Я всегда считал, что суд не начался, пока не начались перекрестные допросы.
– Лейтенант Сабонис, вы знали Алекса Дорси довольно хорошо, не так ли?
– Мы работали вместе.
– Это был бы хороший ответ, если бы вопрос звучал так: «Как вы с Алексом Дорси работали?» Тогда вы ответили бы: «Мы работали вместе», и мы могли бы продолжать. Проблема в том, что вопрос звучал иначе, и я надеюсь, эта проблема не будет повторяться. – Я сделал паузу. – Я не слишком быстро говорю?
Дилан высказал протест против моего тона, однако Сабонис пропустил выпад мимо ушей. Он был опытным свидетелем и не собирался позволять мне втянуть его в ссору.
– Да, я знал его довольно хорошо, – сказал он.
– И когда той ночью вы увидели тело, вы были расстроены, что человек, с которым вы вместе работали и которого так хорошо знали, погиб?
– Я еще не знал, что это он. Он был обезглавлен, а тело серьезно пострадало от огня.
Я кивнул.
– Значит, его невозможно было опознать из-за состояния тела?
– Я не смог. Потребовался анализ ДНК. – По самодовольному тону Сабониса было видно, что он рад, что ему удалось вставить слово насчет ДНК. Он, вне всяких сомнений, думал, что это сделает мои дальнейшие вопросы по поводу тела беспредметными.
– Да, – сказал я, – мы дойдем и до этого. Значит, если бы не были проведены последующие научные изыскания, вы до сих пор не знали бы, кто был тот несчастный?
– У него на пальце было особое кольцо, которое я заметил в морге. Я видел это кольцо раньше на пальце Алекса.
– То есть вы хотите сказать, что смогли опознать обезглавленное тело по кольцу на пальце, я правильно вас понимаю?
– Я хочу сказать, что кольцо указывало на то, что это с большой вероятностью тело Алекса Дорси.
Я взял кольцо, которое Дилан представил в качестве улики, и вручил его Нику.
– Вы узнаете это кольцо? Это то же самое кольцо, которое было на его пальце в ту ночь?
– Да, – кивнул он, – думаю, это оно.
– Не могли бы вы примерить его?
Ник надел кольцо на палец и посмотрел на меня, будто ждал, о чем я еще его попрошу.
– Алекс, мы так беспокоились о тебе, – сказал я, вздохнув с притворным облегчением. – Нам сказали, что ты погиб.
Топор сделал мне предупреждение даже раньше, чем Дилан успел возразить.
– Прошу прощения, ваша честь, – сказал я, затем вновь повернулся к Сабонису. – Вы и естьАлекс Дорси, не так ли? – спросил я.
Дилан подпрыгнул.
– Протестую, ваша честь! Это несерьезно. Защите известно, кем является свидетель.
– Принимается, – сказал Топор, глядя на меня так, что я, кажется, задымился. – Будьте осторожны, мистер Карпентер.
Неустрашенный, по крайней мере, не до конца устрашенный, я попытался снова.
– Указывает ли кольцо на то, что вы с большой вероятностью Алекс Дорси, раз оно надето на ваш палец?
Дилан снова запротестовал, но на сей раз Топор отклонил протест.
– Нет, не указывает.
– Однако то же самое кольцо, будучи надетым на палец обезглавленной жертвы, которую невозможно было опознать, каким-то образом навело вас на мысль, что жертва скорее всего Алекс Дорси? Я вас правильно понял?
– Это не единственное доказательство, на которое мы опирались. Вы можете обратиться к результатам анализа ДНК.
Теперь была моя очередь злиться.
– Вы уже второй раз упоминаете ДНК, как будто мистер Кэмпбелл вас об этом специально попросил. Он вам что, леденец обещал, если вы сделаете то, что он скажет?
Я заметил вспышку гнева в глазах Сабониса и понял, что не зря задал этот вопрос, хотя Топор немедленно принял протест Дилана.
Я сменил темп и обрушил на него поток вопросов.
– Вы лично проводили анализ ДНК, лейтенант?
– Нет.
– Вы являетесь экспертом по ДНК?
– Нет.
– Вы бы опознали молекулу ДНК, если бы она вошла в этот зал, села за стол обвинения и пропела: «Ну-ка, что я за молекулярная цепочка?»
Дилан снова запротестовал, и я сменил тему. Я люблю перепрыгивать с темы на тему, чтобы свидетель не успевал сосредоточиться.
– Вы сказали, что мисс Коллинз недолюбливала Оскара Гарсию, что она ненавидела его. Известна ли вам причина этой ненависти?
– Мне говорили, причина в том, что Гарсия подсадил на наркотики дочь подруги мисс Коллинз.
– Когда это было?
– Точно не знаю. Думаю, около двух лет назад.
– Мистер Гарсия когда-нибудь подавал жалобу, что мисс Коллинз нападала на него? Пыталась его убить?
– Нет.
– Значит, она вынашивала свою чудовищную ненависть в течение двух лет и за все это время ни разу не обезглавила его? И ни разу не сожгла?
– Нет.
Я усилил напор.
– В течение этих двух лет Оскар Гарсия находился под какой-либо защитой? Может быть, к нему был приставлен отряд полиции, дабы исключить возможность того, что мисс Коллинз доберется до него?
– Он не находился под защитой полиции.
– Не знаете ли вы, имеет ли мисс Коллинз лицензию на ношение оружия?
– Имеет, – кивнул он.
Я быстро переменил атаку.
– Как вы оказались за стадионом Хинчклифф, когда туда приехала мисс Коллинз?
– Мы получили информацию, связывающую ее с убийством Дорси. Мы организовали наблюдение, и она привела нас к стадиону, – сказал он.
Я повел себя так, будто был удивлен его ответом, хотя на самом деле не был.
– От кого исходила это информация?
– Это был анонимный телефонный звонок.
Я кивнул.
– Ранее вы утверждали, что получили от анонимного информатора сведения, связывающие Оскара Гарсию с убийством Дорси. Это что, какой-то волшебный анонимный информатор, который указывает на того, на кого вам удобно?
Дилан запротестовал, и Топор принял протест – кажется, это начинало входить в систему. Я переформулировал вопрос.
– Правильно ли я понимаю, что все ваши усилия по расследованию этого дела сводились к тому, что вы сидели перед телефоном и ждали анонимного телефонного звонка?
– В анонимных звонках нет ничего необычного. Люди часто многое знают, но не хотят, чтобы их личности были известны.
– И иногда информация бывает верной, а иногда – ложной?
– Да.
– Лейтенант Сабонис, просил ли я вас поднять досье на мисс Коллинз до того, как сегодня вас вызвали свидетелем?
– Да, просили.
– Спасибо. Не могли бы вы рассказать присяжным, как часто детектив Коллинз была замечена в каких-либо превышениях служебного положения?
– В ее досье нет указаний на это.
– Были ли случаи, что она находилась под следствием, но не была признана виновной?
– Нет.
– Было ли в ее досье что-нибудь, что каким-либо образом указывало на ее способность совершить такую жестокость, как это убийство?
Сабонис окинул меня невозмутимым взглядом. Он был в ярости и мог наговорить чего-нибудь, но не стал.
– Нет, не было.
На этом я поставил точку, и Дилан попытался затереть те дыры, которые я пробил в его версии. Затем был перерыв на ленч. И Лори, и Кевин, и я – все мы были рады показаниям Сабониса. Нам удалось заронить весьма серьезные сомнения в той области, где и без того автоматически должны были возникнуть сомнения – мог ли человек вроде Лори совершить столь жуткое преступление.
Мы с Кевином быстро подготовились к следующему свидетелю Дилана. Это была начальник полицейской лаборатории, Филлис Дэниелс, которая должна была свидетельствовать по поводу результатов теста на ДНК. Она была нашим ключом к тому, чтобы поставить под сомнение надежность теста на ДНК, и, думаю, у нас были основания надеяться на удачу. Маркус при некоторой неофициальной поддержке Пита Стэнтона обнаружил некоторую полезную для нас информацию, касающуюся лабораторной практики.
Двадцать лет назад Филлис Дэниелс была техником в полицейской лаборатории, не слишком хорошо образованным, однако именно она предвидела, что зарождавшаяся тогда наука о ДНК принесет огромные плоды в полицейских расследованиях. Она успешно обзавелась всем необходимым, чтобы стать экспертом, и таким образом сделала быструю карьеру – по крайней мере, настолько быструю, насколько это возможно для ученого в полицейском департаменте Паттерсона.
Мне уже приходилось сталкиваться с Филлис в некоторых предыдущих делах. Она могла быть довольно занудной и обожала демонстрировать свой профессионализм, но ее знания и честность в самом деле подкупали. В руках Дилана она была выдающимся свидетелем, который не оставит ни у кого никаких сомнений в том, что ДНК из сожженного тела абсолютно идентична ДНК, обнаруженной в крови, которую Дорси сдавал в полицейской лаборатории. Дача свидетельских показаний проходила без всяких неожиданностей, и у меня не было никаких намерений бросать вызов.
– Мисс Дэниелс, вы утверждаете, что образец крови лейтенанта Дорси находился в 21-м кабинете полицейской лаборатории. Как охраняется этот кабинет?
– Там всегда сидит человек за конторкой на входе в кабинет. Двадцать четыре часа в сутки.
– Этот человек вооружен?
– Нет, это штатская работа. Но всякий входящий обязан расписаться.
– Ответьте, если знаете: кабинет, где хранятся улики, охраняется так же?
– Нет, – сказала она. – Хранилище улик охраняется вооруженным офицером.
– Как по-вашему, вооруженный офицер – более эффективная охрана, нежели штатский наблюдатель?
– Да, думаю, да.
– Кто имеет право входить в 21-й кабинет, расписавшись?
– Офицеры полиции, которым требуется доступ к материалам, хранящимся в этом кабинете.
– Спасибо, – сказал я. – И еще одно: вы утверждаете, что ДНК в крови, помеченной как кровь лейтенанта Дорси, соответствует образцу крови в данном деле. Я правильно понимаю?
– Да.
– Позвольте сделать предположение. А что, если образец крови в лаборатории был заменен или неверно помечен, а на самом деле кровь не принадлежала лейтенанту Дорси? Тогда и тело, обнаруженное на складе, не могло ему принадлежать. Верно?
– Это совершенно верно. Однако я своими глазами видела пробирку, когда делала тест.
Я продемонстрировал лист записей из лаборатории и попросил ее прочесть отдельную его часть. Из этих записей явствовало, что Алекс Дорси дважды посещал лабораторию в течение трех недель перед своим исчезновением.
– Нет ничего необычного в том, что он заходил туда, – сказала она. – Офицеры постоянно туда заходят.
– Если он заходил туда для того, чтобы подменить образец крови на другой, который специально для этих целей принес с собой, – мог он это сделать?
– Полагаю, это возможно, – нехотя ответила она.
– То есть вы считаете такое предположение обоснованным! –спросил я.
Это было слово, отягощенное особым смыслом: если мне удастся доказать, что существуют обоснованные сомнения в принадлежности крови Алексу Дорси, значит, мы на правильном пути. Как Дилан может доказать, что Лори убила Дорси, если он даже не может избежать обоснованных сомнений в том, что Дорси вообще мертв?
– Я не могу дать вам точный ответ. – Это было самое большее, что она могла допустить.
– А что, если бы вы услышали свидетельство жены лейтенанта Дорси, которая показала, что ее муж планировал фальсификацию своей смерти? Было бы в таком случае обоснованным подозрение, что он мог заменить образец крови?
– Предполагаю, что оно было бы обоснованным.
– Благодарю. И еще раз, чтобы расставить точки над «i»: если кровь была подменена, если это не была кровь Дорси, тогда это означает, что тело тоже не Дорси? Я правильно понимаю? – повторил я ради эффекта.
– Да.
Я отпустил ее с кафедры, едва сдерживая желание заорать: «Наша взяла!» У нас был на удивление продуктивный день, и свидетельство тому было отпечатано на лице Дилана.
Выйдя из зала суда, я остановился на достаточно длительное время, чтобы дать мини-пресс-конференцию, во время которой позволил себе немного злорадства. Вопросы сами по себе свидетельствовали о том, насколько удачным этот день был для нас: репортеры хотели знать, допускаю ли я, что Топор снимет обвинения, когда прокурор закончит излагать свою версию. Я этого не допускал, но не мог же я в самом деле мешать распространению такого слуха.
Мы, как обычно, заседали в гостиной вечером, и я сделал все возможное, чтобы немного умерить всеобщий энтузиазм. Лори и Кевин умом вполне понимали, что сегодня мы выиграли битву, однако до окончательной победы в этой войне еще далеко, и провозгласить ее могут только присяжные. И все же мы так привыкли к неприятным новостям, что нынешнее радостное возбуждение было вполне объяснимо.
За обедом Лори произнесла тост за своих замечательных адвокатов, и поскольку не поддерживать тост – плохая примета, я присоединился. Я вставил свой тост – за Барри Лейтера, в некотором смысле для отрезвления. Кевина я еще никогда не видел таким счастливым, и мне пришлось потратить некоторое время, чтобы немного успокоить их обоих, дабы мы могли приступить к планированию работы с завтрашними свидетелями.
Я почти успел подготовиться к завтрашнему дню, когда нарисовался Уилли Миллер. Он объяснил, что собирался позвонить мне и выяснить, не поступало ли встречное предложение по его делу (оно не поступало), но когда услышал по радио сегодняшние хорошие новости о нашем деле, решил зайти. И с ним был Бакс, чудо-пес.
Бакс ходил за Уилли повсюду, и Уилли уверился, что Бакс – самая умная и замечательная собака за всю историю мира. Поскольку общеизвестен факт, что самой умной и замечательной собакой за всю историю мира является Тара, я точно знал, что его претензии чрезмерны, но позволил ему оставаться в блаженном неведении. Тем более, что Бакс был действительно довольно милым псом и, кажется, понравился Таре.
К сожалению, Уилли тоже подхватил вирус всеобщего энтузиазма. Не имея никакого понятия о происходящем, он, однако, убежденно заявил Лори, что до ее оправдания остались считанные дни. Таким образом, он свел на нет все мои усилия заставить команду успокоиться и мыслить по существу. И Лори уже собиралась принести праздничные шляпы, когда я наконец убедил Уилли взять Бакса и Тару и выйти во двор поиграть с ними, чтобы мы могли снова углубиться в работу.
Уилли повиновался, взял пару теннисных мячей и летающую тарелку и повел собак на свежий воздух. Мы с Кевином попытались углубиться в бумаги, но через несколько минут я заметил, что Лори смотрит в окно и неодобрительно качает головой.
– Посмотрите только, что они делают с моими овощами.
Я вздохнул и подошел к окну. В дальнем конце двора Бакс яростно копался в огороде Лори. Не думаю, чтобы это было так уж важно.
– Похоже, нам снова придется покупать базилик в супермаркете, как все в городе, – сказал я.
– Да ты что, Энди?! Я же столько сил вложила в этот сад! – расстроилась Лори.
Я разозлился, что пришлось прерваться, но делать было нечего – надо спасать овощи и старания Лори. Я сказал Кевину, что сейчас вернусь, и устремился во двор.
Когда я вышел из дома, Уилли направился ко мне, и его физиономия была непривычно мрачной. Он вел Бакса на поводке, и я заметил, что у пса весь нос в земле от копания.
– Энди, – сказал Уилли, – тебе бы лучше дотопать дотуда…
Я почувствовал – считай, испугался, – что с Тарой что-то случилось. Но Уилли повернулся и побежал обратно к огороду – Тара стояла там, и с ней все было в порядке.
Уилли махнул рукой в ту сторону, где рылся Бакс, и я понял, из-за чего он так расстроился. Там было зарыто нечто – нечто хорошо сохранившееся, заботливо завернутое в блестящий пластик.
Это была голова Алекса Дорси.
В течение пяти минут у меня во дворе собрался целый полицейский конгресс. Здесь был Пит, а также Ник Сабонис и почти все полицейские департамента, вне зависимости от звания. Заодно и Дилан заявился и вел себя так, будто он тут главный. Взгляд его был мрачен и серьезен – так он пытался скрыть свое ликование по поводу поворота событий.
Я рассказал Нику, что произошло, честно отрицая всякую осведомленность насчет того, как голова попала в огород. Я вспомнил, что Тара несколько ночей назад лаяла на кого-то в направлении огорода – возможно, именно тогда голова и была зарыта. Мне, конечно, не поверили и даже не попытались допросить Лори, прекрасно понимая, что я этого не допущу.
Полицейские эксперты провели около моего дома еще около двух часов, а детективы отправились опрашивать моих соседей. Голову уже увезли на машине «скорой помощи», хотя, боюсь, пытаться спасти ее было уже поздновато. Не знаю, как насчет наших продвинутых медиков, но я бы и за миллион долларов не согласился делать ей искусственное дыхание.
Перед тем как уехать, Ник сказал, что патологоанатом исследует отрезанную голову сегодня же вечером, и Кевин отправился в морг, чтобы сразу же получить результаты вскрытия. Когда все разъехались, мы с Лори поднялись наверх, но не ложились, ожидая его звонка.
Кевин позвонил меньше чем через час.
– У нас проблемы, – сказал он. – В официальном заключении говорится, что голова отделена от тела, сожженного на складе, и это, естественно, означает, что время смерти совпадает. Кроме того, там сказано, что удар был нанесен со спины – возможно, убийца ударил сзади.
Это была вся информация, которую он раздобыл, и у меня почти не было вопросов. Мы оба прекрасно понимали, что дело висит на волоске. До сих пор все наши усилия были сосредоточены на том, чтобы обосновать возможность фальсификации смерти Дорси, поставить под сомнение тот факт, что тело, найденное на складе, принадлежит ему. Мы сделали на это ставку, успели завоевать доверие присяжных, а теперь это доверие рухнет и скорее всего никогда не восстановится.
Заявление Лори о том, что Дорси звонил ей, как теперь выяснилось, задолго после своей смерти, еще больше осложняло ситуацию. Присяжные сделают логический вывод, что она лгала, и, следовательно, будут сомневаться во всем, что бы она ни сказала. И что бы ни сказал ее адвокат.
Это полный провал.
Я рассказал Лори, что мы выяснили, и она восприняла новости спокойно, почти смиренно. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что это значит для нашего дела и что Дилан будет делать с этим открытием.
И только когда мы легли в постель, она призналась, о чем думает.
– Энди, почему ты не спросишь меня – может быть, я и правда его убила?
– Лори… – начал я, но она перебила меня:
– Ты говоришь, что в этом деле все указывает на то, что меня подставили. Но ведь еще логичнее все указывает на то, что я действительно сделала это.
– Лори, это бессмысленный разговор. Нам нужно сосредоточиться на том, что по-настоящему важно. Я знаю, что ты его не убивала.
– Откуда? – Ее глаза сверлили меня, как пара лазерных лучей.
Я вздохнул – но что мои вздохи против лазерных лучей?
– Энди, – настаивала она, – откуда ты знаешь, что я невиновна?
– Просто знаю, и все.
Она покачала головой.
– Этого мало, – сказала она. – Мне нужно услышать факты – факты, которые заставляют тебя верить в мою невиновность.
Я не хотел отмахиваться от нее, а значит, придется поговорить об этом.
– Ладно. Ты посылала Стайнза, чтобы нанять меня?
Я продолжал, прежде чем она успела ответить, – вопросы следовали один за другим, благо рядом не было прокурора, чтобы протестовать.
– Ты посылала сама себя искать свою же собственную одежду, измазанную кровью? Ты просила меня представлять Гарсию в суде? Это ты убила Барри Лейтера? Факты, черт возьми, на твоей стороне, Лори. Просто я единственный, кому они известны.
Она помолчала с минуту, потом сказала:
– Спасибо тебе. У нас все получится.
Она поцеловала меня, отодвинулась и вскоре заснула. Ох уж эти женщины…
Мне в те дни не удавалось засыпать так легко, как обычно, а уж в эту ночь тем более. Вместо того, чтобы считать овец, я считал улики и так и этак подгонял новую информацию под свою теорию, гласящую, что «ничто не случайно».
Мне никак не удавалось понять, зачем нужно отрубать жертве голову, а затем тратить силы на сожжение тела. Однако в свете сегодняшних событий можно было допустить, что смысл этих действий состоял как раз в том, чтобы вызвать у нас сомнения в принадлежности тела Дорси.
Конечно, просто отрезать голову было мало – нашлись бы другие особые приметы на теле, по которым можно было опознать Дорси – например, шрамы, бородавки или какая-нибудь особая татуировка…
Я подпрыгнул на постели, вскочил и побежал в офис, где принялся лихорадочно копаться в папках, пока не нашел материалы, относящиеся к Стайнзу. Я нашел то, что искал, – протокол вскрытия. И, что гораздо важнее, фотоотчет о вскрытии.
Патологоанатом упоминал, что на теле Стайнза была обнаружена татуировка, и я принялся искать, нет ли ее на фотографиях. Ну разумеется, она была там, где и указывал протокол – сверху на правом предплечье. Однако даже сквозь увеличительное стекло я не мог разглядеть деталей, такой маленькой она была.
В свое время, в решающий момент дела Уилли Миллера, мне пришлось звонить Винсу Сандерсу, чтобы воспользоваться хитрыми приборами в офисе его газеты и увеличить фотографию, на которой я затем смог разглядеть номерной знак автомобиля. Тогда Винс весь исстрадался, как ему это неудобно, и это было в шесть часов вечера. Сейчас два часа ночи. И я собирался звонить ему, зная, что если бы был способ убийства по телефону, он бы меня убил.
Я позвонил Винсу домой, и через три гудка он снял трубку.
– Какого черта тебе надо, Энди? – возопил он.
– А как ты догадался, что это я? – сказал я, хотя понимал, что у него, должно быть, стоит определитель номера.
– Следующий вопрос, – великодушно ответил он.
– Ты не мог бы встретиться со мной в офисе твоей газеты? Я знаю, что уже поздно, но мне очень нужна твоя помощь.
– Не так она тебе нужна сейчас, как будет нужна, если я с тобой встречусь, – зарычал он.
Я выложил свой единственный козырь:
– Винс, это может сыграть решающую роль в защите Лори.
– Даю тебе двадцать минут, – смягчился он. – Поезжай на Маркет-стрит.
– Зачем?
– Когда доедешь до угла Маркет и Мэдисон – поймешь, – сказал он и повесил трубку.
Я быстро оделся, оставил Лори записку на случай, если она проснется и будет меня искать, и направился в офис Винса. Чтобы не приходить беззащитным, я остановился возле «Данкин донатс» [7]на углу Маркет и Мэдисон. А поскольку встреча должна была продлиться всего двадцать минут, купил шесть пончиков с джемом и шесть глазированных.
Тот факт, что Винс согласился встретиться со мной в такой час, красноречиво свидетельствовал о личности Лори. Винс Сандерс, Пит Стэнтон, Кевин Рэндалл, Маркус Кларк, Энди Карпентер… все мы знали, что за человек Лори и чего она достойна. И если мы хоть чего-то стоим, то, клянусь, она и дня не проведет в тюрьме.
Винс запихал пончик целиком в рот, взял фотографию и понес ее в комнату, набитую огромными машинами и людьми, обслуживающими всю эту технику. Всего за несколько минут работа была завершена, он вынес мне увеличенную фотографию и выложил передо мной на стол.
Теперь татуировка Стайнза была по меньшей мере втрое крупнее, чем на первоначальной фотографии. Я не знал, что надеюсь там увидеть – может быть, имя или еще что-нибудь, что может стать ключом к разгадке тайны его личности. Разглядеть изображение было все равно трудно, но, кажется, моим надеждам не суждено было оправдаться.
– И что это за чертовщина? – спросил я.
Винс с отвращением покачал головой.
– Ты что, один из этих хиппующих хитрожопых умеренных либералов, пораженцев, дерьмовых ублюдков-пацифистов?
– Почти, – кивнул я.
– Это перекрещенные стрелки. Твой пацан – десантник из войск особого назначения. Зеленый берет. [8]
Коли так, это может быть полезно.
– Это точно?
Винс фыркнул и указал на свое правое колено.
– Еще бы не уверен. Если бы это проклятое колено не шутило со мной шутки, я бы бил коммунистов бок о бок с твоим дружком.
Я указал на его другое колено.
– А мне казалось, что у тебя левое колено шалит.
Он кивнул без тени смущения.
– Это часть их шалостей.
Я поблагодарил Винса, и когда уже уходил, он меня потряс своим великодушием, предложив пончик с джемом. Таковы толстяки: чем толще, тем добрее.
Добравшись домой, я перехватил три часа сна и поднялся в шесть утра, чтобы позвонить Кевину и сообщить, что мы должны найти способ пробить Стайнза, или как там его настоящее имя, через данные по десантным войскам.
– Без проблем, – ответил он. – Я позвоню своему шурину.
Оказалось, что шурин Кевина – подполковник Франклин Прентис, чье подразделение расквартировано на военно-морской базе Форт Джексон, Южная Калифорния. Не то чтобы Кевин часто имел с ним дело, но случилось так, что он оказал ему некоторые услуги в сфере законности, за которые подполковник Прентис был бы рад отплатить. Это была улыбка фортуны – первая за все время, что мы работали над этим делом.
Мы договорились, что Кевин потратит день на раскрутку этого следа, и мне, неумехе, придется в одиночку выступать в суде. А если удастся отложить слушания на день, то это будет еще одна большая удача.
– Лейтенант Сабонис, вы знали Алекса Дорси довольно хорошо, не так ли?
– Мы работали вместе.
– Это был бы хороший ответ, если бы вопрос звучал так: «Как вы с Алексом Дорси работали?» Тогда вы ответили бы: «Мы работали вместе», и мы могли бы продолжать. Проблема в том, что вопрос звучал иначе, и я надеюсь, эта проблема не будет повторяться. – Я сделал паузу. – Я не слишком быстро говорю?
Дилан высказал протест против моего тона, однако Сабонис пропустил выпад мимо ушей. Он был опытным свидетелем и не собирался позволять мне втянуть его в ссору.
– Да, я знал его довольно хорошо, – сказал он.
– И когда той ночью вы увидели тело, вы были расстроены, что человек, с которым вы вместе работали и которого так хорошо знали, погиб?
– Я еще не знал, что это он. Он был обезглавлен, а тело серьезно пострадало от огня.
Я кивнул.
– Значит, его невозможно было опознать из-за состояния тела?
– Я не смог. Потребовался анализ ДНК. – По самодовольному тону Сабониса было видно, что он рад, что ему удалось вставить слово насчет ДНК. Он, вне всяких сомнений, думал, что это сделает мои дальнейшие вопросы по поводу тела беспредметными.
– Да, – сказал я, – мы дойдем и до этого. Значит, если бы не были проведены последующие научные изыскания, вы до сих пор не знали бы, кто был тот несчастный?
– У него на пальце было особое кольцо, которое я заметил в морге. Я видел это кольцо раньше на пальце Алекса.
– То есть вы хотите сказать, что смогли опознать обезглавленное тело по кольцу на пальце, я правильно вас понимаю?
– Я хочу сказать, что кольцо указывало на то, что это с большой вероятностью тело Алекса Дорси.
Я взял кольцо, которое Дилан представил в качестве улики, и вручил его Нику.
– Вы узнаете это кольцо? Это то же самое кольцо, которое было на его пальце в ту ночь?
– Да, – кивнул он, – думаю, это оно.
– Не могли бы вы примерить его?
Ник надел кольцо на палец и посмотрел на меня, будто ждал, о чем я еще его попрошу.
– Алекс, мы так беспокоились о тебе, – сказал я, вздохнув с притворным облегчением. – Нам сказали, что ты погиб.
Топор сделал мне предупреждение даже раньше, чем Дилан успел возразить.
– Прошу прощения, ваша честь, – сказал я, затем вновь повернулся к Сабонису. – Вы и естьАлекс Дорси, не так ли? – спросил я.
Дилан подпрыгнул.
– Протестую, ваша честь! Это несерьезно. Защите известно, кем является свидетель.
– Принимается, – сказал Топор, глядя на меня так, что я, кажется, задымился. – Будьте осторожны, мистер Карпентер.
Неустрашенный, по крайней мере, не до конца устрашенный, я попытался снова.
– Указывает ли кольцо на то, что вы с большой вероятностью Алекс Дорси, раз оно надето на ваш палец?
Дилан снова запротестовал, но на сей раз Топор отклонил протест.
– Нет, не указывает.
– Однако то же самое кольцо, будучи надетым на палец обезглавленной жертвы, которую невозможно было опознать, каким-то образом навело вас на мысль, что жертва скорее всего Алекс Дорси? Я вас правильно понял?
– Это не единственное доказательство, на которое мы опирались. Вы можете обратиться к результатам анализа ДНК.
Теперь была моя очередь злиться.
– Вы уже второй раз упоминаете ДНК, как будто мистер Кэмпбелл вас об этом специально попросил. Он вам что, леденец обещал, если вы сделаете то, что он скажет?
Я заметил вспышку гнева в глазах Сабониса и понял, что не зря задал этот вопрос, хотя Топор немедленно принял протест Дилана.
Я сменил темп и обрушил на него поток вопросов.
– Вы лично проводили анализ ДНК, лейтенант?
– Нет.
– Вы являетесь экспертом по ДНК?
– Нет.
– Вы бы опознали молекулу ДНК, если бы она вошла в этот зал, села за стол обвинения и пропела: «Ну-ка, что я за молекулярная цепочка?»
Дилан снова запротестовал, и я сменил тему. Я люблю перепрыгивать с темы на тему, чтобы свидетель не успевал сосредоточиться.
– Вы сказали, что мисс Коллинз недолюбливала Оскара Гарсию, что она ненавидела его. Известна ли вам причина этой ненависти?
– Мне говорили, причина в том, что Гарсия подсадил на наркотики дочь подруги мисс Коллинз.
– Когда это было?
– Точно не знаю. Думаю, около двух лет назад.
– Мистер Гарсия когда-нибудь подавал жалобу, что мисс Коллинз нападала на него? Пыталась его убить?
– Нет.
– Значит, она вынашивала свою чудовищную ненависть в течение двух лет и за все это время ни разу не обезглавила его? И ни разу не сожгла?
– Нет.
Я усилил напор.
– В течение этих двух лет Оскар Гарсия находился под какой-либо защитой? Может быть, к нему был приставлен отряд полиции, дабы исключить возможность того, что мисс Коллинз доберется до него?
– Он не находился под защитой полиции.
– Не знаете ли вы, имеет ли мисс Коллинз лицензию на ношение оружия?
– Имеет, – кивнул он.
Я быстро переменил атаку.
– Как вы оказались за стадионом Хинчклифф, когда туда приехала мисс Коллинз?
– Мы получили информацию, связывающую ее с убийством Дорси. Мы организовали наблюдение, и она привела нас к стадиону, – сказал он.
Я повел себя так, будто был удивлен его ответом, хотя на самом деле не был.
– От кого исходила это информация?
– Это был анонимный телефонный звонок.
Я кивнул.
– Ранее вы утверждали, что получили от анонимного информатора сведения, связывающие Оскара Гарсию с убийством Дорси. Это что, какой-то волшебный анонимный информатор, который указывает на того, на кого вам удобно?
Дилан запротестовал, и Топор принял протест – кажется, это начинало входить в систему. Я переформулировал вопрос.
– Правильно ли я понимаю, что все ваши усилия по расследованию этого дела сводились к тому, что вы сидели перед телефоном и ждали анонимного телефонного звонка?
– В анонимных звонках нет ничего необычного. Люди часто многое знают, но не хотят, чтобы их личности были известны.
– И иногда информация бывает верной, а иногда – ложной?
– Да.
– Лейтенант Сабонис, просил ли я вас поднять досье на мисс Коллинз до того, как сегодня вас вызвали свидетелем?
– Да, просили.
– Спасибо. Не могли бы вы рассказать присяжным, как часто детектив Коллинз была замечена в каких-либо превышениях служебного положения?
– В ее досье нет указаний на это.
– Были ли случаи, что она находилась под следствием, но не была признана виновной?
– Нет.
– Было ли в ее досье что-нибудь, что каким-либо образом указывало на ее способность совершить такую жестокость, как это убийство?
Сабонис окинул меня невозмутимым взглядом. Он был в ярости и мог наговорить чего-нибудь, но не стал.
– Нет, не было.
На этом я поставил точку, и Дилан попытался затереть те дыры, которые я пробил в его версии. Затем был перерыв на ленч. И Лори, и Кевин, и я – все мы были рады показаниям Сабониса. Нам удалось заронить весьма серьезные сомнения в той области, где и без того автоматически должны были возникнуть сомнения – мог ли человек вроде Лори совершить столь жуткое преступление.
Мы с Кевином быстро подготовились к следующему свидетелю Дилана. Это была начальник полицейской лаборатории, Филлис Дэниелс, которая должна была свидетельствовать по поводу результатов теста на ДНК. Она была нашим ключом к тому, чтобы поставить под сомнение надежность теста на ДНК, и, думаю, у нас были основания надеяться на удачу. Маркус при некоторой неофициальной поддержке Пита Стэнтона обнаружил некоторую полезную для нас информацию, касающуюся лабораторной практики.
Двадцать лет назад Филлис Дэниелс была техником в полицейской лаборатории, не слишком хорошо образованным, однако именно она предвидела, что зарождавшаяся тогда наука о ДНК принесет огромные плоды в полицейских расследованиях. Она успешно обзавелась всем необходимым, чтобы стать экспертом, и таким образом сделала быструю карьеру – по крайней мере, настолько быструю, насколько это возможно для ученого в полицейском департаменте Паттерсона.
Мне уже приходилось сталкиваться с Филлис в некоторых предыдущих делах. Она могла быть довольно занудной и обожала демонстрировать свой профессионализм, но ее знания и честность в самом деле подкупали. В руках Дилана она была выдающимся свидетелем, который не оставит ни у кого никаких сомнений в том, что ДНК из сожженного тела абсолютно идентична ДНК, обнаруженной в крови, которую Дорси сдавал в полицейской лаборатории. Дача свидетельских показаний проходила без всяких неожиданностей, и у меня не было никаких намерений бросать вызов.
– Мисс Дэниелс, вы утверждаете, что образец крови лейтенанта Дорси находился в 21-м кабинете полицейской лаборатории. Как охраняется этот кабинет?
– Там всегда сидит человек за конторкой на входе в кабинет. Двадцать четыре часа в сутки.
– Этот человек вооружен?
– Нет, это штатская работа. Но всякий входящий обязан расписаться.
– Ответьте, если знаете: кабинет, где хранятся улики, охраняется так же?
– Нет, – сказала она. – Хранилище улик охраняется вооруженным офицером.
– Как по-вашему, вооруженный офицер – более эффективная охрана, нежели штатский наблюдатель?
– Да, думаю, да.
– Кто имеет право входить в 21-й кабинет, расписавшись?
– Офицеры полиции, которым требуется доступ к материалам, хранящимся в этом кабинете.
– Спасибо, – сказал я. – И еще одно: вы утверждаете, что ДНК в крови, помеченной как кровь лейтенанта Дорси, соответствует образцу крови в данном деле. Я правильно понимаю?
– Да.
– Позвольте сделать предположение. А что, если образец крови в лаборатории был заменен или неверно помечен, а на самом деле кровь не принадлежала лейтенанту Дорси? Тогда и тело, обнаруженное на складе, не могло ему принадлежать. Верно?
– Это совершенно верно. Однако я своими глазами видела пробирку, когда делала тест.
Я продемонстрировал лист записей из лаборатории и попросил ее прочесть отдельную его часть. Из этих записей явствовало, что Алекс Дорси дважды посещал лабораторию в течение трех недель перед своим исчезновением.
– Нет ничего необычного в том, что он заходил туда, – сказала она. – Офицеры постоянно туда заходят.
– Если он заходил туда для того, чтобы подменить образец крови на другой, который специально для этих целей принес с собой, – мог он это сделать?
– Полагаю, это возможно, – нехотя ответила она.
– То есть вы считаете такое предположение обоснованным! –спросил я.
Это было слово, отягощенное особым смыслом: если мне удастся доказать, что существуют обоснованные сомнения в принадлежности крови Алексу Дорси, значит, мы на правильном пути. Как Дилан может доказать, что Лори убила Дорси, если он даже не может избежать обоснованных сомнений в том, что Дорси вообще мертв?
– Я не могу дать вам точный ответ. – Это было самое большее, что она могла допустить.
– А что, если бы вы услышали свидетельство жены лейтенанта Дорси, которая показала, что ее муж планировал фальсификацию своей смерти? Было бы в таком случае обоснованным подозрение, что он мог заменить образец крови?
– Предполагаю, что оно было бы обоснованным.
– Благодарю. И еще раз, чтобы расставить точки над «i»: если кровь была подменена, если это не была кровь Дорси, тогда это означает, что тело тоже не Дорси? Я правильно понимаю? – повторил я ради эффекта.
– Да.
Я отпустил ее с кафедры, едва сдерживая желание заорать: «Наша взяла!» У нас был на удивление продуктивный день, и свидетельство тому было отпечатано на лице Дилана.
Выйдя из зала суда, я остановился на достаточно длительное время, чтобы дать мини-пресс-конференцию, во время которой позволил себе немного злорадства. Вопросы сами по себе свидетельствовали о том, насколько удачным этот день был для нас: репортеры хотели знать, допускаю ли я, что Топор снимет обвинения, когда прокурор закончит излагать свою версию. Я этого не допускал, но не мог же я в самом деле мешать распространению такого слуха.
Мы, как обычно, заседали в гостиной вечером, и я сделал все возможное, чтобы немного умерить всеобщий энтузиазм. Лори и Кевин умом вполне понимали, что сегодня мы выиграли битву, однако до окончательной победы в этой войне еще далеко, и провозгласить ее могут только присяжные. И все же мы так привыкли к неприятным новостям, что нынешнее радостное возбуждение было вполне объяснимо.
За обедом Лори произнесла тост за своих замечательных адвокатов, и поскольку не поддерживать тост – плохая примета, я присоединился. Я вставил свой тост – за Барри Лейтера, в некотором смысле для отрезвления. Кевина я еще никогда не видел таким счастливым, и мне пришлось потратить некоторое время, чтобы немного успокоить их обоих, дабы мы могли приступить к планированию работы с завтрашними свидетелями.
Я почти успел подготовиться к завтрашнему дню, когда нарисовался Уилли Миллер. Он объяснил, что собирался позвонить мне и выяснить, не поступало ли встречное предложение по его делу (оно не поступало), но когда услышал по радио сегодняшние хорошие новости о нашем деле, решил зайти. И с ним был Бакс, чудо-пес.
Бакс ходил за Уилли повсюду, и Уилли уверился, что Бакс – самая умная и замечательная собака за всю историю мира. Поскольку общеизвестен факт, что самой умной и замечательной собакой за всю историю мира является Тара, я точно знал, что его претензии чрезмерны, но позволил ему оставаться в блаженном неведении. Тем более, что Бакс был действительно довольно милым псом и, кажется, понравился Таре.
К сожалению, Уилли тоже подхватил вирус всеобщего энтузиазма. Не имея никакого понятия о происходящем, он, однако, убежденно заявил Лори, что до ее оправдания остались считанные дни. Таким образом, он свел на нет все мои усилия заставить команду успокоиться и мыслить по существу. И Лори уже собиралась принести праздничные шляпы, когда я наконец убедил Уилли взять Бакса и Тару и выйти во двор поиграть с ними, чтобы мы могли снова углубиться в работу.
Уилли повиновался, взял пару теннисных мячей и летающую тарелку и повел собак на свежий воздух. Мы с Кевином попытались углубиться в бумаги, но через несколько минут я заметил, что Лори смотрит в окно и неодобрительно качает головой.
– Посмотрите только, что они делают с моими овощами.
Я вздохнул и подошел к окну. В дальнем конце двора Бакс яростно копался в огороде Лори. Не думаю, чтобы это было так уж важно.
– Похоже, нам снова придется покупать базилик в супермаркете, как все в городе, – сказал я.
– Да ты что, Энди?! Я же столько сил вложила в этот сад! – расстроилась Лори.
Я разозлился, что пришлось прерваться, но делать было нечего – надо спасать овощи и старания Лори. Я сказал Кевину, что сейчас вернусь, и устремился во двор.
Когда я вышел из дома, Уилли направился ко мне, и его физиономия была непривычно мрачной. Он вел Бакса на поводке, и я заметил, что у пса весь нос в земле от копания.
– Энди, – сказал Уилли, – тебе бы лучше дотопать дотуда…
Я почувствовал – считай, испугался, – что с Тарой что-то случилось. Но Уилли повернулся и побежал обратно к огороду – Тара стояла там, и с ней все было в порядке.
Уилли махнул рукой в ту сторону, где рылся Бакс, и я понял, из-за чего он так расстроился. Там было зарыто нечто – нечто хорошо сохранившееся, заботливо завернутое в блестящий пластик.
Это была голова Алекса Дорси.
* * *
За всю свою жизнь я не видел ничего более омерзительного, чем эта отрезанная голова в пластиковом мешке. Мне хватило одного взгляда, но до конца жизни зрелище врезалось в мою память. Я повернулся и направился обратно к дому, попросив Уилли остаться в саду и никого туда не пускать. Я вошел в дом и рассказал Лори и Кевину, что увидел, и потом мы просто сели и сидели молча, ожидая, когда появится Пит.В течение пяти минут у меня во дворе собрался целый полицейский конгресс. Здесь был Пит, а также Ник Сабонис и почти все полицейские департамента, вне зависимости от звания. Заодно и Дилан заявился и вел себя так, будто он тут главный. Взгляд его был мрачен и серьезен – так он пытался скрыть свое ликование по поводу поворота событий.
Я рассказал Нику, что произошло, честно отрицая всякую осведомленность насчет того, как голова попала в огород. Я вспомнил, что Тара несколько ночей назад лаяла на кого-то в направлении огорода – возможно, именно тогда голова и была зарыта. Мне, конечно, не поверили и даже не попытались допросить Лори, прекрасно понимая, что я этого не допущу.
Полицейские эксперты провели около моего дома еще около двух часов, а детективы отправились опрашивать моих соседей. Голову уже увезли на машине «скорой помощи», хотя, боюсь, пытаться спасти ее было уже поздновато. Не знаю, как насчет наших продвинутых медиков, но я бы и за миллион долларов не согласился делать ей искусственное дыхание.
Перед тем как уехать, Ник сказал, что патологоанатом исследует отрезанную голову сегодня же вечером, и Кевин отправился в морг, чтобы сразу же получить результаты вскрытия. Когда все разъехались, мы с Лори поднялись наверх, но не ложились, ожидая его звонка.
Кевин позвонил меньше чем через час.
– У нас проблемы, – сказал он. – В официальном заключении говорится, что голова отделена от тела, сожженного на складе, и это, естественно, означает, что время смерти совпадает. Кроме того, там сказано, что удар был нанесен со спины – возможно, убийца ударил сзади.
Это была вся информация, которую он раздобыл, и у меня почти не было вопросов. Мы оба прекрасно понимали, что дело висит на волоске. До сих пор все наши усилия были сосредоточены на том, чтобы обосновать возможность фальсификации смерти Дорси, поставить под сомнение тот факт, что тело, найденное на складе, принадлежит ему. Мы сделали на это ставку, успели завоевать доверие присяжных, а теперь это доверие рухнет и скорее всего никогда не восстановится.
Заявление Лори о том, что Дорси звонил ей, как теперь выяснилось, задолго после своей смерти, еще больше осложняло ситуацию. Присяжные сделают логический вывод, что она лгала, и, следовательно, будут сомневаться во всем, что бы она ни сказала. И что бы ни сказал ее адвокат.
Это полный провал.
Я рассказал Лори, что мы выяснили, и она восприняла новости спокойно, почти смиренно. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что это значит для нашего дела и что Дилан будет делать с этим открытием.
И только когда мы легли в постель, она призналась, о чем думает.
– Энди, почему ты не спросишь меня – может быть, я и правда его убила?
– Лори… – начал я, но она перебила меня:
– Ты говоришь, что в этом деле все указывает на то, что меня подставили. Но ведь еще логичнее все указывает на то, что я действительно сделала это.
– Лори, это бессмысленный разговор. Нам нужно сосредоточиться на том, что по-настоящему важно. Я знаю, что ты его не убивала.
– Откуда? – Ее глаза сверлили меня, как пара лазерных лучей.
Я вздохнул – но что мои вздохи против лазерных лучей?
– Энди, – настаивала она, – откуда ты знаешь, что я невиновна?
– Просто знаю, и все.
Она покачала головой.
– Этого мало, – сказала она. – Мне нужно услышать факты – факты, которые заставляют тебя верить в мою невиновность.
Я не хотел отмахиваться от нее, а значит, придется поговорить об этом.
– Ладно. Ты посылала Стайнза, чтобы нанять меня?
Я продолжал, прежде чем она успела ответить, – вопросы следовали один за другим, благо рядом не было прокурора, чтобы протестовать.
– Ты посылала сама себя искать свою же собственную одежду, измазанную кровью? Ты просила меня представлять Гарсию в суде? Это ты убила Барри Лейтера? Факты, черт возьми, на твоей стороне, Лори. Просто я единственный, кому они известны.
Она помолчала с минуту, потом сказала:
– Спасибо тебе. У нас все получится.
Она поцеловала меня, отодвинулась и вскоре заснула. Ох уж эти женщины…
Мне в те дни не удавалось засыпать так легко, как обычно, а уж в эту ночь тем более. Вместо того, чтобы считать овец, я считал улики и так и этак подгонял новую информацию под свою теорию, гласящую, что «ничто не случайно».
Мне никак не удавалось понять, зачем нужно отрубать жертве голову, а затем тратить силы на сожжение тела. Однако в свете сегодняшних событий можно было допустить, что смысл этих действий состоял как раз в том, чтобы вызвать у нас сомнения в принадлежности тела Дорси.
Конечно, просто отрезать голову было мало – нашлись бы другие особые приметы на теле, по которым можно было опознать Дорси – например, шрамы, бородавки или какая-нибудь особая татуировка…
Я подпрыгнул на постели, вскочил и побежал в офис, где принялся лихорадочно копаться в папках, пока не нашел материалы, относящиеся к Стайнзу. Я нашел то, что искал, – протокол вскрытия. И, что гораздо важнее, фотоотчет о вскрытии.
Патологоанатом упоминал, что на теле Стайнза была обнаружена татуировка, и я принялся искать, нет ли ее на фотографиях. Ну разумеется, она была там, где и указывал протокол – сверху на правом предплечье. Однако даже сквозь увеличительное стекло я не мог разглядеть деталей, такой маленькой она была.
В свое время, в решающий момент дела Уилли Миллера, мне пришлось звонить Винсу Сандерсу, чтобы воспользоваться хитрыми приборами в офисе его газеты и увеличить фотографию, на которой я затем смог разглядеть номерной знак автомобиля. Тогда Винс весь исстрадался, как ему это неудобно, и это было в шесть часов вечера. Сейчас два часа ночи. И я собирался звонить ему, зная, что если бы был способ убийства по телефону, он бы меня убил.
Я позвонил Винсу домой, и через три гудка он снял трубку.
– Какого черта тебе надо, Энди? – возопил он.
– А как ты догадался, что это я? – сказал я, хотя понимал, что у него, должно быть, стоит определитель номера.
– Следующий вопрос, – великодушно ответил он.
– Ты не мог бы встретиться со мной в офисе твоей газеты? Я знаю, что уже поздно, но мне очень нужна твоя помощь.
– Не так она тебе нужна сейчас, как будет нужна, если я с тобой встречусь, – зарычал он.
Я выложил свой единственный козырь:
– Винс, это может сыграть решающую роль в защите Лори.
– Даю тебе двадцать минут, – смягчился он. – Поезжай на Маркет-стрит.
– Зачем?
– Когда доедешь до угла Маркет и Мэдисон – поймешь, – сказал он и повесил трубку.
Я быстро оделся, оставил Лори записку на случай, если она проснется и будет меня искать, и направился в офис Винса. Чтобы не приходить беззащитным, я остановился возле «Данкин донатс» [7]на углу Маркет и Мэдисон. А поскольку встреча должна была продлиться всего двадцать минут, купил шесть пончиков с джемом и шесть глазированных.
Тот факт, что Винс согласился встретиться со мной в такой час, красноречиво свидетельствовал о личности Лори. Винс Сандерс, Пит Стэнтон, Кевин Рэндалл, Маркус Кларк, Энди Карпентер… все мы знали, что за человек Лори и чего она достойна. И если мы хоть чего-то стоим, то, клянусь, она и дня не проведет в тюрьме.
Винс запихал пончик целиком в рот, взял фотографию и понес ее в комнату, набитую огромными машинами и людьми, обслуживающими всю эту технику. Всего за несколько минут работа была завершена, он вынес мне увеличенную фотографию и выложил передо мной на стол.
Теперь татуировка Стайнза была по меньшей мере втрое крупнее, чем на первоначальной фотографии. Я не знал, что надеюсь там увидеть – может быть, имя или еще что-нибудь, что может стать ключом к разгадке тайны его личности. Разглядеть изображение было все равно трудно, но, кажется, моим надеждам не суждено было оправдаться.
– И что это за чертовщина? – спросил я.
Винс с отвращением покачал головой.
– Ты что, один из этих хиппующих хитрожопых умеренных либералов, пораженцев, дерьмовых ублюдков-пацифистов?
– Почти, – кивнул я.
– Это перекрещенные стрелки. Твой пацан – десантник из войск особого назначения. Зеленый берет. [8]
Коли так, это может быть полезно.
– Это точно?
Винс фыркнул и указал на свое правое колено.
– Еще бы не уверен. Если бы это проклятое колено не шутило со мной шутки, я бы бил коммунистов бок о бок с твоим дружком.
Я указал на его другое колено.
– А мне казалось, что у тебя левое колено шалит.
Он кивнул без тени смущения.
– Это часть их шалостей.
Я поблагодарил Винса, и когда уже уходил, он меня потряс своим великодушием, предложив пончик с джемом. Таковы толстяки: чем толще, тем добрее.
Добравшись домой, я перехватил три часа сна и поднялся в шесть утра, чтобы позвонить Кевину и сообщить, что мы должны найти способ пробить Стайнза, или как там его настоящее имя, через данные по десантным войскам.
– Без проблем, – ответил он. – Я позвоню своему шурину.
Оказалось, что шурин Кевина – подполковник Франклин Прентис, чье подразделение расквартировано на военно-морской базе Форт Джексон, Южная Калифорния. Не то чтобы Кевин часто имел с ним дело, но случилось так, что он оказал ему некоторые услуги в сфере законности, за которые подполковник Прентис был бы рад отплатить. Это была улыбка фортуны – первая за все время, что мы работали над этим делом.
Мы договорились, что Кевин потратит день на раскрутку этого следа, и мне, неумехе, придется в одиночку выступать в суде. А если удастся отложить слушания на день, то это будет еще одна большая удача.