Страница:
Мак зашипела сквозь стиснутые зубы, вдохнув холодный воздух, но Картер крепко держал ее. На всякий случай.
– В тепле лучше, – пробормотала она и попыталась вывернуться, но он просто зашагал дальше.
– Я люблю, когда ночью идет снег. Правда, сейчас еще не ночь, но похоже. Я люблю смотреть из окна. Белое на черном.
– Мы не смотрим из окна. Мы находимся прямо в центре этого чертового холода.
Картер только улыбался и шел по дорожке. Сколько же здесь таких тропок? И все были тщательно расчищены, пока не покрылись тонким пушистым налетом.
– Кто все это разгребает?
– Что?
– Снег, Макензи.
– Мы. Или рекрутируем Дела, или его приятеля Джека. Иногда платим каким-нибудь подросткам. Когда как. Снег надо убирать. У нас же бизнес, необходимо поддерживать имидж. Для парковки нанимаем снегоуборщик.
– Много работы с таким поместьем и таким многогранным бизнесом.
– Все это части единого целого. И еще это наш дом, поэтому мы… О, ты меняешь тему. – Мак прищурилась, посмотрела на него исподлобья. – Я не дура, просто немножко пьяная.
– Причина?
– Моя отвратительная семейка. На чем я остановилась?
– Кажется, на Рождестве и на способности твоей мамы довести до пьянства.
– Точно. Вот как получилось в этот раз. Она порвала со своим последним парнем. Я неспроста говорю парень, поскольку, когда дело касается мужчин, отношений, браков, она мыслит, как несовершеннолетняя девица. В общем, сплошной театр, и, разумеется, ей необходим курорт, чтобы прийти в себя после тяжких испытаний, снять стресс и склеить разбитое сердце. Чушь собачья, но она в это верит. А поскольку в ее кармане и десятка не задерживается дольше пяти минут, она считает, что я должна оплатить ее расходы. Три тысячи.
– Ты должна дать своей матери три тысячи долларов, потому что она порвала со своим парнем и хочет отправиться на курорт?
– А если бы ей понадобилась операция, я бросила бы ее умирать? – Пытаясь объяснить тактику материнской атаки, Мак замахала руками. – Нет, нет, в этот раз она говорила не так. Если бы ее выбросили из дома на улицу. У нее целая коллекция подобных сравнений. А, может, она сказала и то, и другое. Я не очень отчетливо помню. Ах да, я должна дать ей эти деньги. Поправка. Я выложу эти деньги, потому что иначе она будет долбить меня до тех пор, пока я все равно их не выложу, поэтому лучше заплатить сразу. Вот я и выпила. Я всегда уступаю, а потом трясусь от злости и отвращения.
– Конечно, это не мое дело, но, может, если бы ты твердо отказала, ей пришлось бы отстать от тебя? Ведь если ты все время соглашаешься, с чего бы ей останавливаться?
– Я знаю. – Мак ткнула его в грудь. – Разумеется, я это знаю, но она упорная, и я просто хочу от нее избавиться. И все думаю, почему бы ей не выйти снова замуж – за счастливчика номер четыре – и уехать куда-нибудь? Далеко, далеко, далеко. Например, в Бирму. Эффектно исчезнуть, как мой отец. И очень редко выскакивать чертиком из табакерки. Может, она познакомится с кем-нибудь на курорте. У бассейна за стаканом с морковным соком или еще чем. Влюбиться – это для нее все равно, что купить новые туфли. Нет, еще легче. Пусть она влюбится, уедет в Бирму и оставит меня в покое.
Мак вздохнула, подставила лицо снежным хлопьям. И вовсе не холодно. И снег падает очень красиво, и совсем не раздражает, а наоборот. Приходится признать, что прогулка оказалась гораздо эффективнее выпивки.
– Ты хранитель, не так ли?
– Ты имеешь в виду деньги или старые газеты?
– Нет, я имею в виду спасение. Держу пари, ты всегда открываешь дверь любому, у кого заняты руки, даже если спешишь. И выслушиваешь личные проблемы своих учеников, даже если у тебя полно других дел. – Мак посмотрела прямо ему в глаза. – И выводишь слегка опьяневших женщин на снежные прогулки.
– Не вижу в этом ничего сверхъестественного. А ты уже не такая пьяная, – заметил он, глядя в ее пленительные зеленые глаза. Но печальные.
– Держу пари, женщины тебе до смерти надоели.
– Ты имеешь в виду вообще или в данный момент?
Мак улыбнулась.
– Держу пари, ты очень хороший парень.
Картер не вздохнул, хотя захотелось.
– Мне уже предъявляли подобные обвинения. – Он огляделся по сторонам, выискивая какую-нибудь другую тему для разговора. Может, отвести Мак в дом? Но ему не хотелось с ней расставаться. Хотелось побыть с ней подольше в заснеженном сумраке. Он заметил две симпатичные кормушки. – Какие птицы у вас тут водятся?
– Которые летают. – Мак сунула руки в карманы, поскольку перчатки остались дома. Ни один из них о перчатках не подумал. – Я мало понимаю в птицах. – Склонив голову к плечу, она внимательно посмотрела на него. – А ты еще и орнитолог?
– Нет, ничего серьезного. Просто хобби.
– О боже, глупее признания не придумаешь. Давай-ка, Картер, сматывайся, пока все окончательно не испортил.
– Думаю, нам пора возвращаться: снегопад усиливается.
– И ты ничего не хочешь рассказать мне про птиц? Кормушки засыпаем мы с Эммой. Они висят между нашими домами.
– Эмма живет здесь?
– Да, видишь? – Мак показала на хорошенький двухэтажный домик. – Старый дом для гостей, и она использует оранжереи позади него. Я захватила дом у бассейна. Лорел и Паркер занимают третий этаж восточного и западного крыльев главного дома. Как будто и у них по своему дому. Лорел необходима кухня. Мне – студия. Эмме – оранжереи. Поэтому такое распределение показалось самым разумным. Мы много времени проводим в большом доме, но у каждой есть личное пространство.
– Вы давно дружите.
– Вечность.
– Разве это не семья? Без всяких гадостей?
Мак ухмыльнулась.
– А ты умный. И насчет птиц…
– В это время года легко увидеть кардинала.
– Ну, все знают, как выглядит кардинал. Именно одному из них ты обязан созерцанием моей груди.
– Прости, не понял.
– Он пытался влететь в кухонное окно через стекло, но у него ничего не получилось. Зато я вылила на блузку колу. Итак, птицы. Кроме красных, врезающихся в окна, я еще знаю птицу додо.
– К сожалению, птица додо вымерла, но в этих местах можно увидеть полосатых представителей отряда воробьиных.
– Полосатые представители отряда воробьиных. Если я умудрилась повторить это без запинки, то, наверное, уже протрезвела.
Они брели по дорожке, отгородившейся от тьмы яркими фонарями. Крупными хлопьями, как в голливудских фильмах, густо падал снег. Более красивой январской ночи и пожелать невозможно, вдруг поняла Мак. Но она ничего этого не увидела бы, если бы Картер не зашел и не настоял – в своей очень сдержанной, очень мягкой манере – на прогулке.
– На данном этапе я, пожалуй, должна сказать, что не имею привычки опрокидывать бокал за бокалом до заката. Обычно я пытаюсь забыться в работе или изливаю раздражение на Паркер и компанию. Но сегодня я была слишком зла и для того, и для другого. И мороженого не хотелось, а в тяжелые моменты это один из моих личных костылей.
– Я так и понял. Кроме мороженого. Моя мама, когда злится или расстраивается, варит суп. Огромные кастрюли супа. Ты и не представляешь, сколько супа я съел за свою жизнь.
– У нас никто не готовит, кроме Лорел и миссис Грейди.
– Миссис Грейди? Она все еще здесь? Я не видел ее сегодня.
– Все еще здесь. И все еще заправляет домом и командует всеми его обитателями. А мы не устаем благодарить Бога за это. Сейчас у нее ежегодные зимние каникулы. Неизменно первого января она уезжает на остров Сен-Мартен и остается там до апреля. Как обычно, она заморозила кучу кастрюлек жаркого, супов, овощных запеканок, чтобы мы не умерли с голоду, если случится снежный буран или атомная война.
Мак остановилась у парадной двери, лукаво взглянула на Картера.
– Ну и денек был, профессор. Ты выдержал.
– Благодаря некоторым интересным моментам. Ах да, Шерри выбрала Номер Три с буфетом.
– Хороший выбор. Спасибо за прогулку и сочувственное ухо.
– Я люблю гулять. – Картер сунул руки в карманы, поскольку не очень представлял, что с ними делать. – Пожалуй, мне пора. Снега намело. И… завтра в школу.
– Завтра в школу, – с улыбкой повторила Мак и обняла его щеки согретыми в карманах ладонями; легко, почти, как сестра, прикоснулась губами к его губам.
И Картер потерял голову. Он не успел подумать, что делает, не успел остановить себя. Он схватил Мак за плечи, прижал спиной к двери и превратил легкое соприкосновение губ в долгий и страстный поцелуй.
Все, что он воображал в семнадцать лет, стремительно ворвалось в реальность в тридцать. Какова Мак на вкус, на ощупь. В момент, когда раскрываются губы и сплетаются языки, когда закипает кровь. В тихом шелесте неспешного снегопада ее судорожный вздох грохочущей молнией пронзил его сознание.
Предчувствие бури.
Мак не оттолкнула его, не запротестовала, когда он по-своему, жарко и безумно, истолковал ее дружеский жест. Мелькнула мысль: кто бы мог подумать? Кто бы мог подумать, что этот милый преподаватель английской литературы, натыкающийся на стены, может так целоваться?
Как будто вот-вот утащит тебя в ближайшую пещеру и сорвет одежду… пока ты с не меньшим энтузиазмом будешь срывать одежду с него.
А потом вообще не осталось никаких мыслей, и она лишь пыталась соответствовать.
Картер ошеломил ее. Она никогда не верила, что так бывает.
Ее ладони скользнули вверх по его лицу, пальцы погрузились в его волосы. Вцепились в них.
Это его отрезвило. Он отступил на шаг, чуть не поскользнулся на заснеженной дорожке, но Мак не шевельнулась, просто смотрела на него широко раскрытыми, сверкающими в темноте глазами.
Боже, думал он, боже. Я сошел с ума.
– Извини, – забормотал он, охваченный возбуждением и стыдом. – Извини. Это… не… просто я… Мне очень жаль.
Он бросился прочь, неуклюже скользя по свежевыпавшему снегу, а она все так же ошеломленно смотрела ему вслед. Сквозь грохот в ушах она услышала писк электронного ключа, увидела – в свете вспыхнувшей в салоне лампочки, – как Картер забирается в свою машину.
И только когда он уже исчез из виду, Мак вспомнила, что надо дышать, и обрела дар речи, и еле слышно выдавила:
– Никаких проблем.
Чувствуя гораздо более сильное головокружение, чем от вина, Мак вошла в дом, прошла на кухню, вылила в раковину его нетронутое вино, остатки своего. Она обвела кухню невидящим взглядом, развернулась, оперлась о кухонный стол. И только тогда изумленно и восхищенно произнесла:
– Блеск.
4
– В тепле лучше, – пробормотала она и попыталась вывернуться, но он просто зашагал дальше.
– Я люблю, когда ночью идет снег. Правда, сейчас еще не ночь, но похоже. Я люблю смотреть из окна. Белое на черном.
– Мы не смотрим из окна. Мы находимся прямо в центре этого чертового холода.
Картер только улыбался и шел по дорожке. Сколько же здесь таких тропок? И все были тщательно расчищены, пока не покрылись тонким пушистым налетом.
– Кто все это разгребает?
– Что?
– Снег, Макензи.
– Мы. Или рекрутируем Дела, или его приятеля Джека. Иногда платим каким-нибудь подросткам. Когда как. Снег надо убирать. У нас же бизнес, необходимо поддерживать имидж. Для парковки нанимаем снегоуборщик.
– Много работы с таким поместьем и таким многогранным бизнесом.
– Все это части единого целого. И еще это наш дом, поэтому мы… О, ты меняешь тему. – Мак прищурилась, посмотрела на него исподлобья. – Я не дура, просто немножко пьяная.
– Причина?
– Моя отвратительная семейка. На чем я остановилась?
– Кажется, на Рождестве и на способности твоей мамы довести до пьянства.
– Точно. Вот как получилось в этот раз. Она порвала со своим последним парнем. Я неспроста говорю парень, поскольку, когда дело касается мужчин, отношений, браков, она мыслит, как несовершеннолетняя девица. В общем, сплошной театр, и, разумеется, ей необходим курорт, чтобы прийти в себя после тяжких испытаний, снять стресс и склеить разбитое сердце. Чушь собачья, но она в это верит. А поскольку в ее кармане и десятка не задерживается дольше пяти минут, она считает, что я должна оплатить ее расходы. Три тысячи.
– Ты должна дать своей матери три тысячи долларов, потому что она порвала со своим парнем и хочет отправиться на курорт?
– А если бы ей понадобилась операция, я бросила бы ее умирать? – Пытаясь объяснить тактику материнской атаки, Мак замахала руками. – Нет, нет, в этот раз она говорила не так. Если бы ее выбросили из дома на улицу. У нее целая коллекция подобных сравнений. А, может, она сказала и то, и другое. Я не очень отчетливо помню. Ах да, я должна дать ей эти деньги. Поправка. Я выложу эти деньги, потому что иначе она будет долбить меня до тех пор, пока я все равно их не выложу, поэтому лучше заплатить сразу. Вот я и выпила. Я всегда уступаю, а потом трясусь от злости и отвращения.
– Конечно, это не мое дело, но, может, если бы ты твердо отказала, ей пришлось бы отстать от тебя? Ведь если ты все время соглашаешься, с чего бы ей останавливаться?
– Я знаю. – Мак ткнула его в грудь. – Разумеется, я это знаю, но она упорная, и я просто хочу от нее избавиться. И все думаю, почему бы ей не выйти снова замуж – за счастливчика номер четыре – и уехать куда-нибудь? Далеко, далеко, далеко. Например, в Бирму. Эффектно исчезнуть, как мой отец. И очень редко выскакивать чертиком из табакерки. Может, она познакомится с кем-нибудь на курорте. У бассейна за стаканом с морковным соком или еще чем. Влюбиться – это для нее все равно, что купить новые туфли. Нет, еще легче. Пусть она влюбится, уедет в Бирму и оставит меня в покое.
Мак вздохнула, подставила лицо снежным хлопьям. И вовсе не холодно. И снег падает очень красиво, и совсем не раздражает, а наоборот. Приходится признать, что прогулка оказалась гораздо эффективнее выпивки.
– Ты хранитель, не так ли?
– Ты имеешь в виду деньги или старые газеты?
– Нет, я имею в виду спасение. Держу пари, ты всегда открываешь дверь любому, у кого заняты руки, даже если спешишь. И выслушиваешь личные проблемы своих учеников, даже если у тебя полно других дел. – Мак посмотрела прямо ему в глаза. – И выводишь слегка опьяневших женщин на снежные прогулки.
– Не вижу в этом ничего сверхъестественного. А ты уже не такая пьяная, – заметил он, глядя в ее пленительные зеленые глаза. Но печальные.
– Держу пари, женщины тебе до смерти надоели.
– Ты имеешь в виду вообще или в данный момент?
Мак улыбнулась.
– Держу пари, ты очень хороший парень.
Картер не вздохнул, хотя захотелось.
– Мне уже предъявляли подобные обвинения. – Он огляделся по сторонам, выискивая какую-нибудь другую тему для разговора. Может, отвести Мак в дом? Но ему не хотелось с ней расставаться. Хотелось побыть с ней подольше в заснеженном сумраке. Он заметил две симпатичные кормушки. – Какие птицы у вас тут водятся?
– Которые летают. – Мак сунула руки в карманы, поскольку перчатки остались дома. Ни один из них о перчатках не подумал. – Я мало понимаю в птицах. – Склонив голову к плечу, она внимательно посмотрела на него. – А ты еще и орнитолог?
– Нет, ничего серьезного. Просто хобби.
– О боже, глупее признания не придумаешь. Давай-ка, Картер, сматывайся, пока все окончательно не испортил.
– Думаю, нам пора возвращаться: снегопад усиливается.
– И ты ничего не хочешь рассказать мне про птиц? Кормушки засыпаем мы с Эммой. Они висят между нашими домами.
– Эмма живет здесь?
– Да, видишь? – Мак показала на хорошенький двухэтажный домик. – Старый дом для гостей, и она использует оранжереи позади него. Я захватила дом у бассейна. Лорел и Паркер занимают третий этаж восточного и западного крыльев главного дома. Как будто и у них по своему дому. Лорел необходима кухня. Мне – студия. Эмме – оранжереи. Поэтому такое распределение показалось самым разумным. Мы много времени проводим в большом доме, но у каждой есть личное пространство.
– Вы давно дружите.
– Вечность.
– Разве это не семья? Без всяких гадостей?
Мак ухмыльнулась.
– А ты умный. И насчет птиц…
– В это время года легко увидеть кардинала.
– Ну, все знают, как выглядит кардинал. Именно одному из них ты обязан созерцанием моей груди.
– Прости, не понял.
– Он пытался влететь в кухонное окно через стекло, но у него ничего не получилось. Зато я вылила на блузку колу. Итак, птицы. Кроме красных, врезающихся в окна, я еще знаю птицу додо.
– К сожалению, птица додо вымерла, но в этих местах можно увидеть полосатых представителей отряда воробьиных.
– Полосатые представители отряда воробьиных. Если я умудрилась повторить это без запинки, то, наверное, уже протрезвела.
Они брели по дорожке, отгородившейся от тьмы яркими фонарями. Крупными хлопьями, как в голливудских фильмах, густо падал снег. Более красивой январской ночи и пожелать невозможно, вдруг поняла Мак. Но она ничего этого не увидела бы, если бы Картер не зашел и не настоял – в своей очень сдержанной, очень мягкой манере – на прогулке.
– На данном этапе я, пожалуй, должна сказать, что не имею привычки опрокидывать бокал за бокалом до заката. Обычно я пытаюсь забыться в работе или изливаю раздражение на Паркер и компанию. Но сегодня я была слишком зла и для того, и для другого. И мороженого не хотелось, а в тяжелые моменты это один из моих личных костылей.
– Я так и понял. Кроме мороженого. Моя мама, когда злится или расстраивается, варит суп. Огромные кастрюли супа. Ты и не представляешь, сколько супа я съел за свою жизнь.
– У нас никто не готовит, кроме Лорел и миссис Грейди.
– Миссис Грейди? Она все еще здесь? Я не видел ее сегодня.
– Все еще здесь. И все еще заправляет домом и командует всеми его обитателями. А мы не устаем благодарить Бога за это. Сейчас у нее ежегодные зимние каникулы. Неизменно первого января она уезжает на остров Сен-Мартен и остается там до апреля. Как обычно, она заморозила кучу кастрюлек жаркого, супов, овощных запеканок, чтобы мы не умерли с голоду, если случится снежный буран или атомная война.
Мак остановилась у парадной двери, лукаво взглянула на Картера.
– Ну и денек был, профессор. Ты выдержал.
– Благодаря некоторым интересным моментам. Ах да, Шерри выбрала Номер Три с буфетом.
– Хороший выбор. Спасибо за прогулку и сочувственное ухо.
– Я люблю гулять. – Картер сунул руки в карманы, поскольку не очень представлял, что с ними делать. – Пожалуй, мне пора. Снега намело. И… завтра в школу.
– Завтра в школу, – с улыбкой повторила Мак и обняла его щеки согретыми в карманах ладонями; легко, почти, как сестра, прикоснулась губами к его губам.
И Картер потерял голову. Он не успел подумать, что делает, не успел остановить себя. Он схватил Мак за плечи, прижал спиной к двери и превратил легкое соприкосновение губ в долгий и страстный поцелуй.
Все, что он воображал в семнадцать лет, стремительно ворвалось в реальность в тридцать. Какова Мак на вкус, на ощупь. В момент, когда раскрываются губы и сплетаются языки, когда закипает кровь. В тихом шелесте неспешного снегопада ее судорожный вздох грохочущей молнией пронзил его сознание.
Предчувствие бури.
Мак не оттолкнула его, не запротестовала, когда он по-своему, жарко и безумно, истолковал ее дружеский жест. Мелькнула мысль: кто бы мог подумать? Кто бы мог подумать, что этот милый преподаватель английской литературы, натыкающийся на стены, может так целоваться?
Как будто вот-вот утащит тебя в ближайшую пещеру и сорвет одежду… пока ты с не меньшим энтузиазмом будешь срывать одежду с него.
А потом вообще не осталось никаких мыслей, и она лишь пыталась соответствовать.
Картер ошеломил ее. Она никогда не верила, что так бывает.
Ее ладони скользнули вверх по его лицу, пальцы погрузились в его волосы. Вцепились в них.
Это его отрезвило. Он отступил на шаг, чуть не поскользнулся на заснеженной дорожке, но Мак не шевельнулась, просто смотрела на него широко раскрытыми, сверкающими в темноте глазами.
Боже, думал он, боже. Я сошел с ума.
– Извини, – забормотал он, охваченный возбуждением и стыдом. – Извини. Это… не… просто я… Мне очень жаль.
Он бросился прочь, неуклюже скользя по свежевыпавшему снегу, а она все так же ошеломленно смотрела ему вслед. Сквозь грохот в ушах она услышала писк электронного ключа, увидела – в свете вспыхнувшей в салоне лампочки, – как Картер забирается в свою машину.
И только когда он уже исчез из виду, Мак вспомнила, что надо дышать, и обрела дар речи, и еле слышно выдавила:
– Никаких проблем.
Чувствуя гораздо более сильное головокружение, чем от вина, Мак вошла в дом, прошла на кухню, вылила в раковину его нетронутое вино, остатки своего. Она обвела кухню невидящим взглядом, развернулась, оперлась о кухонный стол. И только тогда изумленно и восхищенно произнесла:
– Блеск.
4
Бывает, просыпаешься и понимаешь, что сегодня не обойтись фруктовым печеньем и кружкой крепкого кофе. Мак мысленно поблагодарила Картера за избавление от мучительного похмелья, но несколько дюймов снежного покрова на дорожках означали, что придется помахать лопатой. А это занятие требовало настоящего топлива. Прекрасно зная, где его найти, Мак натянула сапоги, пальто и распахнула дверь.
И тут же метнулась обратно. За фотоаппаратом.
Ослепительный, дерзкий свет низвергался с высокого голубого неба на безмятежное белое море, затопившее парк застывшими, мерцающими волнами. Кусты стали похожи на тощих горбатых карликов, пересекающих мелководье вброд, а на камнях, окружающих бассейн в форме естественного пруда, выросли фантастические сугробы-баррикады.
Наведя камеру на рощу, превратившуюся в ледяной дворец, Мак вдохнула холодный воздух – словно бесчисленные крошечные стеклянные осколки впились в горло – и выдохнула клубящееся облако пара.
Пейзажи редко поражали ее воображение, но этот, черно-белый, с множеством промежуточных тонов, с игрой света и тени под первозданным, голубым небом, притягивал необъяснимо. Столько форм, столько текстур. В облепленных рыхлым снегом ветвях, в превратившейся в кружево коре затаились бесчисленные возможности.
Посреди белого моря возвышался величественный красавец-дом, элегантный, изысканный.
Мак неспешно приближалась к этому прекрасному острову, экспериментируя с ракурсами, светом, сверкающими шарами заснувших до весны азалий. Краем глаза она заметила какое-то движение, повернулась и увидела кардинала, опустившегося на заснеженный клен. Устроившись на ветке, ярко-красное пятнышко залилось звонкой трелью.
Мак пригнулась, приблизила изображение, не рискуя подойти ближе и спугнуть птицу. Интересно, не этот ли кардинал накануне врезался в ее окно? Если так, он явно не пострадал, поскольку алеет сейчас язычком пламени на белой кружевной ветке.
Отличный момент! Мак успела щелкнуть три раза подряд, слегка меняя ракурс. Птица вспорхнула, стрелой пронеслась над заледеневшим морем и исчезла.
Мак распрямилась, отряхнула запорошенные джинсы, и увидела Эммелин, красавицу Эммелин, в старом темно-синем пальто, белой шапочке и шарфе, пробирающуюся к ней сквозь высокий снег.
– Я все ждала, когда же тебе надоест или улетит эта чертова птица. Жуткий холод.
– А я люблю зиму. – Мак снова вскинула камеру и, поймав в объектив подругу, спустила затвор.
– Не смей! Я выгляжу ужасно.
– Ты выглядишь отлично. Обожаю розовые угги.
– И почему я купила розовые? О чем я думала? – сокрушенно покачала головой Эмма, опустив взгляд на ярко-розовые сапоги. – Я думала, ты уже выпрашиваешь у Лорел завтрак. Разве не ты звонила мне и обещала оладьи почти час назад? Пошли скорее.
– Зато теперь мы уговорим ее вместе. Я увлеклась. Здесь изумительно. Свет, тени, формы. А эта чертова птица? Дополнительный бонус.
– Холодно, минус семь, а после оладий придется разгребать снег и морозить задницы. Почему у нас не вечное лето?
– Нам никогда не удавалось выпросить оладьи летом. В лучшем случае тонкие блинчики, но это далеко не одно и то же.
Потопав на крыльце и стряхнув снег с сапог, Эмма мрачно взглянула на подругу, открыла дверь, и девушек мгновенно окутал аромат кофе.
Мак сбросила пальто, аккуратно пристроила фотоаппарат на крышке сушилки, влетела в кухню и крепко сжала Лорел в объятиях.
– Всегда знала, что могу на тебя рассчитывать.
– Я увидела в окно, как ты резвишься в снегу, и поняла, что без оладий ты от меня не отвяжешься.
Лорел, уже с заколотыми волосами и закатанными рукавами, отмерила муку.
– Я тебя обожаю и не только за твои оладьи холодным утром.
– Отлично, тогда накрывай на стол. Паркер уже отвечает на электронные письма.
– Она вызовет кого-нибудь разгребать снег? – спросила Эмма. – У меня сегодня три консультации.
– Только для парковки. Мы решили, что нет смысла вызывать подкрепление. Справимся сами.
Эмма надулась.
– Ненавижу грести снег.
– Бедняжка Эмма! – хором воскликнули Мак и Лорел.
– Ведьмы.
– У меня есть история к завтраку. – Возбужденная спонтанной фотосессией и перспективой получить на завтрак оладьи, Мак бухнула в кружку сахар и залила его кофе. – Сексуальная история к завтраку.
Эмма замерла, не открыв до конца дверцы посудного шкафчика.
– Выкладывай.
– Мы еще не завтракаем. И Паркер еще не спустилась.
– Я сбегаю и притащу ее. Не терпится услышать сексуальную историю. Она согреет меня, когда я буду разгребать этот идиотский снег. – Эмма выбежала из кухни.
– Сексуальная история к завтраку. – Внимательно глядя на Мак, Лорел взялась за деревянную ложку для взбивания масла. – Думаю, с Картером Магуайром в главной роли, если только ты не считаешь сексуальным непристойный телефонный звонок.
– Зависит от того, кто звонит.
– Картер симпатичный, но он не твой обычный типаж.
Мак, выдвигавшая ящик со столовыми приборами, оглянулась.
– У меня есть типаж?
– Конечно, и ты это прекрасно знаешь. Мускулистый любитель поразвлечься. Творческая жилка приветствуется, но не обязательна. Не слишком настырный, не слишком серьезный. Не обремененный интеллектом, образованием или тихим обаянием.
Теперь надулась Мак.
– Мне нравятся умные парни. Может, я просто еще не встретила своего.
– А еще он сладкий. Тоже не в твоем вкусе.
– Я люблю сладкое, – возразила Мак. – Попробуй мой кофе!
Рассмеявшись, Лорел отложила взбивалку, достала из морозилки ягоды.
– Эллиот, накрывай на стол.
– Я накрываю. – Автоматически раскладывая столовые приборы, Мак размышляла над списком, озвученным Лорел. – Пожалуй, та права… до некоторой степени. У всех есть типаж. У Паркер, например, это успешный, ухоженный, начитанный мужчина.
– Знание иностранного языка поощряется, – добавила Лорел, промывая ягоды. – Еще он должен с двадцати шагов отличать Армани от Хуго Босса.
– И у Эммы есть типаж. Обязательно мужского пола.
Лорел чуть не покатилась со смеху.
– Паркер сейчас спустится, – объявила вошедшая Эмма. – Над чем смеемся?
– Над тобой, – откликнулась Лорел. – Сковородка раскалилась. Садитесь.
– С добрым утром, партнеры. – В кухню влетела Паркер – в темных джинсах и кашемировом свитере, с аккуратно убранными в хвост волосами и легким макияжем. У Мак мелькнула мысль, что если бы она не любила Паркер, то легко смогла бы ее возненавидеть. – Я только что приняла три заказа на ознакомительные экскурсии. Боже! Как я люблю праздники. Столько народу жаждет обручиться. Не успеем оглянуться, как День святого Валентина принесет нам еще больше клиентов. Оладьи?
– Достань сироп.
– Дороги расчищены. Вряд ли придется ломать сегодняшний график. О, Полсоны прислали электронное письмо из свадебного путешествия. Надо будет добавить их отзыв на наш сайт и…
– Никаких деловых разговоров, – прервала ее Эмма. – Мак припасла к завтраку сексуальную историю.
– Правда? – Паркер выставила на стол сироп и сливочное масло, а Лорел – блюдо с оладьями. – Расскажи со всеми подробностями.
– Все началось, как часто начинаются сексуальные истории, с того, что я пролила на блузку диетическую колу.
– Он сказал, что наткнулся на стену. Бедняжка Картер. – Эмма хихикнула, отрезая крошечный ломтик от единственной оладьи, которую решила себе позволить.
– И наткнулся. Со всего маху, – подтвердила Мак. – В мультфильме он точно пробил бы стену, оставив мне на память брешь со своим силуэтом. Итак, он сидит на полу, я пытаюсь определить, насколько все плохо, и мои титьки лезут прямо ему в лицо, на что он очень вежливо указывает.
– «Прошу прощения, мисс, ваши титьки лезут мне в лицо». Так?
Мак ткнула вилкой в сторону Лорел.
– Только он не сказал «титьки», и он заикался. В общем, мне пришлось выдернуть из сушки первую попавшуюся блузку, принести ему пакет со льдом и удостовериться, что он действительно не нуждается в скорой медицинской помощи.
Рассказ не мешал Мак быстро уплетать внушительную горку оладий.
– Я несколько разочарована, – сказала Лорел. – По моему глубочайшему убеждению, в сексуальной истории к завтраку должен быть секс, а не просто твоя неподражаемая грудь.
– Я не закончила. Часть вторая: возвращаюсь я домой после консультации, обрабатываю фотографии, звонит телефон, и я машинально поднимаю трубку. Моя маман.
Паркер затрясла головой. От ее улыбки не осталось и следа.
– Это не сексуально. Мак, я же велела тебе включить блокировку нежелательных звонков.
– Знаю, знаю. Но это была бизнес-линия, и я ответила не подумавши. И в любом случае, это еще не самое страшное, что я сделала. Она порвала со своим последним бойфрендом и устроила обычное представление. Она раздавлена, она опустошена, бла, бла, бла. Боль и страдания требуют неделю на курорте во Флориде и три тысячи от меня.
– Ты это не сделала, – прошептала Эмма. – Скажи мне, что ты это не сделала.
Мак пожала плечами, проткнула вилкой очередную стопку оладий.
– Хотела бы я тебя утешить.
– Милая, это необходимо прекратить, – сказала Лорел. – Ты просто должна это прекратить.
Эмма сочувственно погладила под столом колено Мак.
– Я знаю, но я сдалась, только и всего. А потом я откупорила бутылку и начала топить свое горе и отвращение в вине.
– Надо было прийти сюда. – Паркер коснулась руки подруги. – Мы были здесь.
– И это я знаю. Но я слишком сильно злилась, и мне было так горько и так жалко себя. А теперь угадайте, кто постучался в мою дверь?
Лорел вытаращила глаза.
– О-о! Только не говори, что у тебя был пьяный, слезливый секс с Картером… а если был, то, умоляю, избавь нас от подробностей.
– Я пригласила его выпить.
– О, боже! – Эмма наградила себя еще одним крохотным кусочком оладьи.
– И вывалила на него все про свою дерьмовую семейку. Парень пришел передать посылку, а наткнулся на полупьяную женщину, жалующуюся на жизнь. Он слушал – что я тогда не совсем понимала, так как напилась и расклеилась, – но он слушал. А потом повел меня на прогулку. Он просто закутал меня в пальто, застегнул, как трехлетнего ребенка, и вывел из дома. И дослушал до самого конца, а когда я выдохлась, привел меня обратно и…
– Ты пригласила его в дом, и у вас был секс, – подсказала Эмма.
– Придумай свою сексуальную историю и рассказывай. Я была немного смущена и очень благодарна и чмокнула его легонько так, типа «спасибо, приятель». И в следующее мгновение я оказалась в центре поджаривающего мозг, разгоняющего кровь, оглушающего и ослепляющего поцелуя.
– О… – Эмма восторженно задрожала. – Обожаю такие поцелуи.
– Ты обожаешь любые поцелуи, – напомнила Лорел.
– Да, ну и что? Правда, в сексуальном плане Картер казался мне более медлительным и застенчивым.
– Может, обычно он и такой. В общем, пока я думала, что моя голова вот-вот взорвется, он отступил, извинился – пару раз, – поскользнулся и свалил к своей машине. Когда я наконец обрела дар речи, его уже и след простыл.
Паркер оттолкнула свою тарелку, взяла кофе.
– Ну, ты должна вернуть парня. Это очевидно.
– Очевидно, – согласилась Эмма и взглянула на Лорел, от которой требовалось подвести итог голосования.
Лорел пожала плечами.
– Могут возникнуть проблемы. Он не в ее вкусе и совершает поступки, не вписывающиеся в его обычное поведение. Я чувствую сложности.
– Из-за того, что он милый, немного неловкий парень, целующийся, как воин? – Эмма легко лягнула Лорел под столом. – Лично я чувствую роман.
– Ты чувстуешь роман в дорожной пробке на девяносто пятом шоссе.
– Возможно. Только не ври, что не хочешь увидеть продолжение. Нельзя оставлять такой поцелуй в подвешенном состоянии, – добавила Эмма, поворачиваясь к Мак.
– Ну, не знаю. Во всяком случае, отличная сексуальная история к завтраку, и никто не пострадал. А теперь я должна позвонить в банк и вышвырнуть на ветер три штуки баксов. Увидимся на дорожках с лопатами. – Мак выскользнула из-за стола и покинула кухню.
– Она это так не оставит. Иначе сойдет с ума, – прокомментировала Паркер, вылавливая из миски малину.
– Второй контакт не позже чем через сорок восемь часов. – Лорел нахмурилась. – И, черт побери, она опять не вымыла за собой посуду.
Картер сидел за письменным столом в своей классной комнате и просматривал основные пункты запланированной дискуссии. Для последнего урока, когда до выстраданной свободы остается всего пятьдесят коротких или бесконечных, в зависимости от угла зрения, минут, главное – возбудить интерес и поддержать энтузиазм учащихся. Правильно выбранные акценты могут отвлечь внимание от стрелок настенных часов.
Может, детки даже чему-то научатся.
Однако сегодня он никак не мог сфокусировать даже собственное внимание.
Должен ли он позвонить ей и еще раз попросить прощения? Или следует послать ей записку? Письменно он лучше выражает свои чувства. В большинстве случаев.
Или забыть об инциденте? Прошла пара дней. Ну, если соблюдать занудную точность, один день и две ночи.
Свою занудность он сознавал прекрасно.
Он хотел забыть тот поцелуй, просто забыть, как очередной пункт в длинном списке Неловких Моментов Картера. Но он не мог забыть о поцелуе. О ней.
Он снова погружался в омут тринадцатилетней давности. В страдания безответной любви к Макензи Эллиот.
Он справится с этой любовью. Однажды уже справился. Почти справился.
Он просто на мгновение потерял голову, вот и все. И это вполне объяснимо, учитывая прошлое.
И все же… наверное, следует написать ей записку с извинениями.
В любом случае, Макензи, наверное, посмеялась над происшедшим с подружками, а потом благополучно все забыла. Кто стал бы ее винить?
Забыть, вот, что нужно сделать. Просто забыть и вернуться к дискуссии о Розалинде, как о женщине двадцать первого века.
Сексуальность. Самобытность. Хитрость. Ум. Преданность. Любовь.
Как Розалинда использовала свою двойственную сексуальность, чтобы расцвести из девочки в начале пьесы в женщину в конце, все это время притворяясь юношей?
Произнеси слово «секс», и внимание подростков тебе обеспечено, думал Картер.
Как…
Просматривая записи, он рассеянно откликнулся на стук в дверь:
– Войдите.
Эволюция, самосознание и отвага под маской…
Он поднял глаза и заморгал.
Еще думая о Розалинде, он таращился на Макензи.
И тут же метнулась обратно. За фотоаппаратом.
Ослепительный, дерзкий свет низвергался с высокого голубого неба на безмятежное белое море, затопившее парк застывшими, мерцающими волнами. Кусты стали похожи на тощих горбатых карликов, пересекающих мелководье вброд, а на камнях, окружающих бассейн в форме естественного пруда, выросли фантастические сугробы-баррикады.
Наведя камеру на рощу, превратившуюся в ледяной дворец, Мак вдохнула холодный воздух – словно бесчисленные крошечные стеклянные осколки впились в горло – и выдохнула клубящееся облако пара.
Пейзажи редко поражали ее воображение, но этот, черно-белый, с множеством промежуточных тонов, с игрой света и тени под первозданным, голубым небом, притягивал необъяснимо. Столько форм, столько текстур. В облепленных рыхлым снегом ветвях, в превратившейся в кружево коре затаились бесчисленные возможности.
Посреди белого моря возвышался величественный красавец-дом, элегантный, изысканный.
Мак неспешно приближалась к этому прекрасному острову, экспериментируя с ракурсами, светом, сверкающими шарами заснувших до весны азалий. Краем глаза она заметила какое-то движение, повернулась и увидела кардинала, опустившегося на заснеженный клен. Устроившись на ветке, ярко-красное пятнышко залилось звонкой трелью.
Мак пригнулась, приблизила изображение, не рискуя подойти ближе и спугнуть птицу. Интересно, не этот ли кардинал накануне врезался в ее окно? Если так, он явно не пострадал, поскольку алеет сейчас язычком пламени на белой кружевной ветке.
Отличный момент! Мак успела щелкнуть три раза подряд, слегка меняя ракурс. Птица вспорхнула, стрелой пронеслась над заледеневшим морем и исчезла.
Мак распрямилась, отряхнула запорошенные джинсы, и увидела Эммелин, красавицу Эммелин, в старом темно-синем пальто, белой шапочке и шарфе, пробирающуюся к ней сквозь высокий снег.
– Я все ждала, когда же тебе надоест или улетит эта чертова птица. Жуткий холод.
– А я люблю зиму. – Мак снова вскинула камеру и, поймав в объектив подругу, спустила затвор.
– Не смей! Я выгляжу ужасно.
– Ты выглядишь отлично. Обожаю розовые угги.
– И почему я купила розовые? О чем я думала? – сокрушенно покачала головой Эмма, опустив взгляд на ярко-розовые сапоги. – Я думала, ты уже выпрашиваешь у Лорел завтрак. Разве не ты звонила мне и обещала оладьи почти час назад? Пошли скорее.
– Зато теперь мы уговорим ее вместе. Я увлеклась. Здесь изумительно. Свет, тени, формы. А эта чертова птица? Дополнительный бонус.
– Холодно, минус семь, а после оладий придется разгребать снег и морозить задницы. Почему у нас не вечное лето?
– Нам никогда не удавалось выпросить оладьи летом. В лучшем случае тонкие блинчики, но это далеко не одно и то же.
Потопав на крыльце и стряхнув снег с сапог, Эмма мрачно взглянула на подругу, открыла дверь, и девушек мгновенно окутал аромат кофе.
Мак сбросила пальто, аккуратно пристроила фотоаппарат на крышке сушилки, влетела в кухню и крепко сжала Лорел в объятиях.
– Всегда знала, что могу на тебя рассчитывать.
– Я увидела в окно, как ты резвишься в снегу, и поняла, что без оладий ты от меня не отвяжешься.
Лорел, уже с заколотыми волосами и закатанными рукавами, отмерила муку.
– Я тебя обожаю и не только за твои оладьи холодным утром.
– Отлично, тогда накрывай на стол. Паркер уже отвечает на электронные письма.
– Она вызовет кого-нибудь разгребать снег? – спросила Эмма. – У меня сегодня три консультации.
– Только для парковки. Мы решили, что нет смысла вызывать подкрепление. Справимся сами.
Эмма надулась.
– Ненавижу грести снег.
– Бедняжка Эмма! – хором воскликнули Мак и Лорел.
– Ведьмы.
– У меня есть история к завтраку. – Возбужденная спонтанной фотосессией и перспективой получить на завтрак оладьи, Мак бухнула в кружку сахар и залила его кофе. – Сексуальная история к завтраку.
Эмма замерла, не открыв до конца дверцы посудного шкафчика.
– Выкладывай.
– Мы еще не завтракаем. И Паркер еще не спустилась.
– Я сбегаю и притащу ее. Не терпится услышать сексуальную историю. Она согреет меня, когда я буду разгребать этот идиотский снег. – Эмма выбежала из кухни.
– Сексуальная история к завтраку. – Внимательно глядя на Мак, Лорел взялась за деревянную ложку для взбивания масла. – Думаю, с Картером Магуайром в главной роли, если только ты не считаешь сексуальным непристойный телефонный звонок.
– Зависит от того, кто звонит.
– Картер симпатичный, но он не твой обычный типаж.
Мак, выдвигавшая ящик со столовыми приборами, оглянулась.
– У меня есть типаж?
– Конечно, и ты это прекрасно знаешь. Мускулистый любитель поразвлечься. Творческая жилка приветствуется, но не обязательна. Не слишком настырный, не слишком серьезный. Не обремененный интеллектом, образованием или тихим обаянием.
Теперь надулась Мак.
– Мне нравятся умные парни. Может, я просто еще не встретила своего.
– А еще он сладкий. Тоже не в твоем вкусе.
– Я люблю сладкое, – возразила Мак. – Попробуй мой кофе!
Рассмеявшись, Лорел отложила взбивалку, достала из морозилки ягоды.
– Эллиот, накрывай на стол.
– Я накрываю. – Автоматически раскладывая столовые приборы, Мак размышляла над списком, озвученным Лорел. – Пожалуй, та права… до некоторой степени. У всех есть типаж. У Паркер, например, это успешный, ухоженный, начитанный мужчина.
– Знание иностранного языка поощряется, – добавила Лорел, промывая ягоды. – Еще он должен с двадцати шагов отличать Армани от Хуго Босса.
– И у Эммы есть типаж. Обязательно мужского пола.
Лорел чуть не покатилась со смеху.
– Паркер сейчас спустится, – объявила вошедшая Эмма. – Над чем смеемся?
– Над тобой, – откликнулась Лорел. – Сковородка раскалилась. Садитесь.
– С добрым утром, партнеры. – В кухню влетела Паркер – в темных джинсах и кашемировом свитере, с аккуратно убранными в хвост волосами и легким макияжем. У Мак мелькнула мысль, что если бы она не любила Паркер, то легко смогла бы ее возненавидеть. – Я только что приняла три заказа на ознакомительные экскурсии. Боже! Как я люблю праздники. Столько народу жаждет обручиться. Не успеем оглянуться, как День святого Валентина принесет нам еще больше клиентов. Оладьи?
– Достань сироп.
– Дороги расчищены. Вряд ли придется ломать сегодняшний график. О, Полсоны прислали электронное письмо из свадебного путешествия. Надо будет добавить их отзыв на наш сайт и…
– Никаких деловых разговоров, – прервала ее Эмма. – Мак припасла к завтраку сексуальную историю.
– Правда? – Паркер выставила на стол сироп и сливочное масло, а Лорел – блюдо с оладьями. – Расскажи со всеми подробностями.
– Все началось, как часто начинаются сексуальные истории, с того, что я пролила на блузку диетическую колу.
– Он сказал, что наткнулся на стену. Бедняжка Картер. – Эмма хихикнула, отрезая крошечный ломтик от единственной оладьи, которую решила себе позволить.
– И наткнулся. Со всего маху, – подтвердила Мак. – В мультфильме он точно пробил бы стену, оставив мне на память брешь со своим силуэтом. Итак, он сидит на полу, я пытаюсь определить, насколько все плохо, и мои титьки лезут прямо ему в лицо, на что он очень вежливо указывает.
– «Прошу прощения, мисс, ваши титьки лезут мне в лицо». Так?
Мак ткнула вилкой в сторону Лорел.
– Только он не сказал «титьки», и он заикался. В общем, мне пришлось выдернуть из сушки первую попавшуюся блузку, принести ему пакет со льдом и удостовериться, что он действительно не нуждается в скорой медицинской помощи.
Рассказ не мешал Мак быстро уплетать внушительную горку оладий.
– Я несколько разочарована, – сказала Лорел. – По моему глубочайшему убеждению, в сексуальной истории к завтраку должен быть секс, а не просто твоя неподражаемая грудь.
– Я не закончила. Часть вторая: возвращаюсь я домой после консультации, обрабатываю фотографии, звонит телефон, и я машинально поднимаю трубку. Моя маман.
Паркер затрясла головой. От ее улыбки не осталось и следа.
– Это не сексуально. Мак, я же велела тебе включить блокировку нежелательных звонков.
– Знаю, знаю. Но это была бизнес-линия, и я ответила не подумавши. И в любом случае, это еще не самое страшное, что я сделала. Она порвала со своим последним бойфрендом и устроила обычное представление. Она раздавлена, она опустошена, бла, бла, бла. Боль и страдания требуют неделю на курорте во Флориде и три тысячи от меня.
– Ты это не сделала, – прошептала Эмма. – Скажи мне, что ты это не сделала.
Мак пожала плечами, проткнула вилкой очередную стопку оладий.
– Хотела бы я тебя утешить.
– Милая, это необходимо прекратить, – сказала Лорел. – Ты просто должна это прекратить.
Эмма сочувственно погладила под столом колено Мак.
– Я знаю, но я сдалась, только и всего. А потом я откупорила бутылку и начала топить свое горе и отвращение в вине.
– Надо было прийти сюда. – Паркер коснулась руки подруги. – Мы были здесь.
– И это я знаю. Но я слишком сильно злилась, и мне было так горько и так жалко себя. А теперь угадайте, кто постучался в мою дверь?
Лорел вытаращила глаза.
– О-о! Только не говори, что у тебя был пьяный, слезливый секс с Картером… а если был, то, умоляю, избавь нас от подробностей.
– Я пригласила его выпить.
– О, боже! – Эмма наградила себя еще одним крохотным кусочком оладьи.
– И вывалила на него все про свою дерьмовую семейку. Парень пришел передать посылку, а наткнулся на полупьяную женщину, жалующуюся на жизнь. Он слушал – что я тогда не совсем понимала, так как напилась и расклеилась, – но он слушал. А потом повел меня на прогулку. Он просто закутал меня в пальто, застегнул, как трехлетнего ребенка, и вывел из дома. И дослушал до самого конца, а когда я выдохлась, привел меня обратно и…
– Ты пригласила его в дом, и у вас был секс, – подсказала Эмма.
– Придумай свою сексуальную историю и рассказывай. Я была немного смущена и очень благодарна и чмокнула его легонько так, типа «спасибо, приятель». И в следующее мгновение я оказалась в центре поджаривающего мозг, разгоняющего кровь, оглушающего и ослепляющего поцелуя.
– О… – Эмма восторженно задрожала. – Обожаю такие поцелуи.
– Ты обожаешь любые поцелуи, – напомнила Лорел.
– Да, ну и что? Правда, в сексуальном плане Картер казался мне более медлительным и застенчивым.
– Может, обычно он и такой. В общем, пока я думала, что моя голова вот-вот взорвется, он отступил, извинился – пару раз, – поскользнулся и свалил к своей машине. Когда я наконец обрела дар речи, его уже и след простыл.
Паркер оттолкнула свою тарелку, взяла кофе.
– Ну, ты должна вернуть парня. Это очевидно.
– Очевидно, – согласилась Эмма и взглянула на Лорел, от которой требовалось подвести итог голосования.
Лорел пожала плечами.
– Могут возникнуть проблемы. Он не в ее вкусе и совершает поступки, не вписывающиеся в его обычное поведение. Я чувствую сложности.
– Из-за того, что он милый, немного неловкий парень, целующийся, как воин? – Эмма легко лягнула Лорел под столом. – Лично я чувствую роман.
– Ты чувстуешь роман в дорожной пробке на девяносто пятом шоссе.
– Возможно. Только не ври, что не хочешь увидеть продолжение. Нельзя оставлять такой поцелуй в подвешенном состоянии, – добавила Эмма, поворачиваясь к Мак.
– Ну, не знаю. Во всяком случае, отличная сексуальная история к завтраку, и никто не пострадал. А теперь я должна позвонить в банк и вышвырнуть на ветер три штуки баксов. Увидимся на дорожках с лопатами. – Мак выскользнула из-за стола и покинула кухню.
– Она это так не оставит. Иначе сойдет с ума, – прокомментировала Паркер, вылавливая из миски малину.
– Второй контакт не позже чем через сорок восемь часов. – Лорел нахмурилась. – И, черт побери, она опять не вымыла за собой посуду.
Картер сидел за письменным столом в своей классной комнате и просматривал основные пункты запланированной дискуссии. Для последнего урока, когда до выстраданной свободы остается всего пятьдесят коротких или бесконечных, в зависимости от угла зрения, минут, главное – возбудить интерес и поддержать энтузиазм учащихся. Правильно выбранные акценты могут отвлечь внимание от стрелок настенных часов.
Может, детки даже чему-то научатся.
Однако сегодня он никак не мог сфокусировать даже собственное внимание.
Должен ли он позвонить ей и еще раз попросить прощения? Или следует послать ей записку? Письменно он лучше выражает свои чувства. В большинстве случаев.
Или забыть об инциденте? Прошла пара дней. Ну, если соблюдать занудную точность, один день и две ночи.
Свою занудность он сознавал прекрасно.
Он хотел забыть тот поцелуй, просто забыть, как очередной пункт в длинном списке Неловких Моментов Картера. Но он не мог забыть о поцелуе. О ней.
Он снова погружался в омут тринадцатилетней давности. В страдания безответной любви к Макензи Эллиот.
Он справится с этой любовью. Однажды уже справился. Почти справился.
Он просто на мгновение потерял голову, вот и все. И это вполне объяснимо, учитывая прошлое.
И все же… наверное, следует написать ей записку с извинениями.
Дорогая Макензи,Возможно ли сочинить что-либо более неуклюжее и глупое?
Я хочу принести тебе самые искренние извинения по поводу моего непозволительного поведения вечером четвертого января. Мой поступок необъясним, и я глубоко о нем сожалею.
Картер.
В любом случае, Макензи, наверное, посмеялась над происшедшим с подружками, а потом благополучно все забыла. Кто стал бы ее винить?
Забыть, вот, что нужно сделать. Просто забыть и вернуться к дискуссии о Розалинде, как о женщине двадцать первого века.
Сексуальность. Самобытность. Хитрость. Ум. Преданность. Любовь.
Как Розалинда использовала свою двойственную сексуальность, чтобы расцвести из девочки в начале пьесы в женщину в конце, все это время притворяясь юношей?
Произнеси слово «секс», и внимание подростков тебе обеспечено, думал Картер.
Как…
Просматривая записи, он рассеянно откликнулся на стук в дверь:
– Войдите.
Эволюция, самосознание и отвага под маской…
Он поднял глаза и заморгал.
Еще думая о Розалинде, он таращился на Макензи.