Рокотов Сергей. Слепая кара

   - Тихо, тихо, - бубнил он. - Ничего, ничего, все будет путем. Ты тихо, главное, не шуми...
   И она побоялась шума, постеснялась скандала.
   Как она потом кляла себя за это! Почему не закричала, не позвала на помощь?! Ведь соседка была за дверью, она могла вызвать милицию. Но нет... Как затравленный зверек, она пошла на собственное уничтожение ради того, чтобы не произвести лишнего шума. Он загипнотизировал ее, как удав кролика...
   - Что вы сделали? - шептала сквозь слезы Наташа. - Что вы сделали?!
   - А ничего, - вытирал пот со лба Николай. - Все путем будет. Молчи знай. Никто ничего не узнает. Я те подарок сделаю хороший, внакладе не будешь... Но гляди... - Он привстал на кровати и страшными глазами поглядел ей в лицо. - Только попробуй кому вякнуть... У меня друзей много. Изуродуют где-нибудь в темном месте. Такое с тобой, сучка, сотворят, чего ты и не ожидаешь... Поняла?
   - Поняла, - рыдала Наташа, дрожа как осиновый лист. - Но зачем, зачем вы это сделали? Вы же муж моей матери...
   - Подумаешь... Что там мать? Ты красивее, моложе... Кайф с тобой. Я так сказал тебе, чтоб припугнуть.
   Ничего тебе не будет, я сам тебя никому в обиду не дам. Только молчи.
   Когда рано утром Николай ушел на работу, Наташа взяла веревку и хотела повеситься на карнизе. Но представила себя висящей, задыхающейся, с высунутым языком и бросила веревку, потом решила перерезать себе вены. И опять - страшные видения, кровь...
   Нет, нет, нет... Страшно... Выброситься с седьмого этажа? Она подошла к окну, долго глядела вниз...
   Представила, как шмякается об асфальт ее тело, и оставила эту мысль...
   Делать было нечего, стала жить. Жизнь сделалась гнусной, мир потерял все краски, запахи, не было больше радостей в жизни. Были страх, грязь и унылое существование...
   Николай использовал любую возможность, чтобы продолжать свои игры. К счастью, таких возможностей бывало немного. Мать не работала, по вечерам все были дома. Но как-то заболела Любина мать, и Люба с Толиком поехали к ней и остались там ночевать.
   И снова загорелись бешеным огнем черные страшные глаза Николая. И снова железные пальцы потянулись к ее телу... "Не надо! Не надо! Пусти! Маме скажу!" - кричала Наташа. "Не скажешь, паскуда! Поздно уже, не впервой. Раздевайся лучше по-хорошему... Я те сегодня что-то новое покажу, ты еще не знаешь, какие есть варианты..." И Наташа покорно раздевалась, ложилась под него, делала все, что он прикажет...
   Наташа поняла, что соседка Вера Александровна знает все. Она смотрела на нее такими отчаянными, округлившимися глазами. А Наташа отворачивалась, шла в ванную, мечтала перерезать себе вены, но боялась боли, крови, металла, проникающего в тело...
   Потом у Наташи появился кавалер. Его звали Эдик.
   Он зашел в магазин купить какую-то книгу и обратил внимание на Наташу. Предложил проводить ее после работы. Она согласилась. Когда вышла на улицу, там ее ждал "Мерседес" стального цвета, Эдик сидел за рулем и ослепительно улыбался ей. Он повез ее в ресторан, потом к себе домой. Ей уже ничего не было страшно. Она даже не боялась друзей Эдика, явных бандитов, грубых, немногословных, коротко стриженных, всегда при больших деньгах. Они, не стесняясь ее, обсуждали какие-то свои дела, все сводилось к тому, чтобы с кого-то что-то получить, слупить, а если не дадут - припугнуть, пристрелить. Эдик, правда, был не такой мрачный, но очень нервный, дерганый Если ему казалось, что она говорила что-то не то, он так смотрел на нее, что ей становилось жутко. Этот мог бы убить совершенно спокойно, можно было не сомневаться.
   Они сожительствовали с Эдиком месяца четыре Он подвозил ее домой на "Мерседесе". Однажды, когда он подвез ее и они разговаривали в машине, мимо проходил мрачный Николай. Наташа быстро выскочила из машины и встала перед Николаем. Задорно поглядела ему в глаза. Тот отвел взгляд Впервые она видела его испугавшимся.
   - О, Наташ, добрый вечер, - промямлил Николай. Наташа молчала и улыбалась ему в лицо. "Сказать или не сказать Эдику?" - вертелось в голове.
   - Ты чо? - буркнул Эдик - Это кто? Э, поди сюда! - позвал он Николая.
   Наташа решила ничего не говорить. Ей было стыдно сказать такое вслух. Хотя ей страшно хотелось отомстить Николаю, она ненавидела его лютой ненавистью - его мерзкие глаза, его стальные пальцы, его большое потливое тело, черные непромытые волосы...
   "Нет, нет, потом..."
   - Да это отчим, - усмехнулась она. - Иди домой, там мама беспокоится...
   - А, отчим, - махнул рукой Эдик.
   Съежившийся Николай поплелся домой, понимая, что на этот раз ему крупно повезло. К Наташе он приставать перестал, заискивал перед ней, купил ей несколько дорогих вещей.
   А вскоре Наташе позвонил один из друзей Эдика.
   - Убили его вчера, - мрачно заявил он. - Послезавтра похороны. Хошь приходи. Мы все тут будем...
   На похороны Наташа не пошла. Ей это не было нужно. Она не любила Эдика, боялась его. Она просто ненавидела свою жизнь, ненавидела Николая, ненавидела даже мать, при которой такое могло быть.
   Эдик был какой-то отдушиной, и больше ничего.
   Вскоре в ее жизни появилась другая личность - если так можно сказать, полная противоположность Эдику. Это был внук Веры Александровны Виталик.
   Он стал навещать бабушку и увидел на кухне Наташу.
   Виталик был небольшого роста, хилый, щуплый, в очках. Жидкие светлые волосики были плохо причесаны и все время падали на лоб.
   - Это Наташа, моя соседка, - представила ее Вера Александровна.
   - В-виталик, - заикаясь, произнес внук, страшно покраснев при этом.
   Наташа улыбнулась, парень показался ей забавным. На вид ему было лет шестнадцать, хотя, оказалось, ему шел уже двадцать второй год и он был студентом медицинского института. Он стал довольно часто появляться в этой коммунальной квартире. Вера Александровна объясняла это внимательностью внука, но Наташа-то понимала, что ходит он сюда ради нее.
   Он смотрел на нее влюбленными глазами и боялся произнести при ней слово. Он совершенно не представлял себе, как ухаживать за девушками. Однажды перед Новым годом он пришел к бабушке и попросил ее позвать Наташу к ним в комнату. Вера Александровна позвала ее.
   - Из-звините, - промямлил Виталик. - Я хотел поздравить вас, Наташа, с наступающим Новым годом.
   Вот вам цветы, и тут.., маленький подарок.
   Он протянул ей сверток, перевязанный розовыми ленточками. Наташа развернула его и обнаружила там маленького красненького Санта-Клауса с надписью "Happy New Year". Она сжала подарок в руках, почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы. Так это было трогательно, так необычно в этой коммуналке, где за стеной сидит и жрет бутерброд с салом Николай Фомичев и ждет момента, чтобы снова наброситься на нее.
   - Спасибо, Виталик, - еле слышно произнесла Наташа и поцеловала его в щеку. Он покраснел так, как никогда не краснел до того.
   - Может быть, выпьем вина? - предложил он. - Я принес бутылку вина и торт. Давайте садитесь - Да я не могу, меня ждут, - сквозь спазмы в горле произнесла Наташа.
   Вера Александровна стояла около старого буфета и молча глядела на них. В глазах ее было неодобрение.
   Наташа хотела все же присесть, но наткнулась на этот взгляд Веры Александровны.
   - Меня ждут, Виталик, спасибо большое. Я желаю вам весело встретить Новый год, - сказала Наташа.
   - Да.., что там... Я никуда не хожу, - промямлил он. - Может быть, вы к нам придете? Я с мамой буду, и больше никого. И вы приходите, - расхрабрился он.
   Наташа еще раз посмотрела на Веру Александровну и на сей раз поймала некое сочувствие в ее взгляде.
   Но и брезгливость в то же время.
   - Нет, спасибо. Я пошла. - И, сжав в руке Санта-Клауса, веселенького, седобородого, румяного, выскочила из комнаты.
   После того Виталика довольно долго не было.
   А Наташа чувствовала, что ей хочется его увидеть. Она никогда до того не встречала таких людей. От детства остался образ отца - весельчака, всюду водившего ее с собой в те редкие часы, когда он был свободен. Она помнит походы в зоопарк, в цирк, в театр, на елки, просто прогулки по Москве. Она помнит его любовь, его нежность к ней. И с тех пор, как он умер, она никогда не чувствовала к себе этого отношения любви и нежности. Мать относилась к ней холодно и ровно, вся она была в повседневных заботах, и теплые слова слышать от нее приходилось редко, в основном когда Наташа болела. Поэтому она любила болеть.
   Когда Наташа лежала в теплой постели, закутанная, слабенькая, горячая, мать относилась к ней так же, как в далеком детстве. Она подсаживалась к ней на кровать, гладила ее по горячей щеке, целовала в лоб, поила вкусненькими напитками, давала из ложечки лекарство. И на глаза Наташе наворачивались слезы.
   Но потом Наташа поправлялась, и все вставало на свои места.
   Позже внимание мужчин к выросшей Наташе было совсем иного рода. Это было отношение к ее телу, желание обладать ею. Но нежность, любовь, понимание - всего этого она не знала. Расхожие комплименты Эдика и его друзей, шуточки других поклонников - все это радовало и льстило только поначалу, потом стало раздражать. И вот.., этот странный Виталик.
   Появился Виталик только в феврале. Он как-то по-особому посмотрел на нее, ей стало не по себе от этого взгляда. Не только нежность, но и некое осуждение прочитала она в нем. Они стояли на кухне. У Виталика шевелились губы, словно он хотел что-то сказать, но язык не поворачивался. Наташе хотелось подойти к нему поближе, но между ними будто была стена. До нее вдруг дошло, почему он смотрит на нее совсем по-другому, чем тогда, перед Новым годом. Вера Александровна рассказала внуку то, что знала про нее. Наташа густо покраснела.
   - Я... - произнес наконец Виталик. - Я.., хотел поговорить с вами, Наташа. Только вот.., как-то негде.
   Везде люди...
   Наташа молчала.
   - Может быть, вы не хотите со мной говорить? - спросил он, поправляя круглые очки. На нем был странного желтоватого цвета потрепанный костюм и неумело завязанный серый галстук. Наташе вдруг стало жалко его.
   - Да что вы, Виталик! - наконец нарушила она свое молчание. - Что вы! Я очень хочу с вами поговорить...
   - А может быть, пойдемте к нам? Отсюда не очень далеко, три остановки на метро. Мамы сейчас нет дома... - При этих словах он по своей привычке покраснел.
   - Я не знаю, - пожала плечами Наташа. - На улице холодно, я только с работы.
   - Ну и что?! - воскликнул Виталик. - Я вас чаем напою с вареньем. И не так уж на улице холодно...
   - Виталик! - позвала Вера Александровна. - Идем ужинать!
   - Нет, бабушка! - отозвался Виталик, глядя на Наташу. - Нет, я пойду, мне, оказывается, пора домой.
   Вера Александровна вышла из комнаты и с недоумением поглядела на внука.
   - Так зачем же ты пришел? - спросила она. - Чтобы сразу уйти?
   - Да вот... - замялся Виталик, с мольбой глядя в глаза Наташе. - Так получилось. Пойду я...
   Наташа молча пошла одеваться. Виталик, не желая разговаривать с бабушкой, стал натягивать свое пальтишко. Наташа тоже оделась очень быстро, и они выскочили из квартиры, сопровождаемые недоуменными взглядами Веры Александровны.
   Вечер и впрямь не был очень холодным. Всего градусов восемь мороза. Но было скользко. Виталик взял Наташу под руку.
   - Осторожно, Наташа, у вас такие высокие каблуки. Смотрите, не поскользнитесь, - суетился он.
   Виталик был примерно одного роста с Наташей, но каблуки делали ее выше. Она вдруг почувствовала, что глотнула свежего воздуха, и не только потому, что они вышли на улицу. Рядом был человек, который излучал этот воздух, излучал добро. А они выскочили из затхлой обстановки коммунальной квартиры.
   Пройдя дворами, они вышли на улицу Дмитрия Ульянова и зашагали по заснеженному бульвару. Наташа вдруг вспомнила, как на этом бульваре отец возил ее на стареньких саночках по снегу, как она падала в сугробы и отчаянно хохотала. Она давно не вспоминала это.
   Они шли по бульвару и молчали, Виталик бережно держал Наташу под руку. Она чувствовала горячее дыхание.
   - Вы не против, если я закурю? - спросил Виталик.
   - А разве ты куришь? - рассмеялась Наташа, переходя на "ты".
   - Я-то? Да, курю. В институте начал, после анатомички. Так страшно было.
   Он вытащил из кармана пальто пачку "Пегаса" и долго не мог зажечь спичку на февральском ветру. Наконец закурил и, снова взяв Наташу под руку, повел ее к метро. Наташе в лицо веяло дымом дешевых сигарет, дул ветер со снегом, но ей давно не было так хорошо.
   Виталик иногда замедлял шаг и искоса поглядывал ей в лицо. Такая любовь, такая нежность чувствовались в этом взгляде сквозь круглые немодные очки, что у Наташи замирало сердце. Она поняла, что существует другая жизнь, отличающаяся от того кошмара, в каком она пребывала в последнее время, отличающаяся от суетной нелепой жизни ее матери, от варварского образа жизни Эдика и его товарищей. Виталик был человеком из другого, то ли забытого, то ли никогда не изведанного мира. От него веяло добротой и теплом.
   Потом они сидели рядом в вагоне метро. Им было хорошо вдвоем. Он что-то рассказывал про свой институт, про практику, она толком не слушала, она глядела в его серые глаза за круглыми очками и чувствовала себя счастливой.
   От метро они шли минут десять к дому Виталика.
   Погода ухудшилась, похолодало, повалил снег. Их лица стали мокрыми, но им было весело. Виталик плохо видел сквозь очки, залепленные снегом, летевшим в лицо, он то и дело снимал их и протирал носовым платком.
   Наконец они пришли. Поднялись в лифте на девятый этаж, Виталик открыл ключом дверь.
   Квартира была небольшая, но очень уютная. Наташе бросилось в глаза обилие книг в маленьком коридорчике. Книги по медицине, по искусству, словари, справочники.
   Виталик снял с нее дубленку, встряхнул ее, повесил на вешалку. Наташа стянула сапоги, Виталик подал ей мягкие тапочки, провел в комнату.
   - Вот здесь я живу, - сказал он, как бы оправдываясь. - В тесноте, да не в обиде, - почему-то добавил он.
   Комната была маленькая. По стенам стояли стеллажи с книгами, около окна узкая кровать и рядом письменный стол, заваленный бумагами и тетрадями.
   - Извините, у меня не прибрано, - смущенно сказал он. - Вы садитесь, а я пойду чайник поставлю.
   Вы замерзли очень, как бы не простудиться из-за меня...
   - Виталий, давай на "ты", - предложила Наташа. - Мы уже давно знакомы.
   - Конечно, конечно, - закивал Виталик. - Ты... подожди, я сейчас.
   Потом они пили чай с малиновым вареньем на маленькой уютной кухоньке. Виталик сквозь очки нежно глядел на Наташу, болтал что-то, иногда замолкал, словно стесняясь своей оживленной речи.
   - А о чем ты хотел со мной поговорить? - вдруг спросила Наташа, глядя Виталику в глаза.
   Он покраснел так, что стал одного цвета с малиновым вареньем в хрустальной вазочке.
   - А.., это... Наташа, а вы.., а ты.., коньяка не хочешь? - внезапно предложил он. - У меня с Нового года осталось. Я ведь почти не лью, не люблю, а вот... чтобы согреться...
   - Почему бы и нет? - улыбнулась Наташа, не отрывая от него взгляда.
   Виталик засуетился, вытащил из старого кухонного шкафчика бутылку армянского коньяка, где оставалось больше половины, налил ей и себе в маленькие хрустальные рюмочки, вынул из холодильника лимон, аккуратно порезал. При этом он засучил рукава, и Наташа с удивлением обнаружила, что у него очень сильные, мускулистые руки. Это совершенно не вязалось с его худым бледным лицом.
   - У тебя сильные руки, - сделала она ему комплимент.
   - Я же будущий хирург, - смущенно улыбнулся Виталик. - Со слабыми руками как же я буду оперировать? Подкачаться пришлось, да и летом мы в походы ходим, там всякое приходится делать... Так что вот... - Он согнул руку и показал бицепс. После этого опять сильно покраснел. - Да ну, хватит об этом, ты меня захваливаешь.
   - И хозяин ты хороший. И варенье твое вкусное.
   Виталик на сей раз перестал краснеть. Он сел и поднял рюмку с коньяком.
   - Я не знаю, за что пить, - сказал он. - Только за вас.., то есть за тебя...
   - То есть за нас? - мягко прервала его Наташа, глядя ему в глаза.
   - Да, за нас!
   Они чокнулись и выпили. Через пару минут Наташе стало так хорошо, как не было уже лет пятнадцать.
   Она сидела на этой уютной кухне, сосала лимон, пила чай с вареньем и глядела на этого странного человека в немодных очках, в линялой ковбойке, с такими сильными руками. Ей казалось, что она знает его очень давно, что это близкий ей человек, до того с ним было легко и просто.
   После того как они выпили еще по одной рюмке коньяка, Виталик решился на разговор.
   - Наташа, - начал он тихо. - Я хотел тебе сказать... Я вот что хотел тебе сказать... - Тут он снял очки, вынул из кармана носовой платок и стал тщательно протирать их. - Понимаешь... Я не знаю, как это все сказать, но я чувствую, что должен... - Он снова надел очки и внимательно поглядел на нее. - Да, я должен. - При этих словах он поднялся со стула и встал напротив нее. - Я никогда никому еще такого не говорил... Наташа... Наташенька... Я...
   Тут раздался звонок в дверь. Покрасневший от досады, Виталик бросился открывать.
   - Мам, ты? - послышалось из коридора. - Ты чего так рано? Ты же к Владимировым в гости поехала...
   - Надоело мне у них, - отвечал женский голос, довольно низкий, прокуренный. - К ним приедешь и нарвешься на всякую выясняловку. Наши там остались, а я не выдержала, сказала, плохо чувствую себя.
   А ты что, не один? Ого... - уважительно протянула она. - Понимаю... Ну, извини, сын, знала бы - осталась там. Но от тебя такого ожидать...
   - Мам, перестань! - яростно зашептал Виталик.
   - Ладно, ладно, я не буду вам мешать. Ну хоть познакомь, мне так интересно, сын первый раз в жизни девушку домой привел. Познакомь.
   - Да ни к чему все это, мам, - отговаривался Виталик.
   Наташа сама встала и вышла из кухни. Мама Виталика, высокая, статная, крашенная в блондинку, с густым слоем макияжа на лице, пахнущая дорогими духами и табаком, разительно отличалась от сына.
   - Здравствуйте, - сказала Наташа.
   - Здравствуйте. Я Нина Петровна, мама Виталика.
   - Наташа.
   - Очень приятно. - Она искоса поглядела на сына и одобрительно кивнула головой. - Я, наверное, не вовремя, ну извините. Но вы сидите где хотите, я пойду к себе и прилягу, устала очень. После работы поехали в гости, а там неприятная обстановка. Пришлось возвращаться одной через всю Москву.
   Нина Петровна пошла к себе в комнату, а Виталик провел Наташу на кухню.
   - Так, понимаешь, и не дали поговорить, - улыбнулся он.
   - Мы прекрасно с тобой поговорили, - ответила ему Наташа. Прекрасно... Ты ничего больше не смог бы сказать. А я тебе скажу только одно - я очень благодарна тебе за сегодняшний вечер. Очень...
   А теперь налей по третьей рюмочке твоего чудесного коньяка, а потом проводи меня домой. Поздно уже...
   Виталик пожал плечами, не понимая, шутит она или говорит серьезно. Налил по рюмочке.
   - Надо было поесть приготовить, ты, наверное, голодная. У нас, правда, нет почти ничего, пельмени только. Ой, вру, я же по дороге сыру купил, он у меня в пакете, я совсем забыл!
   Он бросился в коридор и принес пакет. Вытащил оттуда завернутый в бумагу кусок сыра.
   - Давай я порежу, - предложила Наташа.
   - Да что ты, что ты, я сам! - стал суетиться Виталик и в результате порезал себе палец.
   - Идиот! - ругнулся он на себя.
   - Давай йод и пластырь, ничего страшного, - улыбнулась Наташа. - Просто ты очень спешишь меня накормить, чтобы я не умерла с голоду.
   Виталик принес йод и пластырь. Наташа взяла его руку в свою, помазала палец йодом и приклеила пластырь. Они впервые находились так близко друг к другу.
   У Виталика перехватило дыхание, он снова покраснел. И неожиданно поцеловал Наташу в румяную от коньяка щеку.
   - Извини, - сказал он. - Я не хотел. Так, машинально получилось.
   - Не хотел? - нахмурилась Наташа. От этого Виталик смутился еще больше.
   - Да я не то хотел сказать... Хотел, разумеется...
   Ты понимаешь... Я как увидел тебя... Ну как тебе сказать?
   - Я все поняла, Виталик. Спасибо тебе.
   - Да за что?
   - За все, - тихо произнесла Наташа. - За все. За вечер, за коньяк. За сыр этот.
   - Ты же так и не поела.
   - Ну и не надо. Я не хочу. Я пойду. Ты проводишь меня?
   - Конечно же, провожу. Только посидела бы еще...
   - Мы еще с тобой посидим, Виталик. Обязательно.
   ...Потом была обратная дорога. Они ехали в метро и молчали. Он уже ничего не рассказывал о своих институтских делах. Он просто иногда бросал на нее взгляд, и она отвечала ему таким же нежным взглядом. Им не надо было ничего говорить. Когда они стали подходить к ее дому, она вдруг вспомнила про Фомичева и резко выдернула руку, которой держала Виталика под руку.
   - Ты очень хороший человек, Виталий. Только... нам не надо с тобой встречаться.
   - Да ты что? Почему?
   - Я не такая, какой ты меня представляешь. Не такая! Тебе твоя бабушка, наверное, всякого про меня наговорила...
   - Мало ли что она говорила! Мне плевать на это!
   - А ты знаешь, что она говорила правду? Все, что она говорила, - чистая правда! Понял?! - крикнула Наташа, глотая слезы, и убежала в подъезд.
   Она села в подъезде на подоконник и долго рыдала. Таким разительным контрастом казался ей сегодняшний вечер и то, что происходило у нее с Николаем. "Гадина, тварь, - она сжимала кулаки от захлестывающей ее ненависти. - Убить тебя, подлеца, только убить, другого ты не заслуживаешь... Ножом тебя всего истыкать, нелюдь, нечисть..." Ей казалось, что у нее впереди нет ничего, она недостойна никакой другой жизни, кроме этой грязи, этого кошмара. Потом вспомнился Эдик, немногословный, резкий, его жаркие поцелуи, его яростные ласки. Он накидывался на нее, будто это в последний раз и необходимо выпить ее до дна. Так, впрочем, однажды и оказалось. "Почему я тогда не сказала обо всем Эдику?! - ругала себя Наташа. - Он бы его стер с лица земли".
   Но теперь... Что ей делать теперь? Как ей быть с Виталиком? Наверняка Вера Александровна предостерегла его от общения с ней, рассказала ему про то, что творилось в этой окаянной квартире. Но ведь он никак не отреагировал, даже, наоборот, стал таким нежным... Он не поверил бабушке, наверняка не поверил. А между ними не должно быть никакой лжи, между ними не может быть такого. Значит, ничего не может быть. Тот все порушил, все концы обрубил, подонок! Как она сейчас пойдет в эту конуру после такого чудесного вечера? Как она посмотрит на эту тварь, как будет дышать с ним одним воздухом? Как она будет смотреть на свою мать, которая ведь обо всем догадывается, но ничего не хочет сделать для нее, своей дочки, которую родила, кормила грудью, купала, водила за ручку в детсад и школу. Для нее дороже покой, лишь бы все было тихо, шито-крыто, лишь бы этот зверь был доволен, лишь бы не бил ее. Что они все так его боятся?! Неужели это воплощение зла так уж непобедимо?
   Наташа не могла идти домой, она чувствовала, что, если Николай взглянет на нее как-то не так, она возьмет любой тяжелый предмет и шарахнет его по огромной черной голове, да так, чтобы мозги брызнули на стену. При всех при матери, при Толике. Она выглянула в окно. Видимо, сидела долго, так как Виталика уже не было. Она бросилась к автомату и позвонила Ляльке Савченко.
   - Ляль! Это я, Наташа. Я переночую у тебя, можно?
   - Да можно, конечно. А что случилось?
   - С матерью поругалась, ничего страшного. Я приеду.
   - Давай. Посидим. У меня бутылочка ликера есть.
   Поболтаем.
   - А родители?
   - Да ладно! Я их спать отправлю. Через час будешь?
   - Буду. Жди.
   Радушие подруги немного взбодрило ее. Она быстро побежала к метро и уже у метро увидела медленно бредущего Виталика. Он только теперь шел домой...
   Он так долго стоял у подъезда, все чего-то ожидая...
   Наташа замедлила шаг, ей не хотелось сегодня больше разговаривать с Виталиком. Но на душе стало значительно легче.
   ...Они часов до двух сидели на кухне у Ляльки, пили ликер "Амаретто" и трепались о чем попало. Но про Виталика Наташа не рассказывала подруге.
   - Жалко Эдика, правда? - спросила Лялька, делая глоток "Амаретто".
   - Конечно, жалко, - согласилась Наташа. - Он неплохой был парень. Только жутковато с ним было как-то. Все время ждала чего-то. С ним было как на вулкане.
   - А тебе чего хотелось бы?
   - Мне-то? Мне нужен близкий человек, чтобы любил меня, чтобы дома было тихо и уютно, чтобы у нас были дети и чтобы мы никого не боялись.
   - Ну, ты идеалистка! Откуда ты такого возьмешь?
   Сейчас все приличные женихи либо бизнесмены, либо бандиты. И все чего-то боятся, жизнь-то какая неспокойная.
   - А по-моему, все зависит от людей. Жить хорошо можно было и при социализме, и теперь можно жить.
   Если бы все были...
   - Какие?
   - Такие... Добрые, умные... И не относились друг к другу, как одна бешеная собака к другой. И не старались бы украсть, кто больше. Человеку, в принципе, не так уж много для счастья надо.
   - Ну, это ты не скажи. Мне, например, много надо. Хорошую квартиру, коттедж, иномарку, чтобы одеваться в дорогих магазинах, а не на барахолке, и чтобы весь день за прилавком не стоять.
   - Кто его знает, что лучше? Вот у Эдика и "Мерседес" был, и квартира обставлена, и дачу он начал строить. Это в двадцать четыре года-то! И в двадцать четыре ему уже ничего не нужно. Этого ты хочешь?
   - Ой, не знаю, Наташка! Но людей хороших сейчас так мало!
   - Есть, есть...
   - Я смотрю, - хитро улыбнулась Лялька, - у тебя кто-то новый появился. По глазам вижу...
   - Может быть, но сейчас рано об этом. Я когда-нибудь тебе расскажу. А сейчас, знаешь что, давай спать укладываться, завтра на работу, вставать рано. Глаза уже слипаются...
   - Да? А я только разгулялась. Ну как знаешь... Ты почаще приходи ко мне, так хорошо посидели...