— Поворотите его на спину и бейте по животу.
Тогда Афанасий, начальник воинской стражи, сказал святому:
— Повинись правителю, — ведь разве ты не чувствуешь, как все тело твое покрывается ранами?
Святой на это сказал:
— Послушайся лучше меня, советник диавола и слуга его, и лучше посоветуй сам себе и игемону своему, — как бы поскорей убедить блудницу Дафну, чтобы она согласилась жить блудно с богом вашим Аполлоном и исполнить его желание, чтобы он, разжигаемый любовью и не получая исполнения своего желания, не погиб бы жестокой смертию — я же имею одного советника — Господа нашего Иисуса Христа.
Тогда мучитель приказал принести железную доску и сказал слугам:
— Раскалите ее посильнее на огне и положите сюда этого хулителя наших богов.
Блаженный, услышав это, сказал:
— Находящийся в геенне твой Аполлон благодарит тебя за то, что ты еще более усиливаешь тот геенский огонь, в каком он теперь страдает; он воздаст тебе за это тем, что и ты вместе с ним будешь низвержен во тьму кромешную, — тогда и я посмеюсь над тобой, нечестивый благодетель Аполлона.
Когда мучившие блаженного, едва совсем не сжегши его, все-таки ничего не добились, и не могли ни льстивым советом обольстить раба Божьего, ни муками убедить его оставить веру во Христа, тогда игемон приказал воинам отвести святого, уже столь измученного, в отдельное темничное помещение и оставить его там совершенно одного, без всякого ухода за ним, — и при этом он добавил:
— Пусть никто из нечестивых христиан не называет его блаженным, ибо, беззаконно надругавшись над нашими богами, вот теперь он подвергся великим мукам.
Но святой Дула пребывал в той темнице, непрестанно славословя Бога и молясь, — да даст Он ему совершить добрый подвиг мученичества.
По прошествии пяти дней, Максим сев снова на судилищное место, спросил:
— Жив ли всезлобный последователь нечестивого христианского мудрования? Приведите его сюда!
Военачальник Афанасий на это ответил:
— Он очень тверд в исповедании своего учения и при том так бодр, что как будто не имеет ни одной раны на теле своем.
И при этом он повелел ввести мученика. Игемон, увидев, что все тело святого Дулы невредимо и что лицо его сияет, сказал воинам:
— О окаянные стражи! Не приказывал ли я вам, — чтобы вы не лечили его и не заботились об нем?
На это Пигасий, начальник нотариев, ответил:
— Клянемся величеством твоим, что согласно твоему повелению, мы содержали его в внутреннейшей части темницы и что на шее его все время висело железное изображение Геркулеса [ ], тяжестью в триста литр [ ]; каким же образом он теперь совершенно здоров, — этого никто из нас не знает.
Тогда святой мученик сказал:
— Безумный игемон! Это — Христос мой исцелил меня и дал моему телу здоровье и крепость для перенесения даже и тех мук, которым ты сейчас снова подвергнешь меня; и это Он сделал для того, чтобы ты познал, что Бог наш — есть Врач, Который дивным образом исцеляет уповающих на Него людей, — а также и для того, чтобы я принял сугубый венец мученичества, а ты бы был подвержен сугубой вечной муке; ведь если бы ты ради своего Аполлона претерпел такие мучения, — разве тогда этот твой Бог мог бы исцелить тебя так же, как исцелил меня мой Христос?
На это игемон, разъярившись, ответил:
— Так как человек этот не перестает со злобой хулить наших богов, то налейте на голову его масла и зажгите его.
Мученик на это сказал:
— Если ты сожжешь мне мозг, то чего этим достигнешь? Выдумай лучше иные муки.
Игемон после этого приказал вложить в ноздри мученика множество горчичных семян.
Тогда святой Дула произнес:
— Смеюсь и теперь над всеми твоими истязаниями!
После этого игемон приказал слугам как можно сильнее бить святого железными когтями по хребту, и при этом поливать его язвы крепким уксусом и растирать острыми черепками.
Когда все это, по приказанию Максима, совершалось, святой страстотерпец так молился:
— Господи Иисусе Христе! Предстань мне, рабу Твоему; вот «на хребте моем орали оратаи, проводили длинные борозды свои»(Пс.128:3).
Тогда игемон сказал ему:
— Хотя ныне убедись и исповедуй наших богов!
Святой Дула на это ответил:
— Боги твои, а особенно Афродита [ ] и Артемида [ ], да помогут тебе и злобе твоей; если же хочешь, я расскажу тебе и про других твоих богинь и про все их бесстыдство.
После того игемон приказал слугам:
— Разбейте челюсти его, чтобы он не хулил богов и, переломив голени, оставьте его так, дабы он не мог и слова сказать.
На это святой мученик сказал:
— О пребеззаконнейший игемон! За что ты меня бьешь, если я говорю тебе истину, что твоя Афродита и прочие богини проводили жизнь свою в скверных похотях, блудодеяниях, и даже в споре своем о том, кто из них сладострастнее, однажды поставили над собой судьею какого-то пастуха Париса [ ], и зачем ты гневаешься, когда тебе говорят о мерзостнейших делах скверных богинь твоих? Только мой Бог истинен: Он восхотел стать человеком и был распят на кресте, потом был погребен, через три дня воскрес и сел одесную Бога Отца, чтобы после прийти со огнем, — дабы потребить всех твоих богов!
Услышав это игемон сказал святому:
— Видишь ли, окаянный, и ты двух Богов имеешь?
Блаженный на это ответил:
— Не погрешай и не заблуждайся, говоря о двух Богах: троично есть Божество, нами почитаемое.
Тогда сказал игемон:
— Итак, у вас, значит, три Бога?
Мученик на это ответил:
— Я исповедую и почитаю Троицу: верую во Отца, исповедую Сына и поклоняюсь Святому Духу.
После этого игемон сказал;
— Поведай мне, как ты веруешь в одного Бога, а трех исповедуешь?
На это святой мученик ответил так:
— Хотя ты и плотской человек и не разумеешь того, «что от Духа Божия»(1 Кор.2:11), однако ради предстоящих людей я тебе отвечу на твой вопрос. Как ты, будучи человеком, имеешь слово и дыхание, так и всесильный Бог Отец имеет Свое Слово и всесвятого Духа Своего; Сей Бог наш вначале создал человека и почтил его Своим образом, вдохнув в него дух жизни, и поселил его в раю; но когда сатана, исполняющий ныне через тебя свою волю, принудил человека к преступлению заповеди Божией, как он и теперь через тебя это делает, — и таким образом отторг его от исполнения повелений Божиих, — тогда Бог, желая восстановить погибшее создание рук Своих и привести его на путь истинный, послал на землю Сына Своего, то есть — Слово; и так, сие Слово Божие вселилось в Пречистой Деве и родилось от Нее — через Него-то Бог Отец и даровал спасение миру.
После этого игемон спросил:
— Разве какое-либо слово рождает человека?
Святой на это ответил:
— Не разумеешь ты тайн Божиих. Но если бы ты познал силу всесильного Бога, то уразумел бы, что Тот, кто от персти создал человека и основал на водах землю, утвердил небеса и сотворил все естество, — что Тот-то именно и есть Христос. Но так как естество человеческое не может зреть Божества, то поэтому милосердый Господь, из-за Своей любви к роду человеческому, стал человеком и принял на Себя человеческое естество, дабы — как единым первозданным человеком смерть вошла в мир, так через единого Человека Господа нашего Иисуса Христа произошло бы воскресение мертвых (Рим.5:13).
Тогда игемон сказал:
— Что ты говоришь? Разве будет воскресение мертвых?
На это святой мученик ответил:
— Да, будет; иначе как же Бог станет судить мир, если мертвые не восстанут?
Максим сказал:
— Не хочу, чтобы ты мне говорил эти лживые слова; итак, поверь: как умрем, так мертвыми и будем лежать.
— Ты это правду сказал, — ответил мученик, — что вы мертвы, ибо веруете в мертвых идолов, и потому никогда не придете в воскресение живота, но войдете лишь в воскресение суда и вечной муки; но только подобает всем людям предстать перед судище Христово и дать ответ о всем соделанном (2 Кор.5:10).
Тогда мучитель повелел воинам связать мученика железными оковами и держать его заключенным в темнице.
На другой день, рано утром, Максим снова повелел раба Божия Дулу представить на суд, и когда мученик явился, он сказал ему:
— О нечестивый, какая тебе польза хулить наших богов?
Блаженный на это ему ответил:
— Я великую награду приемлю от Бога моего, когда укоряю ваших богов; а тебя еще живым постигнет казнь Божия.
Тогда Максим, желая осквернить святого жертвоприношением, сказал предстоящим слугам;
— Вложите в рот его жертвенное мясо и вино.
После этого блаженный сказал:
— Если ты и весь свой богомерзкий жертвенник измоешь и все это вольешь в уста мои, — то и тогда нимало этим не осквернишь раба Божьего.
На это мучитель воскликнул:
— Вот смотри, окаянный человек, ты уже вкусил жертвенного от наших алтарей!
Святой мученик на это ответил:
— Все это нисколько не бесчестит меня, мерзостный и безумный правитель.
Тогда игемон приказал повесить святого на дерево и строгать его тело до внутренностей, челюсти же его вместе с подгортанием оторвать совершенно.
После этого святой мученик сказал:
— Безумный, разве ты не знаешь, что отец твой сатана научил тебя сделать это?
Когда тело мученика было изъязвлено до костей и челюсти были оторваны, игемон приказал снова посадить его в темницу; потом, отправляясь в Тарс Киликийский [ ], Максим повелел вести за собой и узника. Когда они прошли около двадцати поприщ [ ], святой мученик Дула, оградив себя крестным знамением, предал Господу страдальческую душу, и его повезли уже мертвым. Когда же они были на четырнадцать поприщ от Тарса, комментарисий [ ] возвестил игемону, что Дула, укорявший бесчестно богов, уже умер и теперь везется уже мертвое тело его: что же с ним делать? Игемон приказал тело бросить в глубокий ров, чтобы оно осталось без погребения. Воины же, взяв тело святого, повергли его в реку, текущую в Зефиритскую страну. И когда тело приплыло к какому-то селению, отстоящему недалеко от города Преторнады, и лежало там на берегу, собаки тамошних пастухов почуяли тело святого и один из псов, охраняя его, не допускал ни одной птице коснуться тела мученика; другой же пес, взяв в зубы пастушескую одежду, принес ее и покрыл мощи мученика. Увидев это, пастухи рассказали обо всем в селении и городе, и тотчас же множество верных людей отправилось к мощам святого мученика и благочестно приняли их, благодаря Бога, не лишившего их столь драгоценного сокровища. Взяв благоговейно тело святого мученика, они погребли его с честию, славя Господа нашего Иисуса Христа, со Отцом и Святым Духом славимого во веки. Аминь.
Память преподобного Дулы Страстотерпца
Блаженный раб Божий Дула был монахом одной из киновий [ ] Египетской страны. Во взгляде его всегда светилось смирение и кротость, но по разуму он был велик и славен. Этой угодник Божий, всеми гонимый и злословимый, всегда радовался и веселился духом. Уничижавших его он считал неповинными, и молился за них Богу, — чтобы Господь не поставил им этого во грех. Возлагая всю вину на диавола, — что это он смущает братию, и с мужеством вооружаясь на него, блаженный Дула терпением, молитвой и незлобием побеждал все козни его. В таком терпении подвижник Божий пробыл двадцать лет, непоколебимо питая в сердце своем кротость и смирение.
Диавол же, не зная, чем бы, наконец, озлобить блаженного, распространил на него такую коварную ложь; причем в этом случае он напал не только на преподобного Дулу, но и на всю братию, опечалив и смутив таким образом всех безмолвников; именно — он научил одного брата, не имеющего страха Божия, проникнуть тайно в церковь и украсть там все церковные сосуды. Сделав все это, монах тот скрыл украденное и затворился в келии своей, как бы никуда перед этим не выходя.
Когда же настало время утренней службы, параекклисиарх [ ], войдя в церковь, чтобы возжечь паникадила, увидел, что украдены все церковные сосуды; он тотчас же пошел и поведал об этом авве [ ]. Потом по обычаю он ударил в било [ ], и все братия собрались в церковь на утреннее пение.
По окончании утрени авва и параекклисиарх возвестили братии, что сосуды украдены, — и все были сильно этим возмущены. Случилось же, что в то время по болезни блаженный Дула не пришел на утреннее правило; и сказали некоторые из братии:
— Никто не мог их украсть, кроме брата Дулы, который от того, должно быть, и не пришел в церковь; если бы не он совершил эту кражу, то пришел бы к полунощнице раньше всех, как это он имел обыкновение делать всегда.
И послали привести его в храм; посланные, отправившись, нашли его, хотя и больным, но все же стоящим на молитве; схватив блаженного, они силой повлекли его в церковь. Тогда святой Дула спросил их:
— Что это значит, братия, и почему вы влечете меня насильно, когда я и добровольно мог бы пойти к святым отцам?
Они же, порицая его хульными и бесчестными словами, сказали:
— Недостойный жизни богохульник, недостаточно ли тебе столько лет смущать нас, а теперь ты надругался даже и над душами нашими.
Он же сказал им на это:
— Простите меня, братия, если я согрешил перед вами.
Потом привели его к авве и ко всему собору отцов, состарившихся в постничестве, и сказали:
— Вот человек — с самого начала смущающий нас и нарушающий правила нашего общежития.
И начал каждый клеветать на него. Один говорил:
— Я видел его тайно ядущим зелень.
А другой:
— Я видел его крадущим хлеб и раздающим его вне монастыря.
Иной же так клеветал на него:
«Я видел его, тайно пьющим дорогое вино»
Также и прочие ложно наговаривали на него что-нибудь порочное.
Слыша все это, авва и находившиеся с ним отцы поверили клеветам и спрашивали неповинного Дулу, — правда ли все то, что говорят о нем, и особенно расспрашивали его о покраже, именно — где он спрятал те церковные сосуды, какие украл.
Святой же Дула, оправдываясь, сначала утверждал, что он в этом ни в чем не повинен; а потом, увидев, что ему не верят, замолчал и только произносил:
— Простите меня, отцы святые, я грешен.
Тогда авва повелел совлечь с него монашеские одежды и облечь его в мирское одеяние; и при этом сказал:
— Такие дела недостойны монашеского чина.
Когда же с блаженного Дулы совлекли иноческое одеяние, он горько зарыдал и, воззрев на небо, громко произнес:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Твоего святого имени я облекся во образ сей, но ныне по грехам моим он совлечен с меня.
После этого авва приказал заключить угодника Божия в оковы и передать его эконому; эконом же, обнажив тело его, стал сильно бить святого воловьими жилами, спрашивая его, верно ли все то, что говорят о нем относительно покражи?
Дула же, хоть и со слезами на глазах, но по невинности своей по-прежнему улыбаясь, проговорил:
— Простите, согрешил я.
Тогда эконом, видя его улыбающимся и произносящим такие слова, еще больше рассердился на него; он посадил его в темницу и ноги забил в колоды; и написал также письмо к городскому правителю, возвещая его о покраже и о брате Дуле, — и тотчас же отправил ему это письмо.
Городской правитель, прочтя письмо, немедленно послал своих грубых слуг, чтобы они привели Дулу, как вора. И воины, схватив раба Божия, посадили его на неоседланное животное и, возложив на шею его железные тяжести, повезли его с позором среди города.
Когда блаженного Дулу привели на суд, городской правитель спросил его:
— Откуда ты, как называешься и почему стал монахом; как украл церковные сосуды и куда скрыл их?
Страстотерпец же Христов на все эти вопросы правителя ничего иного не отвечал, как только:
— Согрешил, простите.
Тогда правитель, разгневавшись, приказал положить святого обнаженным на землю, а четырем своим слугам повелел нещадно бить его воловьими жилами.
В то время как блаженного Дулу долгое время без всякого сострадания так били, он, наконец, с улыбающимся лицем сказал городскому старшине:
— Бей меня, бей, — и ты сделаешь украденное серебро мое более чистым.
На это правитель сказал ему: «Безумный, я на теле твоем и на ребрах твоих сделаю тебе серебро более чистым, чем даже снег».
И он тотчас же приказал подсыпать под чрево его разожженные угли, а на раны возливать уксус, смешанный с солью.
Даже предстоящие удивлялись такому терпению блаженного и говорили ему:
— Скажи, где скрыл священные сосуды, и ты будешь освобожден.
Мученик же Христов на это ответил:
— У меня нет ни серебра, ни пропавших сосудов.
Потом правитель, освободив святого от истязаний, приказал отвести его в темницу.
На другое утро этот старейшина города послал в лавру [ ], приказывая, чтобы к нему вместе со всеми монахами пришел и их настоятель; и они на другой день, собравшись все вместе, пришли к правителю.
И сказал он им: «Многим, различным и тяжким мучениям подверг я вашего брата, которого вы обвиняете в покраже, и ничего худого не нашел в нем».
Монахи на это сказали ему: «Господин правитель, кроме покражи, этот нечестивец много и другого зла сделал, но мы до сих пор, Бога ради, терпели его, ожидая, что он отвратится от своего порока, но он впал в еще худшее».
Тогда городской правитель сказал им: «Что же мне сделать с ним?»
Монахи отвечали: «Сделай с ним, что повелевают законы»,
— Закон наш, — сказал им на это начальник города, — повелевает святотатцу отсекать руки.
Монахи на это проговорили: «Да постраждет он по закону и да получит наказание по делам своим».
Тогда правитель повелел привести страстотерпца и стал перед всеми так допрашивать его:
— Окаянный и ожесточенный человек, — начал он, — скажи нам правду относительно покражи, в которой ты обвиняешься, и ты освободишься от смерти.
На это неповинный Дула ответил:
— Хочешь ли, правитель, чтобы я сказал на себя то, чего не делал? Не хочу лгать на себя, ибо всякая ложь от диавола.
И потом продолжал:
— В том, о чем ты меня ныне допрашиваешь, я считаю себя совершенно не виновным.
Тогда правитель, видя, что блаженный не признает себя виновным, а монахи требуют, чтобы его судили по закону, приказал отсечь ему руки.
После того неповинного старца Дулу повели на место, где казнили осужденных.
В это время тот монах, который был на самом деле виновником кражи и похитителем священных сосудов, пришел в умиление и сказал сам себе: «Как бы теперь или после не найдено было все украденное мной? Да если теперь и утаится это злое дело мое, то ведь в день праведного суда Божия оно обличится; тогда что сделаю я, окаянный? Какой ответ дам об этом сугубом грехе, — что и сосуды украл, и неповинного брата подверг мукам?»
И пошел он поспешно к настоятелю лавры и сказал: «Авва, пошли поскорей в город к правителю, чтобы не усекали руки брату и чтобы он не умер от страданий, ибо священные сосуды нашлись».
И тотчас же авва послал к правителю, и страстотерпец был отпущен еще раньше совершения казни.
Когда он приведен был в лавру, явно открылась его невинность и всем стало ясно, что покража — дело другого монаха; и начали братия припадать к преподобному Дуле, умоляя его: «Прости, ибо мы согрешили перед тобой». Он же, плача, так говорил им на это: «Простите меня, отцы и братия; я великое воздаю вам благодарение, что ради маловременных страданий, какие вы мне причинили, я избавлюсь вечных мук, и что, по милосердию Божию, буду сподоблен великих благ; да и всегда, слыша ваши неправды и укоризны на себя, я радовался духом, надеясь тем избавиться великого позора за свои грехи, когда придет Господь во славе Своей и объявит советы сердечные; всего же более я ныне радуюсь тому, что пострадал неповинно: ибо я знаю, какие блага уготовал Бог претерпевающим ради Него страдания; единственная моя печаль — это о вас: да не поставится вам Господом во грех то, что вы так несправедливо поступили со мной, и я теперь молю благоутробного Бога только о том, чтобы Он подал вам прощение».
После этого преподобный Дула, прожив еще три дня, отошел ко Господу, но никто не знал об его кончине. Брат, который был поставлен будить иноков на полунощную молитву, подошел однажды к келии преподобного, но, толкнув ее, не получил ответа. Толкнув же второй и третий раз и опять не получив ответа, он пошел и призвал другого брата; принеся с собой свечу, они открыли дверь и, войдя в келию, нашли преподобного стоящим на коленях: он как будто творил поклоны, но душой отошел уже к Богу, ибо в молитве и коленопреклонении предал дух свой Господу.
Не осмеливаясь прикоснуться к нему, эти два брата оставили его так стоящим и, отправившись, возвестили отцу лавры, что брат Дула преставился. По окончании утреннего пения пришел сам настоятель и, увидев блаженного мертвым, приказал опрятать тело его и для погребения принести к церкви.
Когда честное тело его было приготовлено к погребению и принесено к церкви, ударили в било, — дабы все иноки знали о кончине их брата, и собрались все и прикасались к честному телу святого, как к мученическому. Настоятель в это время послал в соседнюю лавру, чтобы авва и того монастыря пришел с своею братиею, и все бы со славой погребли неповинно пострадавшего брата.
Иноки, теснясь к умершему, мешали и толкали друг друга; поэтому настоятель монастыря вскоре велел внести тело блаженного во храм и запереть двери его, ожидая, пока не придет вместе со своими иноками авва другого монастыря и таким образом соберутся монахи обеих лавр.
Около девятого часа, когда авва соседнего монастыря уже пришел со своими иноками и таким образом все собрались, — приказали отпереть храм и поставить тело среди собора, чтоб все видели его и чтоб можно было предать тело честному погребению с подобающими песнями. Но когда подошли к телу, то не нашли его: остались одни только одежды и сандалии [ ], — и все очень удивились и исполнились ужаса. Потом настоятели обеих лавр сказали братии: «Видите ли, братия, что могут сделать долготерпеливое страдание, кротость, незлобие и смирение; вот ныне брат наш не только душой, но и телом отошел от нас, будучи невидимо, ангельскими руками перенесен в иное место, ибо мы оказались недостойными прикасаться к его святому телу, и сей чести он сподобился от Господа ради долготерпеливого страдания своего, какое он переносил с кротостью и незлобием, во смирении сердца; мы считали его грешником и недостойным жить на земле, он же оказался святым и достойным небесной жизни с ангелами; и теперь мы посрамлены, он же прославился, мы ныне уничижены, а он венчается Христом Господом. Итак, постараемся научиться терпению и смирению, кротости и незлобию, имея перед собой образ сего долготерпеливого страдальца».
Когда настоятели обеих лавр говорили это, все иноки горько плакали и здесь же постановили ежегодно совершать память святому и преподобному страстотерпцу Дуле, — на пользу душам своим во славу же Христа Бога нашего, со Отцом и Святым Духом славимого, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Страдание святых мучеников Вита, Модеста и Крискентии
В царствование императора Диоклитиана [ ] при игемоне Валериане, преследовавшем христиан, в Сицилии проживал двенадцатилетний отрок, по имени Вит, сын знатного и богатого гражданина Гиласа. Этот Гилас придерживался еллинского нечестия; сын же его, блаженный Вит, будучи просвещен свыше чудодейственной благодатью Духа Святого, в отроческих годах своих познал единого истинного Бога, сотворившего небо и землю; уверовав в Него, он постоянно, днем и ночью, молился Ему, облекшись во власяницу. Юный отрок сподобился услышать божественный глас, изрекший свыше: «Твоя молитва услышана! Я явлю на тебе милость Мою!»
После того чудесного гласа отроку была дарована от Бога сила творить чудеса. И исцелял он недуги людские, увещевал неверных познать истинного Бога и научал всех пути правому. Ибо всемогущий Бог восхотел совершить Себе хвалу устами и делами сего отрока для посрамления идолопоклоннического нечестия. Господь даровал Виту необычайное разумение и дар чудотворения, дабы еще в отроческих летах блаженный был мужем, сильным в слове и деле, и дабы через это прославился Бог, дивный во святых Своих.
Когда игемон Валериан, вследствие наговоров и клевет многих язычников, узнал об этом святом отроке, то, призвав отца Вита к себе, сказал ему: «Что это? Я слышу, что сын твой поклоняется Тому Самому Богу, Которого почитают христиане? Но если желаешь видеть его здравым и невредимым, то потрудись отвратить его от этого заблуждения».
Гилас, возвратившись домой, начал увещевать сына своего, — не оставлять древнего еллинского служения, совершавшегося его богам. Блаженный же отрок Вит отвечал отцу: «Я не знаю никакого другого бога, кроме единого, сущего от века, Дух Коего носился над водами и отделил свет от тьмы (Быт.1:2–4). Я служу Тому Богу, Который сотворил небо и землю; Он есть — святой Господь Иисус Христос, Царь ангелов. Сего Бога я исповедую и буду исповедовать во все дни жизни своей».
Отец Вита весьма разгневался на эти слова сына своего и приказал бить отрока прутьями, при этом он говорил:
— Кто тебя научил говорить так? Разве тебе не известно, что если об этом узнает игемон, то ты погибнешь?
Отрок же, принимая побои, отвечал:
— Научил меня этому Христос, я — раб Его, гнева же игемона я нисколько не боюсь.
Тогда Гилас, призвав воспитателя своего сына по имени Модест, сказал ему:
— Смотри, чтобы отрок никогда не упоминал в речах своих о Христе.
Но святой Вит пренебрег приказание отца и постоянно как в своем сердце, так и на устах своих носил имя Христово, и был утешен от Христа Господа ангельским явлением; ибо в видении ему явился ангел Господень, сказавший: