Страница:
Череп помедлил. После развернулся, сказав напоследок:
– Я усилю наблюдение.
И вышел прочь.
Медренский отпил из кубка.
– Молодец. Хорошо службу несет, – словно оправдываясь, проговорил он. – Правда, излишне подозрителен.
– И ненавидит кондотьера Кулака, не так ли? – прищурился Фальм.
– Пожалуй, да.
– Так, может, следует вознаградить преданного слугу? Пусть лично отрубит головы пленным. А потом на колья.
– Дались вам, господин барон, эти колья! – усмехнулся Медренский. – Но все-таки желание гостя свято в Тельбии. На кол так на кол… Только вот что!
– Слушаю вас?
– Головы рубить мы не будем.
– Да? – Губы барона чуть дрогнули. – А что же вы желаете с ними проделать, любопытно знать?
Ландграф испытующе посмотрел на гостя. Вздохнул:
– Пожалуй… Пожалуй, мы их целиком на кол посадим. Как вам такая идея?
Фальм запрокинул голову и расхохотался, обнажая белые, словно у ребенка, зубы.
– И сделаем мы это прямо сейчас! – продолжал Вильяф. – Как раз к обеду успеем.
Барон внезапно смолк. На лице ни тени веселья. Напротив, озабоченность и тревога.
– А вам не кажется, любезный господин граф, что запах дыма усиливается?
– Не переживайте. Такое бывает в моих землях. Ветер сменится, станет легче. А лучше бы дождь пошел. Заказать молебен, что ли?
И тут снаружи донесся протяжный крик. Не боли, не страха, а, скорее, удивления.
Фальм встрепенулся и навострил уши, словно сторожевой кот:
– Господин граф, а это что?
– Что, что… – проворчал Медренский, с сожалением заглядывая в кувшин с вином. – Увидели что-то.
– И вам совершенно не интересно, что именно?
– Почему же? – Ландграф пожал плечами. – Впрочем, если вам хочется, пойдемте посмотрим. Желание гостя – закон в моем замке.
Трельм по кличке Зубан стоял, облокотившись о верхушку частокола, и грыз сосновую щепку. Впереди на два полета стрелы раскидывалась ровная, как ладонь, местность. Так, кое-где чертополох тянет вверх колючие толстые стебли, кое-где лопухи, начинающие желтеть и скукоживаться, раскинулись неровными «коржами».
Густой, белый дым полз от опушки с другой стороны холма, на котором стоял замок. Вообще-то, Джакомо приказал, чтобы Трельм наблюдал именно за тем участком, северо-западным и северным, но Зубан, как только командир ушел, быстро переложил заботу на плечи стражника из местных.
Не хватало! Он сюда не дым глотать нанимался. За такие испытания нужно доплачивать столько, сколько прижимистый ландграф никогда доплачивать не станет. Ну и пусть. Как говорится: если они думают, что платят мне, то я буду думать, что честно служу. А в дурацкое «Уложение о кондотьерах Альберигго» давно пора вносить существенные правки. Всякие там разделы о беззаветной преданности, верности… Никто не расплачется, если их выкинут. Или давно устаревшее понятие, возводимое некоторыми в ранг основного закона для наемников: «Одна война – один хозяин». Ерунда! Кто больше платит, тот и хозяин. Должно быть только так. Сасандрийские генералы все прижимистее и прижимистее. Требуют неизвестно чего – чудес героизма, выносливости на марше, как у кентавров…
Кстати…
Трельм моргнул, протер глаза. Потряс головой и снова протер глаза.
Нет, дым тут ни при чем. И пива с утра он выпил не больше одной кружки.
Так что же это? Призрак или живое существо?
От опушки неспешной рысью, красуясь, будто генерал на параде, шел кентавр. Буланый. Масть, если задуматься, довольно распространенная среди воинов Великой Степи. Но до нее от Тельбии тысяча миль, если не больше! Откуда? Что он задумал?
А кентавр приближался. Топорщилась черная грива, раздувались широкие ноздри, втягивая пронизанный гарью воздух. В каждой руке степняк держал по короткому – древко в три локтя – копью, а на спине его сидел… Сидел дроу, которого Зубан сперва и не заметил за широкими плечами человеческой части туловища четвероногого воина.
– Видал? – толкнул наемника локтем торчащий здесь же на помосте, проложенном вдоль частокола, стрелок из графского войска.
– Да уж… – неопределенно протянул Трельм и посоветовал: – Ты арбалет-то заряди про всяк случай.
Насколько Зубан знал, кентавры не позволяют никому ездить на них верхом. Для степняков это страшное оскорбление, позор, который можно смыть только кровью обидчика. Так в людских тюрьмах некоторых заключенных насильно понуждают к мужеложеству. «Опускают», если пользоваться языком уголовников. Вот и кентавр, подставивший спину седоку, для своих соплеменников становится «опущенным». Нередко их изгоняли из клана, а то и убивали свои же. А этот что творит? Усадил на хребет мерзкого остроухого карлика и красуется перед воротами…
Только когда степняк приблизился к барбакану и остановился у нижних ворот, Трельм понял, что отвратная рожа дроу ему знакома. Точнее, не рожа (остроухие для уважающего себя человека все на одно лицо), а гребень белых волос, торчащих над головой жесткой щеткой.
Белый! Один из дружков Кулака, томящегося в подземелье замка.
От волнения у наемника перехватило дыхание, он схватил за рукав стрелка и, тыча пальцем в незваных гостей, попытался скомандовать: «Стреляй!»
Тельбиец непонимающе крутил головой:
– Подавился, что ль? Похлопать?
«По лбу себя похлопай, баран тупорылый!» – хотел сказать Зубан, наблюдая, как дроу легко соскакивает со спины степного воина, упирается покрепче уродливыми широкими ступнями… В руках остроухого откуда ни возьмись появился лук, длинный, больше четырех локтей. Трельм, осознав опасность положения, рванул арбалет из рук стрелка. Тот потянул оружие к себе, не понимая, что происходит.
Белый, резким движением, посылая руки в «разрыв», [43]натянул лук. Тетива щелкнула по перчатке, как бич гуртовщика.
Зубан увидел, как на ладонь ниже левой ключицы тельбийца куртка вздулась, словно нарыв, а потом лопнула и оттуда выглянуло окровавленное жало стрелы.
Еще щелчок! Трельм ощутил тупой удар в грудь, мгновенно расцветший вспышкой боли, пронзившей его сознание и бросившей во тьму небытия.
Двое стражников, скучавшие вместе с ними на стене, спрыгнули во двор замка, не пытаясь сопротивляться. Они не увидели, как кентавр поднялся на дыбы и обрушил удар передних копыт на нижние ворота. Засов выдержал, но старые доски разлетелись в щепки. Обломки повисли на жалобно заскрипевших петлях.
В это время закричали охранники, следящие за северо-восточной стороной замка. Именно их удивленные голоса донеслись в главную залу, вынудив его светлость оторваться от кувшина с мьельским и выбраться на утоптанную землю форбурга.
Джакомо Череп, кляня на чем свет стоит пугливых подчиненных, взбежал по лестнице.
Весь гласис к северу от замка был затянут дымовой завесой. Густой, белой, клубящейся. Она лениво бурлила, как кипящая в котле каша.
В плотном дыму то здесь, то там мелькали косматые тени. Появлялись, перебегали с места на место и исчезали под белесой завесой.
– Демоны… – трясущимися губами пробормотал один из стражников.
– Демоны! – подхватили его крик справа и слева.
И вот уже по всему замку звенел душераздирающий вопль:
– Демоны! Демоны!!!
Череп ударом кулака заставил заткнуться первого паникера. Стражник свалился внутрь двора, выплевывая зубы, но все еще продолжал шепелявить: «Демоны, демоны…»
– Какие демоны?!! – заорал Джакомо. Выхватил у ближайшего стражника арбалет. Вскинул приклад к плечу, нажал на крючок. Болт сгинул в дыму, откуда донесся сдавленный вскрик. – Видали? Люди! Нас атакуют! Все на стены!
Ландграф, услышав приказы командира дружины, хватанул себя за бок в поисках меча. Не нашел. Повернулся к барону:
– Похоже, пора вооружаться!
– Конечно, господин граф, – с изысканной улыбкой ответил Фальм. – Поспешите… А я ненадолго задержусь. Хочется, знаете ли, взглянуть на демонов.
Медренский не стал спорить и нырнул в черную пасть бергфрида.
Барон легко взбежал по лесенке, оттеснил в сторону Джакомо.
В самом деле… Только больное воображение могло принять крестьян в вывернутых шубах и мохнатых шапках за сверхъестественные силы. Правда, они еще волокли с собой широкие и высокие щиты, сплетенные, скорее всего, из лозы. От стрел защита слабенькая. В особенности от арбалетных. Зато скрывает полностью очертания фигуры и затрудняет стрелку прицеливание. Неужели немытые селяне сами догадались?
– Череп! – выкрикнул еще один из наемников, перебежавших вместе со своим кондотьером к ландграфу, Плешак. Он стоял на коленях около трупа Трельма Зубана.
– Что? – повернулся Джакомо.
– Стрелы остроухих!
– Белый! Кошкин сын! – взревел бритоголовый. Прыгнул с настила. – Плешак!
– Да тута я!
– Бери свой десяток и дуй в надвратную!
– Слухаюсь!
Тяжелый удар потряс ворота. За ним еще! И еще один!
– Проклятие! – зарычал барон, но побежал не в гущу сражения. Еще чего! Наемники пускай свое серебро отрабатывают. Стражники, опять же, присягали на верность хозяину. Там и латники из мелкопоместного дворянства подтянутся – не станут же они до конца боя доспехи зашнуровывать? Вот они и должны драться. А его задача – уберечь ландграфа от опрометчивых поступков…
Выбегая из леса, Антоло видел, как Желтый Гром галопом взлетел по насыпи меж двух стен частокола, достигнув надвратной башни, развернулся и лягнул ворота. То ли створки оказались прочнее, чем внизу, то ли силы кентавр истратил на подъем, но доски загудели… и устояли.
– Не спи, Студент! – выкрикнул Мелкий. – А ну, бегом!
Табалец встрепенулся и побежал, пригибаясь, к замку.
Замысел с дымом не мог не сработать. И похоже, сработал!
Черный Шип сам выверял направление ветра и сказал, что сегодня будет дуть с севера. Ну, до обеда точно. А после он свистнул своим повстанцам, и они натаскали огромные кучи валежника и сухих листьев. Сверху подготовленное топливо прикрыли ветками со свежими – только-только начавшими желтеть – листьями. Подожгли…
Наемники с Пустельгой и Мелким во главе прятались с противоположной стороны. Им предстояло напасть на ворота, когда охрана замка примется отражать приступ селян с севера.
Следует признать, Антоло даже не предполагал, что с дымом получится так удачно. Клубы густые, молочно-белые… Они залили всю поляну от опушки до замка и уже начали огибать скалистый холм, высовываясь, словно языки разомлевших на жаре котов. Едва слышные на расстоянии, прилетели удивленные крики стражников. Только двое продолжали упрямо торчать на стене около ворот.
– Миел г’авр! [44] – злобно проскрежетал Белый. – Помешают ведь…
– Верно! – переступил с ноги на ногу Мелкий. – Шум поднимут.
Желтый Гром степенно откашлялся:
– О сын Вечного леса, не преподать ли нам урок трусам, укрывшимся в замке?
Дроу, казалось, понял его даже не с полуслова, а с полувзгляда. Подхватил лук и колчан. Кентавр опустил вниз левую руку со сложенной «лодочкой» ладонью.
Мгновение, и подброшенный могучей рукой остроухий оказался на хребте степняка.
Толпа охнула. Видно, многие не понаслышке были знакомы с обычаями и нравами Великой Степи.
Кентавр оскалился и порысил к барбакану.
– Ну, готовьтесь… энтого… парни, сейчас начнется… – Почечуй сгорбился, сжал покрепче шестопер.
Старик не ошибся. И началось, и закончилось все очень быстро. Белый, выпустив две стрелы, юркнул под защиту покосившегося частокола. Желтый Гром копытами разломал нижние ворота, помчался наверх по насыпи, принялся бить задом в верхние, оказавшиеся более крепкими.
– Вперед! – звонко выкрикнула Пустельга.
Наемники побежали, обгоняя друг друга.
Громко «хэкал», переставляя короткие ножки, Мелкий. Со свистом втягивал воздух сквозь сжатые зубы Почечуй. Ругался вполголоса Тедальо. Рычал Бучило. Хрипел, булькая горлом, Легман.
Они должны были успеть!
Скалистый холм приближался. Из-за частокола донесся протяжный изумленный крик охранников – значит, армия Черного Шипа обнаружена. Сейчас по ним начнут стрелять, и остается надеяться лишь на густой дым, сбивающий прицел, да плетеные щиты. Эх, хорошо бы удалось селянам добраться до подножия твердыни Медренского…
Да и им тоже не помешает прибавить ходу.
– Шевелитесь, шевелитесь! – словно услыхала мысли парня Пустельга. Легко перепрыгнула через спрятанную в траве корявую валежину. – Под ноги гляди!
– Ага! – выдохнул Антоло, с трудом справляясь с дыхалкой. Едва не вступил в кротовину. Спасибо Триединому, успел заметить и укоротить шаг, а то сломал бы ногу на такой-то скорости.
До барбакана уже шагов пятьдесят…
Сорок…
Тридцать…
Перекошенная рожа плешивого мужика, появившаяся над ограждением надвратной башни, ясно дала понять – надежда подобраться незаметно разлетелась в пух и прах. Крика стражника Антоло не слышал, но видел раскрытый рот, в котором не хватало доброй полудюжины зубов, и вздутые жилы на побагровевшей шее.
Парень рванулся изо всех сил, обогнав даже шустрого Тедальо и длинноногого Легмана. Вот теперь нужно стараться по-настоящему. Без преувеличения можно сказать – твоя жизнь в твоих ногах…
Рядом с плешивым появились другие охранники. Около десятка. Некоторые из них, не задумываясь особо, разрядили арбалеты в атакующих.
«Пронеси, Триединый! Если выживу, такую свечу в храме воскурю… В руку толщиной!»
Легман споткнулся и неловко упал, выронив меч. Левая его рука, выброшенная далеко вперед, захватила пучок травы, но вырвать не хватило сил.
Двадцать шагов…
Двое стражников, поднатужась, швырнули толстый брус на голову кентавра. Желтый Гром увернулся, и потемневшая от времени деревяшка лишь скользнула по левой задней ноге.
Оскалившись, степняк метнул одно из своих копий. Попал!
Десять шагов…
А вот и ограда!
Наемники прижимались к кольям.
Бучило, Карасик и Пустельга выстрелили по защитникам замка. Появившийся на мгновение Белый успел выпустить две стрелы и скрылся.
Тедальо вытащил из сумки моток тонкой прочной веревки с крюком-тройником на конце.
– Все помнят, что делать? – окликнул свое воинство Мелкий, пока Пустельга, оскалясь, взводила самострел.
– Ну так об чем речь? – хмыкнул Брызг.
Мигуля махнул рукой пятерке бойцов, назначенных ему в подчинение. Они, пригибаясь, побежали вдоль подножия холма туда, где виднелась широкая трещина, уходящая в глубину скалы. Ее приметили давно, еще в первый день наблюдения за замком, когда прикидывали: не придется ли штурм затевать?
Стрелки дали еще один залп по несмело выглядывающим стражникам, а потом Пустельга вытащила меч.
– За мной! – дернула она головой и побежала вверх по насыпи.
Антоло, Почечуй, Бучило, Перьен и еще пятеро потрусили следом. На подмогу кентавру, под ударами которого ворота уже начали трещать.
Ландграф яростно пнул табурет, который с грохотом отлетел в угол.
– Нольо! Нольо, старый пень! Где доспехи? Шлем тащи!
Вбежавший слуга едва не растянулся, запнувшись о высокий порог. Уронил нагрудник, который тащил, прижимая к животу. Нагнулся, блеснул лысиной, поднял:
– Слушаю, ваша светлость! А как же? Чего изволите, ваша светлость?
– Дурак! – зарычал граф. – Одевай меня! Бегом! Где Эрелан?
Нольо свалил принесенное добро в кучу. Вытащил гамбезон. [45]
– Где оруженосец, я спросил! – повторил граф, сжимая кулаки.
– Поспешает, ваша светлость, поспешает. А как же? Вот-вот придет…
Слуга помог Медренскому облачиться в поддоспешник, затянул широкий, покрытый бронзовыми бляхами пояс, принялся застегивать сзади ремешки нагрудника.
Скучающей походкой вошел барон Фальм. Уселся, снисходительно поглядывая на старания Нольо.
– А вы знаете, любезный господин граф, с кем вам предстоит сражаться? – спросил он, поглаживая рукоять висящего на боку корда.
– С кем? Конечно, знаю! Сброд! Сброд и деревенщина, господин барон. Мы разгоним их быстро!
– Да? Полагаю, опасность более серьезна, чем вы думаете. – В противоречие своим словам Фальм едва ли не зевал.
– Почему? – Медренский подставил слуге руку, и тот приладил брацер. [46]
– А потому, что сброд выступает вместе с бандой кондотьера Кулака. Вернее, с той частью банды, которая осталась на свободе.
– Откуда вы знаете? – Ландграф дернулся, побелел, замахнулся на старика, пытающегося поймать его левую руку. – Пшел вон! Не мешай!
Нольо отскочил, прикрывая голову локтем, и выронил наруч.
Вбежал растрепанный оруженосец, под мышкой которого красовался длинный меч в украшенных ножнах. В правой руке он тащил щит с двумя геральдическими медведями Медрена, а в левой – боевой топор с граненым шипом на обухе. Увидев хозяина в ярости, он остановился и растерянно заморгал.
– Стрелы, любезный господин граф, – улыбкой превосходства пояснил Фальм. – Такие используют только дроу…
– А это не ваши уродцы? – подозрительно прищурился Вильяф.
– А вы что, расист, господин граф? – На миг глаза барона блеснули. – Вы не любите дроу?
– Да я снежного демона полюблю, если он поможет мне… – начал ландграф и вдруг встрепенулся. – Значит, дружки Кулака, говорите?
– Совершенно верно.
– Эх, прав был Джакомо! Кончать их немедленно! Нольо!
– Слушаю, ваша светлость… – опасливо приблизился слуга.
– Передай охране… – Медренский ткнул пальцем под ноги. – Передай охране, пускай кончают их!
Старик опрометью выскочил из залы.
Барон Фальм поднялся с кресла:
– А вы уверены, любезный господин граф, что стража совладает с кондотьером?
Вильяф оскалился, словно голодный кот, у которого пытаются отобрать теплое, истекающее кровью мясо.
– И все же, господин граф?
Медренский принял у оруженосца меч, пристегнул ножны к поясу.
– Господин граф? – Фальм нахмурился – такого отношения к себе барон никогда не любил и редко прощал.
– Страже не придется марать руки, – глядя исподлобья, ответил наконец-то Вильяф. – Для того чтобы очистить темницу, еще мой дед обустроил одно… Как бы сказать? Одно приспособление. Клянусь Огненной Преисподней, очень удобный выверт.
Фальм хмыкнул, с удивлением посмотрел на ландграфа. Похоже, ни от него, ни от его дедушки гость с запада не ожидал хитрых выдумок.
«Конечно, – подумал Вильяф. – Откуда нам? Мы ж из дремучей Тельбии – до сих пор лаптем уху хлебаем».
– Когда мы познакомимся поближе и подружимся, – сказал он вслух, – я покажу вам кое-какие секреты моего замка…
«Если подружимся. Если ты мне будешь нужен».
Некоторое время Фальм молчал. Крутил усы. Наконец воспитанные годами светской жизни холодность и высокомерие взяли верх над природной любознательностью. Барон ухмыльнулся:
– Благодарю за доверие, любезный господин граф. На ваше усмотрение – не буду навязываться. Позвольте поинтересоваться – можно ли будет все-таки убедиться в исполнении приговора?
– О, разумеется! Даже на колья их головы водрузим. Очень надеюсь, что рядом с друзьями, штурмующими мой замок.
Фальм поклонился. Развел руками:
– Я восхищен, господин граф! Все больше и больше, можно сказать… Но вы правы. Следует не рассуждать, а защищать замок. – Широким жестом он пригласил Медренского к выходу.
Ландграф кивнул, выхватил из рук оруженосца топор и скорым шагом вышел за порог. Парень со щитом едва поспевал за ним.
Фальм неторопливо двинулся следом, засунув большие пальцы за пояс.
Когда большая часть повстанцев Черного Шипа достигли подножья холма, нарочно оставленное подкрепление принялось бить по замку из охотничьих луков. Из дыма особо точно не прицелишься, но это не так уж важно. Главную задачу стрелки выполнили. Стражники Медренского спрятались и лишь изредка осмеливались появляться над частоколом. И тогда в ход пошли притащенные крестьянами лестницы. Не меньше десятка осаждающих полезли одновременно на скальное обнажение. Одному не повезло сразу – сорвался и, упав, крепко приложился головой. Зато остальные упрямо карабкались, цепляясь не только за перекладины лестниц, но и за трещины и неровности известняка. Словно муравьи, обнаружившие в доступном месте горшок с медом. И жизнь не дорога, лишь бы добраться до вожделенной цели.
Джакомо Череп (стрела с широким наконечником лишь скользнула по его бритому темени, оставив глубокую кровоточащую царапину), кряхтя от напряжения, перевалил через ограду бревно в кантар весом. Одна из лестниц с громким хрустом переломилась. Верхний селянин полетел вниз, увлекая за собой троих соратников.
– Сражайтесь, трусы! – выкрикнул Джакомо, размахивая шестопером над головами стражников. – Ну же! Бейтесь!
Сразу несколько селян приметили его и стали прицеливаться, но командира дружины стрелы, казалось, огибали. Ободренные его примером, слуги Медренского начали подниматься. Ответили повстанцам несколькими выстрелами из арбалетов.
Те гибли, но продолжали лезть вперед с неотвратимостью наводнения.
Вот уже первый достиг основания частокола. Привалился, тяжело дыша, спиной к бревнам, не глядя, взмахнул косой над головой. Лезвие гладко срезало кисть стражника, неловко тыкавшего гизармой.
Рядом с ним, хрипя и ругаясь в кудлатую бороду, выпрямился второй селянин. Он даже не пытался пустить в ход вилы, черенок которых сжимал насмерть, как утопающий соломину. Просто стоял и дышал. За его опорок схватился третий, забрался, обдирая в кровь пальцы. Ему подали лестницу, которую мужик зацепил за рукоять насмерть вколоченного в бревно топора.
Один из защитников замка, изловчившись, сумел воткнуть острие гизармы бородатому селянину за ключицу. Второй всадил болт в живот тому, кто принял лестницу. Но на место упавших со скалы повстанцев карабкались новые. Лучники усилили обстрел.
Сталь звенела. Тетива щелкала по нарукавникам.
Орали сражающиеся.
Раненые стонали или хрипели, корчась от боли.
Ландграф выбежал из бергфрида в тот миг, когда пятерка Мелкого, перевалив через ограду, спрыгнула во двор. Тедальо взмахнул мечом, отправив к Триединому прицелившегося в него стрелка. Карасик приземлился неловко и теперь катался по земле, уворачиваясь от стражника, решившего во что бы то ни стало достать его алебардой. Тычок пришел на помощь товарищу, ударив вскользь древка. Лишившийся пальцев стражник верещал, как влекомый на убой поросенок.
– Засов! – выкрикнул Мелкий, обмениваясь ударами сразу с тремя латниками Медренского, охранявшими ландграфа. Протазан в его руках мелькал, сливаясь в колесо, мерцающее отблесками стали.
– Ага! – Тедальо бросился к воротам.
Латник замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Карасик, подкатившись тельбийцу под ноги, опрокинул его на землю. Навалился сверху, сунул корд в щель между нагрудником и оплечьем. На спину аруниту навалился Плешак, вовремя спустившийся с надвратной башни. Лысого наемника ударил мечом Лошка, усатый вельзиец, вступивший в банду Кулака этим летом.
Тедальо хрипел, подперев засов плечом. Силы каматийцу было не занимать, а вот рост подкачал – даже поднявшись на цыпочки он никак не мог вытолкнуть тяжелый брус из плена ржавых скоб. На помощь ему пришел Тычок.
– Пошла, родимая! – бесшабашно заорал арунит. И захлебнулся кровью. Тяжелая стрела с ярко-желтым оперением пробила ему горло. Последним усилием он успел вытолкнуть засов и упал, замарав алым светлые остроносые сапоги Тедальо.
Позади Медренского, не спешившего пока ввязываться в бой, выстроились в ряд четыре дроу. Уродливо-широкие ступни упирались в плотную землю. Длинные луки выбрасывали стрелу за стрелой.
Тычку, прежде чем он упал, достались еще три. Карасик выл и скреб пальцами землю. Лошке, вогнавшему меч по самую рукоять в спину Плешака, стрела вонзилась в щеку, раскрошила зубы и вырвала язык.
– Твою кошкину мать! – рыкнул Мелкий, прыгая вперед.
Он умудрился сделать невозможное. О людях, сумевших отбить клинком стрелу дроу, слагаются легенды. Их подвиги обрастают небылицами и красочными подробностями. Коротышка отразил две. Еще одну, немыслимо изогнувшись, пустил вскользь, «чирком» по ребрам. А сам дотянулся до ближайшего остроухого и с размаху опустил мечевидное лезвие протазана ему на голову. Череп уродца карлика треснул, как лесной орех.
Длинным выпадом лейтенант Кулака достал второго дроу. Щелкнула разрезанная тетива, загудел, выгибаясь в обратную сторону, мощный лук. Остроухий отпрянул, хватаясь за тесак.
– Вот вам! – яростно выкрикнул Мелкий и вдруг увидел, что дворянин с бородкой клинышком, которого он и в расчет-то не брал – тоже мне боец! – стремительным движением поравнялся с ним. Между пальцами его торчал граненый клинок корда. Словно коготь кота-убийцы.
Выпад!
Наемник попытался закрыться древком протазана, но понял, что не успевает. Не успевает, несмотря на годами оттачиваемое мастерство. Корд вошел ему чуть выше лобка, прошил кишки и сломался, столкнувшись с позвонком.
Мелкий упал на колени, выронив оружие из пальцев, ставших вдруг непослушными. Для него осталась только боль, терзающая низ живота. А схватка? Схватка отдалилась сразу на несколько миль. Он попытался зажать рану, но истоптанная каблуками, заляпанная кровью земля придвинулась и ударила по лицу.
– Я усилю наблюдение.
И вышел прочь.
Медренский отпил из кубка.
– Молодец. Хорошо службу несет, – словно оправдываясь, проговорил он. – Правда, излишне подозрителен.
– И ненавидит кондотьера Кулака, не так ли? – прищурился Фальм.
– Пожалуй, да.
– Так, может, следует вознаградить преданного слугу? Пусть лично отрубит головы пленным. А потом на колья.
– Дались вам, господин барон, эти колья! – усмехнулся Медренский. – Но все-таки желание гостя свято в Тельбии. На кол так на кол… Только вот что!
– Слушаю вас?
– Головы рубить мы не будем.
– Да? – Губы барона чуть дрогнули. – А что же вы желаете с ними проделать, любопытно знать?
Ландграф испытующе посмотрел на гостя. Вздохнул:
– Пожалуй… Пожалуй, мы их целиком на кол посадим. Как вам такая идея?
Фальм запрокинул голову и расхохотался, обнажая белые, словно у ребенка, зубы.
– И сделаем мы это прямо сейчас! – продолжал Вильяф. – Как раз к обеду успеем.
Барон внезапно смолк. На лице ни тени веселья. Напротив, озабоченность и тревога.
– А вам не кажется, любезный господин граф, что запах дыма усиливается?
– Не переживайте. Такое бывает в моих землях. Ветер сменится, станет легче. А лучше бы дождь пошел. Заказать молебен, что ли?
И тут снаружи донесся протяжный крик. Не боли, не страха, а, скорее, удивления.
Фальм встрепенулся и навострил уши, словно сторожевой кот:
– Господин граф, а это что?
– Что, что… – проворчал Медренский, с сожалением заглядывая в кувшин с вином. – Увидели что-то.
– И вам совершенно не интересно, что именно?
– Почему же? – Ландграф пожал плечами. – Впрочем, если вам хочется, пойдемте посмотрим. Желание гостя – закон в моем замке.
Трельм по кличке Зубан стоял, облокотившись о верхушку частокола, и грыз сосновую щепку. Впереди на два полета стрелы раскидывалась ровная, как ладонь, местность. Так, кое-где чертополох тянет вверх колючие толстые стебли, кое-где лопухи, начинающие желтеть и скукоживаться, раскинулись неровными «коржами».
Густой, белый дым полз от опушки с другой стороны холма, на котором стоял замок. Вообще-то, Джакомо приказал, чтобы Трельм наблюдал именно за тем участком, северо-западным и северным, но Зубан, как только командир ушел, быстро переложил заботу на плечи стражника из местных.
Не хватало! Он сюда не дым глотать нанимался. За такие испытания нужно доплачивать столько, сколько прижимистый ландграф никогда доплачивать не станет. Ну и пусть. Как говорится: если они думают, что платят мне, то я буду думать, что честно служу. А в дурацкое «Уложение о кондотьерах Альберигго» давно пора вносить существенные правки. Всякие там разделы о беззаветной преданности, верности… Никто не расплачется, если их выкинут. Или давно устаревшее понятие, возводимое некоторыми в ранг основного закона для наемников: «Одна война – один хозяин». Ерунда! Кто больше платит, тот и хозяин. Должно быть только так. Сасандрийские генералы все прижимистее и прижимистее. Требуют неизвестно чего – чудес героизма, выносливости на марше, как у кентавров…
Кстати…
Трельм моргнул, протер глаза. Потряс головой и снова протер глаза.
Нет, дым тут ни при чем. И пива с утра он выпил не больше одной кружки.
Так что же это? Призрак или живое существо?
От опушки неспешной рысью, красуясь, будто генерал на параде, шел кентавр. Буланый. Масть, если задуматься, довольно распространенная среди воинов Великой Степи. Но до нее от Тельбии тысяча миль, если не больше! Откуда? Что он задумал?
А кентавр приближался. Топорщилась черная грива, раздувались широкие ноздри, втягивая пронизанный гарью воздух. В каждой руке степняк держал по короткому – древко в три локтя – копью, а на спине его сидел… Сидел дроу, которого Зубан сперва и не заметил за широкими плечами человеческой части туловища четвероногого воина.
– Видал? – толкнул наемника локтем торчащий здесь же на помосте, проложенном вдоль частокола, стрелок из графского войска.
– Да уж… – неопределенно протянул Трельм и посоветовал: – Ты арбалет-то заряди про всяк случай.
Насколько Зубан знал, кентавры не позволяют никому ездить на них верхом. Для степняков это страшное оскорбление, позор, который можно смыть только кровью обидчика. Так в людских тюрьмах некоторых заключенных насильно понуждают к мужеложеству. «Опускают», если пользоваться языком уголовников. Вот и кентавр, подставивший спину седоку, для своих соплеменников становится «опущенным». Нередко их изгоняли из клана, а то и убивали свои же. А этот что творит? Усадил на хребет мерзкого остроухого карлика и красуется перед воротами…
Только когда степняк приблизился к барбакану и остановился у нижних ворот, Трельм понял, что отвратная рожа дроу ему знакома. Точнее, не рожа (остроухие для уважающего себя человека все на одно лицо), а гребень белых волос, торчащих над головой жесткой щеткой.
Белый! Один из дружков Кулака, томящегося в подземелье замка.
От волнения у наемника перехватило дыхание, он схватил за рукав стрелка и, тыча пальцем в незваных гостей, попытался скомандовать: «Стреляй!»
Тельбиец непонимающе крутил головой:
– Подавился, что ль? Похлопать?
«По лбу себя похлопай, баран тупорылый!» – хотел сказать Зубан, наблюдая, как дроу легко соскакивает со спины степного воина, упирается покрепче уродливыми широкими ступнями… В руках остроухого откуда ни возьмись появился лук, длинный, больше четырех локтей. Трельм, осознав опасность положения, рванул арбалет из рук стрелка. Тот потянул оружие к себе, не понимая, что происходит.
Белый, резким движением, посылая руки в «разрыв», [43]натянул лук. Тетива щелкнула по перчатке, как бич гуртовщика.
Зубан увидел, как на ладонь ниже левой ключицы тельбийца куртка вздулась, словно нарыв, а потом лопнула и оттуда выглянуло окровавленное жало стрелы.
Еще щелчок! Трельм ощутил тупой удар в грудь, мгновенно расцветший вспышкой боли, пронзившей его сознание и бросившей во тьму небытия.
Двое стражников, скучавшие вместе с ними на стене, спрыгнули во двор замка, не пытаясь сопротивляться. Они не увидели, как кентавр поднялся на дыбы и обрушил удар передних копыт на нижние ворота. Засов выдержал, но старые доски разлетелись в щепки. Обломки повисли на жалобно заскрипевших петлях.
В это время закричали охранники, следящие за северо-восточной стороной замка. Именно их удивленные голоса донеслись в главную залу, вынудив его светлость оторваться от кувшина с мьельским и выбраться на утоптанную землю форбурга.
Джакомо Череп, кляня на чем свет стоит пугливых подчиненных, взбежал по лестнице.
Весь гласис к северу от замка был затянут дымовой завесой. Густой, белой, клубящейся. Она лениво бурлила, как кипящая в котле каша.
В плотном дыму то здесь, то там мелькали косматые тени. Появлялись, перебегали с места на место и исчезали под белесой завесой.
– Демоны… – трясущимися губами пробормотал один из стражников.
– Демоны! – подхватили его крик справа и слева.
И вот уже по всему замку звенел душераздирающий вопль:
– Демоны! Демоны!!!
Череп ударом кулака заставил заткнуться первого паникера. Стражник свалился внутрь двора, выплевывая зубы, но все еще продолжал шепелявить: «Демоны, демоны…»
– Какие демоны?!! – заорал Джакомо. Выхватил у ближайшего стражника арбалет. Вскинул приклад к плечу, нажал на крючок. Болт сгинул в дыму, откуда донесся сдавленный вскрик. – Видали? Люди! Нас атакуют! Все на стены!
Ландграф, услышав приказы командира дружины, хватанул себя за бок в поисках меча. Не нашел. Повернулся к барону:
– Похоже, пора вооружаться!
– Конечно, господин граф, – с изысканной улыбкой ответил Фальм. – Поспешите… А я ненадолго задержусь. Хочется, знаете ли, взглянуть на демонов.
Медренский не стал спорить и нырнул в черную пасть бергфрида.
Барон легко взбежал по лесенке, оттеснил в сторону Джакомо.
В самом деле… Только больное воображение могло принять крестьян в вывернутых шубах и мохнатых шапках за сверхъестественные силы. Правда, они еще волокли с собой широкие и высокие щиты, сплетенные, скорее всего, из лозы. От стрел защита слабенькая. В особенности от арбалетных. Зато скрывает полностью очертания фигуры и затрудняет стрелку прицеливание. Неужели немытые селяне сами догадались?
– Череп! – выкрикнул еще один из наемников, перебежавших вместе со своим кондотьером к ландграфу, Плешак. Он стоял на коленях около трупа Трельма Зубана.
– Что? – повернулся Джакомо.
– Стрелы остроухих!
– Белый! Кошкин сын! – взревел бритоголовый. Прыгнул с настила. – Плешак!
– Да тута я!
– Бери свой десяток и дуй в надвратную!
– Слухаюсь!
Тяжелый удар потряс ворота. За ним еще! И еще один!
– Проклятие! – зарычал барон, но побежал не в гущу сражения. Еще чего! Наемники пускай свое серебро отрабатывают. Стражники, опять же, присягали на верность хозяину. Там и латники из мелкопоместного дворянства подтянутся – не станут же они до конца боя доспехи зашнуровывать? Вот они и должны драться. А его задача – уберечь ландграфа от опрометчивых поступков…
Выбегая из леса, Антоло видел, как Желтый Гром галопом взлетел по насыпи меж двух стен частокола, достигнув надвратной башни, развернулся и лягнул ворота. То ли створки оказались прочнее, чем внизу, то ли силы кентавр истратил на подъем, но доски загудели… и устояли.
– Не спи, Студент! – выкрикнул Мелкий. – А ну, бегом!
Табалец встрепенулся и побежал, пригибаясь, к замку.
Замысел с дымом не мог не сработать. И похоже, сработал!
Черный Шип сам выверял направление ветра и сказал, что сегодня будет дуть с севера. Ну, до обеда точно. А после он свистнул своим повстанцам, и они натаскали огромные кучи валежника и сухих листьев. Сверху подготовленное топливо прикрыли ветками со свежими – только-только начавшими желтеть – листьями. Подожгли…
Наемники с Пустельгой и Мелким во главе прятались с противоположной стороны. Им предстояло напасть на ворота, когда охрана замка примется отражать приступ селян с севера.
Следует признать, Антоло даже не предполагал, что с дымом получится так удачно. Клубы густые, молочно-белые… Они залили всю поляну от опушки до замка и уже начали огибать скалистый холм, высовываясь, словно языки разомлевших на жаре котов. Едва слышные на расстоянии, прилетели удивленные крики стражников. Только двое продолжали упрямо торчать на стене около ворот.
– Миел г’авр! [44] – злобно проскрежетал Белый. – Помешают ведь…
– Верно! – переступил с ноги на ногу Мелкий. – Шум поднимут.
Желтый Гром степенно откашлялся:
– О сын Вечного леса, не преподать ли нам урок трусам, укрывшимся в замке?
Дроу, казалось, понял его даже не с полуслова, а с полувзгляда. Подхватил лук и колчан. Кентавр опустил вниз левую руку со сложенной «лодочкой» ладонью.
Мгновение, и подброшенный могучей рукой остроухий оказался на хребте степняка.
Толпа охнула. Видно, многие не понаслышке были знакомы с обычаями и нравами Великой Степи.
Кентавр оскалился и порысил к барбакану.
– Ну, готовьтесь… энтого… парни, сейчас начнется… – Почечуй сгорбился, сжал покрепче шестопер.
Старик не ошибся. И началось, и закончилось все очень быстро. Белый, выпустив две стрелы, юркнул под защиту покосившегося частокола. Желтый Гром копытами разломал нижние ворота, помчался наверх по насыпи, принялся бить задом в верхние, оказавшиеся более крепкими.
– Вперед! – звонко выкрикнула Пустельга.
Наемники побежали, обгоняя друг друга.
Громко «хэкал», переставляя короткие ножки, Мелкий. Со свистом втягивал воздух сквозь сжатые зубы Почечуй. Ругался вполголоса Тедальо. Рычал Бучило. Хрипел, булькая горлом, Легман.
Они должны были успеть!
Скалистый холм приближался. Из-за частокола донесся протяжный изумленный крик охранников – значит, армия Черного Шипа обнаружена. Сейчас по ним начнут стрелять, и остается надеяться лишь на густой дым, сбивающий прицел, да плетеные щиты. Эх, хорошо бы удалось селянам добраться до подножия твердыни Медренского…
Да и им тоже не помешает прибавить ходу.
– Шевелитесь, шевелитесь! – словно услыхала мысли парня Пустельга. Легко перепрыгнула через спрятанную в траве корявую валежину. – Под ноги гляди!
– Ага! – выдохнул Антоло, с трудом справляясь с дыхалкой. Едва не вступил в кротовину. Спасибо Триединому, успел заметить и укоротить шаг, а то сломал бы ногу на такой-то скорости.
До барбакана уже шагов пятьдесят…
Сорок…
Тридцать…
Перекошенная рожа плешивого мужика, появившаяся над ограждением надвратной башни, ясно дала понять – надежда подобраться незаметно разлетелась в пух и прах. Крика стражника Антоло не слышал, но видел раскрытый рот, в котором не хватало доброй полудюжины зубов, и вздутые жилы на побагровевшей шее.
Парень рванулся изо всех сил, обогнав даже шустрого Тедальо и длинноногого Легмана. Вот теперь нужно стараться по-настоящему. Без преувеличения можно сказать – твоя жизнь в твоих ногах…
Рядом с плешивым появились другие охранники. Около десятка. Некоторые из них, не задумываясь особо, разрядили арбалеты в атакующих.
«Пронеси, Триединый! Если выживу, такую свечу в храме воскурю… В руку толщиной!»
Легман споткнулся и неловко упал, выронив меч. Левая его рука, выброшенная далеко вперед, захватила пучок травы, но вырвать не хватило сил.
Двадцать шагов…
Двое стражников, поднатужась, швырнули толстый брус на голову кентавра. Желтый Гром увернулся, и потемневшая от времени деревяшка лишь скользнула по левой задней ноге.
Оскалившись, степняк метнул одно из своих копий. Попал!
Десять шагов…
А вот и ограда!
Наемники прижимались к кольям.
Бучило, Карасик и Пустельга выстрелили по защитникам замка. Появившийся на мгновение Белый успел выпустить две стрелы и скрылся.
Тедальо вытащил из сумки моток тонкой прочной веревки с крюком-тройником на конце.
– Все помнят, что делать? – окликнул свое воинство Мелкий, пока Пустельга, оскалясь, взводила самострел.
– Ну так об чем речь? – хмыкнул Брызг.
Мигуля махнул рукой пятерке бойцов, назначенных ему в подчинение. Они, пригибаясь, побежали вдоль подножия холма туда, где виднелась широкая трещина, уходящая в глубину скалы. Ее приметили давно, еще в первый день наблюдения за замком, когда прикидывали: не придется ли штурм затевать?
Стрелки дали еще один залп по несмело выглядывающим стражникам, а потом Пустельга вытащила меч.
– За мной! – дернула она головой и побежала вверх по насыпи.
Антоло, Почечуй, Бучило, Перьен и еще пятеро потрусили следом. На подмогу кентавру, под ударами которого ворота уже начали трещать.
Ландграф яростно пнул табурет, который с грохотом отлетел в угол.
– Нольо! Нольо, старый пень! Где доспехи? Шлем тащи!
Вбежавший слуга едва не растянулся, запнувшись о высокий порог. Уронил нагрудник, который тащил, прижимая к животу. Нагнулся, блеснул лысиной, поднял:
– Слушаю, ваша светлость! А как же? Чего изволите, ваша светлость?
– Дурак! – зарычал граф. – Одевай меня! Бегом! Где Эрелан?
Нольо свалил принесенное добро в кучу. Вытащил гамбезон. [45]
– Где оруженосец, я спросил! – повторил граф, сжимая кулаки.
– Поспешает, ваша светлость, поспешает. А как же? Вот-вот придет…
Слуга помог Медренскому облачиться в поддоспешник, затянул широкий, покрытый бронзовыми бляхами пояс, принялся застегивать сзади ремешки нагрудника.
Скучающей походкой вошел барон Фальм. Уселся, снисходительно поглядывая на старания Нольо.
– А вы знаете, любезный господин граф, с кем вам предстоит сражаться? – спросил он, поглаживая рукоять висящего на боку корда.
– С кем? Конечно, знаю! Сброд! Сброд и деревенщина, господин барон. Мы разгоним их быстро!
– Да? Полагаю, опасность более серьезна, чем вы думаете. – В противоречие своим словам Фальм едва ли не зевал.
– Почему? – Медренский подставил слуге руку, и тот приладил брацер. [46]
– А потому, что сброд выступает вместе с бандой кондотьера Кулака. Вернее, с той частью банды, которая осталась на свободе.
– Откуда вы знаете? – Ландграф дернулся, побелел, замахнулся на старика, пытающегося поймать его левую руку. – Пшел вон! Не мешай!
Нольо отскочил, прикрывая голову локтем, и выронил наруч.
Вбежал растрепанный оруженосец, под мышкой которого красовался длинный меч в украшенных ножнах. В правой руке он тащил щит с двумя геральдическими медведями Медрена, а в левой – боевой топор с граненым шипом на обухе. Увидев хозяина в ярости, он остановился и растерянно заморгал.
– Стрелы, любезный господин граф, – улыбкой превосходства пояснил Фальм. – Такие используют только дроу…
– А это не ваши уродцы? – подозрительно прищурился Вильяф.
– А вы что, расист, господин граф? – На миг глаза барона блеснули. – Вы не любите дроу?
– Да я снежного демона полюблю, если он поможет мне… – начал ландграф и вдруг встрепенулся. – Значит, дружки Кулака, говорите?
– Совершенно верно.
– Эх, прав был Джакомо! Кончать их немедленно! Нольо!
– Слушаю, ваша светлость… – опасливо приблизился слуга.
– Передай охране… – Медренский ткнул пальцем под ноги. – Передай охране, пускай кончают их!
Старик опрометью выскочил из залы.
Барон Фальм поднялся с кресла:
– А вы уверены, любезный господин граф, что стража совладает с кондотьером?
Вильяф оскалился, словно голодный кот, у которого пытаются отобрать теплое, истекающее кровью мясо.
– И все же, господин граф?
Медренский принял у оруженосца меч, пристегнул ножны к поясу.
– Господин граф? – Фальм нахмурился – такого отношения к себе барон никогда не любил и редко прощал.
– Страже не придется марать руки, – глядя исподлобья, ответил наконец-то Вильяф. – Для того чтобы очистить темницу, еще мой дед обустроил одно… Как бы сказать? Одно приспособление. Клянусь Огненной Преисподней, очень удобный выверт.
Фальм хмыкнул, с удивлением посмотрел на ландграфа. Похоже, ни от него, ни от его дедушки гость с запада не ожидал хитрых выдумок.
«Конечно, – подумал Вильяф. – Откуда нам? Мы ж из дремучей Тельбии – до сих пор лаптем уху хлебаем».
– Когда мы познакомимся поближе и подружимся, – сказал он вслух, – я покажу вам кое-какие секреты моего замка…
«Если подружимся. Если ты мне будешь нужен».
Некоторое время Фальм молчал. Крутил усы. Наконец воспитанные годами светской жизни холодность и высокомерие взяли верх над природной любознательностью. Барон ухмыльнулся:
– Благодарю за доверие, любезный господин граф. На ваше усмотрение – не буду навязываться. Позвольте поинтересоваться – можно ли будет все-таки убедиться в исполнении приговора?
– О, разумеется! Даже на колья их головы водрузим. Очень надеюсь, что рядом с друзьями, штурмующими мой замок.
Фальм поклонился. Развел руками:
– Я восхищен, господин граф! Все больше и больше, можно сказать… Но вы правы. Следует не рассуждать, а защищать замок. – Широким жестом он пригласил Медренского к выходу.
Ландграф кивнул, выхватил из рук оруженосца топор и скорым шагом вышел за порог. Парень со щитом едва поспевал за ним.
Фальм неторопливо двинулся следом, засунув большие пальцы за пояс.
Когда большая часть повстанцев Черного Шипа достигли подножья холма, нарочно оставленное подкрепление принялось бить по замку из охотничьих луков. Из дыма особо точно не прицелишься, но это не так уж важно. Главную задачу стрелки выполнили. Стражники Медренского спрятались и лишь изредка осмеливались появляться над частоколом. И тогда в ход пошли притащенные крестьянами лестницы. Не меньше десятка осаждающих полезли одновременно на скальное обнажение. Одному не повезло сразу – сорвался и, упав, крепко приложился головой. Зато остальные упрямо карабкались, цепляясь не только за перекладины лестниц, но и за трещины и неровности известняка. Словно муравьи, обнаружившие в доступном месте горшок с медом. И жизнь не дорога, лишь бы добраться до вожделенной цели.
Джакомо Череп (стрела с широким наконечником лишь скользнула по его бритому темени, оставив глубокую кровоточащую царапину), кряхтя от напряжения, перевалил через ограду бревно в кантар весом. Одна из лестниц с громким хрустом переломилась. Верхний селянин полетел вниз, увлекая за собой троих соратников.
– Сражайтесь, трусы! – выкрикнул Джакомо, размахивая шестопером над головами стражников. – Ну же! Бейтесь!
Сразу несколько селян приметили его и стали прицеливаться, но командира дружины стрелы, казалось, огибали. Ободренные его примером, слуги Медренского начали подниматься. Ответили повстанцам несколькими выстрелами из арбалетов.
Те гибли, но продолжали лезть вперед с неотвратимостью наводнения.
Вот уже первый достиг основания частокола. Привалился, тяжело дыша, спиной к бревнам, не глядя, взмахнул косой над головой. Лезвие гладко срезало кисть стражника, неловко тыкавшего гизармой.
Рядом с ним, хрипя и ругаясь в кудлатую бороду, выпрямился второй селянин. Он даже не пытался пустить в ход вилы, черенок которых сжимал насмерть, как утопающий соломину. Просто стоял и дышал. За его опорок схватился третий, забрался, обдирая в кровь пальцы. Ему подали лестницу, которую мужик зацепил за рукоять насмерть вколоченного в бревно топора.
Один из защитников замка, изловчившись, сумел воткнуть острие гизармы бородатому селянину за ключицу. Второй всадил болт в живот тому, кто принял лестницу. Но на место упавших со скалы повстанцев карабкались новые. Лучники усилили обстрел.
Сталь звенела. Тетива щелкала по нарукавникам.
Орали сражающиеся.
Раненые стонали или хрипели, корчась от боли.
Ландграф выбежал из бергфрида в тот миг, когда пятерка Мелкого, перевалив через ограду, спрыгнула во двор. Тедальо взмахнул мечом, отправив к Триединому прицелившегося в него стрелка. Карасик приземлился неловко и теперь катался по земле, уворачиваясь от стражника, решившего во что бы то ни стало достать его алебардой. Тычок пришел на помощь товарищу, ударив вскользь древка. Лишившийся пальцев стражник верещал, как влекомый на убой поросенок.
– Засов! – выкрикнул Мелкий, обмениваясь ударами сразу с тремя латниками Медренского, охранявшими ландграфа. Протазан в его руках мелькал, сливаясь в колесо, мерцающее отблесками стали.
– Ага! – Тедальо бросился к воротам.
Латник замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Карасик, подкатившись тельбийцу под ноги, опрокинул его на землю. Навалился сверху, сунул корд в щель между нагрудником и оплечьем. На спину аруниту навалился Плешак, вовремя спустившийся с надвратной башни. Лысого наемника ударил мечом Лошка, усатый вельзиец, вступивший в банду Кулака этим летом.
Тедальо хрипел, подперев засов плечом. Силы каматийцу было не занимать, а вот рост подкачал – даже поднявшись на цыпочки он никак не мог вытолкнуть тяжелый брус из плена ржавых скоб. На помощь ему пришел Тычок.
– Пошла, родимая! – бесшабашно заорал арунит. И захлебнулся кровью. Тяжелая стрела с ярко-желтым оперением пробила ему горло. Последним усилием он успел вытолкнуть засов и упал, замарав алым светлые остроносые сапоги Тедальо.
Позади Медренского, не спешившего пока ввязываться в бой, выстроились в ряд четыре дроу. Уродливо-широкие ступни упирались в плотную землю. Длинные луки выбрасывали стрелу за стрелой.
Тычку, прежде чем он упал, достались еще три. Карасик выл и скреб пальцами землю. Лошке, вогнавшему меч по самую рукоять в спину Плешака, стрела вонзилась в щеку, раскрошила зубы и вырвала язык.
– Твою кошкину мать! – рыкнул Мелкий, прыгая вперед.
Он умудрился сделать невозможное. О людях, сумевших отбить клинком стрелу дроу, слагаются легенды. Их подвиги обрастают небылицами и красочными подробностями. Коротышка отразил две. Еще одну, немыслимо изогнувшись, пустил вскользь, «чирком» по ребрам. А сам дотянулся до ближайшего остроухого и с размаху опустил мечевидное лезвие протазана ему на голову. Череп уродца карлика треснул, как лесной орех.
Длинным выпадом лейтенант Кулака достал второго дроу. Щелкнула разрезанная тетива, загудел, выгибаясь в обратную сторону, мощный лук. Остроухий отпрянул, хватаясь за тесак.
– Вот вам! – яростно выкрикнул Мелкий и вдруг увидел, что дворянин с бородкой клинышком, которого он и в расчет-то не брал – тоже мне боец! – стремительным движением поравнялся с ним. Между пальцами его торчал граненый клинок корда. Словно коготь кота-убийцы.
Выпад!
Наемник попытался закрыться древком протазана, но понял, что не успевает. Не успевает, несмотря на годами оттачиваемое мастерство. Корд вошел ему чуть выше лобка, прошил кишки и сломался, столкнувшись с позвонком.
Мелкий упал на колени, выронив оружие из пальцев, ставших вдруг непослушными. Для него осталась только боль, терзающая низ живота. А схватка? Схватка отдалилась сразу на несколько миль. Он попытался зажать рану, но истоптанная каблуками, заляпанная кровью земля придвинулась и ударила по лицу.