Рощина Наталия. В двух шагах от рая

   Выходной день выдался морозным и солнечным. Лица прохожих были радостными, словно яркость давно не согревающего светила обладала свойством вызывать положительные эмоции. Рогозин почему-то сразу выделил в одном из движущихся потоков двух женщин, идущих под руку и ведущих оживленную беседу. Они довольно быстро приближались, так что скоро он смог рассмотреть их. В одной он узнал свою клиентку. Правда, ее дочь чаще обращалась к нему за услугами, но и мама иногда, под настроение, приходила — в основном, чтобы оживить тусклый цвет волос или подровнять кончики, придать форму своим роскошным пепельно-русым волосам. Он часто запоминал своих посетителей именно по качеству, длине, цвету волос. Ему стоило труда припомнить кого-то по фамилии, разговаривая по телефону, но как только оговаривалось работа, проделанная над волосами, память сразу воссоздавала внешность собеседника.
   Узнав Надежду, Рогозин вспомнил, что вчера она звонила ему по поводу своей лучшей подруги. Она не смогла толком объяснить, в чем должно состоять его вмешательство.
   — Понимаете, Дима, вы ее увидите и поймете, что нужно делать. Ей нужно придать уверенности в себе.
   — Вы уверены, что ей необходим поход ко мне, а не к психоаналитику? — Поинтересовался Рогозин, посчитав, что может получиться совершенно обратный эффект. Вдруг женщина вообще не готова ни к каким переменам?
   — Дима, у нее все в порядке с психикой. Просто я хочу сделать ей своеобразный подарок. Я знаю, вы — кудесник. Сделайте еще одно маленькое чудо, и получите еще одно благодарное сердце.
   Конечно, ему была приятна столь высокая оценка своего труда. Это не упрощало задачи, накладывая определенные обязательства. Он должен был в который раз доказать, что способен сотворить чудо, о котором говорила Надежда.
   — Хорошо, — он записал ее на половину пятого, и, кажется, это была еще одна клиентка, любившая точность.
   На часах была четверть пятого, когда Андреева заглянула в зал. Лена забрала у Рогозина пустую чашку, и он приветливо улыбнулся Надежде.
   — Здравствуйте, Надя. Заходите, смелее, — идя навстречу, произнес он. Обычно Лена подходила к посетителям, принимала у них одежду, вежливо указывая на рабочее место мастера в отдалении. На этот раз Рогозин почему-то сам рванулся навстречу. Его лицо продолжало излучать обаяние в предвкушении интересной работы, когда вслед за Андреевой вошла женщина, от одного взгляда на которую у Димы перехватило дыхание.
   — Добрый день, — улыбнувшись, сказала она. Женщина явно волновалась, переводя взгляд с Рогозина на свою подругу. По-хорошему, Дмитрий должен был заполнять паузу первых неловких минут знакомства. Но, к своему удивлению, ничего произнести не мог. Вернее, все, что приходило ему в голову, казалось глупым, банальным, не достойным ушей этой очаровательной женщины.
   — Юля, вот это и есть тот необыкновенный человек, о котором я тебе рассказывала, — начала Надя, заметив, что пауза слишком затянулась. Она сказала свою подготовленную фразу, не чувствуя, что только прибавила неловкости в напряженную обстановку. Правда, она никак не могла понять, что происходит.
   — Не преувеличивайте, Надя, — отмахнулся Рогозин, стараясь вернуться в свое обычное иронично-вежливое состояние. — Дмитрий.
   — Юлия Сергеевна, — представилась Щеголева и тут же почувствовала, как тонкие пальцы Нади ущипнули ее. — Можно просто Юлия.
   — Очень приятно познакомиться. Я жду вас. Одежду можно оставить здесь.
   Откуда-то возникла Лена, недоуменно поглядывая на Рогозина. Она занялась своими обязанностями, о чем-то негромко переговариваясь с Андреевой. Потом усадила ее в глубокое кресло, где та взялась рассматривать невероятно красочный, с дорогой полиграфией журнал, пестревший колоритными фотографиями очень красивых женщин. Вздохнув, Надя бросила еще один взгляд на подругу, мысленно пожелав ей стать такой же неотразимой. Ей не хватало совсем чуть-чуть, чтобы дотянуть до уровня этих ярких и знающих цену своей красоте женщин. Андреева надеялась, что Рогозин поможет обрести подруге эту уверенность. Он делал прекрасными серых мышек — так отзывалась о нем Анфиса, дочь Андреевой. Зная ее капризный характер и натуру, которой трудно угодить, Надежда однажды сама села в кресло мастера.
   В тот день она была в скверном настроении, что случалось невероятно редко. И сама не заметила, как куда-то ушла угрюмость, все, что составляло проблему. За какие-то полчаса Рогозину удалось ее расшевелить, разговорить и очаровать. Надежда смотрела на новый цвет своих волос, оттенивших матовость ее лица, чуть подправленную форму стрижки, придавшую им объем, и понимала, что рассматривает в зеркале другую женщину, совершенно другую. Эта женщина ей нравилась.
   С того дня Надежда полностью согласилась с мнением дочери. И сегодня Андреева была уверена, что подобное перерождение произойдет и с ее подругой.
   А Дмитрий в это время в отражении зеркал ловил лицо Юлии. Раскрасневшиеся от мороза щеки, задорные сине-зеленые глаза, чувственные губы, подкрашенные бледно-розовой помадой, чуть вздернутый нос — во всем этом не было ничего необычного. Женщин такого типа было тысячи, и никогда Дмитрий не замечал ничего столь очаровывающего. Он не понимал, отчего его сердцу вдруг стало тесно в груди. Оно пыталось вырваться из плена, безнадежно трепеща и вводя своего хозяина в состояние приятной тревоги. Рогозин усмехнулся — кажется, день переставал вписываться в долгую вереницу будней.
   Юлия в последний раз оглянулась на подругу и уже более уверенной походкой пошла к нему через небольшой зал. Дмитрий мгновенно схватывал все: стройную фигуру, длинные ноги в кожаных брюках, выгодно подчеркивающие плоский живот, упругие бедра. Осанку можно было без натяжки назвать королевской: женщина ровно держала спину, не сутулилась, что делало ее еще более стройной, высокой. Когда Юлия села в предложенное кресло, Рогозин в ожидании застыл. Обычно в этот момент посетители начинали кто сбивчиво, кто уверенно объяснять его задачу, а он сразу прикидывал, стоит или не стоит это делать.
   Юлия молчала, улыбаясь кончиками губ, и поглядывала на стоящего за ее спиной мастера. Она почувствовала, что расположена к общению с этим обаятельным мужчиной, молодость которого совершенно выбила ее из колеи. Почему-то все время, пока Надя рассказывала ей о Рогозине, в голове Юлии не укладывалось, что он действительно так молод. По крайней мере она настроилась увидеть яркого представителя творческой личности со всеми положенными атрибутами: длинные волосы, вызывающая одежда, манерность и некоторая отчужденность, позволяющая держать всех на расстоянии вытянутой руки. Но ничего подобного она не увидела: аккуратный, подтянутый, добродушный и невероятно красивый, Рогозин напоминал ей одного из тех мускулистых юношей, которые снимаются в рекламах. Они казались ей совершенством, правда, ей все время хотелось понять: так ли они интересны в общении, как красивы? Кажется, ей предоставлен шанс разобраться в этом вопросе. Щеголева усмехнулась, что не осталось незамеченным Дмитрием. Пожалуй, он вообще не смог бы так скоро прийти в норму и начать работать, если бы прочитал в этот момент мысли женщины. А она думала о том, какие у него мускулы под мягкими складками свитера цвета сгущенного молока.
   — Начнем? — удерживая улыбку на лице, предложил Рогозин. Он совершенно стушевался и не чувствовал себя мастером, с одного взгляда схватывающим образ сидящего перед ним человека. Дмитрий пытался сосредоточиться, но постоянно сбивался на то, что просто рассматривает свою новую посетительницу, без мыслей о предстоящей работе, просто так, ради собственного удовольствия. Она казалась ему давней знакомой, с которой его разлучили обстоятельства, а теперь снова свели вместе. Дальше — больше, в ней было что-то родное, теплое, притягивающее, располагающее. Рогозин понял, что пауза снова затянулась. — Вы можете мне объяснить, чего хотите? Хотя бы в общих чертах.
   — Я хочу поднять себе настроение — это самое главное. Может быть, немного яркости. Моя отросшая стрижка не выдерживает критики, я давно это видела, но все не было времени заняться собой. Если бы не Надя, я еще не известно сколько собиралась бы…
   — Итак, мы придаем форму, цвет, броскость. Я правильно понял?
   — Наверное.
   — Вы хотите снова вернуться к стрижке, только более стильной, без вычурности, но с элементом новизны?
   — Пожалуй, — Юлия смотрела на отросшие волосы, которые она последнее время прятала за уши, подбирала резиночкой. У нее всегда были длинные волосы. Лишь пару лет назад она уговорила себя подстричься и поняла преимущества короткой стрижки: быстро, аккуратно, моложаво. Крохотный хвостик, который она отрастила сейчас, веселил ее, возвращая в детство, когда мама каждое утро заплетала ей косички. К концу дня от них болела кожа на голове и, казалось, изменялся разрез глаз. Но тогда Юлии не хотелось расставаться со своим сокровищем — темно-русые кудри она считала своим главным достоинством. Мама не спорила, она монотонно, изо дня в день выполняла просьбу дочки — плела чудо-косички.
   — Потом мы создадим объем при помощи окрашивания нескольких прядей в разные цвета. Вы когда-нибудь красили волосы? — продолжал Рогозин.
   — Очень давно я перекрасилась в блондинку. Наверное, нет такой женщины, которая не прошла бы через это в том или ином возрасте, — усмехнулась Щеголева. — Меня хватило на полгода. Я больше не хочу становиться блондинкой или брюнеткой. Меня вполне устраивает мой природный цвет волос.
   — Хорошо, мы только добавим ему немного яркости, свежести.
   — Я знаю, что похожа на серую мышку, так что соглашаюсь.
   — Я совсем не это хотел сказать. Просто даже красивому природному цвету порой не хватает блеска, жизненной силы. У женщин, рассыпающих свои роскошные гривы в рекламных роликах, волосы тоже проходят специальную обработку.
   — Снова обман. Везде сплошной обман, — грустно заключила Юлия.
   — Ну, предположим не везде. Давайте рассматривать это как руководство к действию. Ведь у вас тоже возникает мысль, что «мои волосы смотрятся не так роскошно». А хотелось бы, правда?
   — Наверное.
   — Положитесь на мой вкус, у нас все получится. Приступим?
   Все то время, что Дмитрий колдовал над ее волосами, Юлия не сводила с него глаз. Она делала вид, что внимательно всматривается в свое отражение в зеркале, но вскоре поняла, что следит исключительно за его лицом, движениями. Ей нравилось, как он нежно прикасается к волосам, нравился звук ножниц и негромкое пение Рогозина. Он все время напевал себе под нос мелодии, звучащие в зале.
   — А для кого это второе кресло? — поинтересовалась Щеголева, глядя на пустующее кресло рядом.
   — Для стажера. Мне иногда доверяют учить молодое поколение, — улыбнулся Рогозин.
   — Вы сами еще так молоды.
   — Это молодость души, а на самом деле мне уже около ста и ничто в этой жизни не способно удивить меня, — сделав серьезную мину, ответил Дмитрий.
   — Шутник вы однако, — внимательно вглядываясь в его беспокойные глаза, заметила Щеголева. — Наверное, это приятно, когда твой труд принимает огромное число людей, когда становишься известным?
   — Пятьдесят на пятьдесят, — ответил Рогозин. — Кстати, вы вот обо мне ничегошеньки не знали, пока Надежда вас не привела. Я прав?
   — Честно говоря, да, но я — не показатель. Я была слишком домашней, мало внимания уделяла себе, старалась и тратить на себя поменьше, считая, что все мои желания подождут.
   — Это опасная теория. Она ведет к тому, что можно просто махнуть на себя рукой.
   — Я и махнула, не до крайностей, конечно, но всегда делала выбор в сторону интересов мужа, дочери, только не своих, — Юлия почувствовала, как горечь поднимается откуда-то из глубин, оставляя неприятный привкус от каждого произнесенного слова.
   — Мужчины в большинстве эгоистичны, — совершенно спокойно произнес Рогозин. — Может получиться, как в одной притче, когда муж возвращается в исключительно убранный дом, где его ждет великолепный ужин и усталая жена, в глазах которой нет ни следа радости от того, что он вернулся. Порядок вокруг — плюнуть некуда, вот он и… Ну, вы понимаете?
   — Конечно, взял и плюнул на нее, усталую, домашнюю, — закончила за Рогозина Юлия. — Известная история. В ней есть немалая доля здравого смысла, потому что со мной именно так и произошло. Не так давно от меня ушел муж.
   — Простите, я никак не хотел вас обидеть, — Рогозин мечтал провалиться сквозь сверкающий пол салона. Он никогда не позволял себе быть главным в разговоре. Это было его правилом. Он только умело поддерживал беседу, давая возможность клиентам высказываться, а сегодня его как подменили. Так и тянет сказать что-нибудь глобальное, запоминающееся, показывающее, как же он досконально знает эту жизнь. Ему хотелось казаться старше, мудрее. Рогозин подсознательно поставил себе цель произвести на эту женщину впечатление. Кажется, ему это «удалось». Из ее глаз исчез тот задорный огонек, который скользнул и согрел его в первый момент их встречи. — Никогда не был таким неделикатным, еще раз прошу простить меня.
   — Не извиняйтесь, житейская ситуация, — Юлия увидела, что Дмитрий действительно смущен и недоволен собой. — Не нужно, ради бога. Все позади, и я уже могу более-менее спокойно вспоминать о прошлом, думать о будущем.
   — А что в настоящем? — снова словно нечистая сила тянула Рогозина за язык. Он увидел, как тонкие брови Юлии удивленно изогнулись.
   — Вы считаете, что мы можем говорить об этом? — спросила она, и в ее голосе он уловил что-то среднее между обидой и раздражением.
   — Я что-то вообще сегодня слишком много говорю, — как можно обаятельнее улыбнулся Рогозин. — Обычно я более молчалив, но вы на меня странно действуете.
   — Вы на меня тоже.
   — Простите?
   — Мне кажется, что мы давно знакомы, и какие-то обстоятельства разлучили нас на долгое время. Мне хочется говорить с вами, отвечать на ваши вопросы, но подспудно я понимаю, что этого делать не нужно. Виновата моя разыгравшаяся фантазия. А в моем возрасте опасно попадать во власть иллюзии, — Щеголева вздохнула и медленно подняла глаза на Дмитрия. Он старательно занимался своим делом, и оставалось не ясно, слышал ли он ее последние слова. — Возвращаться из нее порой очень тяжело.
   — Знаете, у меня есть прекрасная идея, — вдруг сказал Рогозин, и в его глазах появилось что-то совершенно новое.
   — Она касается меня?
   — Нас.
   — Интересно.
   — Что вы делаете сегодня вечером? — Дмитрий даже приостановил свою работу в ожидании ответа.
   Щеголева покрылась красными пятнами и несколько секунд смотрела на Рогозина широко раскрытыми глазами. Она настолько растерялась, что готова была расплакаться, вскочить с кресла и, сбросив с себя накидку, убежать. Это было первой реакцией на неожиданную ситуацию. Этот юноша снова позволил себе больше дозволенного. Зачем он это делает? Вероятно, все, что происходило с нею, отразилось на ее лице, потому что Рогозин поспешил ей на помощь:
   — Я просто хотел пригласить вас поужинать. Наверху у нас есть прекрасный ресторан. Отменная кухня, великолепное обслуживание.
   — Зачем? — удивление Щеголевой было искренним.
   — Вы мне очень понравились, я хотел бы продолжить наше знакомство, если вы не против. К тому же мне просто необходимо сгладить неприятное впечатление от моих нетактичных вопросов. Я хочу доказать, что я не такой. Я не ищу точку, от нажатия на которую хочется кричать от боли.
   Юлия ничего не ответила, найдя глазами Надю. Но та разговаривала по мобильному телефону и совершенно не обращала на нее внимания. Сейчас Щеголева хотела, чтобы подруга оказалась рядом. Она смогла бы помочь ей достойно выйти из сложившейся ситуации. Беспомощно поглядывая на свое отражение, которое, кстати, менялось благодаря искусству Рогозина, Юлия пожала плечами.
   — Это «да» или «нет»? — не унимался Дмитрий.
   — Я не ожидала такого предложения.
   — Я тоже не ожидал, что захочу продолжить знакомство. Вы первая женщина за очень долгий промежуток времени, вызвавшая у меня такое желание.
   — Тоже личная драма? — поинтересовалась Щеголева.
   — Разочарование, просто разочарование, плюс дурной характер, — тихо ответил Дмитрий. — Так вы согласны?
   — Если мне понравится окончательный результат вашей работы. Договорились?
   — А вы будете честны?
   — Как всегда.
   — Тогда договорились.
   Минут через пятнадцать у зеркала стояла Андреева и не скрывала восхищения, глядя на подругу. Щеголева улыбалась, рассматривая себя в зеркале. Она не узнавала помолодевшую женщину, на которую нельзя было не обратить внимания. Стрижка, цвет волос очень ей шли, изменив ее до неузнаваемости. Почему-то первой мыслью, пришедшей ей в голову, было: «Щеголев застыл бы от изумления, увидев меня такой». Но Юлия быстро отогнала ее.
   — Ну, Юлька, теперь ты веришь в чудеса? — восторженно спросила Андреева.
   — Пожалуй, я зайду еще вон туда, — ответила Юлия, указывая на дверь с надписью «Косметолог». — Это будет логично, как ты думаешь, Надюша?
   — Иди, дорогая, иди, — обрадовалась Андреева.
   — Мне очень понравилось, — прямо глядя Рогозину в глаза, ответила Щеголева.
   — Значит, мое предложение в силе?
   — Да.
   — Через час, идет?
   — Я как раз выйду от косметолога.
   — Я буду ждать, сколько придется, — усмехнулся Рогозин. — Не торопитесь. Доставьте себе, любимой, удовольствие от сознания того, что все делается исключительно для вас. Это ощущение не может не понравиться, поверьте.
   — Это означает только то, что вам придется долго ждать, — кокетливо заявила Юлия, поднимаясь с кресла.
   — Я готов. Это чисто мужское дело — ждать.
   — Хорошо, тогда я удаляюсь, — она улыбнулась, посмотрела на остолбеневшую Надю и направилась к кабинету косметолога.
   — Что здесь происходит? — поинтересовалась Андреева, когда Юлия скрылась за дверью.
   — Ничего особенного. Я назначил вашей подруге свидание, а она приняла приглашение, — стараясь выглядеть как можно более равнодушным, ответил Рогозин.
   — Тогда моя миссия окончена, — радостно выдохнула Надежда. — Кажется, результат превосходит все ожидания. Сколько я вам должна?..
   Он из вежливости не отпускал Андрееву, предлагая ей поужинать вместе с ними. Но она оказалась достаточно сообразительной женщиной, чтобы не согласиться. Главное, она должна была успеть выйти из салона как можно быстрее, чтобы Юля не попробовала совершить глупость, предложив ей то же самое, только более категорично.
   Рогозин помахал Наде на прощание и заглянул в записную книжку: осталась одна укладка, но женщина опаздывала. Он уже начал нервничать, когда Леночка сообщила, что посетительница заболела и приехать не сможет. В другом случае Дима огорчился бы, но не сегодня. Он обрадовался, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как он счастлив. Ему казалось, всем слышно, что его сердце стучит невероятно громко и старается выпрыгнуть из груди. Ему там тесно, оно не находит себе места. И причина этому — женщина, которая несколько минут назад подарила ему надежду. Почему ему так важно, что она согласилась? Рогозин заметил, что. его руки дрожали, когда он складывал инструменты, закрывал флаконы с лаками, средствами для укладки. Он машинально проделывал это, подгоняя время. Ему не терпелось поскорее снова увидеть ее. Она смогла каким-то невероятным образом проникнуть прямо ему в сердце и согреть его. Это было немаловажным, если учесть, что Рогозин в последнее время вообще не хотел общаться с женщинами. Все они казались ему лживыми, надменными, расчетливыми самками, остановившими свой выбор на выгодном самце.
   Сейчас все выглядело по-иному. Рогозин посмотрел в зеркало, и на пустом серебристом пространстве вдруг четко вырисовались сине-зеленые глаза. Больше не было ничего: ни лица, ничего, словно женщина надела паранджу. Дмитрий не сразу понял, что затрудняется ответить, кому они принадлежат. Такие родные, согревающие, они смотрели на него, пытаясь вернуть покой и равновесие в его душу. Рогозин почувствовал, что вот-вот заплачет. Волна нежности и необъяснимой тоски буквально свалила его с ног. Он медленно опустился в кресло, а когда снова поднял взгляд, в зеркале было пусто. В нем не отражалось ровным счетом ничего. И тогда Дмитрия пронзила мысль, что он уже видел эти глаза, видел не один раз. С ними связаны только хорошие воспоминания. И вдруг он понял — это были глаза матери. Он не мог ошибиться. И тогда он совершил еще одно открытие: у Юлии были точно такие же глаза. И то, как она смотрела, и то, что он в них видел, — все это так напоминало маму. Это ставило Щеголеву над всеми женщинами, которые, когда-либо были в его жизни.
   Рогозин оглянулся, словно боясь, что кто-то подсмотрел его мысли, подслушал их неторопливый шепот. Кажется, свидетелей нет. Облегченно вздохнув, Дмитрий поставил локти на стол и остался сидеть неподвижно, глядя куда-то в глубь преломляющегося пространства зеркал. Из состояния задумчивости его вывел шум: Катя убирала, что-то напевая. Его магнитофон давно замолчал, а включать его снова он не хотел. Звонкий голос Кати воспроизводил что-то из репертуара современной группы, названия которой Рогозин никак не мог вспомнить. Он переключился на это, мучительно перебирая в памяти все известные ему названия. Отчаявшись, он спросил:
   — Катюша, что за песня?
   — «Рефлекс» поет, Дмитрий Ильич. Две такие длинноволосые блондинки.
   — Длинноволосые?
   — Да, но им давно пора к парикмахеру. Их стиль называется «лирический беспорядок», — ловко орудуя шваброй, заметила Катя. Сама она была жгучей брюнеткой с коротким каре, едва закрывающим мочки ушей.
   — Очень грустная песня, Катюша, — констатировал Рогозин.
   — Какая жизнь, такие песни, — философски заключила Катя и удалилась с ведром и шваброй в коридор.
   Рогозин посмотрел ей вслед, недоумевая, что она хотела этим сказать. Но долго раздумывать над этим ему не пришлось, потому что открылась дверь косметического кабинета. На пороге стояла Юлия…
   Она не собиралась продолжать встречаться с Рогозиным, хотя он не выпускал ее из виду и постоянно напоминал о себе. Он не оставлял ее ни на день: если не звонил, то присылал цветы, если не присылал цветы, то оказывался на ступеньках агентства, адрес которого ему, конечно, дала Надежда. Юлия не воспринимала его внимание серьезно. Она считала, что это очередной каприз мужчины, который хочет какого-то подобия скандала, сенсации. Еще бы: кто он и кто она — всемирно признанный мастер и обычная переводчица, к тому же на много лет старше его. В этом союзе все принялись бы считать ее развратной старухой, на время заполучившей такое чудо. Кто рискнет заключить пари, что это всерьез и надолго? Да и готова ли она к тому, чтобы в ее жизни появился новый мужчина? Она отрицательно отвечала на поставленный вопрос, но все равно продолжала раздумывать над происходящим.
   Юлия отказывалась делать выводы, она не понимала, зачем Рогозину это нужно. В день их знакомства она согласилась на ужин с Дмитрием, увидев, что он хочет произвести на нее хорошее впечатление. Кажется, он был смущен тем, что несколько его вопросов оказались бестактными, слишком личными. Он старался сгладить впечатление от того, что ему пришлось заставить ее вернуться в недавнее прошлое. В ресторане Юлия постаралась объяснить, что все в полном порядке, что она обязательно обратится к нему снова, когда почувствует, что нуждается в помощи стилиста. Но Рогозину этого было мало. Его вообще не интересовало, когда она решит снова навестить его салон. Он был готов продолжать знакомство и был настроен весьма категорично. Об этом говорили его долгие взгляды, многозначительные слова. Юлия не чувствовала себя настолько уверенной, свободной, чтобы позволить себе расслабиться. Она все время боролась с желанием, извинившись, выйти из-за стола и сбежать. Она невероятно комплексовала из-за взглядов, время от времени останавливающихся на ней и Дмитрии. Особенно назойливой оказалась женская половина посетителей ресторана. Они были готовы проглотить Юлию, не разжевывая. Их взгляды красноречиво ставили ее, самозванку, на место. В одних был интерес, в других — насмешка, в третьих — и то, и другое, плюс приличная доза презрения к ней, посмевшей посягнуть на то, что никак не должно ей принадлежать.
   К концу ужина Щеголева чувствовала себя совершенно разбитой, хотя всячески делала вид, что все в порядке. Рогозин был не настолько слеп, чтобы не понимать, что происходит. Но Юлии показалось, что ему это даже льстило. Он выкладывал перед ней один за другим свои козыри, и откровенное женское внимание было одним из них. Однако многое из того, что он пытался продемонстрировать, произвело на Щеголеву прямо противоположное впечатление. На предложение Дмитрия продолжить вечер там, где ей будет более уютно, она ответила довольно резко:
   — Пожалуй, у себя дома и в полном одиночестве. Я отвыкла от шумной жизни в больших дозах. Простите.
   — Ваше желание для меня превыше собственных, — стараясь не показать свое разочарование, Рогозин подозвал официанта и, рассчитавшись, помог Юлии подняться из-за стола. Он был сама галантность. — Вы разрешите вызвать вам такси?