Ромов Анатолий. Условия договора

   - Джансугу показалось, вы знали Виктора Чкония, по кличке Кэп. Вот этого. Это так?
   Церетели изучил фотографию. Протянул пачку сигарет поочередно мне и Парулаве. Мы отказались. Щелкнув зажигалкой, он прикурил, затянулся:
   - Так. Я его знал. Шустрый юноша, довольно часто мелькал перед глазами.
   - Где?
   - И в Тбилиси, и в Батуми.
   - Может быть, где-то еще?
   - Да нет, больше нигде. В Тбилиси пару раз предлагал свои услуги.
   - Где это происходило?
   - Обычно я сижу в "Калахури", там и происходило. Я, естественно, от его услуг отказался. После "отдыха" хочу только одного - тихой жизни. Но этот юноша мелькал. Он что-нибудь натворил?
   Я спрятал снимок:
   - Больше ничего не натворит. Его убили.
   Церетели огорченно качнул головой:
   - Старая истина: деньги до добра не доводят. Жаль юношу.
   - Давид Сардионович, вы слышали об этом убийстве до нашего разговора?
   - Георгий Ираклиевич, - сказал Церетели с упреком, - разве я похож на человека, который может об этом знать? Услышал от вас. Здесь я ничем не могу помочь. Небольшое недоразумение с валютой у меня было, не спорю. Но я ведь и заплатил за него. Теперь я не занимаюсь никакими делами. Ваше джвари, не скрою, меня заинтересовало, но только как специалиста. Думаю, никаких претензий со стороны милиции по этому поводу не может быть. Что до Чкония я никогда и ничем не был с ним связан.
   - Давид Сардионович, еще одна просьба. Вспомните, вы не слышали о некоей "плавающей" солидной вещи, хранящейся в черном замшевом футляре примерно такого размера... - Я показал. - Скорее всего, это перстень, причем довольно крупный.
   Гуля затянулся, но размышлял недолго.
   - Вообще-то, Георгий Ираклиевич, мне туда не сообщали, что здесь "плавает". Связи не было. А потом, что значит в вашем понятии солидная вещь? Тысяч на десять?
   - Побольше. Предполагаю, тысяч на сто.
   - Нет. О вещи на такую сумму я не мог слышать. Я еще нужен?
   - Еще один-два вопроса. Среди ваших знакомых или знакомых ваших знакомых нет ли вот этого человека? - Я положил на стол фотографию Джомардидзе. - Его могут звать по-разному. К примеру, Тенгиз. Подойдет также Омари Бухутиевич, Мурман Давидович, Сулико Зазаевич, Анвар Георгиевич. Клички - Бугор и Абас. Никогда не видели такого? Может быть, слышали?
   Глянув на довольно некачественное изображение Джомардидзе, Церетели осторожно отодвинул снимок в мою сторону:
   - Нет. Не видел, не слышал. Это типично не мой человек. - Тяжело вздохнул. - Георгий Ираклиевич, может быть, хватит? Отпустите меня? Честно говоря, я устал.
   - Все. Последний вопрос: вы никогда не слышали о некоем Малхазе?
   - Малхаз? Нет, не слышал. Простите, Георгии Ираклиевич, я опаздываю. Сказав это, Церетели встал и исчез. Кажется, вопрос застал его врасплох.
   Мы с Джансугом почти одновременно посмотрели на часы. Половина десятого...
   Покинув бар, позвонили Телецкому. Выслушав меня, Эдуард Алексеевич довольно долго молчал. Наконец сказал:
   - Знаете что, Георгий Ираклиевич, позвоните-ка Замтарадзе. Прямо сейчас. Поедете - купите цветы. И не скупитесь. Приедете с цветами - будете приняты по высшему разряду.
   Визит
   В гости, как и посоветовал Телецкий, мы поехали с цветами. С помощью метрдотеля удалось достать прекрасный букет.
   Жила Замтарадзе в центре, в солидном особняке. Насколько я понял, этот особняк достался ей от мужа при разделе имущества. Выйдя из машины, мы с Джансугом остановились у глухих ворот. От них в обе стороны тянулась металлическая ограда. Джансуг позвонил. Послышались шаги. Поднялась закрывающая глазок заслонка, девичий голос спросил:
   - Батоно?
   - Меня зовут Квишиладзе, - сказал я. - К Марии Несторовне, по договоренности.
   - Минутку, батоно. - Глазок закрылся. Было слышно, как тот же девичий голос что-то спросил. Чуть погодя дверь в воротах приоткрылась. Девушка в черном платье и черной косынке кивнула в сторону дома:
   - Прошу, батоно. На второй этаж.
   Мы с Джансугом поднялись по лестнице. У высокой резной двери стояла, насколько я понял, сама Замтарадзе. Выглядела хозяйка дома так, как ее описал Телецкий: красивая, еще молодая. Одета была не по-домашнему и, видимо, не потому, что ждала нас, - просто привыкла всегда быть ослепительной.
   Несколько секунд хозяйка дома внимательно изучала меня и Джансуга.
   - Георгий Ираклиевич?
   - Я, Мария Несторовна. А это мой друг - Джансуг Гиевич.
   Протянул букет. Она взяла, искренне восхитилась:
   - Какие красивые цветы! Спасибо. Проходите, прошу. Вот сюда.
   Мы вошли в большую комнату, каждая вещь в которой была тщательно подобрана. На лице Замтарадзе витала легкая улыбка, губы вздрагивали, она как будто видела какой-то сон, от которого пыталась избавиться. Усадив нас на старинный диван, ненадолго занялась цветами. Принесла вазу с водой, поставила букет на стол, с видимым удовольствием поправила цветы. Потом посмотрела на нас:
   - Вы не голодны? Не стесняйтесь. Мы с племянницей быстро накроем стол. Это не сложно.
   - Спасибо, Мария Несторовна, мы только от стола, - поблагодарил я. - А потом, мы не хотим отнимать у вас много времени, уже поздно. Лучше сразу начать разговор.
   - Очень жаль, что отказываетесь, - огорчилась Замтарадзе. - Ну, а к разговору я готова. - Легко опустившись в глубокое кресло напротив, спросила: - Что вас интересует?
   - Вы знали Виктора Чкония? - сразу же задал я вопрос.
   - Чкония... Может быть. Сколько ему лет?
   - Двадцать четыре года. Вот, посмотрите. - Я положил на стол фотографию.
   Замтарадзе кивнула:
   - Знаю. Но, простите, на уровне прихожей. Он приносил книги, какие-то безделушки, вещи. Не более того.
   - А что вы о нем можете сказать?
   - Мальчик ловкий, цепкий. Своего не упустит, но таких сейчас много. Понимаете?
   - Понимаю. А как вы думаете, могла быть связана с Чкония какая-нибудь крупная вещь? Такая вещь, которая стоит от пятидесяти тысяч рублей и выше. По нашим данным, это перстень, хранился он в черном замшевом новом футляре. Примерно вот такого размера. - Я показал.
   Замтарадзе улыбнулась:
   - Эдуард Алексеевич разве вас не предупредил? Я никогда не занималась никакими вещами. Если что-то покупаю, то только для себя. Но это мелочи. Я понятия не имею, с чем крупным мог быть связан Чкония. Почему вы приехали ко мне?
   - Ваш телефон записан в телефонной книжке Чкония.
   - Вот в чем дело! Ну, я уже объяснила, насколько мы с ним были знакомы.
   - Видите ли, два дня назад Чкония был убит. Нам, естественно, приходится о нем спрашивать. У тех, кто его знал.
   Замтарадзе нахмурилась:
   - Жаль... Жаль мальчика. Я его почти не знала и все-таки грустно... Но добавить ничего не могу...
   - Как вы считаете, мог Чкония быть связан с "китами"?
   - Не могу сказать. Раньше такие работали только на подхвате. Но сейчас все перепуталось. Кто его знает.
   - Мы думаем, его убили из-за антикварного перстня. Если бы удалось узнать, что это за перстень, было бы легче найти убийцу.
   - Понимаю. Рада бы помочь, но крупных антикварных вещей в последние годы не вижу и даже о них не слышу. - Внимательно посмотрел на меня: Георгий Ираклиевич, вы упоминали по телефону Давида Сардионовича Церетели? Вы его знаете?
   - Да. Я только что с ним разговаривал.
   - Ну, так нужно было спросить у него.
   - Церетели сказал, что он этими делами больше не занимается и не интересуется.
   Замтарадзе встала, отошла к окну, слегка отодвинула рукой кружевную занавеску. Посмотрев недолго в темноту, взялась за шнур и сдвинула тяжелые ночные шторы. Вернувшись, опять села напротив. Подняла чуть сощуренные глаза, сказала тихо:
   - Врет. Он по-прежнему "кит". Один из крупнейших в Союзе. Он темнил.
   - Темнил? Но тогда очень уверенно. Все было вполне правдоподобно.
   Глаза Марии Несторовны еще чуть-чуть сузились. Она сказала:
   - Вспомните, не запнулся ли он на каком-нибудь вопросе?
   Я быстренько восстановил в памяти разговор с Церетели:
   - Запнулся. Когда мы спросили, знает ли он Малхаза.
   Несколько секунд лицо Замтарадзе оставалось бесстрастным. Потом на губах появилась все та же блуждающая улыбка.
   - Вы имеете в виду Малхаза Гогунаву?
   Гогунава... И эта фамилия, кажется, встречалась в записной книжке Чкония.
   - Он из Тбилиси? - спросил я.
   - Да.
   - Тогда его. Что вы о нем знаете?
   - О Малхазе Гогунаве?.. Малхаз Теймуразович Гогунава считается солидным коллекционером. Очень серьезный товарищ. Очень.
   - Это все?
   - Это очень много.
   - Он как-то связан с Церетели?
   - Примерно полгода назад, когда Гуля только что вышел, они не сошлись на какой-то вещи. Гуля хотел купить, а Малхаз не отдал - кто-то предложил больше. Слышала, что Гуля крепко обозлился, даже отомстить хотел, но вовремя одумался.
   - Что за вещь, Мария Несторовна?
   - Вот этого я не знаю. - Лицо Замтарадзе вдруг стало бесстрастным, улыбка холодной. - Разве я мало сказала?
   - У вас есть тбилисский телефон Гогунавы?
   - Я с ним не знакома настолько коротко.
   - Мог Гогунава быть как-то связан с Чкония?
   - Я не могла этого знать.
   - А мог ли Гогунава быть как-то связан с городком под названием Галиси?
   Замтарадзе вздохнула, тронула пальцами висок:
   - Георгий Ираклиевич, я никогда не слышала о Галиси! Простите, но я очень устала. И голова заболела. Честное слово. Я вас провожу.
   Замтарадзе сама проводила нас до ворот. Сдержанно попрощалась, осторожно закрыла за нами дверцу. Я тут же достал записную книжку Чкония. Все точно. В ней есть телефон Гогунавы.
   Признание
   Джансуг посмотрел на меня, заметил:
   - Батоно Георгий, кажется, у этой дамы действительно был серьезный конфликт с Гулей. Куда едем? В "Батуми"?
   - Да нет. В "Грузию".
   К гостинице мы подъехали около двенадцати. Поднялись в бар. Там Церетели не было. Спустились вниз, подошли к администратору. Парулава спросил:
   - В каком номере остановился Давид Сардионович Церетели?
   Девушка даже не стала смотреть журнал:
   - Церетели? Вообще-то он был в четыреста двадцать первом, но съехал. Я ему заказывала такси в аэропорт.
   - Спасибо.
   Джансуг понял меня без слов, и мы заспешили к машине.
   До аэропорта по пустому шоссе мы домчались минут за двадцать. Парулаву я тут же отправил к билетной кассе выяснить, выписан ли билет на имя Церетели, сам остановился в зале регистрации. Народу было немного, лишь у одной из стоек вился хвост. Чисто случайно я уловил в нем какое-то движение. Повернулся, когда из средней части очереди уже незаметно отделилась фигура. Это был Церетели. Теперь он с плащом через руку, с небольшой дорожной сумкой медленным шагом шел по залу. Исчез за дверью.
   Вернувшись, Джансуг сообщил:
   - Билет взят на ночной рейс.
   - Ты так эффектно шел к кассе, что Гуля вышел из очереди и скрылся. Его нужно, скорее всего, искать в туалете.
   - Давно он там?
   - Только что вошел. Зайди туда, но разговор не заводи. Только поздоровайся.
   Джансуг ушел. Ждать долго не пришлось. Минуты через три вернулся вместе с Церетели.
   Не выдержав, я сказал:
   - Давид Сардионович, вы так быстро вышли из очереди. Ведь идет регистрация. Неприятности с желудком?
   - Никаких неприятностей, просто приспичило.
   - Понятно, природа сильнее нас. Не хочу вас задерживать с отлетом. Ответьте сразу: какую вещь вы не поделили полгода назад с Гогунавой?
   Церетели нахмурился:
   - Не знаю, о чем вы говорите.
   - Если не сможете вспомнить сейчас, придется задержать вас на несколько часов. Закон это разрешает. И говорить в другом месте.
   Церетели достал платок. Вытер лицо. Я не сомневался - ему действительно стало жарко. Медленно убрал платок и сказал:
   - Вещь была, но я о ней только слышал, в руках не держал.
   - Что за вещь?
   - Перстень. С бриллиантом.
   - Перстень?
   - Да. Сведения о нем есть в каталоге Музея Грузии издания тысяча девятьсот двенадцатого года. "Перстень Саломеи". Подарок императора Александра Второго.
   - Этот перстень у Гогунавы?
   - Был у него тогда. С тех пор я ничего не слышал ни о перстне, ни о самом Малхазе.
   - Точно?
   - Точно.
   Прежде чем отъехать от аэропорта, мы некоторое время сидели молча. Наконец Парулава спросил:
   - Что-нибудь прояснилось?
   - Чтобы что-то прояснилось, нам нужно сначала поговорить с Телецким, потом с этим Гогунавой.
   - А сейчас что?
   - Сейчас поедем спать. В "Батуми". А с утра продолжим.
   Условия обмена
   "Половина второго", - подумал Гогунава. Минут через двадцать - Галиси. Водитель он неплохой, и все же шесть часов за рулем, половина из которых пришлась на подъемы и спуски в горах, - занятие утомительное. Сначала, когда на своей зеленой восьмерке отъехал от Тбилиси, радовало все: улетающие назад селения, ущелья, реки, чайные поля, виноградники, развалины древних храмов. Но после Кутаиси все эти красоты примелькались. И все же настроение у него неплохое. Он, Гогунава, благодарен Вите Чкония за этот подарок - Галиси. В Галиси отдыхается как нигде. Чистый воздух, горы, два озера, что еще нужно? Конечно, приходится мириться с некоторым ограничением удобств, но зато никаких знакомых, ничего, связанного с так называемым "турсервисом". Дом, который он снимает, в высшей точке Галиси, по сути, в горах. Вид из окна залюбуешься. К тому же этот городок - идеальное место для деловых встреч.
   Подняв руку, Гогунава тронул внутренний карман куртки. Усмехнулся, ощутив тяжесть пистолета. Он, Малхаз Гогунава, старший научный сотрудник, никогда в своей жизни не стрелял. Но зато он хорошо знает о так называемом чувстве пистолета. Теперь он это чувство проверил на себе. С тех пор, как у него есть пистолет, он действительно ничего не боится. Наверняка он так никогда и не выстрелит. Но сейчас ему надо обязательно иметь его в кармане.
   Стоило подумать о деле, в груди возникла легкая тревога. Лолуашвили... Вещь сейчас у него. В старике-ювелире он уверен как в самом себе. И все же мало ли что. Лолуашвили немолод. Может споткнуться, переходя улицу, удариться головой о камень. Его может хватить удар. Но клиент поставил условие: Лолуашвили должен сделать копию. В Тбилиси, работая над копией, Лолуашвили брал "Перстень Саломеи" изредка и ненадолго. Поехав же на две недели в Галиси для его окончательной отделки, упросил дать ему оригинал с собой. Впрочем, он, Гогунава, знает: все его сомнения, все придуманные страхи, даже приобретенный по случаю пистолет - чушь. Сделка надежная. Чкония - человек проверенный. Главный клиент, Сергей Петрович, с которым Витя познакомил его полгода назад в Тбилиси, внушает безусловное доверие. Без всякого сомнения, он даст требуемую сумму. Ведь Сергей Петрович знает: на "Перстне Саломеи" он не прогадает - выгодно сбудет его за границу. Но Гогунаву это уже не касается. Конечно, деньги, которые он сам получит за "Перстень Саломеи", не составят и десятой части настоящей цены. Но в Союзе настоящей цены он все равно никогда не получит. Так что даже эти деньги лучше, чем вещь, пусть и прекрасная, но лежащая мертвым грузом. Тем более, что он отдал за нее старушке вдвое меньше.
   Вот и первые домики Галиси. На шоссе много сорванных ветром веток, вчера здесь прошел ураган, об этом сообщали по радио. Зато теперь на небе ни облачка, светит солнце, ветра почти нет...
   Миновав центр города, Гогунава свернул на узкую и извилистую горную дорогу, вьющуюся у самого обрыва в пропасть. Проехать по ней нужно было примерно полтора километра, но скорость пришлось сбавить до минимума. Дорога после урагана чем только не была усеяна. На полпути увидел старика Лолуашвили - тот медленно шел навстречу. Заметив знакомую машину, заулыбался, помахал рукой. Гогунава чуть свернул в сторону, затормозил, вышел, поцеловался со стариком.
   - Малхаз, родной... Как доехал? - В поднятых худых руках, в улыбающихся голубых глазах, в клочке седых волос, торчащем над теменем, был весь Лолуашвили: добряк не от мира сего, великий мастер ювелирного дела.
   Гогунаве мучительно захотелось спросить, цел ли перстень, но он удержался, заговорил о другом.
   - Отлично, Элиа Соломонович. Вы-то как?
   - Небось все две недели не спал? Волнуешься, цел ли перстень?
   Слава богу, Лолуашвили догадался начать разговор первым.
   - Батоно Элико, даже в шутку не могу ставить под сомнение вашу честность. Я нисколько не волнуюсь.
   - Ладно, ладно... - Ювелир достал из-за пазухи темный байковый мешочек. - Проверяй. Давай, давай, нечего. Здесь нас никто не увидит.
   Помедлив, Гогунава развязал мешочек. Достал перстень. Взял за ободок, повернул. Да, это он - "Перстень Саломеи". Его "Перстень Саломеи" подлинный. Невероятное, неповторимое творение ювелирного искусства. Платиновый обод с тончайшими узорными витками, виртуозной работы, но главное - бриллиант. Этим камнем он любовался не менее тысячи раз. Оторваться от него невозможно и сейчас. И все же Гогунава оторвался. Быстро завязал мешочек, сунул в карман куртки:
   - Спасибо, батоно Элико. Вы когда уезжаете?
   - Сегодня. В девять, вечерним батумским.
   - Остаться не хотите? Ведь у нас с вами две комнаты и веранда. Разместимся как-нибудь?
   - Малхаз, о чем ты. У меня же сын. Еле тебя дождался.
   Гогунава посадил старика в машину, не спеша двинулся дальше. Спросил:
   - Как Витя? Сдали ему дубликат?
   - А как же. Позавчера это было. Остался очень доволен работой.
   - Рассчитались сполна?
   - Естественно. Я теперь гордый, со мной не шути.
   - Витя сейчас здесь?
   - Не знаю. Получив гонорар, я о нем забыл. Сдается, Витя собирался куда-то уехать.
   - Но ведь он меня должен был дождаться?
   - Вы так договаривались?
   - В общем-то нет. Но все же...
   Доехав до дома и поднявшись вместе с Лолуашвили на второй этаж, Гогунава набрал номер Чкония. Ждал долго, но к телефону никто не подошел. Повесив трубку, посмотрел на Лолуашвили:
   - Странно. У него же бабушка и сестра.
   - Ничего странного. Отличная погода, они пошли погулять.
   "Действительно, - подумал Гогунава, - погода отличная. Что звонить, зря терять время. Не беда, если и уехал, клиенты-то все равно уже наверняка ждут. Надо только как-то избавиться от старика".
   Будто угадав его мысли, Лолуашвили взял с пола небольшой чемоданчик:
   - Малхаз, давай-ка мы с тобой здесь и простимся. Жил я в твоей квартире прекрасно, спасибо. Вещи у меня собраны, хочу погулять до отхода поезда. Человек я теперь богатый - зайду на базар, по магазинам пройдусь. Не обидишься?
   - Батоно Элико, да что вы. Вы же знаете наши отношения. Конечно, идите. Я скоро буду в Батуми, созвонимся. Может, вас подвезти?
   - Лучше пройдусь. Зачем лишать себя удовольствия. Счастливо, Малхаз.
   - Счастливо, батоно Элико.
   После ухода ювелира Гогунава оглядел комнату, хотя она давно была знакома ему до последнего сантиметра. Светлые обои, пышно застеленная двухспальная кровать, высокое трюмо в углу, холодильник, телевизор, телефон. Конечно, обстановка не тбилисского уровня, но чисто, даже уютно. В простоте своя прелесть.
   Гогунава подошел к окну, стал смотреть во дворик, дождался, когда старик выйдет за ворота. Клиенты должны уже приехать и ждать его в привокзальном сквере. Надо подготовиться. Осторожно закрыл створку окна, достал пистолет. Взвесил на ладони, опустил на стол. Дорогая штучка, сработанная лучшей оружейной фирмой Бельгии. Вытащил платок, протер светлую рубчатую поверхность, вынул и вставил обойму, проверил предохранитель. Снова бережно вложил пистолет во внутренний карман куртки, тронул сверху: хорошо ли лег. Достал из другого кармана мешочек. Осторожно вынул то, что последний год было содержанием всей его жизни. "Перстень Саломеи"... Снова взял его за ободок, разглядывая камень. Улыбнулся. Наивная огранка, но тогда не умели шлифовать по-другому. Зато какой камень! В этом камне целый сверкающий мир. Вздохнул, любуясь. Наверное, эти секунды и есть счастье. Потому что это настоящее. И в то же время от этих секунд счастья, от самого перстня пора избавляться. Да, как ни грустно, пора. Ему предлагают приемлемую цену. Именно приемлемую, потому что настоящей он все равно не получит. К тому же все будет тихо, никто ничего не узнает, ведь клиенты в этом тоже заинтересованы. Все-таки приятно - заработать сто тысяч. Еще раз вздохнув, спрятал перстень, осторожно всунул мешочек в потайной, специально для этого вшитый в куртку, карман.
   Лолуашвили давно ушел. Можно идти. Запер дверь на ключ, по витой лестнице спустился во двор. Кивнул хозяйке, что-то делающей у кустов роз. Та улыбнулась:
   - С приездом, батоно Малхаз.
   - Спасибо.
   Выйдя за ограду, на секунду остановился у машины. Нет, он пройдется пешком. Так удобнее. Не спеша спустился по дороге вниз, пошел по улицам к вокзалу мимо двухэтажных белых особняков.
   У входа в привокзальный скверик Гогунава остановился за кустом акации. Те скамейки, которые сейчас видны, пусты. В этой части скверика вообще никого нет, только воробьи копошатся на дорожке. Перешел, скрываясь за высокой оградой из кустарника, к другому входу. Увидел: сидят и ждут. Сергей Петрович, как всегда, в безукоризненном костюме и галстуке. Напарник далеко не форсистый, хотя в хорошей кожаной куртке. На вид - типичный уголовник. Это неприятно, но ничего, видел и не таких.
   Убедившись, что на площади на него никто не обращает внимания, Гогунава вошел в сквер. Увидел, что ожидающие его шевельнулись. Сергей Петрович поправил дымчатые очки.
   Приблизившись, Гогунава улыбнулся:
   - Здравствуйте, батоно Серго.
   - Здравствуйте, батоно Малхаз.
   - Тенгиз меня зовут... - Напарник Сергея Петровича воровато оглянулся. Глазки у него прищуренные, зрачки прыгающие. Шестерка, другого не скажешь.
   Гогунава сел рядом с Сергеем Петровичем. Подумал "Запах французского одеколона... От этого человека всегда так и веет здоровьем и свежестью".
   Сергей Петрович опять поправил очки суставом большого пальца:
   - Будем говорить?
   - Да, можно. Копия уже у вас?
   - Да.
   - Значит, о вещи представление имеете. А условия вы знаете.
   - Представление имеем, цену знаем, но ведь мы прямо с поезда, да и тут не совсем удобное место. Вещь при вас?
   - Нет. Надо ведь условия обмена оговорить.
   Сергей Петрович одобрительно кивнул:
   - Разумеется, батоно Малхаз. Для нас это тоже важно. Может, мы сначала устроимся, а потом уж где-нибудь посидим, поговорим? Тут есть ресторан, гостиница?
   - Если это можно назвать гостиницей - по этой улице, слева. Ресторан прямо тут, привокзальный. - Сказав это, Гогунава подумал, что вокзальный ресторан - отличное место для разговора. Говорить о серьезных делах в шумном зале намного лучше, чем здесь, в этом скверике, где за спиной по ту сторону кустарника ходят люди. Тем более, разговор будет не простой. Он должен настоять на своих условиях обмена перстня на деньги.
   - Тогда давайте часов в восемь в ресторане? Как, батоно Малхаз?
   - Принимается, батоно Серго. Устраивайтесь. В восемь я подъеду.
   - На всякий случай - какая у вас машина? Тенгиз вас встретит.
   - Зеленая восьмерка.
   - Все ясно. Мы придем пораньше, постараемся занять столик у окна.
   - Договорились.
   В восемь Гогунава подъехал к ресторану "Вокзальный". Выключил мотор, огляделся. Двери ресторана, как он и предполагал, были закрыты, стояла очередь. Впрочем, через минуту оттуда вышел Тенгиз. Подошел к машине:
   - Прошу, батоно Малхаз. Столик уже накрыт.
   Гогунава вместе с Тенгизом прошел в ресторан. Место было выбрано удачно - столик стоял в нише и за колонной. Усевшись, Гогунава жестом руки отказался от выпивки - он был за рулем. Тенгиз налил себе и "шефу".
   Ужинали не торопясь. Официанты и повара тоже не торопились. Гогунава не пил, но в разговорах о том, о сем время проходило быстро. Тенгиз заметно захмелел. Сергей же Петрович коньяк, скорее, смаковал, чем пил. От него по-прежнему так и веяло здоровьем и свежестью.
   После горячего Сергей Петрович отставил рюмку в сторону, спросил:
   - Батоно Малхаз, вы по-прежнему настаиваете на той цене? Хотите двести?
   Гогунава с минуту выжидал, только после этого сказал:
   - Да, батоно Серго, я хочу двести.
   - Я согласен, - сказал Сергей Петрович. - Судя по копии, вещь этого стоит.
   - Я хочу двести, но при некоторых условиях.
   - Я слушаю, - откликнулся Сергей Петрович.
   - Во-первых, сразу.
   - О другом не может быть и речи. Конечно, все сразу. Деньги при мне.
   - Во вторых, без неожиданностей.
   Некоторое время Сергей Петрович будто к чему-то прислушивался. Отогнал появившуюся над столом муху, посмотрел на Гогунаву:
   - Простите, я не понял.
   - Я думаю, поняли. Цена, батоно Серго, бросовая. Вещь стоит раз в десять дороже. Вы это знаете. Поэтому за эту бросовую цену я имею право поберечь себе нервы. Условия обмена скажу я сам. И будем говорить без свидетелей, для меня это важно.
   - Неужели Тенгиз мешает?
   - Мешает.
   Сергей Петрович посмотрел на напарника. Тенгиз прищурился, хихикнул:
   - Так я, батоно Малхаз, и так собирался уйти. Мне ночевать негде, в гостинице места не дали. Пока найду, где перекемарить, пока что - вы сговоритесь. Я вам не нужен, батоно Серго?
   - Не нужен.
   Тенгиз встал:
   - Утром тогда как? Где встретимся?
   Лицо Сергея Петровича стало скучным:
   - Это, дорогой батоно Тенгиз, от Малхаза Теймуразовича зависит. Разбуди меня пораньше.
   - Хорошо, батоно Серго.
   Тенгиз мягко, бочком обогнул столик, по-особому, чуть припадая на одну сторону, пошел по проходу, скрылся за портьерой.
   Сергей Петрович налил в пустую до сих пор рюмку Гогунавы коньяк. Добавил в свою, приподнял:
   - Батоно Малхаз, понимаю - вы за рулем. Но позвольте за успех дела.