Страница:
— Да, в таком положении что угодно скажешь! — воскликнул Мозарин. — Это вроде инквизиции!
— Но это еще не все. Иногда на Западе применяют так называемый психогальванометр, — продолжал майор. — Подозреваемому вкладывают в руку небольшую пластинку и через его тело пропускают электрический ток, напряжение которого отмечается гальванометром. Если полицейский задает вопросы невинного свойства, испытуемый, конечно, остается спокойным и прибор ничего не показывает. Когда же полицейский задает вопросы, которые волнуют испытуемого, его железы, как известно, выделяют пот. А влажная ладонь уменьшает сопротивление проходящему току, и это сейчас же отражает шкала гальванометра. Что и требуется! Стало быть, любой невинный человек, который волнуется из-за того, что полиция его в чем-то подозревает, может быть признан виновным.
— Зато «по-научному»! — усмехнулся Мозарин.
— Да, но это «наука» людоедов! — продолжал майор. — Как и пытки в старое время, так и зеркальная комната с зеленым светом, и психогальванометр, и другие подобные фокусы вынуждают у обвиняемого лишь формальное признание в преступлении. Сейчас наше советское право не считает голословное признание подозреваемого достаточным основанием для того, чтобы осудить его. Судебная практика знает случаи, когда по каким-либо причинам человек берет на себя вину в преступлении, которого он не совершал. Учтите, в уголовном мире нередко главари шайки или банды заставляют третьестепенного соучастника под угрозой смерти взять на себя всю вину, и таким образом матерые рецидивисты ускользают от возмездия. Вот недавно мальчишка, несовершеннолетний, вдруг признался, что именно он совершил ограбление склада, нанеся сторожу тяжелое увечье. А на поверку оказалось, что мальчишка этот — подставная фигура, хотя все улики формально говорили против него. Просто главари банды рассчитали: с паренька спросу мало, он несовершеннолетний, еще не был судим. А из колонии они обещали вызволить его. Так-то… Я говорю это для того, чтобы вы твердо уяснили: надо искать и находить объективные улики и факты. Материал оперативного работника, как и следователя, должен выдержать испытание при самом дотошном, придирчивом судебном разбирательстве. Не забудьте также, что особо опасные преступники умеют подчас подсунуть молодым работникам «приманку», на которую они и клюют. Надеюсь, лейтенант, для вас все ясно?
— Так точно! — Мозарин вскочил с кресла, но Градов опять усадил его на место. — Я ведь потому несколько сбит с толку, что у меня нет ну никакого следа. Вслепую иду, товарищ майор!
— Да… Преступник неизвестен, личность пострадавшей до сих пор не выяснена. Обстоятельства наезда удивительны по наглости. Фары погашены, сигнал молчит… — задумчиво произнес Градов. — Что ж, нам не впервые решать такие сложные алгебраические задачи. И еще эта дикая записка!.. Возьмите ее, отдайте нашим научным сотрудникам и попросите восстановить зачеркнутую строчку…
Выйдя из кабинета Градова, Мозарин прошел в научно-технический отдел, в лабораторию, где производили химические, биологические и прочие анализы и экспертизы. Он столкнулся с Корневой в дверях, протянул ей записку и объяснил, что надо сделать. Девушка кивнула головой.
— Когда будет готово? — спросил лейтенант.
— У нас не залежится, Михаил Дмитриевич!
— А все-таки?
— Ну, через сутки.
— На одну строчку — целые сутки?! Значит, на десять строчек — десять суток, на сто…
— Тоже одни сутки. Ведь это же химия, а не заказ на пошив сапог: если одну пару можно стачать за три дня, то десять пар — за тридцать дней…
— Это можно и без химии сообразить, — ответил офицер, неудачно пытаясь сострить. И подумал: «Определенно, она на меня за что-то зуб имеет… Или чванится своим высшим образованием».
— А вы, пожалуйста, пораскиньте мозгами, — продолжала Корнева. — Об анализах и восстановлении документов надо иметь представление…
— Я предлагаю прекратить прения! — перебил ее Мозарин, чувствуя, что всерьез начинает сердиться. — Кто за?
— Я воздерживаюсь… — Девушка высоко подняла голову, и в ее глазах, казалось, вспыхнули синие искры. Она стремительно скрылась за дверью.
Лейтенант отправился в Городскую автомобильную инспекцию. Там по карточкам учетного стола он составил список гаражей, где можно было обнаружить и осмотреть серебристые «Победы», номера которых оканчивались на цифру «35» или «85». Выйдя из инспекции, он уселся в мотоцикл и поехал по гаражам.
4
5
6
— Но это еще не все. Иногда на Западе применяют так называемый психогальванометр, — продолжал майор. — Подозреваемому вкладывают в руку небольшую пластинку и через его тело пропускают электрический ток, напряжение которого отмечается гальванометром. Если полицейский задает вопросы невинного свойства, испытуемый, конечно, остается спокойным и прибор ничего не показывает. Когда же полицейский задает вопросы, которые волнуют испытуемого, его железы, как известно, выделяют пот. А влажная ладонь уменьшает сопротивление проходящему току, и это сейчас же отражает шкала гальванометра. Что и требуется! Стало быть, любой невинный человек, который волнуется из-за того, что полиция его в чем-то подозревает, может быть признан виновным.
— Зато «по-научному»! — усмехнулся Мозарин.
— Да, но это «наука» людоедов! — продолжал майор. — Как и пытки в старое время, так и зеркальная комната с зеленым светом, и психогальванометр, и другие подобные фокусы вынуждают у обвиняемого лишь формальное признание в преступлении. Сейчас наше советское право не считает голословное признание подозреваемого достаточным основанием для того, чтобы осудить его. Судебная практика знает случаи, когда по каким-либо причинам человек берет на себя вину в преступлении, которого он не совершал. Учтите, в уголовном мире нередко главари шайки или банды заставляют третьестепенного соучастника под угрозой смерти взять на себя всю вину, и таким образом матерые рецидивисты ускользают от возмездия. Вот недавно мальчишка, несовершеннолетний, вдруг признался, что именно он совершил ограбление склада, нанеся сторожу тяжелое увечье. А на поверку оказалось, что мальчишка этот — подставная фигура, хотя все улики формально говорили против него. Просто главари банды рассчитали: с паренька спросу мало, он несовершеннолетний, еще не был судим. А из колонии они обещали вызволить его. Так-то… Я говорю это для того, чтобы вы твердо уяснили: надо искать и находить объективные улики и факты. Материал оперативного работника, как и следователя, должен выдержать испытание при самом дотошном, придирчивом судебном разбирательстве. Не забудьте также, что особо опасные преступники умеют подчас подсунуть молодым работникам «приманку», на которую они и клюют. Надеюсь, лейтенант, для вас все ясно?
— Так точно! — Мозарин вскочил с кресла, но Градов опять усадил его на место. — Я ведь потому несколько сбит с толку, что у меня нет ну никакого следа. Вслепую иду, товарищ майор!
— Да… Преступник неизвестен, личность пострадавшей до сих пор не выяснена. Обстоятельства наезда удивительны по наглости. Фары погашены, сигнал молчит… — задумчиво произнес Градов. — Что ж, нам не впервые решать такие сложные алгебраические задачи. И еще эта дикая записка!.. Возьмите ее, отдайте нашим научным сотрудникам и попросите восстановить зачеркнутую строчку…
Выйдя из кабинета Градова, Мозарин прошел в научно-технический отдел, в лабораторию, где производили химические, биологические и прочие анализы и экспертизы. Он столкнулся с Корневой в дверях, протянул ей записку и объяснил, что надо сделать. Девушка кивнула головой.
— Когда будет готово? — спросил лейтенант.
— У нас не залежится, Михаил Дмитриевич!
— А все-таки?
— Ну, через сутки.
— На одну строчку — целые сутки?! Значит, на десять строчек — десять суток, на сто…
— Тоже одни сутки. Ведь это же химия, а не заказ на пошив сапог: если одну пару можно стачать за три дня, то десять пар — за тридцать дней…
— Это можно и без химии сообразить, — ответил офицер, неудачно пытаясь сострить. И подумал: «Определенно, она на меня за что-то зуб имеет… Или чванится своим высшим образованием».
— А вы, пожалуйста, пораскиньте мозгами, — продолжала Корнева. — Об анализах и восстановлении документов надо иметь представление…
— Я предлагаю прекратить прения! — перебил ее Мозарин, чувствуя, что всерьез начинает сердиться. — Кто за?
— Я воздерживаюсь… — Девушка высоко подняла голову, и в ее глазах, казалось, вспыхнули синие искры. Она стремительно скрылась за дверью.
Лейтенант отправился в Городскую автомобильную инспекцию. Там по карточкам учетного стола он составил список гаражей, где можно было обнаружить и осмотреть серебристые «Победы», номера которых оканчивались на цифру «35» или «85». Выйдя из инспекции, он уселся в мотоцикл и поехал по гаражам.
4
День разгорался — сверкающий, знойный. Синий столбик большого термометра на стене районного Совета поднялся до тридцати шести. Над витринами магазинов спустили полотняные навесы. Посреди мостовой серый пони вез в ярко-желтой двуколке мальчика, следом, шевеля огромными, как лопухи, ушами, шествовал слон с красным ковриком на спине, а за ним вышагивал рыжий верблюд, впряженный в высокую двухколесную тележку, на которой восседал усатый мужчина. Яркий плакат на задке коляски оповещал о предстоящем карнавале в Зоопарке.
Объезжая гаражи, лейтенант осматривал машины, начиная от аккумуляторов и кончая запальными свечами. Конечно, занимаясь этим, он незаметно проверял радиаторы и левую сторону кузова всех серебристых «Побед». Но те следы, которые он искал, не находил. К тому же, проверяя путевки, он убеждался, что вчера, двадцать восьмого июля, эти машины ходили по маршруту, лежащему далеко в стороне от улицы Горького.
Объехав все записанные им гаражи, Мозарин спохватился, что совсем забыл о подмосковных гаражах. Зайдя в отделение милиции, он позвонил в областную автомобильную инспекцию. Там ему дали несколько новых адресов.
Шел пятый час, когда он выехал на загородное шоссе. Навстречу неслись легковые автомобили, грузовики, автобусы. Он затормозил свой мотоцикл перед полосатым шлагбаумом, возле которого стрелочник трубил в медный рожок. Справа из-за хвойного лесочка выглянул синий купол церкви, замелькали темно-красные крыши домов, выплыло четырехэтажное здание санатория, и вдруг, словно выпрыгнув из-за холма, выросли высокие мачты радиостанции.
Офицеру было жарко в куртке, шлеме и защитных очках. Он проехал шестьдесят километров, осмотрел все серебристые «Победы» и снова не нашел той машины, которую с таким рвением искал. Черт возьми! Где же этот проклятый автомобиль, изувечивший неизвестную?
Так спросил себя лейтенант, повернув мотоцикл в обратный путь. Офицер мчался мимо дач. В проглядывающих сквозь зеленую листву окнах уже загорался свет, пахло левкоями, резедой. Когда Мозарин выехал на шоссе, по обеим сторонам все чаще и чаще стали возникать электрические огоньки. Их становилось все больше, больше, и вдруг целый огненный рой понесся навстречу лейтенанту. Москва, Москва!
Вернувшись в десятом часу вечера, Мозарин сразу направился в кабинет Градова. Туда же спешила Корнева с очередными срочными анализами в папке.
— Ну как, восстановили зачеркнутую строку на записке? — спросил лейтенант.
— Нет, Михаил Дмитриевич, — ответила она. — Я все же опасаюсь выявлять ее реактивом: эта строчка может совсем пропасть! Безопаснее это сделать монохроматором (монохроматор — оптический прибор, с помощью которого выявляется невидимый текст), но у аппарата испортился трансформатор. Сейчас его уже перематывают.
— Пока вы проявите эту несчастную строку, — с досадой проговорил лейтенант, — диверсанты могут не только оглушить дежурного и похитить карту, но все ваши реактивы утащить!
— При всем желании я не могу ничего сделать на испорченном аппарате, а второго у нас нет!
— Что же, свет клином сошелся на вашем отделе!
— Нет, зачем же? Поговорите с майором. Если он прикажет, перешлем в другое место. А кстати, — добавила она не без ехидства, — вы уже расшифровали, что означает 3КБ, которому грозит диверсия?
Мозарин не успел ответить — они уже были у дверей Градова.
Войдя с Корневой в кабинет, лейтенант сказал;
— Разрешите доложить, товарищ майор?
— Докладывайте!
— Осмотрел все серебристые «Победы». Подозрений нет. Остались еще «Победы» с окончанием номера на те же цифры, но коричневые, зеленые, голубые…
Градов поднял руку и, слегка прищурясь, пристально посмотрел на молодого офицера.
— Отойдите к стене, лейтенант… Так… А вы, товарищ Корнева, поверните выключатель. Так… Еще раз! Еще!
С потолка хлынул слепящий свет двухсотсвечовых ламп. На несколько секунд все трое зажмурились. Снова послышался голос Градова:
— Посмотрите, товарищ Корнева, на куртку лейтенанта и скажите: какого она цвета?
Надя взглянула на покрытую густым слоем пыли куртку Мозарина.
— Серебристая, — ответила она.
— Правильно, серебристая! — обрадовано воскликнул майор.
С мальчишеским проворством он подскочил к графину с водой и подбежал с ним к ничего не понимающему Мозарину. Вынув из кармана носовой платок, Градов смочил его водой из графина и стал вытирать влажным платком пыль с куртки лейтенанта.
— А теперь какого цвета куртка, товарищ Корнева?
— Синего! — ответила озадаченная девушка.
— Правильно, синего, друзья мои! — Градов поставил на место графин и присел на ручку кресла. — Итак, при блеске молнии сильно запыленная синяя машина показалась всем серебристой. Ну а после этого она сразу попала под ливень, он умыл ее хорошенько, и естественно она опять сделалась синей. Вот почему она свободно прошла мимо наших постов. Вам все ясно, лейтенант?
— Да, товарищ майор! Надо искать синюю «Победу» с тем же окончанием номера, — ответил Мозарин.
Объезжая гаражи, лейтенант осматривал машины, начиная от аккумуляторов и кончая запальными свечами. Конечно, занимаясь этим, он незаметно проверял радиаторы и левую сторону кузова всех серебристых «Побед». Но те следы, которые он искал, не находил. К тому же, проверяя путевки, он убеждался, что вчера, двадцать восьмого июля, эти машины ходили по маршруту, лежащему далеко в стороне от улицы Горького.
Объехав все записанные им гаражи, Мозарин спохватился, что совсем забыл о подмосковных гаражах. Зайдя в отделение милиции, он позвонил в областную автомобильную инспекцию. Там ему дали несколько новых адресов.
Шел пятый час, когда он выехал на загородное шоссе. Навстречу неслись легковые автомобили, грузовики, автобусы. Он затормозил свой мотоцикл перед полосатым шлагбаумом, возле которого стрелочник трубил в медный рожок. Справа из-за хвойного лесочка выглянул синий купол церкви, замелькали темно-красные крыши домов, выплыло четырехэтажное здание санатория, и вдруг, словно выпрыгнув из-за холма, выросли высокие мачты радиостанции.
Офицеру было жарко в куртке, шлеме и защитных очках. Он проехал шестьдесят километров, осмотрел все серебристые «Победы» и снова не нашел той машины, которую с таким рвением искал. Черт возьми! Где же этот проклятый автомобиль, изувечивший неизвестную?
Так спросил себя лейтенант, повернув мотоцикл в обратный путь. Офицер мчался мимо дач. В проглядывающих сквозь зеленую листву окнах уже загорался свет, пахло левкоями, резедой. Когда Мозарин выехал на шоссе, по обеим сторонам все чаще и чаще стали возникать электрические огоньки. Их становилось все больше, больше, и вдруг целый огненный рой понесся навстречу лейтенанту. Москва, Москва!
Вернувшись в десятом часу вечера, Мозарин сразу направился в кабинет Градова. Туда же спешила Корнева с очередными срочными анализами в папке.
— Ну как, восстановили зачеркнутую строку на записке? — спросил лейтенант.
— Нет, Михаил Дмитриевич, — ответила она. — Я все же опасаюсь выявлять ее реактивом: эта строчка может совсем пропасть! Безопаснее это сделать монохроматором (монохроматор — оптический прибор, с помощью которого выявляется невидимый текст), но у аппарата испортился трансформатор. Сейчас его уже перематывают.
— Пока вы проявите эту несчастную строку, — с досадой проговорил лейтенант, — диверсанты могут не только оглушить дежурного и похитить карту, но все ваши реактивы утащить!
— При всем желании я не могу ничего сделать на испорченном аппарате, а второго у нас нет!
— Что же, свет клином сошелся на вашем отделе!
— Нет, зачем же? Поговорите с майором. Если он прикажет, перешлем в другое место. А кстати, — добавила она не без ехидства, — вы уже расшифровали, что означает 3КБ, которому грозит диверсия?
Мозарин не успел ответить — они уже были у дверей Градова.
Войдя с Корневой в кабинет, лейтенант сказал;
— Разрешите доложить, товарищ майор?
— Докладывайте!
— Осмотрел все серебристые «Победы». Подозрений нет. Остались еще «Победы» с окончанием номера на те же цифры, но коричневые, зеленые, голубые…
Градов поднял руку и, слегка прищурясь, пристально посмотрел на молодого офицера.
— Отойдите к стене, лейтенант… Так… А вы, товарищ Корнева, поверните выключатель. Так… Еще раз! Еще!
С потолка хлынул слепящий свет двухсотсвечовых ламп. На несколько секунд все трое зажмурились. Снова послышался голос Градова:
— Посмотрите, товарищ Корнева, на куртку лейтенанта и скажите: какого она цвета?
Надя взглянула на покрытую густым слоем пыли куртку Мозарина.
— Серебристая, — ответила она.
— Правильно, серебристая! — обрадовано воскликнул майор.
С мальчишеским проворством он подскочил к графину с водой и подбежал с ним к ничего не понимающему Мозарину. Вынув из кармана носовой платок, Градов смочил его водой из графина и стал вытирать влажным платком пыль с куртки лейтенанта.
— А теперь какого цвета куртка, товарищ Корнева?
— Синего! — ответила озадаченная девушка.
— Правильно, синего, друзья мои! — Градов поставил на место графин и присел на ручку кресла. — Итак, при блеске молнии сильно запыленная синяя машина показалась всем серебристой. Ну а после этого она сразу попала под ливень, он умыл ее хорошенько, и естественно она опять сделалась синей. Вот почему она свободно прошла мимо наших постов. Вам все ясно, лейтенант?
— Да, товарищ майор! Надо искать синюю «Победу» с тем же окончанием номера, — ответил Мозарин.
5
Лейтенанта разбудил яркий луч солнца, упавший на его лицо. Он повернул голову и увидел за окном сияющее летнее небо, крышу с высокой антенной. Возле нее мальчишка вынимал из-за пазухи белых голубей и подбрасывал их в воздух. Птицы, часто взмахивая крыльями, уносились вверх, то превращаясь в белую точку, то снова возникая в синем небе.
Одеваясь, Мозарин взглянул на свой рабочий стол. На нем стояли аккумуляторы, моторчики, измерительные приборы, детали карбюратора, роликовые подшипники, электрические фонарики разных систем, лежали лампочки, шнуры, изоляционная лента — десятки разнообразных предметов. Мать, убирая комнату, тщательно вытирала каждую вещь, но всегда ставила ее на прежнее место. К этому приучил ее покойный муж, техник электрозавода, оставивший сыну в наследство весь этот запас технического имущества и горячую любовь к инструменту, приборам, механизмам.
На этом же столе стоял портрет отца в деревянной рамке. В начале Отечественной войны отец был сброшен взрывной волной фугаски с крыши дома, где он тушил зажигательные бомбы с командой жильцов-добровольцев. Милый, чудаковатый человек, страстный любитель старинных русских книг и словотолкователей, собиратель и сочинитель мудреных, шутливых изречений! Лучший друг детства, юности, суровый, вспыльчивый наставник, утешитель в невзгодах, сотоварищ веселых забав.
За завтраком Михаил рассказал матери о Градове, о том, как превозносят его работники милиции, о деле № 306, которое он ведет под руководством майора.
— Что ж, — тихо ответила она, покачивая головой, — может, твой Градов первый сыщик на земле! А не по душе мне эта служба. То ли дело — инженер!
— Что ты, мама! Чем хуже работа Градова? Ведь это тоже наука, да еще какая интересная. А главное — полезная работа, необходимая народу, и к тому же боевая.
— А по мне хоть бы ее вовсе не было, — не сдавалась мать. — Конечно, и мне хочется знать, найдешь ли ты эту девчонку, которая задавила женщину. Кто же она такая, бедняжка, эта пострадавшая?
— Ага! — воскликнул сын. — Видишь, и тебе ее жаль. Так о чем же разговор?
Мать отвернулась, не в силах сдержать улыбки.
По пути на службу лейтенант заехал в клинику. Дежурный врач сообщил, что регулировщик отделался переломом ребра. Завтра с ним можно будет говорить. У неизвестной женщины сильное сотрясение мозга, перелом ноги, травма лица. Она еще лежит в забытьи. Справок о ней никто не наводил.
Мозарин написал регулировщику несколько теплых слов, послал папирос. Из кабинета врача он позвонил в аптеку на улице Горького. Дежурная, которой он давал номер своего телефона, ответила, что, к ее огорчению, никто ни лично, ни по телефону не справлялся о пострадавшей.
На работу офицер приехал мрачный, злой, недовольный собой.
— Я понимаю ваше состояние, лейтенант: следствие становится трудным, — сказал Градов, выслушав его доклад.
— Да, товарищ майор, я заезжал в автоинспекцию. Удивляюсь, как же я не принял во внимание пыль на машине?
— Не надо расстраиваться, лейтенант, — успокоил его Градов и похлопал по плечу. — Составили список синих «Побед» с подходящими номерами?
— Да, — ответил Мозарин. — По-моему, одна «Победа» номер восемьдесят два — тридцать пять требует проверки в первую очередь. Она была угнана.
— Ого! Чья она? Когда ее угнали?
— Двадцать восьмого июля, около двадцати одного часа.
— Приблизительно за час до происшествия на улице Горького? Дело, лейтенант! — оживился майор. — Узнайте, кто нашел угнанную «Победу», вызовите его сюда. И поедем, посмотрим.
Через полчаса Градов, Мозарин и сержант милиции катили в дежурной автомашине по людным улицам. Летний день пылал. Люди жадно пили в киосках розовую шипучую воду, толпились возле лотков с мороженым. Из корзинок продавщиц весело выглядывали гвоздики, левкои и розы. На бульварах под липами играла шумливая детвора. Ребятишки лепили гречишники из сухого, горячего песка, перебрасывались мячами, гоняли на велосипедах.
Градов с улыбкой поглядывал на детишек, думая о своем шестилетнем Гоге. Еще в мае он перевез семью на дачу, приезжал туда каждую субботу. Отправляясь купаться, он сажал сынишку на плечи, заплывал с ним на середину реки и учил плавать, поддерживая рукой под животик. Возились они в воде «до посинения пупов», как шутил Градов. Дома жена растирала Гогу жестким мохнатым полотенцем, клялась больше не отпускать его с отцом на реку, но проходила неделя, и все повторялось снова.
Машина мчалась вдоль ограды Сокольнического парка. Совсем близко мелькнула вертящаяся карусель; под музыку радиолы пролетали вокруг синего шатра юноши и девушки на вороных конях и в расписных санках; чей-то сиреневый шарф развевался, трепеща на ветру.
— Стоп! — Милиционер тронул шофера за плечо, и тот затормозил.
Все трое вышли из машины. Перед ними был густой березовый парк. Слева чернело старое пепелище. Через задымленные осколки кирпича пробивалась жирная крапива. Вокруг пепелища от столба к столбу была протянута колючая проволока. В одном месте она была порвана и лежала в густой траве. Майор нагнулся, поднял проволоку, осмотрел блестящий, чуть согнутый конец. Взяв в руки другой конец, он увидел, что проволока — совсем недавно — была перекушена плоскогубцами.
— Вот здесь стояла угнанная машина, — доложил сержант, показывая на небольшую площадку под березами.
— Сколько человек выкатывали отсюда автомобиль? — спросил Градов.
— Мы втроем, товарищ майор. Обе передние шины были проколоты. Запасное колесо отсутствовало.
— А в каком состоянии вы нашли всю машину — и кузов, и кабину? — спросил Мозарин.
— Все в целости. Я присутствовал, когда писали протокол. Ключ унесен, дверцы на запоре.
— Вы, конечно, решили, что шофер отправился в гараж за запасным колесом?
— Точно. А когда сменился, гляжу — машина еще тут. Тогда я сообразил, что ее угнали, и позвонил в угрозыск.
— Кому принадлежит «Победа», лейтенант? — спросил Градов.
— Сию минуту, — ответил Мозарин. Достав из кармана блокнот, он раскрыл его и прочел: — «Владелец машины — доктор Павел Ильич Иркутов, Ермолаевский переулок, дом…»
— Адрес пока не нужен, — перебил майор. — Доктор заявлял об угоне машины?
— Заявил только через два дня, и вчера, в двадцать один час, явилась за ней его дочь.
— Странно! Как же это он двое суток не замечал, что у него угнали автомобиль?
Градов стал шаг за шагом осматривать площадку, где стояла машина Иркутова. Он достал лупу и, время от времени нагибаясь, исследовал через нее отдельные участки земли. Вернувшись к сидящему на пне Мозарину, он спросил с той учтивостью, за которой всегда скрывал раздражение:
— Вас не затруднит, дорогой лейтенант, начать осмотр площадки с другой стороны?
— Есть, товарищ майор! — проговорил Мозарин, вскакивая. — Но разрешите напомнить: ведь тут до нас, наверное, перебывал десяток людей.
— Разрешите напомнить кое-что и вам, — еще учтивее сказал Градов, — Каждый оперативный работник прежде всего исследователь, а потом уже следователь. Видите, даже в рифму получается. Да, исследователь подобен бактериологу, астроному, ботанику. Чем внимательнее, настойчивее люди ищут, тем больших открытий добиваются, находя новые факты и обстоятельства, анализируя их, строя гипотезы. Если мы хотим хорошо работать, то обязаны следовать их примеру. Обязаны пользоваться оптикой, лабораторией, научными методами расследования. Иначе…
Майор поднял с земли раздавленный кусок оловянного тюбика из-под синей масляной краски. Через лупу он ясно разобрал на этикетке: «Берлинская лазурь». Он пощупал пальцем этикетку — она была влажная. Тронул пальцем краску — она оставила на нем яркий след.
Градов вынул из кармана кожаную коробку и положил в нее обломок тюбика, предварительно завернув его в бумажку. Продолжая поиски, он нашел окурок папиросы «Люкс» и также положил его в коробку. Лейтенант поднял другой окурок — с маркой «Дукат» на мундштуке, — осмотрел его и размахнулся, чтобы бросить. Остановив Мозарина, майор взял этот окурок, вынул из коробки другой и, держа оба на ладони, навел на них лупу.
— Смотрите, — обратился он к лейтенанту. — Первый окурок промок, потом высох, папиросная бумага на нем покоробилась. Он приплюснут, на нем пятна синей краски. Таким образом, мой «Люкс» — вещественное доказательство. Теперь поглядите на другой окурок: он не промочен, не раздавлен, не замаран краской! Он совершенно чист. Значит, для нас он просто мусор?
— Так я же и хотел… — начал было Мозарин.
— Не торопитесь, — прервал его майор. — Любая крупинка песка, взятая на месте преступления, может служить таким вещественным доказательством, о силе которого не подозревает преступник. Разве вы не знаете простейшей истины: характер прикуса на окурке, отпечаток зуба — могут стать неопровержимой уликой! Поэтому и второй окурок необходимо взять с собой. Может быть, как раз он и укажет на того, кто угнал машину и искалечил двух людей. Вы скажете, что подозревается молодая женщина. Но и женщины курят. Возможно, что в Сокольниках ее ждал сообщник, но после происшествия на улице Горького они предпочли избавиться от опасной машины и бросили ее здесь… — закончил Градов, как бы рассуждая сам с собой.
— Хорошо, товарищ майор! — воскликнул Мозарин. — Но ведь могло быть и так: месяц назад какой-то человек швырнул сюда кусок тюбика. В тот же день второй бросил здесь окурок «Люкса», третий, спустя две недели, перелез через колючую проволоку, раздавил ногой тюбик, наступил на окурок «Люкса» и замарал его краской. Четвертый вчера курил здесь папиросу «Дукат». Да мало ли случайных совпадений могло произойти?
— Нет, лейтенант, — твердо возразил Градов, — здесь все вещи ясно рассказывают о себе. Если кусок тюбика пролежит тут месяц, то от дождей этикетка размокнет так, что на ней мы ничего не разобрали бы. А разве окурок «Люкса» сохранился бы в таком виде, валяясь здесь даже пять дней? Ведь были грозы, вихри, проливные дожди! Да и зачем людям забираться сюда, преодолевая препятствия и колючую проволоку? Чтобы выкурить дорогую папиросу «Люкс»? Что здесь: парк, роща, уютный уголок для свиданий? Нет, эта площадка открыта со всех сторон. Кого же потянет из прекрасного парка на унылые, обгорелые кирпичи? И заметьте — с дороги, с мостовой никак не забросить легкий окурок на то место, где мы его нашли. Вообще, лейтенант, при розыске можно и нужно строить различные предположения, версии. Но все они должны быть основаны на строгих фактах и доказательствах. Нельзя фантазировать, исходя из надуманных предположений.
Градов и Мозарин еще несколько раз осмотрели площадку, но больше ничего не нашли. Майор не спеша оглядел место, где стоял угнанный автомобиль, и на этом закончил осмотр.
На высокую густолиственную березу села малиновка. Охорашиваясь, она расправила рыжие перышки на выпуклой грудке, потом нежно пощебетала. Майор с просветлевшим лицом смотрел на нее. Мозарин с неменьшим любопытством наблюдал за неожиданно расчувствовавшимся майором. А на обоих офицеров лукаво посматривал сержант, в котором малиновка будила детские деревенские воспоминания о вечерней росе, о тихих закатах солнца.
— Хорошо она распевает по веснам да в июне, — вздохнув, сказал он. — У вас зовут ее малиновкой, а у нас — зорянкой. По вечерним зорькам она поет…
Градов присел на мохнатый, горбатый пень и прикрыл глаза ладонью. Он пытался воссоздать в уме целостную картину событий, которые разыгрались здесь, на пепелище, обнесенном колючей проволокой.
…Позавчера, около двадцати одного часа, неизвестная молодая женщина, убедившись в безопасности, проникла в автомобиль доктора Иркутова, стоявший возле дома, где он проживает. Она погнала машину вовсю, где-то колесила и через час оказалась в переулке, выходящем на улицу Горького. В переулке она остановилась. А затем на огромной скорости «рванула» к улице Горького, на углу сшибла женщину и милиционера и скрылась. Несмотря на то, что уже стемнело, она фары не включила и не сигналила. Почему? Что заставило ее так поспешно умчаться? Испугалась? Заметила владельца похищенной машины или его родных?…
После двойного преступления — угона «Победы» и наезда — женщина под проливным дождем устремилась в другой конец города, к Сокольническому парку. Зачем? Вероятно, преступница уже знала это место, это пожарище. Или в Сокольниках ее ждали сообщники? Так или иначе, она или они действовали обдуманно: достали плоскогубцы, разрезали колючую проволоку, повели автомобиль на площадку, за деревья, прокололи две шины. Этим ловким маневром — проколом покрышек — преступники хотели ввести в заблуждение тех, кто обнаружит машину, и тем самым выиграть время.
И в самом деле: милиционер, наткнувшийся на машину, подумал, что водитель поехал в гараж за покрышками. Может быть, здесь, на площадке, преступники отсиживались в кабине, пережидая дождь? Потом вышли из машины, не заметив, что сбросили при этом ногой кусочек раздавленного ими еще раньше тюбика с краской «Берлинская лазурь». Да, вполне вероятно, что во время головокружительной гонки тюбик свалился под ноги водителю и был раздавлен. Как же иначе можно было испачкать подошвы ботинок о синюю краску? Ведь окурок «Люкса» измаран «Берлинской лазурью». Возможно, конечно, что неизвестные вообще не курили, а окурок «Люкса», как считает лейтенант, не имеет к ним никакого отношения. Надо немедленно обследовать кабину машины, поговорить с владельцем, узнать, мог ли оказаться в ней тюбик.
А теперь — самый трудный, основной вопрос: зачем преступница угнала машину, рискуя своей жизнью и свободой? Обычно угоняют машину, для того чтобы снять с нее ценные части и продать их. Но все они на месте. Может быть, машина угнана из озорства, под хмельком, чтобы показать удаль, лихо прокатиться? Или преступница, выслеженная оперативными работниками, пыталась уйти от преследования? Не исключено, что она могла прельститься каким-либо ценным багажом в автомобиле Иркутова. Наконец, машина могла понадобиться шайке для преступных целей. Версий много! Не теряя времени, надо прежде всего опросить потерпевших.
— Вот что, лейтенант, — сказал Градов, — я хочу сегодня же поговорить с доктором Иркутовым и осмотреть его «Победу».
Одеваясь, Мозарин взглянул на свой рабочий стол. На нем стояли аккумуляторы, моторчики, измерительные приборы, детали карбюратора, роликовые подшипники, электрические фонарики разных систем, лежали лампочки, шнуры, изоляционная лента — десятки разнообразных предметов. Мать, убирая комнату, тщательно вытирала каждую вещь, но всегда ставила ее на прежнее место. К этому приучил ее покойный муж, техник электрозавода, оставивший сыну в наследство весь этот запас технического имущества и горячую любовь к инструменту, приборам, механизмам.
На этом же столе стоял портрет отца в деревянной рамке. В начале Отечественной войны отец был сброшен взрывной волной фугаски с крыши дома, где он тушил зажигательные бомбы с командой жильцов-добровольцев. Милый, чудаковатый человек, страстный любитель старинных русских книг и словотолкователей, собиратель и сочинитель мудреных, шутливых изречений! Лучший друг детства, юности, суровый, вспыльчивый наставник, утешитель в невзгодах, сотоварищ веселых забав.
За завтраком Михаил рассказал матери о Градове, о том, как превозносят его работники милиции, о деле № 306, которое он ведет под руководством майора.
— Что ж, — тихо ответила она, покачивая головой, — может, твой Градов первый сыщик на земле! А не по душе мне эта служба. То ли дело — инженер!
— Что ты, мама! Чем хуже работа Градова? Ведь это тоже наука, да еще какая интересная. А главное — полезная работа, необходимая народу, и к тому же боевая.
— А по мне хоть бы ее вовсе не было, — не сдавалась мать. — Конечно, и мне хочется знать, найдешь ли ты эту девчонку, которая задавила женщину. Кто же она такая, бедняжка, эта пострадавшая?
— Ага! — воскликнул сын. — Видишь, и тебе ее жаль. Так о чем же разговор?
Мать отвернулась, не в силах сдержать улыбки.
По пути на службу лейтенант заехал в клинику. Дежурный врач сообщил, что регулировщик отделался переломом ребра. Завтра с ним можно будет говорить. У неизвестной женщины сильное сотрясение мозга, перелом ноги, травма лица. Она еще лежит в забытьи. Справок о ней никто не наводил.
Мозарин написал регулировщику несколько теплых слов, послал папирос. Из кабинета врача он позвонил в аптеку на улице Горького. Дежурная, которой он давал номер своего телефона, ответила, что, к ее огорчению, никто ни лично, ни по телефону не справлялся о пострадавшей.
На работу офицер приехал мрачный, злой, недовольный собой.
— Я понимаю ваше состояние, лейтенант: следствие становится трудным, — сказал Градов, выслушав его доклад.
— Да, товарищ майор, я заезжал в автоинспекцию. Удивляюсь, как же я не принял во внимание пыль на машине?
— Не надо расстраиваться, лейтенант, — успокоил его Градов и похлопал по плечу. — Составили список синих «Побед» с подходящими номерами?
— Да, — ответил Мозарин. — По-моему, одна «Победа» номер восемьдесят два — тридцать пять требует проверки в первую очередь. Она была угнана.
— Ого! Чья она? Когда ее угнали?
— Двадцать восьмого июля, около двадцати одного часа.
— Приблизительно за час до происшествия на улице Горького? Дело, лейтенант! — оживился майор. — Узнайте, кто нашел угнанную «Победу», вызовите его сюда. И поедем, посмотрим.
Через полчаса Градов, Мозарин и сержант милиции катили в дежурной автомашине по людным улицам. Летний день пылал. Люди жадно пили в киосках розовую шипучую воду, толпились возле лотков с мороженым. Из корзинок продавщиц весело выглядывали гвоздики, левкои и розы. На бульварах под липами играла шумливая детвора. Ребятишки лепили гречишники из сухого, горячего песка, перебрасывались мячами, гоняли на велосипедах.
Градов с улыбкой поглядывал на детишек, думая о своем шестилетнем Гоге. Еще в мае он перевез семью на дачу, приезжал туда каждую субботу. Отправляясь купаться, он сажал сынишку на плечи, заплывал с ним на середину реки и учил плавать, поддерживая рукой под животик. Возились они в воде «до посинения пупов», как шутил Градов. Дома жена растирала Гогу жестким мохнатым полотенцем, клялась больше не отпускать его с отцом на реку, но проходила неделя, и все повторялось снова.
Машина мчалась вдоль ограды Сокольнического парка. Совсем близко мелькнула вертящаяся карусель; под музыку радиолы пролетали вокруг синего шатра юноши и девушки на вороных конях и в расписных санках; чей-то сиреневый шарф развевался, трепеща на ветру.
— Стоп! — Милиционер тронул шофера за плечо, и тот затормозил.
Все трое вышли из машины. Перед ними был густой березовый парк. Слева чернело старое пепелище. Через задымленные осколки кирпича пробивалась жирная крапива. Вокруг пепелища от столба к столбу была протянута колючая проволока. В одном месте она была порвана и лежала в густой траве. Майор нагнулся, поднял проволоку, осмотрел блестящий, чуть согнутый конец. Взяв в руки другой конец, он увидел, что проволока — совсем недавно — была перекушена плоскогубцами.
— Вот здесь стояла угнанная машина, — доложил сержант, показывая на небольшую площадку под березами.
— Сколько человек выкатывали отсюда автомобиль? — спросил Градов.
— Мы втроем, товарищ майор. Обе передние шины были проколоты. Запасное колесо отсутствовало.
— А в каком состоянии вы нашли всю машину — и кузов, и кабину? — спросил Мозарин.
— Все в целости. Я присутствовал, когда писали протокол. Ключ унесен, дверцы на запоре.
— Вы, конечно, решили, что шофер отправился в гараж за запасным колесом?
— Точно. А когда сменился, гляжу — машина еще тут. Тогда я сообразил, что ее угнали, и позвонил в угрозыск.
— Кому принадлежит «Победа», лейтенант? — спросил Градов.
— Сию минуту, — ответил Мозарин. Достав из кармана блокнот, он раскрыл его и прочел: — «Владелец машины — доктор Павел Ильич Иркутов, Ермолаевский переулок, дом…»
— Адрес пока не нужен, — перебил майор. — Доктор заявлял об угоне машины?
— Заявил только через два дня, и вчера, в двадцать один час, явилась за ней его дочь.
— Странно! Как же это он двое суток не замечал, что у него угнали автомобиль?
Градов стал шаг за шагом осматривать площадку, где стояла машина Иркутова. Он достал лупу и, время от времени нагибаясь, исследовал через нее отдельные участки земли. Вернувшись к сидящему на пне Мозарину, он спросил с той учтивостью, за которой всегда скрывал раздражение:
— Вас не затруднит, дорогой лейтенант, начать осмотр площадки с другой стороны?
— Есть, товарищ майор! — проговорил Мозарин, вскакивая. — Но разрешите напомнить: ведь тут до нас, наверное, перебывал десяток людей.
— Разрешите напомнить кое-что и вам, — еще учтивее сказал Градов, — Каждый оперативный работник прежде всего исследователь, а потом уже следователь. Видите, даже в рифму получается. Да, исследователь подобен бактериологу, астроному, ботанику. Чем внимательнее, настойчивее люди ищут, тем больших открытий добиваются, находя новые факты и обстоятельства, анализируя их, строя гипотезы. Если мы хотим хорошо работать, то обязаны следовать их примеру. Обязаны пользоваться оптикой, лабораторией, научными методами расследования. Иначе…
Майор поднял с земли раздавленный кусок оловянного тюбика из-под синей масляной краски. Через лупу он ясно разобрал на этикетке: «Берлинская лазурь». Он пощупал пальцем этикетку — она была влажная. Тронул пальцем краску — она оставила на нем яркий след.
Градов вынул из кармана кожаную коробку и положил в нее обломок тюбика, предварительно завернув его в бумажку. Продолжая поиски, он нашел окурок папиросы «Люкс» и также положил его в коробку. Лейтенант поднял другой окурок — с маркой «Дукат» на мундштуке, — осмотрел его и размахнулся, чтобы бросить. Остановив Мозарина, майор взял этот окурок, вынул из коробки другой и, держа оба на ладони, навел на них лупу.
— Смотрите, — обратился он к лейтенанту. — Первый окурок промок, потом высох, папиросная бумага на нем покоробилась. Он приплюснут, на нем пятна синей краски. Таким образом, мой «Люкс» — вещественное доказательство. Теперь поглядите на другой окурок: он не промочен, не раздавлен, не замаран краской! Он совершенно чист. Значит, для нас он просто мусор?
— Так я же и хотел… — начал было Мозарин.
— Не торопитесь, — прервал его майор. — Любая крупинка песка, взятая на месте преступления, может служить таким вещественным доказательством, о силе которого не подозревает преступник. Разве вы не знаете простейшей истины: характер прикуса на окурке, отпечаток зуба — могут стать неопровержимой уликой! Поэтому и второй окурок необходимо взять с собой. Может быть, как раз он и укажет на того, кто угнал машину и искалечил двух людей. Вы скажете, что подозревается молодая женщина. Но и женщины курят. Возможно, что в Сокольниках ее ждал сообщник, но после происшествия на улице Горького они предпочли избавиться от опасной машины и бросили ее здесь… — закончил Градов, как бы рассуждая сам с собой.
— Хорошо, товарищ майор! — воскликнул Мозарин. — Но ведь могло быть и так: месяц назад какой-то человек швырнул сюда кусок тюбика. В тот же день второй бросил здесь окурок «Люкса», третий, спустя две недели, перелез через колючую проволоку, раздавил ногой тюбик, наступил на окурок «Люкса» и замарал его краской. Четвертый вчера курил здесь папиросу «Дукат». Да мало ли случайных совпадений могло произойти?
— Нет, лейтенант, — твердо возразил Градов, — здесь все вещи ясно рассказывают о себе. Если кусок тюбика пролежит тут месяц, то от дождей этикетка размокнет так, что на ней мы ничего не разобрали бы. А разве окурок «Люкса» сохранился бы в таком виде, валяясь здесь даже пять дней? Ведь были грозы, вихри, проливные дожди! Да и зачем людям забираться сюда, преодолевая препятствия и колючую проволоку? Чтобы выкурить дорогую папиросу «Люкс»? Что здесь: парк, роща, уютный уголок для свиданий? Нет, эта площадка открыта со всех сторон. Кого же потянет из прекрасного парка на унылые, обгорелые кирпичи? И заметьте — с дороги, с мостовой никак не забросить легкий окурок на то место, где мы его нашли. Вообще, лейтенант, при розыске можно и нужно строить различные предположения, версии. Но все они должны быть основаны на строгих фактах и доказательствах. Нельзя фантазировать, исходя из надуманных предположений.
Градов и Мозарин еще несколько раз осмотрели площадку, но больше ничего не нашли. Майор не спеша оглядел место, где стоял угнанный автомобиль, и на этом закончил осмотр.
На высокую густолиственную березу села малиновка. Охорашиваясь, она расправила рыжие перышки на выпуклой грудке, потом нежно пощебетала. Майор с просветлевшим лицом смотрел на нее. Мозарин с неменьшим любопытством наблюдал за неожиданно расчувствовавшимся майором. А на обоих офицеров лукаво посматривал сержант, в котором малиновка будила детские деревенские воспоминания о вечерней росе, о тихих закатах солнца.
— Хорошо она распевает по веснам да в июне, — вздохнув, сказал он. — У вас зовут ее малиновкой, а у нас — зорянкой. По вечерним зорькам она поет…
Градов присел на мохнатый, горбатый пень и прикрыл глаза ладонью. Он пытался воссоздать в уме целостную картину событий, которые разыгрались здесь, на пепелище, обнесенном колючей проволокой.
…Позавчера, около двадцати одного часа, неизвестная молодая женщина, убедившись в безопасности, проникла в автомобиль доктора Иркутова, стоявший возле дома, где он проживает. Она погнала машину вовсю, где-то колесила и через час оказалась в переулке, выходящем на улицу Горького. В переулке она остановилась. А затем на огромной скорости «рванула» к улице Горького, на углу сшибла женщину и милиционера и скрылась. Несмотря на то, что уже стемнело, она фары не включила и не сигналила. Почему? Что заставило ее так поспешно умчаться? Испугалась? Заметила владельца похищенной машины или его родных?…
После двойного преступления — угона «Победы» и наезда — женщина под проливным дождем устремилась в другой конец города, к Сокольническому парку. Зачем? Вероятно, преступница уже знала это место, это пожарище. Или в Сокольниках ее ждали сообщники? Так или иначе, она или они действовали обдуманно: достали плоскогубцы, разрезали колючую проволоку, повели автомобиль на площадку, за деревья, прокололи две шины. Этим ловким маневром — проколом покрышек — преступники хотели ввести в заблуждение тех, кто обнаружит машину, и тем самым выиграть время.
И в самом деле: милиционер, наткнувшийся на машину, подумал, что водитель поехал в гараж за покрышками. Может быть, здесь, на площадке, преступники отсиживались в кабине, пережидая дождь? Потом вышли из машины, не заметив, что сбросили при этом ногой кусочек раздавленного ими еще раньше тюбика с краской «Берлинская лазурь». Да, вполне вероятно, что во время головокружительной гонки тюбик свалился под ноги водителю и был раздавлен. Как же иначе можно было испачкать подошвы ботинок о синюю краску? Ведь окурок «Люкса» измаран «Берлинской лазурью». Возможно, конечно, что неизвестные вообще не курили, а окурок «Люкса», как считает лейтенант, не имеет к ним никакого отношения. Надо немедленно обследовать кабину машины, поговорить с владельцем, узнать, мог ли оказаться в ней тюбик.
А теперь — самый трудный, основной вопрос: зачем преступница угнала машину, рискуя своей жизнью и свободой? Обычно угоняют машину, для того чтобы снять с нее ценные части и продать их. Но все они на месте. Может быть, машина угнана из озорства, под хмельком, чтобы показать удаль, лихо прокатиться? Или преступница, выслеженная оперативными работниками, пыталась уйти от преследования? Не исключено, что она могла прельститься каким-либо ценным багажом в автомобиле Иркутова. Наконец, машина могла понадобиться шайке для преступных целей. Версий много! Не теряя времени, надо прежде всего опросить потерпевших.
— Вот что, лейтенант, — сказал Градов, — я хочу сегодня же поговорить с доктором Иркутовым и осмотреть его «Победу».
6
Мозарин позвонил доктору на квартиру и от его дальней родственницы узнал, что семья Иркутовых живет сейчас на даче в Вешняках. Доктор в отпуске и в Москву наезжает редко, только в дни консультаций.
— Отправимся в Вешняки в шестнадцать часов, — предложил майор.
В назначенное время Градов и Мозарин мчались в машине по улицам Москвы, миновали окраины, выехали на шоссе. Скоро автомобиль свернул с шоссейной дороги на грунтовую. По обеим сторонам поплыли дачные поселки, перелески, между ними синими зеркалами сверкали пруды. В одном из них, оглашая воздух звонкими криками, барахтались коричневые от загара ребятишки. В другом, затерявшемся в березовой рощице, покрякивая, плыла утка с выводком глазастых птенцов, покрытых нежным, как на одуванчике, желтым пухом.
— Отправимся в Вешняки в шестнадцать часов, — предложил майор.
В назначенное время Градов и Мозарин мчались в машине по улицам Москвы, миновали окраины, выехали на шоссе. Скоро автомобиль свернул с шоссейной дороги на грунтовую. По обеим сторонам поплыли дачные поселки, перелески, между ними синими зеркалами сверкали пруды. В одном из них, оглашая воздух звонкими криками, барахтались коричневые от загара ребятишки. В другом, затерявшемся в березовой рощице, покрякивая, плыла утка с выводком глазастых птенцов, покрытых нежным, как на одуванчике, желтым пухом.