Страница:
По плану первой пятилетки («оптимальный» вариант), принятому на XVI Всесоюзной партконференции, предполагалось за 5 лет коллективизировать 23% крестьянских хозяйств, располагающих 17,5% всех посевных площадей и способных давать до 49% товарной продукции зерновых. При этом на первый год пятилетки (июль 1928 – июль 1929 г.) планы коллективизации были весьма скромными, уровень коллективизации в стране планировалось поднять лишь до 2,2%.
Однако острота положения и проблем, возникших в деревне к началу 1929 г., потребовала пересмотра этих планов. Известные успехи в колхозном строительстве наметились уже к середине 1929 г.; в начале июня в колхозах числилось более одного миллиона крестьянских хозяйств (при плане 560 тыс.). Но это был очень скромный успех, так как всего в стране было около 25 млн крестьянских хозяйств. В 1929 г. менее 10% посевной площади было обработано с помощью тракторов. Число комбайнов исчислялось несколькими сотнями. В селах и деревнях не было еще ни коллективных скотных дворов, ни силосных башен.
Но Сталин не сумел правильно оценить положение в деревне. Желая получить компенсацию за прежние неудачи и удивить мир картиной великих успехов, он вновь резко и круто повернул громоздкий корабль нашего хозяйства, не потрудившись разведать перед тем наличие всякого рода подводных рифов и мелей.
'Не считаясь с объективными возможностями, Сталин при поддержке Молотова, Кагановича и некоторых других членов Политбюро взял курс на чрезмерно высокие темпы коллективизации, всячески подгоняя при этом обкомы и райкомы. Хотя к началу ноября 1929 г. в стране было создано уже около 70 тыс. колхозов, в своем большинстве это были небольшие кооперативы, которые объединяли около 2 млн, или 7,6% всех крестьянских хозяйств. Подавляющее большинство этих хозяйств были бедняцкими. Только в отдельных районах в колхозы вступала и часть середняков. Однако Сталин поспешно обобщил эти факты и объявил о них как о начале коренного перелома в колхозном движении. Статья Сталина об итогах года называлась «Год великого перелома». Более того, Сталин выдвинул осенью 1929 г. лозунг сплошной коллективизации, который, учитывая обстановку этих месяцев, был явно прежде временным. Основная масса середняков все еще продолжала колебаться, кулаки не были нейтрализованы, зажиточные середняки высказывались еще против колхозов. В такой обстановке лозунг сплошной коллективизации неизбежно вел к извращениям в колхозном строительстве, к административному нажиму, к насилию над середняком. Именно это и случилось в конце 1929 г. и начале 1930 г.
В период после октябрьского (1964 г.) пленума ЦК многие историки стали вновь оправдывать политику Сталина и его окружения на первом этапе коллективизации. Так, например, Ф. Ваганов писал: «Бурным подъемом колхозного движения ознаменовалась вторая половина 1929 года… В колхозы вступали середняки, становясь активными участниками социалистического строительства. В стране насчитывалось уже 67,4 тысячи колхозов. Они имели 3,6 процента всех посевных площадей и давали 4,9 процента товарной сельскохозяйственной продукции. Все это свидетельствовало о том, что были созданы необходимые материально-технические и политические предпосылки для развертывания сплошной коллективизации сельского хозяйства»[228].
Но Ф. Ваганов сознательно не приводит данных о числе коллективизированных хозяйств. Ибо простое сопоставление этих цифр – 7,6% коллективизированных хозяйств и 3,6% занимаемых ими посевных площадей – ясно свидетельствует о том, что середняк еще не пошел в это время в колхозы. Очевидно также, что 3,6% посевных площадей и 4,9% товарной продукции – это слишком малая доля сельскохозяйственной продукции и посевов, чтобы делать вывод о наличии необходимых материально-технических и политических предпосылок для немедленной и сплошной коллективизации.
В конце 1929 г. была создана специальная комиссия ЦК ВКП(б) для подготовки решения о колхозном строительстве. Многие из членов ЦК возражали против ненужной гонки, для которой не было ни объективных, ни субъективных предпосылок. Однако разработанный комиссией проект подвергся резкой критике Сталиным и был переработан. Поправки Сталина ориентировали на ускорение колхозного движения. По требованию Сталина из проекта были исключены указания по таким вопросам, как степень обобществления крестьянского скота, инвентаря, порядок образования неделимых фондов и оборотных средств в колхозах. В окончательном варианте постановления были значительно сокращены сроки коллективизации для Северного Кавказа и Средней Волги, исключены установки о порядке обобществления средств производства, скота, о сохранении у крестьян мелкого скота, инвентаря, птицы. Были исключены положения о методах ликвидации кулачества и об использовании кулаков в колхозах, если они будут подчиняться и добровольно выполнять все обязанности членов колхозов. Постановление ориентировало закончить коллективизацию в основных зерновых районах к осени 1930 г. или к весне 1931 г. В остальных районах коллективизацию нужно было закончить к осени 1931 г. или к весне 1932 г.[229]
Постановление ЦК «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» было принято ЦК ВКП(б) 5 января 1930 г. Сразу же после его опубликования многие областные и республиканские партийные организации решили перевыполнить намеченные планы и завершить коллективизацию не осенью, а весной 1930 г. Газеты в январе и феврале 1930 г. были полны сообщений на этот счет. Но к такой скоротечной кампании не были подготовлены ни местные партийные и советские органы, ни сами крестьяне. Неудивительно, что для выполнения идущих сверху письменных, а чаще устных директив партийные и советские органы на местах были вынуждены прибегнуть к давлению не только на крестьян, но и на низовых партийных и советских работников. Повсюду возросла роль ГПУ. Фактически в сельских местностях вводился режим чрезвычайного положения.
О добровольности и постепенности при переходе от частной собственности на землю к собственности коллективной говорил еще К. Маркс. Эти мысли много раз высказывал и В. И. Ленин, и они были закреплены специальным решением VIII съезда партии. Да и сам Сталин произнес по этому поводу немало правильных слов. Однако в 1929 г. Сталин выдвинул лозунг насаждения колхозов и совхозов. Он говорил в декабре 1929 г.: «Чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, необходимо еще, кроме всего прочего, насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде колхозов и совхозов, как базы социализма… Социалистический город может вести за собой мелкокрестьянскую деревню не иначе, как насаждая в деревне колхозы и совхозы и преобразуя деревню на новый, социалистический лад»[230].
И действительно, под нажимом Сталина и его ближайшего окружения принцип добровольности в колхозно-кооперативном строительстве был почти повсеместно нарушен. Разъяснительная работа подменялась грубым администрированием и насилием по отношению к середнякам и части бедняков, не торопившихся вступать в колхозы. Их заставляли изменить свое решение под угрозой раскулачивания. Во многих областях был выдвинут лозунг: «Кто не идет в колхозы, тот враг Советской власти». Использовались для привлечения крестьян и разного рода нереальные обещания: колхозам обещали тракторы, другую технику, большие кредиты. «Все дадут – идите в колхозы». Нередко создавались не колхозы, а коммуны, в которых принудительно обобществлялся мелкий скот, домашняя птица, приусадебные участки. Одновременно с обещаниями в некоторых областях старались «выжать» из единоличников как можно больше средств. Их заставляли перед вступлением в колхоз расплатиться по всем долгам – по кредиту, семенной ссуде, паевым взносам.
В деревне энтузиазм немногих крестьян сочетался с недовольством большинства, особенно середняков. Перед вступлением в колхоз крестьяне забивали скот: коров, овец, свиней, даже домашнюю птицу. Только за два месяца – в феврале и марте 1930 г. – было забито 14 млн голов крупного рогатого скота, третья часть всех свиней и четвертая часть овец и коз. Хотя проценты коллективизации быстро росли, но росло и политическое напряжение в деревне. Кое-где состоялись антиколхозные выступления крестьянства.
Обстановка начала разряжаться лишь в марте 1930 г. после публикации статьи «Головокружение от успехов», которую Сталин написал по требованию ЦК ВКП(б). В этой статье правильно критиковались многие перегибы в колхозном строительстве. Однако ответственность за все ошибки Сталин возложил на местные органы, обвинив их в «головотяпстве». Это вызвало замешательство местных властей, которые действовали главным образом по директивам «центра» и областного руководства. Специальные сводки о коллективизации каждые 7 – 10 дней рассылались всем членам Политбюро. На совещаниях именно Сталин настаивал на высокой степени обобществления в колхозах, включающего домашний инвентарь, мелкий скот, молочных коров[231]. Да и вся печать была полна сообщений и обязательств об ускоренной коллективизации.
«Тов. Сталин! – писал рабочий из Днепропетровска Велик. – Я рядовой рабочий и читатель газеты “Правда”, все время следил за газетными статьями. Виноват ли тот, кто не сумел послушать создавшегося шума и крика вокруг вопроса коллективизации?.. Мы все, низы и пресса проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, потому и тебя также нужно одернуть. А теперь т. Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»[232].
Протест против сталинских методов коллективизации содержался и в речи Н. К. Крупской, которую она произнесла летом 1930 г. в Москве на Бауманской районной партийной конференции. По свидетельству делегатов этой конференции С. Бердичевской и М. Цимхлес, Крупская, в частности, сказала, что коллективизация проводится в стране не по-ленински и не имеет ничего общего с ленинским кооперативным планом, что руководители ЦК не советовались ни с партией, ни с народом. «И незачем, – говорила Крупская, – сваливать на местные органы те ошибки, которые были допущены самим ЦК». Однако против Крупской резко и грубо выступили Л. Каганович и А. Бубнов. Последний даже заявил: «Крупская – это не тот маяк, который приведет к добру нашу партию».
Весной и летом 1930 г. во многих районах страны проводились даже судебные процессы над «левыми загибщиками». Конечно, многие из них заслуживали сурового наказания за нарушения законности. Однако те, кто давал на места ошибочные директивы, не были привлечены к ответственности.
Вскоре после публикации статьи Сталина ЦК ВКП(б) принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Было предложено осудить практику принудительных методов коллективизации, крестьянам разрешалось при желании уйти из колхозов. Это решение привело к массовому отливу крестьян из колхозов. Еще недавно здесь было более 10 млн хозяйств, но уже к 1 июля 1930 г. осталось только около 6 млн. В некоторых областях и районах распались почти все созданные колхозы. К осени, однако, нажим на крестьян возобновился. Тем, кто ушел из колхоза, просто отказывались возвращать скот и землю. Неудивительно, что число охваченных коллективизацией скоро снова стало увеличиваться.
Коллективизация деревни в ее сталинском варианте нанесла большой ущерб сельскохозяйственному производству. Предполагалось, что создание колхозов сразу же приведет к увеличению валовой продукции сельского хозяйства. Директивы первой пятилетки предусматривали увеличение валовой продукции с 16,6 млрд руб. в 1927 – 1928 гг. до 25,8 млрд руб. в 1932 – 1933 гг., то есть на 52%. В действительности производство продукции сельского хозяйства уменьшалось на протяжении всей первой пятилетки. Если принять за 100% производство сельскохозяйственной продукции в 1928 г., то в 1929 г. оно составило 98%, в 1930 г. – 94,4, в 1931 г. – 92, в 1932 г. – 86, а в 1933 г. – 81,5%. Особенно уменьшилось производство животноводческой продукции – до 65% от уровня 1913 г. Поголовье крупного рогатого скота сократилось в 1928 – 1933 гг. с 60,1 до 33,5 млн голов. Более чем в 2 раза уменьшилось поголовье лошадей, а также овец, коз и свиней. Резко сократилось в этой связи использование органических удобрений. В целом валовая продукция сельского хозяйства составила в 1933 г. только 13,1 млрд руб.[233] Тяжелые последствия коллективизации ощущались не только во второй, но и в третьей пятилетке. Так, например, среднегодовое производство зерна во второй половине 30-х гг. было в нашей стране меньшим, чем в 1913 г. (в границах до 17 сентября 1939 г.). Не достигло уровня 1913 г. и производство мяса, хотя численность населения в стране возросла.
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ И НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ
О ЛИКВИДАЦИИ КУЛАЧЕСТВА КАК КЛАССА
Однако острота положения и проблем, возникших в деревне к началу 1929 г., потребовала пересмотра этих планов. Известные успехи в колхозном строительстве наметились уже к середине 1929 г.; в начале июня в колхозах числилось более одного миллиона крестьянских хозяйств (при плане 560 тыс.). Но это был очень скромный успех, так как всего в стране было около 25 млн крестьянских хозяйств. В 1929 г. менее 10% посевной площади было обработано с помощью тракторов. Число комбайнов исчислялось несколькими сотнями. В селах и деревнях не было еще ни коллективных скотных дворов, ни силосных башен.
Но Сталин не сумел правильно оценить положение в деревне. Желая получить компенсацию за прежние неудачи и удивить мир картиной великих успехов, он вновь резко и круто повернул громоздкий корабль нашего хозяйства, не потрудившись разведать перед тем наличие всякого рода подводных рифов и мелей.
'Не считаясь с объективными возможностями, Сталин при поддержке Молотова, Кагановича и некоторых других членов Политбюро взял курс на чрезмерно высокие темпы коллективизации, всячески подгоняя при этом обкомы и райкомы. Хотя к началу ноября 1929 г. в стране было создано уже около 70 тыс. колхозов, в своем большинстве это были небольшие кооперативы, которые объединяли около 2 млн, или 7,6% всех крестьянских хозяйств. Подавляющее большинство этих хозяйств были бедняцкими. Только в отдельных районах в колхозы вступала и часть середняков. Однако Сталин поспешно обобщил эти факты и объявил о них как о начале коренного перелома в колхозном движении. Статья Сталина об итогах года называлась «Год великого перелома». Более того, Сталин выдвинул осенью 1929 г. лозунг сплошной коллективизации, который, учитывая обстановку этих месяцев, был явно прежде временным. Основная масса середняков все еще продолжала колебаться, кулаки не были нейтрализованы, зажиточные середняки высказывались еще против колхозов. В такой обстановке лозунг сплошной коллективизации неизбежно вел к извращениям в колхозном строительстве, к административному нажиму, к насилию над середняком. Именно это и случилось в конце 1929 г. и начале 1930 г.
В период после октябрьского (1964 г.) пленума ЦК многие историки стали вновь оправдывать политику Сталина и его окружения на первом этапе коллективизации. Так, например, Ф. Ваганов писал: «Бурным подъемом колхозного движения ознаменовалась вторая половина 1929 года… В колхозы вступали середняки, становясь активными участниками социалистического строительства. В стране насчитывалось уже 67,4 тысячи колхозов. Они имели 3,6 процента всех посевных площадей и давали 4,9 процента товарной сельскохозяйственной продукции. Все это свидетельствовало о том, что были созданы необходимые материально-технические и политические предпосылки для развертывания сплошной коллективизации сельского хозяйства»[228].
Но Ф. Ваганов сознательно не приводит данных о числе коллективизированных хозяйств. Ибо простое сопоставление этих цифр – 7,6% коллективизированных хозяйств и 3,6% занимаемых ими посевных площадей – ясно свидетельствует о том, что середняк еще не пошел в это время в колхозы. Очевидно также, что 3,6% посевных площадей и 4,9% товарной продукции – это слишком малая доля сельскохозяйственной продукции и посевов, чтобы делать вывод о наличии необходимых материально-технических и политических предпосылок для немедленной и сплошной коллективизации.
В конце 1929 г. была создана специальная комиссия ЦК ВКП(б) для подготовки решения о колхозном строительстве. Многие из членов ЦК возражали против ненужной гонки, для которой не было ни объективных, ни субъективных предпосылок. Однако разработанный комиссией проект подвергся резкой критике Сталиным и был переработан. Поправки Сталина ориентировали на ускорение колхозного движения. По требованию Сталина из проекта были исключены указания по таким вопросам, как степень обобществления крестьянского скота, инвентаря, порядок образования неделимых фондов и оборотных средств в колхозах. В окончательном варианте постановления были значительно сокращены сроки коллективизации для Северного Кавказа и Средней Волги, исключены установки о порядке обобществления средств производства, скота, о сохранении у крестьян мелкого скота, инвентаря, птицы. Были исключены положения о методах ликвидации кулачества и об использовании кулаков в колхозах, если они будут подчиняться и добровольно выполнять все обязанности членов колхозов. Постановление ориентировало закончить коллективизацию в основных зерновых районах к осени 1930 г. или к весне 1931 г. В остальных районах коллективизацию нужно было закончить к осени 1931 г. или к весне 1932 г.[229]
Постановление ЦК «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» было принято ЦК ВКП(б) 5 января 1930 г. Сразу же после его опубликования многие областные и республиканские партийные организации решили перевыполнить намеченные планы и завершить коллективизацию не осенью, а весной 1930 г. Газеты в январе и феврале 1930 г. были полны сообщений на этот счет. Но к такой скоротечной кампании не были подготовлены ни местные партийные и советские органы, ни сами крестьяне. Неудивительно, что для выполнения идущих сверху письменных, а чаще устных директив партийные и советские органы на местах были вынуждены прибегнуть к давлению не только на крестьян, но и на низовых партийных и советских работников. Повсюду возросла роль ГПУ. Фактически в сельских местностях вводился режим чрезвычайного положения.
О добровольности и постепенности при переходе от частной собственности на землю к собственности коллективной говорил еще К. Маркс. Эти мысли много раз высказывал и В. И. Ленин, и они были закреплены специальным решением VIII съезда партии. Да и сам Сталин произнес по этому поводу немало правильных слов. Однако в 1929 г. Сталин выдвинул лозунг насаждения колхозов и совхозов. Он говорил в декабре 1929 г.: «Чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, необходимо еще, кроме всего прочего, насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде колхозов и совхозов, как базы социализма… Социалистический город может вести за собой мелкокрестьянскую деревню не иначе, как насаждая в деревне колхозы и совхозы и преобразуя деревню на новый, социалистический лад»[230].
И действительно, под нажимом Сталина и его ближайшего окружения принцип добровольности в колхозно-кооперативном строительстве был почти повсеместно нарушен. Разъяснительная работа подменялась грубым администрированием и насилием по отношению к середнякам и части бедняков, не торопившихся вступать в колхозы. Их заставляли изменить свое решение под угрозой раскулачивания. Во многих областях был выдвинут лозунг: «Кто не идет в колхозы, тот враг Советской власти». Использовались для привлечения крестьян и разного рода нереальные обещания: колхозам обещали тракторы, другую технику, большие кредиты. «Все дадут – идите в колхозы». Нередко создавались не колхозы, а коммуны, в которых принудительно обобществлялся мелкий скот, домашняя птица, приусадебные участки. Одновременно с обещаниями в некоторых областях старались «выжать» из единоличников как можно больше средств. Их заставляли перед вступлением в колхоз расплатиться по всем долгам – по кредиту, семенной ссуде, паевым взносам.
В деревне энтузиазм немногих крестьян сочетался с недовольством большинства, особенно середняков. Перед вступлением в колхоз крестьяне забивали скот: коров, овец, свиней, даже домашнюю птицу. Только за два месяца – в феврале и марте 1930 г. – было забито 14 млн голов крупного рогатого скота, третья часть всех свиней и четвертая часть овец и коз. Хотя проценты коллективизации быстро росли, но росло и политическое напряжение в деревне. Кое-где состоялись антиколхозные выступления крестьянства.
Обстановка начала разряжаться лишь в марте 1930 г. после публикации статьи «Головокружение от успехов», которую Сталин написал по требованию ЦК ВКП(б). В этой статье правильно критиковались многие перегибы в колхозном строительстве. Однако ответственность за все ошибки Сталин возложил на местные органы, обвинив их в «головотяпстве». Это вызвало замешательство местных властей, которые действовали главным образом по директивам «центра» и областного руководства. Специальные сводки о коллективизации каждые 7 – 10 дней рассылались всем членам Политбюро. На совещаниях именно Сталин настаивал на высокой степени обобществления в колхозах, включающего домашний инвентарь, мелкий скот, молочных коров[231]. Да и вся печать была полна сообщений и обязательств об ускоренной коллективизации.
«Тов. Сталин! – писал рабочий из Днепропетровска Велик. – Я рядовой рабочий и читатель газеты “Правда”, все время следил за газетными статьями. Виноват ли тот, кто не сумел послушать создавшегося шума и крика вокруг вопроса коллективизации?.. Мы все, низы и пресса проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, потому и тебя также нужно одернуть. А теперь т. Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»[232].
Протест против сталинских методов коллективизации содержался и в речи Н. К. Крупской, которую она произнесла летом 1930 г. в Москве на Бауманской районной партийной конференции. По свидетельству делегатов этой конференции С. Бердичевской и М. Цимхлес, Крупская, в частности, сказала, что коллективизация проводится в стране не по-ленински и не имеет ничего общего с ленинским кооперативным планом, что руководители ЦК не советовались ни с партией, ни с народом. «И незачем, – говорила Крупская, – сваливать на местные органы те ошибки, которые были допущены самим ЦК». Однако против Крупской резко и грубо выступили Л. Каганович и А. Бубнов. Последний даже заявил: «Крупская – это не тот маяк, который приведет к добру нашу партию».
Весной и летом 1930 г. во многих районах страны проводились даже судебные процессы над «левыми загибщиками». Конечно, многие из них заслуживали сурового наказания за нарушения законности. Однако те, кто давал на места ошибочные директивы, не были привлечены к ответственности.
Вскоре после публикации статьи Сталина ЦК ВКП(б) принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Было предложено осудить практику принудительных методов коллективизации, крестьянам разрешалось при желании уйти из колхозов. Это решение привело к массовому отливу крестьян из колхозов. Еще недавно здесь было более 10 млн хозяйств, но уже к 1 июля 1930 г. осталось только около 6 млн. В некоторых областях и районах распались почти все созданные колхозы. К осени, однако, нажим на крестьян возобновился. Тем, кто ушел из колхоза, просто отказывались возвращать скот и землю. Неудивительно, что число охваченных коллективизацией скоро снова стало увеличиваться.
Коллективизация деревни в ее сталинском варианте нанесла большой ущерб сельскохозяйственному производству. Предполагалось, что создание колхозов сразу же приведет к увеличению валовой продукции сельского хозяйства. Директивы первой пятилетки предусматривали увеличение валовой продукции с 16,6 млрд руб. в 1927 – 1928 гг. до 25,8 млрд руб. в 1932 – 1933 гг., то есть на 52%. В действительности производство продукции сельского хозяйства уменьшалось на протяжении всей первой пятилетки. Если принять за 100% производство сельскохозяйственной продукции в 1928 г., то в 1929 г. оно составило 98%, в 1930 г. – 94,4, в 1931 г. – 92, в 1932 г. – 86, а в 1933 г. – 81,5%. Особенно уменьшилось производство животноводческой продукции – до 65% от уровня 1913 г. Поголовье крупного рогатого скота сократилось в 1928 – 1933 гг. с 60,1 до 33,5 млн голов. Более чем в 2 раза уменьшилось поголовье лошадей, а также овец, коз и свиней. Резко сократилось в этой связи использование органических удобрений. В целом валовая продукция сельского хозяйства составила в 1933 г. только 13,1 млрд руб.[233] Тяжелые последствия коллективизации ощущались не только во второй, но и в третьей пятилетке. Так, например, среднегодовое производство зерна во второй половине 30-х гг. было в нашей стране меньшим, чем в 1913 г. (в границах до 17 сентября 1939 г.). Не достигло уровня 1913 г. и производство мяса, хотя численность населения в стране возросла.
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ И НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ
Одной из форм давления государства и партии на широкие массы крестьянства было усилившееся гонение на православную церковь. Антирелигиозная пропаганда стала усиливаться в СССР в начале 1928 г., а уже осенью этого года она переросла в антицерковный террор. Пострадали все религиозные организации и церковные группы, однако в центре этой борьбы с «религиозными предрассудками» стояла борьба против православной церкви. Арестовывались и ссылались многие видные и авторитетные деятели церкви. Так, например, именно в 1928 г. был сослан, а позднее и арестован крупнейший русский религиозный мыслитель Павел Флоренский. Он погиб в лагере на Соловецких островах в годы Отечественной войны. На протяжении 1928 – 1929 гг. были закрыты все монастыри, функционировавшие в тот период как образцовые сельскохозяйственные артели. Тысячи монахов и монахинь были высланы в Сибирь. В середине 1929 г. в ЦК ВКП(б) было проведено совещание по антирелигиозной работе, а вскоре собрался Второй Всесоюзный съезд «воинствующих безбожников». После этого съезда антирелигиозный террор повсеместно усилился, а его центр переместился из города в деревню. По-видимому, сталинская верхушка рассматривала церковь как одно из главных препятствий в деле коллективизации, поэтому принятие в той или иной деревне решения о коллективизации сопровождалось обычно закрытием местной церкви. С купола церкви чаще всего сбивали при этом крест; иконы и многие предметы церковного обихода сжигали, многих сельских священников арестовывали. Арестовывали и некоторых крестьян, пытавшихся сопротивляться уничтожению церквей. Тысячи людей пострадали, таким образом, не по социальному признаку, а по причине своей религиозности.
К началу 1930 г. антицерковный террор достиг особенно широкого размаха. Запуганная Академия наук специальным решением сняла с охраны большинство памятников старины, связанных с «религиозными культами». В результате стали сноситься церкви и монастыри, являвшиеся ценнейшими памятниками архитектуры. Это происходило в таких старинных русских городах, как Тверь, Нижний Новгород, Псков, Новгород, Самара, Вятка, Рязань, Тула и других. Особенно пострадала Москва. Между прочим, разрушение церквей производилось даже внутри Кремля, против чего решительно возражали не только А. В. Луначарский, но и А. С. Енукидзе. Бывший секретарь Луначарского И. А. Сац рассказывал, что, участвуя в поспешном разборе бумаг на квартире Луначарского после его смерти и под бдительным надзором представителей Центрального партархива, он нашел выписку из решения Политбюро за подписью Сталина: «Слушали письмо т. Луначарского. Постановили: считать письмо Луначарского неправильным по существу и непартийным по форме». В письме речь шла как раз о разрушениях в Кремле. Комсомольцы того времени пели песню, в которой были и такие слова:
Несомненно, что эта массовая кампания протеста побудила Сталина не только приостановить на время антирелигиозный террор, но даже дезавуировать его как якобы проявление местного произвола и перегибов. В статье «Головокружение от успехов», опубликованной 2 марта 1930 г., Сталин писал: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, “революционерах”, которые дело организации артелей начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола – подумаешь, какая революционность!»[235]
15 марта 1930 г., то есть за день до всеобщего молебна, объявленного Папой Римским, в наших газетах было опубликовано постановление об «искривлениях» партийной линии в колхозном движении. В этом постановлении было признано ошибкой местных властей административное закрытие церквей, постановление угрожало строгими карами за оскорбление религиозных чувств верующих. Все это было, несомненно, уступкой мировому общественному мнению, однако временное прекращение антирелигиозного террора не сопровождалось ни восстановлением разрушенных или даже просто закрытых церквей, ни возвращением большинства людей, сосланных в Сибирь и на Север по религиозным мотивам. А между тем к концу 1930 г. в русских деревнях оказались закрытыми около 80% всех сельских храмов, а значительная часть духовенства числилась среди «раскулаченных».
К началу 1930 г. антицерковный террор достиг особенно широкого размаха. Запуганная Академия наук специальным решением сняла с охраны большинство памятников старины, связанных с «религиозными культами». В результате стали сноситься церкви и монастыри, являвшиеся ценнейшими памятниками архитектуры. Это происходило в таких старинных русских городах, как Тверь, Нижний Новгород, Псков, Новгород, Самара, Вятка, Рязань, Тула и других. Особенно пострадала Москва. Между прочим, разрушение церквей производилось даже внутри Кремля, против чего решительно возражали не только А. В. Луначарский, но и А. С. Енукидзе. Бывший секретарь Луначарского И. А. Сац рассказывал, что, участвуя в поспешном разборе бумаг на квартире Луначарского после его смерти и под бдительным надзором представителей Центрального партархива, он нашел выписку из решения Политбюро за подписью Сталина: «Слушали письмо т. Луначарского. Постановили: считать письмо Луначарского неправильным по существу и непартийным по форме». В письме речь шла как раз о разрушениях в Кремле. Комсомольцы того времени пели песню, в которой были и такие слова:
«Антирелигиозный террор достиг таких масштабов, – писал в одной из статей М. Агурский, – что в январе 1930 года папа римский Пий XI призвал всех верующих к всеобщему молебну за гонимых в России христиан. К этому призыву присоединилось не только большинство христианских церквей, но также и еврейские религиозные круги, взволнованные сведениями о терроре против иудаизма и сообщением об аресте в Минске 25 представителей еврейского духовенства. Кампания протеста за пределами СССР приняла такой характер, что стала угрожать политическим и экономическим интересам СССР. Повсюду раздавались требования о разрыве дипломатических отношений с СССР»[234].
Мы раздуем пожар мировой,
Тюрьмы и церкви сровняем с землей.
Несомненно, что эта массовая кампания протеста побудила Сталина не только приостановить на время антирелигиозный террор, но даже дезавуировать его как якобы проявление местного произвола и перегибов. В статье «Головокружение от успехов», опубликованной 2 марта 1930 г., Сталин писал: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, “революционерах”, которые дело организации артелей начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола – подумаешь, какая революционность!»[235]
15 марта 1930 г., то есть за день до всеобщего молебна, объявленного Папой Римским, в наших газетах было опубликовано постановление об «искривлениях» партийной линии в колхозном движении. В этом постановлении было признано ошибкой местных властей административное закрытие церквей, постановление угрожало строгими карами за оскорбление религиозных чувств верующих. Все это было, несомненно, уступкой мировому общественному мнению, однако временное прекращение антирелигиозного террора не сопровождалось ни восстановлением разрушенных или даже просто закрытых церквей, ни возвращением большинства людей, сосланных в Сибирь и на Север по религиозным мотивам. А между тем к концу 1930 г. в русских деревнях оказались закрытыми около 80% всех сельских храмов, а значительная часть духовенства числилась среди «раскулаченных».
О ЛИКВИДАЦИИ КУЛАЧЕСТВА КАК КЛАССА
Следует сказать и о такой сопутствующей коллективизации массовой репрессивной кампании, как ликвидация кулачества как класса. Известно, что еще до революции кулачество было большой силой в русской деревне. В первые месяцы после Октябрьской революции кулачество даже укрепило свои позиции за счет раздела помещичьих земель. Кулаки составляли тогда до 20% всех крестьян и владели 40% пахотных земель.
Первое столкновение между Советской властью и кулачеством произошло весной и летом 1918 г., когда большевики встали на путь принудительного изъятия всех излишков сельскохозяйственных продуктов (продразверстка) и передали власть в деревне в руки комитетов бедноты (комбедов). Ленин требовал в тот период вести решительную борьбу с кулачеством. «Никакие сомнения невозможны, – писал он в августе 1918 г. – Кулаки – бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может»[236].
Ленин в данном случае был не вполне прав, ибо приемлемая «середина» была найдена большевиками через три года, когда был введен нэп и продразверстка была заменена продналогом, а власть от комбедов и ревкомов вновь перешла к Советам. Важно отметить, однако, что даже призывая в 1918 г. и позже к беспощадному подавлению кулацких восстаний, Ленин никогда не призывал к полной экспроприации всего кулачества, а тем более к физическому уничтожению или выселению всех кулаков и членов их семей. 12 марта 1919 г. Ленин говорил: «… Мы за насилие против кулака, но не за полную его экспроприацию, потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом. Вот это различие надо твердо усвоить. У помещика и капиталиста – полная экспроприация; у кулаков же отнять собственность всю нельзя, такого постановления не было…»[237]
Еще через неделю Ленин разъяснял делегатам VIII съезда партии: «По отношению к помещикам и капиталистам наша задача – полная экспроприация. Но никаких насилий по отношению к среднему крестьянству мы не допускаем. Даже по отношению к богатому крестьянству мы не говорим с такой решительностью, как по отношению к буржуазии: абсолютная экспроприация богатого крестьянства и кулаков… Мы говорим: подавление сопротивления богатого крестьянства, подавление его контрреволюционных поползновений. Это не есть полная экспроприация»[238].
Планируя нэп как длительный исторический период, Ленин предполагал ограничение и вытеснение кулака в основном экономическими мерами. «Если ты можешь дать крестьянству машины, – писал Ленин, – этим ты поднимешь его, и когда ты дашь машины или электрификацию, тогда десятки или сотни тысяч мелких кулаков будут убиты»[239].
В середине 20-х гг. кулачество укрепило и расширило свои экономические позиции и влияние. Но вопрос о его ликвидации выдвигался лишь наиболее крайними деятелями «левой» оппозиции. Этот вопрос продолжал обсуждаться в партийной печати и в 1928 – 1929 гг. При этом ни один из авторов не ставил вопрос о насильственной экспроприации и выселении кулачества. Речь шла лишь о том, на каких условиях можно допускать кулака в колхоз и можно ли это делать вообще. Мнения разделились, и на местах эту проблему решали по-разному. В Сибири и на Северном Кавказе было решено не принимать кулаков в колхозы. Средневолжский крайком ВКП(б) с некоторыми оговорками высказался за допущение кулака в колхозы. Сравнительно умеренную позицию в этом вопросе занимали и такие члены Политбюро, как Ворошилов и Калинин, которые отнюдь не принадлежали к «правому» уклону.
В декабре 1929 г. при Политбюро ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия по коллективизации, а также особая подкомиссия о кулаке. Но Сталин не дожидался каких-либо рекомендаций этой подкомиссии. В конце декабря 1929 г. в речи на конференции аграрников-марксистов Сталин выдвинул лозунг ликвидации кулачества как класса и заявил, что раскулачивание должно стать составной частью коллективизации.
После речи Сталина почти повсеместно началась кампания по раскулачиванию. Все последующие решения и телеграммы Политбюро были попыткой внести некоторый «порядок» в эту уже развернувшуюся жестокую акцию.
В своих первых рекомендациях комиссия Политбюро предложила делить кулацкие хозяйства на три группы.
Первая группа – кулаки, оказывающие активное сопротивление организации колхозов и ведущие контрреволюционную подрывную работу. Этих кулаков предлагалось арестовывать и высылать в отдаленные районы страны.
Вторая группа – кулаки, которые хотя и менее активно, но все же оказывают сопротивление мероприятиям, связанным с проведением сплошной коллективизации. Этих кулаков предлагалось выселять за пределы данной области (края).
Третья группа – кулаки, готовые подчиниться мероприятиям по коллективизации и лояльно относящиеся к Советской власти. Комиссия считала возможным принимать кулаков данной группы в колхозы, но без предоставления им в течение 3 – 5 лет избирательных прав.
Сталин, однако, решительно возражал против этих рекомендаций и особенно против приема кулаков любой группы в колхозы. В инструкции ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 г. разделение кулаков по группам излагалось уже в иной редакции.
В этой инструкции к первой категории кулачества относился контрреволюционный кулацкий актив, организаторы террора и восстаний. Этих кулаков было предложено немедленно изолировать, не останавливаясь и перед применением высшей меры – расстрела. Всех членов семей этих кулаков предлагалось выселять в отдаленные районы. Предполагалось, что к первой категории кулачества может быть отнесено примерно 60 тыс. хозяйств[240].
Ко второй категории относилась остальная часть кулацкого актива из наиболее богатых кулаков. Этих кулаков вместе с семьями предлагалось выселять в отдаленные районы страны или в отдаленные места в пределах данного края. Указывалось, что таких хозяйств в стране будет около 150 тыс.
Первое столкновение между Советской властью и кулачеством произошло весной и летом 1918 г., когда большевики встали на путь принудительного изъятия всех излишков сельскохозяйственных продуктов (продразверстка) и передали власть в деревне в руки комитетов бедноты (комбедов). Ленин требовал в тот период вести решительную борьбу с кулачеством. «Никакие сомнения невозможны, – писал он в августе 1918 г. – Кулаки – бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может»[236].
Ленин в данном случае был не вполне прав, ибо приемлемая «середина» была найдена большевиками через три года, когда был введен нэп и продразверстка была заменена продналогом, а власть от комбедов и ревкомов вновь перешла к Советам. Важно отметить, однако, что даже призывая в 1918 г. и позже к беспощадному подавлению кулацких восстаний, Ленин никогда не призывал к полной экспроприации всего кулачества, а тем более к физическому уничтожению или выселению всех кулаков и членов их семей. 12 марта 1919 г. Ленин говорил: «… Мы за насилие против кулака, но не за полную его экспроприацию, потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом. Вот это различие надо твердо усвоить. У помещика и капиталиста – полная экспроприация; у кулаков же отнять собственность всю нельзя, такого постановления не было…»[237]
Еще через неделю Ленин разъяснял делегатам VIII съезда партии: «По отношению к помещикам и капиталистам наша задача – полная экспроприация. Но никаких насилий по отношению к среднему крестьянству мы не допускаем. Даже по отношению к богатому крестьянству мы не говорим с такой решительностью, как по отношению к буржуазии: абсолютная экспроприация богатого крестьянства и кулаков… Мы говорим: подавление сопротивления богатого крестьянства, подавление его контрреволюционных поползновений. Это не есть полная экспроприация»[238].
Планируя нэп как длительный исторический период, Ленин предполагал ограничение и вытеснение кулака в основном экономическими мерами. «Если ты можешь дать крестьянству машины, – писал Ленин, – этим ты поднимешь его, и когда ты дашь машины или электрификацию, тогда десятки или сотни тысяч мелких кулаков будут убиты»[239].
В середине 20-х гг. кулачество укрепило и расширило свои экономические позиции и влияние. Но вопрос о его ликвидации выдвигался лишь наиболее крайними деятелями «левой» оппозиции. Этот вопрос продолжал обсуждаться в партийной печати и в 1928 – 1929 гг. При этом ни один из авторов не ставил вопрос о насильственной экспроприации и выселении кулачества. Речь шла лишь о том, на каких условиях можно допускать кулака в колхоз и можно ли это делать вообще. Мнения разделились, и на местах эту проблему решали по-разному. В Сибири и на Северном Кавказе было решено не принимать кулаков в колхозы. Средневолжский крайком ВКП(б) с некоторыми оговорками высказался за допущение кулака в колхозы. Сравнительно умеренную позицию в этом вопросе занимали и такие члены Политбюро, как Ворошилов и Калинин, которые отнюдь не принадлежали к «правому» уклону.
В декабре 1929 г. при Политбюро ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия по коллективизации, а также особая подкомиссия о кулаке. Но Сталин не дожидался каких-либо рекомендаций этой подкомиссии. В конце декабря 1929 г. в речи на конференции аграрников-марксистов Сталин выдвинул лозунг ликвидации кулачества как класса и заявил, что раскулачивание должно стать составной частью коллективизации.
После речи Сталина почти повсеместно началась кампания по раскулачиванию. Все последующие решения и телеграммы Политбюро были попыткой внести некоторый «порядок» в эту уже развернувшуюся жестокую акцию.
В своих первых рекомендациях комиссия Политбюро предложила делить кулацкие хозяйства на три группы.
Первая группа – кулаки, оказывающие активное сопротивление организации колхозов и ведущие контрреволюционную подрывную работу. Этих кулаков предлагалось арестовывать и высылать в отдаленные районы страны.
Вторая группа – кулаки, которые хотя и менее активно, но все же оказывают сопротивление мероприятиям, связанным с проведением сплошной коллективизации. Этих кулаков предлагалось выселять за пределы данной области (края).
Третья группа – кулаки, готовые подчиниться мероприятиям по коллективизации и лояльно относящиеся к Советской власти. Комиссия считала возможным принимать кулаков данной группы в колхозы, но без предоставления им в течение 3 – 5 лет избирательных прав.
Сталин, однако, решительно возражал против этих рекомендаций и особенно против приема кулаков любой группы в колхозы. В инструкции ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 г. разделение кулаков по группам излагалось уже в иной редакции.
В этой инструкции к первой категории кулачества относился контрреволюционный кулацкий актив, организаторы террора и восстаний. Этих кулаков было предложено немедленно изолировать, не останавливаясь и перед применением высшей меры – расстрела. Всех членов семей этих кулаков предлагалось выселять в отдаленные районы. Предполагалось, что к первой категории кулачества может быть отнесено примерно 60 тыс. хозяйств[240].
Ко второй категории относилась остальная часть кулацкого актива из наиболее богатых кулаков. Этих кулаков вместе с семьями предлагалось выселять в отдаленные районы страны или в отдаленные места в пределах данного края. Указывалось, что таких хозяйств в стране будет около 150 тыс.