Страница:
Каменев (Розенфельд) Лев Борисович родился в 1883 г. Его родители жили тогда в Москве, и отец Каменева служил машинистом на Московско-Курской железной дороге. Окончив Технологический институт в Петербурге, отец Каменева стал работать главным инженером небольшого завода в Виленской губернии. Позднее он получил назначение на Закавказские железные дороги. В Тифлисе, будучи учеником старших классов гимназии, Л. Б. Каменев стал принимать участие в марксистских кружках. В 1901 г. он поступил в Московский университет на юридический факультет. За участие в студенческих стачках и демонстрациях был арестован, исключен из университета и отправлен к родителям в Тифлис. Вскоре он уезжает в Париж, где встречается с Лениным и надолго попадает под его влияние. После II съезда РСДРП Каменев примкнул к большевикам. Вернувшись в Тифлис, он вошел в состав союзного Кавказского комитета, в который входил и Сталин. От Кавказского комитета Каменев (под псевдонимом Градов) принял участие в работе V съезда РСДРП. После съезда по поручению партии он объехал многие города России. Во время революции 1905 – 1907 гг. Каменев большую часть времени проводит в Петербурге, работая под непосредственным руководством Ленина. Он много пишет, сотрудничая почти во всех легальных и нелегальных социал-демократических изданиях. После поражения первой русской революции Каменев эмигрировал и в течение нескольких лет вел активную работу в группе большевиков, составлявшей тогда ближайшее окружение Ленина. В 1914 г. по поручению партии Каменев возвращается в Петербург для руководства «Правдой» и работой думской фракции большевиков. Через несколько месяцев после начала Первой мировой войны он был арестован и через год предстал вместе с депутатами думы – большевиками перед Петербургской судебной палатой. По условиям военного времени арестованным большевикам грозила смертная казнь. На суде Каменев вел себя малодушно и заявил о своем несогласии с ленинскими лозунгами насчет «поражения своего империалистического правительства», что вызвало резкое осуждение большевиков. Он был приговорен к ссылке в Сибирь.
О различии между позициями Каменева и Ленина в марте-апреле 1917 г. мы уже говорили выше. Нельзя не отметить, однако, что именно Каменев председательствовал на Апрельской конференции большевиков и по предложению Ленина был избран на этой же конференции в ЦК. Защищая кандидатуру Каменева, Ленин сказал, что споры с ним позволяют партии лучше уяснять те ошибочные мнения, которые имеются среди части большевиков, и таким образом выработать более убедительные доводы для сплочения партии и рабочего класса вокруг правильных лозунгов. Правда, в октябре 1917 г. именно Ленин требовал исключения Каменева и Зиновьева из партии. Однако это были решающие дни революции, и речь шла уже не о теоретических разногласиях, а о поведении двух членов ЦК, которое создавало угрозу всему делу большевистской партии. Признав свои ошибки, Каменев остался в партии. Более того, именно он был избран по предложению Ленина председателем II съезда Советов, утвердившего первые декреты Советской власти. На короткое время Каменев избирается председателем ЦИК, именно он был первым формальным главой Советского государства. Но из-за разногласий с ЦК партии Каменев был отозван с этого поста и заменен Я. М. Свердловым.
В 1918 г. мы видим Каменева на посту председателя Моссовета. Несколько раз он выезжает на фронты Гражданской войны, чаще всего для улаживания разного рода конфликтов. Ленин весьма положительно оценивал деятельность Каменева в послеоктябрьский период. В своем последнем публичном выступлении в 1922 г. он назвал Каменева «отличной лошадкой», которая одновременно везла два «воза» – работу в Моссовете и в Совнаркоме, где по рекомендации Ленина Каменев был назначен в 1922 г. одним из заместителей Председателя СНК. Как пишет в своих неопубликованных воспоминаниях М. П. Якубович, Каменев «был, несомненно, человеком высокоталантливым, широко и разносторонне образованным, преданным идее социалистической революции, способным быстро ориентироваться в сложной политической обстановке. Обладал он также незаурядным литературным талантом. Владимир Ильич все это хорошо видел. Поэтому он так и ценил Каменева. Поэтому он, в частности, поручал ему неоднократно председательствовать на партийных съездах и конференциях. Каменев был великим мастером формулировки – никто так ясно и отчетливо не умел сформулировать выводы из происходящей дискуссии, так объективно их зафиксировать, как он…».
О доверии Ленина к Каменеву как к теоретику свидетельствует тот факт, что в июле 1917 г., скрываясь в подполье, Ленин просил именно Каменева в случае, «если меня укокошат», издать его тетради о государстве, то есть книгу «Государство и революция»[150]. Каменев руководил первым изданием Собрания сочинений Ленина. Во время болезни именно Каменеву Ленин передал свой личный архив, из которого позднее возник Институт В. И. Ленина. В 1923 – 1924 гг. Каменев председательствовал на заседаниях не только Совнаркома, но и Политбюро. Но Каменев не был честолюбив, он был уступчив и мягок. Он заметно превосходил и Сталина, и Зиновьева как теоретик, но уступал им как политик и администратор. Это и определило руководящую роль Зиновьева в его блоке с Каменевым.
БОРЬБА С «НОВОЙ» ОППОЗИЦИЕЙ
Смерть Ленина и последовавший вскоре XIII съезд РКП(б) внесли некоторые, казалось бы, не слишком значительные изменения в расстановку главных фигур в руководстве страной и партией. В первую очередь нужно было решить вопрос о назначении нового Председателя Совнаркома СССР. Имелось всего две кандидатуры – Л. Б. Каменев и А. И. Рыков. Каменев не домогался этого поста, хотя именно он в большинстве случаев председательствовал на заседаниях Совнаркома во время болезни Ленина. Без каких-либо споров на Политбюро была утверждена кандидатура А. И. Рыкова. При этом в качестве одного из доводов против Каменева было названо его еврейское происхождение. «Мы должны учитывать, – заявит при обсуждении этого вопроса Сталин, – мужицкий характер России». Каменев был назначен председателем Совета труда и обороны (СТО), это был созданный еще в годы Гражданской войны подсобный орган Совнаркома СССР (а ранее РСФСР), в задачи которого входило согласование работы всех ведомств страны в области обороны и хозяйственного строительства. На заседаниях СТО присутствовали лишь некоторые народные комиссары, а также представители ВЦСПС и ЦСУ, то есть профсоюзов и статистического управления.
Сталин, как уже говорилось, остался и после XIII съезда партии генеральным секретарем ЦК РКП(б). За два года пребывания на этом посту его власть и влияние заметно усилились. Он уже не был «незаметной» фигурой, и его тяжелую руку почувствовали многие партийные руководители. Он немало потрудился над созданием партийного аппарата, и это был во все большей степени «его» аппарат. К тому же борьба с троцкистской оппозицией привела не только к решающему ослаблению политического авторитета Троцкого. Она ослабила и политический авторитет Зиновьева и Каменева, против которых главным образом направлял свои удары Троцкий.
В Политбюро на освободившееся после смерти Ленина место был избран Н. И. Бухарин. Полноправными членами Политбюро были в конце 1924 г. семь человек: Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский и Троцкий. По основным вопросам внешней и внутренней политики Рыков, Томский и Бухарин поддерживали Сталина, и это создавало для последнего возможность выйти из-под опеки Зиновьева и Каменева.
Сразу же после XIII съезда партии Сталин начал оттеснять Зиновьева и Каменева от их руководящего положения в «тройке». Недавней дружбе наступал конец. Уже через несколько недель после съезда партии в «Правде» был опубликован доклад Сталина «Об итогах XIII съезда РКП(б)», прочитанный им на курсах секретарей укомов партии при ЦК. В этом докладе Сталин обвинил Каменева в его «обычной беззаботности насчет вопросов теории, насчет точных теоретических определений»[151]. Поводом к этому обвинению послужило искажение в докладе Каменева ленинской цитаты о превращении «России нэповской в Россию социалистическую». Вместо слова «нэповской» в «Правде» было напечатано «нэпмановской». Сталин пустился в рассуждения о том, что никакой «нэпмановской» России у нас нет и быть не может. Допущенная ошибка была результатом невнимательности стенографиста и корректора, о чем через несколько дней сообщила «Правда».
В том же докладе Сталина содержались нападки и на Зиновьева, хотя его фамилия не упоминалась. «Нередко говорят, – заявлял Сталин, – что у нас “диктатура партии”… Мне помнится, что в одной из резолюций нашего съезда, кажется, даже в резолюции XII съезда, было пущено такое выражение, конечно, по недосмотру. Видимо, кое-кто из товарищей полагает, что у нас диктатура партии, а не рабочего класса. Но это же чепуха, товарищи»[152]. Разумеется, Сталин хорошо знал, что положение о диктатуре партии выдвинул и пытался обосновать в своем политическом докладе на XII съезде РКП(б) Зиновьев. И в единогласно принятую резолюцию съезда это выражение попало отнюдь не по недосмотру. Зиновьев и Каменев очень болезненно реагировали на выпад Сталина. По их требованию в ЦК собралось совещание руководящего ядра партии, на котором присутствовали 25 членов ЦК и все члены Политбюро. Большинством голосов рассуждения Сталина о «диктатуре партии» были отвергнуты и одновременно была одобрена статья Зиновьева, которую «Правда» опубликовала как редакционную[153]. Сталин демонстративно подал в отставку, но она не была принята. В решении совещания говорилось, что все высшие руководители партии должны согласовывать друг с другом свои действия и выступления.
Осенью 1924 г. Сталин провел осторожные перемещения в аппарате, ослабившие блок Зиновьева – Каменева. Их сторонник И. А. Зеленский был направлен секретарем Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б). Перед этим он несколько лет возглавлял Московскую партийную организацию, а с 1924 г. входил также в Оргбюро и Секретариат ЦК. Его место в Москве занял Н. А. Угланов, вовсе не склонный безоговорочно поддерживать Каменева и Зиновьева. Секретарями ЦК после XIII съезда РКП(б) были избраны Молотов, Каганович и Андреев, то есть люди, которые безоговорочно принимали руководство Сталина.
Более серьезная борьба развернулась в ЦК по поводу судьбы Троцкого, уже потерпевшего политическое поражение. Зиновьев и Каменев требовали исключения Троцкого и его ближайших сподвижников из партии. Но здесь Сталин выступил против своих недавних союзников, и большинство ЦК согласилось с доводами Сталина. Троцкий не только не был исключен из партии, но остался членом ЦК и Политбюро. Предвидя скорое столкновение с Зиновьевым и Каменевым, Сталин хотел нейтрализовать и Троцкого, и троцкистов.
«Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым, – говорил позднее Сталин, – потому что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, – что же у нас останется в партии?»[154]
Такая позиция импонировала большей части работников партийного аппарата.
Зиновьев и Каменев попытались оказать давление на Политбюро через руководство комсомола, где большинство составляли их сторонники. Неожиданно ЦК РЛКСМ принял решение с требованием исключить Троцкого из Политбюро. Ответ Политбюро был очень быстрым – 15 членов ЦК РЛКСМ были выведены из его состава. Все это означало распад «тройки». Разногласия в Политбюро касались главным образом второстепенных вопросов. Постепенно стали вырисовываться, однако, и многие принципиальные расхождения. Как раз в 1924 – 1925 гг. стал осуществляться важный поворот в политике партии в деревне, основная суть которого сводилась к ликвидации пережитков «военного коммунизма» и к развитию сельскохозяйственного производства в рамках более последовательного проведения новой экономической политики. В деревне был легализован наем батраков и облегчена аренда земли. Были отменены многие административные ограничения кулацкого хозяйства. Кроме того, был снижен сельскохозяйственный налог и уменьшены цены на промышленные товары. Основная цель этих мероприятий состояла в оживлении хозяйственной деятельности середняка – центральной фигуры в деревне. Однако от проведения в жизнь принятых решений выигрывала и зажиточная часть деревни. Выигрывала и вся страна в целом, ибо речь шла об увеличении производства продовольствия и сырья для легкой промышленности. Валовая продукция сельского хозяйства превысила уровень 1913 г. и продолжала увеличиваться[155].
В целом новые решения ЦК по проблемам деревни были правильными, и они вполне укладывались в рамки нэпа. Можно было бы лишь говорить о преждевременности некоторых решений. Так, например, снижение цен на промышленные товары в условиях сохранения товарного голода и сокращение сельскохозяйственного налога привели к увеличению денежной массы в деревне, то есть к росту неудовлетворенного спроса.
Основная роль в теоретическом оформлении нового курса сельскохозяйственной политики принадлежала Н. И. Бухарину, которому почти во всем вторил и А. И. Рыков. При этом они нередко формулировали свои предложения с последовательностью и откровенностью, которая шокировала многих ортодоксальных большевиков, привыкших к тому, что понятия «кулак», «торговец», «богатый крестьянин» являются синонимами понятия «враг пролетариата». Так, например, Рыков в своем докладе на XIV партийной конференции призывал вообще отказаться от каких бы то ни было административных форм давления на кулаков и на частный капитал в городе. Рыков считал, что к кулаку можно и нужно относиться так же, как и к середняку, то есть не притеснять его административными мерами, не «давить на него». Это не означало, конечно, отказа от многих мер экономического контроля и давления (например, через систему налогов). Более подробно развивал эту же точку зрения Бухарин. Критикуя на той же конференции идею обострения классовой борьбы в деревне, Бухарин выдвинул свою идею мирного развития в деревне.
«Какие будут элементы в деревне? – спрашивал Бухарин. – Бедняцкая кооперация – колхозы. Середняцкая кооперация в области сбыта, закупок, кредита и т. д. Будет местами и кулацкая кооперация, которая, вероятно, будет иметь свою опору в кредитных товариществах. Вся эта лестница будет врастать в систему наших банков, наших кредитных институтов и вместе с тем в систему наших хозяйственных учреждений вообще. Что же у нас в общем получится? В общем у нас получится то, что если кулак будет врастать в общую систему, это будет элемент государственного капитализма; если бедняк и середняк – это будет та самая социалистическая кооперация, о которой говорил Владимир Ильич. Будет многоцветная картина»[156].
Через несколько месяцев эти идеи Бухарин развил в своей программной работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз».
И хотя Бухарин говорил о необходимости всемерно содействовать развитию производственной кооперации, то есть колхозов, он не считал возможным быстрое развитие колхозов из-за привязанности крестьян к своей частной собственности. Сначала нужно до предела развивать все возможности мелкого крестьянского землевладения, а затем все легче будет переводить крестьян и на рельсы производственного кооперирования, разумеется, при материальной поддержке государства. В условиях 1925 г. колхоз, по мнению Бухарина, еще не мог быть «столбовой дорогой» к социализму.
К этому времени относится и лозунг Бухарина «Обогащайтесь!», который вызвал так много ожесточенных дискуссий. Выступая на собрании партийного актива Москвы еще до XIV партийной конференции, Бухарин сказал:
«Наша политика по отношению к деревне должна развиваться в таком направлении, чтобы раздвигались и уничтожались многие ограничения, тормозящие рост зажиточного и кулацкого хозяйства. Крестьянам, всем крестьянам надо сказать: обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут»[157].
Очень скоро Бухарин отказался от этой формулировки, но подчеркнул, что это была «неправильная формулировка, ошибочная формулировка… совершенно правильного положения…» Дело в том, что мы «не препятствуем накоплению кулака и не стремимся организовать бедноту для повторной экспроприации кулака»[158].
И действительно, взгляды и высказывания Бухарина и Рыкова не противоречили ни основным положениям научного социализма, ни взглядам и высказываниям Ленина. Строительство социализма в нашей стране только начиналось, причем оно проводилось в отсталой стране, в условиях мелкотоварного производства. Никаких готовых решений и рецептов не существовало, и потому необходимы были не догмы, а дискуссии и поиски в различных направлениях. Направление, представленное Бухариным и Рыковым, было одним из наиболее перспективных. Разве Ленин не говорил в 1921 – 1922 и в 1918 гг., что Россия страдает не столько от развития капитализма, сколько от его недостаточного развития? Разве Ленин не выступал за поощрение различных форм государственного капитализма, который может в условиях России долгие годы развиваться, не вступая в конфликт с развитием социализма? Ни Бухарин, ни Рыков не предполагали, конечно, что кулаки станут сторонниками социалистического строительства. Но они не считали опасным развитие кулацких хозяйств по линии государственного капитализма. Ибо нужно было не только заботиться о сохранении чистоты каких-то догматических положений, но и об обеспечении всей страны продовольствием, а также о поступлении в бюджет части накоплений богатых слоев крестьянства.
Но Ленин, как известно, не успел придать своим взглядам на возможные пути развития социализма завершенную форму. Его высказывания нередко противоречили одно другому. В период, когда наша партия переходила на рельсы «военного коммунизма», когда создавалась система продразверстки, продотрядов и комбедов (летом 1918 г.), а также в период острого кризиса «военного коммунизма» (летом и осенью 1920 г.) Ленин высказал немало таких положений, с которыми очень плохо согласовывались идеи Бухарина и Рыкова. Этим и воспользовались Зиновьев и Каменев, подвергая атаке экономическую платформу Бухарина и Рыкова, которая пользовалась тогда поддержкой большинства в Политбюро. И та и другая сторона опиралась при этом на высказывания Ленина. Ленин говорил, например, что нэп является политикой «стратегического отступления пролетарского государства», и Зиновьев напоминал и комментировал эти слова. Но Ленин также говорил о том, что нэп вводится всерьез и надолго и является специфической формой развития социализма. На эти слова Ленина ссылался и их комментировал Бухарин. Сталин в основном поддерживал Бухарина, хотя и не солидаризировался с ним полностью. Но Сталин решительно возражал Зиновьеву и Каменеву, которые еще недавно выдавали себя за защитников крестьянства, а теперь обвиняли большинство в ЦК в «кулацком уклоне», требовали не ослабления, а усиления административного нажима на кулака и значительного увеличения налогового обложения кулачества. Каменев предлагал увеличить налоговое обложение зажиточных слоев в деревне на 100 – 200 млн. руб. в год, а также произвести единовременное изъятие 1 млрд. руб. из деревни на нужды индустриализации. Зиновьев и Каменев явно преувеличивали удельный вес и влияние кулачества в послереволюционной деревне. К середине 20-х гг. кулацкие хозяйства составляли всего 4 – 5% общего числа крестьянских хозяйств против 20% в 1917 г. Поэтому беспокойство оппозиции насчет кулацкой опасности было явно преувеличено. Страна нуждалась в товарном хлебе, и потому предложение Каменева о частичном возрождении политики «военного коммунизма» было не только неправильным, но и опасным. Для характеристики разногласий, возникших в партии по крестьянскому вопросу, поучительно сравнить взгляды Бухарина и его оппонентов. Еще перед XIV партийной конференцией Бухарин утверждал, что Советская власть ни через 15, ни через 20 лет не экспроприирует кулаков и буржуазные верхи города, а будет конкурировать с ними экономически. Выступая на XIV партийной конференции, Ю. Ларин оспаривал утверждения Бухарина.
«Мы открыто признаем, – говорил он, – что у нас есть в деревне эксплуататоры и могут пока существовать потому, что нам выгоднее, чтобы существовали открыто, а не замаскированно, – на этом мы сорганизуем бедноту, подымем хозяйство, легче ограничим кабальные моменты. А затем, лет через 15 – 20, мы конфискуем, экспроприируем крупные частные хозяйства, когда придет для этого время. И действительно, через 15 – 20 лет мы конфискуем, если добром не отдадут, потому что – что же нам тогда еще останется делать?»[159] Из этих слов видно, сколь неточно не только Бухарин, но и его оппоненты предсказали судьбу кулачества в нашей стране.
Ряд нечетких положений содержался в претенциозной статье Г. Зиновьева «Философия эпохи» и в книге «Ленинизм», которая вышла в свет еще до XIV съезда ВКП(б). В них речь шла об общей оценке нэпа, определении понятия «государственный капитализм» и основных советских промышленных предприятий как го су дарст венно-капиталистических. Эти ошибочные, по мнению Бухарина, положения были подвергнуты критике в печати Бухариным, Рыковым и их сторонниками.
Надо полагать, что Сталин с удовлетворением наблюдал за развитием полемики, сохраняя себе определенную свободу действий. Он четко отмежевался от бухаринского призыва «Обогащайтесь!» и заставил Бухарина признать свою ошибку. По настоянию Сталина ЦК партии не разрешил публикацию статьи Н. К. Крупской с критикой бухаринского лозунга. Решительно отверг Сталин и утверждения Зиновьева о наличии в руководстве партии «кулацкого уклона». Не углубляясь в экономические дискуссии, Сталин в борьбе против зиновьевской оппозиции выступил в первую очередь как защитник тезиса о возможности построения социализма в отдельной стране.
Мы уже говорили выше о позиции Сталина в этом вопросе. Взгляды Зиновьева и Каменева здесь в большей мере были близки взглядам Троцкого, хотя они и высказывали их со многими оговорками и более осторожно. Тем не менее на одном из заседаний Политбюро они подвергли критике Сталина, обвинив его в недооценке мировой революции и в национальной ограниченности. Но большинство в Политбюро не поддержало Зиновьева и Каменева. Однако они продолжали защищать свою точку зрения главным образом в ленинградской печати. Партийный аппарат Ленинграда и северных областей почти полностью был подобран Зиновьевым из числа своих сторонников, и ленинградская печать весьма активно поддерживала его. Все попытки Сталина внедрить в партийный аппарат Ленинграда своих сторонников были безрезультатны. Это обстоятельство привело к необычному ранее в партийной жизни явлению – к открытой полемике между Московским и Ленинградским комитетами партии. Так, например, еще перед XIV съездом, явно не без инспирации Сталина, Московский комитет опубликовал «Открытое письмо» своим ленинградским коллегам, в котором, в частности, говорилось:
«Не так давно тт. Каменев и Зиновьев защищали в Политбюро ту точку зрения, будто бы мы не сможем справиться с внутренними трудностями из-за нашей экономической отсталости, если только нас не спасет международная революция. Мы же вместе с большинством ЦК думаем, что можем строить социализм, строим и построим его, несмотря на нашу техническую отсталость и вопреки ей. Мы думаем, что это строительство будет идти, конечно, гораздо медленнее, чем в условиях мировой победы. Но тем не менее мы идем и будем идти вперед. Мы точно полагаем, что точка зрения тт. Каменева и Зиновьева выражает неверие во внутренние силы нашего рабочего класса и идущих за ним крестьянских масс. Мы полагаем, что она есть отход от ленинских позиций»[160].
До сих пор перед съездом партии обычно объявлялась общая партийная дискуссия. Но по решению Политбюро и вопреки возражениям Каменева и Зиновьева перед XIV съездом партии общесоюзной дискуссии не проводилось. Открытая критика некоторых аспектов деятельности ЦК и персонально Бухарина была высказана лишь на ленинградской партийной конференции, избравшей делегатов на съезд партии. XIV съезд ВКП(б) состоялся в конце декабря 1925 г. Перед съездом Сталин предложил Зиновьеву компромисс, но на условиях, при которых ленинградская партийная организация должна была перейти из-под личного контроля Зиновьева под контроль ЦК. Зиновьев отказался. Вместе с тем он пытался получить гарантии того, что после съезда к членам «новой» оппозиции в случае прекращения ими открытой оппозиционной деятельности не будет применено никаких репрессивных мер. Сталин отказался дать подобные гарантии. Он провоцировал таким образом «новую» оппозицию выступить со своей платформой непосредственно на съезде партии, не имея при этом никаких шансов на успех. Зиновьев был достаточно опытным аппаратчиком, чтобы понимать это. Тем не менее он потребовал для себя права выступить на съезде с содокладом от меньшинства. Это требование было удовлетворено.
Сталин, как уже говорилось, остался и после XIII съезда партии генеральным секретарем ЦК РКП(б). За два года пребывания на этом посту его власть и влияние заметно усилились. Он уже не был «незаметной» фигурой, и его тяжелую руку почувствовали многие партийные руководители. Он немало потрудился над созданием партийного аппарата, и это был во все большей степени «его» аппарат. К тому же борьба с троцкистской оппозицией привела не только к решающему ослаблению политического авторитета Троцкого. Она ослабила и политический авторитет Зиновьева и Каменева, против которых главным образом направлял свои удары Троцкий.
В Политбюро на освободившееся после смерти Ленина место был избран Н. И. Бухарин. Полноправными членами Политбюро были в конце 1924 г. семь человек: Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский и Троцкий. По основным вопросам внешней и внутренней политики Рыков, Томский и Бухарин поддерживали Сталина, и это создавало для последнего возможность выйти из-под опеки Зиновьева и Каменева.
Сразу же после XIII съезда партии Сталин начал оттеснять Зиновьева и Каменева от их руководящего положения в «тройке». Недавней дружбе наступал конец. Уже через несколько недель после съезда партии в «Правде» был опубликован доклад Сталина «Об итогах XIII съезда РКП(б)», прочитанный им на курсах секретарей укомов партии при ЦК. В этом докладе Сталин обвинил Каменева в его «обычной беззаботности насчет вопросов теории, насчет точных теоретических определений»[151]. Поводом к этому обвинению послужило искажение в докладе Каменева ленинской цитаты о превращении «России нэповской в Россию социалистическую». Вместо слова «нэповской» в «Правде» было напечатано «нэпмановской». Сталин пустился в рассуждения о том, что никакой «нэпмановской» России у нас нет и быть не может. Допущенная ошибка была результатом невнимательности стенографиста и корректора, о чем через несколько дней сообщила «Правда».
В том же докладе Сталина содержались нападки и на Зиновьева, хотя его фамилия не упоминалась. «Нередко говорят, – заявлял Сталин, – что у нас “диктатура партии”… Мне помнится, что в одной из резолюций нашего съезда, кажется, даже в резолюции XII съезда, было пущено такое выражение, конечно, по недосмотру. Видимо, кое-кто из товарищей полагает, что у нас диктатура партии, а не рабочего класса. Но это же чепуха, товарищи»[152]. Разумеется, Сталин хорошо знал, что положение о диктатуре партии выдвинул и пытался обосновать в своем политическом докладе на XII съезде РКП(б) Зиновьев. И в единогласно принятую резолюцию съезда это выражение попало отнюдь не по недосмотру. Зиновьев и Каменев очень болезненно реагировали на выпад Сталина. По их требованию в ЦК собралось совещание руководящего ядра партии, на котором присутствовали 25 членов ЦК и все члены Политбюро. Большинством голосов рассуждения Сталина о «диктатуре партии» были отвергнуты и одновременно была одобрена статья Зиновьева, которую «Правда» опубликовала как редакционную[153]. Сталин демонстративно подал в отставку, но она не была принята. В решении совещания говорилось, что все высшие руководители партии должны согласовывать друг с другом свои действия и выступления.
Осенью 1924 г. Сталин провел осторожные перемещения в аппарате, ослабившие блок Зиновьева – Каменева. Их сторонник И. А. Зеленский был направлен секретарем Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б). Перед этим он несколько лет возглавлял Московскую партийную организацию, а с 1924 г. входил также в Оргбюро и Секретариат ЦК. Его место в Москве занял Н. А. Угланов, вовсе не склонный безоговорочно поддерживать Каменева и Зиновьева. Секретарями ЦК после XIII съезда РКП(б) были избраны Молотов, Каганович и Андреев, то есть люди, которые безоговорочно принимали руководство Сталина.
Более серьезная борьба развернулась в ЦК по поводу судьбы Троцкого, уже потерпевшего политическое поражение. Зиновьев и Каменев требовали исключения Троцкого и его ближайших сподвижников из партии. Но здесь Сталин выступил против своих недавних союзников, и большинство ЦК согласилось с доводами Сталина. Троцкий не только не был исключен из партии, но остался членом ЦК и Политбюро. Предвидя скорое столкновение с Зиновьевым и Каменевым, Сталин хотел нейтрализовать и Троцкого, и троцкистов.
«Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым, – говорил позднее Сталин, – потому что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, – что же у нас останется в партии?»[154]
Такая позиция импонировала большей части работников партийного аппарата.
Зиновьев и Каменев попытались оказать давление на Политбюро через руководство комсомола, где большинство составляли их сторонники. Неожиданно ЦК РЛКСМ принял решение с требованием исключить Троцкого из Политбюро. Ответ Политбюро был очень быстрым – 15 членов ЦК РЛКСМ были выведены из его состава. Все это означало распад «тройки». Разногласия в Политбюро касались главным образом второстепенных вопросов. Постепенно стали вырисовываться, однако, и многие принципиальные расхождения. Как раз в 1924 – 1925 гг. стал осуществляться важный поворот в политике партии в деревне, основная суть которого сводилась к ликвидации пережитков «военного коммунизма» и к развитию сельскохозяйственного производства в рамках более последовательного проведения новой экономической политики. В деревне был легализован наем батраков и облегчена аренда земли. Были отменены многие административные ограничения кулацкого хозяйства. Кроме того, был снижен сельскохозяйственный налог и уменьшены цены на промышленные товары. Основная цель этих мероприятий состояла в оживлении хозяйственной деятельности середняка – центральной фигуры в деревне. Однако от проведения в жизнь принятых решений выигрывала и зажиточная часть деревни. Выигрывала и вся страна в целом, ибо речь шла об увеличении производства продовольствия и сырья для легкой промышленности. Валовая продукция сельского хозяйства превысила уровень 1913 г. и продолжала увеличиваться[155].
В целом новые решения ЦК по проблемам деревни были правильными, и они вполне укладывались в рамки нэпа. Можно было бы лишь говорить о преждевременности некоторых решений. Так, например, снижение цен на промышленные товары в условиях сохранения товарного голода и сокращение сельскохозяйственного налога привели к увеличению денежной массы в деревне, то есть к росту неудовлетворенного спроса.
Основная роль в теоретическом оформлении нового курса сельскохозяйственной политики принадлежала Н. И. Бухарину, которому почти во всем вторил и А. И. Рыков. При этом они нередко формулировали свои предложения с последовательностью и откровенностью, которая шокировала многих ортодоксальных большевиков, привыкших к тому, что понятия «кулак», «торговец», «богатый крестьянин» являются синонимами понятия «враг пролетариата». Так, например, Рыков в своем докладе на XIV партийной конференции призывал вообще отказаться от каких бы то ни было административных форм давления на кулаков и на частный капитал в городе. Рыков считал, что к кулаку можно и нужно относиться так же, как и к середняку, то есть не притеснять его административными мерами, не «давить на него». Это не означало, конечно, отказа от многих мер экономического контроля и давления (например, через систему налогов). Более подробно развивал эту же точку зрения Бухарин. Критикуя на той же конференции идею обострения классовой борьбы в деревне, Бухарин выдвинул свою идею мирного развития в деревне.
«Какие будут элементы в деревне? – спрашивал Бухарин. – Бедняцкая кооперация – колхозы. Середняцкая кооперация в области сбыта, закупок, кредита и т. д. Будет местами и кулацкая кооперация, которая, вероятно, будет иметь свою опору в кредитных товариществах. Вся эта лестница будет врастать в систему наших банков, наших кредитных институтов и вместе с тем в систему наших хозяйственных учреждений вообще. Что же у нас в общем получится? В общем у нас получится то, что если кулак будет врастать в общую систему, это будет элемент государственного капитализма; если бедняк и середняк – это будет та самая социалистическая кооперация, о которой говорил Владимир Ильич. Будет многоцветная картина»[156].
Через несколько месяцев эти идеи Бухарин развил в своей программной работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз».
И хотя Бухарин говорил о необходимости всемерно содействовать развитию производственной кооперации, то есть колхозов, он не считал возможным быстрое развитие колхозов из-за привязанности крестьян к своей частной собственности. Сначала нужно до предела развивать все возможности мелкого крестьянского землевладения, а затем все легче будет переводить крестьян и на рельсы производственного кооперирования, разумеется, при материальной поддержке государства. В условиях 1925 г. колхоз, по мнению Бухарина, еще не мог быть «столбовой дорогой» к социализму.
К этому времени относится и лозунг Бухарина «Обогащайтесь!», который вызвал так много ожесточенных дискуссий. Выступая на собрании партийного актива Москвы еще до XIV партийной конференции, Бухарин сказал:
«Наша политика по отношению к деревне должна развиваться в таком направлении, чтобы раздвигались и уничтожались многие ограничения, тормозящие рост зажиточного и кулацкого хозяйства. Крестьянам, всем крестьянам надо сказать: обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут»[157].
Очень скоро Бухарин отказался от этой формулировки, но подчеркнул, что это была «неправильная формулировка, ошибочная формулировка… совершенно правильного положения…» Дело в том, что мы «не препятствуем накоплению кулака и не стремимся организовать бедноту для повторной экспроприации кулака»[158].
И действительно, взгляды и высказывания Бухарина и Рыкова не противоречили ни основным положениям научного социализма, ни взглядам и высказываниям Ленина. Строительство социализма в нашей стране только начиналось, причем оно проводилось в отсталой стране, в условиях мелкотоварного производства. Никаких готовых решений и рецептов не существовало, и потому необходимы были не догмы, а дискуссии и поиски в различных направлениях. Направление, представленное Бухариным и Рыковым, было одним из наиболее перспективных. Разве Ленин не говорил в 1921 – 1922 и в 1918 гг., что Россия страдает не столько от развития капитализма, сколько от его недостаточного развития? Разве Ленин не выступал за поощрение различных форм государственного капитализма, который может в условиях России долгие годы развиваться, не вступая в конфликт с развитием социализма? Ни Бухарин, ни Рыков не предполагали, конечно, что кулаки станут сторонниками социалистического строительства. Но они не считали опасным развитие кулацких хозяйств по линии государственного капитализма. Ибо нужно было не только заботиться о сохранении чистоты каких-то догматических положений, но и об обеспечении всей страны продовольствием, а также о поступлении в бюджет части накоплений богатых слоев крестьянства.
Но Ленин, как известно, не успел придать своим взглядам на возможные пути развития социализма завершенную форму. Его высказывания нередко противоречили одно другому. В период, когда наша партия переходила на рельсы «военного коммунизма», когда создавалась система продразверстки, продотрядов и комбедов (летом 1918 г.), а также в период острого кризиса «военного коммунизма» (летом и осенью 1920 г.) Ленин высказал немало таких положений, с которыми очень плохо согласовывались идеи Бухарина и Рыкова. Этим и воспользовались Зиновьев и Каменев, подвергая атаке экономическую платформу Бухарина и Рыкова, которая пользовалась тогда поддержкой большинства в Политбюро. И та и другая сторона опиралась при этом на высказывания Ленина. Ленин говорил, например, что нэп является политикой «стратегического отступления пролетарского государства», и Зиновьев напоминал и комментировал эти слова. Но Ленин также говорил о том, что нэп вводится всерьез и надолго и является специфической формой развития социализма. На эти слова Ленина ссылался и их комментировал Бухарин. Сталин в основном поддерживал Бухарина, хотя и не солидаризировался с ним полностью. Но Сталин решительно возражал Зиновьеву и Каменеву, которые еще недавно выдавали себя за защитников крестьянства, а теперь обвиняли большинство в ЦК в «кулацком уклоне», требовали не ослабления, а усиления административного нажима на кулака и значительного увеличения налогового обложения кулачества. Каменев предлагал увеличить налоговое обложение зажиточных слоев в деревне на 100 – 200 млн. руб. в год, а также произвести единовременное изъятие 1 млрд. руб. из деревни на нужды индустриализации. Зиновьев и Каменев явно преувеличивали удельный вес и влияние кулачества в послереволюционной деревне. К середине 20-х гг. кулацкие хозяйства составляли всего 4 – 5% общего числа крестьянских хозяйств против 20% в 1917 г. Поэтому беспокойство оппозиции насчет кулацкой опасности было явно преувеличено. Страна нуждалась в товарном хлебе, и потому предложение Каменева о частичном возрождении политики «военного коммунизма» было не только неправильным, но и опасным. Для характеристики разногласий, возникших в партии по крестьянскому вопросу, поучительно сравнить взгляды Бухарина и его оппонентов. Еще перед XIV партийной конференцией Бухарин утверждал, что Советская власть ни через 15, ни через 20 лет не экспроприирует кулаков и буржуазные верхи города, а будет конкурировать с ними экономически. Выступая на XIV партийной конференции, Ю. Ларин оспаривал утверждения Бухарина.
«Мы открыто признаем, – говорил он, – что у нас есть в деревне эксплуататоры и могут пока существовать потому, что нам выгоднее, чтобы существовали открыто, а не замаскированно, – на этом мы сорганизуем бедноту, подымем хозяйство, легче ограничим кабальные моменты. А затем, лет через 15 – 20, мы конфискуем, экспроприируем крупные частные хозяйства, когда придет для этого время. И действительно, через 15 – 20 лет мы конфискуем, если добром не отдадут, потому что – что же нам тогда еще останется делать?»[159] Из этих слов видно, сколь неточно не только Бухарин, но и его оппоненты предсказали судьбу кулачества в нашей стране.
Ряд нечетких положений содержался в претенциозной статье Г. Зиновьева «Философия эпохи» и в книге «Ленинизм», которая вышла в свет еще до XIV съезда ВКП(б). В них речь шла об общей оценке нэпа, определении понятия «государственный капитализм» и основных советских промышленных предприятий как го су дарст венно-капиталистических. Эти ошибочные, по мнению Бухарина, положения были подвергнуты критике в печати Бухариным, Рыковым и их сторонниками.
Надо полагать, что Сталин с удовлетворением наблюдал за развитием полемики, сохраняя себе определенную свободу действий. Он четко отмежевался от бухаринского призыва «Обогащайтесь!» и заставил Бухарина признать свою ошибку. По настоянию Сталина ЦК партии не разрешил публикацию статьи Н. К. Крупской с критикой бухаринского лозунга. Решительно отверг Сталин и утверждения Зиновьева о наличии в руководстве партии «кулацкого уклона». Не углубляясь в экономические дискуссии, Сталин в борьбе против зиновьевской оппозиции выступил в первую очередь как защитник тезиса о возможности построения социализма в отдельной стране.
Мы уже говорили выше о позиции Сталина в этом вопросе. Взгляды Зиновьева и Каменева здесь в большей мере были близки взглядам Троцкого, хотя они и высказывали их со многими оговорками и более осторожно. Тем не менее на одном из заседаний Политбюро они подвергли критике Сталина, обвинив его в недооценке мировой революции и в национальной ограниченности. Но большинство в Политбюро не поддержало Зиновьева и Каменева. Однако они продолжали защищать свою точку зрения главным образом в ленинградской печати. Партийный аппарат Ленинграда и северных областей почти полностью был подобран Зиновьевым из числа своих сторонников, и ленинградская печать весьма активно поддерживала его. Все попытки Сталина внедрить в партийный аппарат Ленинграда своих сторонников были безрезультатны. Это обстоятельство привело к необычному ранее в партийной жизни явлению – к открытой полемике между Московским и Ленинградским комитетами партии. Так, например, еще перед XIV съездом, явно не без инспирации Сталина, Московский комитет опубликовал «Открытое письмо» своим ленинградским коллегам, в котором, в частности, говорилось:
«Не так давно тт. Каменев и Зиновьев защищали в Политбюро ту точку зрения, будто бы мы не сможем справиться с внутренними трудностями из-за нашей экономической отсталости, если только нас не спасет международная революция. Мы же вместе с большинством ЦК думаем, что можем строить социализм, строим и построим его, несмотря на нашу техническую отсталость и вопреки ей. Мы думаем, что это строительство будет идти, конечно, гораздо медленнее, чем в условиях мировой победы. Но тем не менее мы идем и будем идти вперед. Мы точно полагаем, что точка зрения тт. Каменева и Зиновьева выражает неверие во внутренние силы нашего рабочего класса и идущих за ним крестьянских масс. Мы полагаем, что она есть отход от ленинских позиций»[160].
До сих пор перед съездом партии обычно объявлялась общая партийная дискуссия. Но по решению Политбюро и вопреки возражениям Каменева и Зиновьева перед XIV съездом партии общесоюзной дискуссии не проводилось. Открытая критика некоторых аспектов деятельности ЦК и персонально Бухарина была высказана лишь на ленинградской партийной конференции, избравшей делегатов на съезд партии. XIV съезд ВКП(б) состоялся в конце декабря 1925 г. Перед съездом Сталин предложил Зиновьеву компромисс, но на условиях, при которых ленинградская партийная организация должна была перейти из-под личного контроля Зиновьева под контроль ЦК. Зиновьев отказался. Вместе с тем он пытался получить гарантии того, что после съезда к членам «новой» оппозиции в случае прекращения ими открытой оппозиционной деятельности не будет применено никаких репрессивных мер. Сталин отказался дать подобные гарантии. Он провоцировал таким образом «новую» оппозицию выступить со своей платформой непосредственно на съезде партии, не имея при этом никаких шансов на успех. Зиновьев был достаточно опытным аппаратчиком, чтобы понимать это. Тем не менее он потребовал для себя права выступить на съезде с содокладом от меньшинства. Это требование было удовлетворено.