Робертс Нора. Красная лилия

Нора Робертс
Красная лилия

   На исходе лета с его влажным, удушливым зноем я переношу часть своего сада в дом. Правда, меня неизменно обуревают сомнения, ведь так жалко срезать взлелеянную красоту – разноцветные маргаритки и гвоздики, лиловый лиатрис, желтый тысячелистник и изысканные лилии на длинных стеблях. Эти сомнения развеиваются, когда монотонный дождь или невыносимая жара загоняют меня в прохладные комнаты… Я наслаждаюсь обилием своих цветов.
   Если же погода позволяет работать на свежем воздухе, закончив прополку и удалив увядшие цветы с розовых кустов, чтобы расцвели новые, я могу посидеть в тени на скамейке или качелях либо прогуляться по саду и полюбоваться результатами своего труда. А еще больше я люблю гулять с внучкой и открывать ей мир цветов, как открывали его мне мои родители. Надеюсь, что смогу привить ей любовь ко всему, что растет из земли, а вскоре постараюсь передать эту любовь внуку, как передала ее сыновьям.
   Моя семья – другая моя страсть, другой мой сад, разноцветный, яркий и полный неограниченных возможностей.
   Каждый год от весенних посадок и летнего разноцветья, осеннего царства цинний, хризантем и пламенеющих деревьев я получаю заряд энергии на долгую холодную зиму. Пока мои сады спят, я представляю, что они принесут мне, проснувшись весной, и что подарю им я. Когда первые крокусы храбро высовывают головки из промерзшей земли, я понимаю, что скоро мне предстоит убирать камни, отгонять оленей, выдергивать сорняки и бродить по моему любимому саду, выглядывая то, против чего я не смогу устоять в этом году. И снова завороженно следить за обновлением жизни…
   В саду радость и красота, труд и вознаграждение. Надеюсь, вы создадите свой собственный сад.

Нора Робертс

Пролог

   Кайле, ребенку моего ребенка, и всем тем огням, которые еще засияют к моменту окончания этой истории

   Любая прививка подразумевает соединение двух разных растений с целью создать новое – сильное и здоровое, с лучшими характеристиками обоих родителей.

Американское садовое общество «Размножение растений».

   Молодость проходит, любовь увядает, листья дружбы опадают, но тайная материнская надежда цветет всегда.

Оливер Уэнделл Холмс.

   1893 год, январь
   Мемфис, Теннесси
   От отчаяния она лишилась рассудка. И у нее не осталось никаких средств к существованию.
   Когда-то она была красива, умна и честолюбива. Она добилась главной цели своей жизни – роскоши, пользуясь красотой для соблазнения и умом для того, чтобы правильно распорядиться достигнутым. Она стала любовницей одного из самых богатых и влиятельных мужчин в Теннесси.
   У нее был изумительный дом, обставленный на деньги Реджинальда и декорированный в угоду ее фантазиям. Слуги беспрекословно выполняли любые ее приказания. Ее гардероб мог соперничать с нарядами самых успешных парижских куртизанок. У нее были драгоценности, собственный экипаж и веселые друзья.
   Она устраивала блестящие вечеринки. Ей завидовали, ее желали.
   Она, дочь незаметной прислуги, имела все, чего жаждала ее алчная душа.
   У нее был сын.
   Ребенок, которого она не хотела рожать, изменил ее, стал центром ее мира, единственным, кого она любила больше самой себя. Она строила планы для своего сына, она мечтала о нем. Она пела ему, пока он спал в ее чреве.
   Она привела его в мир в невыразимых страданиях, но и в радости. Она радовалась, зная, что, когда боль закончится, она возьмет на руки своего бесценного сына.
   Ей сказали, что она родила девочку. Ей сказали, что ребенок появился на свет мертвым.
   Ей солгали.
   Она знала это даже тогда, когда бесновалась от горя, когда погружалась в пучину отчаяния. Даже сойдя с ума, она знала, что ей солгали. Ее сын жив.
   Они украли ее дитя. Как может быть иначе, если она чувствует биение его сердца как своего собственного?
   Ее дитя похитили не повитуха и не доктор. Его забрал Реджинальд. Он за свои деньги купил молчание тех, кто ему служил.
   Она вспомнила, как Реджинальд стоял в ее гостиной, явившись к ней лишь через долгие месяцы горя и отчаяния. Он покончил с ней, думала она, дрожащими пальцами застегивая пуговки серого платья. Покончил, получив то, что так хотел. Сына, наследника. Того, кого не смогла дать Реджинальду его бесчувственная жена.
   Он использовал любовницу, забрал ее единственное сокровище, будто имел на это право. Предложил взамен деньги и приказал уехать в Англию.
   Он заплатит, заплатит, заплатит, мысленно твердила она, прихорашиваясь. Но не деньгами. О нет, не деньгами!
   Она осталась нищей, но она найдет способ. Разумеется, она найдет способ отомстить, как только возьмет на руки своего бесценного Джеймса.
   Слуги – мерзкие предатели – крали ее драгоценности. Она это знала. Ей пришлось продать почти все оставшиеся, и ее нагло обманули. Но чего еще было ждать от мошенника-ювелира? В конце концов, он мужчина.
   Лжецы, обманщики, воры. Все они такие.
   Они все заплатят за причиненное ей горе.
   Она не смогла найти рубины – браслет из рубинов и бриллиантов в форме сердечек, словно кровь и лед. Реджинальд подарил его, когда узнал о ее беременности.
   Безделушка. Слишком изящная, слишком маленькая, на ее вкус. Но сейчас, отчаянно желая найти браслет, она перерыла в бесплодных поисках давно не убиравшиеся спальню и гардеробную.
   И разрыдалась, как ребенок, найдя вместо браслета сапфировую брошь. Когда слезы высохли, когда ее пальцы сомкнулись на драгоценности, она забыла и о браслете, и о своем отчаянном желании найти его. Она заулыбалась, глядя, как сверкают драгоценные синие камни. Этого хватит для нее и Джеймса. Она увезет его прочь отсюда. Может быть, куда-нибудь в деревню. Будет там жить с ним, пока к ней не вернутся силы.
   Все очень просто, решила она, со страдальческой улыбкой разглядывая себя в зеркале. В сером платье она выглядит прилично, достойно, как и подобает матери. Конечно, она похудела и платье висит на ней, но тут уж ничего не исправишь. У нее больше нет слуг и портнихи, которая могла бы все подогнать по фигуре. Не страшно. Здоровье вернется, когда она будет жить с Джеймсом в хорошеньком сельском домике.
   Она уложила белокурые волосы и с сожалением отложила в сторону румяна. Никакой яркости, решила она. Такой она понравится ребенку.
   Сейчас она поедет за ним. Поедет в Харпер-хаус и заберет своего сына.
   Ехать от города до величественного особняка Харперов долго. Извозчику придется заплатить дорого. Своего выезда у нее больше нет, а скоро, очень скоро явятся люди Реджинальда и выгонят ее из дома, как уже угрожали.
   Ей необходим экипаж, чтобы привезти Джеймса в Мемфис. Потом она отнесет сына наверх в его детскую, уложит в колыбельку и будет петь ему, пока он не уснет.
   – Лаванда голубая, дилли, дилли… – тихо пела она по дороге, переплетая тонкие пальцы и глядя на пробегающие мимо зимние деревья.
   Она захватила с собой голубое одеяльце, которое выписала из Парижа, крохотный голубой чепчик и пинетки. Ребенок все еще казался ей новорожденным. В ее расколотом сознании шести месяцев, прошедших с его рождения, просто не было.
   Экипаж катил по длинной подъездной аллее, и наконец показался Харпер-хаус. На фоне сурового серого неба трехэтажное желтое каменное здание с белыми оконными переплетами казалось особенно теплым, изящным и в то же время горделивым, словно сознающим свое величие.
   Она слышала, что когда-то по этим лужайкам среди деревьев и кустарников бродили павлины, хвастливо распуская роскошные разноцветные хвосты. Однако Реджинальда раздражали пронзительные крики, и, став хозяином поместья, он приказал избавиться от птиц.
   Реджинальд правил здесь, как король, а она подарила ему наследного принца. Придет день, непременно придет день, когда ее сын свергнет отца. Тогда хозяйкой Харпер-хауса будет она вместе с Джеймсом. Ее милым, чудесным Джеймсом.
   Огромные окна величественного дома, непроницаемые в отраженном свете дня, словно следили за ней, а она представляла, как живет в нем со своим Джеймсом. Она словно наяву видела, как нянчится с мальчиком, гуляет с ним в роскошных садах, слышит его смех, звенящий в просторных залах.
   Дом принадлежит Джеймсу, а значит, и ей. Они будут счастливо жить в этом доме. Только Джеймс и она. Так должно быть и так будет.
   Она вышла из экипажа и побрела к парадному входу. Бледная исхудавшая женщина в свободном сером платье…
   Джеймс ждет ее, ждет ее.
   Она постучала и крепко сжала дрожащие руки. Ее сердце бешено колотилось, как будто поднялось из груди и застряло в горле. Сердце мешало ей дышать.
   Открывший двери представительный мужчина в черном окинул ее взглядом с головы до ног, но лицо его осталось непроницаемым.
   – Чем я могу вам помочь, мэм?
   – Я приехала за Джеймсом.
   Его левая бровь едва заметно приподнялась.
   – Простите, мэм, в доме нет никакого Джеймса. Если вас интересует слуга, пройдите к заднему входу.
   – Джеймс не слуга.
   «Да как он смеет?» – мысленно взвизгнула она, но тем не менее продолжила:
   – Джеймс мой сын. Он ваш хозяин. Я приехала за ним. – Она решительно перешагнула порог. – Принесите его немедленно.
   – Полагаю, вы ошиблись адресом, мэм. Возможно…
   – Вы не скроете его от меня. Джеймс! Джеймс! Мама здесь! – Она метнулась к лестнице и стала царапаться и кусаться, когда дворецкий схватил ее за руку.
   – Данби, в чем дело?
   К ним спешила женщина, также в черном платье. Тоже прислуга.
   – Женщина… Она возбуждена.
   – Это еще мягко сказано. Мэм?.. Пожалуйста, успокойтесь, мэм. Я миссис Хейверз, экономка. Успокойтесь и скажите мне, что случилось.
   – Я приехала за Джеймсом! – Она дрожащими руками пригладила волосы. – Вы должны принести мне его немедленно. Ему пора спать.
   Доброе лицо миссис Хейверз озарилось ласковой улыбкой.
   – Понимаю. Вам лучше присесть и постараться успокоиться.
   – И вы принесете Джеймса? Вы отдадите мне моего сына?
   – Пройдемте в гостиную. Там разожгли камин. Сегодня холодно, не правда ли? – Экономка взглядом приказала Данби ослабить хватку. – Прошу вас сюда, я проведу вас.
   – Это хитрость. Еще одна хитрость.
   Амелия бросилась наверх по лестнице, на бегу выкрикивая имя сына, но на площадке второго этажа ноги подкосились, и она рухнула на пол.
   Дверь распахнулась, и появилась Беатрис – хозяйка Харпер-хауса. Амелия сразу узнала жену Реджинальда. Она однажды видела ее в театре и не раз в магазинах.
   Беатрис была красива, но холодной, даже суровой красотой. Глаза как голубые льдышки, тонкий аристократический нос, пухлые губы, сейчас скривившиеся от отвращения. На ней было утреннее платье из розового шелка с высоким воротником, туго стянутое в талии.
   – Кто эта… это существо?
   – Простите, миссис Харпер. – Экономка, более проворная, чем дворецкий, первая подоспела к упавшей Амелии. – Она не назвала свое имя. – Охваченная состраданием, женщина опустилась на колени и обвила рукой плечи несчастной. – Похоже, у нее горе… А еще она до костей промерзла.
   – Джеймс… – Амелия протянула руки, и Беатрис демонстративно отшатнулась, подобрав юбки. – Я приехала за Джеймсом! За своим сыном.
   Лицо Беатрис на мгновение дрогнуло, но губы тут же сжались.
   – Проведите ее сюда. – Она отвернулась и прошла в гостиную. – И подождите.
   – Мэм, – тихо прошептала миссис Хейверз, помогая дрожащей Амелии подняться. – Не бойтесь, никто вас здесь не обидит.
   – Пожалуйста, принесите моего ребенка, – взмолилась Амелия, сжимая руку экономки. – Пожалуйста, принесите его мне.
   – Ну, полно! Успокойтесь. Поговорите с миссис Харпер. Мадам, принести чаю?
   – Разумеется, нет, – ответила Беатрис с едва сдерживаемым гневом. – Закройте дверь.
   Хозяйка Харпер-хауса прошла к красивому гранитному камину, обернулась и, пока дверь тихо закрывалась, холодно смотрела на жалкое создание.
   – Вы одна… вы были, – язвительно подчеркнула она, – одной из шлюх моего мужа.
   – Я Амелия Коннор. Я пришла…
   – Я не спрашивала, как вас зовут. Меня не интересуют ни ваше имя, ни вы сами. Я полагала, что у подобных вам женщин, тех, кто, оставаясь обычными шлюхами, считает себя любовницами, хватает ума не являться в дома мужчин, которых они предпочитают называть своими покровителями.
   – Реджинальд… Реджинальд здесь?
   Амелия обвела изумленным взглядом роскошную комнату с разноцветными светильниками и бархатными портьерами. Она никак не могла вспомнить, как оказалась тут. Ярость и возбуждение покинули ее, оставив лишь озноб и смущение.
   – Его нет дома, и считайте, что вам повезло. Я прекрасно осведомлена о вашей… связи и знаю, что он прекратил ее, щедро вас вознаградив.
   – Реджинальд?..
   Ее воспаленный мозг услужливо показал ей Реджинальда, стоявшего у камина. Не этого… не этого. У ее камина. В ее гостиной.
   Вы думали, что я позволю такому жалкому существу воспитывать моего сына?
   Сын. Ее сын. Джеймс.
   – Джеймс. Мой сын. Я приехала за Джеймсом. У меня в экипаже его одеяльце. Я сейчас же заберу сына домой.
   – Если вы полагаете, что получите деньги за сохранение столь постыдной тайны, то жестоко ошибаетесь.
   – Я… я приехала за Джеймсом. – Амелия шагнула к Беатрис, протягивая руки. Улыбка задрожала на ее губах. – Ему нужна его мама.
   – Ублюдка, которого вы родили и которого мне навязали, зовут, как и его отца, Реджинальдом.
   – Нет, я назвала его Джеймсом. Мне сказали, что он умер, но я слышала его плач. – Теперь Амелия оглядывала комнату с тревогой. – Вы слышите, как он плачет? Я должна найти его, убаюкать песенкой.
   – Вам место в психиатрической лечебнице. Мне вас даже почти жаль, – Беатрис возвышалась ледяной статуей на фоне мечущихся языков пламени. – У вас, как и у меня, нет выбора. Но я, по крайней мере, ни в чем не виновата. Я его жена. Я рожала ему детей, рожала их в браке. Я теряла его детей и безмерно страдала, но мое поведение безупречно. Я закрывала глаза на похождения мужа и не давала ему поводов для недовольства. Но я не родила ему сына, и это мне поставлено в вину.
   Щеки ледяной статуи раскраснелись от ярости.
   – Вы думаете, я хотела, чтобы мне навязали вашего ублюдка? Чтобы внебрачный сын шлюхи называл меня мамой? Чтобы незаконнорожденный унаследовал все это? – Беатрис раскинула руки. – Все это! Как жаль, что он не умер в утробе! И вы вместе с ним!
   – Отдайте его мне, верните его мне… У меня его одеяльце, – Амелия опустила взгляд на свои пустые руки. – У меня его одеяльце… Я заберу Джеймса.
   – Ничего уже не изменишь. Мы обе попали в один капкан, но наказание заслужили только вы. Я ни в чем не виновата.
   – Вы не можете оставить его, он вам не нужен. Вы не можете оставить его…
   С безумно горящими глазами, жутко оскалившись, Амелия бросилась к Беатрис, но сильная пощечина отбросила ее назад. Несчастная не удержалась на ногах и упала.
   – Вы немедленно покинете мой дом, – тихо, спокойно, словно отсылая прислугу по незначительному поручению, сказала Беатрис. – И забудьте о том, что привело вас сюда, иначе окончите свои жалкие дни в сумасшедшем доме. Уж об этом я позабочусь. Я не позволю пятнать свою репутацию безумным бредом, не сомневайтесь. И не смейте сюда возвращаться! Ноги вашей не будет ни в Харпер-хаусе, ни рядом с ним! Вы никогда не увидите своего ребенка… Это будет вашим наказанием, хотя и слишком мягким, на мой взгляд.
   – Джеймс… Я буду жить здесь с Джеймсом.
   – Вы действительно безумны, – с некоторым изумлением промолвила Беатрис. – Но вряд ли безумие мешает торговать телом. Я уверена, вы найдете мужчину, который осчастливит вас еще одним ублюдком.
   Миссис Харпер прошла к двери и распахнула ее.
   – Хейверз! – Она невозмутимо ждала, не обращая внимания на жалобные рыдания за спиной. – Пусть Данби уберет это существо из дома.
 
   Однако она вернулась. Ее вывели, чуть ли не вынесли из дома и приказали извозчику увезти ее. Она вернулась холодной ночью. Она уже не отличала галлюцинации от реальности, но сумела украсть повозку и найти дорогу. А вот одеться она не сумела, даже не вспомнила, что нужно одеться, и промокла насквозь под ледяным дождем, не замечая, что белая ночная рубашка прилипла к телу.
   Ее влекло единственное желание. Она хотела убить их. Убить их всех. Разрезать, разрубить на мелкие кусочки. Тогда никто не помешает ей унести Джеймса в окровавленных руках.
   Нет, даже тогда ей этого не позволят. Она никогда не возьмет на руки свое дитя. Никогда не увидит его милое личико.
   Если только… если только…
   Она сошла с повозки, прячась в мутных тенях, отбрасываемых скользящей в облаках над Харпер-хаусом луной. Черные окна величественного здания слепо таращили пустые глазницы.
   Дождь прекратился, небо совсем очистилось, и стало светлее. Она брела к дому, тихо напевая колыбельную. Серые змейки тумана колебались над землей, расступаясь под ее замерзшими босыми ногами. Подол рубашки тащился по грязи.
   Эти люди пока еще мирно спят, но они заплатят. Они дорого за все заплатят.
   Она побывала у колдуньи и знала, что должна сделать. Знала, что нужно сделать, чтобы навечно получить желаемое. Навечно.
   Она прошла сквозь зимние сады к каретному сараю и нашла то, что искала.
   И снова напевала, когда брела со своей находкой к роскошному дому из желтого камня, залитому лунным светом.
   – Лаванда голубая… – пела она. – Лаванда зеленая…

Глава 1

   2005 год, июль
   Харпер-хаус
   Совершенно измотанная, Хейли зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть. Головка Лили давила на плечо, глазки были закрыты, но каждый раз, как мать переставала качаться, девочка начинала извиваться и хныкать, а крохотные пальчики сильнее впивались в хлопчатобумажную футболку, в которой Хейли спала, вернее, пыталась спать.
   Хейли раскачивалась и шептала ласковые слова под скрип кресла-качалки.
   Сейчас, наверное, часа четыре утра, а уже дважды за эту ночь приходилось просыпаться и укачивать капризничающую малышку.
   Два часа назад она пыталась уложить Лили в свою постель, но девочка требовала только качалку… Хейли качалась и дремала, качалась и зевала… Она уже сто раз спросила себя, удастся ли ей в этой жизни еще хотя бы раз проспать восемь часов подряд.
   Как справляются другие? Особенно одинокие матери? Как они выдерживают эти испытания? Душевные, сердечные, физические… финансовые?
   Как бы она справилась со всем этим, если бы осталась с Лили совсем одна? Какое существование влачили бы они, если бы некому было помочь, если бы не с кем было поделиться тревогами, ежедневной рутиной, да и радостями тоже?
   Какими смешными кажутся теперь ее оптимизм и уверенность, какими глупыми!
   На шестом месяце беременности отправиться в никуда, бросив работу, распродав почти все свои вещи и запихав их остатки в еле живую машину! Господи, если бы она знала тогда то, что знает сейчас, никогда бы не отважилась на это.
   А может, и хорошо, что не знала. Потому что теперь она не одна. Закрыв глаза, Хейли прижалась щекой к темным шелковистым волосикам Лили. У ее маленькой семьи есть друзья – нет, родные люди! – которые любят ее и Лили и с удовольствием помогают.
   У них с Лили над головой не просто крыша, а роскошная крыша Харпер-хауса. Роз, дальняя родственница, и то через папин брак, предложила ей дом и работу. Дала шанс. Стелла – ее лучшая подруга, с которой можно поболтать, которой можно пожаловаться и у которой можно так многому научиться.
   И Роз, и Стелле пришлось в одиночку растить сыновей, и они справились, напомнила себе Хейли. Больше чем просто справились, хотя Стелла осталась вдовой с двумя маленькими мальчиками, а Роз – с тремя.
   Она же размышляет, как справлялась бы с одним ребенком, когда любая помощь приходит мгновенно и без всяких просьб.
   У нее есть Дэвид. Он необыкновенный домоправитель, и потрясающий повар, и просто изумительный человек. А если бы ей приходилось готовить еду каждый вечер после работы? А если бы, кроме забот о ребенке, приходилось бегать по магазинам, стирать, убираться?
   Слава богу, за четырнадцать прошедших месяцев ей не пришлось это выяснять и вряд ли придется.
   Логан, потрясающий новый муж Стеллы, возится с ее драндулетом, как только тот перестает дышать. Мальчики Стеллы, Гэвин и Люк, с удовольствием играют с Лили. Глядя на них, можно представить, как будут развиваться события в этой семье.
   И Митчелл. Такой умный и милый! Как весело смеется ее малышка, когда Митч подхватывает ее и катает на плечах! Когда Митчелл и Роз вернутся из свадебного путешествия, он станет официальным обитателем Харпер-хауса.
   Как было весело и трогательно смотреть на зарождающуюся и крепнущую любовь Стеллы, а потом Розалинд! Как чудесно участвовать в этом веселье, изменениях, расширении семейного круга!
   Разумеется, замужество Роз означает, что пора подумать о собственном жилье. Новобрачным необходимо уединение.
   Хорошо бы найти домик поблизости. А еще лучше на территории Харпер-хауса. Ну, вроде каретного сарая, где живет Харпер…
   Хейли вздохнула, поглаживая спинку Лили.
   Харпер Эшби. Первенец Розалинд Харпер Эшби. Услада для глаз любой женщины. Разумеется, она вовсе не думает о нем в этом смысле. Ну почти не думает. Харпер – друг, коллега, первая любовь ее маленькой дочки. И, судя по всему, это чувство взаимно.
   Хейли зевнула, убаюканная ритмичным покачиванием и тишиной раннего утра.
   А как Харпер нянчится с Лили! Терпеливо, весело, непринужденно, с любовью. Как приемный отец… без привилегий близких отношений с мамочкой.
   Иногда, правда, мамочка увлекается – какой кому вред? – и представляет не родительскую, а амурную составляющую. В конце концов, здоровая молодая женщина, давно лишенная радостей секса, имеет право иногда помечтать о высоком, темноволосом и безумно красивом мужчине, тем более с такой неотразимой улыбкой, бездонными карими глазами и упругой задницей, которую так приятно ущипнуть.
   Нет, конечно, она не щипала. Разве что мысленно…
   И он такой умный! О растениях и цветах Харпер знает все, все, все и искусно с ними управляется. А как он держит садовый нож, как перевязывает черенки рафией… Завораживающее зрелище.
   Харпер делится своими знаниями, и она это ценит. Слишком сильно ценит, чтобы рискнуть и изменить устоявшиеся отношения. Но опять же, кому какой вред от ее фантазий?
   Хейли перестала качаться и затаила дыхание. Спинка Лили все так же приподнималась и опускалась под ее ладонью.
   Слава богу.
   Хейли медленно поднялась, крадучись, как хорошо подготовившийся к побегу арестант, переместилась к кроватке и, плавно наклоняясь, как балетная примадонна, опустила Лили на матрасик, накрыла одеяльцем… Девочка зашевелилась, открыла глазки и захныкала.
   – О Лили, детка, перестань, пожалуйста! – Хейли опять поглаживала, растирала, плохо соображая от усталости. – Тс-с, зайка, успокойся. Дай мамочке отдохнуть.
   Поглаживания, кажется, помогали, и Хейли опустилась на пол, просунув руку сквозь загородку кроватки. И гладила, гладила… Пока не уснула.

* * *

   Ее разбудило пение. Хейли открыла глаза и спросонья подумала, что сидит на ледяной глыбе. Во всяком случае, пол под ней был ужасно холодным. И воздух словно заморозился. Руку – от плеча до кончиков пальцев – покалывало. Не отрывая ладонь от спинки Лили, Хейли обернулась.
   Новобрачная Харпер в сером платье сидела в кресле и напевала старинную колыбельную. Их взгляды встретились, но призрак, ни на мгновение не запнувшись, продолжал качаться и напевать.
   Шок моментально очистил затуманенные мозги Хейли. Сердце подскочило и закупорило горло.
   И что прикажете сказать привидению, которое не видели несколько недель? Привет, как поживаете? Добро пожаловать домой? И какого ответа ждать, особенно если вышеупомянутое привидение совершенно чокнутое?
   Дрожа от холода, Хейли медленно поднялась с пола, повернулась к креслу-качалке, заслоняя собой – на всякий случай – детскую кроватку и растирая руку, в которую, казалось, впились тысячи иголок.
   Запоминать любую мелочь. Митч захочет узнать все подробности.
   Пожалуй, для чокнутого призрака Амелия выглядит слишком спокойной. Спокойной и печальной, как во время первой встречи, а не сумасшедшей с выпученными глазами, какой ее тоже доводилось лицезреть.
   – Хм-м. Малышке сегодня пришлось сделать укол. Прививка. После этого она всегда капризничает. Но, думаю, Лили уже успокоилась. Правда, через пару часов пора будет вставать, так что, возможно, няне придется потерпеть ее капризы до дневного сна. Но… но сейчас она должна поспать, так что вы можете уйти.
   Фигура растаяла, но колыбельная оборвалась только через пару секунд.

* * *

   Дэвид приготовил на завтрак оладьи с черникой. Хейли просила его не стряпать для нее и Лили, пока Роз и Митчелл путешествуют, но он все равно стоял у плиты. И так классно смотрелся на кухне, что она не очень-то старалась его разубедить.
   Да и оладьи были необыкновенными.
   – Ты сегодня какая-то осунувшаяся, – Дэвид легко ущипнул за щеку Хейли, затем Лили, и девочка захихикала.
   – В последнее время не получается выспаться. А сегодня ночью я была не одна.
   Когда Дэвид вопросительно выгнул бровь и улыбнулся во весь рот, Хейли замотала головой: