Страница:
Майор знал, что лейтенант живет вместе с матерью, и, чтобы не волновать ее, приказал оперативному сотруднику отвезти Мозарина к себе на квартиру. Он черкнул записку своей соседке Холмской, прося ее позаботиться о молодом человеке. Вторую записку вместе с коробкой Градов отправил в научно-технический отдел. Лейтенанта перенесли в машину.
После этого Градов вернулся на дачу, открыл дверь в заднюю комнату, откуда был выход через кухню на крыльцо. На столе лежала веточка розово-белых флоксов. По характерному надлому стебля, по редкому сорту он узнал в ней родную сестру той, которую Людмила недавно оставила у него в кабинете.
Освещая фонарем пол, он обнаружил следы двух людей: четкие женские и менее ясные — мужские.
На террасе, где уже светилась под красным абажуром настольная лампа, майор сел писать протокол. Он спросил у врача и понятых, не снимал ли на этой даче комнату или не гостил ли у хозяев Петр Иванович Грунин из Новосибирска. На этот вопрос никто не мог ответить. Понятые посоветовали поговорить с живущей напротив женщиной. Она брала уроки пения у оперного артиста.
Минут через десять Марлен Кускина — загорелая брюнетка в шелковом халате, лет тридцати, — поднялась на террасу и села в плетеное кресло. Поправляя крупные янтарные бусы на шее, она рассказывала низким, «цыганским» голосом:
— Маэстро любит цыганские романсы. Я неплохо исполняю их…
— Извините, — перебил ее Градов, — не живет ли на этой даче кто-нибудь, кроме артиста Миронова?
— Кроме маэстро? — переспросила женщина, широко раскрыв черные блестящие глаза. — В первый раз слышу такой странный вопрос. Вообще у маэстро никто из посторонних не живет, не жил и не будет жить! Он дачу не сдает!
— Не знаете ли вы ту старушку, которая приезжает на дачу?
— Знаю. Это его дальняя родственница. Маэстро поселил ее на лето у себя на квартире. А когда он уехал со своими домашними в Алупку, то поручил ей раз в неделю приезжать в Томилино, ночевать на даче.
— Ключи от дачи у нее?
— Нет, она оставляет их у меня.
— Сейчас они у вас?
— Ваш агент взял их у меня.
— Когда?
— Три дня назад. Он пришел, показал свое удостоверение и пояснил, что в ближайшие ночи воры собираются ограбить дачу маэстро. Уголовный розыск устраивает засаду. Мне велел молчать.
— Вы не запомнили фамилию этого агента?
— Башлыков.
— Какой он из себя?
— Интересный! Волосы с отливом, крупные губы. Я даже спросила, не из цыган ли он?
— Как одет?
— В военное. Без погон. Сапоги сшиты безусловно на заказ.
Градов записал московский адрес Кускиной и отпустил ее. Закончив протокол, он дал подписаться понятым, врачу, и они ушли. Вскоре вернулся на мотоцикле оперативный сотрудник. Следы автомобиля по влажной грунтовой дороге привели его к почте. У дежурной по телеграфу удалось установить, что какой-то человек вместе с девушкой заезжал туда. Девушка заказала трехминутный срочный разговор с Вешняками, но абонент не отвечал. После этого они уехали. Сотрудник отправился дальше по следу «Победы», но скоро она свернула с грунтовой дороги на шоссе. Тут ее след потерялся.
Градов приказал ему дежурить на даче до утра, пока его не сменят.
…Майор вывел мотоцикл за калитку, поехал мимо погруженных в темноту дач. За поселком, на железнодорожном полотне, вспыхнули зеленые, красные, синие огни — пролетела ярко освещенная электричка. Скоро Градов выбрался на шоссе.
«Что же произошло за последние четыре часа? — думал майор. — На даче певца Миронова появился человек, назвавшийся Башлыковым, и другой, неизвестный, его сообщник, скрывавшийся в шкафу. Он то, вероятно, и ударил Мозарина сзади по голове. Приезд лейтенанта на дачу поставил преступников в безвыходное положение, иначе они не пошли бы на столь отчаянное дело, как попытка убить офицера милиции. Ведь этим они вызывали на себя огонь не только всех сил Московского уголовного розыска, но и всей советской милиции. Должны быть очень серьезные причины для такого рискованного, связанного с саморазоблачением шага. Какие же? По сравнению с подобным преступлением угон машины на два часа и наезд на человека — детские игрушки. Дальше… Этот Башлыков представился певице как агент Уголовного розыска, а лейтенанту — как жених Людмилы Иркутовой. И зачем от имени Мозарина они выманили Людмилу на эту томилинскую дачу? Для чего она им нужна? Что они хотят с ней сделать? Чувствую, что жизнь девушки в опасности! Но, может быть, Башлыков знает Людмилу? В самом деле, почему она прошла с Башлыковым в комнаты и затем спокойно уехала с ним? Иркутову, сильную девушку, спортсменку, трудно заставить сделать что-нибудь против ее воли. Возможно, что при ней и стукнули Мозарина по голове… Если Людмила уже вернулась домой, то с ее помощью можно выяснить, кто и зачем вызывал ее в Томилино, если же она добровольно уехала с преступниками, то, значит, дело номер триста шесть принимает неожиданный оборот».
Рассуждая таким образом, Градов подъехал к Управлению милиции. Он поднялся наверх и сразу же встретил оперативного сотрудника, которому поручил отвезти Мозарина. Тот доложил, что лейтенант уже находится на попечении Холмской, а коробка майора с вещественными доказательствами вручена дежурной научно-технического отдела Корневой. Выслушав его,
Градов направился к комиссару Турбаеву доложить о происшествии этой ночи. В коридоре навстречу ему с деревянного дивана поднялся Иркутов.
— Прошу прощения, товарищ майор, — сказал доктор. — Где моя дочь?
14
15
После этого Градов вернулся на дачу, открыл дверь в заднюю комнату, откуда был выход через кухню на крыльцо. На столе лежала веточка розово-белых флоксов. По характерному надлому стебля, по редкому сорту он узнал в ней родную сестру той, которую Людмила недавно оставила у него в кабинете.
Освещая фонарем пол, он обнаружил следы двух людей: четкие женские и менее ясные — мужские.
На террасе, где уже светилась под красным абажуром настольная лампа, майор сел писать протокол. Он спросил у врача и понятых, не снимал ли на этой даче комнату или не гостил ли у хозяев Петр Иванович Грунин из Новосибирска. На этот вопрос никто не мог ответить. Понятые посоветовали поговорить с живущей напротив женщиной. Она брала уроки пения у оперного артиста.
Минут через десять Марлен Кускина — загорелая брюнетка в шелковом халате, лет тридцати, — поднялась на террасу и села в плетеное кресло. Поправляя крупные янтарные бусы на шее, она рассказывала низким, «цыганским» голосом:
— Маэстро любит цыганские романсы. Я неплохо исполняю их…
— Извините, — перебил ее Градов, — не живет ли на этой даче кто-нибудь, кроме артиста Миронова?
— Кроме маэстро? — переспросила женщина, широко раскрыв черные блестящие глаза. — В первый раз слышу такой странный вопрос. Вообще у маэстро никто из посторонних не живет, не жил и не будет жить! Он дачу не сдает!
— Не знаете ли вы ту старушку, которая приезжает на дачу?
— Знаю. Это его дальняя родственница. Маэстро поселил ее на лето у себя на квартире. А когда он уехал со своими домашними в Алупку, то поручил ей раз в неделю приезжать в Томилино, ночевать на даче.
— Ключи от дачи у нее?
— Нет, она оставляет их у меня.
— Сейчас они у вас?
— Ваш агент взял их у меня.
— Когда?
— Три дня назад. Он пришел, показал свое удостоверение и пояснил, что в ближайшие ночи воры собираются ограбить дачу маэстро. Уголовный розыск устраивает засаду. Мне велел молчать.
— Вы не запомнили фамилию этого агента?
— Башлыков.
— Какой он из себя?
— Интересный! Волосы с отливом, крупные губы. Я даже спросила, не из цыган ли он?
— Как одет?
— В военное. Без погон. Сапоги сшиты безусловно на заказ.
Градов записал московский адрес Кускиной и отпустил ее. Закончив протокол, он дал подписаться понятым, врачу, и они ушли. Вскоре вернулся на мотоцикле оперативный сотрудник. Следы автомобиля по влажной грунтовой дороге привели его к почте. У дежурной по телеграфу удалось установить, что какой-то человек вместе с девушкой заезжал туда. Девушка заказала трехминутный срочный разговор с Вешняками, но абонент не отвечал. После этого они уехали. Сотрудник отправился дальше по следу «Победы», но скоро она свернула с грунтовой дороги на шоссе. Тут ее след потерялся.
Градов приказал ему дежурить на даче до утра, пока его не сменят.
…Майор вывел мотоцикл за калитку, поехал мимо погруженных в темноту дач. За поселком, на железнодорожном полотне, вспыхнули зеленые, красные, синие огни — пролетела ярко освещенная электричка. Скоро Градов выбрался на шоссе.
«Что же произошло за последние четыре часа? — думал майор. — На даче певца Миронова появился человек, назвавшийся Башлыковым, и другой, неизвестный, его сообщник, скрывавшийся в шкафу. Он то, вероятно, и ударил Мозарина сзади по голове. Приезд лейтенанта на дачу поставил преступников в безвыходное положение, иначе они не пошли бы на столь отчаянное дело, как попытка убить офицера милиции. Ведь этим они вызывали на себя огонь не только всех сил Московского уголовного розыска, но и всей советской милиции. Должны быть очень серьезные причины для такого рискованного, связанного с саморазоблачением шага. Какие же? По сравнению с подобным преступлением угон машины на два часа и наезд на человека — детские игрушки. Дальше… Этот Башлыков представился певице как агент Уголовного розыска, а лейтенанту — как жених Людмилы Иркутовой. И зачем от имени Мозарина они выманили Людмилу на эту томилинскую дачу? Для чего она им нужна? Что они хотят с ней сделать? Чувствую, что жизнь девушки в опасности! Но, может быть, Башлыков знает Людмилу? В самом деле, почему она прошла с Башлыковым в комнаты и затем спокойно уехала с ним? Иркутову, сильную девушку, спортсменку, трудно заставить сделать что-нибудь против ее воли. Возможно, что при ней и стукнули Мозарина по голове… Если Людмила уже вернулась домой, то с ее помощью можно выяснить, кто и зачем вызывал ее в Томилино, если же она добровольно уехала с преступниками, то, значит, дело номер триста шесть принимает неожиданный оборот».
Рассуждая таким образом, Градов подъехал к Управлению милиции. Он поднялся наверх и сразу же встретил оперативного сотрудника, которому поручил отвезти Мозарина. Тот доложил, что лейтенант уже находится на попечении Холмской, а коробка майора с вещественными доказательствами вручена дежурной научно-технического отдела Корневой. Выслушав его,
Градов направился к комиссару Турбаеву доложить о происшествии этой ночи. В коридоре навстречу ему с деревянного дивана поднялся Иркутов.
— Прошу прощения, товарищ майор, — сказал доктор. — Где моя дочь?
14
Соседка Градова — Олимпиада Леонидовна Холмская, добродушная пятидесятилетняя женщина, служила старшей машинисткой в Уголовном розыске. Холмская очень увлекалась чтением детективных романов на английском языке. «Приключения Шерлока Холмса» Конан-Дойла она знала почти наизусть. Недаром Надя Корнева, к удовольствию оперативных работников, сказала: «Вот совпадение! Холмская любит Шерлока Холмса. Предлагаю переименовать Холмскую в Шерлок-Холмскую».
Олимпиада Леонидовна, поклонница майора Градова, считала его «талантливым сыщиком мирового масштаба». Получив от него записку, она уложила Мозарина в кабинете и вызвала хирурга. Он перебинтовал голову лейтенанта, дал ему выпить успокоительную микстуру. Офицер заснул.
Он проснулся от какого-то стука. Чуть приоткрыв глаз, увидел Корневу. Она наклонилась, чтобы поднять упавший стул. Свесившаяся прядь волос светилась на солнце, открывая ее розовое ухо. Подняв стул, она виновато посмотрела на Мозарина, как нашалившая девочка. В лице ее, обращенном к лейтенанту, он прочитал такую тревожную озабоченность, что затаил дыхание и закрыл глаз.
— Вот разиня, стул опрокинула! — услыхал он вблизи себя шепот. — Спите, спите, хороший мой! — Ее руки заботливо поправили одеяло.
В дверь постучали. Послышались тяжелые шаги Градова.
— А, вы здесь? — сказал он Корневой.
— Тс-тс! — остановила она майора.
— Я должен поздравить вас, товарищ Корнева, — полушепотом произнес он, садясь на стул. — Нам повезло с этим пакетиком. Молодец вы, право!
— Ну что вы! Я высыпала из пакетика порошок и выяснила, что это вератрин — средство, раздражающее кожу. По привычке стала рассматривать пакетик. Бумага была в клетку, с одной стороны ясно выступали вдоль края несколько зубчиков. Значит, листок вырван из блокнота. Я развернула пакетик и на его обратной стороне увидела бледные лиловые знаки. Я поняла: это отпечатались строки, написанные чернилами на соседней странице. Тогда я произвела над отпечатками кое-какие операции и получила неполный, но все-таки понятный текст. Это расписка в получении денег с клуба «Спорт».
— Да, — сказал Градов. — Написав ее, человек захлопнул блокнот, и не совсем просохшие чернила оставили след. Словом, теперь нам остается только узнать, кому были предназначены деньги.
Лейтенант решил, что сейчас самое время проснуться. Он открыл глаза и зевнул. Градов и Корнева вместе подошли к нему, спросили, как он себя чувствует. Молодой человек ответил, что отлично, но было бы еще лучше, если бы он не доверился жениху Людмилы Иркутовой.
Корнева, взглянув на свои часики, ушла.
Градов сел поближе к Мозарину и с упреком сказал:
— От вас, лейтенант, я такой оплошности не ожидал. Если б вы поехали в Томилино с водителем мотоцикла, все вышло бы по-другому. Наконец, если уж поехал один, будь все время начеку! Не зевай!
— Да я сначала принял этого жениха за порядочного человека. Он так распинался в своей любви к Иркутовой…
— Неужели, лейтенант, вы и змею причислите к семейству куропаток только потому, что она кладет яйца? Этот негодяй хорошо рассчитал, что вас, молодежь, можно поймать на «романтику».
— Да, я здорово зевнул!
— В нашей профессии такой зевок может стоить жизни!
— Костьми лягу, товарищ майор, а найду этого жениха!
— Их уже ищут — и Людмилу и ее жениха…
В комнату вплыла Холмская и стала журить Градова:
— Раненому нужен покой, нельзя его тревожить…
Майор знал, что Холмская любит поговорить и конца не будет ее упрекам! Он быстро перебил ее:
— Не помните, Олимпиада Леонидовна, в каком рассказе фигурирует анонимное письмо, текст которого составлен из букв, вырезанных из газеты и наклеенных на бумагу?
— Ах, Виктор Владимирович! — воскликнула Холмская. — Вы начинаете забывать певца вашей специальности Артура Конан-Дойла. Такое письмо получил сэр Генри Баскервилль, когда остановился в Нортумберлендском отеле.
— Да! Да! Благодарю вас, — сказал майор и обратился к Мозарину. — Ну вот. Я все думал об этой записке. Теперь мы знаем, откуда автор позаимствовал способ воспроизведения своего «приказа» за номером шестьсот семьдесят два. Эта записка несомненно детская.
— Ага! — обрадовалась Холмская. — Шерлок Холмс помогает и вам, Виктор Владимирович!
— Я признаю, Олимпиада Леонидовна, что Конан-Дойл для читателей своей эпохи написал интересную книгу о Шерлоке Холмсе. Но он поставил английского сыщика, выполнявшего волю своих хозяев, на романтические ходули. Вспомните: Шерлок Холмс — музыкант и композитор, боксер и силач, джентльмен и либерал, философ и путешественник, даже гость самого Далай Ламы! Однако этот сыщик, на словах бегущий от славы, ставит своего клиента под смертельный удар убийц ради того, чтобы эффектно появиться на месте преступления. Такое случается нередко. Хотя бы с тем же Генри Баскервиллем, едва унесшим ноги от чудовищной собаки. И только по вине этого великого сыщика члены Ку-клукс-клана сбрасывают с моста в реку молодого человека. Холмс же не арестовывает убийц, а посылает им пять зернышек апельсина. Да за такую игру с жизнью своих клиентов, даже по английским законам того времени, Холмса надо было привлечь к ответственности!
— Ну это уж слишком, Виктор Владимирович!
— Слишком? Нет, этого мало! Шерлок Холмс, защитник частной собственности, слуга закона и короля, по своей прихоти отпускает на свободу разоблаченных им преступников, скажем, незаконного сына герцога, совершившего преступление в интернате, да и самого герцога, прикрывающего милого сынка. Или жену министра иностранных дел, укравшую государственной важности письмо в голубом конверте и передавшую его заведомому шпиону. Да это же по закону всех времен и народов самое злостное преступление!
Холмская бросилась на выручку своего любимца:
— Виктор Владимирович, ведь надо все-таки учесть эпоху! Главное в Шерлоке — интуиция, ход мысли, проникновение в психологию людей, научный метод…
Продолжить тираду ей помешал телефон. Майор взял трубку. Оперативный сотрудник доложил: старушка — родственница оперного артиста — подтверждает, что ключи от дачи всегда отдает Марлене Кускиной. Гостей у певца бывало много, особенно по воскресеньям, и она не могла сказать, кто знал, где хранятся ключи. Оперативный сотрудник уже был у бухгалтера клуба «Спорт» и выяснил, что расписка получена в прошлом месяце.
Олимпиада Леонидовна, поклонница майора Градова, считала его «талантливым сыщиком мирового масштаба». Получив от него записку, она уложила Мозарина в кабинете и вызвала хирурга. Он перебинтовал голову лейтенанта, дал ему выпить успокоительную микстуру. Офицер заснул.
Он проснулся от какого-то стука. Чуть приоткрыв глаз, увидел Корневу. Она наклонилась, чтобы поднять упавший стул. Свесившаяся прядь волос светилась на солнце, открывая ее розовое ухо. Подняв стул, она виновато посмотрела на Мозарина, как нашалившая девочка. В лице ее, обращенном к лейтенанту, он прочитал такую тревожную озабоченность, что затаил дыхание и закрыл глаз.
— Вот разиня, стул опрокинула! — услыхал он вблизи себя шепот. — Спите, спите, хороший мой! — Ее руки заботливо поправили одеяло.
В дверь постучали. Послышались тяжелые шаги Градова.
— А, вы здесь? — сказал он Корневой.
— Тс-тс! — остановила она майора.
— Я должен поздравить вас, товарищ Корнева, — полушепотом произнес он, садясь на стул. — Нам повезло с этим пакетиком. Молодец вы, право!
— Ну что вы! Я высыпала из пакетика порошок и выяснила, что это вератрин — средство, раздражающее кожу. По привычке стала рассматривать пакетик. Бумага была в клетку, с одной стороны ясно выступали вдоль края несколько зубчиков. Значит, листок вырван из блокнота. Я развернула пакетик и на его обратной стороне увидела бледные лиловые знаки. Я поняла: это отпечатались строки, написанные чернилами на соседней странице. Тогда я произвела над отпечатками кое-какие операции и получила неполный, но все-таки понятный текст. Это расписка в получении денег с клуба «Спорт».
— Да, — сказал Градов. — Написав ее, человек захлопнул блокнот, и не совсем просохшие чернила оставили след. Словом, теперь нам остается только узнать, кому были предназначены деньги.
Лейтенант решил, что сейчас самое время проснуться. Он открыл глаза и зевнул. Градов и Корнева вместе подошли к нему, спросили, как он себя чувствует. Молодой человек ответил, что отлично, но было бы еще лучше, если бы он не доверился жениху Людмилы Иркутовой.
Корнева, взглянув на свои часики, ушла.
Градов сел поближе к Мозарину и с упреком сказал:
— От вас, лейтенант, я такой оплошности не ожидал. Если б вы поехали в Томилино с водителем мотоцикла, все вышло бы по-другому. Наконец, если уж поехал один, будь все время начеку! Не зевай!
— Да я сначала принял этого жениха за порядочного человека. Он так распинался в своей любви к Иркутовой…
— Неужели, лейтенант, вы и змею причислите к семейству куропаток только потому, что она кладет яйца? Этот негодяй хорошо рассчитал, что вас, молодежь, можно поймать на «романтику».
— Да, я здорово зевнул!
— В нашей профессии такой зевок может стоить жизни!
— Костьми лягу, товарищ майор, а найду этого жениха!
— Их уже ищут — и Людмилу и ее жениха…
В комнату вплыла Холмская и стала журить Градова:
— Раненому нужен покой, нельзя его тревожить…
Майор знал, что Холмская любит поговорить и конца не будет ее упрекам! Он быстро перебил ее:
— Не помните, Олимпиада Леонидовна, в каком рассказе фигурирует анонимное письмо, текст которого составлен из букв, вырезанных из газеты и наклеенных на бумагу?
— Ах, Виктор Владимирович! — воскликнула Холмская. — Вы начинаете забывать певца вашей специальности Артура Конан-Дойла. Такое письмо получил сэр Генри Баскервилль, когда остановился в Нортумберлендском отеле.
— Да! Да! Благодарю вас, — сказал майор и обратился к Мозарину. — Ну вот. Я все думал об этой записке. Теперь мы знаем, откуда автор позаимствовал способ воспроизведения своего «приказа» за номером шестьсот семьдесят два. Эта записка несомненно детская.
— Ага! — обрадовалась Холмская. — Шерлок Холмс помогает и вам, Виктор Владимирович!
— Я признаю, Олимпиада Леонидовна, что Конан-Дойл для читателей своей эпохи написал интересную книгу о Шерлоке Холмсе. Но он поставил английского сыщика, выполнявшего волю своих хозяев, на романтические ходули. Вспомните: Шерлок Холмс — музыкант и композитор, боксер и силач, джентльмен и либерал, философ и путешественник, даже гость самого Далай Ламы! Однако этот сыщик, на словах бегущий от славы, ставит своего клиента под смертельный удар убийц ради того, чтобы эффектно появиться на месте преступления. Такое случается нередко. Хотя бы с тем же Генри Баскервиллем, едва унесшим ноги от чудовищной собаки. И только по вине этого великого сыщика члены Ку-клукс-клана сбрасывают с моста в реку молодого человека. Холмс же не арестовывает убийц, а посылает им пять зернышек апельсина. Да за такую игру с жизнью своих клиентов, даже по английским законам того времени, Холмса надо было привлечь к ответственности!
— Ну это уж слишком, Виктор Владимирович!
— Слишком? Нет, этого мало! Шерлок Холмс, защитник частной собственности, слуга закона и короля, по своей прихоти отпускает на свободу разоблаченных им преступников, скажем, незаконного сына герцога, совершившего преступление в интернате, да и самого герцога, прикрывающего милого сынка. Или жену министра иностранных дел, укравшую государственной важности письмо в голубом конверте и передавшую его заведомому шпиону. Да это же по закону всех времен и народов самое злостное преступление!
Холмская бросилась на выручку своего любимца:
— Виктор Владимирович, ведь надо все-таки учесть эпоху! Главное в Шерлоке — интуиция, ход мысли, проникновение в психологию людей, научный метод…
Продолжить тираду ей помешал телефон. Майор взял трубку. Оперативный сотрудник доложил: старушка — родственница оперного артиста — подтверждает, что ключи от дачи всегда отдает Марлене Кускиной. Гостей у певца бывало много, особенно по воскресеньям, и она не могла сказать, кто знал, где хранятся ключи. Оперативный сотрудник уже был у бухгалтера клуба «Спорт» и выяснил, что расписка получена в прошлом месяце.
15
Когда майор вышел из комнаты, Мозарин встал с дивана, поднял шторы. Лучи горячего солнца хлынули в комнату. Он зажмурил глаза, радуясь свету, теплу, жизни.
Теперь он как следует разглядел домашний кабинет Градова: два шкафа книг возле письменного стола, радиоприемник на тумбочке, воинская каска ни стене над диваном — память о фронте…
Лейтенант позвонил матери, сказал, что очень загружен работой и придет к вечеру. Мать сообщила, что еще вчера ночью ей звонила Корнева и предупредила, что он, Мозарин, выехал за город.
— Поблагодари девушку, я ведь уже стала беспокоиться…
Через час оперативный работник доложил Градову по телефону, что находится в квартире концертного администратора С. И. Соколова, чья подпись стояла под распиской. Сотрудник сообщил, что, по словам соседей, Соколов три дня назад уехал с концертной бригадой и сегодня утром должен вернуться.
Усаживаясь в автомобиль рядом с лейтенантом, Градов спросил его: как голова, не кружится ли?
— Нет, товарищ майор! Видите, я уже снял повязку.
Машина остановилась в переулке, не доезжая указанного сотрудником дома. Офицеры по одному вошли с черного хода в квартиру Соколова. В его комнате стоял широкий малиновый диван, по которому были разбросаны разноцветные подушки. На спинке дивана сидели куклы в ярких, пестрых костюмах. В углу на оленьих рогах висели узбекский халат и тюбетейка, а под халатом стояли восточные, с загнутыми носками парчовые туфли. Со стены из бесчисленных рамочек глядели? фотографии артистов. На противоположной стене были прикреплены кнопками концертные афиши всевозможных цветов и размеров.
На письменном столе почетное место занимал чугунный Мефистофель. Он сидел, закинув нога на ногу, и мрачно взирал на откидной календарь. Градов машинально перелистал календарь и увидел под сегодняшним числом запись: «9 утра у меня Егоров (предварительно созвониться)».
Соседи по квартире сообщили, что телефона у них нет. Майор немедленно отправил с черного хода оперативного работника за управляющим домом и понятыми. Когда те явились, он приступил к обыску. Прежде всего он решил найти какой-либо блокнот или тетрадку с записью телефонов. Ящики стола были набиты афишами, программами, сметами, счетами — словом, той бумажной трухой, без которой не обходится любой театральный администратор. Но когда перевернули на столе лист промокательной бумаги, то на обороте его заметили много карандашных записей: это были адреса и телефоны. Среди них не без труда отыскали и фамилию Егорова.
Мозарин спустился с управляющим в контору домоуправления, чтобы позвонить Егорову и сказать, что Соколов ждет его. Если Егоров спросит, кто говорит, он решил назвать фамилию артиста, фотография которого красуется на одной из свежих афиш. Скоро лейтенант вернулся: телефон Егорова не отвечал.
Соседи по квартире рассказали, что администратор поселился в квартире около полугода назад. Он — человек вежливый, но необщительный. По утрам изредка к нему приходят артисты, представители клубов. Обычно он уходит часов в одиннадцать утра и возвращается не раньше полуночи. Часто уезжает. Последние трое суток он домой совсем не заходил…
В комнате не было фотографии Соколова. И соседи обрисовали его: среднего роста, худощавый. Недавно отпустил тонкие усики. Ходит в кремовых габардиновых брюках и синем пиджаке. Иногда в зеленой шляпе, иногда в кепке. В дождливый день надевает заграничный непромокаемый плащ. Почти всегда таскает с собой тяжелые портфели с бесчисленными ремешками и пряжками. Их у него несколько: желтый, красный, черный… На отвороте пиджака какой-то театральный значок: лира и маска.
В прихожей раздался звонок.
— Не наш ли Егоров пожаловал? — сказал лейтенант и пошел открывать дверь.
Он увидел румяную молочницу с бидонами, в ситцевом платочке.
— Я Соколову молока принесла! — бойко скороговоркой сказала она. — Дома?
— Дома, заходите, — пригласил ее Мозарин. — Соколов нас предупредил. Он в ванной, купается.
— На здоровье! — воскликнула женщина, входя в переднюю. — Он сам мне наказал принести сегодня полтора литра.
— Когда?
— Да вчера еще!
Вчера? Но, по словам соседей, Соколова уже три дня не было дома… Офицер переглянулся с майором.
— Вот видите, — обратился лейтенант к Градову, разводя руками, — а Соколов божился, что вчера его не было дома.
— Может, кто из его друзей, вроде нас, грешных, разыграл эту женщину и от его имени заказал молоко?
— Ну я этому не поверю! — возмутился Мозарин и спросил молочницу, нарочно неправильно описывая внешность администратора: — Соколов пузатый, круглолицый, с седой бородой?
— Точь-в-точь! Он! — подтвердила молочница, быстро наливая молоко в подставленный кувшин. — До свиданья!
Значит, она и в глаза не видала Соколова! Лейтенант остановил ее и попросил показать документы. Молочница оказалась жительницей подмосковного поселка. Плача, она пояснила, что во дворе какой-то человек дал ей денег, попросил отнести молоко его больному приятелю Соколову и, если он дома один, спуститься вниз и сообщить об этом. Этот человек ждет ее во дворе.
Мозарин выпустил молочницу и велел сказать ожидавшему ее человеку, что Соколов принимал ванну и она задержалась.
Через несколько секунд оперативный сотрудник быстро спустился во двор по черному ходу. Там, поглядывая на ворота, прохаживался человек. Молочница, выйдя с парадного хода, что-то сказала ему. Тот вынул из кармана кредитку и вручил женщине, потом вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице.
У дверей квартиры он постоял, прислушиваясь, и позвонил два раза. Сосед открыл дверь, сказал, как пройти к Соколову. Не снимая шляпы, человек прошагал по коридору и вошел в указанную ему дверь.
В ту же минуту Мозарин воскликнул:
— Гражданин Грунин! Какими судьбами?
На пороге стоял франтоватый экономист Новосибирского строительного треста.
— Товарищ Мозарин! Наконец-то! — с плохо скрываемым волнением проговорил он. — Фу-у! — сняв зеленую шляпу, он опустился на ближайший стул.
— Встаньте! — сказал Градов и сделал знак вошедшему оперативному сотруднику: — Обыскать!
Из карманов Грунина извлекли паспорт, несколько использованных билетов пригородных поездов, пузырек с пилюлями, бумажник, записную книжку.
Майор велел Грунину снять обувь и стал над газетой соскабливать ножом глину и песок с подошв, извлекать их из-под железных подковок на каблуках.
— Я вынужден подчиниться! — пробормотал ошеломленный экономист. — Но вы за это ответите!
— Прежде вы нам ответите! — сказал майор. — Давно знаете Соколова?
— Я совсем его не знаю.
— А как же вы, не зная его, пришли к нему на квартиру?
— Это так просто, как пройти по сухой дорожке, не замочив ног. — Тут Грунин подтянул на коленях заутюженные брюки и продолжал: — Я вчера не смог уехать в Новосибирск, а все время, пока живу в Москве, хотел попасть на концерт Вертинского. В очереди одна девушка, которой тоже не достался билет, сказала, что можно обратиться к администратору Соколову по этому адресу. Он выполняет подобные поручения.
— Зачем же вы посылали на разведку молочницу?
— Это очень громкое слово: разведка! — возразил Грунин. — Просто не хотел зря подниматься на пятый этаж. Сердце!
— Почему вы вчера не закончили разговора по телефону с лейтенантом?
— Вчера мой разговор с товарищем Мозариным прервали… Подтверждаете? — спросил он лейтенанта.
— Прервали, или вы положили трубку… — ответил офицер и стал писать протокол.
— Ну знаете, если так рассуждать…
— Гражданин Грунин, — прервал его Градов, — потрудитесь отвечать только на вопросы.
— Заявляю: меня с лейтенантом разъединили. Я хотел позвонить ему еще раз, но автомат перестал работать. Да, да! Во всем Быкове связь с Москвой была прервана. Я не поленился — отправился на «Сорок второй» километр. То же самое! Тогда я решил поговорить с товарищем Мозариным сегодня, из московского автомата. Я не счел себя вправе уклониться от исполнения гражданского долга. Тем более, что шофера, задавившего женщину, видел в лицо только один я.
— Где вы живете в Быкове? — с подчеркнутой вежливостью спросил майор.
— Улица Садовая, дача Федорова.
— Прописаны?
— Нет. Остановился у приятеля. В «Москве» номера так и не получил. Спросите у администратора гостиницы, сколько раз надоедал ему Егоров.
— При чем тут Егоров?
— У меня двойная фамилия: Грунин-Егоров.
Мозарин раскрыл паспорт и убедился в том, что задержанный говорит правду.
Паспорт взял Градов и стал рассматривать его через лупу на свет.
Потом он отдал паспорт оперативному работнику:
— Проверьте!
— Слушаюсь! — Работник вышел из комнаты.
Градов попросил понятых сесть поближе к столу, подошел к Грунину и велел показать ладони. Он навел лупу на кончики пальцев и стал их рассматривать. Потом уверенно и жестко сказал:
— Это вы на даче Миронова открывали дверь шкафа, покрытого белой эмалевой краской?
Грунин слегка откинулся назад, широко раскрыл глаза.
— Ничего я не открывал!
— Стало быть, это сделал Башлыков?
— Никакого Башлыкова не знаю.
— Это мог сделать или он, или вы!
— Да что вы меня на пушку берете, гражданин начальник! — вырвалось у экономиста.
Градов поднялся и спокойно, тихо проговорил:
— Вы имеете право не отвечать на мои вопросы. Но вы назвали меня гражданином начальником. А так обращаются к офицерам только правонарушители, отбывающие наказание в исправительно-трудовых лагерях. За какое преступление, в каком лагере и сколько времени вы просидели?
— Я на такие вопросы не буду отвечать! — выпалил Грунин.
— Запишите это, лейтенант. Значит, с Соколовым вы незнакомы? — продолжал майор.
— Нет!
Майор взял со стола календарь и показал запись на нем: «9 утра у меня Егоров…»
— А это что означает? — спросил он.
— Не знаю, может быть, однофамилец… — уже пересохшими губами пролепетал задержанный.
Градов прошелся по комнате.
— Скажите, когда вы должны были уехать в Новосибирск? — задал он новый вопрос. — Когда кончается ваша командировка?
— Должен был уехать вчера, но вот… концерт Вертинского… и надо было зайти к лейтенанту… задержался на два-три дня…
— Так-с… Но заместитель начальника вашего треста сообщил, что командировка вам продлена почти до конца месяца. Зачем же собрались уезжать?
Майор подошел к «экономисту» вплотную:
— Бросьте так глупо запираться! Концы с концами не сходятся… Ведь все ваши ответы можно немедленно проверить в течение получаса: и адрес в Быкове, и командировку в министерстве. На что вы надеетесь?
Грунин-Егоров молчал.
Через несколько минут оперативный работник пришел из домоуправления, откуда он звонил в Уголовный розыск. Градов вышел с ним в коридор, поговорил и вернулся с паспортом Грунина в руках.
— Приобщите этот документ к делу! — сказал он Мозарину и обратился к задержанному: — Этот паспорт действительно принадлежит экономисту Новосибирского строительного треста Петру Ивановичу Грунину. Двенадцатого июля у него в скором поезде «Новосибирск-Москва», в вагоне номер шесть, купе первое, место третье, в десять-одиннадцать вечера из кармана пиджака, висящего в купе на крючке, был похищен бумажник с документами и деньгами. Каким образом паспорт и другие документы гражданина Грунина очутились у вас?
— Не буду отвечать!
— Скажите, кто снял фотографию Грунина на паспорте, заменил вашей? И кто к фамилии Грунин искусно приписал фамилию Егоров?
— Не буду отвечать!
— Ладно. На эти вопросы мы и без вас ответим. Но все же кое-что придется выяснить поточнее и обязательно в вашем присутствии. — Повернувшись, майор сказал Мозарину. — Когда закончите протокол, проводите этого неизвестного гражданина в нашу машину.
— Слушаюсь! — ответил лейтенант, вставая. — Прошу подписать протокол! — попросил он разоблаченного «экономиста».
— Не подпишу! — вдруг закричал Грунин. — Клевета! Это насилие над советским человеком! Вы за это ответите по закону!..
…В Управлении Градову сообщили, что доктор Иркутов каждые полчаса справляется о дочери. Но автомобиль номер 82-35 с девушкой и ее «женихом» как в воду канул.
Майор заинтересовался пузырьком с пилюлями, взятым у Грунина. Судя по новенькому рецепту, стянутому тонкой резинкой, свежей этикетке и туго затянутому гофрированному колпачку, лекарство было только что получено. Но в пузырьке находилось всего одиннадцать пилюль, а на рецепте вместо сегодняшней даты — четвертое августа — почему-то значилось восьмое августа! Если из пузырька уже брали пилюли, то кто же ухитрился его снова так профессионально завязать? И главное, почему поставлена дата, которая наступит лишь через четыре дня? Цифры «4» и «8» мало схожи, описка невероятна, тем более в аптеке.
Когда Грунин из камеры предварительного заключения потребовал свои пилюли, Градов вызвал дежурного врача и показал ему пузырек и рецепт. Врач определил, что это пилюли от малокровия, но майор все же послал их на экспертизу и поручил Мозарину выяснить, в какой аптеке и кто отпускал лекарство.
Теперь он как следует разглядел домашний кабинет Градова: два шкафа книг возле письменного стола, радиоприемник на тумбочке, воинская каска ни стене над диваном — память о фронте…
Лейтенант позвонил матери, сказал, что очень загружен работой и придет к вечеру. Мать сообщила, что еще вчера ночью ей звонила Корнева и предупредила, что он, Мозарин, выехал за город.
— Поблагодари девушку, я ведь уже стала беспокоиться…
Через час оперативный работник доложил Градову по телефону, что находится в квартире концертного администратора С. И. Соколова, чья подпись стояла под распиской. Сотрудник сообщил, что, по словам соседей, Соколов три дня назад уехал с концертной бригадой и сегодня утром должен вернуться.
Усаживаясь в автомобиль рядом с лейтенантом, Градов спросил его: как голова, не кружится ли?
— Нет, товарищ майор! Видите, я уже снял повязку.
Машина остановилась в переулке, не доезжая указанного сотрудником дома. Офицеры по одному вошли с черного хода в квартиру Соколова. В его комнате стоял широкий малиновый диван, по которому были разбросаны разноцветные подушки. На спинке дивана сидели куклы в ярких, пестрых костюмах. В углу на оленьих рогах висели узбекский халат и тюбетейка, а под халатом стояли восточные, с загнутыми носками парчовые туфли. Со стены из бесчисленных рамочек глядели? фотографии артистов. На противоположной стене были прикреплены кнопками концертные афиши всевозможных цветов и размеров.
На письменном столе почетное место занимал чугунный Мефистофель. Он сидел, закинув нога на ногу, и мрачно взирал на откидной календарь. Градов машинально перелистал календарь и увидел под сегодняшним числом запись: «9 утра у меня Егоров (предварительно созвониться)».
Соседи по квартире сообщили, что телефона у них нет. Майор немедленно отправил с черного хода оперативного работника за управляющим домом и понятыми. Когда те явились, он приступил к обыску. Прежде всего он решил найти какой-либо блокнот или тетрадку с записью телефонов. Ящики стола были набиты афишами, программами, сметами, счетами — словом, той бумажной трухой, без которой не обходится любой театральный администратор. Но когда перевернули на столе лист промокательной бумаги, то на обороте его заметили много карандашных записей: это были адреса и телефоны. Среди них не без труда отыскали и фамилию Егорова.
Мозарин спустился с управляющим в контору домоуправления, чтобы позвонить Егорову и сказать, что Соколов ждет его. Если Егоров спросит, кто говорит, он решил назвать фамилию артиста, фотография которого красуется на одной из свежих афиш. Скоро лейтенант вернулся: телефон Егорова не отвечал.
Соседи по квартире рассказали, что администратор поселился в квартире около полугода назад. Он — человек вежливый, но необщительный. По утрам изредка к нему приходят артисты, представители клубов. Обычно он уходит часов в одиннадцать утра и возвращается не раньше полуночи. Часто уезжает. Последние трое суток он домой совсем не заходил…
В комнате не было фотографии Соколова. И соседи обрисовали его: среднего роста, худощавый. Недавно отпустил тонкие усики. Ходит в кремовых габардиновых брюках и синем пиджаке. Иногда в зеленой шляпе, иногда в кепке. В дождливый день надевает заграничный непромокаемый плащ. Почти всегда таскает с собой тяжелые портфели с бесчисленными ремешками и пряжками. Их у него несколько: желтый, красный, черный… На отвороте пиджака какой-то театральный значок: лира и маска.
В прихожей раздался звонок.
— Не наш ли Егоров пожаловал? — сказал лейтенант и пошел открывать дверь.
Он увидел румяную молочницу с бидонами, в ситцевом платочке.
— Я Соколову молока принесла! — бойко скороговоркой сказала она. — Дома?
— Дома, заходите, — пригласил ее Мозарин. — Соколов нас предупредил. Он в ванной, купается.
— На здоровье! — воскликнула женщина, входя в переднюю. — Он сам мне наказал принести сегодня полтора литра.
— Когда?
— Да вчера еще!
Вчера? Но, по словам соседей, Соколова уже три дня не было дома… Офицер переглянулся с майором.
— Вот видите, — обратился лейтенант к Градову, разводя руками, — а Соколов божился, что вчера его не было дома.
— Может, кто из его друзей, вроде нас, грешных, разыграл эту женщину и от его имени заказал молоко?
— Ну я этому не поверю! — возмутился Мозарин и спросил молочницу, нарочно неправильно описывая внешность администратора: — Соколов пузатый, круглолицый, с седой бородой?
— Точь-в-точь! Он! — подтвердила молочница, быстро наливая молоко в подставленный кувшин. — До свиданья!
Значит, она и в глаза не видала Соколова! Лейтенант остановил ее и попросил показать документы. Молочница оказалась жительницей подмосковного поселка. Плача, она пояснила, что во дворе какой-то человек дал ей денег, попросил отнести молоко его больному приятелю Соколову и, если он дома один, спуститься вниз и сообщить об этом. Этот человек ждет ее во дворе.
Мозарин выпустил молочницу и велел сказать ожидавшему ее человеку, что Соколов принимал ванну и она задержалась.
Через несколько секунд оперативный сотрудник быстро спустился во двор по черному ходу. Там, поглядывая на ворота, прохаживался человек. Молочница, выйдя с парадного хода, что-то сказала ему. Тот вынул из кармана кредитку и вручил женщине, потом вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице.
У дверей квартиры он постоял, прислушиваясь, и позвонил два раза. Сосед открыл дверь, сказал, как пройти к Соколову. Не снимая шляпы, человек прошагал по коридору и вошел в указанную ему дверь.
В ту же минуту Мозарин воскликнул:
— Гражданин Грунин! Какими судьбами?
На пороге стоял франтоватый экономист Новосибирского строительного треста.
— Товарищ Мозарин! Наконец-то! — с плохо скрываемым волнением проговорил он. — Фу-у! — сняв зеленую шляпу, он опустился на ближайший стул.
— Встаньте! — сказал Градов и сделал знак вошедшему оперативному сотруднику: — Обыскать!
Из карманов Грунина извлекли паспорт, несколько использованных билетов пригородных поездов, пузырек с пилюлями, бумажник, записную книжку.
Майор велел Грунину снять обувь и стал над газетой соскабливать ножом глину и песок с подошв, извлекать их из-под железных подковок на каблуках.
— Я вынужден подчиниться! — пробормотал ошеломленный экономист. — Но вы за это ответите!
— Прежде вы нам ответите! — сказал майор. — Давно знаете Соколова?
— Я совсем его не знаю.
— А как же вы, не зная его, пришли к нему на квартиру?
— Это так просто, как пройти по сухой дорожке, не замочив ног. — Тут Грунин подтянул на коленях заутюженные брюки и продолжал: — Я вчера не смог уехать в Новосибирск, а все время, пока живу в Москве, хотел попасть на концерт Вертинского. В очереди одна девушка, которой тоже не достался билет, сказала, что можно обратиться к администратору Соколову по этому адресу. Он выполняет подобные поручения.
— Зачем же вы посылали на разведку молочницу?
— Это очень громкое слово: разведка! — возразил Грунин. — Просто не хотел зря подниматься на пятый этаж. Сердце!
— Почему вы вчера не закончили разговора по телефону с лейтенантом?
— Вчера мой разговор с товарищем Мозариным прервали… Подтверждаете? — спросил он лейтенанта.
— Прервали, или вы положили трубку… — ответил офицер и стал писать протокол.
— Ну знаете, если так рассуждать…
— Гражданин Грунин, — прервал его Градов, — потрудитесь отвечать только на вопросы.
— Заявляю: меня с лейтенантом разъединили. Я хотел позвонить ему еще раз, но автомат перестал работать. Да, да! Во всем Быкове связь с Москвой была прервана. Я не поленился — отправился на «Сорок второй» километр. То же самое! Тогда я решил поговорить с товарищем Мозариным сегодня, из московского автомата. Я не счел себя вправе уклониться от исполнения гражданского долга. Тем более, что шофера, задавившего женщину, видел в лицо только один я.
— Где вы живете в Быкове? — с подчеркнутой вежливостью спросил майор.
— Улица Садовая, дача Федорова.
— Прописаны?
— Нет. Остановился у приятеля. В «Москве» номера так и не получил. Спросите у администратора гостиницы, сколько раз надоедал ему Егоров.
— При чем тут Егоров?
— У меня двойная фамилия: Грунин-Егоров.
Мозарин раскрыл паспорт и убедился в том, что задержанный говорит правду.
Паспорт взял Градов и стал рассматривать его через лупу на свет.
Потом он отдал паспорт оперативному работнику:
— Проверьте!
— Слушаюсь! — Работник вышел из комнаты.
Градов попросил понятых сесть поближе к столу, подошел к Грунину и велел показать ладони. Он навел лупу на кончики пальцев и стал их рассматривать. Потом уверенно и жестко сказал:
— Это вы на даче Миронова открывали дверь шкафа, покрытого белой эмалевой краской?
Грунин слегка откинулся назад, широко раскрыл глаза.
— Ничего я не открывал!
— Стало быть, это сделал Башлыков?
— Никакого Башлыкова не знаю.
— Это мог сделать или он, или вы!
— Да что вы меня на пушку берете, гражданин начальник! — вырвалось у экономиста.
Градов поднялся и спокойно, тихо проговорил:
— Вы имеете право не отвечать на мои вопросы. Но вы назвали меня гражданином начальником. А так обращаются к офицерам только правонарушители, отбывающие наказание в исправительно-трудовых лагерях. За какое преступление, в каком лагере и сколько времени вы просидели?
— Я на такие вопросы не буду отвечать! — выпалил Грунин.
— Запишите это, лейтенант. Значит, с Соколовым вы незнакомы? — продолжал майор.
— Нет!
Майор взял со стола календарь и показал запись на нем: «9 утра у меня Егоров…»
— А это что означает? — спросил он.
— Не знаю, может быть, однофамилец… — уже пересохшими губами пролепетал задержанный.
Градов прошелся по комнате.
— Скажите, когда вы должны были уехать в Новосибирск? — задал он новый вопрос. — Когда кончается ваша командировка?
— Должен был уехать вчера, но вот… концерт Вертинского… и надо было зайти к лейтенанту… задержался на два-три дня…
— Так-с… Но заместитель начальника вашего треста сообщил, что командировка вам продлена почти до конца месяца. Зачем же собрались уезжать?
Майор подошел к «экономисту» вплотную:
— Бросьте так глупо запираться! Концы с концами не сходятся… Ведь все ваши ответы можно немедленно проверить в течение получаса: и адрес в Быкове, и командировку в министерстве. На что вы надеетесь?
Грунин-Егоров молчал.
Через несколько минут оперативный работник пришел из домоуправления, откуда он звонил в Уголовный розыск. Градов вышел с ним в коридор, поговорил и вернулся с паспортом Грунина в руках.
— Приобщите этот документ к делу! — сказал он Мозарину и обратился к задержанному: — Этот паспорт действительно принадлежит экономисту Новосибирского строительного треста Петру Ивановичу Грунину. Двенадцатого июля у него в скором поезде «Новосибирск-Москва», в вагоне номер шесть, купе первое, место третье, в десять-одиннадцать вечера из кармана пиджака, висящего в купе на крючке, был похищен бумажник с документами и деньгами. Каким образом паспорт и другие документы гражданина Грунина очутились у вас?
— Не буду отвечать!
— Скажите, кто снял фотографию Грунина на паспорте, заменил вашей? И кто к фамилии Грунин искусно приписал фамилию Егоров?
— Не буду отвечать!
— Ладно. На эти вопросы мы и без вас ответим. Но все же кое-что придется выяснить поточнее и обязательно в вашем присутствии. — Повернувшись, майор сказал Мозарину. — Когда закончите протокол, проводите этого неизвестного гражданина в нашу машину.
— Слушаюсь! — ответил лейтенант, вставая. — Прошу подписать протокол! — попросил он разоблаченного «экономиста».
— Не подпишу! — вдруг закричал Грунин. — Клевета! Это насилие над советским человеком! Вы за это ответите по закону!..
…В Управлении Градову сообщили, что доктор Иркутов каждые полчаса справляется о дочери. Но автомобиль номер 82-35 с девушкой и ее «женихом» как в воду канул.
Майор заинтересовался пузырьком с пилюлями, взятым у Грунина. Судя по новенькому рецепту, стянутому тонкой резинкой, свежей этикетке и туго затянутому гофрированному колпачку, лекарство было только что получено. Но в пузырьке находилось всего одиннадцать пилюль, а на рецепте вместо сегодняшней даты — четвертое августа — почему-то значилось восьмое августа! Если из пузырька уже брали пилюли, то кто же ухитрился его снова так профессионально завязать? И главное, почему поставлена дата, которая наступит лишь через четыре дня? Цифры «4» и «8» мало схожи, описка невероятна, тем более в аптеке.
Когда Грунин из камеры предварительного заключения потребовал свои пилюли, Градов вызвал дежурного врача и показал ему пузырек и рецепт. Врач определил, что это пилюли от малокровия, но майор все же послал их на экспертизу и поручил Мозарину выяснить, в какой аптеке и кто отпускал лекарство.