Робертс Кит. Павана

Кит Робертс
Павана

ПРОЛОГ

   Теплым июльским вечером 1588 года в Лондоне в гринвичском королевском дворце лежала на смертном одре женщина — пули убийцы засели у нее в груди и животе. Смерть похитила все ее величие: черты лица исказились, губы посинели. Но отзвук ее последнего хрипа потряс полмира. Ибо в могилу сошла сама Королева-Фея, Елизавета I, верховная владычица Англии…
   Ярости англичан не было предела. За неосторожное слово, даже шепотом произнесенное, можно было поплатиться головой. Одного туповатого юнца, благожелательно отозвавшегося о папе римском, толпа мигом разорвала на куски. Уже обобранные до нитки непомерными штрафами, еще втайне скорбящие о казненной шотландской королеве, еще лелеющие память о славных деньках мятежа единоверцев на севере, английские католики стали жертвами очередных погромов. Дабы оборониться от соотечественников, пришлось им браться за оружие, когда от вспыхнувшей в Вальсингаме искры заполыхала вся страна и повсюду сигнальные костры принялись перемигиваться со зловещими всполохами аутодафе.
   Весть пошла гулять по свету: не миновала ни Парижа, ни Рима, ни таинственной крепости Эскориал, где Филипп II не оставлял мысли прибрать к рукам Англию. Слух о том, что в стране брат пошел на брата, достиг грозных кораблей Армады, как раз огибающих мыс Лизард, чтобы соединиться на фламандском берегу с готовой к вторжению армией Пармы. Целые сутки, пока Медина-Сидония в раздумьи мерил шагами палубу «Сан-Мартина», судьба половины мира висела на волоске. Но вот он принял окончательное решение. Поочередно все галеоны и караки, все галеры и неуклюжие уркасы развернули носы на север в сторону английского берега. В сторону Гастингса и места давней битвы при Сантлахе, где судьба страны решалась несколько веков назад. В результате последовавших событий Филипп очутился на английском троне, а во Франции сторонники Гиза, окрыленные победами католиков по ту сторону Ла-Манша, свергли ослабленную династию Валуа. «Война Трех Генрихов» завершилась полным триумфом Священной лиги, и римско-католическая церковь вернула утерянную было безграничную власть.
   А победители своего не упустят. Коль скоро власть католической церкви стала незыблемой, то крепнущая нация британцев все силы обратила на службу папам: привела в покорность нидерландских протестантов, после продолжительных антилютеранских войн поставила на колени все германские города-государства. Поселенцы на североамериканских землях остались под властью испанцев. Капитан Кук водрузил над Австралией синий стяг Престола Петра.
   В самой же Англии на пространствах, где ветхая старина соседствовала с робкой новизной, где, словно в варварские времена, воздвигались сословные, национальные и языковые барьеры, по-прежнему процветали средневековые замки. Мили и мили непроходимых чащоб разделяли жителей новой эпохи. Одни упивались наступившими временами в уверенности, что сбылись их упования и восторжествовал Божий Промысел. Другие полагали, что сгустилась тьма средневековья и воспрянуло к жизни все вроде бы безвозвратно канувшее в прошлое, чего и вспоминать-то не хотелось. Леса заполнились медведями и дикими кошками, наглыми волками и злющими гномами.
   Над всем и всеми царила карающая и милующая папская десница — духовенство Воинствующей Церкви властвовало безраздельно. Однако к середине двадцатого столетия глухой ропот стал раздаваться все слышней. В который раз запахло бунтом…

ФИГУРА ПЕРВАЯ
«Леди Маргарет»

Дурновария, Англия, 1968 год.

   В назначенное утро предавали земле прах Илая Стрэнджа. Лишенный черных и пурпурных покровов гроб опускается в отверстую могилу; белые ленты скользят в ладонях могильщиков. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Земля принимает ей принадлежащее. Неподвижно стоящая в нескольких милях от кладбища «Леди Маргарет» взревела, пустив струю пара, и огласила окрестные холмы громовым ревом морского чудища.
   Уже в три часа дня в депо царил полумрак, напоминая о приближении ночи. Свет, сизый и тусклый, просачивался сквозь длинные световые люки, и поперечные балки крыши поблескивали, будто металлические ребра. Под ними томились в ожидании локомотивы: корпус каждого — в два человеческих роста, а кабины чуть не касаются потолка. Тут и там скользили блики света — отражения то ли хомутов парового котла, то ли звездчатого рельефного орнамента на маховике. Массивные ведущие колеса утопали в густой тени.
   В полумраке шагал мужчина. Он двигался уверенно, насвистывая сквозь зубы и постукивая подошвами ботинок об истертый кирпичный пол. На нем были джинсы и толстая фуфайка буксировщика с поднятым от холода воротником. На голову натянута шерстяная шапочка — когда-то красная, а теперь почерневшая и засаленная. Фонарь покачивался в его руке, и отблески света метались по темно-бордовым полосам на боках локомотивов.
   Он остановился у последнего в ряду локомотива, дотянулся до буксовой челюсти и повесил на нее фонарь. На мгновение застыл, любуясь здоровенными корпусами машин, безотчетно потер руки, вдохнул привычный ненавязчивый запах дыма и машинного масла. Затем взобрался по лесенке в незастекленную кабину и распахнул дверцы топки. Присел и принялся размеренно трудиться. Кочерга звякала о чугунные решетки, пар от дыхания вился у плеч. Растопка готовилась со всей тщательностью: сперва обрывки бумаги, потом сложенные крестиком щепки, наконец несколько лопат угля, брошенных ритмичными движениями из тендера. Поначалу пламя должно быть небольшим — в самый раз для холодного парового котла. Если сразу наддать жару, то расширение будет внезапным, пойдут трещины, начнутся протечки на изгибах воздуховодов — хлопот не оберешься. Такие могучие с виду локомотивы на самом деле капризны как дети: их надо ублажать, с ними надобно нянчиться, и только тогда они проявят всю свою силищу.
   Мужчина отложил лопату и склонился над зевом топки, разбрызгивая парафин из склянки. Теперь смоченный лоскут, спичка… Чирк — и затрещал огонек, вспыхнуло масло. Он затворил дверцы, повернул ручку регулятора, чтобы создать тягу. Выпрямившись, вытер руки ветошью, выбрался из кабины и машинально стал протирать тряпкой полированные поверхности. Над его головой виднелась длиннющая надпись с чванливыми завитушками — название фирмы: «Стрэндж и сыновья из Дорсета. Дорожные перевозки». Пониже, на боку большого котла, на медной табличке, было начертано имя самого локомотива — «Леди Маргарет». Перед этой табличкой рука с тряпкой помедлила, а потом принялась начищать ее без спешки, с ласковой заботой.
   «Маргарет» сипела — тихонечко, как бы про себя; вокруг зольника плясали отсветы пламени. Днем сменный бригадир загрузил ей утробу, наполнил котел и цистерны тендера. Уже сцепленные вагоны поджидали на сортировке возле погрузочной платформы склада. Мужчина подбросил угольку, чтоб огонь горел веселей, и понаблюдал, как лениво передвигается стрелка манометра на рабочем цилиндре; потом вытащил из-под колес увесистые дубовые клинья и сложил их в машинном отделении. От разогревающегося бака в сторону кабины шло слабое тепло.
   Водитель локомотива задумчиво глядел в сторону световых люков на крыше. Середина декабря. И, как всегда, чудится, что Господь скупится на свет — глядь, а дня как и не было, будто моргнул мутный серый глаз. А там и мороз ударит. Уже подмораживает: пока шел по сортировке, ледок на лужах с хрустом проламывался под башмаками — ночная корочка не успевает толком оттаять. Для тех, кто занимается железнодорожными перевозками, погода — хуже некуда, многие уже свернули работу. Пришла пора, когда волкам, сколько бы их не осталось, не сидится в лесу. Да и разбойнички… Им сейчас самое раздолье, время года как раз для налетов и грабежей: поздние зимние дорожные поезда — знатная добыча. При этой мысли мужчина поежился. Ладно, последняя ездка. Месяц, а то и больше, ни один поезд не отправится в сторону Побережья. Разве что старый козел Серджантсон рванет на своем хваленом фаулеровском составе. Тогда «Маргарет» снова пускаться в путь, потому как не бывало, чтобы последним к Побережью отправлялся кто другой, а не «Стрэндж и сыновья». Так повелось, так и останется…
   На рабочем цилиндре уже сто пятьдесят фунтов на дюйм. Мужчина повесил ручной фонарь на ближайший кронштейн и залез обратно в будку: проверил, на холостом ли ходу привод, открыл клапаны цилиндра, плавно повернул рукоять регулятора. «Леди Маргарет» пробудилась, с шумом заходили поршни, заработали ползуны, размеренные звуки выхлопов внезапным громом отдавались под невысокой крышей кабины. Изо всех щелей валил пар, от дыма, густого и золистого, запершило в горле. Машинист ухмыльнулся — слабо и невесело. Цепочка необходимых действий давно впечаталась в мозг. Проверить сцепление, клапаны цилиндра, регулятор… Маху он дал только однажды, еще мальчишкой, много лет назад — на четырехсильном «Роби» врубил тягу при закрытых клапанах, отчего сжатый пар вышиб поршень из гнезда. От такой беды у него тогда сердце кровью облилось, но папаша Илай на это не посмотрел, сорвал ремень да отхлестал железной пряжкой.
   Он затворил клапаны, поставил рычаг реверса на полный ход и снова открыл регулятор. Откуда-то из сумрака возник старик Дикон, бригадир с сортировочной станции, и налег на тяжелые ворота, распахивая их перед «Маргарет», которая, пуская облачка пара, с грохотом выкатилась к сортировке, где ее поджидали вагоны с грузом.
   Дикон — холод ему нипочем, он без куртки — проворно зафиксировал сцепку на тяговом брусе «Леди Маргарет», соединил тормозные принадлежности. Потом застыл руки в боки: бриджи, рубашка грязнющая, седые волосы завитками над кружевным воротником.
   — Оно бы лучше мне с вами поехать, хозяин…
   Джесс, не разжимая челюстей, угрюмо помотал головой. Этот вопрос давно решен. Его отец чурался избытка рабочей силы, выжимая все возможное из горстки своих работников, денежки даром не платил. Впрочем, долго ли сохранится подобная традиция зависит от гильдии механиков, которая становится все несговорчивей. Илай вкалывал в транспортном бизнесе почти до смертного часа: за неделю до своей смерти он поручил Джессу объездить на «Маргарет» селения на взгорье у Бридпорта, собрать саржу и камвольную ткань от тамошних чесальщиков, — нынче часть именно этого груза поджидала отправки в Пул. В конторе у старика Стрэнджа не оказалось достойного преемника, и с его смертью фирма стала ощущать нехватку рабочих рук. Было бы глупо нанимать новых машинистов сейчас, когда до конца рабочего сезона остались считанные дни. Джесс положил ладонь Дикону на плечо.
   — Дик, мы без тебя как без рук. Распоряжайся на сортировке, присматривай за моей матушкой. Он хотел бы именно этого. — Тут его лицо на миг исказила страдальческая гримаса. — Это прежде я не мог управиться с «Маргарет», теперь-то научился.
   Джесс прошел вдоль состава, подергивая веревки, стягивающие брезент. В тендере и первых двух вагонах все было увязано на славу. Да и в хвосте не стоило проверять сохранность груза — сам паковал накануне, сколько часов ухлопал. Однако он проверил, а заодно убедился, что горят хвостовые огни и фонарь у таблички с номером, и только после этого взял накладную из рук Дикона. Поднявшись обратно в будку машиниста, он натянул увесистые дорожные рукавицы с кожаными ладошками.
   Бригадир флегматично наблюдал за ним.
   — Поглядывайте насчет головорезов. Эти норманнские выродки…
   — Пусть они сами поглядывают, — проворчал Джесс. — Завтра буду.
   — Бог в помощь.
   Джесс толкнул рычаг от себя и поднял руку, прощаясь с коренастой фигурой, поплывшей назад. «Маргарет» шумно выволокла свой состав через ворота сортировочной и покатила по колдобистым улочкам Дурноварии.
   Пока он выезжал из города, хлопот с управлением было более чем достаточно, — про разбойников он и думать позабыл. Теперь, когда боль утраты чуть отпустила, он начал сознавать, до какой степени им всем не хватает Илая. Джесс и ахнуть не успел, как на него навалились многотрудные дела фирмы, а то ли еще будет! Церковники открыто поддерживают требования гильдий сократить рабочий день и увеличить зарплату — стало быть, транспортным фирмам придется потуже затягивать пояса, хотя, видит Бог, уже сейчас доходы смехотворны. Ходят слухи, что на транспортников обрушат новые правила: на сей раз вроде бы удумали ограничить длину составов — не больше шести вагонов в составе плюс одна цистерна с водой. Причина — растущее загрязнение вокруг больших городов. А также дурное состояние дорог. Чему тут удивляться, раздраженно думал Джесс, ежели половина всех взимаемых в стране налогов уходит на то, чтобы церкви приобретали всякие там золотые подносы. Может статься, это просто начало нового экономического спада — наподобие того, что был спровоцирован Гизевиусом пару столетий назад. О тогдашней жути до сих пор вспоминают с содроганием, по крайней мере на Западе. Сейчас, в кои-то веки, английская экономика стабильна, а стабильность значит процветание, приумножение золотого запаса. Но к каким бедам может привести столько золотища, которое знай себе оседает в легендарных сейфах Ватикана?
   Несколько месяцев назад Илай, ругаясь последними словами, принял меры, дабы обойти новейшие постановления. По его приказу к дюжине товарных прицепов приладили оцинкованные баки на пятьдесят галлонов воды каждый — прямо над тяговым брусом. Баки практически не отнимали места у оплаченного груза, зато шерифу придраться было не к чему. То-то похвалялся бы старик своей победой, да вот не дожил. Джесс соскальзывал в воспоминания об отце как-то невозвратно, словно гроб в могилу. Не вытравить из памяти то, каким он видел его в последний раз: этот восково-серый нос, торчащий меж покровов, — а мимо движется цепочка соболезнующих, среди которых и водители его локомотивов. Смерть не смягчила лицо Илая Стрэнджа — даже недвижное, оно оставляло впечатление мощи, подобно срезу выработанного карьера.
   Диву даешься, сколько времени остается на размышления, когда ведешь поезд. Даже если едешь в одиночку и приходится следить за манометрами парового котла, за давлением на поршне, поддерживать огонь в топке… Руками Джесс ощущал привычное подрагивание обода рулевого колеса — слабенькое, но со временем чувствуешь его все сильнее, до жгучей боли в плечах и спине. Впрочем, нынче поездка не затянется: миль двадцать до Вула, потом через Великие Пустоши к Пулу. Пустяшное путешествие для «Леди Маргарет» с пустяшным грузом — всего-то тридцать тонн, да и местность без сложных подъемов. У локомотива было только две передачи; Джесс пустился в путь на второй и собирался до конца не сбавлять ход. Номинальная мощность «Маргарет» — десять лошадиных сил, но это раньше так считали: десять круговых дюймов на поверхности поршня равны-де одной лошадиной силе. А ведь случалось тащить груз в гору с усилием в семьдесят-восемьдесят лошадиных сил — достаточно, чтобы на равнине справиться со ста тридцатью тоннами груза. Илай однажды поспорил, что «Маргарет» справится с поклажей такого веса, и выиграл…
   Джесс бросил взгляд на манометр: десять фунтов до максимального. Пока сойдет. Вообще-то он наловчился подбрасывать уголь в топку, не снижая скорости локомотива, но сейчас в этом нужды нет. Он миновал первый перекресток, посмотрел налево-направо и повернул рулевое колесо, поглядывая назад и наблюдая, как вагоны один за другим описывают плавную дугу в одном и том же месте. Здорово! Илай был бы доволен тем, как он взял этот поворот. Разумеется, вагоны при повороте совсем перекрыли дорогу, но это уж не его забота. Бортовые лампы у него зажжены, и ежели какой водитель не разглядит такую махину, как «Маргарет» и ее прицепы, пусть пеняет на себя. Грохоча, катятся аж сорок тонн — тут всякой мелочи на колесах лучше держаться подальше.
   Как у всех буксировщиков, у Джесса было неодолимое отвращение к машинам с двигателем внутреннего сгорания, хотя он чутко прислушивался к аргументам «за» и «против». Может статься, из бензинового двигателя когда-нибудь и выйдет толк; а есть еще одна занятная система, как бишь ее… дизель. Но — наш пострел и тут поспел! Как же без Церкви-то! Согласно папской булле 1910 года — «Petrolium Veto» — рабочий объем двигателей внутреннего сгорания не должен превышать ста пятидесяти кубических сантиметров. С тех самых пор никакие конкуренты буксировщиков не волнуют. А на колымаги с бензиновым двигателем приходится цеплять потешные паруса, иначе — ни тпру ни ну! Чтоб эти мотыльки чего-нибудь отбуксировали — об этом и думать смешно.
   Эх, матушка-Богородица, холодно-то как! Джесс укутался поплотнее в телогрейку. На «Леди Маргарет» не было ветрового стекла; на очень многих паровиках его уже установили — даже в депо Стрэн-джа им оборудованы два локомотива, но Илай в свое время побожился, что «Маргарет» он этой штуковиной не осквернит… Она — произведение искусства, ничего ни убавишь, ни прибавишь; пусть и остается в том виде, в каком была создана мастерами. Старика прямо воротило от мысли, что на нее навесят новомодные финтифлюшки. Тогда она станет похожа на паровозы, а их Илай презирал всеми фибрами своей души… Чтобы видеть дорогу, Джессу приходилось непрестанно щуриться из-за обжигающего ветра. Он скосил глаза вниз, на тахометр. Скорость — пятнадцать миль в час, в полтора раза больше положенной. Рука в перчатке потянула рычаг реверса. В городах по законам королевства больше десяти миль в час развивать запрещено, а Джесс не хотел лишних неприятностей. Фирма Стрэнджа с незапамятных времен поддерживала добрые отношения с мировыми судьями и полицейскими — ее процветание объяснялось отчасти и этим.
   Въезжая на длинную Хай-стрит, он притормозил еще. «Маргарет» заартачилась, обиженно взревела, и фасады зданий из серого камня отозвались зычным эхом. Джесс даже через подметки ощутил, как ослабло напряжение на тяговом брусе, и крутанул обратно тормозное колесо; для буксировщика наихудший срам, если вагоны наползут на локомотив.
   Сержант-караульный небрежно отсалютовал ему алебардой: проезжай! Джесс толкнул рычаг и отнял тормозные колодки от колес. Если их чрезмерно прижимать, может вспыхнуть пожар в любом месте поезда. Тогда быть беде.
   Он мысленно прошелся вглядом по накладной. Большую часть груза составляли уложенные друг на друга объемистые тюки саржи. Английские шерстяные ткани славятся на континенте, потому-то чесальщики саржи — одна из могущественнейших промышленных групп на юго-западе. Их фабрики и склады разбросаны по многим тамошним селениям, а монопольный договор позволял Илаю обставлять всех конкурентов. «Маргарет» везет также изделия из крашеного шелка от Антони Харкура из Меллса — харкуровские женские сорочки отлично идут даже в Париже. Опечатанный представителем властей графства сундучок со звонкой монетой, который отправится в Рим, — последний налоговый сбор в этом году. Запчасти для машин, сыры лучших марок и прочая розница. Глиняные трубки, роговые пуговицы, ленты и тесьма, даже партия вырезанных из вишневого дерева Мадонн производства той фирмы в Биминстере, что финансируется из Нового Света. Как, бишь, они себя называют — «Успокоители душ»? Однако шерстяные и камвольные ткани над водным тендером и в первом вагоне по цене превосходят все остальные товары вместе взятые. Так что следить надо не за тем грузом, что в хвосте. Если там что и пропадет — невелик убыток.
   Впереди показались Восточные ворота и черная громада стены. Джесс предупредительно замедлил ход. В этом не было нужды: алебардщик уже просигналил, чтобы те немногочисленные машины-мотыльки, которые не убоялись стихии в столь морозную ночь, безопасности ради очистили проезд для дорожного поезда. «Маргарет» освистала их, оставив за собой серебристое в густеющих сумерках облачко пара, миновала крепостной вал и покатила вниз — к пустошам и холмам.
   Джесс наклонился подвернуть рукоять клапана впрыскивания. Вода, подогретая при прохождении вокруг дымохода, устремилась в паровой котел. Локомотив увеличил скорость, и Дурновария исчезла из виду, затерялась где-то позади во мгле; в такое время огни быстро теряют яркость. Справа и слева темнело бесформенное пространство; перед ним, видимый лишь наполовину, вращался коленчатый вал и катился вперед почти осязаемый грохот могучего локомотива. Буксировщик усмехнулся, все еще возбужденный физическим наслаждением от управления машиной. В отсветах пламени, бившегося за дверцами топки, можно было разглядеть широкую массивную челюсть, глубоко посаженные глаза под прямыми густыми черными бровями. Попробуй теперь старина Серджантсон сделать последнюю ездку, «Маргарет» запросто обставит его «фаулер» что в гору, что под гору, — Илай так бы и заворочался от радости в своем новеньком гробу…
   «Леди Маргарет». Невольно Джессу вспомнилась давняя сцена. Он увидел себя мальчишкой с ломающимся голоском. Как давно это было — лет восемь-десять назад, да? Годы как-то проходили, громоздясь незаметно друг на друга, не считались, не замечались; так-то юноши превращаются в старцев. Он вспомнил то утро, когда «Маргарет» впервые появилась в депо. Надменно пыхтя, она проследовала через всю Дурноварию — прямехонько с завода Бурреля в далеком Тетфорде, сияющая свежей краской, радостно посвистывающая, блестя начищенными медными поверхностями; внутри паровая машина с двумя цилиндрами, расчетная мощность — десять лошадиных сил; внешние элементы конструкции индивидуализированы — от орнамента на маховом колесе до статических выпускных клапанов. Все до мельчайших деталей было сделано так, как хотел Илай. Короче, парокат, краше которого нет на всем английском Западе. Отец сам пригнал его, даром что для этого пришлось совершить малоприятное путешествие через кучу графств в Норфольке; но разве он мог передоверить кому-то доставку с завода красы и гордости его гаража? Илай влюбился в этот локомотив с первого взгляда и навсегда; если та непробиваемая гранитная глыба, которая называлась Илай Стрэндж, любила в жизни кого-либо или что-либо, так это был могучий «буррель».
   Джесс выбежал навстречу. С ним рядом были младший братишка Тим и двое других, Джеймс и Михей, которых — упокой Господи их души! — прибрала чума во время поездки в Бристоль.
   — И как мы назовем эту машинищу? — прокричала его мать, стараясь пересилить грохот. Илай взъерошил волосы и потер свою красную физиономию.
   — Разрази меня гром, ежели я знаю…
   У них уже имелись «Рыкающий», «Апокалипсис», «Оберон», «Баллард-Даун» и «Силища Запада» — машины в самом деле достойные столь звучных имен.
   — Разрази меня гром, ежели я знаю… — с широкой улыбкой по вторил Илай. И тут Джесс внезапно брякнул без позволения своим прерывистым мальчишечьим йодлем:
   — «Леди Маргарет», сэр… «Леди Маргарет»…
   Считалось, что мальчикам непозволительно говорить, когда к ним не обращаются; Илай покосился на него, приподнял шляпу, снова почесал макушку и разразился раскатистым смехом.
   — А что, мне нравится… Чтоб мне лопнуть, ежели мне не нравится…
   Вот так она и стала «Леди Маргарет», наперекор возражениям машинистов, даже вопреки протестам самого Дикона. Тот твердил, что не к добру называть благородный локомотив именем «какой-то бабы»… Джесс уж и не помнил, от чего у него тогда горели уши — от смущения или от гордости. Потом он тысячу раз проклинал это имя, но оно прижилось. Илаю оно нравилось, а старшему Стрэнджу избегали перечить, особенно когда он вошел в силу.
   И вот Илай умер. Внезапно. Просто закашлялся, схватился за локотники кресла, взгляд остановился, и лицо его вдруг стало лицом незнакомого человека. Изо рта хлынула кровь, при вдохе в легких что-то забулькало — и все, на кровати распростерт старик с лицом глиняного оттенка, горит одна лампа, священник читает отходную, а мать Джесса отупело смотрит на происходящее. Отец Фома был весьма сдержан, ибо не одобрял жизни старого грешника; вокруг дома завывал и завывал ледяной ветер, а губы священника механически бормотали и бормотали слова отпущения грехов и благословения… но то была еще не смерть. Смерть была чем-то большим, нежели конец; как будто тыкаешь иглой в толстую плотную ткань, а игла не проходит, не проходит. Илай был частью жизни Джесса — такой же частью, как, скажем, его детская спаленка на чердаке в старом доме. Смерть ударила по тем струнам, которые лучше бы совсем не трогать. Почти не напрягая памяти, Джесс вспоминал, как выглядел отец за работой: спокойный, лицо словно из камня вырублено, обветренные руки, засаленная форменная фуражка буксировщика надвинута по самые брови. На шее завязан шарф, толстое пальто, обтрепанные рабочие штаны из плотного плиса. Всего больше его недоставало именно здесь, среди лязга и темени, среди запахов раскаленного машинного масла и щиплющего глаза дыма, который временами сносило из высокой трубы Джессу прямо в глаза. Он знал, что самая тоска поджидает именно тут. А может, ее-то он и искал.
   Пора подкормить зверя. Джесс мельком взглянул на расстилающуюся перед ним прямую дорогу. Парокат в сторону не вильнет — благодаря рулю на червячной передаче. Буксировщик открыл дверцы топки, взялся за лопату. Он подкидывал уголь и шуровал толково и проворно, добиваясь предельного жара. Наконец он захлопнул дверцы и выпрямился. Ровный грохот локомотива уже стал частью его существа, сливался с ритмом его крови. От металла на площадке машиниста исходило тепло, ощущаемое подошвами; горячий воздух у топки тут же унесло встречным ветром. Чуть позже мороз опять обнимет его и проберет до костей.