К третьей категории относились менее мощные кулацкие хозяйства. Этих кулаков было предложено оставлять в пределах данного района, но переселять их за пределы коллективизированных селений с отводом им новых участков земли вне колхозных полей. На эти хозяйства, согласно инструкции, предполагалось возложить определенные задания и обязательства. Считалось, что к этой третьей категории можно будет отнести большинство кулацких хозяйств – около 800 тыс.
Ни о каких подкулачниках или зажиточных середняках в инструкциях и постановлениях по данному вопросу речи, разумеется, не было. К сожалению, даже эти весьма суровые рекомендации не выполнялись в большинстве областей ни до, ни после их публикации. Уже в 1930 г. было арестовано, расстреляно или выселено в северные районы страны гораздо больше кулаков, чем «планировалось» в начале года. В 1931 г. эти репрессии проводились в еще более широких масштабах.
Истинные масштабы этой жестокой репрессивной акции установить трудно. Еще на январском пленуме ЦК ВКП(б) в 1933 г. было доложено, что за период с начала 1930 г. по конец 1932 г. было выселено в отдаленные районы страны 240 757 кулацких семей, то есть вместе с членами семей – около 1,5 млн человек. Это были явно заниженные данные. В более поздних исследованиях можно найти иные цифры. Сообщается, что ликвидация кулачества проводилась в два этапа. На первом этапе – до октября 1930 г. – в северные районы страны было выслано 115 231 семейство. В феврале 1931 г. было принято решение о втором этапе выселения кулачества. В течение года было выслано еще 265 795 кулацких семей[241]. Таким образом, общее число выселенных достигло 381 тыс. семей. Это официальные данные, которые не были доложены в 1933 г. пленуму ЦК, но которые основаны на сообщениях органов ГПУ, осуществлявших выселение, и на материалах проверки, проведенной осенью 1931 г. членами Президиума ЦКК ВКП(б)[242]. Однако и эти данные не могут считаться исчерпывающими и точными. Они не включают те кулацкие хозяйства, которые находились в районах сплошной коллективизации. Они не включают и те сотни тысяч хозяйств середняков и бедняков, которые были выселены как подкулачники. Кроме того, известно, что массовые выселения крестьянских и казачьих семей в северные районы проводились и в 1932 г., то есть после упомянутой выше проверки Президиума ЦКК. Мы вряд ли погрешим против истины, если выскажем предположение, что общее число раскулаченных составляло около 1 млн семей, из которых не менее половины было выселено в северные и восточные районы страны.
В советской историографии массовое выселение кулацких семей в отдаленные районы страны объясняли обычно обострением классовой борьбы в деревне, причем всю вину за это обострение большинство авторов возлагают только на самих кулаков. Но это неточно и несправедливо. Классовая борьба в деревне действительно стала обостряться уже в 1928 г., но это было связано с применением чрезвычайных мер и массовым нарушением советской законности местными властями. Обострение классовой борьбы происходило и в результате тех перегибов и извращений в колхозном строительстве, которые были допущены в 1929 – 1930 гг. Эти перегибы вызывали недовольство и основной массы середняков. Таким образом, кулацкая часть деревни не была изолирована и нейтрализована, и это облегчало и поощряло сопротивление кулачества. Да само по себе выселение кулачества было актом гражданской войны, который, естественно, порождал у части богатого крестьянства попытки активного сопротивления. Террор был обрушен не только на «контрреволюционный кулацкий актив», но и на значительные массы зажиточных середняков, которые лишь эпизодически применяли наемный труд или не применяли его вовсе. К тому же был установлен такой порядок, при котором личное имущество богатых семей распределялось среди бедноты. Это способствовало зачислению многих зажиточных середняков в списки на раскулачивание.
Во многих областях и районах удары властей обрушились и на маломощных середняков, бедняков и батраков, которые отказывались по разным причинам вступать в колхозы и которые для удобства репрессий были обозначены нелепым термином «подкулачники».
О том, как происходило раскулачивание в 1930 – 1932 гг., немало сведений можно почерпнуть и из советской художественной литературы. Весьма правдиво описывает драматические сцены выселения зажиточных казачьих семей М. Шолохов в романе «Поднятая целина». Страшные эпизоды этой террористической акции описаны и в романе «Бруски» Ф. Панферова. В изданной в 1964 г. повести С. Залыгина «На Иртыше» дается правдивая картина коллективизации в сибирской деревне, где жертвой раскулачивания становятся многие добросовестные и честно работающие середняки. К слову сказать, именно в Сибири было особенно много жертв раскулачивания, так как сравнительно зажиточное сибирское крестьянство не торопилось создавать колхозы. В одном только Западно-Сибирском крае в 1932 г. было выселено на Север 43 тыс. семей. По документам все они проходили как кулаки и подкулачники[243]. О жестоких эксцессах, сопровождавших коллективизацию в Сибири, писал и В. Астафьев в романе «Царь-рыба».
О злоупотреблениях и перегибах при раскулачивании писала немало и партийная печать в 1930 – 1931 гг. «Можно привести очень много фактов, – писал, например, еще в середине 1930 г. А. Ангаров, – показывающих, что сельсоветы к вопросу раскулачивания подходили упрощенно, механически, формально… Было допущено очень много случаев раскулачивания середняков. В этом отношении особенно отличился Герценовский сельсовет (речь идет о Свердловской области). Середняков раскулачивали по различным причинам. Одного середняка раскулачили за то, что он продал когда-то около десятка кос своим односельчанам. Другого раскулачили за продажу своих хлебных излишков, третьего – за покупку усадебного участка, четвертого – за продажу коровы, что им было сделано два года назад; пятого – за продажу подошв к сапогам, шестого – за продажу сена в кооперацию и т. д. Ясно, что все это нарушало смычку с основной середняцкой массой… В Семенковском сельсовете (Ивановская область) группа бедноты при колхозе “Труд на пользу” вынесла постановление: “Создать комиссию для взятия на учет имущества как у кулака, так и у середняка. Поручить комиссии немедленно приступить к работе”. В другом постановлении этой же группы говорится о взятии на учет швейных машин, зеркал, трюмо и кроватей. “Постановили: взять на учет всю роскошь”.
…Были случаи, когда раскулачивали пастухов или за то, что у них дед был кулаком, или, наконец, за воспитание племянника-сироты. Один сельсовет постановил раскулачить 34 хозяйства. При проверке оказалось, что из них только 3 действительно кулацких, остальные середняцкие»[244].
Подобных примеров были многие тысячи. Мы приведем ниже один из эпизодов раскулачивания, о котором пишет в своей неопубликованной повести участник коллективизации М. Н. Авербах. В 1930 г. еще совсем молодым рабочим он был включен в специальную бригаду, отправленную в деревню для помощи в раскулачивании.
«…Дверь открылась. Бригада врывается в дом. Впереди оперуполномоченный ОГПУ с револьвером в руках.
– Руки вверх!
Моргунов едва успевает разглядеть тщедушную фигурку классового врага. Он в белых подштанниках, темной нательной рубахе, босой, всклокоченная бородка на давно не бритом лице немного загнута вперед. Глаза, округлившись от ужаса, перебегают с места на место. Вздрагивает морщинистое лицо, грубые коричневые руки трясутся. На открытой груди, на заношенном шнурке потемневший от времени крестик.
– Господи, Иисусе Христе! Спаси и помилуй!..
Через открытую дверь в жарко натопленную избу врывается морозный клубящийся воздух. Члены бригады по раскулачиванию уже у окон, взгляды суровы, все ждут чего-то ужасного, все готовы в бой ринуться за себя, за Советскую власть, за дело социализма. Но подкулачник Терентьев и не думает сопротивляться. Он часто моргает и крестится, переступает ногами, как будто стоит на горячем, и вдруг начинает рыдать. Судорожные всхлипы перекореживают все его тело. Он неестественно изгибается, подергивается, и маленькие блестящие капли одна за другой катятся по загрубелому обветренному лицу. Соскочила с полатей и в голос завыла немолодая жена, заплакали дети, замычал лежащий у печи, видимо, не совсем здоровый теленок. Моргунов с ужасом осматривается вокруг. Он видит: в избе только горница и громадная русская печь. В переднем углу, под иконами, две простые деревянные лавки и грубый из досок сколоченный стол. Нет ни шкафов, ни кроватей, ни стульев. На полках простые, истертые временем деревянные миски, такие же старые ложки. У печи ухваты, ведра с водой, а слева у стенки – большой старомодный сундук.
– Классовый враг!
Представители власти уже объявили Терентьеву, что он арестован. Его раскулачат и тут же сошлют. Имущество все конфискуют. Семья едет сразу за ним, но куда – неизвестно. С собой можно взять только носильные вещи, белье.
Терентьев трясется и плачет:
– Какие мы кулаки? За что? Что я сделал?
Ему не отвечают. Грубо ломая замки, вскрывают сундук и кладовку. Тащут какую-то обувь, дерюгу, продукты.
– За что? Что я сделал?
– А ничего! Ты – кулак, подкулачник!.. Ты против колхозов!.. Ты не хочешь вступать и срываешь всю работу! Вот и вся недолга!
Приступают к описи скарба»[245].
Жестокая директива о выселении семей экспроприированных кулаков была связана в первую очередь с тем, что Советское государство не располагало в 1930 – 1931 гг. необходимыми материальными и финансовыми ресурсами для помощи создаваемым колхозам. Поэтому и было решено передать колхозам практически все имущество кулацких хозяйств. Уже к маю 1930 г. у половины колхозов бывшее кулацкое имущество составляло 34% неделимых фондов этих колхозов[246]. Таким образом, форсирование коллективизации толкало к максимально жестоким методам раскулачивания. В нетопленых вагонах сотни тысяч крестьян, женщин, детей ехали в отдаленные районы Урала, Казахстана, Сибири. Многие тысячи их гибли в пути от голода и холода, от болезней. Старый член партии Э. М. Ландау встретил в 1930 г. в Сибири один из таких этапов. Зимой в сильный мороз большую группу кулаков с семьями перевозили на подводах на 300 километров в глубь области. Дети кричали и плакали от голода. Один из мужиков, не выдержав крика младенца, сосущего пустую грудь матери, выхватил ребенка из рук жены и разбил ему голову о дерево.
Во многих случаях сначала арестовывали и ссылали в лагеря, сажали в тюрьму или расстреливали самого кулака. Семью же не трогали, только делали опись имущества, так что семья как бы считалась принявшей хозяйство на сохранение. Выселение семей производилось уже через несколько месяцев.
Немало бывших кулаков и членов их семей погибло в первые годы жизни в необжитых районах Урала, Сибири, Казахстана и Северо-Востока Европейской части СССР, где были созданы тысячи кулацких спецпоселений. Все жители этих спецпоселений были лишены свободы передвижения. Положение ссыльных изменилось в 1942 г., когда вследствие тяжелых потерь на фронтах Отечественной войны молодежь из спецпоселений стали призывать в Красную Армию. К концу войны комендатуры здесь были ликвидированы и жители бывших спецпоселений получили относительную свободу передвижения.
В 1951 – 1954 гг. я работал учителем в Висимском районе Свердловской области. Школа была построена в богатом рабочем поселке; здесь жили работники прииска по добыче платины, золота и алмазов. Но наша школа обслуживала также детей из бывшего спецпоселения для высланных из Центральной России кулаков и подкулачников. Коренные уральцы и рабочие прииска жили в просторных домах с крытыми дворами. Им позволяли держать даже лошадей – большая редкость для тех лет. В бывшем спецпоселении люди жили в хлипких стандартных домиках, причем для каждой семьи отводилось полдома. Колхоза не было, на приусадебных участках выращивалась картошка и другие овощи. Работу на прииске жителям этого поселка было получить трудно. Здесь жили поэтому главным образом старики и дети. Остальные работали на заводах и фабриках в разных городах Урала.
Показательно, что после Второй мировой войны во многих странах народной демократии на определенном этапе их развития выдвигалась задача ликвидации кулачества как класса. Однако при этом не проводилось полной экспроприации богатых крестьян. Для бывших кулаков и членов их семей был открыт на определенных условиях доступ в производственные кооперативы. В ряде стран многочисленные хозяйства, использующие наемный труд, существуют и в настоящее время, и им не грозит экспроприация (Польша, Югославия).
АДМИНИСТРАТИВНЫЕ РЕПРЕССИИ В ДЕРЕВНЕ В 1932 – 1933 гг.
Ни о каких подкулачниках или зажиточных середняках в инструкциях и постановлениях по данному вопросу речи, разумеется, не было. К сожалению, даже эти весьма суровые рекомендации не выполнялись в большинстве областей ни до, ни после их публикации. Уже в 1930 г. было арестовано, расстреляно или выселено в северные районы страны гораздо больше кулаков, чем «планировалось» в начале года. В 1931 г. эти репрессии проводились в еще более широких масштабах.
Истинные масштабы этой жестокой репрессивной акции установить трудно. Еще на январском пленуме ЦК ВКП(б) в 1933 г. было доложено, что за период с начала 1930 г. по конец 1932 г. было выселено в отдаленные районы страны 240 757 кулацких семей, то есть вместе с членами семей – около 1,5 млн человек. Это были явно заниженные данные. В более поздних исследованиях можно найти иные цифры. Сообщается, что ликвидация кулачества проводилась в два этапа. На первом этапе – до октября 1930 г. – в северные районы страны было выслано 115 231 семейство. В феврале 1931 г. было принято решение о втором этапе выселения кулачества. В течение года было выслано еще 265 795 кулацких семей[241]. Таким образом, общее число выселенных достигло 381 тыс. семей. Это официальные данные, которые не были доложены в 1933 г. пленуму ЦК, но которые основаны на сообщениях органов ГПУ, осуществлявших выселение, и на материалах проверки, проведенной осенью 1931 г. членами Президиума ЦКК ВКП(б)[242]. Однако и эти данные не могут считаться исчерпывающими и точными. Они не включают те кулацкие хозяйства, которые находились в районах сплошной коллективизации. Они не включают и те сотни тысяч хозяйств середняков и бедняков, которые были выселены как подкулачники. Кроме того, известно, что массовые выселения крестьянских и казачьих семей в северные районы проводились и в 1932 г., то есть после упомянутой выше проверки Президиума ЦКК. Мы вряд ли погрешим против истины, если выскажем предположение, что общее число раскулаченных составляло около 1 млн семей, из которых не менее половины было выселено в северные и восточные районы страны.
В советской историографии массовое выселение кулацких семей в отдаленные районы страны объясняли обычно обострением классовой борьбы в деревне, причем всю вину за это обострение большинство авторов возлагают только на самих кулаков. Но это неточно и несправедливо. Классовая борьба в деревне действительно стала обостряться уже в 1928 г., но это было связано с применением чрезвычайных мер и массовым нарушением советской законности местными властями. Обострение классовой борьбы происходило и в результате тех перегибов и извращений в колхозном строительстве, которые были допущены в 1929 – 1930 гг. Эти перегибы вызывали недовольство и основной массы середняков. Таким образом, кулацкая часть деревни не была изолирована и нейтрализована, и это облегчало и поощряло сопротивление кулачества. Да само по себе выселение кулачества было актом гражданской войны, который, естественно, порождал у части богатого крестьянства попытки активного сопротивления. Террор был обрушен не только на «контрреволюционный кулацкий актив», но и на значительные массы зажиточных середняков, которые лишь эпизодически применяли наемный труд или не применяли его вовсе. К тому же был установлен такой порядок, при котором личное имущество богатых семей распределялось среди бедноты. Это способствовало зачислению многих зажиточных середняков в списки на раскулачивание.
Во многих областях и районах удары властей обрушились и на маломощных середняков, бедняков и батраков, которые отказывались по разным причинам вступать в колхозы и которые для удобства репрессий были обозначены нелепым термином «подкулачники».
О том, как происходило раскулачивание в 1930 – 1932 гг., немало сведений можно почерпнуть и из советской художественной литературы. Весьма правдиво описывает драматические сцены выселения зажиточных казачьих семей М. Шолохов в романе «Поднятая целина». Страшные эпизоды этой террористической акции описаны и в романе «Бруски» Ф. Панферова. В изданной в 1964 г. повести С. Залыгина «На Иртыше» дается правдивая картина коллективизации в сибирской деревне, где жертвой раскулачивания становятся многие добросовестные и честно работающие середняки. К слову сказать, именно в Сибири было особенно много жертв раскулачивания, так как сравнительно зажиточное сибирское крестьянство не торопилось создавать колхозы. В одном только Западно-Сибирском крае в 1932 г. было выселено на Север 43 тыс. семей. По документам все они проходили как кулаки и подкулачники[243]. О жестоких эксцессах, сопровождавших коллективизацию в Сибири, писал и В. Астафьев в романе «Царь-рыба».
О злоупотреблениях и перегибах при раскулачивании писала немало и партийная печать в 1930 – 1931 гг. «Можно привести очень много фактов, – писал, например, еще в середине 1930 г. А. Ангаров, – показывающих, что сельсоветы к вопросу раскулачивания подходили упрощенно, механически, формально… Было допущено очень много случаев раскулачивания середняков. В этом отношении особенно отличился Герценовский сельсовет (речь идет о Свердловской области). Середняков раскулачивали по различным причинам. Одного середняка раскулачили за то, что он продал когда-то около десятка кос своим односельчанам. Другого раскулачили за продажу своих хлебных излишков, третьего – за покупку усадебного участка, четвертого – за продажу коровы, что им было сделано два года назад; пятого – за продажу подошв к сапогам, шестого – за продажу сена в кооперацию и т. д. Ясно, что все это нарушало смычку с основной середняцкой массой… В Семенковском сельсовете (Ивановская область) группа бедноты при колхозе “Труд на пользу” вынесла постановление: “Создать комиссию для взятия на учет имущества как у кулака, так и у середняка. Поручить комиссии немедленно приступить к работе”. В другом постановлении этой же группы говорится о взятии на учет швейных машин, зеркал, трюмо и кроватей. “Постановили: взять на учет всю роскошь”.
…Были случаи, когда раскулачивали пастухов или за то, что у них дед был кулаком, или, наконец, за воспитание племянника-сироты. Один сельсовет постановил раскулачить 34 хозяйства. При проверке оказалось, что из них только 3 действительно кулацких, остальные середняцкие»[244].
Подобных примеров были многие тысячи. Мы приведем ниже один из эпизодов раскулачивания, о котором пишет в своей неопубликованной повести участник коллективизации М. Н. Авербах. В 1930 г. еще совсем молодым рабочим он был включен в специальную бригаду, отправленную в деревню для помощи в раскулачивании.
«…Дверь открылась. Бригада врывается в дом. Впереди оперуполномоченный ОГПУ с револьвером в руках.
– Руки вверх!
Моргунов едва успевает разглядеть тщедушную фигурку классового врага. Он в белых подштанниках, темной нательной рубахе, босой, всклокоченная бородка на давно не бритом лице немного загнута вперед. Глаза, округлившись от ужаса, перебегают с места на место. Вздрагивает морщинистое лицо, грубые коричневые руки трясутся. На открытой груди, на заношенном шнурке потемневший от времени крестик.
– Господи, Иисусе Христе! Спаси и помилуй!..
Через открытую дверь в жарко натопленную избу врывается морозный клубящийся воздух. Члены бригады по раскулачиванию уже у окон, взгляды суровы, все ждут чего-то ужасного, все готовы в бой ринуться за себя, за Советскую власть, за дело социализма. Но подкулачник Терентьев и не думает сопротивляться. Он часто моргает и крестится, переступает ногами, как будто стоит на горячем, и вдруг начинает рыдать. Судорожные всхлипы перекореживают все его тело. Он неестественно изгибается, подергивается, и маленькие блестящие капли одна за другой катятся по загрубелому обветренному лицу. Соскочила с полатей и в голос завыла немолодая жена, заплакали дети, замычал лежащий у печи, видимо, не совсем здоровый теленок. Моргунов с ужасом осматривается вокруг. Он видит: в избе только горница и громадная русская печь. В переднем углу, под иконами, две простые деревянные лавки и грубый из досок сколоченный стол. Нет ни шкафов, ни кроватей, ни стульев. На полках простые, истертые временем деревянные миски, такие же старые ложки. У печи ухваты, ведра с водой, а слева у стенки – большой старомодный сундук.
– Классовый враг!
Представители власти уже объявили Терентьеву, что он арестован. Его раскулачат и тут же сошлют. Имущество все конфискуют. Семья едет сразу за ним, но куда – неизвестно. С собой можно взять только носильные вещи, белье.
Терентьев трясется и плачет:
– Какие мы кулаки? За что? Что я сделал?
Ему не отвечают. Грубо ломая замки, вскрывают сундук и кладовку. Тащут какую-то обувь, дерюгу, продукты.
– За что? Что я сделал?
– А ничего! Ты – кулак, подкулачник!.. Ты против колхозов!.. Ты не хочешь вступать и срываешь всю работу! Вот и вся недолга!
Приступают к описи скарба»[245].
Жестокая директива о выселении семей экспроприированных кулаков была связана в первую очередь с тем, что Советское государство не располагало в 1930 – 1931 гг. необходимыми материальными и финансовыми ресурсами для помощи создаваемым колхозам. Поэтому и было решено передать колхозам практически все имущество кулацких хозяйств. Уже к маю 1930 г. у половины колхозов бывшее кулацкое имущество составляло 34% неделимых фондов этих колхозов[246]. Таким образом, форсирование коллективизации толкало к максимально жестоким методам раскулачивания. В нетопленых вагонах сотни тысяч крестьян, женщин, детей ехали в отдаленные районы Урала, Казахстана, Сибири. Многие тысячи их гибли в пути от голода и холода, от болезней. Старый член партии Э. М. Ландау встретил в 1930 г. в Сибири один из таких этапов. Зимой в сильный мороз большую группу кулаков с семьями перевозили на подводах на 300 километров в глубь области. Дети кричали и плакали от голода. Один из мужиков, не выдержав крика младенца, сосущего пустую грудь матери, выхватил ребенка из рук жены и разбил ему голову о дерево.
Во многих случаях сначала арестовывали и ссылали в лагеря, сажали в тюрьму или расстреливали самого кулака. Семью же не трогали, только делали опись имущества, так что семья как бы считалась принявшей хозяйство на сохранение. Выселение семей производилось уже через несколько месяцев.
Немало бывших кулаков и членов их семей погибло в первые годы жизни в необжитых районах Урала, Сибири, Казахстана и Северо-Востока Европейской части СССР, где были созданы тысячи кулацких спецпоселений. Все жители этих спецпоселений были лишены свободы передвижения. Положение ссыльных изменилось в 1942 г., когда вследствие тяжелых потерь на фронтах Отечественной войны молодежь из спецпоселений стали призывать в Красную Армию. К концу войны комендатуры здесь были ликвидированы и жители бывших спецпоселений получили относительную свободу передвижения.
В 1951 – 1954 гг. я работал учителем в Висимском районе Свердловской области. Школа была построена в богатом рабочем поселке; здесь жили работники прииска по добыче платины, золота и алмазов. Но наша школа обслуживала также детей из бывшего спецпоселения для высланных из Центральной России кулаков и подкулачников. Коренные уральцы и рабочие прииска жили в просторных домах с крытыми дворами. Им позволяли держать даже лошадей – большая редкость для тех лет. В бывшем спецпоселении люди жили в хлипких стандартных домиках, причем для каждой семьи отводилось полдома. Колхоза не было, на приусадебных участках выращивалась картошка и другие овощи. Работу на прииске жителям этого поселка было получить трудно. Здесь жили поэтому главным образом старики и дети. Остальные работали на заводах и фабриках в разных городах Урала.
Показательно, что после Второй мировой войны во многих странах народной демократии на определенном этапе их развития выдвигалась задача ликвидации кулачества как класса. Однако при этом не проводилось полной экспроприации богатых крестьян. Для бывших кулаков и членов их семей был открыт на определенных условиях доступ в производственные кооперативы. В ряде стран многочисленные хозяйства, использующие наемный труд, существуют и в настоящее время, и им не грозит экспроприация (Польша, Югославия).
АДМИНИСТРАТИВНЫЕ РЕПРЕССИИ В ДЕРЕВНЕ В 1932 – 1933 гг.
Падение сельскохозяйственного производства в годы первой пятилетки привело к ухудшению продовольственного снабжения городских жителей, число которых быстро увеличивалось. Неудивительно, что Сталин с его склонностью к администрированию и злоупотреблению властью не нашел иного выхода, как вновь встать на путь насильственного изъятия всех излишков (и не только излишков) сельскохозяйственных продуктов. Несмотря на уменьшение валовой продукции сельского хозяйства, государственные заготовки непрерывно возрастали, достигнув к 1934 г. 40% собранного зерна. При этом закупочные цены были очень низкими, в несколько раз ниже себестоимости заготовляемых продуктов, что вызывало законное недовольство колхозников. По существу, государственные заготовки принимали характер принудительной продразверстки.
Подобный характер заготовок привел к падению трудовой дисциплины в только что созданных колхозах и к массовому расхищению хлеба. Хотя кулаки были высланы, во многих областях страны усиливались антиколхозные и антисоветские настроения. Под их веянием в таких относительно богатых хлебом районах, как Южная Украина, Северный Кавказ, Донская область, начались своеобразные «хлебные забастовки», когда не только единоличники, но и колхозы сокращали посевы, отказывались сдавать хлеб государству, закапывали его в землю. Однако вместо исправления допущенных ошибок или повышения закупочных цен Сталин вновь встал на путь насилия. Были приняты драконовские законы против хищений в колхозах. Многие крестьяне и крестьянки, уличенные в краже ими же выращенного зерна, приговаривались к длительным срокам заключения или даже к расстрелу. В отдельных районах возобновился массовый террор. Был прекращен подвоз товаров в районы, которые не выполнили плана хлебозаготовок, там закрывались и государственные, и кооперативные магазины.
Подобный характер заготовок привел к падению трудовой дисциплины в только что созданных колхозах и к массовому расхищению хлеба. Хотя кулаки были высланы, во многих областях страны усиливались антиколхозные и антисоветские настроения. Под их веянием в таких относительно богатых хлебом районах, как Южная Украина, Северный Кавказ, Донская область, начались своеобразные «хлебные забастовки», когда не только единоличники, но и колхозы сокращали посевы, отказывались сдавать хлеб государству, закапывали его в землю. Однако вместо исправления допущенных ошибок или повышения закупочных цен Сталин вновь встал на путь насилия. Были приняты драконовские законы против хищений в колхозах. Многие крестьяне и крестьянки, уличенные в краже ими же выращенного зерна, приговаривались к длительным срокам заключения или даже к расстрелу. В отдельных районах возобновился массовый террор. Был прекращен подвоз товаров в районы, которые не выполнили плана хлебозаготовок, там закрывались и государственные, и кооперативные магазины.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента