Страница:
И вот пришел день… А может, и ночь, кто его под землей разберет? Пришел день, когда Рдадрдах сказал, часто опуская и поднимая веки, что означало, как уже успел разобраться Кир, крайнюю степень волнения:
– Похоже, мы передали тебе все, что знаем сами… Нет, пойми меня правильно, чтобы овладеть всеми навыками, которыми обладаю я, Традктраш, Бадгрдах и Драдбрдат, тебе понадобится не один десяток лет. Но мы научили тебя учиться. А это главное. Теперь ты сможешь пополнять свои знания и умения по мере необходимости.
– Я понял. – В душе Кирсьена жажда выйти на поверхность и навести в Сасандре долгожданный порядок боролась с сожалением о трудном, но интересном времени обучения в подземном городе. – Я исполню свой долг и постараюсь оправдать ваше доверие.
– Не нужно говорить о нашем доверии, – покачал головой кобольд. – Просто исполни свой долг…
На следующий день он шагал с лампой в руке следом за Градхташем и Рдадрдахом, к выходу. По случаю выхода из пещер ему постарались подобрать одежду, больше похожую на человеческую, чем повседневный наряд кобольдов, к которому тьялец уже привык. Плечи человека отягощала сумка с запасом пищи и плотно скатанный плащ-полог, на поясе висел нож и два кошелька – один с кремнем, огнивом и трутом, а второй с десятком золотых и серебряных монет старой чеканки. Кобольды всю дорогу сохраняли торжественное и немного грустное молчание, но Кир не мог сдержать улыбки. Скоро, очень скоро он увидит солнце, небо, облака, шевелящуюся под легким ветерком листву.
Покорная мысленному приказу Рдадрдаха, скала разошлась, открыв выход из тоннеля.
Снаружи царили сумерки. Ничего удивительного. Белым днем ни один «подземник» не рискнет высунуться, ведь яркий свет ослепит их, и хорошо, если не навсегда.
Кир втянул воздух полной грудью. Ароматы весеннего леса, сырой земли и хвои, пьянили ничуть не хуже вина. Там, впереди, за еловым бором начиналась долина Гралианы. По реке можно выйти в Арун и дальше, к самому Великому Озеру, откуда открывается прямой путь на Аксамалу.
Прощание не стали обременять долгими разговорами. Кобольды подняли сжатые в кулаки правые руки по обычаю подгорного народа, а человек отвесил изящный, насколько позволяла негнущаяся нога, поклон, согласно правилам вежливости имперского дворянства. Скала медленно сомкнулась, и он остался один на один с бескрайней природой.
Ночь он провел без сна, но не потому что опасался нападения, а желая подольше наслаждаться запахами и звуками дремучего ельника. Развел маленький костер и сидел, привалившись спиной к стволу ели, не заботясь о том, что пачкает одежду смолой, ворошил угли палкой, любовался порхающими, словно мотыльки, языками пламени. В небе плыли две луны. Большая – в первой четверти, а Малая только пошла на убыль, подарив черному небу тонкий ломтик желтого сияния. Блестели звезды, такие яркие и большие в предгорьях.
Ближе к утру на краю поляны появился дикий кот, привлеченный светом костра. Огромный хищник – больше двух локтей в холке – считал себя полноправным хозяином в здешних местах и не привык встречать соперников. Кир с улыбкой посмотрел в медово-желтые глаза зверя. Кот фыркнул и улегся, вытянув передние лапы и слегка похлестывая хвостом по палевым бокам. Так они сидели друг напротив друга. Зверь и человек. Сильные и мудрые. Знающие цену жизни и смерти. На самом деле Кир не был так уверен в своих силах. Учеба учебой, а как оно выйдет на самом деле?
С рассветом котяра потянулся и ушел в чащу, оглянувшись через плечо на прощание.
Молодой человек притоптал тлеющие угли и весело зашагал вниз по склону к реке. Вернее, захромал, но все равно весело. Все доставляло радость и удовольствие – режущая плечо лямка и скользящая под подошвой хвоя, тяжесть тесака на поясе и утренняя сырость.
В пойме Гралианы ельник сменился бучиной, одетой в молодую листву. Кир с трудом продирался через заросли бузины, то и дело вытирая пот со лба.
Звонко пели птицы, жужжали пчелы над гроздьями белых цветов, источающих сладковатый аромат.
Тьяльцу до зуда в пятках, как в детстве, захотелось использовать хоть малую часть новоприобретенных навыков. Он закрыл глаза и окружил себя коконом пустоты. Исчезли запахи и звуки. Нет, не все… Издали доносилось насмешливое щебетание дрозда-рябинника. Кир медленно вытянул вперед руку раскрытой ладонью вверх и затаил дыхание. Мгновение, другое, третье ничего не происходило, а после по пальцам скользнул легкий ветерок. Еще миг, и острые коготки вцепились около ногтя. Молодой человек осторожно открыл глаза. Серовато-стальная пичуга с черными пестринами на голове сидела у него на пальце и внимательно рассматривала человека черным глазом-бусинкой. Ржаво-рыжие грудь и шея, усыпанные продолговатыми темными пятнами, и белое брюшко места для сомнений не оставляли: дрозд. Скорее всего, тот самый рябинник, нагло выкрикивавший песенку из бузинных кустов.
Хорошая примета. Добрая.
Дрозды приносят весну и радость. Они – певцы обновляющейся после зимы природы.
Правда, в долине Дорены, где прошло детство Кира, чаще встречаются певчие дрозды. Эти птички мельче рябинников и поют гораздо виртуознее. Многие слышат в их песне призывное: «Приди, приди! Скорее, приходи, скорее… Поскорей, поскорей… Приди! Приходи же…» Отсюда и решил народ, что зовут дрозды весну и тепло, цвет на деревья, урожай на поля, приплод в стада… Конечно, рябинник проигрывает сородичу в мастерстве пения, но все ж таки не чужой ему. Значит, его дружба – добрый знак.
– Спасибо, птичка… – прошептал Кир. – Спасибо, братец!
Звуки его голоса спугнули дрозда. Он настороженно пискнул, повернул голову и вспорхнул, мелькнув на прощание черно-бурым крылом.
Чародей помахал пичуге – лети, мол, маленький друг, – а сам спустился к реке.
Идти вдоль берега – глупо, да и бессмысленно – не меньше полгода пройдет, пока до озера дохромаешь. Значит…
Значит, нужна лодка или плот. Жаль, инструментов никаких под рукой нет… Кир усмехнулся. Даже целый ящик плотничьего снаряжения не сделают его мастером. Когда любимое столярное изделие – древко копья да топорище боевой секиры, лучше не пытаться вытесать что-то полезное самостоятельно. Но ведь…
Но ведь не зря же он постигал чародейскую науку в подземном городе?!
Во-он тот пласт зеленого дерна, венчающий охристый обрыв, кажется, вполне подходит…
Мутноватая после весеннего паводка вода Дорены вздулась пузырем, из которого длинным пальцем вырос обоюдоострый клинок. Дрогнул, примеряясь, а потом взрезал рыжую глину полукругом, обрушивая в стремнину кусок берега размером пять на пять шагов. Еще в полете широкий язык огня лизнул будущий корабль снизу, обжигая и скрепляя частицы глины, а воздух, собравшись в тугой комок, позволил отрезанной «краюхе» коснуться речной глади без шума и брызг, да так и остался между обожженной глиной и водой, придавая плавучести. Корни трав, покрывающие кусок берега, удлинились, расползлись множеством отростков, пронизывая пласт сверху донизу. Это чтобы был крепче, не развалился ненароком, наткнувшись на топляк или подводный камень. В то же время стебли недавно проклюнувшегося от зимней спячки белоголовца ринулись вверх, образуя мягкий ковер, пригодный для безмятежного сна…
А ведь получилось!
Сейчас испытаем творение чародейского искусства…
Легкая волна подогнала плавучий остров к берегу.
Кир осторожно ступил на траву. Да, покачивает, но в целом – очень удобно. Молодой человек уселся, поджав под себя ноги, и позволил реке вынести островок на стремнину.
Путешествие началось.
Глава 14
– Похоже, мы передали тебе все, что знаем сами… Нет, пойми меня правильно, чтобы овладеть всеми навыками, которыми обладаю я, Традктраш, Бадгрдах и Драдбрдат, тебе понадобится не один десяток лет. Но мы научили тебя учиться. А это главное. Теперь ты сможешь пополнять свои знания и умения по мере необходимости.
– Я понял. – В душе Кирсьена жажда выйти на поверхность и навести в Сасандре долгожданный порядок боролась с сожалением о трудном, но интересном времени обучения в подземном городе. – Я исполню свой долг и постараюсь оправдать ваше доверие.
– Не нужно говорить о нашем доверии, – покачал головой кобольд. – Просто исполни свой долг…
На следующий день он шагал с лампой в руке следом за Градхташем и Рдадрдахом, к выходу. По случаю выхода из пещер ему постарались подобрать одежду, больше похожую на человеческую, чем повседневный наряд кобольдов, к которому тьялец уже привык. Плечи человека отягощала сумка с запасом пищи и плотно скатанный плащ-полог, на поясе висел нож и два кошелька – один с кремнем, огнивом и трутом, а второй с десятком золотых и серебряных монет старой чеканки. Кобольды всю дорогу сохраняли торжественное и немного грустное молчание, но Кир не мог сдержать улыбки. Скоро, очень скоро он увидит солнце, небо, облака, шевелящуюся под легким ветерком листву.
Покорная мысленному приказу Рдадрдаха, скала разошлась, открыв выход из тоннеля.
Снаружи царили сумерки. Ничего удивительного. Белым днем ни один «подземник» не рискнет высунуться, ведь яркий свет ослепит их, и хорошо, если не навсегда.
Кир втянул воздух полной грудью. Ароматы весеннего леса, сырой земли и хвои, пьянили ничуть не хуже вина. Там, впереди, за еловым бором начиналась долина Гралианы. По реке можно выйти в Арун и дальше, к самому Великому Озеру, откуда открывается прямой путь на Аксамалу.
Прощание не стали обременять долгими разговорами. Кобольды подняли сжатые в кулаки правые руки по обычаю подгорного народа, а человек отвесил изящный, насколько позволяла негнущаяся нога, поклон, согласно правилам вежливости имперского дворянства. Скала медленно сомкнулась, и он остался один на один с бескрайней природой.
Ночь он провел без сна, но не потому что опасался нападения, а желая подольше наслаждаться запахами и звуками дремучего ельника. Развел маленький костер и сидел, привалившись спиной к стволу ели, не заботясь о том, что пачкает одежду смолой, ворошил угли палкой, любовался порхающими, словно мотыльки, языками пламени. В небе плыли две луны. Большая – в первой четверти, а Малая только пошла на убыль, подарив черному небу тонкий ломтик желтого сияния. Блестели звезды, такие яркие и большие в предгорьях.
Ближе к утру на краю поляны появился дикий кот, привлеченный светом костра. Огромный хищник – больше двух локтей в холке – считал себя полноправным хозяином в здешних местах и не привык встречать соперников. Кир с улыбкой посмотрел в медово-желтые глаза зверя. Кот фыркнул и улегся, вытянув передние лапы и слегка похлестывая хвостом по палевым бокам. Так они сидели друг напротив друга. Зверь и человек. Сильные и мудрые. Знающие цену жизни и смерти. На самом деле Кир не был так уверен в своих силах. Учеба учебой, а как оно выйдет на самом деле?
С рассветом котяра потянулся и ушел в чащу, оглянувшись через плечо на прощание.
Молодой человек притоптал тлеющие угли и весело зашагал вниз по склону к реке. Вернее, захромал, но все равно весело. Все доставляло радость и удовольствие – режущая плечо лямка и скользящая под подошвой хвоя, тяжесть тесака на поясе и утренняя сырость.
В пойме Гралианы ельник сменился бучиной, одетой в молодую листву. Кир с трудом продирался через заросли бузины, то и дело вытирая пот со лба.
Звонко пели птицы, жужжали пчелы над гроздьями белых цветов, источающих сладковатый аромат.
Тьяльцу до зуда в пятках, как в детстве, захотелось использовать хоть малую часть новоприобретенных навыков. Он закрыл глаза и окружил себя коконом пустоты. Исчезли запахи и звуки. Нет, не все… Издали доносилось насмешливое щебетание дрозда-рябинника. Кир медленно вытянул вперед руку раскрытой ладонью вверх и затаил дыхание. Мгновение, другое, третье ничего не происходило, а после по пальцам скользнул легкий ветерок. Еще миг, и острые коготки вцепились около ногтя. Молодой человек осторожно открыл глаза. Серовато-стальная пичуга с черными пестринами на голове сидела у него на пальце и внимательно рассматривала человека черным глазом-бусинкой. Ржаво-рыжие грудь и шея, усыпанные продолговатыми темными пятнами, и белое брюшко места для сомнений не оставляли: дрозд. Скорее всего, тот самый рябинник, нагло выкрикивавший песенку из бузинных кустов.
Хорошая примета. Добрая.
Дрозды приносят весну и радость. Они – певцы обновляющейся после зимы природы.
Правда, в долине Дорены, где прошло детство Кира, чаще встречаются певчие дрозды. Эти птички мельче рябинников и поют гораздо виртуознее. Многие слышат в их песне призывное: «Приди, приди! Скорее, приходи, скорее… Поскорей, поскорей… Приди! Приходи же…» Отсюда и решил народ, что зовут дрозды весну и тепло, цвет на деревья, урожай на поля, приплод в стада… Конечно, рябинник проигрывает сородичу в мастерстве пения, но все ж таки не чужой ему. Значит, его дружба – добрый знак.
– Спасибо, птичка… – прошептал Кир. – Спасибо, братец!
Звуки его голоса спугнули дрозда. Он настороженно пискнул, повернул голову и вспорхнул, мелькнув на прощание черно-бурым крылом.
Чародей помахал пичуге – лети, мол, маленький друг, – а сам спустился к реке.
Идти вдоль берега – глупо, да и бессмысленно – не меньше полгода пройдет, пока до озера дохромаешь. Значит…
Значит, нужна лодка или плот. Жаль, инструментов никаких под рукой нет… Кир усмехнулся. Даже целый ящик плотничьего снаряжения не сделают его мастером. Когда любимое столярное изделие – древко копья да топорище боевой секиры, лучше не пытаться вытесать что-то полезное самостоятельно. Но ведь…
Но ведь не зря же он постигал чародейскую науку в подземном городе?!
Во-он тот пласт зеленого дерна, венчающий охристый обрыв, кажется, вполне подходит…
Мутноватая после весеннего паводка вода Дорены вздулась пузырем, из которого длинным пальцем вырос обоюдоострый клинок. Дрогнул, примеряясь, а потом взрезал рыжую глину полукругом, обрушивая в стремнину кусок берега размером пять на пять шагов. Еще в полете широкий язык огня лизнул будущий корабль снизу, обжигая и скрепляя частицы глины, а воздух, собравшись в тугой комок, позволил отрезанной «краюхе» коснуться речной глади без шума и брызг, да так и остался между обожженной глиной и водой, придавая плавучести. Корни трав, покрывающие кусок берега, удлинились, расползлись множеством отростков, пронизывая пласт сверху донизу. Это чтобы был крепче, не развалился ненароком, наткнувшись на топляк или подводный камень. В то же время стебли недавно проклюнувшегося от зимней спячки белоголовца ринулись вверх, образуя мягкий ковер, пригодный для безмятежного сна…
А ведь получилось!
Сейчас испытаем творение чародейского искусства…
Легкая волна подогнала плавучий остров к берегу.
Кир осторожно ступил на траву. Да, покачивает, но в целом – очень удобно. Молодой человек уселся, поджав под себя ноги, и позволил реке вынести островок на стремнину.
Путешествие началось.
Глава 14
В кружении лиц на улицах Аксамалы еще не звенело то довольство жизнью и ликование, какое наблюдалось минувшим летом, но потихоньку-полегоньку на лица обывателей возвращались улыбки, в толпе звенел веселый смех. Каких усилий стоило правительству «младоаксамалианцев» накормить огромный город, многие предпочитали не вспоминать. И скорее всего, главную роль здесь сыграли не речи высокоученого мэтра Дольбрайна и не походы по округе небольших, но отлично обученных и прекрасно вооруженных отрядов из числа студентов и ополченцев, чьей задачей было уничтожение остатков войска Жискардо Лесного Кота.
Нет, поток торговцев из сел и городишек хлынул в Аксамалу после того, как расползлись слухи о красоте и отваге соправительницы – Фланы Огневолосой. За призрачную надежду увидеть хоть краем глаза спасительницу столицы крестьяне и арендаторы готовы были променять чертоги Триединого на Ледяную Преисподнюю. Они ехали за сотни миль, зачастую со всей семьей, везли зерно, овощи, фрукты, долежавшие до весны, гусей и кур в клетках и корзинах, гнали коров и овец. Дешево, конечно, не продавали… Но ничего тут не поделаешь – цены в Аксамале за эту зиму выросли раз в семь-восемь. И это еще хорошо! В других провинциях стоимость зерна возросла в пятнадцать, а то и двадцать раз. Но скудо, вырученные за продовольствие, оседали не в карманах селян, а в карманах владельцев гостиниц, трактирщиков, стражников, ревностно следящих, чтобы приезжие не задерживались в столице больше трех суток.
Зато в городе установилась спокойная жизнь. Приструнили воров и грабителей. Четыре похода главнокомандующего Гурана в припортовые кварталы сами по себе заслуживали прославления в стихах с помостов Клепсидральной площади. Да кто же прославляет рутинную работу? Зачистка трущоб от сброда – необходимая, но грязная и неблагодарная работа. Зато правительству удалось добиться беспрепятственного прохода как торговцев, так и чиновников таможни к причалам. Начала потихоньку возобновляться торговля озерным путем. Особенно когда утихли зимние шторма, растаяли остатки льда в северной части Великого озера. Вместе с купцами прибыли из Аруна тревожные вести. Армия Барна углубилась в страну, по пути захватывает города, уничтожает всю символику Сасандры, словно пытается стереть саму память об Империи. В Табале, поговаривали, тоже заваруха. Барнцы взялись всерьез за соседние провинции. Но об овцеводов, кажется, обломали зубы – табальцы умудрились не только собрать, но и обучить войско, способное противостоять захватчикам. Так что о судьбе Табалы аксамалианцы не беспокоились, тем паче провинция объявила независимость в числе первых. Возникало другое опасение: а ну как почувствует полководец овцеводов силу, дарующую крылья за спиной? А потом возьмет да и двинет армию на столицу бывшей Империи…
Флана вздохнула, отложила бумаги. Как же ей хотелось не просто убрать ненавистные расчеты, расписки, приказы, пояснения, списки, а изорвать их в мелкие кусочки. А после выкинуть в окно или сжечь. Лучше сжечь – двор университета убирает молчаливый и неулыбчивый фра Гольбрайн, бывший профессор астрологии, добровольно взваливший на себя обязанность содержать двор и прилегающие улочки в чистоте.
Мысли об армии Табалы, Барна и Аруна не давали соправительнице Аксамалы покоя. Из них аруниты беспокоили отсутствием армии, а две остальные провинции – излишне сильными войсками.
Барнцев вел генерал делла Пиерро, бывший дивизионный генерал императорской армии. Он – осторожный, даже излишне, командир, опытный военачальник. Такой может растоптать защитников Аруна, «закогтиться» в главных крепостях, установить в провинции власть на свое усмотрение, но он не рискнет переправляться через озеро и атаковать Аксамалу. Без серьезной и длительной подготовки, по крайней мере.
А вот армию Табалы возглавлял никому не известный человек со странной кличкой. Генерал Стальной Дрозд. А полное имя – Антоло Стальной Дрозд.
Любопытно… Тезка того паренька-студента, что устроил драку с лейтенантом Кирсьеном на день тезоименитства матушки императора. Где они, кстати? Остались ли живы? Если сумели сохранить себя в разгулявшейся над Сасандрой грозе, то чем занимаются?
В дверь постучали. Мягко и неназойливо.
– Входи, Гуран! – обрадовалась Флана. Вот у вельсгундца и можно узнать, что с Антоло.
Гуран вошел как всегда. С легким поклоном и ненавязчивой улыбкой. Ни за что не скажешь, что главнокомандующий, второй человек среди «младоаксамалианцев» после Дольбрайна. Хотя в последнее время многие считают, что молодой дворянин утратил влияние на мэтра. Сейчас, говорят, Дольбрайн шага не ступит, чтобы не посоветоваться с Жильоном-сыскарем.
– Доброе утро, – Гуран тронул ус.
– Здравствуй. Присаживайся.
Вельсгундец опустился на низкий карл, [36]упер ножны с мечом в пол, сцепил пальцы на крестовине. Вздохнул.
– Какие новости с севера? – поинтересовалась Флана.
– С севера все новости старые, – усмехнулся Гуран.
– А с юга?
– С юга есть кое-что… – Молодой человек замялся. – Вельза скоро пришлет послов, попросится под нашу руку.
– Откуда ты знаешь?
– У меня есть люди, умеющие слушать и, главное, слышать. А купцы, когда выпьют вина, могут рассказать много интересного.
– Ну-ну… А кроме Вельзы что слышно?
– Кроме Вельзы, новости так себе… Камата ведет переговоры с Айшасой. В обмен на некоторые послабления в торговых пошлинах, каматийцы согласны разместить на побережье несколько крепостей с гарнизонами из айшасианских солдат. А кроме всего прочего, они рассчитывают, что флот Айшасы приструнит халидских пиратов. В этом году они возобновили набеги. Уже сожжены пять рыбацких поселков, ограблен храм Триединого в окрестностях Эгейлы. Мьельские купцы в панике.
– А разве мы не можем предложить Камате военную помощь? – Флана приподняла бровь.
Гуран вздохнул:
– Чего греха таить… Не можем. Обе эскадры в Ласковом море поделены между Уннарой и той же Каматой. Поделить-то они поделили. Все по-честному, корабли поровну. А что морякам нужно жалованье платить, никто как-то не подумал. Ну, что поделаешь! Не сообразили! Думали, моряк, служащий независимой провинции, есть уже не хочет. А они несознательные попались, разбежались почему-то…
– Не нужны нам айшасианы на побережье… – протянула Флана.
– Кто ж спорит? Тем более, если король Айшасы пойдет на уступки купцам, каматийского зерна мы уже не увидим.
– И что ты думаешь делать?
– А что тут сделаешь? Я предложил фра Дольбрайну заслать гонцов в Уннару. Они с Каматой всегда соперничали. Есть надежда, что уннарцы назло Камате нас поддержат. Правда, Перт не заменит Браилы с Мьелой… [37]Но все-таки. Как говорят в Табале, с поганой овцы хоть шерсти клок.
– В Табале? Кстати, о Табале. Что ты думаешь о генерале Стальном Дрозде?
Вельсгундец отвел глаза.
– Ты что-то знаешь, Гуран? И не хочешь мне говорить!
– Нет. Слово чести, нет, – покачал головой молодой человек. Дернул себя за бородку. – Просто имя этого генерала и мне не дает покоя. Говорил я тебе или нет, что Антоло, Емсиля и Вензольо отправили в солдаты?
– Говорил. Но почему солдат не может стать генералом?
– Потому что у генерала есть свой сын, – к месту вспомнил старую шутку Гуран.
Флана даже не улыбнулась.
– И все-таки мне кажется…
– Поверь, – прервал ее Гуран. – Я выяснял… Я расспрашивал… В конце лета под Аксамалой сформировали четыре полка из людей, отбывающих наказание в тюрьмах и на каторгах. Предполагалось, что они таким образом искупят вину перед родиной. Один полк отправили в Окраину, сдерживать кентавров. Один – в Барн, где дроу вконец распоясались, в открытую против Сасандры пошли. А два – скорым маршем в северную Тельбию. Они вошли в пятую пехотную, «Непобедимую». Сама знаешь, что в Тельбии происходит…
– Но ведь Барн недалеко от Табалы! Антоло мог дезертировать. Ну, после того, как Империя развалилась, убежать на родину…
– Извини, – вздохнул Гуран. – Мои друзья попали в тот полк, что направлен в Тельбию. И еще… Я не думаю, что в наше время солдат, да еще отправленный в армию прямиком из тюрьмы, может стать генералом. Да и знал я Антоло! Он армейскую дисциплину на дух не переносил. Да он скорей удавится, чем начнет выслуживаться.
Вельсгундец в сердцах стукнул кулаком по колену. Рванулся, чтобы вскочить, но сдержал порыв.
– Ну, ты же стал главнокомандующим… – тихо произнесла Флана.
– Я стал. Так это ж… – начал было Гуран, но замолчал, захлопнув рот так стремительно, что аж зубы клацнули. Фразу он не закончил, но ее нетрудно было угадать: «Это – он, а это – я».
Молодой человек смущенно засопел и отвернулся к окну. Флана какое-то время молча перебирала бумаги, раскладывала их ровными стопками на столешнице, исподтишка поглядывая на вельсгундца. «Он до сих пор мучается, что его вызволили из тюрьмы, а друзья остались. Как будто в этом есть чья-то вина! Раз такой совестливый, то оставался бы с ними. А не смог, так нечего и грызть себя самого…»
– Как ты думаешь, – прервала молчание правительница, – литийские купцы приведут суда ближе к лету?
– А! Что? – вскинулся Гуран. – Литийские? Не знаю… А зачем нам торговля с Литией? Обычно они нам не продают ничего… Только покупают у вельзийцев и каматийцев зерно, вина.
– А нам и не важно, чтобы у нас покупали или продавали. Все равно город будет иметь с торговли и с таможенной пошлины, – рассеянно пояснила Флана и вдруг нахмурилась. – А ведь ты не для того сюда пришел, чтобы со мной о торговых делах говорить! Угадала? Быстро признавайся, с чем пожаловал! – Она притопнула каблучком.
Гуран снова вздохнул. Поежился. Откашлялся. Открыл рот… И опять закрыл его.
– Эй, ты чего? – Флана подалась вперед. – Гуран! – Ее голос щелкнул, как плеть-семихвостка. – Быстро признавайся! Все равно ведь узнаю.
– Узнаешь, конечно, – сокрушенно тряхнул головой молодой человек. – Сообщат, не помедлят.
– О чем сообщат?
– Эх! – Вельсгундец махнул рукой, бросаясь в признание, словно в омут головой. – Вчера ночью совет был…
– Министров?
– Ну да… Правительство собиралось.
– А почему меня не позвали?
– Так и меня сперва звать не хотели.
– Заговор? – Зеленые глаза Фланы сверкнули.
– Что ты! – Гуран усмехнулся, но потом задумался. – А ведь, пожалуй, и правда заговор…
– Против кого?
– Тебе решать.
– Не поняла…
– Абрельм, чародей наш, предложил выдать тебя замуж за фра Дольбрайна.
– То есть как это? – Флана непонимающе заморгала.
– Ну, как… По закону. Все как положено. С оглашением, с помолвкой, со жрецами Триединого…
– Да я не про это! – Она скомкала какую-то расписку. Потом, одумавшись, расправила ее, разгладила пальцами на столе. – Почему меня не спросили?
– Спросят. Сегодня. Я предупредить пришел. – Гуран ущипнул себя за ус и вдруг заговорил быстро, сбиваясь и запинаясь: – Нет, конечно, если ты против…
– А я должна быть против?
– Ну, не знаю… Твое мнение тоже важно. По крайней мере, я так думаю.
Флана помолчала немного. Спросила, откидываясь на спинку кресла:
– А остальные?
– Нерельм считает, что брак между соправителями сделает их одним полноценным правителем. Крюку все равно, но он настаивает, чтобы кто-либо из вас стал императором. Ну, или императрицей… Жильон уверен, что тебя нужно вообще отстранить от управления. Его любимая поговорка: «Волос долог – ум короток». Он говорит, что если чернь хочет видеть тебя символом свободной Аксамалы, то нельзя запрещать им. Но твое участие в жизни Аксамалы должно быть ограничено появлением на помосте во время праздников и раздачей милостыни нуждающимся. Абрельм… Ну, Абрельм-то это и предложил. Обосновал очень дотошно. «Младоаксамалианцы», мол, теряют доверие и любовь народа, а тебя едва ли не боготворят.
– А Дольбрайн?
– Дольбрайн? А что Дольбрайн… Он в последнее время живет, словно не от мира сего. Твердит, что мечта о благе обернулась разрухой и неисчислимыми бедами. Подыскивает объяснения, почему именно императорская власть для Сасандры больше подходит, нежели народовластие. Приказал отстроить храм Триединого взамен разрушенного вместе с Верхним городом и мечтает помолиться там.
– То есть он не возражал?
Гуран отвел глаза:
– А кто в здравом уме и трезвой памяти возражал бы?
– Против императорской короны?
– Против женитьбы на тебе.
– Да?
Вельсгундец промолчал, глядя в стену.
Флана поднялась, подошла к окну. Во двор размеренно шаркал метлой мэтр Гольбрайн. Ученый, можно сказать, мировая величина, а посвятил себя поддержанию чистоты и порядка. Сказал, что больше некому. Раз дворники отправились строить светлое будущее, то профессорам только и остается, что взять метлы в руки. А наука подождет. Не так уж важна астрология для жизни города. Голодных она накормить не поможет, замерзших не обогреет и на городские стены не поднимется, чтобы отразить врага. Он наотрез отказывался составлять гороскопы, хотя его много раз просили. Министры уговаривали его посчитать благоприятное расположение звезд, чтобы заниматься торговлей, политикой, военным делом. А кое-кто приходил просить о личном гороскопе, сулил большие деньги, власть, почет и уважение. Гольбрайн смеялся в ответ и лишь покрепче сжимал черенок метлы сильными пальцами.
Лишь избранные знали, что по ночам он поднимается на площадку для наблюдения за светилами, наводил секстан на звезды Лумор и Го-Дарит, Рай-Шум и То-Хан, тщательно по таблицам сверял фазы Большой и Малой Лун. О результатах своей работы он не рассказывал никому, отмалчивался или отшучивался…
Значит и ей, Флане, не приходится ждать помощи и совета от астролога. Нужно решать самой.
– А скажи мне, Гуран, я имею право отказаться? Или…
– Пусть попробуют лишить тебя этого права! – Плечи вельсгундца напряглись. – Не для того мы провозглашали гражданские свободы и права человека.
– Понятно. Спасибо, Гуран. Я всегда верила в тебя.
– Так что передать Дольбрайну? – Молодой человек встал, поправил перевязь с мечом.
– Передай ему… И всем остальным «младоаксамалианцам»… Передай им, что я согласна.
– Согласна? – Глаза Гурана округлились.
– Да. Во имя процветания Аксамалы. Если мы боремся за нашу страну, то должны в чем-то себя ограничивать, смирять свои желания и соизмерять их с нуждами Аксамалы и новой возрожденной Сасандры. Я согласна. Тем более, мэтр Дольбрайн – мужчина интересный и не старый. Так ведь? – Она подмигнула.
Гуран с закаменевшим лицом поклонился и вышел из комнаты. Флане показалось, что он почему-то остался недоволен ее ответом.
Толпа на Клепсидральной площади взорвалась ликованием. К небу взлетели гугели и чепцы, пелеусы и токи. [38]Полдюжины трубачей поднесли к губам начищенные, сияющие ясным солнечным светом фанфары. Присутствующий на церемонии брат Оболо, отец-настоятель строящегося храма Триединого, воздел руки к небу, и ритуальная звезда из чистого золота засверкала у него на груди.
Министры улыбались и махали руками горожанам. Без излишнего рвения, но приветливо. Даже телохранители в алых накидках с серпами не могли сдержать легкие улыбки.
Мэтр Дольбрайн прижал ладони к сердцу и поклонился, наверное, уже пятый или шестой раз. Ему нравилось, когда народ радуется – когда простые обыватели выражают одобрение его словам и действиям.
В такие мгновения он едва ли не втягивал в себя выплескиваемые толпой эмоции. Как те чародеи, что разрушили Верхний город. Фра Абрельм, один из них, верой и правдой служил делу «младоаксмалианцев» и даже нашел четверых помощников и десяток мальчишек, обладателей кое-каких способностей. Правда, их сила оставляла желать лучшего, но восполнялась рвением и желанием стать полезными делу Аксамалы. Абрельм учил волшебников, а те, в свою очередь, передавали основы чародейского мастерства подросткам.
Кстати, пожилой колдун присутствовал тут же, на помосте. Он порозовел и расцвел, будто весенняя роза. Видно, ему тоже доставляло удовольствие купаться в чувствах, выплескиваемых толпой.
Берельм скосил глаза на Флану, которая, скромно потупив глаза, приседала, придерживая кончиками пальцев края юбки. Если бы не высшие интересы, интересы страны и людей, поверивших в него, Берельм-Ловкач никогда в жизни не связал бы жизнь с проституткой, пускай и бывшей. С одной стороны, он, конечно, был далек от мысли презирать или, как некоторые обыватели, требовать высылки из Аксамалы всех «жриц любви», но жениться… Раньше, по крайней мере, подобная мысль даже не закралась бы ему в голову.
Но будь что будет…
Двоевластие немыслимо в любом государстве. А уж в таком, которое с трудом оправляется после голодной зимы, войны, разрухи, тем более. С той же целью – укрепить власть и навести окончательный порядок в городе и окрестностях – стоило надеть корону императора. А корона, как известно, надвое не делится. Теперь он, Берельм, будет править, а роль Фланы постепенно сведется к появлению на людях по самым значительным праздникам, раздаче пожертвований и прочей благотворительности. А потом… Потом ее забудут, как забывали многих правителей, очень даже неплохих и поначалу любимых чернью.
Флана перехватила взгляд Берельма-Дольбрайна. Чуть заметно дернула плечом, ничем больше не выказывая раздражения. Ни к чему. Народу не нужно знать, что между правителями хватает разногласий. Народ должен верить, что наверху все хорошо, все тихо и мирно, и думают власть предержащие лишь о том, чтобы ему, народу, лучше жилось. Она обворожительно улыбнулась будущему супругу. Мы еще посмотрим, кто кем будет управлять. Способов подчинить мужчину и заставить его плясать под свою дудку хватает. Флана чувствовала силы испытать эти способы на гиганте мысли, величайшем философе, главе «младоаксамалианского» правительства…
Нет, поток торговцев из сел и городишек хлынул в Аксамалу после того, как расползлись слухи о красоте и отваге соправительницы – Фланы Огневолосой. За призрачную надежду увидеть хоть краем глаза спасительницу столицы крестьяне и арендаторы готовы были променять чертоги Триединого на Ледяную Преисподнюю. Они ехали за сотни миль, зачастую со всей семьей, везли зерно, овощи, фрукты, долежавшие до весны, гусей и кур в клетках и корзинах, гнали коров и овец. Дешево, конечно, не продавали… Но ничего тут не поделаешь – цены в Аксамале за эту зиму выросли раз в семь-восемь. И это еще хорошо! В других провинциях стоимость зерна возросла в пятнадцать, а то и двадцать раз. Но скудо, вырученные за продовольствие, оседали не в карманах селян, а в карманах владельцев гостиниц, трактирщиков, стражников, ревностно следящих, чтобы приезжие не задерживались в столице больше трех суток.
Зато в городе установилась спокойная жизнь. Приструнили воров и грабителей. Четыре похода главнокомандующего Гурана в припортовые кварталы сами по себе заслуживали прославления в стихах с помостов Клепсидральной площади. Да кто же прославляет рутинную работу? Зачистка трущоб от сброда – необходимая, но грязная и неблагодарная работа. Зато правительству удалось добиться беспрепятственного прохода как торговцев, так и чиновников таможни к причалам. Начала потихоньку возобновляться торговля озерным путем. Особенно когда утихли зимние шторма, растаяли остатки льда в северной части Великого озера. Вместе с купцами прибыли из Аруна тревожные вести. Армия Барна углубилась в страну, по пути захватывает города, уничтожает всю символику Сасандры, словно пытается стереть саму память об Империи. В Табале, поговаривали, тоже заваруха. Барнцы взялись всерьез за соседние провинции. Но об овцеводов, кажется, обломали зубы – табальцы умудрились не только собрать, но и обучить войско, способное противостоять захватчикам. Так что о судьбе Табалы аксамалианцы не беспокоились, тем паче провинция объявила независимость в числе первых. Возникало другое опасение: а ну как почувствует полководец овцеводов силу, дарующую крылья за спиной? А потом возьмет да и двинет армию на столицу бывшей Империи…
Флана вздохнула, отложила бумаги. Как же ей хотелось не просто убрать ненавистные расчеты, расписки, приказы, пояснения, списки, а изорвать их в мелкие кусочки. А после выкинуть в окно или сжечь. Лучше сжечь – двор университета убирает молчаливый и неулыбчивый фра Гольбрайн, бывший профессор астрологии, добровольно взваливший на себя обязанность содержать двор и прилегающие улочки в чистоте.
Мысли об армии Табалы, Барна и Аруна не давали соправительнице Аксамалы покоя. Из них аруниты беспокоили отсутствием армии, а две остальные провинции – излишне сильными войсками.
Барнцев вел генерал делла Пиерро, бывший дивизионный генерал императорской армии. Он – осторожный, даже излишне, командир, опытный военачальник. Такой может растоптать защитников Аруна, «закогтиться» в главных крепостях, установить в провинции власть на свое усмотрение, но он не рискнет переправляться через озеро и атаковать Аксамалу. Без серьезной и длительной подготовки, по крайней мере.
А вот армию Табалы возглавлял никому не известный человек со странной кличкой. Генерал Стальной Дрозд. А полное имя – Антоло Стальной Дрозд.
Любопытно… Тезка того паренька-студента, что устроил драку с лейтенантом Кирсьеном на день тезоименитства матушки императора. Где они, кстати? Остались ли живы? Если сумели сохранить себя в разгулявшейся над Сасандрой грозе, то чем занимаются?
В дверь постучали. Мягко и неназойливо.
– Входи, Гуран! – обрадовалась Флана. Вот у вельсгундца и можно узнать, что с Антоло.
Гуран вошел как всегда. С легким поклоном и ненавязчивой улыбкой. Ни за что не скажешь, что главнокомандующий, второй человек среди «младоаксамалианцев» после Дольбрайна. Хотя в последнее время многие считают, что молодой дворянин утратил влияние на мэтра. Сейчас, говорят, Дольбрайн шага не ступит, чтобы не посоветоваться с Жильоном-сыскарем.
– Доброе утро, – Гуран тронул ус.
– Здравствуй. Присаживайся.
Вельсгундец опустился на низкий карл, [36]упер ножны с мечом в пол, сцепил пальцы на крестовине. Вздохнул.
– Какие новости с севера? – поинтересовалась Флана.
– С севера все новости старые, – усмехнулся Гуран.
– А с юга?
– С юга есть кое-что… – Молодой человек замялся. – Вельза скоро пришлет послов, попросится под нашу руку.
– Откуда ты знаешь?
– У меня есть люди, умеющие слушать и, главное, слышать. А купцы, когда выпьют вина, могут рассказать много интересного.
– Ну-ну… А кроме Вельзы что слышно?
– Кроме Вельзы, новости так себе… Камата ведет переговоры с Айшасой. В обмен на некоторые послабления в торговых пошлинах, каматийцы согласны разместить на побережье несколько крепостей с гарнизонами из айшасианских солдат. А кроме всего прочего, они рассчитывают, что флот Айшасы приструнит халидских пиратов. В этом году они возобновили набеги. Уже сожжены пять рыбацких поселков, ограблен храм Триединого в окрестностях Эгейлы. Мьельские купцы в панике.
– А разве мы не можем предложить Камате военную помощь? – Флана приподняла бровь.
Гуран вздохнул:
– Чего греха таить… Не можем. Обе эскадры в Ласковом море поделены между Уннарой и той же Каматой. Поделить-то они поделили. Все по-честному, корабли поровну. А что морякам нужно жалованье платить, никто как-то не подумал. Ну, что поделаешь! Не сообразили! Думали, моряк, служащий независимой провинции, есть уже не хочет. А они несознательные попались, разбежались почему-то…
– Не нужны нам айшасианы на побережье… – протянула Флана.
– Кто ж спорит? Тем более, если король Айшасы пойдет на уступки купцам, каматийского зерна мы уже не увидим.
– И что ты думаешь делать?
– А что тут сделаешь? Я предложил фра Дольбрайну заслать гонцов в Уннару. Они с Каматой всегда соперничали. Есть надежда, что уннарцы назло Камате нас поддержат. Правда, Перт не заменит Браилы с Мьелой… [37]Но все-таки. Как говорят в Табале, с поганой овцы хоть шерсти клок.
– В Табале? Кстати, о Табале. Что ты думаешь о генерале Стальном Дрозде?
Вельсгундец отвел глаза.
– Ты что-то знаешь, Гуран? И не хочешь мне говорить!
– Нет. Слово чести, нет, – покачал головой молодой человек. Дернул себя за бородку. – Просто имя этого генерала и мне не дает покоя. Говорил я тебе или нет, что Антоло, Емсиля и Вензольо отправили в солдаты?
– Говорил. Но почему солдат не может стать генералом?
– Потому что у генерала есть свой сын, – к месту вспомнил старую шутку Гуран.
Флана даже не улыбнулась.
– И все-таки мне кажется…
– Поверь, – прервал ее Гуран. – Я выяснял… Я расспрашивал… В конце лета под Аксамалой сформировали четыре полка из людей, отбывающих наказание в тюрьмах и на каторгах. Предполагалось, что они таким образом искупят вину перед родиной. Один полк отправили в Окраину, сдерживать кентавров. Один – в Барн, где дроу вконец распоясались, в открытую против Сасандры пошли. А два – скорым маршем в северную Тельбию. Они вошли в пятую пехотную, «Непобедимую». Сама знаешь, что в Тельбии происходит…
– Но ведь Барн недалеко от Табалы! Антоло мог дезертировать. Ну, после того, как Империя развалилась, убежать на родину…
– Извини, – вздохнул Гуран. – Мои друзья попали в тот полк, что направлен в Тельбию. И еще… Я не думаю, что в наше время солдат, да еще отправленный в армию прямиком из тюрьмы, может стать генералом. Да и знал я Антоло! Он армейскую дисциплину на дух не переносил. Да он скорей удавится, чем начнет выслуживаться.
Вельсгундец в сердцах стукнул кулаком по колену. Рванулся, чтобы вскочить, но сдержал порыв.
– Ну, ты же стал главнокомандующим… – тихо произнесла Флана.
– Я стал. Так это ж… – начал было Гуран, но замолчал, захлопнув рот так стремительно, что аж зубы клацнули. Фразу он не закончил, но ее нетрудно было угадать: «Это – он, а это – я».
Молодой человек смущенно засопел и отвернулся к окну. Флана какое-то время молча перебирала бумаги, раскладывала их ровными стопками на столешнице, исподтишка поглядывая на вельсгундца. «Он до сих пор мучается, что его вызволили из тюрьмы, а друзья остались. Как будто в этом есть чья-то вина! Раз такой совестливый, то оставался бы с ними. А не смог, так нечего и грызть себя самого…»
– Как ты думаешь, – прервала молчание правительница, – литийские купцы приведут суда ближе к лету?
– А! Что? – вскинулся Гуран. – Литийские? Не знаю… А зачем нам торговля с Литией? Обычно они нам не продают ничего… Только покупают у вельзийцев и каматийцев зерно, вина.
– А нам и не важно, чтобы у нас покупали или продавали. Все равно город будет иметь с торговли и с таможенной пошлины, – рассеянно пояснила Флана и вдруг нахмурилась. – А ведь ты не для того сюда пришел, чтобы со мной о торговых делах говорить! Угадала? Быстро признавайся, с чем пожаловал! – Она притопнула каблучком.
Гуран снова вздохнул. Поежился. Откашлялся. Открыл рот… И опять закрыл его.
– Эй, ты чего? – Флана подалась вперед. – Гуран! – Ее голос щелкнул, как плеть-семихвостка. – Быстро признавайся! Все равно ведь узнаю.
– Узнаешь, конечно, – сокрушенно тряхнул головой молодой человек. – Сообщат, не помедлят.
– О чем сообщат?
– Эх! – Вельсгундец махнул рукой, бросаясь в признание, словно в омут головой. – Вчера ночью совет был…
– Министров?
– Ну да… Правительство собиралось.
– А почему меня не позвали?
– Так и меня сперва звать не хотели.
– Заговор? – Зеленые глаза Фланы сверкнули.
– Что ты! – Гуран усмехнулся, но потом задумался. – А ведь, пожалуй, и правда заговор…
– Против кого?
– Тебе решать.
– Не поняла…
– Абрельм, чародей наш, предложил выдать тебя замуж за фра Дольбрайна.
– То есть как это? – Флана непонимающе заморгала.
– Ну, как… По закону. Все как положено. С оглашением, с помолвкой, со жрецами Триединого…
– Да я не про это! – Она скомкала какую-то расписку. Потом, одумавшись, расправила ее, разгладила пальцами на столе. – Почему меня не спросили?
– Спросят. Сегодня. Я предупредить пришел. – Гуран ущипнул себя за ус и вдруг заговорил быстро, сбиваясь и запинаясь: – Нет, конечно, если ты против…
– А я должна быть против?
– Ну, не знаю… Твое мнение тоже важно. По крайней мере, я так думаю.
Флана помолчала немного. Спросила, откидываясь на спинку кресла:
– А остальные?
– Нерельм считает, что брак между соправителями сделает их одним полноценным правителем. Крюку все равно, но он настаивает, чтобы кто-либо из вас стал императором. Ну, или императрицей… Жильон уверен, что тебя нужно вообще отстранить от управления. Его любимая поговорка: «Волос долог – ум короток». Он говорит, что если чернь хочет видеть тебя символом свободной Аксамалы, то нельзя запрещать им. Но твое участие в жизни Аксамалы должно быть ограничено появлением на помосте во время праздников и раздачей милостыни нуждающимся. Абрельм… Ну, Абрельм-то это и предложил. Обосновал очень дотошно. «Младоаксамалианцы», мол, теряют доверие и любовь народа, а тебя едва ли не боготворят.
– А Дольбрайн?
– Дольбрайн? А что Дольбрайн… Он в последнее время живет, словно не от мира сего. Твердит, что мечта о благе обернулась разрухой и неисчислимыми бедами. Подыскивает объяснения, почему именно императорская власть для Сасандры больше подходит, нежели народовластие. Приказал отстроить храм Триединого взамен разрушенного вместе с Верхним городом и мечтает помолиться там.
– То есть он не возражал?
Гуран отвел глаза:
– А кто в здравом уме и трезвой памяти возражал бы?
– Против императорской короны?
– Против женитьбы на тебе.
– Да?
Вельсгундец промолчал, глядя в стену.
Флана поднялась, подошла к окну. Во двор размеренно шаркал метлой мэтр Гольбрайн. Ученый, можно сказать, мировая величина, а посвятил себя поддержанию чистоты и порядка. Сказал, что больше некому. Раз дворники отправились строить светлое будущее, то профессорам только и остается, что взять метлы в руки. А наука подождет. Не так уж важна астрология для жизни города. Голодных она накормить не поможет, замерзших не обогреет и на городские стены не поднимется, чтобы отразить врага. Он наотрез отказывался составлять гороскопы, хотя его много раз просили. Министры уговаривали его посчитать благоприятное расположение звезд, чтобы заниматься торговлей, политикой, военным делом. А кое-кто приходил просить о личном гороскопе, сулил большие деньги, власть, почет и уважение. Гольбрайн смеялся в ответ и лишь покрепче сжимал черенок метлы сильными пальцами.
Лишь избранные знали, что по ночам он поднимается на площадку для наблюдения за светилами, наводил секстан на звезды Лумор и Го-Дарит, Рай-Шум и То-Хан, тщательно по таблицам сверял фазы Большой и Малой Лун. О результатах своей работы он не рассказывал никому, отмалчивался или отшучивался…
Значит и ей, Флане, не приходится ждать помощи и совета от астролога. Нужно решать самой.
– А скажи мне, Гуран, я имею право отказаться? Или…
– Пусть попробуют лишить тебя этого права! – Плечи вельсгундца напряглись. – Не для того мы провозглашали гражданские свободы и права человека.
– Понятно. Спасибо, Гуран. Я всегда верила в тебя.
– Так что передать Дольбрайну? – Молодой человек встал, поправил перевязь с мечом.
– Передай ему… И всем остальным «младоаксамалианцам»… Передай им, что я согласна.
– Согласна? – Глаза Гурана округлились.
– Да. Во имя процветания Аксамалы. Если мы боремся за нашу страну, то должны в чем-то себя ограничивать, смирять свои желания и соизмерять их с нуждами Аксамалы и новой возрожденной Сасандры. Я согласна. Тем более, мэтр Дольбрайн – мужчина интересный и не старый. Так ведь? – Она подмигнула.
Гуран с закаменевшим лицом поклонился и вышел из комнаты. Флане показалось, что он почему-то остался недоволен ее ответом.
Толпа на Клепсидральной площади взорвалась ликованием. К небу взлетели гугели и чепцы, пелеусы и токи. [38]Полдюжины трубачей поднесли к губам начищенные, сияющие ясным солнечным светом фанфары. Присутствующий на церемонии брат Оболо, отец-настоятель строящегося храма Триединого, воздел руки к небу, и ритуальная звезда из чистого золота засверкала у него на груди.
Министры улыбались и махали руками горожанам. Без излишнего рвения, но приветливо. Даже телохранители в алых накидках с серпами не могли сдержать легкие улыбки.
Мэтр Дольбрайн прижал ладони к сердцу и поклонился, наверное, уже пятый или шестой раз. Ему нравилось, когда народ радуется – когда простые обыватели выражают одобрение его словам и действиям.
В такие мгновения он едва ли не втягивал в себя выплескиваемые толпой эмоции. Как те чародеи, что разрушили Верхний город. Фра Абрельм, один из них, верой и правдой служил делу «младоаксмалианцев» и даже нашел четверых помощников и десяток мальчишек, обладателей кое-каких способностей. Правда, их сила оставляла желать лучшего, но восполнялась рвением и желанием стать полезными делу Аксамалы. Абрельм учил волшебников, а те, в свою очередь, передавали основы чародейского мастерства подросткам.
Кстати, пожилой колдун присутствовал тут же, на помосте. Он порозовел и расцвел, будто весенняя роза. Видно, ему тоже доставляло удовольствие купаться в чувствах, выплескиваемых толпой.
Берельм скосил глаза на Флану, которая, скромно потупив глаза, приседала, придерживая кончиками пальцев края юбки. Если бы не высшие интересы, интересы страны и людей, поверивших в него, Берельм-Ловкач никогда в жизни не связал бы жизнь с проституткой, пускай и бывшей. С одной стороны, он, конечно, был далек от мысли презирать или, как некоторые обыватели, требовать высылки из Аксамалы всех «жриц любви», но жениться… Раньше, по крайней мере, подобная мысль даже не закралась бы ему в голову.
Но будь что будет…
Двоевластие немыслимо в любом государстве. А уж в таком, которое с трудом оправляется после голодной зимы, войны, разрухи, тем более. С той же целью – укрепить власть и навести окончательный порядок в городе и окрестностях – стоило надеть корону императора. А корона, как известно, надвое не делится. Теперь он, Берельм, будет править, а роль Фланы постепенно сведется к появлению на людях по самым значительным праздникам, раздаче пожертвований и прочей благотворительности. А потом… Потом ее забудут, как забывали многих правителей, очень даже неплохих и поначалу любимых чернью.
Флана перехватила взгляд Берельма-Дольбрайна. Чуть заметно дернула плечом, ничем больше не выказывая раздражения. Ни к чему. Народу не нужно знать, что между правителями хватает разногласий. Народ должен верить, что наверху все хорошо, все тихо и мирно, и думают власть предержащие лишь о том, чтобы ему, народу, лучше жилось. Она обворожительно улыбнулась будущему супругу. Мы еще посмотрим, кто кем будет управлять. Способов подчинить мужчину и заставить его плясать под свою дудку хватает. Флана чувствовала силы испытать эти способы на гиганте мысли, величайшем философе, главе «младоаксамалианского» правительства…