Затрещал телефон. Рябинин взял трубку, решив, что не будет писать поздравление Юркову, пусть кто-нибудь другой.
— Сергей Георгиевич, — послышался звонкий голос, — вытрезвитель тебя беспокоит.
— А-а, Иван Савелович, привет, — узнал он моложавого майора. — Вроде бы моих подопечных в твоем богоугодном заведении нет.
— У меня тут скользкий вопросик, — замялся майор. — Не можешь сейчас подъехать?
— Ну, смотря зачем, — замялся и Рябинин.
— В вытрезвитель попал в невменяемом состоянии инспектор Петельников.
Рябинин почувствовал, как повлажнела телефонная трубка и сел его голос, хотя он еще ничего не сказал, — голос сел без звука, тихо, внутри.
— Иван Савелович, — сипло произнес Рябинин, — выезжаю.
Петельников спал в кабинете начальника медвытрезвителя на широком черном диване, лицом к спинке. Было десять часов утра.
— Надо бы сообщить начальнику райотдела, — сказал майор.
— Иван Савелович, даже если бы он не ходил на задание, я бы все равно не поверил, что Вадим может напиться, — возразил Рябинин.
— Так-то оно так, — неуверенно согласился майор, — да ведь порядок такой.
— В конце концов, я вас лично прошу.
— Ладно, шут с вами, — согласился Иван Савелович и махнул рукой, — скрою этот факт.
Они говорили вполголоса, словно боясь разбудить Петельникова, хотя как раз этого и ждали.
— Вы… дружите? — спросил майор.
— Скорее всего, так. Да и работаем по делам сообща.
Петельников вдруг поднял голову, рассматривая черную спинку дивана. Потом повернулся к ним и сел так резко, что Рябинин, приткнувшийся в его ногах, отпрянул. Инспектор, как глухослепонемой, несколько секунд сидел недвижно, ничего не понимая. Мысль вместе с памятью возвращалась к нему медленно. Он вскочил зашагал по кабинету. Майор и Рябинин молчали. Петельников ходил по комнате, как волк по клетке поскрипывая зубами.
— Вадим, успокойся, — сказал Рябинин.
Инспектор вдруг сильно выругался и начал ощупывать карманы в своем серебристом костюме, который даже после бурной ночи не пострадал.
— Удостоверение? — быстро спросил Рябинин.
— Цело, — буркнул Петельников. — Где меня взяли?
— Спал в парадной на полу, — сердито ответил майор.
— А деньги? — еще раз спросил Рябинин.
— Пустяки, сорок рублей было.
Инспектор еще пошарил по карманам и опустился опять на диван. Он о чем-то сосредоточенно думал, хотя все знали — о чем. Иногда потирал лоб, или почесывал тело, или шевелил ногами, словно все у него зудело.
— Вот так, Иван Савелович, — зло сказал Петельников, — теперь могу рассказать подробно, как обирают пьяных.
И он опять скрипнул зубами.
— Вадим, нам нужно срочно работать, — предупредил Рябинин.
— Дайте мне электробритву, — попросил инспектор майора. — Пойду, умоюсь.
— Вы тут, ребята, обсуждайте, а у меня свои дела.
Иван Савелович дал бритву и ушел. Минут пятнадцать Петельникова не было, только где-то жужжал моторчик да долго лилась вода. Когда он вернулся, то был уже спокоен и свеж, лишь небольшая бледность да необъяснимый, но все-таки существующий беспорядок в костюме говорили о ночи.
— Стыдно и обидно, Сергей Георгиевич, — признался Петельников и начал подробно, как это может работник уголовного розыска, рассказывать о вечере в ресторане.
Рябинин слушал, ни разу не перебив. Да и случай был интересный, детективный. Он был вдвойне интересен тем, что произошел не с гражданином Капличниковым или гражданином Торбой, а с инспектором уголовного розыска. И втройне интересен, что этот самый инспектор пошел ловить ту самую преступницу.
Петельников кончил говорить и буркнул:
— Спрашивай.
— Твое мнение?
— Самый натуральный гипноз.
Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия:
— Жуткий случай, а?
— Меня не тянет на юмор.
— Вот его-то тебе сейчас и не хватает, — серьезно заметил Рябинин. — Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить.
Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него — следователь ходил и чему-то улыбался.
— Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! «Будучи в нетрезвом состоянии… из хулиганских побуждений… Муж бьет жену… Ты меня уважаешь… Вынес с фабрики пару ботинок…» А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться!
— У меня болит правый бок, — мрачно вставил Петельников.
— Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать.
— К чему приступать?
Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи — в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки.
— Красиво, — заметил он. — Ну так что, Вадим, вся эта история значит?
— Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия.
— В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил — природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги.
— Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята…
— Что ж, она изменила свой облик?
— Я не знаю возможностей телепатии, — пожал плечами Петельников.
Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем.
— Их работает двое, — вдруг сказал Петельников.
Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил:
— Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору?
— Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят, в общем-то, совпали.
— Совпали, — тягуче подтвердил Рябинин.
Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять.
— Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам?
— Ну, рост, плюс-минус каблуки… Комплекцию, цвет глаз… — перечислил Петельников.
— Вот и давай. Твоя Вера какого роста?
— Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь… — Инспектор изобразил руками волнистое движение.
— Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд?
— Ну, большие… Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит.
— Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, — обрадовался Рябинин.
— Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют… кустистые.
— А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема.
Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль.
— Ну, Вадим, как?
— Не укладывается.
— Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил?
— Да, за беленькой.
— Ну, вот… Капличников и Торба тоже уходили.
— Черт его знает, возможно, — задумчиво произнес Петельников, но было видно — он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила.
— Сергей Георгиевич… — начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. — Вот… кнопку нашел.
— Вадим, об этом случае никто не узнает, — твердо заверил Рябинин.
Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя.
Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко.
— Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, — мрачно заявил Петельников.
— А я из прокуратуры, — улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора — провал следователя.
Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела.
— А что с удостоверением? — переспросил Рябинин.
— Его век никому не найти.
— Очень хорошо, — довольно поежился следователь.
— Думаешь, украла бы?
— Спугнулась бы наверняка. Теперь мы знаем, где ее искать. Ну, Вадим, спать пойдешь?
— Чего мне спать… Выспался, — усмехнулся инспектор.
— Тогда поехали ко мне составлять план следственных и оперативных действий. А в баню вечером сходишь…
Леопольд Поликарпович Курикин зашел в мебельный магазин, побродил среди диванов и что-то шепнул продавцу. Тот пропал за маленькой дверью и привел лысого, но все-таки удивительно черного человека — даже лысина была темная, словно закоптилась. Курикин отошел с ним в сторону и долго говорил вполголоса. Черный человек округлял большие глаза и раза два ударил себя в грудь. После третьего удара Курикин пожал ему руку и довольный вышел из магазина, — об импортном гарнитуре он договорился.
Стоял тихий теплый вечер, который выдается после дневного сильного дождя. Асфальт прохладно сырел под ногами. Из скверов, из дворов, с подоконников пахло зеленью и задышавшей землей. Как-то мягче, по-вечернему, зашуршал городской транспорт, назойливый и неумолчный днем.
В такой вечер идти домой не хотелось. Тем более грешно идти домой, если жена с ребенком уехала в отпуск. Курикин бесцельно шел по улице. К центру города все оживлялось: больше бежало троллейбусов, ярче светились рекламы, шире стали проспекты и чаше встречались девушки в брючках.
Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда.
Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана «Молодежный», отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых.
В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных «кадров» не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь «клюнет». Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, — эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла.
Он встал ближе, но девушка сразу спросила:
— Спичек не найдется?
Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся.
— Как сказать, — задумчиво ответила девушка.
— Такие мужчины на улице не валяются, — заявил Курикин, имея в виду себя.
— Почему ж, — усмехнулась она. — Я у ларьков видела.
— Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, — шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по-детски надувается человек, у которого могучие челюсти.
— Чем могу искупить вину? — поинтересовалась она.
— Выпить со мной рюмочку коньяка.
— Только одну, — предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. — И лучше водки, терпеть не могу коньяк.
— С вами готов хоть рыбий жир, — подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось.
Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой.
— Прошу вот сюда, прекрасное место, — повлек их метр к столику на четверых.
— Лучше туда, — не согласилась она и показала в углу столик на троих.
Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом.
Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как-то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно-вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту:
— Это хамство, а не обслуживание!
Метрдотель с бородкой уже стоял рядом:
— Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано.
Он повернулся к официанту и отчеканил:
— Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы.
— Но у меня еще столики, — виновато возразил официант.
— Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать.
Метр помахал рукой. Откуда-то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая.
— Саша, обслужи этот столик.
Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой.
Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым:
— Пока. Для разгона.
Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку.
— Слушаю, — сказал он с придыханием на манер «слушаю-с!»
— А ведь ты не официант, — вдруг сказала она.
— Почему… не официант? — взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами.
— Скатерть не так постелил… Прибор не туда поставил… Пишут заказ не так… Да и манеры не те, киношные.
— Извините, — смутился парень, — ученик я, на практике.
— Учись-учись, только не обсчитывай, — засмеялся Курикин.
Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами — только рыжие длинные волосы заструились.
Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил:
— Ну, как тебя зовут?
Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении.
Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что-нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько.
В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было — уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала «Следственная практика» Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем-то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где-нибудь в микрорайоне… Но когда он вел следствие — месяц, полгода ли, — то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь — пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи.
Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером?
— Начинаем, — услышал он глуховато севший голос Петельникова. — Она здесь и взяла клиента.
— Точно она? Не ошибся?
— Теперь ее лицо до смерти буду помнить, — усмехнулся в трубку инспектор.
— Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей.
— Все идет в норме. Я буду позванивать.
— Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам как и договорились. Может, мне уже выехать?
— Я тогда позвоню.
Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана.
Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по-другому обернулся тихий домашний вечер — пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко-расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал меньше — обычно без нее места не находил. Рябинин посмотрел на свои вкрадчивые тапочки и понял, что он уже на дежурстве.
Время сразу пошло медленнее. Есть у него такое качество, у времени: тягуче плестись, цепляясь стрелкой за стрелку, когда человек ждет не дождется… Вообще останавливаться, когда у человека горе… И нестись, как кванты света, когда выпало человеку счастье.
Рябинин решил заняться другой работой. Он собирал все, что попадалось ему по психологии, — уже полка книг стояла. На журнальные статьи писались карточки. Еще завел картотеку на ту психологическую литературу, которой у него не было, но она существовала в других местах. Рябинин вытащил пачку журналов «Наука и жизнь» за прошлый год, при чтении которых выделил статьи и теперь размечал их по карточкам. Работа была кропотливая, но интересная тем, что копила мысли и духовный труд людей. Психология для следователя всегда будет…
Звонок телефона оборвал его мысль резко, будто ток разомкнул. Рябинин снял трубку и посмотрел на часы — уже десять…
— Они уходят, — тихо сообщил Петельников.
— Прекрасно, сейчас я…
— Они договорились к ней домой, — перебил инспектор — Он только пьян…
— Кто-то ее спугнул, — решил Рябинин.
— Некому. Только вот официант…
— Кто он?
— Инспектор Леденцов. Что будем делать? Они берут такси…
— Следите и узнайте адрес. Еще и лучше.
Рябинин хотел добавить, но трубка уже пищала.
Что-то Ире-Клаве-Вере показалось там подозрительным, но не настолько, чтобы все бросить и уйти. Осторожничала снотворница. И все-таки при всей ее хитрости она действовала рискованно — ходила в один и тот же ресторан, да так часто. Он знал, что это сработал могучий стереотип, всесильный консерватизм: получилось раз-два — и она теперь будет промышлять в «Молодежном», пока не увидит серьезную опасность.
Рябинин опять сел за карточки, чтобы вывести четким красивым почерком имя автора, название статьи, номер журнала и год издания. Особенно ему нравилось находить статьи для шифра «СП», что означило «Судебная психология».
Теперь телефон зазвонил через полчаса.
— Да? — почему-то тихо спросил Рябинин, хотя он мог кричать на всю квартиру.
— Все, — сдерживая радость, хрипло сказал Петельников, — птичка в гнездышке.
— Ну-у!
— Вошли в квартиру. Теперь никуда не денется.
— Вадим, надо не только поймать, но и доказать.
— Так что? Будем задерживать?
— Ни в коем случае! Войдешь ты в квартиру, они сидят, выпивают — и что? Здравствуйте, я насчет обмена?
— Ну, а как?
— Подождите, пока он выйдет. Тут же его опросить, прямо на улице. Теоретически он должен войти с деньгами, а выйти без них. Вот тогда сразу обыск.
— Он может выйти под утро.
— Скорее всего, так. А что делать?..
— Ну ладно, Сергей Георгиевич, спать не будешь?
— Какой уж тут сон.
А спать следовало бы: тот гражданин и верно мог выйти только под утро. С задержанием преступницы Петельников справился бы и без него, но Рябинин думал о доказательствах, которые можно получить сразу в квартире. Оба они делали одно дело, но делали его по-разному. Их работа была похожа на две прямые которые то идут параллельно, то пересекаются. Обычно, люди не отличали работника уголовного розыска от следователя — всех называли следователями. Даже в книгах и телевизионных передачах инспекторов уголовного розыска называли следователями. Все удивлялись, когда узнавали, что инспектор уголовного розыска не имеет права допрашивать — лишь опрашивает. Когда интересовались, чем же отличается инспектор от следователя, Рябинин объяснял на примере: вот человек выхватил у кассира деньги и побежал. За ним бросился инспектор уголовного розыска, задача которого поймать. Догнал, схватил, задержал, но преступник вдруг заявляет — а это не я украл. Вот тут и появляется следователь, который должен разобраться.
Теперь, кажется, не прошло и получаса. Рябинин схватил трубку:
— Сергей Георгиевич, полный ажур!
У Петельникова даже голос изменился, работал на каких-то более высоких частотах.
— Ну, давай-давай, не тяни.
— Он моментально выкатился…
— Это странно, — буркнул Рябинин.
— Мы тут же с ним поговорили, — инспектор от радости не обратил внимания на слова Рябинина. — На пятьсот рублей наколола. Этот парень прямо при нас карман и вывернул…
— Вадим! Постановление мое у тебя есть. Бери понятых и начинай обыск. А я выезжаю.
Петельников позвонил коротко: пусть думает, что вернулся Курикин. Отстранив Леденцова, совсем молодого рыжего оперативника, который рвался вперед, надавил кнопку еще. За дверью зашаркали ленивые шаги. Петельников приготовил ответ, но ничего не спросили — звякнула цепочка и дверь распахнулась широко и свободно.
В прихожей стояла невысокая девушка, миловидная, в цветастом зеленовато-белом халатике, с короткой светлой челкой — стояла, как березка на обочине. Петельникову в какой-то миг даже показалось, что он попал совсем не туда и надо немедленно извиниться. Но тут же задумчиво-волоокий взгляд не от мира сего уперся ему в глаза. Взгляд был спокоен, будто ничего не случилось и никогда ничего не случится. Она узнала его сразу; он видел, что узнала, хотя у нее и волосинка не дрогнула.
— Вам кого? — вежливо спросила она.
— Тебя, милая, — ответил Петельников и шагнул в квартиру. За ним гуськом потянулись понятые, участковый инспектор и Леденцов. Все сбились в передней, кроме Петельникова, который для начала быстро обежал квартиру — нет ли кого еще.
— Хам, — пожала она плечами.
— Так, — сказал Петельников, вернувшись в переднюю. — Товарищи понятые, садитесь и смотрите, что мы будем делать. А вы, гражданка, предъявите свои документы.
— Дайте переодеться, — попросила она и шевельнула телом.
Сразу все увидели, что халатик на ней детский не детский, но почти все ноги открыты.
Петельников взял со стула юбку с кофтой, глянул, нет ли карманов, и протянул ей. Она лениво приняла одежду и пошла на кухню, словно угадав мысль инспектора, который не хотел, чтобы она закрывалась в ванной. На кухне было спокойнее: квартира на пятом этаже, в окно не выскочит и будет на глазах. Инспектор побрел за ней, как верный пес.
В кухне она усмехнулась:
— Может, отвернешься?
Петельников отступил в коридорчик, повернулся к ней спиной и начал рассматривать комнату, кусок которой был ему виден.
Квартира удивила инспектора. Он думал, что попадет в проспиртованный притон, но оказался в чистенькой, уютной квартирке в старом доме с четырехметровыми потолками и лепными карнизами. Красивые, со вкусом подобранные обои… Книжные полки, подсвечники… На стене висит «Даная» Рембрандта… На столике пишущая машинка и журналы… И какой-то особенный уют, который бывает только в девичьих комнатах, куда не ступает нога мужчины.
Петельников слышал, как она одевается: щелкает резинками, натягивает чулки и вжикает молниями. Он смотрел на букет цветов, который стоял на стеллаже и казалось, был подобран по всем правилам японской икебаны. В такой квартире читать стихи при свечках, а не обыск делать.
Она еще пошуршала за спиной и затихла.
— Все? — спросил Петельников.
Она молчала. Ее можно было оставить на кухне под присмотром Леденцова, но обыск рекомендовалось делать в присутствии подозреваемого.
— Ну все? — еще раз спросил инспектор и шелохнулся, показывая что сейчас войдет.
— Сергей Георгиевич, — послышался звонкий голос, — вытрезвитель тебя беспокоит.
— А-а, Иван Савелович, привет, — узнал он моложавого майора. — Вроде бы моих подопечных в твоем богоугодном заведении нет.
— У меня тут скользкий вопросик, — замялся майор. — Не можешь сейчас подъехать?
— Ну, смотря зачем, — замялся и Рябинин.
— В вытрезвитель попал в невменяемом состоянии инспектор Петельников.
Рябинин почувствовал, как повлажнела телефонная трубка и сел его голос, хотя он еще ничего не сказал, — голос сел без звука, тихо, внутри.
— Иван Савелович, — сипло произнес Рябинин, — выезжаю.
Петельников спал в кабинете начальника медвытрезвителя на широком черном диване, лицом к спинке. Было десять часов утра.
— Надо бы сообщить начальнику райотдела, — сказал майор.
— Иван Савелович, даже если бы он не ходил на задание, я бы все равно не поверил, что Вадим может напиться, — возразил Рябинин.
— Так-то оно так, — неуверенно согласился майор, — да ведь порядок такой.
— В конце концов, я вас лично прошу.
— Ладно, шут с вами, — согласился Иван Савелович и махнул рукой, — скрою этот факт.
Они говорили вполголоса, словно боясь разбудить Петельникова, хотя как раз этого и ждали.
— Вы… дружите? — спросил майор.
— Скорее всего, так. Да и работаем по делам сообща.
Петельников вдруг поднял голову, рассматривая черную спинку дивана. Потом повернулся к ним и сел так резко, что Рябинин, приткнувшийся в его ногах, отпрянул. Инспектор, как глухослепонемой, несколько секунд сидел недвижно, ничего не понимая. Мысль вместе с памятью возвращалась к нему медленно. Он вскочил зашагал по кабинету. Майор и Рябинин молчали. Петельников ходил по комнате, как волк по клетке поскрипывая зубами.
— Вадим, успокойся, — сказал Рябинин.
Инспектор вдруг сильно выругался и начал ощупывать карманы в своем серебристом костюме, который даже после бурной ночи не пострадал.
— Удостоверение? — быстро спросил Рябинин.
— Цело, — буркнул Петельников. — Где меня взяли?
— Спал в парадной на полу, — сердито ответил майор.
— А деньги? — еще раз спросил Рябинин.
— Пустяки, сорок рублей было.
Инспектор еще пошарил по карманам и опустился опять на диван. Он о чем-то сосредоточенно думал, хотя все знали — о чем. Иногда потирал лоб, или почесывал тело, или шевелил ногами, словно все у него зудело.
— Вот так, Иван Савелович, — зло сказал Петельников, — теперь могу рассказать подробно, как обирают пьяных.
И он опять скрипнул зубами.
— Вадим, нам нужно срочно работать, — предупредил Рябинин.
— Дайте мне электробритву, — попросил инспектор майора. — Пойду, умоюсь.
— Вы тут, ребята, обсуждайте, а у меня свои дела.
Иван Савелович дал бритву и ушел. Минут пятнадцать Петельникова не было, только где-то жужжал моторчик да долго лилась вода. Когда он вернулся, то был уже спокоен и свеж, лишь небольшая бледность да необъяснимый, но все-таки существующий беспорядок в костюме говорили о ночи.
— Стыдно и обидно, Сергей Георгиевич, — признался Петельников и начал подробно, как это может работник уголовного розыска, рассказывать о вечере в ресторане.
Рябинин слушал, ни разу не перебив. Да и случай был интересный, детективный. Он был вдвойне интересен тем, что произошел не с гражданином Капличниковым или гражданином Торбой, а с инспектором уголовного розыска. И втройне интересен, что этот самый инспектор пошел ловить ту самую преступницу.
Петельников кончил говорить и буркнул:
— Спрашивай.
— Твое мнение?
— Самый натуральный гипноз.
Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия:
— Жуткий случай, а?
— Меня не тянет на юмор.
— Вот его-то тебе сейчас и не хватает, — серьезно заметил Рябинин. — Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить.
Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него — следователь ходил и чему-то улыбался.
— Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! «Будучи в нетрезвом состоянии… из хулиганских побуждений… Муж бьет жену… Ты меня уважаешь… Вынес с фабрики пару ботинок…» А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться!
— У меня болит правый бок, — мрачно вставил Петельников.
— Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать.
— К чему приступать?
Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи — в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки.
— Красиво, — заметил он. — Ну так что, Вадим, вся эта история значит?
— Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия.
— В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил — природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги.
— Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята…
— Что ж, она изменила свой облик?
— Я не знаю возможностей телепатии, — пожал плечами Петельников.
Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем.
— Их работает двое, — вдруг сказал Петельников.
Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил:
— Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору?
— Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят, в общем-то, совпали.
— Совпали, — тягуче подтвердил Рябинин.
Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять.
— Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам?
— Ну, рост, плюс-минус каблуки… Комплекцию, цвет глаз… — перечислил Петельников.
— Вот и давай. Твоя Вера какого роста?
— Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь… — Инспектор изобразил руками волнистое движение.
— Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд?
— Ну, большие… Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит.
— Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, — обрадовался Рябинин.
— Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют… кустистые.
— А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема.
Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль.
— Ну, Вадим, как?
— Не укладывается.
— Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил?
— Да, за беленькой.
— Ну, вот… Капличников и Торба тоже уходили.
— Черт его знает, возможно, — задумчиво произнес Петельников, но было видно — он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила.
— Сергей Георгиевич… — начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. — Вот… кнопку нашел.
— Вадим, об этом случае никто не узнает, — твердо заверил Рябинин.
Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя.
Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко.
— Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, — мрачно заявил Петельников.
— А я из прокуратуры, — улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора — провал следователя.
Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела.
— А что с удостоверением? — переспросил Рябинин.
— Его век никому не найти.
— Очень хорошо, — довольно поежился следователь.
— Думаешь, украла бы?
— Спугнулась бы наверняка. Теперь мы знаем, где ее искать. Ну, Вадим, спать пойдешь?
— Чего мне спать… Выспался, — усмехнулся инспектор.
— Тогда поехали ко мне составлять план следственных и оперативных действий. А в баню вечером сходишь…
Леопольд Поликарпович Курикин зашел в мебельный магазин, побродил среди диванов и что-то шепнул продавцу. Тот пропал за маленькой дверью и привел лысого, но все-таки удивительно черного человека — даже лысина была темная, словно закоптилась. Курикин отошел с ним в сторону и долго говорил вполголоса. Черный человек округлял большие глаза и раза два ударил себя в грудь. После третьего удара Курикин пожал ему руку и довольный вышел из магазина, — об импортном гарнитуре он договорился.
Стоял тихий теплый вечер, который выдается после дневного сильного дождя. Асфальт прохладно сырел под ногами. Из скверов, из дворов, с подоконников пахло зеленью и задышавшей землей. Как-то мягче, по-вечернему, зашуршал городской транспорт, назойливый и неумолчный днем.
В такой вечер идти домой не хотелось. Тем более грешно идти домой, если жена с ребенком уехала в отпуск. Курикин бесцельно шел по улице. К центру города все оживлялось: больше бежало троллейбусов, ярче светились рекламы, шире стали проспекты и чаше встречались девушки в брючках.
Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда.
Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана «Молодежный», отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых.
В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных «кадров» не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь «клюнет». Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, — эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла.
Он встал ближе, но девушка сразу спросила:
— Спичек не найдется?
Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся.
— Как сказать, — задумчиво ответила девушка.
— Такие мужчины на улице не валяются, — заявил Курикин, имея в виду себя.
— Почему ж, — усмехнулась она. — Я у ларьков видела.
— Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, — шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по-детски надувается человек, у которого могучие челюсти.
— Чем могу искупить вину? — поинтересовалась она.
— Выпить со мной рюмочку коньяка.
— Только одну, — предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. — И лучше водки, терпеть не могу коньяк.
— С вами готов хоть рыбий жир, — подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось.
Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой.
— Прошу вот сюда, прекрасное место, — повлек их метр к столику на четверых.
— Лучше туда, — не согласилась она и показала в углу столик на троих.
Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом.
Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как-то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно-вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту:
— Это хамство, а не обслуживание!
Метрдотель с бородкой уже стоял рядом:
— Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано.
Он повернулся к официанту и отчеканил:
— Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы.
— Но у меня еще столики, — виновато возразил официант.
— Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать.
Метр помахал рукой. Откуда-то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая.
— Саша, обслужи этот столик.
Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой.
Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым:
— Пока. Для разгона.
Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку.
— Слушаю, — сказал он с придыханием на манер «слушаю-с!»
— А ведь ты не официант, — вдруг сказала она.
— Почему… не официант? — взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами.
— Скатерть не так постелил… Прибор не туда поставил… Пишут заказ не так… Да и манеры не те, киношные.
— Извините, — смутился парень, — ученик я, на практике.
— Учись-учись, только не обсчитывай, — засмеялся Курикин.
Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами — только рыжие длинные волосы заструились.
Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил:
— Ну, как тебя зовут?
Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении.
Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что-нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько.
В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было — уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала «Следственная практика» Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем-то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где-нибудь в микрорайоне… Но когда он вел следствие — месяц, полгода ли, — то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь — пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи.
Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером?
— Начинаем, — услышал он глуховато севший голос Петельникова. — Она здесь и взяла клиента.
— Точно она? Не ошибся?
— Теперь ее лицо до смерти буду помнить, — усмехнулся в трубку инспектор.
— Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей.
— Все идет в норме. Я буду позванивать.
— Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам как и договорились. Может, мне уже выехать?
— Я тогда позвоню.
Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана.
Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по-другому обернулся тихий домашний вечер — пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко-расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал меньше — обычно без нее места не находил. Рябинин посмотрел на свои вкрадчивые тапочки и понял, что он уже на дежурстве.
Время сразу пошло медленнее. Есть у него такое качество, у времени: тягуче плестись, цепляясь стрелкой за стрелку, когда человек ждет не дождется… Вообще останавливаться, когда у человека горе… И нестись, как кванты света, когда выпало человеку счастье.
Рябинин решил заняться другой работой. Он собирал все, что попадалось ему по психологии, — уже полка книг стояла. На журнальные статьи писались карточки. Еще завел картотеку на ту психологическую литературу, которой у него не было, но она существовала в других местах. Рябинин вытащил пачку журналов «Наука и жизнь» за прошлый год, при чтении которых выделил статьи и теперь размечал их по карточкам. Работа была кропотливая, но интересная тем, что копила мысли и духовный труд людей. Психология для следователя всегда будет…
Звонок телефона оборвал его мысль резко, будто ток разомкнул. Рябинин снял трубку и посмотрел на часы — уже десять…
— Они уходят, — тихо сообщил Петельников.
— Прекрасно, сейчас я…
— Они договорились к ней домой, — перебил инспектор — Он только пьян…
— Кто-то ее спугнул, — решил Рябинин.
— Некому. Только вот официант…
— Кто он?
— Инспектор Леденцов. Что будем делать? Они берут такси…
— Следите и узнайте адрес. Еще и лучше.
Рябинин хотел добавить, но трубка уже пищала.
Что-то Ире-Клаве-Вере показалось там подозрительным, но не настолько, чтобы все бросить и уйти. Осторожничала снотворница. И все-таки при всей ее хитрости она действовала рискованно — ходила в один и тот же ресторан, да так часто. Он знал, что это сработал могучий стереотип, всесильный консерватизм: получилось раз-два — и она теперь будет промышлять в «Молодежном», пока не увидит серьезную опасность.
Рябинин опять сел за карточки, чтобы вывести четким красивым почерком имя автора, название статьи, номер журнала и год издания. Особенно ему нравилось находить статьи для шифра «СП», что означило «Судебная психология».
Теперь телефон зазвонил через полчаса.
— Да? — почему-то тихо спросил Рябинин, хотя он мог кричать на всю квартиру.
— Все, — сдерживая радость, хрипло сказал Петельников, — птичка в гнездышке.
— Ну-у!
— Вошли в квартиру. Теперь никуда не денется.
— Вадим, надо не только поймать, но и доказать.
— Так что? Будем задерживать?
— Ни в коем случае! Войдешь ты в квартиру, они сидят, выпивают — и что? Здравствуйте, я насчет обмена?
— Ну, а как?
— Подождите, пока он выйдет. Тут же его опросить, прямо на улице. Теоретически он должен войти с деньгами, а выйти без них. Вот тогда сразу обыск.
— Он может выйти под утро.
— Скорее всего, так. А что делать?..
— Ну ладно, Сергей Георгиевич, спать не будешь?
— Какой уж тут сон.
А спать следовало бы: тот гражданин и верно мог выйти только под утро. С задержанием преступницы Петельников справился бы и без него, но Рябинин думал о доказательствах, которые можно получить сразу в квартире. Оба они делали одно дело, но делали его по-разному. Их работа была похожа на две прямые которые то идут параллельно, то пересекаются. Обычно, люди не отличали работника уголовного розыска от следователя — всех называли следователями. Даже в книгах и телевизионных передачах инспекторов уголовного розыска называли следователями. Все удивлялись, когда узнавали, что инспектор уголовного розыска не имеет права допрашивать — лишь опрашивает. Когда интересовались, чем же отличается инспектор от следователя, Рябинин объяснял на примере: вот человек выхватил у кассира деньги и побежал. За ним бросился инспектор уголовного розыска, задача которого поймать. Догнал, схватил, задержал, но преступник вдруг заявляет — а это не я украл. Вот тут и появляется следователь, который должен разобраться.
Теперь, кажется, не прошло и получаса. Рябинин схватил трубку:
— Сергей Георгиевич, полный ажур!
У Петельникова даже голос изменился, работал на каких-то более высоких частотах.
— Ну, давай-давай, не тяни.
— Он моментально выкатился…
— Это странно, — буркнул Рябинин.
— Мы тут же с ним поговорили, — инспектор от радости не обратил внимания на слова Рябинина. — На пятьсот рублей наколола. Этот парень прямо при нас карман и вывернул…
— Вадим! Постановление мое у тебя есть. Бери понятых и начинай обыск. А я выезжаю.
Петельников позвонил коротко: пусть думает, что вернулся Курикин. Отстранив Леденцова, совсем молодого рыжего оперативника, который рвался вперед, надавил кнопку еще. За дверью зашаркали ленивые шаги. Петельников приготовил ответ, но ничего не спросили — звякнула цепочка и дверь распахнулась широко и свободно.
В прихожей стояла невысокая девушка, миловидная, в цветастом зеленовато-белом халатике, с короткой светлой челкой — стояла, как березка на обочине. Петельникову в какой-то миг даже показалось, что он попал совсем не туда и надо немедленно извиниться. Но тут же задумчиво-волоокий взгляд не от мира сего уперся ему в глаза. Взгляд был спокоен, будто ничего не случилось и никогда ничего не случится. Она узнала его сразу; он видел, что узнала, хотя у нее и волосинка не дрогнула.
— Вам кого? — вежливо спросила она.
— Тебя, милая, — ответил Петельников и шагнул в квартиру. За ним гуськом потянулись понятые, участковый инспектор и Леденцов. Все сбились в передней, кроме Петельникова, который для начала быстро обежал квартиру — нет ли кого еще.
— Хам, — пожала она плечами.
— Так, — сказал Петельников, вернувшись в переднюю. — Товарищи понятые, садитесь и смотрите, что мы будем делать. А вы, гражданка, предъявите свои документы.
— Дайте переодеться, — попросила она и шевельнула телом.
Сразу все увидели, что халатик на ней детский не детский, но почти все ноги открыты.
Петельников взял со стула юбку с кофтой, глянул, нет ли карманов, и протянул ей. Она лениво приняла одежду и пошла на кухню, словно угадав мысль инспектора, который не хотел, чтобы она закрывалась в ванной. На кухне было спокойнее: квартира на пятом этаже, в окно не выскочит и будет на глазах. Инспектор побрел за ней, как верный пес.
В кухне она усмехнулась:
— Может, отвернешься?
Петельников отступил в коридорчик, повернулся к ней спиной и начал рассматривать комнату, кусок которой был ему виден.
Квартира удивила инспектора. Он думал, что попадет в проспиртованный притон, но оказался в чистенькой, уютной квартирке в старом доме с четырехметровыми потолками и лепными карнизами. Красивые, со вкусом подобранные обои… Книжные полки, подсвечники… На стене висит «Даная» Рембрандта… На столике пишущая машинка и журналы… И какой-то особенный уют, который бывает только в девичьих комнатах, куда не ступает нога мужчины.
Петельников слышал, как она одевается: щелкает резинками, натягивает чулки и вжикает молниями. Он смотрел на букет цветов, который стоял на стеллаже и казалось, был подобран по всем правилам японской икебаны. В такой квартире читать стихи при свечках, а не обыск делать.
Она еще пошуршала за спиной и затихла.
— Все? — спросил Петельников.
Она молчала. Ее можно было оставить на кухне под присмотром Леденцова, но обыск рекомендовалось делать в присутствии подозреваемого.
— Ну все? — еще раз спросил инспектор и шелохнулся, показывая что сейчас войдет.