и неофициально, на принципе «разделяй и властвуй».
Вокруг самих разбойников роились легенды. На юго-востоке с незапамятных времен не переводились пешие грабители — занимались контрабандой, поворовывали, грабили дорожные поезда. Обычно, хотя не без исключений, они избегали убийств. В течение нескольких лет больше, чем другим доставалось буксировщикам. Джесс помнил, как в одну темную ночь «Леди Маргарет» приползла домой, и водитель, раненный стрелой самострела, свалился замертво. Половина поезда была охвачена огнем; старик Илай изрыгал угрозы и проклятья. Прибыли войска аж из Сорвиодунума, в течение нескольких дней прочесывали пустоши… Напрасно. Банда на время разбежалась. Если предположения Илая были верны, то разбойники затаились по домам, превратившись опять в добропорядочных и богобоязненных граждан. Хоть бы что нашли на пустошах — ни следа от пресловутых бандитских укрепленных лагерей, о которых деревенские кумушки все уши прожужжали.
Окоченевший Джесс еще раз подбросил угля в топку. На «Маргарет» ружей не имеется: если нагрянут разбойники и если тебе жизнь дорога, лучше не сопротивляться. Вывернуться можно разве что с помощью хитрости — у Илая на сей счет были свои соображения, хотя ему и не довелось опробовать их. Джесс стиснул губы. Нагрянут так нагрянут, но как бы им не подавиться отнятым у фирмы Стрэнджа. В сегодняшней Англии водить дорожные поезда — ремесло не для слабаков.
Примерно через милю будет переезд через речушку, приток Фрома. На этой дороге именно там разбойники останавливаются для пополнения запасов воды. На болотистых пустошах нет колодцев — их рытье слишком дорого станет. А застойная вода в ямах — испорченная и омерзительная на вкус, пить ее опасно; колодцы пришлось бы укреплять цементом, на что ушла бы прорва денег, — все предприятия по его производству строго опекает церковь, и стоимость цемента мало кому доступна. Разумеется, производство этого материала, столь удобного для быстрого возведения укреплений, лимитировали неспроста. Страна знавала столько мятежей, что даже римские папы научились осторожности.
Пристально вглядываясь в дорогу, Джесс различил сверкание то ли воды, то ли льда. Рука потянулась к рычагу реверса и тормозам. «Маргарет» остановилась на середине мостика. На парапете красовался запрет проезда тяжелому транспорту, но немногие буксировщики обращали внимание на подобные знаки, особенно после сумерек. Джесс нагнулся и достал из-под парового котла шланг в массивном металлическом кожухе и швырнул его конец с моста. Лед с треском проломился, забулькала засасываемая вода, а из воздушных клапанов повалил пар. Работа была завершена в считанные минуты. «Маргарет» и без этого благополучно доехала бы до Пула, но любой буксировщик, который не даром ест свой хлеб, спокоен лишь тогда, когда цистерны наполнены почти до края. Особенно в ночное время, при постоянной угрозе нападения. Теперь парокат был готов — если понадобится — к долгому и изнурительному бегству от погони.
Джесс втащил обратно шланг и вынул из тендера ходовые лампы. Две он повесил по обе стороны от парового котла, две над передней осью, затем открыл вентили, чтобы в них поступал карбид, всякий раз снимая стеклянную переднюю заслонку и принюхиваясь, не пахнет ли ацетиленом. В ярких секторах белого отчетливого лампового света на дороге перед локомобилем заблестели кристаллики льда. Джесс снова тронулся в путь.
Холод был чувствительный, несколько градусов ниже нуля, а ночной мороз только-только разыгрывается. Наступал тот этап поездки, когда начинаешь воспринимать холод как своего личного врага. Он берет тебя за горло, когтит спину — и с этим мерзавцем приходится бороться постоянно, всем телом и всем сознанием. Человек может оцепенеть от холода, замерзнуть прямо на площадке машиниста, уже не замечая, что огонь в топке угасает, давление пара падает и следует подбросить угля. Такое случалось, и не раз: на дорогах подобным образом погибло немало буксировщиков. Никто от этого не застрахован.
«Леди Маргарет» размеренно неслась вперед; ветер завывал на пустошах. Там, где они кончались, были дома и домики Пула, сгрудившиеся за мощными крепостными стенами и рвом с водой. На стенах горели факелы — на пустынной равнине их свет был виден за много миль. «Маргарет» неуклонно приближалась к ряду помигивающих огней. Возле Западных ворот Джесс крутанул тормозное колесо и ругнулся. В слабом свете факелов из-за стен вытягивалась бесконечная вереница машин: «буррели», «эвлинги», «клейтоны» и «фаулеры», — и каждый локомобиль с длиннющим поездом. Между ними сновали приставы; в воздух поднимались клубы пара; многие машины приглушенно сопели. «Леди Маргарет» замедлила ход, выталкивая облачка пара, словно запыхавшись на морозе, и пристроилась за десятисильным «фаулером», раскрашенным в цвета «Мёрчент Эдвенчерерс».
Джесс оказался всего в пятидесяти ярдах от ворот, но пробка грозила рассосаться в лучшем случае через час — лишь тогда все машины выедут из города и освободят проезд. Шуму-то, шуму: машины ревут, водители орут, городские чиновники ругаются, регулировщики огрызаются. А рядом с огромными колесами снуют ватаги «папских ангелов», распевая псалмы и тыча всем и каждому кружку для пожертвований. Джесс помахал обалдевшему от гама констеблю. Тот в ответ потряс алебардой, метнул взгляд в сторону груза «Леди Маргарет» и расплылся в улыбке.
— Что, приятель, опять везешь благословение от епископа Блейза?
Джесс крикнул, что так оно и есть; в это время стоящий рядом «фаулер» несколько раз оглушительно свистнул.
— А ну-ка прекрати! — проорал полицейский. — Чего тебе не терпится — какой такой срочный груз?
Водитель — коротышка в пальто, обмотанный длинным шарфом — выплюнул на землю бычок и язвительно рявкнул:
— Вустрицы для ихнего святейшества. Сегодня вроде как Рим думают спалить…
История о том, как римский папа Орландо ужинал устрицами, а тем временем наемные солдаты подвергали разграблению Флоренцию, уже вошла в легенду.
— Еще раз вякнешь об этом, — в бешенстве выкрикнул констебль, — и вообще перед тобой ворота закрою. Околачивайся всю ночь на пустошах — пусть разбойнички тебя пообчистят. А теперь живо кати свою жестянку, давай-давай!..
«Фаулер» без повторного приглашения быстро юркнул в образовавшуюся между машинами брешь. Джесс устремился за ним. Пришлось целую вечность маневрировать и хвататься за свисток, прежде чем его поезд миновал узкую горловину ворот и покатил по главной улице Пула.
«Стрэнджу и сыновьям» принадлежал таможенный склад для товаров, необлагаемых пошлиной, — поблизости от старинного здания таможенной службы. «Маргарет» пришлось пробираться к нему между грудами товаров, наваленных на погрузочных площадках набережной. Для этой поры в доках было чрезвычайно оживленно. Джесс проехал мимо шотландского угольщика, большого германского грузовоза, потом — французского, мимо судна из Нового Света (судя по широким обводам — бывшего невольничьего), а также красавца — шведского клипера, еще не спустившего паруса; мимо «Гронингена» — потрепанного датского кораблика, на котором, как Джессу было известно, сохранились несуразные ртутные паровые котлы. Он подогнал поезд к складскому помещению своей фирмы с часовым опозданием.
Обратный груз уже подготовили; Джесс с облегчением избавился от вагонов, отдал накладную служащему и прицепил новый состав. По привычке тщательно проверив, хорошо ли увязан груз, он прибавил пару и выехал с территории доков.
Холод успел пробрать его до костей, а окна трактиров так манили теплом, выпивкой, горячей едой… Но нет, сегодня «Маргарет» в Пу-ле не заночует. Время шло к восьми. Ворчливый констебль распахнул ворота крепостной стены, и Джесс выехал из города и покатил по безлюдной дороге, Луна стояла уже высоко в безоблачном небе, мороз усилился.
Сперва медленный подъем в юго-западном направлении, вокруг пулской гавани, до развилки на Уэрхэм, где Джесс свернул влево на Дурноварию. И тут он дал «Маргарет» разгуляться, погнал по пустой дороге со скоростью двадцать миль в час. Доехал до Уэрхэма, взял трудный поворот у железнодорожного переезда; миновал Блэк-Бер, пересек по мосту Фром почти у места впадения в море. Потом снова вересковые пустоши, за ними Стобара, Слейп, Миддлбер, Нор-ден, пустынный и огромный, только ветер гуляет по улицам. Наконец впереди — справа, выше уровня дороги — задрожали огоньки, и вскоре «Маргарет» с грохотом въехала в Корвесгит — старинный перевалочный пункт на пути через Парбекское взгорье. Стоящий на холме четырехугольный замок Корф занимал командную высоту над дорогой. Из всех окон струился свет. Должно быть, властелин Парбека принимает в своей резиденции гостей по случаю Рождества.
Парокат обогнул холм и вскарабкался выше, к деревушке, пересек ее главную площадь — по колесам и полированным поверхностям корпуса скользнуло отражение шумной толпы у входа в трактир «Серая собака». Но прочь, дальше по главной улице, к пустошам — плоским, пустынным, где только ветер да звезды.
И вот дорога на Сванидж. Вконец окоченевший Джесс гнал от себя мысль, что «Маргарет» несется сквозь пустое пространство, шумно выдыхая пар во тьму, подобно проклятому Богом духу, навеки сосланному в ледяной ад. Теперь он обрадовался бы любому живому существу — даже разбойникам. Но ни-ко-го. Пронизывающий ветер, тьма… Он похлопывал руками в рукавицах, притоптывал ногами на площадке, таращился назад во тьму на высокие очертания груза на платформах, вилявших в хвосте, — их лампы едва поблескивали, словно были за тридевять земель. Джесс уже давно устал честить себя. И дураку понятно, что следовало остаться в Пуле, а с рассветом трогаться в путь. Но в тот вечер ему казалось, что не он управляет поездом, а кто-то чужой говорит, куда ему ехать.
Джесс впрыснул воду через устройство предварительного нагревания, подбросил угля в топку, снова впрыснул воду. В один прекрасный день пожирателей твердого топлива вчистую вытеснят машины с масляными двигателями. Такие машины уже разработаны, однако до практики дело не доходит — ждут окончательного вердикта папы римского. Может, он последует через год-другой, а может, никогда. Пути Вселенской Церкви неисповедимы, и пастве не по рылу вопрошать о ее намерениях.
Старый Илай поставил бы на машины масляные двигатели ни-чтоже сумняшеся, да еще посмеялся бы в рожи чернорясым, но его водители спасовали бы из страха перед неизбежным в этом случае отлучением от церкви. Что и говорить, тут фирма «Стрэндж и Сыновья» расшаркалась перед властью — ну да ей не привыкать. Джесс обнаружил, что, покуда «Маргарет» вскарабкивалась на новую гряду холмов, мысли опять вернулись к отцу. Странно, но ему почудилось, что сейчас он сумел бы рассказать старику все-все. Сейчас он бы с легкостью выложил все свои надежды и страхи… Да только поздно. Илай мертв, Илая больше нет. На него навалено шесть футов мокрой дорсетской глины. Неужели так от века в этом мире? Неужели люди всегда ощущают, как бесконечно много могли бы сказать друг другу только после того, когда становится уже поздно?
Справа показались тусклые огни Кингс-Хеда — дорожный знак надрывно скрипел, качаясь на ветру. Колеса «Маргарет» пошли юзом на обледенелом булыжнике, Джесс подвернул тормозное колесо и взял на себя рычаг реверса, чтобы поршни работали не с такой силой. Тут изрядно подморозило, местами дорога была прямо как стеклянная. И вот «Маргарет» устремилась с вершины холма к Сваниджу — прямехонько в свой рай. С резким свистом ветер стеганул мокрым снегом по ее передним огням.
Казалось, все крыши городка срослись в одну под слоем снега. Джесс снова дал свисток — между домами звук приобрел необычайную силу. Откуда-то вынырнула гурьба мальчишек, которые с гиком побежали за вагонами. Впереди был перекресток, горели огни гостиницы «Георг». Джесс направил локомобиль к въезду во двор гостиницы. Вот когда возникла нужда в помощнике — в огороженном пространстве пар сносило на машиниста, и маневр приходилось проделывать, считай, вслепую. Детишки исчезли так же внезапно, как появились. Он мягко потянул рычаг реверса и на малой скорости вкатил во двор. Грохот выхлопа заметался среди стен, но «Маргарет» аккуратно прошла между створками ворот и повернула, втягивая свой состав в просторный двор, рассчитанный на стоянку для дорожных поездов. Джесс пристроил состав между «гарреттом», шестисильным «клейтоном» и «шаттлвортом», поставил рычаг реверса в нейтральное положение и перекрыл регулятор. Громыхание машины наконец-то стихло.
Джесс потер лицо. Плечи припорошило снегом; он отряхнулся и, с усилием ворочая озябшим телом, спустился на землю, подпихнул бревна под колеса и потушил фонари. Во дворе гостиницы не было ни души, ветер завывал на крышах ближайших домов; паровой котел локомотива тихонько сопел. Джесс сбросил избыток пара, притушил огонь, чтобы тот теплился до утра, забрался на переднюю ось и накрыл трубу перевернутым ведром. Теперь «Маргарет» переночует безбедно. Он слегка отступил, бросил последний взгляд на все еще пышущий теплом корпус — от зольника исходило слабое мерцание, — подхватил рюкзак и направился к «Георгу».
Ему показали комнату и оставили одного. Джесс воспользовался рукомойником, вымыл лицо и руки и вышел из гостиницы. На расстоянии нескольких ярдов из окон пивной сквозь нарисованные занавески просачивался малиновый свет. Вывеска приглашала в трактир «Морская дева». В задней комнате стоял гомон, висел густой табачный дым. «Морская дева» была пивной для буксировщиков; Джесс сразу увидел своих знакомых: Тома Скиннера из Пауэрстока, Джеффа Холроида из Уэй-Маута, обоих сыновей старика Серджантсона. Новости путешествуют по дорогам на всех парах, — вот и сейчас ребята обступили Джесса и заговорили наперебой. По дороге к стойке он сыпал ответами. Да, с отцом приключился внезапный удар; нет, прожил после этого недолго. Уже на следующий день, в пять вечера… Он достал бумажник, сделал заказ, взял пинту эля и двойное виски. Раскаленная кочерга, для подогрева пива опущенная в высокую кружку с крышкой, расплескала белую пену. Виски обожгло горло и вышибло слезу. Дорожной усталости как не бывало; Джесс вытянул ноги к огню и посасывал пиво, чувствуя, как тепло приливает к бедрам, охватывает живот. Однако в сознании еще догромыхивал «буррель», а пальцы не забывали тряский руль. Успеется поговорить и порасспросить, сначала надобно обогреться. Мужчине согреться — первейшее дело.
Вышло так, что она пересекла комнату, остановилась за его спиной и заговорила, и только тогда он обнаружил ее присутствие. Он бросил тереть руки и неуклюже выпрямился, вдруг ощутив как помеху свою рослость и массивность.
— Привет, Джесс…
Знает ли она? Эта мысль всегда была тут как тут. Все годы, что прошли с тех пор, как он окрестил локомотив женским именем; тогда она была глупой девчушкой, голенастой и глазастой, но «Леди» — это в ее честь. Это ее образ неотвязно преследовал его, подростка, душными ночами, это ее аромат чудился ему среди садовых цветов. Когда Илай заключил то дикое пари, Джесс сидел на паровике и как дурачок захлебывался слезами, потому что «Маргарет» спасовала перед последним подъемом, не выиграла пятидесяти золотых гиней для папаши и уронила имя той, в чью честь была названа. Теперь уже нет той девчушки; она глядит на него, моргая, с лукавой усмешкой на губах, темно-русые волосы блестят в свете ламп…
— Добрый вечер, Маргарет, — пробормотал он в ответ.
Она принесла ужин, села рядышком и не встала, пока он не поел. От этого у него сперло дыхание в груди, пришлось силой напомнить себе, что ничего это не значит. Ведь не каждую неделю у человека умирает родитель. На шее Маргарет носила узкий обруч со светло-голубым камушком; при разговоре она имела привычку непрестанно крутить его. Пальцы у нее были тонкие, ногти плоские и блестящие, костяшки широкие, как у мальчишки. Джесс следил, как она прикасалась к своим волосам, смахивала сигаретный пепел на чайное блюдце. Ему было нетрудно вообразить, как эти руки занимаются уборкой, чисткой, метут и стирают пыль, будто по волшебству вносят в дом тепло и нежность…
Она полюбопытствовала, что он везет. Всегда спрашивает. Отвечая, Джесс называл локомотив, как и прочие буксировщики, усеченным именем — «Леди». И снова он задался вопросом: разглядывала ли она хоть раз локомотив? Сообразила ли, что это за «Леди Маргарет»? Придала ли этому хоть малейшее значение?.. Потом она принесла новую порцию выпивки, сказала, что это за счет хозяина, и добавила, что ей пора вернуться за стойку, но они еще увидятся.
Сквозь пелену он наблюдал, как она смеется с посетителями. И смех у нее был особенный — что-то вроде глухого фырканья, при котором верхняя губа подскакивала, обнажая зубки, а глаза тем временем насмешливо наблюдали за собеседником. Официантка из нее вышла что надо, это уж точно; ее отец, бывший доставщик, двадцать лет держит это заведение. Его супруга скончалась пару сезонов назад, остальные дочери повыскакивали замуж и уехали, а Маргарет вот осталась. Она умеет обойтись деликатно, если встречает тонкую душу; по крайней мере так о ней отзываются буксировщики. Все равно это безрассудство — держать пивную, та еще работенка. Семь дней в неделю не знать ни покоя, ни отдыха: скрести, вычищать, штопать да шить, стряпать… Впрочем, для самой тяжелой утренней ра боты есть наемная служанка. Сверх этого Джесс знал о Маргарет немало, чуть ли не все. Знал размер ее обуви и то, что день рождения в мае; знал, что талия у нее двадцать четыре дюйма, а любит она «Шанель», и есть у нее пес по кличке Джо. Знал он и то, что она поклялась никогда не выходить замуж; по ее словам, в «Морской деве» она столько на мужиков нагляделась, столько про них разузнала, что только тот, кто способен выложить на стойку пять тысяч наличными, вправе рассчитывать на ее покорность, но не на большее. Ей в жизни не встретить парня, который выложит хотя бы половину, так что оградила она себя лучше не придумаешь… А может, и не говорила она такого, чего не наплетут деревенские кумушки, да и буксировщики промеж себя языками полощут не хуже прачек.