Страница:
Опасливо пригибаясь и бросая косые взгляды на чародейское светило, они пробежали мимо коновязей с бьющимися, пронзительно ржущими лошадьми и выскочили на узкую «улицу» между рядами палаток. Неподалеку шумели просыпающиеся солдаты, пытались наводить порядок сержанты. Здесь же, хвала Триединому, пока было тихо.
Увидев две борющиеся фигуры – одну широкоплечую, а другую тоненькую и слабую даже на вид, – Гуран не раздумывая бросился вперед, замахиваясь мечом.
Щелчок арбалета опередил его. Наемник в круглом шлеме и длиннополой кольчуге рухнул на колени, а после ничком в грязь. Вельсгундец замахал руками, но успел остановиться, проехав пару шагов на подошвах по глине. Прямо в лицо ему глядело узкое жало корда. А выше… Выше клинка сверкали такие знакомые зеленые глаза и виднелась огненно-рыжая прядь, выбившаяся из-под берета…
– Флана?
– Гуран? – воскликнула она. – Гуран!
Через мгновение вельсгундец сжимал тонкие плечи, приговаривая:
– Все хорошо, ты с нами, не бойся…
– Командир! – Вильяфьоре довольно бесцеремонно дернул его за рукав. – Командир, беда!
– Что? – вскинулся Гуран. И уже без пояснений понял, что имеет в виду капитан.
Подсвеченная сзади «солнцем», созданным магией, в конце прохода между палатками возвышалась тощая фигура с раскинутыми руками. Безобразный балахон трепетал, словно крылья нетопыря. А над головой у чародея-«стихийника» сгущался комок багрового пламени. Явно не для освещения…
– Бей его! – во все горло заорал Гуран, отбрасывая Флану за спину.
Носок сапога в стремечко арбалета. Рывок!
Вкладывая болт в желобок, он понял, что не успевает. Да и вряд ли кто из его отряда управился бы с арбалетом быстрее. А колдун уже толкнул клубок из мерцающих кровавым пламенем нитей вперед.
– В стороны! – взревел Вильяфьоре.
Студенты шарахнулись врассыпную. Кроме Лиса. Мальчишка, припав на колено, успел выстрелить. «Стихийник» дернулся, огненный шар ушел в сторону, зацепив все же отважного стрелка.
Алое сияние на миг охватило Лиса. Он сдавленно вскрикнул и упал наземь обугленной головешкой.
Гуран поймал в прицел дурацкую раскоряченную фигуру и нажал на спусковой крючок.
Попал или нет, не понял.
Громкий хлопок позади возвестил, что огненный шар врезался в ряд палаток.
– Вот тебе! – Угольм, оскалившись, разрядил арбалет. Колдун согнулся и шарахнулся в сторону, под защиту тени. Одновременно он взмахнул полой балахона, и рукотворное солнце погасло, разом погрузив все во мрак.
– Зацепили? – невозмутимо поинтересовался Вильяфьоре.
– Кто бы мне сказал! – раздосадованно выкрикнул Угольм.
Гуран протер глаза. После яркого света отсветы пожара не могли разогнать мрак. Казалось, будто все ослепли.
– Попали или не попали, – произнес командир отряда, – а нужно уходить. Флана, где ты?
– Я здесь. – Девушка вытянула руку и коснулась кончиками пальцев куртки вельсгундца. Он нащупал ее ладонь и сжал, пытаясь ободрить.
– Ну, побежали, что ли? – хмыкнул Вильяфьоре.
И они побежали.
Флана почти ничего не помнила из сумасшедшей гонки среди палаток, складов, коновязей. Вела ли их рука Триединого или просто везение? А может, точный расчет на поджог лагеря сработал, и наемникам, сражающимся с пожаром, стало не до дерзких лазутчиков? Лишь изредка на их пути попадались испуганные, растерянные солдаты, да и то, скорее всего, из вчерашних крестьян, а не матерые наемники. Студентам удавалось избавиться от помех без труда – один-два взмаха мечом, и путь свободен.
Потом они прятались в недалекой роще. Отряд всадников с факелами промчался мимо, изрыгая проклятия. Вильяфьоре вполголоса пробурчал что-то об идиотах, светящих себе под нос, и о том, что они не способны найти даже Аксамалу.
Девушке было все равно, найдут ли столицу наемники. Главное, чтобы это удалось спасшим ее студентам. Несмотря на ясно ощутимую опасность, она впервые за последние месяцы точно знала, что находится в кругу друзей. Поэтому, когда первые лучи солнца, пробившиеся на рассвете сквозь тяжелые тучи, осветили высокую серую стену, она расплакалась не от страха или усталости, а от счастья.
Глава 7
Увидев две борющиеся фигуры – одну широкоплечую, а другую тоненькую и слабую даже на вид, – Гуран не раздумывая бросился вперед, замахиваясь мечом.
Щелчок арбалета опередил его. Наемник в круглом шлеме и длиннополой кольчуге рухнул на колени, а после ничком в грязь. Вельсгундец замахал руками, но успел остановиться, проехав пару шагов на подошвах по глине. Прямо в лицо ему глядело узкое жало корда. А выше… Выше клинка сверкали такие знакомые зеленые глаза и виднелась огненно-рыжая прядь, выбившаяся из-под берета…
– Флана?
– Гуран? – воскликнула она. – Гуран!
Через мгновение вельсгундец сжимал тонкие плечи, приговаривая:
– Все хорошо, ты с нами, не бойся…
– Командир! – Вильяфьоре довольно бесцеремонно дернул его за рукав. – Командир, беда!
– Что? – вскинулся Гуран. И уже без пояснений понял, что имеет в виду капитан.
Подсвеченная сзади «солнцем», созданным магией, в конце прохода между палатками возвышалась тощая фигура с раскинутыми руками. Безобразный балахон трепетал, словно крылья нетопыря. А над головой у чародея-«стихийника» сгущался комок багрового пламени. Явно не для освещения…
– Бей его! – во все горло заорал Гуран, отбрасывая Флану за спину.
Носок сапога в стремечко арбалета. Рывок!
Вкладывая болт в желобок, он понял, что не успевает. Да и вряд ли кто из его отряда управился бы с арбалетом быстрее. А колдун уже толкнул клубок из мерцающих кровавым пламенем нитей вперед.
– В стороны! – взревел Вильяфьоре.
Студенты шарахнулись врассыпную. Кроме Лиса. Мальчишка, припав на колено, успел выстрелить. «Стихийник» дернулся, огненный шар ушел в сторону, зацепив все же отважного стрелка.
Алое сияние на миг охватило Лиса. Он сдавленно вскрикнул и упал наземь обугленной головешкой.
Гуран поймал в прицел дурацкую раскоряченную фигуру и нажал на спусковой крючок.
Попал или нет, не понял.
Громкий хлопок позади возвестил, что огненный шар врезался в ряд палаток.
– Вот тебе! – Угольм, оскалившись, разрядил арбалет. Колдун согнулся и шарахнулся в сторону, под защиту тени. Одновременно он взмахнул полой балахона, и рукотворное солнце погасло, разом погрузив все во мрак.
– Зацепили? – невозмутимо поинтересовался Вильяфьоре.
– Кто бы мне сказал! – раздосадованно выкрикнул Угольм.
Гуран протер глаза. После яркого света отсветы пожара не могли разогнать мрак. Казалось, будто все ослепли.
– Попали или не попали, – произнес командир отряда, – а нужно уходить. Флана, где ты?
– Я здесь. – Девушка вытянула руку и коснулась кончиками пальцев куртки вельсгундца. Он нащупал ее ладонь и сжал, пытаясь ободрить.
– Ну, побежали, что ли? – хмыкнул Вильяфьоре.
И они побежали.
Флана почти ничего не помнила из сумасшедшей гонки среди палаток, складов, коновязей. Вела ли их рука Триединого или просто везение? А может, точный расчет на поджог лагеря сработал, и наемникам, сражающимся с пожаром, стало не до дерзких лазутчиков? Лишь изредка на их пути попадались испуганные, растерянные солдаты, да и то, скорее всего, из вчерашних крестьян, а не матерые наемники. Студентам удавалось избавиться от помех без труда – один-два взмаха мечом, и путь свободен.
Потом они прятались в недалекой роще. Отряд всадников с факелами промчался мимо, изрыгая проклятия. Вильяфьоре вполголоса пробурчал что-то об идиотах, светящих себе под нос, и о том, что они не способны найти даже Аксамалу.
Девушке было все равно, найдут ли столицу наемники. Главное, чтобы это удалось спасшим ее студентам. Несмотря на ясно ощутимую опасность, она впервые за последние месяцы точно знала, что находится в кругу друзей. Поэтому, когда первые лучи солнца, пробившиеся на рассвете сквозь тяжелые тучи, осветили высокую серую стену, она расплакалась не от страха или усталости, а от счастья.
Глава 7
От ледяной воды сводило руки и ноги. Мастер покрепче обхватил скользкое бревно, в который раз порадовавшись про себя, что догадался привязаться ремнем еще до того, как первый раз потерял сознание.
Теперь же достаточно было время от времени перехватывать руками. Просто чтобы голова оставалась на поверхности.
Река несла пожелтелые стебли травы, ветки и коряги, пену и грязь…
А Мастер повторял раз за разом, словно в бреду: «Коты не любят воду. Коты не любят воду…»
В редкие мгновения просветления он вспоминал безнадежный и отчаянный бой. Бой, из которого впервые в жизни он бежал, замирая от ужаса, бежал, бросив не только оружие, но и сподвижников. Хотя последние, по всей видимости, в помощи уже не нуждаются.
Еще перед глазами вставали строки романа, прочитанного в далекой юности, которые как нельзя лучше описывали события вчерашнего вечера. Речь там шла о легендарном рыцаре, охотнике за чудовищами. После поражения в схватке герой пытался сообразить, какую же ошибку он совершил во время боя. И пришел к выводу, что во время боя не совершил никакой. Единственную ошибку он совершил перед боем. Следовало бежать еще до того, как бой начался.
Вроде бы они с фра Розарио рассчитали все правильно. Выследили путешествующих барона Фальма и т’Исельна дель Гуэлла – предатели и мятежники настолько обнаглели, что ехали в сопровождении всего-навсего десятка пеших дроу и одного человека с затравленным взглядом, одетого как слуга; устроили надежную засаду около брода; атаковали, не потратив ни одного выстрела из арбалетов впустую. Халльберн, наследник Медренского графства, стрелял наравне со взрослыми, даром что не встретил еще тринадцатую весну. И неизвестно теперь – встретит ли…
У каждого из них имелось по два арбалета. Перезаряжать никто и не пытался – до того ли? Из шести болтов пять попали в цель. Четверо остроухих свалились как подкошенные, одна стрела сбила с коня дель Гуэллу, а еще одна пробила шею вороного тонконогого коня, на котором ехал барон.
– Бей! – выкрикнул фра Розарио, бросаясь из кустов.
По мнению Мастера, наемный убийца вел себя излишне порывисто. Странно, как он сумел дожить до таких лет при таком отношении к профессии? Конечно, сыщик и виду не подавал, что знает, кто едет бок о бок с ним уже второй месяц. Вислоусый убийца, работающий вне гильдии. Его держали на заметке в тайном сыске и, не без основания, подозревали в содействии айшасианским лазутчикам. Мастер удивился, повстречав его так далеко от Аксамалы, но принять помощь не погнушался. А почему бы и нет? Вдвоем все-таки легче. Но приходилось держать ухо востро и не поворачиваться лишний раз спиной. Кто знает, какие замыслы вынашивал Розарио? Сегодня – соратники, завтра – лютые враги. Мастер отдавал себе отчет, что не постеснялся бы нанести упреждающий удар, если бы заподозрил убийцу в предательстве. Когда на карту поставлена судьба Империи, все средства хороши. Но Триединый не допустил склоки, и к цели своего поиска они вышли, помогая друг другу.
Так вот, Розарио выскочил из кустов. Сразу запустил веер орионов. Кажется, бывшему главе тайного сыска досталась по меньшей мере одна метательная звездочка. Убийца не собирался размениваться по пустякам, а стремился выполнить прежде всего задание. Похвальная целеустремленность.
Мастер отстал ненамного. Не забывая об осторожности, он перекатился шагов на пять вправо и появился не там, где его ожидали схватившиеся за луки дроу. Две стрелы со свистом ушли в густой терновник. А остроухий, который стоял поближе, повалился навзничь с ножом в горле. Второй успел отшатнуться, и узкое лезвие застряло у него в плече.
Где же дель Гуэлла?
Ага! Вот где, прячется за танцующим на месте конем.
– Пальо! Держи мальчишку! – выкрикнул мужчина, которого Халль назвал бароном Фальмом. Вот это уже поразительно. Потеряв две трети соратников, он ведет себя так, будто победил.
Ладно! Мастер отмахнулся от непрошеной мысли. Потом будем рассуждать и разбираться. Сейчас главное – убрать господина т’Исельна.
Сыщик бросился вперед, выхватывая из ножен корды. Оба с длинными клинками, словно небольшие мечи. Краем глаза он видел, как Розарио ловко раскручивает вокруг себя стальную цепочку с граненым грузиком на конце. Двое карликов, бросившихся наперерез ему с топориками, отшатнулись и замерли от неожиданности, чем убийца не преминул воспользоваться – одного легко «мазнул» по виску, а второго бросил на колени хлестким ударом между ног. Ты гляди! Вроде бы нелюдь, а болевые места те же, что у людей.
Тут Мастеру прямо на руки свалился тот самый худой человек, сопровождавший Фальма и дель Гуэллу. Очевидно, именно его барон называл «Пальо». Вряд ли нескладный, лысоватый, воняющий прогорклым потом и еще чем-то, смутно напоминающим запах испуганного хорька, набросился на сыщика нарочно. Нет, слишком перепуганным и пустым был его взгляд. Скорее всего, он просто поскользнулся и упал в объятия Мастера, вцепившись в ворот его куртки. Но он спас жизнь одному остроухому, лицо которого, раскрашенное ярко-красной краской, выглядело подобно маске демона. Карлик увернулся от корда и, отскочив, присел, замахиваясь дубинкой, усыпанной осколками кремня.
Сыщик отточенным движением вогнал снизу под ребра Пальо корд. Так, чтобы наверняка пробить печень. Толкнул слугу навстречу наносящему удар дроу. Шипастая дубинка врезалась куда-то в область поясницы. Тощий крякнул, обмякая… А Мастер уже приготовился броситься на дель Гуэллу, но увидел, как барон, разорвавший на груди камзол, стремительно покрывается шерстью.
Что ж… Каждый гражданин Сасандры слышит с детства множество рассказов об удивительных и волшебных созданиях. Дети шепчут друг другу на ушко страшные истории. Подростки зачитываются сборниками легенд и «самых правдивых повествований». Взрослые предпочитают литературу более серьезную, но как ни крути, а главным героям все равно приходится испытывать приключения и противостоять чудовищам и злым чародеям. Иначе кто же это будет читать? Книга за сердце цеплять должна. Поэтому любой более-менее грамотный имперец слышал о брухе и об иноге, о снежном черве и о лохматом мамонте, о морском звере-единороге и о птице Ш’аа – обитательнице гоблинских болот, о клюворылах и о котолаках. Только мало кто видел их. Ну разве что выдающиеся исследователи и путешественники могли похвастаться знакомством с каким-нибудь чудесным зверем или птицей из далеких краев. А кто встречался с опасным чудовищем, возможно, уже никому не мог ничего рассказать.
И вот теперь Мастер получил возможность воочию наблюдать превращение обычного, казалось бы, человека в кота. Благородный нос с горбинкой уплощался, как бы «размазываясь» по лицу, усы стремительно вытягивались и белели, голова становилась круглой, а уши заострялись и вытягивались – левое висело ошметками, будто от хорошего удара кистенем или палицей. Все видимые части тела обрастали светло-рыжей, густой и плотной шерстью – такой масти котов разводят в Окраине для охоты на диких голубей. Пальцы укоротились и обзавелись внушительного вида когтями длиной в пол-ладони. Наконец поджарый, мускулистый зверь выскользнул из остатков одежды и бросился на фра Розарио.
Мастер повидал многое на своем веку. Вернее, думал, что повидал. Задерживал в одиночку опаснейших преступников, натасканных на убийство айшасианских шпионов. Мог ночью запросто прогуляться по припортовым улицам Аксамалы, откуда обывателю была одна дорога – с пирса в море. Как-то раз отбился от подосланных гоблинов – зеленокожих жителей края Тысячи озер – и даже сумел выжить на охваченных огнем и людским безумием улицах столицы, когда взбунтовавшиеся чародеи разрушили весь Верхний город. Но вид оборотня сковал его силу воли, сделав из расчетливо храброго человека трусливую тряпку.
Он только подивился мужеству фра Розарио, который даже попытался сопротивляться. Взмахнул цепочкой, которая обмоталась вокруг передней лапы зверя, запоздало сунул ладонь за голенище – надо полагать, за ножом.
Удар когтистой лапы разорвал наемному убийце горло. Двумя алыми струями ударила кровь. Голова запрокинулась. А котолак дернул за цепочку, подтягивая уже мертвое тело вплотную, и, клацнув длиннющими клыками, перекусил хребет.
Мастер, оцепенев, наблюдал, как падает в грязную лужу голова Розарио.
Оборотень выгнул спину и заорал, высовывая розовый язык. Победная песнь боевого кота прокатилась над речным плесом, отразилась от плотного ряда сосен, вернулась затихающим эхом.
Халльберн вскинул приклад арбалета к плечу. Оказывается, все это время он потратил, чтобы взвести оружие и зарядить его. В отличие от Мастера, мальчишка не потерял присутствия духа. Но двое карликов навалились на него, выбили из рук арбалет, свалили наземь.
Сыщик увидел, как стоящий в двух шагах остроухий поднял лук и рывком натянул тетиву. Способность бороться вдруг вернулась к нему. Правда, вместе с осознанием того, что уже поздно. Жертвы превратились в победителей. Так часто бывает. Исход схватки часто решает крепкая кольчуга под камзолом, намазанное ядом лезвие клинка или полк тяжелой латной конницы, спрятанный в ближайшем лесочке. Но умирать просто так, за здорово живешь, Мастер не хотел. Когда Ансельм всадил в него болт почти в упор, тоже казалось, что надежды нет. Но он сумел победить врагов, пускай и сам едва не отдал душу Триединому.
Он метнул корд снизу, от бедра. Тяжелое лезвие воткнулось карлику в живот. Стрела сорвалась с тетивы и ушла в сторону.
И тут прыгнул вперед котолак.
Когти просвистели у самой щеки Мастера, обдавая ветерком.
Сыщик отмахнулся клинком, вынудив хищника отпрянуть. Продолжая крестить воздух перед грудью кордом, он шагнул назад. Раз, другой, третий.
Котолак шипел, наступал, прыгая на трех лапах. Четвертую, занесенную для удара, оборотень никак не хотел опускать.
Последний метательный нож скользнул в ладонь Мастера.
– Ну, ты и дурень! – раздался насмешливый голос дель Гуэллы. – Хоть и лучший сыщик Аксамалы!
Бывший глава тайного сыска держался за плечо. Его серый кафтан из дорогого сукна потемнел от крови. Щеку перечеркивал глубокий порез – очевидно, след от ориона фра Розарио. Коня он удерживал за повод. Гнедой жеребец вращал багровыми глазами и прижимал уши, стараясь отпрянуть подальше от барона Фальма.
– Брось оружие! Тогда умрешь быстро! – продолжал издеваться дель Гуэлла.
Мастер решился. С резким выдохом он запустил последний нож в своего бывшего начальника. Насколько опасен для Империи барон, он не знал.
Дель Гуэллу по нелепой случайности спас остроухий карлик, всадивший в миг броска стрелу в плечо Мастера. Одновременно прыгнул котолак.
Крючкообразные когти ударили в грудь сыщика, разрывая в клочья добротную куртку. Но какими бы прочными они ни были, с кольчугой, надетой под камзол, не совладали (не зря же Мастеру в голову приходили мысли о маленьких, продуманных заранее случайностях, решающих зачастую судьбу поединка). Зато силой удара отбросили человека на край базальтового уступа, сырого от затяжных дождей. Мгновение-другое сыщик стоял, нелепо взмахивая здоровой рукой, а потом вторая стрела, воткнувшись под правую ключицу, сбила его в холодный, стремительный поток.
Он сразу ушел с головой под воду. Зазвенело в ушах, ледяной обруч сдавил грудь, перехватил дыхание. Быстрое течение подхватило и понесло.
Мастер держался под водой ровно столько, сколько позволили горящие огнем легкие. Вынырнув, он увидел вдалеке маленькие, гротескные фигурки с раскрашенными лицами. Они размахивали луками в бессильной ярости и подпрыгивали на месте. Бежать по скользким камням, вдоль обрывистого берега не пожелали даже кровожадные дикари. А может, и хотели, но дель Гуэлла запретил, решив, что сыщик хоть так, хоть так не жилец? Ну скажите на милость, сколько может раненый человек, в кольчуге и сапогах, продержаться на стремнине? Да еще зимой. Через десяток миль труп прибьет к берегу на радость лесным котам и воронью.
Но Мастер выдержал. Не утонул и не умер от потери крови.
Если говорить по чести, его спасло случайно подвернувшееся бревно.
Стрелы он обломал, но вытащить остерегся, опасаясь излишней кровопотери. Вот выбраться бы на берег, развести костер, отыскать в по-прежнему болтающейся через плечо сумке что-то похожее на чистую тряпку – тогда можно. А в воде – нет.
Сколько миль он сплавлялся вниз по течению?
Да кто же знает?
Течение замедлилось. Берега расступились, блеклая зелень сосновых лап сменилась черными раскоряками грабов, торчащими, как руки взывающих о возмездии мертвецов.
Раненый попытался подгрести к пологому берегу. Зашевелил ногами, с трудом преодолевая тяжесть напитавшихся водой сапог. Бревно поддавалось, но слабо. Стронуть его со стремнины оказалось не под силу человеку. Да он, пожалуй, и здоровым не справился бы с толстым, мокрым и скользким стволом.
Отцепиться бы и попробовать прибиться к берегу вплавь…
Нет, Мастер не переоценивал собственные силы.
Без спасительного бревна он пойдет на дно, как топор. Или даже быстрее.
Уж лучше продолжать бороться, не отвязываясь. Просто стараться придерживаться ближе к берегу, а там, глядишь, на повороте и выкинет на отмель.
Он бы не заметил одинокого карлика, стоящего под ивой, склонившей ветви-плети к водной глади, если бы тот не пошевелился. Дроу раскручивал над головой веревку. Праща? Не похоже. Тогда что же? Скорее всего, аркан.
Живьем взять хочет?
Мастер потянулся к ножнам… и понял, что корд обронил в воду, когда карабкался на бревно. Метательных ножей тоже не осталось. Оставалось уповать лишь на кулаки. Если бы не две засевшие в теле стрелы, он без опаски вышел бы врукопашную против пяти остроухих, и это был бы даже не бой, а избиение младенцев. Но сейчас…
Петля свистнула, зацепилась за торчащий наподобие плавника обломанный сук.
«Чтоб тебя в воду затянуло, уродец проклятый», – подумал человек.
Но дроу, будучи уродцем, дураком все же не был. Он несколько раз обмотал аркан вокруг ствола ивы. Тонкий ремень задрожал от натуги, загудел, как хорошо натянутая струна, но выдержал.
А потом карлик начал очень медленно выбирать ремень. Силенок, заложенных Триединым в тщедушное тельце, явно не хватало, и, чтобы облегчить себе задачу, остроухий обрубил тесаком низкую ветку и раз за разом набрасывал петлю на получившийся черенок.
Оставалось каких-то десяток локтей до берега. Мастер уже прикидывал, как половчее вцепиться спасителю в глотку. В том, что его вытаскивают для того, чтобы зарезать, а потом хвастаться перед другими воинами клана, человек не сомневался. Вот уже под коленями илистое дно, вязкое, будто трясина, и липкое…
Дроу остановился. Закрепил петлю понадежнее и подошел к кромке воды. Он сильно прихрамывал, а на правой ноге выше колена Мастер заметил туго намотанные тряпки. Тоже раненый, что ли? Наверное, потому с другими в поход не пошел. Охотится себе потихоньку и выздоравливает. Ничего, сейчас выздоровеет навсегда.
Остроухий смерил человека оценивающим взглядом. Руки он держал скрещенными на груди, за рукоятку висящего на поясе тесака не хватался.
«Ну, давай же поближе…» – едва не взмолился Мастер.
– Я – Белый, – неожиданно проговорил карлик. – Я не причиню тебе вреда.
«Ага. Так я тебе и поверил».
– Я не враждую с людьми. – Дроу продемонстрировал пустые ладони в знак мирных намерений. Человеческой речью он, и вправду, владел хорошо. А вот в остальное верилось с трудом. – Мы встречались этой осенью. Я был в банде кондотьера Кулака. Меня зовут Белым, – повторил остроухий.
– Почему я должен тебе верить? – с трудом шевеля замерзшими губами, спросил Мастер.
– Потому что у нас общий враг.
– С чего бы это?
– Человек, которого вы, люди, называете бароном Фальмом и которому мои соплеменники дали кличку Змеиный Язык. Он оборотень-котолак. Он убил моего друга. Двоих друзей. Он должен умереть.
Убежденность и ненависть, прозвучавшие в последних словах, развеяли сомнения сыщика. Обычный воин из горного клана не стал бы так изощренно притворяться. Зачем? Он, Мастер, слишком легкая мишень и для стрелы, и для топорика.
– Хорошо. Убедил, – кивнул человек. Попытался встать на ноги, но не смог. Смущенно улыбнулся, перебарывая стук зубов. На мелководье его почему-то начала бить дрожь.
– Погоди. Я сейчас помогу, – просто сказал Белый и вошел в воду.
Кирсьен, привыкший к теплым зимам в Тьяле, защищенной от восточных ветров Зеленогорьем, да и в Аксамале тоже, где морозные дни выпадали раз в несколько лет, не уставал удивляться сыплющемуся с неба снегу. Календаря у него под рукой не было, но молодой человек предположил, что начался месяц Филина. Южные склоны гор Тумана занесло снегом. Низкорослые лошадки, уныло влекущие телегу с пленниками, утопали по грудь. Дроу, благодаря широким ступням, бегали по белому, искрящемуся покрову, почти не проваливаясь.
Вдоль дороги… Да что там дороги! Иначе чем тропой ее и не назовешь. Вдоль тропы выстроились заснеженные ели, выглядевшие не так мрачно, как раньше. Морозец кусал щеки. Усы и борода обмерзали от дыхания уже не только ночью.
Остроухие выделили раненым еще по несколько шкур. Но несмотря на это, Кир чувствовал постоянный холод. Приходилось все время шевелить пальцами, напрягать мускулы рук и ног, иначе, как сказал лейтенант Жоррес, уроженец Аруна, знакомый с суровыми зимами не понаслышке, обморожения не избежать.
Из-за этих самых злополучных шкур Кирсьен подрался ночью со студентом Вензольо. Картавый каматиец попытался украсть покрывало у находящегося без сознания следопыта. Решил, видимо, что тот все равно умрет. А может, просто посчитал, что беспомощного обобрать легче легкого. Так чего же стесняться? Кир проснулся от шороха и возни. Вначале испугался: подумал, что из лесу пришел дикий зверь и начал жрать его товарищей по несчастью одного за другим. Потом сообразил – раз уж остроухие их кормят, лечат и везут куда-то изо дня в день, то не отдадут на съедение голодным котам или медведю, не успевшему залечь в спячку. Тьялец приподнялся на локте. В слабых отсветах подернутых пеплом углей он увидел, как Вензольо, сопя, тащит на себя уже третью шкуру, которой укутали на ночь Следопыта (его имени они так и не узнали, а потому и звали между собой просто – Следопыт).
Хриплым шепотом Кир попытался устыдить студента. Гвардеец еще мог понять солдата, стягивающего сапоги с убитого врага, но со своего, да еще с живого, тяжелораненого! Худший вид мародерства. Достойный хоть в мирное, хоть в военное время крепкой перекладины и скользкой петли. Вензольо ответил ругательствами. Тут уж Кир не стерпел. Ноги по-прежнему плохо его слушались, и молодой человек пополз, подтягиваясь на руках, влекомый одной целью – вцепиться картавому южанину в глотку.
Лейтенант Жоррес, передвигавшийся еще хуже тьяльца, мог только подбадривать его и позорить каматийца. Опять же, шепотом. Чтоб не услыхали остроухие.
Вензольо сопротивлялся отчаянно, но как-то не по-мужски. Лягался, пытался царапаться. Кир уже перехватил его правую руку, заломил запястье и пару раз ударил кулаком, попав, кажется, в щеку и глаз, когда на шум прибежали дроу.
Остроухим очень не понравилась возня и шум, поднятый пленниками. Досталось всем. И виновнику каматийцу, и Кирсьену, и Жорресу. Один лишь безучастный ко всему следопыт избежал побоев. Ну, его-то лишний раз и переворачивать боялись, а не то чтобы бить. Дроу вволю отвели душу, отлупив людей тупыми концами копий, плетеными ремнями и просто босыми пятками. Били, пока Вензольо не взвыл, умоляя о пощаде, а Кир не потерял сознание.
После наказания карлики восстановили справедливость, вернув следопыту причитающиеся ему шкуры, а лекарь разразился длинной речью, обещая на будущее связать их и на ночь вовсе не выгружать из телеги, если круглоухие ублюдки-дылды не понимают по-хорошему. Благо, капище уже совсем рядом, а Золотому Вепрю все равно – с отмороженными пальцами и носами будут его жертвы или нет. И кормить их можно перестать. Подумаешь! Дней пять выдержат. Пошумев, он успокоился и ушел к костру, где щебетали остальные воины клана Горной Сосны – тьялец опознал их по характерной раскраске.
Но ни связывать, ни морить голодом людей никто не стал. Наверное, Золотому Вепрю было не все равно: бодрого врага приносят в жертву или доведенного до состояния полутрупа.
А скорее всего, небезразлично было жрецам, которые заправляли не только порядками в капище, но и, похоже, во всех кланах дроу. Это Кир понял в тот морозный полдень, когда их привезли на широкую поляну, окруженную елями-великанами. Над верхушками деревьев, что напоминали копейные наконечники, виднелись заснеженные вершины гор. Угловатые, обрывистые, исчерканные серо-синими тенями.
Два морщинистых жреца в балахонах из облезлых шкур придирчиво осмотрели пленных. Поцокали языками над Следопытом. А потом принялись сварливо выговаривать воину в головном уборе из рыжих перьев и кошачьих хвостов. Как мог военный вождь допустить, чтобы к Золотому Вепрю привезли такого негодного человечишку? Стал бы он сам, вождь Злой Горностай, есть гнилое мясо или пить протухшую воду? Так почему же он считает, что верховное божество его народа столь неразборчиво, что ему можно подсовывать всякую дрянь?
Теперь же достаточно было время от времени перехватывать руками. Просто чтобы голова оставалась на поверхности.
Река несла пожелтелые стебли травы, ветки и коряги, пену и грязь…
А Мастер повторял раз за разом, словно в бреду: «Коты не любят воду. Коты не любят воду…»
В редкие мгновения просветления он вспоминал безнадежный и отчаянный бой. Бой, из которого впервые в жизни он бежал, замирая от ужаса, бежал, бросив не только оружие, но и сподвижников. Хотя последние, по всей видимости, в помощи уже не нуждаются.
Еще перед глазами вставали строки романа, прочитанного в далекой юности, которые как нельзя лучше описывали события вчерашнего вечера. Речь там шла о легендарном рыцаре, охотнике за чудовищами. После поражения в схватке герой пытался сообразить, какую же ошибку он совершил во время боя. И пришел к выводу, что во время боя не совершил никакой. Единственную ошибку он совершил перед боем. Следовало бежать еще до того, как бой начался.
Вроде бы они с фра Розарио рассчитали все правильно. Выследили путешествующих барона Фальма и т’Исельна дель Гуэлла – предатели и мятежники настолько обнаглели, что ехали в сопровождении всего-навсего десятка пеших дроу и одного человека с затравленным взглядом, одетого как слуга; устроили надежную засаду около брода; атаковали, не потратив ни одного выстрела из арбалетов впустую. Халльберн, наследник Медренского графства, стрелял наравне со взрослыми, даром что не встретил еще тринадцатую весну. И неизвестно теперь – встретит ли…
У каждого из них имелось по два арбалета. Перезаряжать никто и не пытался – до того ли? Из шести болтов пять попали в цель. Четверо остроухих свалились как подкошенные, одна стрела сбила с коня дель Гуэллу, а еще одна пробила шею вороного тонконогого коня, на котором ехал барон.
– Бей! – выкрикнул фра Розарио, бросаясь из кустов.
По мнению Мастера, наемный убийца вел себя излишне порывисто. Странно, как он сумел дожить до таких лет при таком отношении к профессии? Конечно, сыщик и виду не подавал, что знает, кто едет бок о бок с ним уже второй месяц. Вислоусый убийца, работающий вне гильдии. Его держали на заметке в тайном сыске и, не без основания, подозревали в содействии айшасианским лазутчикам. Мастер удивился, повстречав его так далеко от Аксамалы, но принять помощь не погнушался. А почему бы и нет? Вдвоем все-таки легче. Но приходилось держать ухо востро и не поворачиваться лишний раз спиной. Кто знает, какие замыслы вынашивал Розарио? Сегодня – соратники, завтра – лютые враги. Мастер отдавал себе отчет, что не постеснялся бы нанести упреждающий удар, если бы заподозрил убийцу в предательстве. Когда на карту поставлена судьба Империи, все средства хороши. Но Триединый не допустил склоки, и к цели своего поиска они вышли, помогая друг другу.
Так вот, Розарио выскочил из кустов. Сразу запустил веер орионов. Кажется, бывшему главе тайного сыска досталась по меньшей мере одна метательная звездочка. Убийца не собирался размениваться по пустякам, а стремился выполнить прежде всего задание. Похвальная целеустремленность.
Мастер отстал ненамного. Не забывая об осторожности, он перекатился шагов на пять вправо и появился не там, где его ожидали схватившиеся за луки дроу. Две стрелы со свистом ушли в густой терновник. А остроухий, который стоял поближе, повалился навзничь с ножом в горле. Второй успел отшатнуться, и узкое лезвие застряло у него в плече.
Где же дель Гуэлла?
Ага! Вот где, прячется за танцующим на месте конем.
– Пальо! Держи мальчишку! – выкрикнул мужчина, которого Халль назвал бароном Фальмом. Вот это уже поразительно. Потеряв две трети соратников, он ведет себя так, будто победил.
Ладно! Мастер отмахнулся от непрошеной мысли. Потом будем рассуждать и разбираться. Сейчас главное – убрать господина т’Исельна.
Сыщик бросился вперед, выхватывая из ножен корды. Оба с длинными клинками, словно небольшие мечи. Краем глаза он видел, как Розарио ловко раскручивает вокруг себя стальную цепочку с граненым грузиком на конце. Двое карликов, бросившихся наперерез ему с топориками, отшатнулись и замерли от неожиданности, чем убийца не преминул воспользоваться – одного легко «мазнул» по виску, а второго бросил на колени хлестким ударом между ног. Ты гляди! Вроде бы нелюдь, а болевые места те же, что у людей.
Тут Мастеру прямо на руки свалился тот самый худой человек, сопровождавший Фальма и дель Гуэллу. Очевидно, именно его барон называл «Пальо». Вряд ли нескладный, лысоватый, воняющий прогорклым потом и еще чем-то, смутно напоминающим запах испуганного хорька, набросился на сыщика нарочно. Нет, слишком перепуганным и пустым был его взгляд. Скорее всего, он просто поскользнулся и упал в объятия Мастера, вцепившись в ворот его куртки. Но он спас жизнь одному остроухому, лицо которого, раскрашенное ярко-красной краской, выглядело подобно маске демона. Карлик увернулся от корда и, отскочив, присел, замахиваясь дубинкой, усыпанной осколками кремня.
Сыщик отточенным движением вогнал снизу под ребра Пальо корд. Так, чтобы наверняка пробить печень. Толкнул слугу навстречу наносящему удар дроу. Шипастая дубинка врезалась куда-то в область поясницы. Тощий крякнул, обмякая… А Мастер уже приготовился броситься на дель Гуэллу, но увидел, как барон, разорвавший на груди камзол, стремительно покрывается шерстью.
Что ж… Каждый гражданин Сасандры слышит с детства множество рассказов об удивительных и волшебных созданиях. Дети шепчут друг другу на ушко страшные истории. Подростки зачитываются сборниками легенд и «самых правдивых повествований». Взрослые предпочитают литературу более серьезную, но как ни крути, а главным героям все равно приходится испытывать приключения и противостоять чудовищам и злым чародеям. Иначе кто же это будет читать? Книга за сердце цеплять должна. Поэтому любой более-менее грамотный имперец слышал о брухе и об иноге, о снежном черве и о лохматом мамонте, о морском звере-единороге и о птице Ш’аа – обитательнице гоблинских болот, о клюворылах и о котолаках. Только мало кто видел их. Ну разве что выдающиеся исследователи и путешественники могли похвастаться знакомством с каким-нибудь чудесным зверем или птицей из далеких краев. А кто встречался с опасным чудовищем, возможно, уже никому не мог ничего рассказать.
И вот теперь Мастер получил возможность воочию наблюдать превращение обычного, казалось бы, человека в кота. Благородный нос с горбинкой уплощался, как бы «размазываясь» по лицу, усы стремительно вытягивались и белели, голова становилась круглой, а уши заострялись и вытягивались – левое висело ошметками, будто от хорошего удара кистенем или палицей. Все видимые части тела обрастали светло-рыжей, густой и плотной шерстью – такой масти котов разводят в Окраине для охоты на диких голубей. Пальцы укоротились и обзавелись внушительного вида когтями длиной в пол-ладони. Наконец поджарый, мускулистый зверь выскользнул из остатков одежды и бросился на фра Розарио.
Мастер повидал многое на своем веку. Вернее, думал, что повидал. Задерживал в одиночку опаснейших преступников, натасканных на убийство айшасианских шпионов. Мог ночью запросто прогуляться по припортовым улицам Аксамалы, откуда обывателю была одна дорога – с пирса в море. Как-то раз отбился от подосланных гоблинов – зеленокожих жителей края Тысячи озер – и даже сумел выжить на охваченных огнем и людским безумием улицах столицы, когда взбунтовавшиеся чародеи разрушили весь Верхний город. Но вид оборотня сковал его силу воли, сделав из расчетливо храброго человека трусливую тряпку.
Он только подивился мужеству фра Розарио, который даже попытался сопротивляться. Взмахнул цепочкой, которая обмоталась вокруг передней лапы зверя, запоздало сунул ладонь за голенище – надо полагать, за ножом.
Удар когтистой лапы разорвал наемному убийце горло. Двумя алыми струями ударила кровь. Голова запрокинулась. А котолак дернул за цепочку, подтягивая уже мертвое тело вплотную, и, клацнув длиннющими клыками, перекусил хребет.
Мастер, оцепенев, наблюдал, как падает в грязную лужу голова Розарио.
Оборотень выгнул спину и заорал, высовывая розовый язык. Победная песнь боевого кота прокатилась над речным плесом, отразилась от плотного ряда сосен, вернулась затихающим эхом.
Халльберн вскинул приклад арбалета к плечу. Оказывается, все это время он потратил, чтобы взвести оружие и зарядить его. В отличие от Мастера, мальчишка не потерял присутствия духа. Но двое карликов навалились на него, выбили из рук арбалет, свалили наземь.
Сыщик увидел, как стоящий в двух шагах остроухий поднял лук и рывком натянул тетиву. Способность бороться вдруг вернулась к нему. Правда, вместе с осознанием того, что уже поздно. Жертвы превратились в победителей. Так часто бывает. Исход схватки часто решает крепкая кольчуга под камзолом, намазанное ядом лезвие клинка или полк тяжелой латной конницы, спрятанный в ближайшем лесочке. Но умирать просто так, за здорово живешь, Мастер не хотел. Когда Ансельм всадил в него болт почти в упор, тоже казалось, что надежды нет. Но он сумел победить врагов, пускай и сам едва не отдал душу Триединому.
Он метнул корд снизу, от бедра. Тяжелое лезвие воткнулось карлику в живот. Стрела сорвалась с тетивы и ушла в сторону.
И тут прыгнул вперед котолак.
Когти просвистели у самой щеки Мастера, обдавая ветерком.
Сыщик отмахнулся клинком, вынудив хищника отпрянуть. Продолжая крестить воздух перед грудью кордом, он шагнул назад. Раз, другой, третий.
Котолак шипел, наступал, прыгая на трех лапах. Четвертую, занесенную для удара, оборотень никак не хотел опускать.
Последний метательный нож скользнул в ладонь Мастера.
– Ну, ты и дурень! – раздался насмешливый голос дель Гуэллы. – Хоть и лучший сыщик Аксамалы!
Бывший глава тайного сыска держался за плечо. Его серый кафтан из дорогого сукна потемнел от крови. Щеку перечеркивал глубокий порез – очевидно, след от ориона фра Розарио. Коня он удерживал за повод. Гнедой жеребец вращал багровыми глазами и прижимал уши, стараясь отпрянуть подальше от барона Фальма.
– Брось оружие! Тогда умрешь быстро! – продолжал издеваться дель Гуэлла.
Мастер решился. С резким выдохом он запустил последний нож в своего бывшего начальника. Насколько опасен для Империи барон, он не знал.
Дель Гуэллу по нелепой случайности спас остроухий карлик, всадивший в миг броска стрелу в плечо Мастера. Одновременно прыгнул котолак.
Крючкообразные когти ударили в грудь сыщика, разрывая в клочья добротную куртку. Но какими бы прочными они ни были, с кольчугой, надетой под камзол, не совладали (не зря же Мастеру в голову приходили мысли о маленьких, продуманных заранее случайностях, решающих зачастую судьбу поединка). Зато силой удара отбросили человека на край базальтового уступа, сырого от затяжных дождей. Мгновение-другое сыщик стоял, нелепо взмахивая здоровой рукой, а потом вторая стрела, воткнувшись под правую ключицу, сбила его в холодный, стремительный поток.
Он сразу ушел с головой под воду. Зазвенело в ушах, ледяной обруч сдавил грудь, перехватил дыхание. Быстрое течение подхватило и понесло.
Мастер держался под водой ровно столько, сколько позволили горящие огнем легкие. Вынырнув, он увидел вдалеке маленькие, гротескные фигурки с раскрашенными лицами. Они размахивали луками в бессильной ярости и подпрыгивали на месте. Бежать по скользким камням, вдоль обрывистого берега не пожелали даже кровожадные дикари. А может, и хотели, но дель Гуэлла запретил, решив, что сыщик хоть так, хоть так не жилец? Ну скажите на милость, сколько может раненый человек, в кольчуге и сапогах, продержаться на стремнине? Да еще зимой. Через десяток миль труп прибьет к берегу на радость лесным котам и воронью.
Но Мастер выдержал. Не утонул и не умер от потери крови.
Если говорить по чести, его спасло случайно подвернувшееся бревно.
Стрелы он обломал, но вытащить остерегся, опасаясь излишней кровопотери. Вот выбраться бы на берег, развести костер, отыскать в по-прежнему болтающейся через плечо сумке что-то похожее на чистую тряпку – тогда можно. А в воде – нет.
Сколько миль он сплавлялся вниз по течению?
Да кто же знает?
Течение замедлилось. Берега расступились, блеклая зелень сосновых лап сменилась черными раскоряками грабов, торчащими, как руки взывающих о возмездии мертвецов.
Раненый попытался подгрести к пологому берегу. Зашевелил ногами, с трудом преодолевая тяжесть напитавшихся водой сапог. Бревно поддавалось, но слабо. Стронуть его со стремнины оказалось не под силу человеку. Да он, пожалуй, и здоровым не справился бы с толстым, мокрым и скользким стволом.
Отцепиться бы и попробовать прибиться к берегу вплавь…
Нет, Мастер не переоценивал собственные силы.
Без спасительного бревна он пойдет на дно, как топор. Или даже быстрее.
Уж лучше продолжать бороться, не отвязываясь. Просто стараться придерживаться ближе к берегу, а там, глядишь, на повороте и выкинет на отмель.
Он бы не заметил одинокого карлика, стоящего под ивой, склонившей ветви-плети к водной глади, если бы тот не пошевелился. Дроу раскручивал над головой веревку. Праща? Не похоже. Тогда что же? Скорее всего, аркан.
Живьем взять хочет?
Мастер потянулся к ножнам… и понял, что корд обронил в воду, когда карабкался на бревно. Метательных ножей тоже не осталось. Оставалось уповать лишь на кулаки. Если бы не две засевшие в теле стрелы, он без опаски вышел бы врукопашную против пяти остроухих, и это был бы даже не бой, а избиение младенцев. Но сейчас…
Петля свистнула, зацепилась за торчащий наподобие плавника обломанный сук.
«Чтоб тебя в воду затянуло, уродец проклятый», – подумал человек.
Но дроу, будучи уродцем, дураком все же не был. Он несколько раз обмотал аркан вокруг ствола ивы. Тонкий ремень задрожал от натуги, загудел, как хорошо натянутая струна, но выдержал.
А потом карлик начал очень медленно выбирать ремень. Силенок, заложенных Триединым в тщедушное тельце, явно не хватало, и, чтобы облегчить себе задачу, остроухий обрубил тесаком низкую ветку и раз за разом набрасывал петлю на получившийся черенок.
Оставалось каких-то десяток локтей до берега. Мастер уже прикидывал, как половчее вцепиться спасителю в глотку. В том, что его вытаскивают для того, чтобы зарезать, а потом хвастаться перед другими воинами клана, человек не сомневался. Вот уже под коленями илистое дно, вязкое, будто трясина, и липкое…
Дроу остановился. Закрепил петлю понадежнее и подошел к кромке воды. Он сильно прихрамывал, а на правой ноге выше колена Мастер заметил туго намотанные тряпки. Тоже раненый, что ли? Наверное, потому с другими в поход не пошел. Охотится себе потихоньку и выздоравливает. Ничего, сейчас выздоровеет навсегда.
Остроухий смерил человека оценивающим взглядом. Руки он держал скрещенными на груди, за рукоятку висящего на поясе тесака не хватался.
«Ну, давай же поближе…» – едва не взмолился Мастер.
– Я – Белый, – неожиданно проговорил карлик. – Я не причиню тебе вреда.
«Ага. Так я тебе и поверил».
– Я не враждую с людьми. – Дроу продемонстрировал пустые ладони в знак мирных намерений. Человеческой речью он, и вправду, владел хорошо. А вот в остальное верилось с трудом. – Мы встречались этой осенью. Я был в банде кондотьера Кулака. Меня зовут Белым, – повторил остроухий.
– Почему я должен тебе верить? – с трудом шевеля замерзшими губами, спросил Мастер.
– Потому что у нас общий враг.
– С чего бы это?
– Человек, которого вы, люди, называете бароном Фальмом и которому мои соплеменники дали кличку Змеиный Язык. Он оборотень-котолак. Он убил моего друга. Двоих друзей. Он должен умереть.
Убежденность и ненависть, прозвучавшие в последних словах, развеяли сомнения сыщика. Обычный воин из горного клана не стал бы так изощренно притворяться. Зачем? Он, Мастер, слишком легкая мишень и для стрелы, и для топорика.
– Хорошо. Убедил, – кивнул человек. Попытался встать на ноги, но не смог. Смущенно улыбнулся, перебарывая стук зубов. На мелководье его почему-то начала бить дрожь.
– Погоди. Я сейчас помогу, – просто сказал Белый и вошел в воду.
Кирсьен, привыкший к теплым зимам в Тьяле, защищенной от восточных ветров Зеленогорьем, да и в Аксамале тоже, где морозные дни выпадали раз в несколько лет, не уставал удивляться сыплющемуся с неба снегу. Календаря у него под рукой не было, но молодой человек предположил, что начался месяц Филина. Южные склоны гор Тумана занесло снегом. Низкорослые лошадки, уныло влекущие телегу с пленниками, утопали по грудь. Дроу, благодаря широким ступням, бегали по белому, искрящемуся покрову, почти не проваливаясь.
Вдоль дороги… Да что там дороги! Иначе чем тропой ее и не назовешь. Вдоль тропы выстроились заснеженные ели, выглядевшие не так мрачно, как раньше. Морозец кусал щеки. Усы и борода обмерзали от дыхания уже не только ночью.
Остроухие выделили раненым еще по несколько шкур. Но несмотря на это, Кир чувствовал постоянный холод. Приходилось все время шевелить пальцами, напрягать мускулы рук и ног, иначе, как сказал лейтенант Жоррес, уроженец Аруна, знакомый с суровыми зимами не понаслышке, обморожения не избежать.
Из-за этих самых злополучных шкур Кирсьен подрался ночью со студентом Вензольо. Картавый каматиец попытался украсть покрывало у находящегося без сознания следопыта. Решил, видимо, что тот все равно умрет. А может, просто посчитал, что беспомощного обобрать легче легкого. Так чего же стесняться? Кир проснулся от шороха и возни. Вначале испугался: подумал, что из лесу пришел дикий зверь и начал жрать его товарищей по несчастью одного за другим. Потом сообразил – раз уж остроухие их кормят, лечат и везут куда-то изо дня в день, то не отдадут на съедение голодным котам или медведю, не успевшему залечь в спячку. Тьялец приподнялся на локте. В слабых отсветах подернутых пеплом углей он увидел, как Вензольо, сопя, тащит на себя уже третью шкуру, которой укутали на ночь Следопыта (его имени они так и не узнали, а потому и звали между собой просто – Следопыт).
Хриплым шепотом Кир попытался устыдить студента. Гвардеец еще мог понять солдата, стягивающего сапоги с убитого врага, но со своего, да еще с живого, тяжелораненого! Худший вид мародерства. Достойный хоть в мирное, хоть в военное время крепкой перекладины и скользкой петли. Вензольо ответил ругательствами. Тут уж Кир не стерпел. Ноги по-прежнему плохо его слушались, и молодой человек пополз, подтягиваясь на руках, влекомый одной целью – вцепиться картавому южанину в глотку.
Лейтенант Жоррес, передвигавшийся еще хуже тьяльца, мог только подбадривать его и позорить каматийца. Опять же, шепотом. Чтоб не услыхали остроухие.
Вензольо сопротивлялся отчаянно, но как-то не по-мужски. Лягался, пытался царапаться. Кир уже перехватил его правую руку, заломил запястье и пару раз ударил кулаком, попав, кажется, в щеку и глаз, когда на шум прибежали дроу.
Остроухим очень не понравилась возня и шум, поднятый пленниками. Досталось всем. И виновнику каматийцу, и Кирсьену, и Жорресу. Один лишь безучастный ко всему следопыт избежал побоев. Ну, его-то лишний раз и переворачивать боялись, а не то чтобы бить. Дроу вволю отвели душу, отлупив людей тупыми концами копий, плетеными ремнями и просто босыми пятками. Били, пока Вензольо не взвыл, умоляя о пощаде, а Кир не потерял сознание.
После наказания карлики восстановили справедливость, вернув следопыту причитающиеся ему шкуры, а лекарь разразился длинной речью, обещая на будущее связать их и на ночь вовсе не выгружать из телеги, если круглоухие ублюдки-дылды не понимают по-хорошему. Благо, капище уже совсем рядом, а Золотому Вепрю все равно – с отмороженными пальцами и носами будут его жертвы или нет. И кормить их можно перестать. Подумаешь! Дней пять выдержат. Пошумев, он успокоился и ушел к костру, где щебетали остальные воины клана Горной Сосны – тьялец опознал их по характерной раскраске.
Но ни связывать, ни морить голодом людей никто не стал. Наверное, Золотому Вепрю было не все равно: бодрого врага приносят в жертву или доведенного до состояния полутрупа.
А скорее всего, небезразлично было жрецам, которые заправляли не только порядками в капище, но и, похоже, во всех кланах дроу. Это Кир понял в тот морозный полдень, когда их привезли на широкую поляну, окруженную елями-великанами. Над верхушками деревьев, что напоминали копейные наконечники, виднелись заснеженные вершины гор. Угловатые, обрывистые, исчерканные серо-синими тенями.
Два морщинистых жреца в балахонах из облезлых шкур придирчиво осмотрели пленных. Поцокали языками над Следопытом. А потом принялись сварливо выговаривать воину в головном уборе из рыжих перьев и кошачьих хвостов. Как мог военный вождь допустить, чтобы к Золотому Вепрю привезли такого негодного человечишку? Стал бы он сам, вождь Злой Горностай, есть гнилое мясо или пить протухшую воду? Так почему же он считает, что верховное божество его народа столь неразборчиво, что ему можно подсовывать всякую дрянь?