Романова Елена. Агент нокке, или на войне как на войне

   Только вот Настя обижалась, что мальчики стараются ее и Марину стремятся любой ценой оставить дома. Она считала себя полноправным членам отряда. Настя тоже хотела участвовать, а ее не пускали. Девочка плакала, устраивала скандалы, даже насылала кошмары. А ее все равно не брали. Настенька была еще очень молоденькой, многого в жизни не понимала.
   – Настя, ты же девочка! Ну, зачем тебе это все?
   – Вам то весело, а мне скучать с Маринкой оставляете!
   – Знаешь, сестренка, я бы лучше поскучал, чем так веселиться, – говорил ей брат, а девочка все равно обижалась.
   Девочка мечтательно рассуждала о романтике дальних дорог, об опасных приключениях и о многом другом, о чем мечтают молоденькие девицы.
   А ее брат вспоминал совсем другое: промокшие, гудящие от усталости ноги, болотные и степные кровососы, нудное зудение комаров. Ветер и дождь, хлещущие в лицо. И смерть, подстерегающая под каждым кустом.
   – Да ну вас! Никакой романтики, – обижалась Маринка на эти мысли.
   Новые знакомства в туристическом клубе.
   Ник по-прежнему возился с малышами во дворе и в школе, по-прежнему занимался в туристическом клубе "Белая Сова" у Александра Викторовича. Бездельничать сильно надоело в больнице. Мальчишка с радостью окунулся в водоворот жизни: сдавал экзамены экстерном, потом летел в школу к своим подопечным, а вечерами пропадал в клубе. Даша и Марина ходили уже в другую школу. Обе девочки таинственно перешептывались. Даша ругала названного брата:
   – Тебе надо питаться, а ты куски таскаешь! Никуда не пойдешь, пока не поешь нормально!
   Ник иногда слушался ее. Куда чаще просто уносился по своим делам, на ходу дожевывая бутерброд, с чем бог послал. И что-то невнятное отвечал набитым ртом, прыгая по лестнице через ступеньку. Минуту спустя он весело несся по улице вприпрыжку, что-то насвистывая.
   Но однажды что-то произошло. Ник не выходил на улицу, не появлялся на тренировках. Парень замкнулся в себе. Он не появлялся в школе, где его с нетерпением ждали младшие друзья, заметно вытянувшиеся и повзрослевшие. Малыши обрывали телефон, а Ник упрямо отказывался разговаривать. Мальчишка ничего не ел, угрюмо лежал на своей кровати, упрямо уставившись в одну точку. Так продолжалось целый день, потом другой. Петру Сергеевичу это надоело. Он прямо спросил Ника, в чем дело. Тот протянул дяде Пете смятый листок бумаги, вырванный из какого-то комсомольского журнала. Автор бессмертного творения назвался Ильей Эренбургом.
   Петр Сергеевич развернул смятую бумагу и углубился в чтение.
   "Говорят, что воровство – последнее ремесло. Но для немцев воровство – единственное ремесло. Немцы не хотят работать у себя дома, предпочитают грабить на дороге. Все они грабители – от мала, до велика. Рейхсмаршал Геринг нахапал на войне пять миллионов золотом. Этот боров весит восемь пудов: зажирел. Но и маленький фриц не дурак – у него в сумке и русский ситец, и сало, и детские штанишки.
   Воровство не только ремесло, но и немецкая политика. Они говорят: "Мы, немцы – народ без пространства". Они забрали немало чужой земли. Они прикарманили Польшу, Норвегию, Бельгию, Францию, Чехословакию, Югославию, Грецию. Им было мало. Они напали на нашу страну. Они вытоптали Украину, Белоруссию. Жаден немец: чем больше он крадет, тем больше ему хочется. Брюхо у немцев бездонное. Когда он досыта наестся чужой землей? Да только тогда, когда мы набьем землей рот последнему фрицу. Спорить с немцем нельзя: слова от него отскакивают. Он считает, что только он, немец, все понимает. Но есть на свете доводы, которые доходят и до фрица.
   Когда, например, начинают стрелять наши артиллеристы, эту музыку всякий фриц понимает. Убедить немца нельзя, но зарыть немца можно и должно. Чем больше немцев перебьет каждый боец, тем быстрее закончится проклятая война. Чем больше немцев перебьет каждый боец, тем больше останется в живых наших. Убей немца – не то немец убьет тебя. Много еще немцев, но все-таки виден конец: мы их перебьем.
   Немцы говорят, что они – народ без пространства. Ладно, мы выдадим каждому фрицу по два аршина. Проклятая страна, которая принесла столько горя всему человечеству, которая разорила и опечалила наш народ, получит по заслугам:
   Германия станет пространством без народа.
   Умели воровать, умейте отвечать".
   Конечно, имя и фамилия парня больше скандинавские, чем немецкие. Его отец подписывал свои сказки псевдонимом, чтобы не вызывать подозрений. И походил он внешне больше на чувственного норвежского рыбка, потомка свирепых викингов, чем на почтенного бюргера.
   Но тот самый пруд, та самая мельница, где прошло его детство, то самое озеро, где навечно остался папа, тот ручеек, где была убита мама, находится именно в том месте, где предлагают устроить "пространство без народа". Нечто похожее маленькому Нику читали еще в той, в самой первой школе. (Эти чтения стали основной причиной того, что Отфрид забрал оттуда детей) Этот, с позволения сказать, публицист смешал с грязью его отца, дядю Рихарда, Карпинуса и тетушку Ингрид. Он свалил в одну кучу с нацистами всех его друзей, которые помогали им во вражеском логове, самого Ника и даже Максима Исаева – он осмелился жить под псевдонимом "Юстас". Все то, чем дорожил Ника, весь героизм и доброта русских людей, их терпимость – все то, что юноша любил и ценил, во что он верил, было цинично растоптано.
   Нику было обидно, что ради таких болтунов, как этот Илья, он и его друзья рисковали жизнью. Ему было обидно читать такие бумаги. Обидно не столько за себя, сколько за тех, кто остался там, за дядю Максима, и за многих других, о ком маленький хельве говорил с величайшим уважением и почтением. Были среди них и евреи. Но Ник мог поклясться чем угодно, что такое ни один из них не способен публиковать такие гадости.
   – Вот жидовская морда! – вырвалось у Петра Сергеевича в адрес автора, – Не бойся, малыш! Это всего лишь бред. Мало ли ты его слышал? Никто не тебя и не думает.
   Взрослому мужчине удалось кое-как уговорить Ника. Убедить в том, что это всего лишь глупая агитка. Не более того. Парню не надо было объяснять, кто такие нацисты, и чем они занимаются. Он слишком хорошо это знал – видел своими глазами.
   Вроде бы все ничего, но тут позвонил Александр Викторович, и приказал Нику явится в клуб на общий сбор.
   Ник опоздал на полчаса. Он сбросил сумку на стол и стал вслушиваться и присматриваться. В знакомой комнате, где дети проводили свои тренировки, набилось много народа. Некоторых мальчишка знал, но большинство были не знакомы с ним. Сам дядя Саша куда-то вышел. В центре стоял симпатичный парень лет восемнадцати и с выражением читал ту же самую статью Эренбурга.
   Нику стало плохо. Сильно закружилась голова. Ему казалось, что он попал внутрь чьего-то ночного кошмара. Парень вышел на улицу и судорожно глотнул вьюжную ночь.
   Полегчало. Ник демонстративно покинул собрание. За ним бежала активистка Галя, что-то кричала вслед. Ник обернулся, и кинул свою дорожную сумку, в которой, по случайному совпадению, было два отреза красивого материала (для бабушки Евдокии и для Нюры (по документам Анны Гавриловны)), бутерброды с салом, которые завернула на дорогу тетя Лиля, и красочный теплый костюмчик для маленькой Иришки.
   Ник собирался после занятий поехать в деревню к старикам на последней электричке.
   – Обыскивай!
   – Ника, ты что обиделся! Зачем ты так обращаешься с товарищами?
   – Нет у меня больше товарищей! Были, да все вышли!
   – Ника, постой! Стой, я тебе приказываю! – проснулся главный комсомолец – ты, куда это направился, на ночь глядя?
   – Ты же прочитал! Воровать – куда еще!
   – Немедленно вернись.
   – Не подумаю!
   Главный комсомолец испугался. Вот только-только он видел горящие обидой зеленые глаза, эти густые кудри, припорошенные снегом, узкое лисье личико с плотно сжатыми губами. И вот уже никого нет. Парнишку долго искали по городу.
   Он в это время сидел в опустевшем и холодном зале. И то плакал, над этой мерзкой бумажкой, то нервно смеялся. Ветер и снег гуляли по пустой квартире. Вьюга нанесла снега. От этого вид у комнаты был очень не уютный. Среди всего этого безобразия на каком-то стуле с измочаленным сиденьем сидел хельве и под гитарный перебор тихонько напевал старинную песенку:
   Мужика ли бабу ли спроси,
   Дешева обида на Руси:
   Опозорить девку без стыда, запороть холопа без суда…
   Вдруг чья-то тяжелая рука опустилась на плечо. Подросток обернулся и увидел Александра Викторовича. Взрослый мужчина и маленький хельве несколько минут напряженно смотрели друг другу в глаза. Они одновременно облегченно засмеялись.
   Мальчишка продолжал бренчать на гитаре туже мелодию.
   Через несколько минут комсомольцы прибежали обратно, и собрание продолжилось.
   Активистка Галя тут же набросилась на виновника переполоха:
   – Мы тебя по всему городу ищем, а он, видите ли, сидит, на гитаре тренькает! Ну, ты даешь.
   – Тебе побегать полезно. Жирок свой растрясешь.
   Галя имела нормальное телосложение семнадцатилетней девушки, но была буквально помешана на всевозможных диетах. Она считала себя ужасно толстой.
   Возникшую было перепалку, решительно прекратил дядя Саша. Ника внимательно вглядывался в окружившие его лица: лица ровесников, малышей, почти взрослый парней и девушек. И оттаивал. Не было в них ни ненависти, ни презрения. Только легкое раздражение (по поводу ночной пробежки) и радость, что потерявшийся друг нашелся, и с ним ничего плохого не приключилось.
   Оказывается, эту статью принес сам руководитель клуба. Александр Викторович хотел показать молодым коллегам, как не надо вести агитацию. А нокке принял содержание на свой счет. Руководитель клуба громил каждую строчку, каждое предложение. Приводил подобные статьи за авторством фашистских идеологов, указывал на явное сходство стиля и манеры изложения. Он даже заподозрил знаменитого агитатора в воровстве текстов у Геббельса. Газета пошла на самокрутки и на маленькие самолетики.
   После окончания теоретического занятия, в туристическом клубе "Белая Сова" началась обычная жизнь. Дети и взрослые делились планами, рассказывали о своих приключениях. Пили душистый чай с травами из алюминиевых кружек с карамельками, с рассыпчатым печеньем и вкусными домашними пирожками. Ник узнал, что, таких как их отряд не так уж и мало. Ник, Алешка и Саша с радостью общались со своими новыми друзьями. Героями вечера были два совсем взрослых парня. Один из них, Владик Мареску по кличку "Дракон", готовился отправиться в Румынию, где он и родился, с секретной миссией. Последние наставления были уже получены, вся необходимая информация получена. Сейчас этот яркий темпераментный парень-огонь расслаблялся в клубе, наслаждался жизнью. Ник чувствовал в его дыхание затаенную тревогу.
   Вот он бренчит на гитаре непонятную песенку. А две шестнадцатилетние девочки (одна из которых приходилась сестрой Владу-Дракону, а с другой, которая в белом платье – только что их расписал строгий командир) смотрели на него влюбленными глазами, уговаривали беречь себя, обещали ждать. Кто знает, может быть, они видятся в последний раз. Может быть, огненно рыжий мальчик, которому подарят жизнь этой ночью – останется единственным представителем древнего княжеского рода. А может быть, все и обойдется.
   Глядя, встревоженных девочек Ник вдруг почувствовал дыхание смерти. Как будто вдруг закончилось детство и все теперь по-взрослому. Ведь Владик старше его и Алешки всего-то на два года.
   Другого парня все называли Желтис, а скромная молоденькая девушка, чуть старше Марины, называла Янисом. Оказалось, что он совсем недавно женился. С ним Ник не мог наговориться. Бедному парню казалось, что он вернулся домой. Как приятно встретить иногда родственную душу. Ник и Алешка посещали "Белую Сову" почти каждый день. Желтис охотно занимался с ними.
   Парень научил Ника и Алешку некоторым штучкам. Ученики тут же опробовали новые уменья. Влюбленные девицы одновременно взвизгнули, увидев внезапно появившихся трех змей на мокром от растаявшего снега полу: одного огромного ужа, не уступающих размерами анаконде, и двух ужиков поменьше. Все невольно отпрянули к стене, кто-то забрался на подоконники, кто-то вспрыгнул на стол. И вдруг…
   Страшные змеи снова стали Желтисом, Ником и Алешкой. И еще, мальчишки научились у нового знакомого многим другим штучкам: незаметному и мгновенному гипнозу, меняться сознанием с животными и еще многому другому.
   Ник уже и не вспоминал о своей обиде. Он пришел к выводу, что на дураков обижаться глупо. Не за них он там рискуют жизнью. За своих друзей. За бабушку Дуню и деда Семена. За Нюру и за маленькую Иришку. За своих маленьких друзей, с которыми занимался в клубе у дяди Саши. За Дашу и Маринку. За всю огромную страну и ее людей. За тех, кто помогал ему там в деревне. Всяких борзописучих болтунов, которые прячущихся за женские юбки Ник презирал всеми фибрами души.
   Александр Викторович смотрел на расшумевшихся ребятишек и напряженно думал. Он жалел детей, родившихся в несчастной стране в неудачное время. Почти все они заметно отличаются от своих сверстников. Их дар – их проклятие. Их судьба – служба в "конторе". Александр собирал этих детей, обучал и натаскивал. Со стороны казалось, что этот клуб готовит диверсантов, для последующего обучение в специальных школах.
   На самом деле, у Александра Викторовича цель была совсем другая – сделать так, чтобы эти дети выжили. По крайней мере, не погибли в первом бою, или на первом задании. Он знал, что доблестные "органы" ни за что не оставят этих детей в покое. Их по любому заставят служить.
   Сколько их – этих удивительных созданий доживет до седин, скольким удастся передать потомкам свои удивительные свойства?
   Когда-то, много лет назад, их было двенадцать. Двенадцать семнадцатилетних парней, которых сам Дзержинский лично отобрал для специальных заданий партии.
   Сейчас ему сорок два. И он остался один из всех, и то чудом – из-за тяжелого ранения. Левая рука до сих пор плохо слушается. Самые везучие из его товарищей едва дожили до двадцати лет. И лишь одиннадцать безымянных холмиков на лесных полянах напоминают о том, что они когда-то жили, творили, мечтали, любили, боролись.
   Да, они обладали невероятными способностями, и в них была очень мощная сила. Но пользоваться этой силой никто не учил. Руководили ими, как правило, карьеристы и неучи, которым недосуг было внимательно изучить эту силу, выяснить границы их возможностей. Хвастаясь необычными свойствами подчиненных, их командиры не очень-то берегли. Они вообще с людьми обращались как со скотом – использовали, пока была такая возможность, выжимали все соки, и вышвыривали в случае провала, как ненужную вещь во имя победы мировой революции.
   Когда-то, много лет назад, когда деревья были большими, и сам он был еще наивным подростком, было двенадцать семнадцатилетних парней. Они светились живой радостью, строили планы, мечтали о прекрасной жизни при коммунизме, когда все люди будут братьями, до которого – рукой подать. И вот что осталось от их отряда – одиннадцать безымянных холмиков, затерянных среди печальных болот и заповедных лесов России.
   Александр Викторович не хотел такой судьбы для своих юных подопечных.
   Мужчина чувствовал, что кое-кто уже не один. Например, внутри молодой женщины, почти девочки, которая смущенно пряталась за своего молодого супруга, который умел превращаться в змею, затаилась до времени новая жизнь. Жизнь нового удивительного существа. Будущая мать и сама не знала об этом.
   Пока же эти создания жили своей жизнью и были счастливы друг с другом. Они были одной большой семьей. Старшие опекали младших. Руководить клубом было с одной стороны очень легко. Эту компанию не приходилось понукать. Совята, как называли членов клуба, постоянно загорались идеями, у каждой команды было свое дело.
   Но с другой стороны, каждый из этих деток – очень сложная и противоречивая личность. У каждого, как правило, запутанный клубок всевозможных проблем: психологических, физиологических, социальных. Между ними иногда вспыхивали нешуточные страсти, ожесточение конфликты. Бедному дяде Саше приходилось быть судьей в этих спорах, учить детей находить компромиссы, решать проблемы с родителями и учителями.
   И учить многому тому, что в школьной программе не предусмотрено. Приходилось детей готовить к встрече с миром неведомых простому обывателю сил. А это очень непросто. Ради этого, только выйдя из госпиталя, Александр Викторович посвятил не один год изучению необычных явлений. Бывший боец спец. отряда учился у деревенских знахарок (особенно в Польше и Литве), у сибирских и чукотских шаманов, медитировал в уединенных монастырях Тибета, корпел над старинными рукописями инквизиторских канцелярий и церковными книгами провинциальных храмов, с риском для жизни добывал и конспектировал засекреченные труды величайших ученых арабского мира. И бережно хранил эти знания. И вот пришло время ими поделиться.
   Глава 8. Семейные "радости" Петра Сергеевича и первая любовь Ника.
   Дети из турклуба без конца направлялись на задания. К ним прибегали, тогда когда никто больше не мог помочь. Они стали легендой. Их имена друзья повторяли как последнюю надежду. "Белая Сова" – это было проклятьем для врагов. Очень часто приходилось работать в Краснодарском крае и в Белорусском полесье. Ник сильно вытянулся, и голос его тоже изменился – стал бархатным, завораживающим. На мальчишку уже засматривались девушки и женщины.
   Петра Сергеевича беспокоили эти перемены: когда малыш успел так вырасти. Хорошо бы только внешне! Казалось, еще вчера это был тихий ласковый мальчишечка, с трепетом внимающий каждому слову своих наставников. И вот теперь вместо него появилось дерзкое, насмешливое и язвительное чудовище. Критиковать его стало совершенно невозможно – на каждое его слово парнишка отвечал десятью. Вот уж воистину "квенди" – говорящий. А когда Петр Сергеевич делал ему замечания за появление дома после полуночи, Ник дерзко отвечал:
   – Я бы на твоем месте за Дашкой проследил, как бы она в подоле не принесла!
   – Да Ника сам вперед меня в подоле принесет, он у нас шустрый парень, – с язвой в голосе отвечала ему Даша, – Алеша, к твоему сведению, не такой!
   – Все они "не такие" до поры до времени! – небрежно бросал Ник.
   – Сам такой, раз других обзываешь! На воре и шапка горит!
   – Я мужчина, это совсем другое дело!
   – Ничего не другое… И вообще, ты еще не мужчина, ты наглый, завравшийся щенок!
   Недопесок!
   – А ты… Ты вертихвостка!
   Чем эта перебранка заканчивалась, бедный мужчина не слушал. Пока молодежь выясняла отношения, он одевался и уходил к Лилии Борисовне в гости. Там они пили чай с земляничным вареньем и рассматривали фотографии, где детки Даша и Ник – еще маленькие, хорошенькие, послушные. И само собой уходила раздражение и досада на них. И тут еще Лилия Борисовна говорит, что мальчик просто взрослеет. И добавляла, чтобы вырасти полноценным мужчиной, мальчик должен, не один и не два раза, поругаться с отцом, (или с тем, кто ему вместо отца). И сильно поругаться.
   Отстоять свое право на взрослость. Что с нее взять – педиатр, и сама как ребенок рассуждает.
   – Конечно, – думал бедный опекун двух сорвавшихся с цепи подростков, – ей легко рассуждать. Она им не мать, она за них перед богом и людьми не отвечает. Даша с Алешкой прохаживаются, забыв про занятия и тренировки. В городе полно бандитов, шпионов, диверсантов. Ник в компании себе подобных шатается по улицам до полуночи – ищет приключения на свою голову. И ведь уже два раза находил. А я должен сидеть и переживать за них, вздрагивать от каждого телефонного звонка, сходить с ума, когда они опаздывают на пять минут.
   Она ведь не знает, каково это видеть ребенка (упрямо считающего себя взрослым), который зажимает руками окровавленный, кое-как стянутый тряпкой рукав, и наскоро перевязав, ночью везти к Николаю Ивановичу. Малыш даже не стонет, боясь показать, что ему больно. Но, влажная щека все-таки выдает его. Алешка крепко держит своего друга, он знает, что у Ника кружится голова от потери крови. Одинокая женщина не знает, каково успокаивать его друзей, и главное, самого себя, что ничего страшного не случилось. И боятся – что вдруг, это конец, вдруг мальчишка не перенесет этой раны.
   Петру Сергеевичу было бы легче, если бы он не знал особенностей Ника. С волшебными существами все очень сложно – мальчик может выжить, находясь в эпицентре взрыва, но самая незначительная мелочь может оказаться для него опасной. Рябиновая ветка, свинцовая пластина, странный зеленый обломок метеорита.
   Кто знает, как и чем именно был ранен мальчик. Почему из раны долго-долго вымывается какая-то зеленая жижа? Не было ли это нападение специально подстроено теми, кто знал юного Ника? Или теми, кто знает, как убить такого, как ник?
   Дядя Петя вскакивал ночами от непонятного лихорадочного бормотания, по очереди с Дашей ухаживать за раненым. А днем выпроваживать непонятливых подружек, которые тащат его погулять и не понимают, что произошло.
   – Нику можно? – нетерпеливо спрашивала девица намного младше его племянницы Даши.
   – Какой тебе Ника? Тебе дома сидеть положено, уроки учить и в куклы играть.
   – Дяденька! Прозовите Нику, холодно же. Сколько можно ждать.
   – Иди домой красавица! Нечего здесь стоять. Ника болеет.
   – Дяденька, позовите же. Что же вы его прячете? Я замерзла.
   – Так, я уже сказал: Ника болен и никуда не пойдет. Если не уйдешь сама – милицию вызову.
   – Вы не имеете права! Ник сам решает, с кем ему дружить. Вы не имеете права его запирать в четырех стенах. Вы – фашист!
   От такой наглости Петр Сергеевич терял терпение и довольно грубо выталкивал назойливую девчушку за дверь. Защитница прав юного эльфа упорно сопротивлялась, не хотела уходить ни с чем. И только когда дядя Петя хватался за телефонную трубку, чтоб позвонить (не в милицию, конечно, родителям красавицы), та с недовольной миной покидала квартиру.
   Хорошо, что на юном хельве все заживает, как на собаке. И каково после всего пережитого отпускать его снова? Как тяжело отпускать сына, зная, что он может не вернуться.
   И тут же замечал, как хорошо, когда есть с кем поделиться своими переживаниями.
   Как хорошо, когда есть на свете женщина, которая примет тебя в любое время года и суток, нальет чая с вареньем и выслушает тебя.
   Через два часа дядя неизменно звонил племяннице, спрашивая как дела. Оказывается, в это время вся компания – Ник, Даша с Алешкой, Сашка с Маринкой и Настя с Игорем, – тоже сидят и пьют чай, и кто-то бренчит на гитаре и таким бархатным голоском, с чуть заметным акцентом, поет:
   Совершил сегодня я
   Глупость бесконечную.
   Полюбил я всей душой куклу бессердечную
   Не со мной ли при луне
   Жарко целовалась,
   А теперь она во мне разочаровалась…
   Ник опять морочит голову очередной соседской девчонке – та была просто без ума от своего ухажера, воображала себя в подвенечном наряде у дверей Загса. Парень уверял всех, что они просто друзья. Таких "просто друзей" набралось уже не меньше десятка. Конечно, обещать-то он обещал, но лишнего себе не позволял. И не из-за какого-то благородства, просто юноша хорошо знал, откуда берутся дети. Это сокровенное знание перестало быть для него секретом лет в пять.
   От звуков гитарного перебора соседские старушки охали и крестились, и иногда добавляли "Задрал своими песнями, как хорек курицу!". Бабушек помимо гитары бесило еще и то, что Ника каждый день моется в ванной, как буржуй какой-нибудь.
   "Одного мыла на тысячу рублей перевел!" – ворчала старушка-соседка, выразив общее мнение жильцов. Юный Никс казался им чужеродным элементом в их устоявшейся, четко очерченный жизни. Чужаком, который раздражает одним своим присутствием.
   Хоровод поклонниц всеобщее осуждение. Петр Сергеевич несколько раз собирался прилюдно выпороть своего воспитанника. Тетя Лиля, Даша и Настя в один голос ругали и стыдили его, предупреждали:
   – Отольются кошке мышкины слезы!
   Ник только смеялся им в ответ:
   – Что естественно, то не безобразно! Надо пользоваться, пока молодой. Вот состарюсь, тогда и буду чинно сидеть у окошка со своей старухой. Или начну рыбу с гусями разводить, как Карпинусы.
   – Ника, ты просто аморальный типчик!
   – Я не аморальный, я просто не моральный!
   – Ох, нажжешься, Ника! Ох, наплачешься!
   Парень только весело смеялся в ответ и опять хватался за гитару и начинал петь:
   Вечер субботний, погода чудесная -такая кругом благодать.
   Есть в кармане честная сотня, надо бы пойти разменять….
   Петр Сергеевич ничего не говорил. Бесполезно. Он просто, махнув на все рукой, уходил в гости к своей подруге. Они стали очень близки. А в жизни Лилии Борисовны появился новый друг, который с каждым днем все увереннее входил в ее жизнь. Входил, чтобы со временем стать самой большой ценностью в ее жизни. Петр Сергеевич испытывал совершенно неизвестное ранее чувство. В отличие от Раисы, ворвавшейся в его жизнь подобно урагану, эта женщина согревала его свои теплом, успокаивала тревогу и душевные муки лаской и нежностью, разделяла с ним все его невзгоды. Дядюшка Ника и Даши вдруг заметил красоту Лилии, ее лицо казалось ему самым красивым и нежным из всех женских ликов, которые довелось видеть.