- Ничего странного нет, - вдруг серьезным голосом сказала Маша.
- Вот как?! - удивился Азарий Федорович.
- Мне кажется, что всю прошлую свою жизнь я прожила пленницей вашего замка, только покорить вам меня не удалось, и это дало мне право на то, чтобы сделать окончательный выбор в вашей судьбе, - Маша взглянула на Крюкова, и он прочитал легкую усмешку в ее взоре. Он чуть не задохнулся от столь решительной самоуверенности, но сумел совладать со своим гневом.
- Если, уважаемая Мария Елизаровна, вы имеете в виду ту гнусную сказку, которую перечитывали вчера, то все события в ней сплошь выдуманы, - спокойно проговорил Крюков. - Я посчитался с обидчиком, имени его никто никогда не узнает, но злой талант, увы, оказался неподвластен даже моим чарам!..
- Кто же ваш злой гений?! - спросила Маша.
- Вы хотите знать - извольте, я вам скажу! - с готовностью проговорил Крюков. - Это родной племянник барона Генриха Оттенгейма, сын его младшей сестры, вышедшей замуж за графа Эссекского. Его звали граф Томас Эссекский, он думал, что я не узнаю, кто сочинил сей гнусный пасквиль, но я узнал... Он признался во лжи, но книга сделалась столь популярной, что я не мог предотвратить ее распространение. Так мое имя стало нарицательным... Забавно, не правда ли?.. - Крюков горько усмехнулся.
- И там все - ложь и нет ни слова правды?! - в упор спросила Маша.
- В том-то и дело, что там многое правда, - неожиданно сказал Азарий Федорович. - Жизнь Генриха Оттенгейма описана правдиво, у него действительно выкрали двух дочерей, кроме старшей, и он, конечно же, умер от горя. И мой замок действительно стоял рядом, и он действительно грешил на меня - тут все правда... - Крюков на мгновение замолчал, словно раздумывая, стоит дальше говорить или нет.
- А Эльжбета? - спросила Маша.
Азарий Федорович помолчал.
- Да, я действительно любил ее, точнее, не ее... Я любил когда-то баронессу Эльжбету Оттенгейм, и барон Генрих был ее мужем... Но это было еще во времена моей юности, когда я, бедный алхимик, еще только изобрел свой эликсир молодости... Прошло много лет, баронесса погибла, и вдруг я узнаю, что неподалеку от тех мест, где все это происходило, живет еще один барон Генрих Оттенгейм, дальний родственник того Оттенгейма, и его младшую дочь зовут Эльжбета. А рядом с поместьем барона стоит запустелый замок, который продается за бесценок. Я купил его, привел в порядок, обзавелся слугами, хозяйством, стал выезжать, принимать у себя, устраивать балы... И вот тогда-то все и началось...
- Вы ее похитили? - угадала Маша.
Азарий Федорович помедлил, прежде чем ответить. Тонкие губы его дрогнули, в глубине черных зрачков вспыхнуло пламя.
- С ее согласия... - ответил он.
- А Марту? - спросила Маша.
- Нет! - решительно проговорил Азриэль. - Марту я не похищал, она сама прибежала ко мне в одну из ночей и осталась в замке. Я ее хотел выгнать, но она ни за что не хотела уходить... У меня в замке жило много людей, я давал приют всем. Собирал музыкантов, художников, бродячих актеров, поэтов, просто чудаков, изобретателей, и поэтому все тянулись в мой замок... Я был богат, меценатствовал, а вокруг текла такая скучная и пресная жизнь, что тот, кто хоть раз попадал в мой замок, оставался в нем навсегда. И вот так мы прожили почти сорок лет...
- И вы бросили всех и скрылись... - подсказала Маша.
- Я звал Эльжбету ехать со мной, но она не захотела... Она вернулась в свой замок и последние годы жила там. К ней приезжал Томас, и она, конечно же, много рассказывала ему о тех временах, и в его несомненно одаренной голове и родилась эта гнусная история...
Азарий Федорович пожевал губами воздух.
- Но мы отвлеклись... Я пришел...
- Я знаю, не надо! - оборвала его Маша.
- Но я могу надеяться?.. - спросил Крюков.
- И обещать я ничего не могу! - твердо ответила Маша. - Я просто еще не знаю, как мне лучше поступить...
- Разве есть какие-то сомнения? - обидчиво проговорил Азарий Федорович, выдавив кривую усмешку.
- Есть... - прямо ответила Маша.
- Но милосердие!.. - заговорил Крюков. - Сейчас время милосердия! Если мы будем постоянно помнить о прошлом и не будем прощать, мы не сможем жить в мире! Только умение прощать, только терпимость и добрая память смогут уберечь мир от катастрофы. Зло порождает зло, и только. Твой отказ заставит и меня отказаться от прежних принципов - а я больше сорока лет не пользуюсь тайнами своего ремесла. Пойми меня правильно: я не ставлю условия, но я старейшина своего цеха Магов, и меня уже понуждают к поступкам. Либо-либо!.. Я же выбираю отказ и хочу удалиться на покой!.. Так ли это много?!
- Заслужили ли вы покой - вот в чем вопрос, - тихо сказала Маша, и Азарий Федорович вздрогнул от этих слов, настолько мудры и опасны они были для Крюкова. Он сам не раз думал над этим, но ни разу не мог ответить утвердительно. И теперь она думает над тем же, что и он.
Холодок пробежал по спине, и он зябко поежился, оглянулся, но форточка была закрыта.
- Если я заслужил прощение, значит, и покой, - ответил он.
- Если?! - вздохнула она. - А если нет?!
- Стоит, наверное, подумать и о судьбе твоего отца, - помолчав, холодно заметил Крюков. - У Эльжбеты есть три дня - именно столько осталось до конца мая... Если она не выберет себе спутника, то навсегда останется одна. А ведь вы, Машенька, допустили ошибку, дав отцу попробовать настой вербены и соединив, таким образом, его и Эльжбету. Если не я, то... - Крюков не договорил, выразительно посмотрев на Машу, и впервые за все время разговора почувствовал удовлетворение: он попал в точку!
- Ваш отец еще молод, энергичен, и преступно обрывать его жизнь в столь молодом возрасте, не так ли? - вздохнув, заметил Крюков.
Маша молчала, потрясенная этим сообщением. Крюков снова вздохнул, потом поднялся с кресла.
- Помните о милосердии, Маша, это очень важно для всех нас!.. произнес он и ушел. Несколько секунд Маша стояла у окна, не зная, что ей делать, потом вспомнила, что все в конечном итоге зависит от ее ответа. Если она скажет "да", Крюков станет жителем Вечерней страны, а они заживут по-прежнему. А вдруг Крюкова намеренно засылают туда, чтоб он устроил там приют для таких же злодеев, как сам. И тогда она разрушит покой тех, кто действительно заслужил его, кто всю жизнь творил добро и сейчас излучает его в пространство. А если оно лишится этих лучей, этой энергии, благодаря которой можно воспрепятствовать проникновению зла, то во что превратится их земная жизнь? В притон?.. В один огромный ГУЛАГ?.. - Маша вспомнила о морозном облачке, которое накрыло ее там, в Вечерней стране, когда она подумала плохо о Лаврове. Но ведь Креукс принесет с собой тысячи еще более страшных мыслей, и где гарантия того, что холод не превратит море и лес в ледяную пустыню?!
Вошел отец, протянул Маше книгу. Вид у него был растерянный.
- Это что, наш Крюков?.. - спросил он, отдавая книгу.
Маша кивнула.
Отец громко рассмеялся, потом нахмурился.
- И давно эта книга у нас? - спросил он.
- Всегда была, - ответила Маша.
Он взглянул, покачал головой.
- Со мной что-то происходит, - пробормотал он. - Надо быть сумасшедшим, чтобы поверить в это. А я... я... не хочу быть сумасшедшим. Ты меня понимаешь?!
Маша кивнула. Она подошла к отцу, и он обнял ее. Она чуть не расплакалась, так ей стало его жалко.
"Нет, я не могу с ним расстаться!" - твердо сказала она сама себе.
Глава 21
В которой читатель снова побывает в Вечерней стране и вернется
обратно вместе с Машей, совсем повзрослевшей
Кто не летал в серебряной карете, запряженной тройкой белоснежных лошадей, тот не знает, какое это потрясающее удовольствие. Второй раз Маша летела одна, тревога сжимала ее сердце, но все равно, стояло карете взмыть в воздух, как тотчас все тревожные мысли облетели, как сухие осенние листья, она на краткий миг позабыла обо всем, отдавшись на волю воздушной стихии и кувыркаясь на атласных подушках кареты. Теперь она обратила внимание на то, что на подушках был замысловато вышит вензель "МП" и на самой карете красовался точно такой же знак. Ларик был почтительнее, чем обычно, а кони неслись еще стремительнее, чем в первый раз.
Она не успела насладиться полетом, как кони встали, дверца распахнулась, и Ларик, почтительно склонив голову, помог ей выйти из кареты. Он дал ей оглядеться, потом, уловив ее желание, взял за руку; они поднялись в воздух и полетели в сторону замка. В окнах его уже горели огни, и легкие тени мелькали по белым занавесям.
Они спустились у крыльца, взошли на него, обе двери мгновенно открылись, и два лакея в белых ливреях вышли навстречу, приглашая их войти.
Маша смело ступила на широкую голубую дорожку, украшенную геральдическими гербами великих князей по краям, и уверенно пошла по ней меж высоких мраморных колонн, приближаясь к большой зале, за дверями которой уже слышался гул возбужденных голосов. Не успела она приблизиться на два метра к дверям, как они неожиданно распахнулись и статный мажордом в парике громким голосом объявил:
- Принцесса Северного Королевства Ее Высочество Мария Победительница!..
Грянул оркестр, Маша обернулась, но Ларика за спиной уже не было, а сама она шла в белоснежном платье, украшенном кружевами и воланами. Маша вышла на середину зала, поклонилась, сделав одновременно книксен. Герцог Тосканский, руководивший церемонией, подбежал к ней, поцеловал руку.
- Наконец-то Ваше Высочество, баронесса меня уже осыпала упреками.
Он подвел Машу к Эльжбете, и хоть Маша никогда ее не видела, она тотчас поняла, что это именно баронесса, а за ее спиной в кругу фрейлин она увидела и бабушку, которая сделала ей знак не приближаться к ней и вместе со всеми фрейлинами почтительно склонила голову в приветствии.
- Мы действительно вас заждались, Ваше Высочество! - смущенно проговорила, поклонившись, баронесса Эльжбета. - Но Вы вовремя, Король вот-вот должен появиться!.. Как долетели?
- О, прекрасно! - заулыбалась Маша.
- Я упросила герцога Тосканского взяться опекать Вас и перезнакомить со всеми, кто уже наслышан о Вас, правда, особо известных лиц не ищите, их попросту нет, хотя с Джульеттой я вас познакомлю, с возлюбленной Петрарки Беатриче, словом, кое-кто найдется, но мы не гонимся за громкими именами, зато всем, кто находится здесь, Вы можете смело довериться, и никто Вас не подведет!.. - на одном дыхании выпалила Эльжбета.
- Его Величество Король Христианин Яков IV! - провозгласил мажордом, заиграли фанфары, наступила тишина, медленно отворились двери.
- Вас представит Королю герцог Тосканский! - успела шепнуть Маше Эльжбета. - Вы уже знаете, что сказать Королю: да или нет?..
- Да! - ответила Маша, и Эльжбета не поняла, ч т о означает это "да". Впрочем, и у самой Маши все перепуталось в голове. Еще спеша к карете, она помнила, что важно сказать именно "да", и тогда отец останется с ней, а Крюков отправится в Вечернюю страну, потому что как бы она ни уговаривала себя, но разлука с отцом не представлялась ей возможной, но едва она села в карету и лошади понеслись, как в голове все спуталось, и сейчас, стоя вместе с Эльжбетой и ощущая себя "Высочеством", она поняла сколь ответственно ее слово. Видя вокруг себя роскошные наряды и красивые одухотворенные лица, Маша вдруг подумала, что не имеет права поселять среди этих прекрасных людей человека, сотворившего столько зла.
Вошел Король, высокий, стройный, голубоглазый с ласковой приветливой улыбкой. Герцог Тосканский взял Машу за руку и повел ее к трону.
- Принцесса Северного Королевства Ее Высочество Мария Победительница, Ваше Величество! - представил он Машу, отступив назад.
Король подошел к Маше, поцеловал ей руку, Маша поклонилась в ответ.
- Она решает судьбу избранника баронессы? - спросил король у герцога, и тот кивнул.
- Насколько я помню, первый и единственный претендент Азриэль фон Креукс?.. - слегка улыбнувшись, спросил Король у герцога, и последний учтиво качнул головой в ответ. - Итак, какой же ответ Вы нам приготовили?..
- Нет!.. - твердо сказала Маша.
По залу пробежал недоуменный ропот.
- Она в первый раз, Ваше Величество, - смутившись и выступив вперед, проговорил герцог Тосканский. - Я напомню вам, Ваше Высочество, что Вы должны трижды произнести слово "нет" с прибавлением полного имени претендента!..
- Не волнуйтесь! - успокоил ее Король. - Это так просто!
- Нет, Азриэль фон Креукс! Нет, Азриэль фон Креукс! Нет, Азриэль фон Креукс!.. - трижды твердо сказала Маша.
- Быть посему! - выдержав паузу, ласково сказал Король, улыбаясь Маше. - Вы не расстроены, баронесса?.. - спросил он, обращаясь к Эльжбете, и Маша услышала за спиной грустное "нет" баронессы.
- Мы все благодарим Вас за эту нелегкую работу, принцесса! - беря ее под руку, сказал Король. - И пусть баронесса на вас не обижается, смешно протестовать против судьбы, не так ли?.. Разрешите пригласить вас на тур вальса?! - попросил Король, и Маша с благодарностью опустила глаза.
Потом они танцевали. Машу наперебой приглашали кавалеры, говорили комплименты, благодарили за мудрое решение относительно избранника баронессы, оказывается, многие знали не только прошлое Азриэля, но и лично его самого, словом, Маша сразу же попала в центр внимания и стала истинной Королевой вечера. А Беатриче, восхищаясь ее мужеством, даже чмокнула Машу в щеку.
Король был тоже, как и баронесса, одинок, время его выбора еще не подошло, и он три раза отважился протанцевать с Машей, признавшись, что готов был бы танцевать весь вечер, но на него обидятся остальные дамы, а он не имеет права их огорчать.
Лишь к концу бала Маша успела повидать баронессу. На губах ее играла улыбка, но глаза были такие грустные, что Маша тотчас пожалела о такой своей решительности. Бабушка не смела подойти к ней, но и она грустила, хотя сама же делала все, чтобы не допустить избрания Креукса.
- Уже Ларик маячил на пороге залы, вытягивал голову, призывая ее к себе, да и Маша чувствовала наступающий холодок, пора было уезжать, а с бабушкой она так и не переговорила.
- Вам пора, принцесса! - подойдя, шепнул герцог, Маша кивнула, хотела подойти к бабушке, но баронесса остановила ее.
- Не надо, это не принято на таких балах! - шепнула Эльжбета. - Еще успеешь увидаться с ней не раз, тем более что ты, кажется, понравилась Королю! Беги, я не в обиде, я сама просила твою бабушку, чтобы ты сказала это "нет", но теперь поняла, что была не права. Мы скованы предрассудками и боимся с ними расстаться. Он усталый, больной человек, а мы ответственны и за них, не так ли?! Это было бы весьма показательно, если б сам Великий злой Маг перешел к нам. Ведь он сам отказывается творить зло, сам, а мы, как чистоплюи, руки не хотим ему подать! Я тебя не виню и бабушку твою тоже, ее можно понять, я сама еще вчера думала также, но теперь... баронесса увидела отчаянное лицо Ларика и закивала. - Ладно, беги, тебе пора!.. - она старалась улыбаться, но в глазах у нее поблескивали слезы.
Маша кивнула, поблагодарила Эльжбету.
- Поблагодари Короля за вечер! - подсказала баронесса.
Маша подошла к Королю, сказала ему несколько ласковых слов, и он расцвел как майская роза.
"Ох, уж эти мужчины!" - вздохнула Маша и медленно пошла к выходу.
Ларик ждал ее на ступеньках. Карета стояла у крыльца. Маша села в нее, лошади рванули, и она снова закувыркалась на подушках.
...Она проснулась ровно в четыре часа утра, когда теплый утренний свет уже заливал комнату и все вещи, казалось, плавали в этом светлом пространстве. Маша поднялась, подошла к окну, села на подоконник и долго так сидела, закрыв глаза, пока не вспомнила наполненные слезами глаза баронессы. Маша спрыгнула с подоконника, побежала в родительскую спальню и успокоилась лишь тогда, когда увидела отца, мирно похрапывающего на своей подушке.
И Маша вдруг подумала, что Крюков попросту пугал ее. И никто из Вечерней страны не поступил бы так, как предсказывал Азриэль, ибо это была страна добрых людей. И они просто не умели творить зло. Она хотела обрадоваться этой простой истине, но радости в душе не было. Что же действительно теперь делать Азриэлю?.. Сочинять злые проделки?.. И кому она принесла доброе, если способствовала распространению зла здесь, на Земле, а Эльжбету обрекла на одиночество?!
Она уснула уже под утро, когда вышла во двор дворничиха Венера Галимзянова с английским той-терьерчиком Марсиком и стала шаркать метлой по асфальту. Услышав до боли знакомые звуки, сонные потявкиванья Марсика, мирный храп отца, Маша неожиданно для себя самой уснула, падая в темный холодный колодец, но где-то посредине пути падение замедлилось, и она стала тихонько подниматься наверх, а когда поднялась совсем и открыла глаза, то уже вовсю светило солнце, и отец, бреясь, мурлыкал свою любимую песенку "Гудбай, Америка, о!", а мать уже ругалась с главбухом фонда, требуя оплатить Сидоркину путевку в Кисловодск полностью, потому что он заслужил. Сидоркин сидел в коридоре, слушал этот разговор, и слезы текли по его впалым щекам.
Маша еще не знала, чем будет заниматься летом целых два месяца. Может быть, стоит пойти поработать или заняться английским, но только не ехать в пионерлагерь. "Пора совсем определяться в жизни, - подумала она, - вон какая дылда вымахала, парни уж заглядываются, а дела своего все еще нет. Это плохо. Пора определяться и с делом. А то бог знает что в голове: замки, злые маги, короли и баронессы..."
- Хватит валяться, вставай! - бросив трубку крикнула ей Наталья Петровна. - Чай бы лучше заварила!.. Поедете по бесплатной путевке, Пал Андреич. - Петухова вздохнула, оглянулась на мужа. - А ты чего марафет наводишь?! На работу собрался?
- На халяву и хлорка творожок*, - бодро ответил отец. - Иду продлевать больничный еще на неделю!
_______________
* Из афоризмов Петухова-отца.
Они пили чай, говорили о деньгах, Петухов-отец острил по поводу своего бессребреничества, мать злилась и заводилась, предлагала ему ставку консультанта в фонде, а Маша стояла в ванной и смотрелась в зеркало. Она не узнавала себя. Лицо у нее вдруг вытянулось, пропали куда-то веснушки, носик из уточки выпрямился, и совсем незнакомый ей человек смотрел теперь на нее и точно так же насмешливо растягивал губы. Маша плеснула воды на лицо, взяла полотенце, вышла из ванной.
- Азарий Федорович предлагает достать "Таврию", это всего пять тысяч, я, пожалуй, возьму для фонда... - вздыхала Наталья Петровна.
- Меня в астрологический кооператив зовут, - усмехался Петухов-отец. - Выйдет из меня гадалка?..
- А что, это перспективно! - отозвалась Петухова. - Теперь вон ни один президент без астрологов не обходится!..
Они говорили еще об отпуске, о том, что теперь не удастся поехать на Телецкое озеро, а Маша постоянно возвращалась памятью к балу и к судорожному разговору с Эльжбетой, и чем больше Маша раздумывала о нем и о грустно-вежливых вальсах с Королем, который ничем не дал обнаружить свое отношение к решительному Машиному "да", тем сильнее она начинала ощущать свою неправоту. Ведь действительно получается: "топи утопающего!" Имеет ли она право отказывать тому, кто сам жаждет обновления, сам хочет переродиться, пусть даже в прошлом он был достоин всяческого осуждения и даже наказания. Добро должно быть добрым, на то оно и добро, а сейчас ее добро получается злое, оно ничем не отличается от коварных козней Азриэля.
Ее специально запутали, оговорили, оплели, чтобы она сама смогла выбраться из этой липкой паутины чужих мнений, сама решить по справедливости, и вот, выходит, что она попросту поддалась собственным злым настроениям, а значит, в ней еще много и злого, воинственного. Но откуда оно у нее?.. Маша вспомнила демонстрацию устрашающей силы, сгоревший вагончик, и ей стало стыдно. Неужели все обладающие какой-нибудь маломальской силой ведут себя точно так же и им не терпится тотчас применить ее, подчинить себе остальных?.. Азриэля нельзя было оставлять здесь, и уж тем более доводить до отчаяния, и теперь ей ничего не остается, как ждать этих страшных ударов, которые будут направлены, если не в нее, так в ее близких, она их все-таки поставила под удар, Азриэль не зря ее предупреждал.
Машу окликнули, она пошла завтракать. День разгорался, грозил всем невероятной жарой, сумасшедшим солнцем и духотой. Наступал июнь, лето усаживалось на свою солнечную колесницу, и все торжествовало победу - и деревья, и птицы, и травы - даже родители Маши отчего-то были веселы. Может быть, оттого, что Сидоркин уезжал на курорт, Наталья Петровна открывала сразу три кооператива, а Петухов-отец становился астрологом, все резко менялось в их жизни, одна Маша была наполнена предощущением конца, и настоящий страх уже касался своим пупырчатым крылом ее нежных лопаток, маленьких крылышек, заставляя ее вздрагивать и замирать перед неизвестностью...
Вместо эпилога
который как будто рассказывает совсем о другом
Дипломант Всесоюзного фестиваля самодеятельного творчества, народный хор пенсионеров Дворца культуры "Молодость" шинного завода и ЖЭУ № 33 (последнее в афишах не указывали) уезжал в составе Каравана мира по Волге. Сначала самолетами из Копьевска в Москву, а там всех караванщиков - среди них триста американцев - усаживают на три белоснежных красавца теплохода (на каждый по сто американцев) - и, как говорится, вперед и с песней. Крюковы (Анна успела поменять оболочку и выглядела весьма привлекательно по сравнению с "пергаментным" Крюковым, и ему пришлось объявить ее своей племянницей, что было встречено ею с весьма большим неудовольствием) грустно стояли в стороне. Около их ног скромно лежали два тугих баульчика. Азарий Федорович в строгом черном костюме, безукоризненно белой рубашке и черной бабочке, в дымчатых модных очках уже сейчас походил на крупного американского бизнесмена или даже миллионера, и Шляпников, носясь как угорелый и пересчитывая наличный состав, каждый раз останавливался около Крюкова, ибо видел его в первый раз в жизни. Однако Азарий Федорович Крюков числился в составе хора, и билет на него был куплен. Баратынский ходил следом за Шляпниковым, не зная, куда себя девать по случаю необыкновенной трезвости, ибо Шляпников вместе с Шалимовым (последний ехал как бы руководителем делегации самодеятельных творческих пенсионеров) строго-настрого запретили ему употреблять даже пиво до посадки на теплоход.
Маша пришла вместе с Флоркой, которая провожала мать в столь необычное длительное путешествие. Венера Галимзянова везла с собой три огромных чемоданища и теперь вербовала старичков в носильщики, показывая им из сумочки пузырьки дефицитного корвалола, которым она обещала расплатиться за помощь с их стороны. Баратынский, хоть и не был пенсионером, но, узнав, что корвалол на спирту, согласился сразу же и быстро нашел еще двоих, так что каждый нес по чемоданищу.
В чемоданах Венера везла платки-паутинки (30 штук), изделия из кожи, уральские самоцветы, икру, рыбу, резную кость и другие вещи, на которые могли бы клюнуть предприимчивые американцы, рассчитывая обогатиться валютой, которую можно выгодно продать в том же Копьевске или же купить на нее дефицит в валютных московских магазинах.
Венера Галимзянова знала что почем и ее на дурачка не купишь. Изредка Венера бросала завистливые взгляды в сторону Крюковых, подумывая, что с такой внешностью Крюкова вполне можно использовать как посредника, родной милиционер его всегда примет за богатенького янки, в то время, как на стодвадцатисемикилограммовую тушу Венеры нельзя не обратить внимания. "Уж очень кокетливо эта племянница посматривает на Азария, - размышляла Венера, - что-то тут не чисто. Да и с какой стати такой смазливенькой молодушке торчать возле старика?! Не иначе как состояние, и эта Эльвира (такое имя выбрала себе Анна) ждет не дождется его смерти..." Венера всегда подозревала, что Крюков не просто тренер по плаванию. Теперь ей стало ясно: он - миллионер, и она обязана довершить то, на что покушалась покойница Грымзина. "Только надо действовать не как Грымза! Если уж пришла к нему в семь вечера телевизор смотреть, то не уходи до утра, пока не согласится в ЗАГС идти. А то взгляды, завлекалки, это все вон для Флорки да Машки..." - ревниво мурлыкала про себя Галимзянова, придирчиво разглядывая Петухову. Маша так вытянулась в последнее время и так заметно похорошела, что лучше Флорки выглядит. Венера подумала, что Флорке надо снова подружиться с Птицыной, которая страшнее атомной войны, чтоб на ее фоне выглядеть позаковыристей.
Началась посадка в автобус, и Венера тут же организовала Баратынского на погрузку. Все затолпились, стремясь занять места впереди, но Шалимов успокоил пенсионеров, пообещав, что подойдет еще один автобус. Крюков, проводив Эльвиру к автобусу, вдруг отошел и направился прямо к Маше. Никто не обратил на это особенного внимания, но Маша остолбенела от такой неожиданности, и тревожное предчувствие кольнуло сердце. Крюков подошел к ней, взял за руку, отвел в сторону.
- Одно слово, Машенька, - проворковал он. - Просьбица есть одна. По истечений тридцати дней там можно будет подать просьбу на продление срока, Эльжбета подает, я не сомневаюсь, и король Яков продлит ей срок еще на полгода, но все это, увы, без смены выбирающего, то есть тебя мне не миновать, что уж тут поделаешь... Н-да! - Крюков зажевал ртом воздух, сморщился, как лопнувший воздушный шарик. - Эти повторные выборы, конечно, ужасные, в том смысле, что я уже не имею права быть полноценным жителем этой страны, то есть не могу пользоваться ее благами, но для меня это не главное, главное для меня быть соединенным, то есть быть вместе с ней, ты понимаешь, о чем я говорю?..
Маша кивнула.
- Вот!.. Ваша воля, конечно, решать, Ваше Высочество, но я прошу о милости!.. - вытирая пот со лба, пробормотал он. - О милостыне прошу!..
- Вы меня обманули, - хмуро проговорила Маша. - Я говорю о моем отце и о вашей угрозе...
- Я вас не обманывал, Ваше Высочество, просто бабушка ваша вдруг переменилась и упросила ее не делать этого, пообещав за это уговорить Вас... Она сама Вам об этом скажет, и Вы поймете, что я говорил только правду... - он помолчал и добавил: - Я, впрочем, всегда говорю только правду!..
- Азарий Федорович!.. - Эльвира, заволновавшись, вылезла даже из автобуса.
- До свидания, Ваше Высочество! - Крюков поклонился и быстрым шагом пошел к автобусу.
Через минуту автобусы уехали, и Флорка притащила два пломбира.
- Теперь лафа!.. - радостно улыбаясь, проговорила она. - Полтора месяца мамаши дома не будет!.. Представляешь, ч т о можно сделать за полтора месяца?! - воскликнула Флора.
Она даже раскрыла рот от удивления, ибо еще не представляла себе, ч т о можно сделать за полтора месяца.
- Нет! - сказала Маша, и Флора закивала в ответ.
Около школы их поджидал Алик Лавров, сразу же пристроившись рядом с Машей.
- Ты-то чего не на отработке? - спросила Флора, но Лавров даже не расслышал ее вопроса. Он смотрел на Машу, и с каждой секундой она нравилась ему все больше и больше.
- Вот как?! - удивился Азарий Федорович.
- Мне кажется, что всю прошлую свою жизнь я прожила пленницей вашего замка, только покорить вам меня не удалось, и это дало мне право на то, чтобы сделать окончательный выбор в вашей судьбе, - Маша взглянула на Крюкова, и он прочитал легкую усмешку в ее взоре. Он чуть не задохнулся от столь решительной самоуверенности, но сумел совладать со своим гневом.
- Если, уважаемая Мария Елизаровна, вы имеете в виду ту гнусную сказку, которую перечитывали вчера, то все события в ней сплошь выдуманы, - спокойно проговорил Крюков. - Я посчитался с обидчиком, имени его никто никогда не узнает, но злой талант, увы, оказался неподвластен даже моим чарам!..
- Кто же ваш злой гений?! - спросила Маша.
- Вы хотите знать - извольте, я вам скажу! - с готовностью проговорил Крюков. - Это родной племянник барона Генриха Оттенгейма, сын его младшей сестры, вышедшей замуж за графа Эссекского. Его звали граф Томас Эссекский, он думал, что я не узнаю, кто сочинил сей гнусный пасквиль, но я узнал... Он признался во лжи, но книга сделалась столь популярной, что я не мог предотвратить ее распространение. Так мое имя стало нарицательным... Забавно, не правда ли?.. - Крюков горько усмехнулся.
- И там все - ложь и нет ни слова правды?! - в упор спросила Маша.
- В том-то и дело, что там многое правда, - неожиданно сказал Азарий Федорович. - Жизнь Генриха Оттенгейма описана правдиво, у него действительно выкрали двух дочерей, кроме старшей, и он, конечно же, умер от горя. И мой замок действительно стоял рядом, и он действительно грешил на меня - тут все правда... - Крюков на мгновение замолчал, словно раздумывая, стоит дальше говорить или нет.
- А Эльжбета? - спросила Маша.
Азарий Федорович помолчал.
- Да, я действительно любил ее, точнее, не ее... Я любил когда-то баронессу Эльжбету Оттенгейм, и барон Генрих был ее мужем... Но это было еще во времена моей юности, когда я, бедный алхимик, еще только изобрел свой эликсир молодости... Прошло много лет, баронесса погибла, и вдруг я узнаю, что неподалеку от тех мест, где все это происходило, живет еще один барон Генрих Оттенгейм, дальний родственник того Оттенгейма, и его младшую дочь зовут Эльжбета. А рядом с поместьем барона стоит запустелый замок, который продается за бесценок. Я купил его, привел в порядок, обзавелся слугами, хозяйством, стал выезжать, принимать у себя, устраивать балы... И вот тогда-то все и началось...
- Вы ее похитили? - угадала Маша.
Азарий Федорович помедлил, прежде чем ответить. Тонкие губы его дрогнули, в глубине черных зрачков вспыхнуло пламя.
- С ее согласия... - ответил он.
- А Марту? - спросила Маша.
- Нет! - решительно проговорил Азриэль. - Марту я не похищал, она сама прибежала ко мне в одну из ночей и осталась в замке. Я ее хотел выгнать, но она ни за что не хотела уходить... У меня в замке жило много людей, я давал приют всем. Собирал музыкантов, художников, бродячих актеров, поэтов, просто чудаков, изобретателей, и поэтому все тянулись в мой замок... Я был богат, меценатствовал, а вокруг текла такая скучная и пресная жизнь, что тот, кто хоть раз попадал в мой замок, оставался в нем навсегда. И вот так мы прожили почти сорок лет...
- И вы бросили всех и скрылись... - подсказала Маша.
- Я звал Эльжбету ехать со мной, но она не захотела... Она вернулась в свой замок и последние годы жила там. К ней приезжал Томас, и она, конечно же, много рассказывала ему о тех временах, и в его несомненно одаренной голове и родилась эта гнусная история...
Азарий Федорович пожевал губами воздух.
- Но мы отвлеклись... Я пришел...
- Я знаю, не надо! - оборвала его Маша.
- Но я могу надеяться?.. - спросил Крюков.
- И обещать я ничего не могу! - твердо ответила Маша. - Я просто еще не знаю, как мне лучше поступить...
- Разве есть какие-то сомнения? - обидчиво проговорил Азарий Федорович, выдавив кривую усмешку.
- Есть... - прямо ответила Маша.
- Но милосердие!.. - заговорил Крюков. - Сейчас время милосердия! Если мы будем постоянно помнить о прошлом и не будем прощать, мы не сможем жить в мире! Только умение прощать, только терпимость и добрая память смогут уберечь мир от катастрофы. Зло порождает зло, и только. Твой отказ заставит и меня отказаться от прежних принципов - а я больше сорока лет не пользуюсь тайнами своего ремесла. Пойми меня правильно: я не ставлю условия, но я старейшина своего цеха Магов, и меня уже понуждают к поступкам. Либо-либо!.. Я же выбираю отказ и хочу удалиться на покой!.. Так ли это много?!
- Заслужили ли вы покой - вот в чем вопрос, - тихо сказала Маша, и Азарий Федорович вздрогнул от этих слов, настолько мудры и опасны они были для Крюкова. Он сам не раз думал над этим, но ни разу не мог ответить утвердительно. И теперь она думает над тем же, что и он.
Холодок пробежал по спине, и он зябко поежился, оглянулся, но форточка была закрыта.
- Если я заслужил прощение, значит, и покой, - ответил он.
- Если?! - вздохнула она. - А если нет?!
- Стоит, наверное, подумать и о судьбе твоего отца, - помолчав, холодно заметил Крюков. - У Эльжбеты есть три дня - именно столько осталось до конца мая... Если она не выберет себе спутника, то навсегда останется одна. А ведь вы, Машенька, допустили ошибку, дав отцу попробовать настой вербены и соединив, таким образом, его и Эльжбету. Если не я, то... - Крюков не договорил, выразительно посмотрев на Машу, и впервые за все время разговора почувствовал удовлетворение: он попал в точку!
- Ваш отец еще молод, энергичен, и преступно обрывать его жизнь в столь молодом возрасте, не так ли? - вздохнув, заметил Крюков.
Маша молчала, потрясенная этим сообщением. Крюков снова вздохнул, потом поднялся с кресла.
- Помните о милосердии, Маша, это очень важно для всех нас!.. произнес он и ушел. Несколько секунд Маша стояла у окна, не зная, что ей делать, потом вспомнила, что все в конечном итоге зависит от ее ответа. Если она скажет "да", Крюков станет жителем Вечерней страны, а они заживут по-прежнему. А вдруг Крюкова намеренно засылают туда, чтоб он устроил там приют для таких же злодеев, как сам. И тогда она разрушит покой тех, кто действительно заслужил его, кто всю жизнь творил добро и сейчас излучает его в пространство. А если оно лишится этих лучей, этой энергии, благодаря которой можно воспрепятствовать проникновению зла, то во что превратится их земная жизнь? В притон?.. В один огромный ГУЛАГ?.. - Маша вспомнила о морозном облачке, которое накрыло ее там, в Вечерней стране, когда она подумала плохо о Лаврове. Но ведь Креукс принесет с собой тысячи еще более страшных мыслей, и где гарантия того, что холод не превратит море и лес в ледяную пустыню?!
Вошел отец, протянул Маше книгу. Вид у него был растерянный.
- Это что, наш Крюков?.. - спросил он, отдавая книгу.
Маша кивнула.
Отец громко рассмеялся, потом нахмурился.
- И давно эта книга у нас? - спросил он.
- Всегда была, - ответила Маша.
Он взглянул, покачал головой.
- Со мной что-то происходит, - пробормотал он. - Надо быть сумасшедшим, чтобы поверить в это. А я... я... не хочу быть сумасшедшим. Ты меня понимаешь?!
Маша кивнула. Она подошла к отцу, и он обнял ее. Она чуть не расплакалась, так ей стало его жалко.
"Нет, я не могу с ним расстаться!" - твердо сказала она сама себе.
Глава 21
В которой читатель снова побывает в Вечерней стране и вернется
обратно вместе с Машей, совсем повзрослевшей
Кто не летал в серебряной карете, запряженной тройкой белоснежных лошадей, тот не знает, какое это потрясающее удовольствие. Второй раз Маша летела одна, тревога сжимала ее сердце, но все равно, стояло карете взмыть в воздух, как тотчас все тревожные мысли облетели, как сухие осенние листья, она на краткий миг позабыла обо всем, отдавшись на волю воздушной стихии и кувыркаясь на атласных подушках кареты. Теперь она обратила внимание на то, что на подушках был замысловато вышит вензель "МП" и на самой карете красовался точно такой же знак. Ларик был почтительнее, чем обычно, а кони неслись еще стремительнее, чем в первый раз.
Она не успела насладиться полетом, как кони встали, дверца распахнулась, и Ларик, почтительно склонив голову, помог ей выйти из кареты. Он дал ей оглядеться, потом, уловив ее желание, взял за руку; они поднялись в воздух и полетели в сторону замка. В окнах его уже горели огни, и легкие тени мелькали по белым занавесям.
Они спустились у крыльца, взошли на него, обе двери мгновенно открылись, и два лакея в белых ливреях вышли навстречу, приглашая их войти.
Маша смело ступила на широкую голубую дорожку, украшенную геральдическими гербами великих князей по краям, и уверенно пошла по ней меж высоких мраморных колонн, приближаясь к большой зале, за дверями которой уже слышался гул возбужденных голосов. Не успела она приблизиться на два метра к дверям, как они неожиданно распахнулись и статный мажордом в парике громким голосом объявил:
- Принцесса Северного Королевства Ее Высочество Мария Победительница!..
Грянул оркестр, Маша обернулась, но Ларика за спиной уже не было, а сама она шла в белоснежном платье, украшенном кружевами и воланами. Маша вышла на середину зала, поклонилась, сделав одновременно книксен. Герцог Тосканский, руководивший церемонией, подбежал к ней, поцеловал руку.
- Наконец-то Ваше Высочество, баронесса меня уже осыпала упреками.
Он подвел Машу к Эльжбете, и хоть Маша никогда ее не видела, она тотчас поняла, что это именно баронесса, а за ее спиной в кругу фрейлин она увидела и бабушку, которая сделала ей знак не приближаться к ней и вместе со всеми фрейлинами почтительно склонила голову в приветствии.
- Мы действительно вас заждались, Ваше Высочество! - смущенно проговорила, поклонившись, баронесса Эльжбета. - Но Вы вовремя, Король вот-вот должен появиться!.. Как долетели?
- О, прекрасно! - заулыбалась Маша.
- Я упросила герцога Тосканского взяться опекать Вас и перезнакомить со всеми, кто уже наслышан о Вас, правда, особо известных лиц не ищите, их попросту нет, хотя с Джульеттой я вас познакомлю, с возлюбленной Петрарки Беатриче, словом, кое-кто найдется, но мы не гонимся за громкими именами, зато всем, кто находится здесь, Вы можете смело довериться, и никто Вас не подведет!.. - на одном дыхании выпалила Эльжбета.
- Его Величество Король Христианин Яков IV! - провозгласил мажордом, заиграли фанфары, наступила тишина, медленно отворились двери.
- Вас представит Королю герцог Тосканский! - успела шепнуть Маше Эльжбета. - Вы уже знаете, что сказать Королю: да или нет?..
- Да! - ответила Маша, и Эльжбета не поняла, ч т о означает это "да". Впрочем, и у самой Маши все перепуталось в голове. Еще спеша к карете, она помнила, что важно сказать именно "да", и тогда отец останется с ней, а Крюков отправится в Вечернюю страну, потому что как бы она ни уговаривала себя, но разлука с отцом не представлялась ей возможной, но едва она села в карету и лошади понеслись, как в голове все спуталось, и сейчас, стоя вместе с Эльжбетой и ощущая себя "Высочеством", она поняла сколь ответственно ее слово. Видя вокруг себя роскошные наряды и красивые одухотворенные лица, Маша вдруг подумала, что не имеет права поселять среди этих прекрасных людей человека, сотворившего столько зла.
Вошел Король, высокий, стройный, голубоглазый с ласковой приветливой улыбкой. Герцог Тосканский взял Машу за руку и повел ее к трону.
- Принцесса Северного Королевства Ее Высочество Мария Победительница, Ваше Величество! - представил он Машу, отступив назад.
Король подошел к Маше, поцеловал ей руку, Маша поклонилась в ответ.
- Она решает судьбу избранника баронессы? - спросил король у герцога, и тот кивнул.
- Насколько я помню, первый и единственный претендент Азриэль фон Креукс?.. - слегка улыбнувшись, спросил Король у герцога, и последний учтиво качнул головой в ответ. - Итак, какой же ответ Вы нам приготовили?..
- Нет!.. - твердо сказала Маша.
По залу пробежал недоуменный ропот.
- Она в первый раз, Ваше Величество, - смутившись и выступив вперед, проговорил герцог Тосканский. - Я напомню вам, Ваше Высочество, что Вы должны трижды произнести слово "нет" с прибавлением полного имени претендента!..
- Не волнуйтесь! - успокоил ее Король. - Это так просто!
- Нет, Азриэль фон Креукс! Нет, Азриэль фон Креукс! Нет, Азриэль фон Креукс!.. - трижды твердо сказала Маша.
- Быть посему! - выдержав паузу, ласково сказал Король, улыбаясь Маше. - Вы не расстроены, баронесса?.. - спросил он, обращаясь к Эльжбете, и Маша услышала за спиной грустное "нет" баронессы.
- Мы все благодарим Вас за эту нелегкую работу, принцесса! - беря ее под руку, сказал Король. - И пусть баронесса на вас не обижается, смешно протестовать против судьбы, не так ли?.. Разрешите пригласить вас на тур вальса?! - попросил Король, и Маша с благодарностью опустила глаза.
Потом они танцевали. Машу наперебой приглашали кавалеры, говорили комплименты, благодарили за мудрое решение относительно избранника баронессы, оказывается, многие знали не только прошлое Азриэля, но и лично его самого, словом, Маша сразу же попала в центр внимания и стала истинной Королевой вечера. А Беатриче, восхищаясь ее мужеством, даже чмокнула Машу в щеку.
Король был тоже, как и баронесса, одинок, время его выбора еще не подошло, и он три раза отважился протанцевать с Машей, признавшись, что готов был бы танцевать весь вечер, но на него обидятся остальные дамы, а он не имеет права их огорчать.
Лишь к концу бала Маша успела повидать баронессу. На губах ее играла улыбка, но глаза были такие грустные, что Маша тотчас пожалела о такой своей решительности. Бабушка не смела подойти к ней, но и она грустила, хотя сама же делала все, чтобы не допустить избрания Креукса.
- Уже Ларик маячил на пороге залы, вытягивал голову, призывая ее к себе, да и Маша чувствовала наступающий холодок, пора было уезжать, а с бабушкой она так и не переговорила.
- Вам пора, принцесса! - подойдя, шепнул герцог, Маша кивнула, хотела подойти к бабушке, но баронесса остановила ее.
- Не надо, это не принято на таких балах! - шепнула Эльжбета. - Еще успеешь увидаться с ней не раз, тем более что ты, кажется, понравилась Королю! Беги, я не в обиде, я сама просила твою бабушку, чтобы ты сказала это "нет", но теперь поняла, что была не права. Мы скованы предрассудками и боимся с ними расстаться. Он усталый, больной человек, а мы ответственны и за них, не так ли?! Это было бы весьма показательно, если б сам Великий злой Маг перешел к нам. Ведь он сам отказывается творить зло, сам, а мы, как чистоплюи, руки не хотим ему подать! Я тебя не виню и бабушку твою тоже, ее можно понять, я сама еще вчера думала также, но теперь... баронесса увидела отчаянное лицо Ларика и закивала. - Ладно, беги, тебе пора!.. - она старалась улыбаться, но в глазах у нее поблескивали слезы.
Маша кивнула, поблагодарила Эльжбету.
- Поблагодари Короля за вечер! - подсказала баронесса.
Маша подошла к Королю, сказала ему несколько ласковых слов, и он расцвел как майская роза.
"Ох, уж эти мужчины!" - вздохнула Маша и медленно пошла к выходу.
Ларик ждал ее на ступеньках. Карета стояла у крыльца. Маша села в нее, лошади рванули, и она снова закувыркалась на подушках.
...Она проснулась ровно в четыре часа утра, когда теплый утренний свет уже заливал комнату и все вещи, казалось, плавали в этом светлом пространстве. Маша поднялась, подошла к окну, села на подоконник и долго так сидела, закрыв глаза, пока не вспомнила наполненные слезами глаза баронессы. Маша спрыгнула с подоконника, побежала в родительскую спальню и успокоилась лишь тогда, когда увидела отца, мирно похрапывающего на своей подушке.
И Маша вдруг подумала, что Крюков попросту пугал ее. И никто из Вечерней страны не поступил бы так, как предсказывал Азриэль, ибо это была страна добрых людей. И они просто не умели творить зло. Она хотела обрадоваться этой простой истине, но радости в душе не было. Что же действительно теперь делать Азриэлю?.. Сочинять злые проделки?.. И кому она принесла доброе, если способствовала распространению зла здесь, на Земле, а Эльжбету обрекла на одиночество?!
Она уснула уже под утро, когда вышла во двор дворничиха Венера Галимзянова с английским той-терьерчиком Марсиком и стала шаркать метлой по асфальту. Услышав до боли знакомые звуки, сонные потявкиванья Марсика, мирный храп отца, Маша неожиданно для себя самой уснула, падая в темный холодный колодец, но где-то посредине пути падение замедлилось, и она стала тихонько подниматься наверх, а когда поднялась совсем и открыла глаза, то уже вовсю светило солнце, и отец, бреясь, мурлыкал свою любимую песенку "Гудбай, Америка, о!", а мать уже ругалась с главбухом фонда, требуя оплатить Сидоркину путевку в Кисловодск полностью, потому что он заслужил. Сидоркин сидел в коридоре, слушал этот разговор, и слезы текли по его впалым щекам.
Маша еще не знала, чем будет заниматься летом целых два месяца. Может быть, стоит пойти поработать или заняться английским, но только не ехать в пионерлагерь. "Пора совсем определяться в жизни, - подумала она, - вон какая дылда вымахала, парни уж заглядываются, а дела своего все еще нет. Это плохо. Пора определяться и с делом. А то бог знает что в голове: замки, злые маги, короли и баронессы..."
- Хватит валяться, вставай! - бросив трубку крикнула ей Наталья Петровна. - Чай бы лучше заварила!.. Поедете по бесплатной путевке, Пал Андреич. - Петухова вздохнула, оглянулась на мужа. - А ты чего марафет наводишь?! На работу собрался?
- На халяву и хлорка творожок*, - бодро ответил отец. - Иду продлевать больничный еще на неделю!
_______________
* Из афоризмов Петухова-отца.
Они пили чай, говорили о деньгах, Петухов-отец острил по поводу своего бессребреничества, мать злилась и заводилась, предлагала ему ставку консультанта в фонде, а Маша стояла в ванной и смотрелась в зеркало. Она не узнавала себя. Лицо у нее вдруг вытянулось, пропали куда-то веснушки, носик из уточки выпрямился, и совсем незнакомый ей человек смотрел теперь на нее и точно так же насмешливо растягивал губы. Маша плеснула воды на лицо, взяла полотенце, вышла из ванной.
- Азарий Федорович предлагает достать "Таврию", это всего пять тысяч, я, пожалуй, возьму для фонда... - вздыхала Наталья Петровна.
- Меня в астрологический кооператив зовут, - усмехался Петухов-отец. - Выйдет из меня гадалка?..
- А что, это перспективно! - отозвалась Петухова. - Теперь вон ни один президент без астрологов не обходится!..
Они говорили еще об отпуске, о том, что теперь не удастся поехать на Телецкое озеро, а Маша постоянно возвращалась памятью к балу и к судорожному разговору с Эльжбетой, и чем больше Маша раздумывала о нем и о грустно-вежливых вальсах с Королем, который ничем не дал обнаружить свое отношение к решительному Машиному "да", тем сильнее она начинала ощущать свою неправоту. Ведь действительно получается: "топи утопающего!" Имеет ли она право отказывать тому, кто сам жаждет обновления, сам хочет переродиться, пусть даже в прошлом он был достоин всяческого осуждения и даже наказания. Добро должно быть добрым, на то оно и добро, а сейчас ее добро получается злое, оно ничем не отличается от коварных козней Азриэля.
Ее специально запутали, оговорили, оплели, чтобы она сама смогла выбраться из этой липкой паутины чужих мнений, сама решить по справедливости, и вот, выходит, что она попросту поддалась собственным злым настроениям, а значит, в ней еще много и злого, воинственного. Но откуда оно у нее?.. Маша вспомнила демонстрацию устрашающей силы, сгоревший вагончик, и ей стало стыдно. Неужели все обладающие какой-нибудь маломальской силой ведут себя точно так же и им не терпится тотчас применить ее, подчинить себе остальных?.. Азриэля нельзя было оставлять здесь, и уж тем более доводить до отчаяния, и теперь ей ничего не остается, как ждать этих страшных ударов, которые будут направлены, если не в нее, так в ее близких, она их все-таки поставила под удар, Азриэль не зря ее предупреждал.
Машу окликнули, она пошла завтракать. День разгорался, грозил всем невероятной жарой, сумасшедшим солнцем и духотой. Наступал июнь, лето усаживалось на свою солнечную колесницу, и все торжествовало победу - и деревья, и птицы, и травы - даже родители Маши отчего-то были веселы. Может быть, оттого, что Сидоркин уезжал на курорт, Наталья Петровна открывала сразу три кооператива, а Петухов-отец становился астрологом, все резко менялось в их жизни, одна Маша была наполнена предощущением конца, и настоящий страх уже касался своим пупырчатым крылом ее нежных лопаток, маленьких крылышек, заставляя ее вздрагивать и замирать перед неизвестностью...
Вместо эпилога
который как будто рассказывает совсем о другом
Дипломант Всесоюзного фестиваля самодеятельного творчества, народный хор пенсионеров Дворца культуры "Молодость" шинного завода и ЖЭУ № 33 (последнее в афишах не указывали) уезжал в составе Каравана мира по Волге. Сначала самолетами из Копьевска в Москву, а там всех караванщиков - среди них триста американцев - усаживают на три белоснежных красавца теплохода (на каждый по сто американцев) - и, как говорится, вперед и с песней. Крюковы (Анна успела поменять оболочку и выглядела весьма привлекательно по сравнению с "пергаментным" Крюковым, и ему пришлось объявить ее своей племянницей, что было встречено ею с весьма большим неудовольствием) грустно стояли в стороне. Около их ног скромно лежали два тугих баульчика. Азарий Федорович в строгом черном костюме, безукоризненно белой рубашке и черной бабочке, в дымчатых модных очках уже сейчас походил на крупного американского бизнесмена или даже миллионера, и Шляпников, носясь как угорелый и пересчитывая наличный состав, каждый раз останавливался около Крюкова, ибо видел его в первый раз в жизни. Однако Азарий Федорович Крюков числился в составе хора, и билет на него был куплен. Баратынский ходил следом за Шляпниковым, не зная, куда себя девать по случаю необыкновенной трезвости, ибо Шляпников вместе с Шалимовым (последний ехал как бы руководителем делегации самодеятельных творческих пенсионеров) строго-настрого запретили ему употреблять даже пиво до посадки на теплоход.
Маша пришла вместе с Флоркой, которая провожала мать в столь необычное длительное путешествие. Венера Галимзянова везла с собой три огромных чемоданища и теперь вербовала старичков в носильщики, показывая им из сумочки пузырьки дефицитного корвалола, которым она обещала расплатиться за помощь с их стороны. Баратынский, хоть и не был пенсионером, но, узнав, что корвалол на спирту, согласился сразу же и быстро нашел еще двоих, так что каждый нес по чемоданищу.
В чемоданах Венера везла платки-паутинки (30 штук), изделия из кожи, уральские самоцветы, икру, рыбу, резную кость и другие вещи, на которые могли бы клюнуть предприимчивые американцы, рассчитывая обогатиться валютой, которую можно выгодно продать в том же Копьевске или же купить на нее дефицит в валютных московских магазинах.
Венера Галимзянова знала что почем и ее на дурачка не купишь. Изредка Венера бросала завистливые взгляды в сторону Крюковых, подумывая, что с такой внешностью Крюкова вполне можно использовать как посредника, родной милиционер его всегда примет за богатенького янки, в то время, как на стодвадцатисемикилограммовую тушу Венеры нельзя не обратить внимания. "Уж очень кокетливо эта племянница посматривает на Азария, - размышляла Венера, - что-то тут не чисто. Да и с какой стати такой смазливенькой молодушке торчать возле старика?! Не иначе как состояние, и эта Эльвира (такое имя выбрала себе Анна) ждет не дождется его смерти..." Венера всегда подозревала, что Крюков не просто тренер по плаванию. Теперь ей стало ясно: он - миллионер, и она обязана довершить то, на что покушалась покойница Грымзина. "Только надо действовать не как Грымза! Если уж пришла к нему в семь вечера телевизор смотреть, то не уходи до утра, пока не согласится в ЗАГС идти. А то взгляды, завлекалки, это все вон для Флорки да Машки..." - ревниво мурлыкала про себя Галимзянова, придирчиво разглядывая Петухову. Маша так вытянулась в последнее время и так заметно похорошела, что лучше Флорки выглядит. Венера подумала, что Флорке надо снова подружиться с Птицыной, которая страшнее атомной войны, чтоб на ее фоне выглядеть позаковыристей.
Началась посадка в автобус, и Венера тут же организовала Баратынского на погрузку. Все затолпились, стремясь занять места впереди, но Шалимов успокоил пенсионеров, пообещав, что подойдет еще один автобус. Крюков, проводив Эльвиру к автобусу, вдруг отошел и направился прямо к Маше. Никто не обратил на это особенного внимания, но Маша остолбенела от такой неожиданности, и тревожное предчувствие кольнуло сердце. Крюков подошел к ней, взял за руку, отвел в сторону.
- Одно слово, Машенька, - проворковал он. - Просьбица есть одна. По истечений тридцати дней там можно будет подать просьбу на продление срока, Эльжбета подает, я не сомневаюсь, и король Яков продлит ей срок еще на полгода, но все это, увы, без смены выбирающего, то есть тебя мне не миновать, что уж тут поделаешь... Н-да! - Крюков зажевал ртом воздух, сморщился, как лопнувший воздушный шарик. - Эти повторные выборы, конечно, ужасные, в том смысле, что я уже не имею права быть полноценным жителем этой страны, то есть не могу пользоваться ее благами, но для меня это не главное, главное для меня быть соединенным, то есть быть вместе с ней, ты понимаешь, о чем я говорю?..
Маша кивнула.
- Вот!.. Ваша воля, конечно, решать, Ваше Высочество, но я прошу о милости!.. - вытирая пот со лба, пробормотал он. - О милостыне прошу!..
- Вы меня обманули, - хмуро проговорила Маша. - Я говорю о моем отце и о вашей угрозе...
- Я вас не обманывал, Ваше Высочество, просто бабушка ваша вдруг переменилась и упросила ее не делать этого, пообещав за это уговорить Вас... Она сама Вам об этом скажет, и Вы поймете, что я говорил только правду... - он помолчал и добавил: - Я, впрочем, всегда говорю только правду!..
- Азарий Федорович!.. - Эльвира, заволновавшись, вылезла даже из автобуса.
- До свидания, Ваше Высочество! - Крюков поклонился и быстрым шагом пошел к автобусу.
Через минуту автобусы уехали, и Флорка притащила два пломбира.
- Теперь лафа!.. - радостно улыбаясь, проговорила она. - Полтора месяца мамаши дома не будет!.. Представляешь, ч т о можно сделать за полтора месяца?! - воскликнула Флора.
Она даже раскрыла рот от удивления, ибо еще не представляла себе, ч т о можно сделать за полтора месяца.
- Нет! - сказала Маша, и Флора закивала в ответ.
Около школы их поджидал Алик Лавров, сразу же пристроившись рядом с Машей.
- Ты-то чего не на отработке? - спросила Флора, но Лавров даже не расслышал ее вопроса. Он смотрел на Машу, и с каждой секундой она нравилась ему все больше и больше.