Страница:
Рыцарь едва успел подставить сложенные «лодочкой» ладони под колено Велине, забрасывая ее на спину коня (Ярош и Олешек вскарабкались сами), как из-за куста вынырнул человек с обнаженным клинком в руке. Даже неверного света звезд хватило, чтобы опознать рабро Юрана. Загорский рыцарь выпучил глаза и заорал в полный голос:
— Куда?! Кто позволил?! — Потом вдруг разглядел сыскаря, пытающуюся сделать из чембура хоть какое-то подобие поводьев. — И ты с ними? Как ты могла? Ведь я…
Годимир от всей души, с нескрываемым удовольствием влепил кулаком ему в зубы. Острая боль отозвалась в разбитых косточках, зато крик загорца захлебнулся настоящим кошачьим мяуканьем, как орут коты в конце зазимца и начале сокавика. Юран отлетел на три шага назад, упал на спину, смешно задирая левую ногу.
Не дожидаясь, пока он вскочит и закричит, призывая часовых, которые и без того, заслышав шум, наверняка спешат сюда, драконоборец схватил коня за гриву и толкнулся посильнее… А как же хотелось добавить заносчивому рабро еще пару раз, для памяти. И желательно, кованым сапогом между ног.
Загорский скакун помчал с места в галоп так резво, что рыцарь едва не свалился. Но потом прыжки коня выровнялись, стали более плавными, и Годимир вспомнил детство, когда верховая езда без седла не казалась столь уж неприятным или сложным занятием.
Сзади шумел, просыпаясь, разбуженный лагерь. Вот и ушли потихоньку! Теперь дожидайся погони.
Словно услышав его слова, плюхающийся на хребте Ярош махнул рукой:
— В лес!
— Убьемся! — взвизгнула Велина, держась двумя руками за гриву.
— Господь не выдаст, свинья не съест! Загорская свинья, елкина моталка!
— Ох, и заведешь! — натягивая чембур, выкрикнул Годимир. Лес-то лесом, но не заблудиться бы… Да и конь в ночном лесу запросто может головой о ветку приложить. Или коленом о ствол. Одно другого не легче.
— В бою командовать будешь, пан рыцарь! — весело отозвался Бирюк. Давно он не был таким жизнерадостным. Видно, добрая встряска помогла. — А здесь позволь мне провести. Погоня по тракту пойдет. А мы дорожку-то срежем до Ошмян… — Он повернулся, подмигнул.
Через десяток-другой шагов коней удалось сдержать, перевести на тихую рысь. Могучие буки сомкнулись за спинами людей, прикрывая бегство. Годимиру вспомнилось слышанное когда-то: «Дома и стены помогают». Ну, уж если стены помогают, то родные леса Яроша защитят и укроют точно. А там в Ошмяны. Только успеть бы раньше Сыдора.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Куда?! Кто позволил?! — Потом вдруг разглядел сыскаря, пытающуюся сделать из чембура хоть какое-то подобие поводьев. — И ты с ними? Как ты могла? Ведь я…
Годимир от всей души, с нескрываемым удовольствием влепил кулаком ему в зубы. Острая боль отозвалась в разбитых косточках, зато крик загорца захлебнулся настоящим кошачьим мяуканьем, как орут коты в конце зазимца и начале сокавика. Юран отлетел на три шага назад, упал на спину, смешно задирая левую ногу.
Не дожидаясь, пока он вскочит и закричит, призывая часовых, которые и без того, заслышав шум, наверняка спешат сюда, драконоборец схватил коня за гриву и толкнулся посильнее… А как же хотелось добавить заносчивому рабро еще пару раз, для памяти. И желательно, кованым сапогом между ног.
Загорский скакун помчал с места в галоп так резво, что рыцарь едва не свалился. Но потом прыжки коня выровнялись, стали более плавными, и Годимир вспомнил детство, когда верховая езда без седла не казалась столь уж неприятным или сложным занятием.
Сзади шумел, просыпаясь, разбуженный лагерь. Вот и ушли потихоньку! Теперь дожидайся погони.
Словно услышав его слова, плюхающийся на хребте Ярош махнул рукой:
— В лес!
— Убьемся! — взвизгнула Велина, держась двумя руками за гриву.
— Господь не выдаст, свинья не съест! Загорская свинья, елкина моталка!
— Ох, и заведешь! — натягивая чембур, выкрикнул Годимир. Лес-то лесом, но не заблудиться бы… Да и конь в ночном лесу запросто может головой о ветку приложить. Или коленом о ствол. Одно другого не легче.
— В бою командовать будешь, пан рыцарь! — весело отозвался Бирюк. Давно он не был таким жизнерадостным. Видно, добрая встряска помогла. — А здесь позволь мне провести. Погоня по тракту пойдет. А мы дорожку-то срежем до Ошмян… — Он повернулся, подмигнул.
Через десяток-другой шагов коней удалось сдержать, перевести на тихую рысь. Могучие буки сомкнулись за спинами людей, прикрывая бегство. Годимиру вспомнилось слышанное когда-то: «Дома и стены помогают». Ну, уж если стены помогают, то родные леса Яроша защитят и укроют точно. А там в Ошмяны. Только успеть бы раньше Сыдора.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГОСПОДНИЙ СУД
Ярош не подвел. Годимир поражался, как умудряется разбойник находить неприметные тропки, одному ему известные знаки и отметки, после которых следует свернуть, чтобы обойти кругом село.
Если представить местность с высоты птичьего полета, то получалось, что ошмянский тракт забирал далеко на север, проходя через обжитые места с гостеприимными корчемными домами по пути. Как покуражилась над корчмарями и их семьями хэвра Сыдора, рыцарь даже задумываться не хотел. И без того достаточно своих забот. А после самого большого села, про которое Ярош сказал — почти что город, дорога круто сворачивала на юг. Так что лишних полтора поприща для тех, кто привык ездить с удобствами, обеспечено.
Годимир усмехнулся про себя. Что такое приличествующие благородному рыцарю удобства, он давно позабыл. Под крышей последний раз ночевал в Подворье, когда ехал выполнять поручение Аделии. Эх, Аделия, Аделия… По незнанию отправила ты своего воздыхателя на верную смерть или жестокий расчет был тому причиной? И желание встретить прекрасную королеву, посмотреть ей в глаза и выяснить все, всколыхнулось в молодом человеке с новой силой. Впору начинать гнать коня, невзирая на бездорожье.
Но коня он не гнал. Не позволил и другим. Да признаться, положа руку на сердце, никто и не пытался торопить события. И не потому, что жалели коней. Утратить лошадей значило безнадежно отстать и утратить даже самую призрачную надежду опередить лесных молодцев, но в этом здоровом расчете рыцарь мог заподозрить разве что только Бирюка, человека опытного и побывавшего во всяких переделках. Велина и Олешек не понукали животных по одной простой причине — они с трудом держались верхом без седел. Сыскарь терпела, сжав зубы, трясясь на остром хребте — ее конь оказался не просто мосластым, но и костлявым до умопомрачения. Зато музыкант, не стесняясь в выражениях, проклинал все и всех — себя, судьбу, неведомого заказчика, Заречье, Загорье, коней, рыцарей и разбойников.
Драконоборец и сам прекрасно понимал, как тяжело непривычному человеку ездить без седла. Еще бы! Стремян нет, ноги не отдыхают даже на краткий миг, а в особенности это ощутимо на рыси. Кроме того, внутренняя сторона бедра начинает потеть. Причем потеть с двух сторон — получается эдакая смесь человеческого и конского пота. Казалось бы, ничего страшного, но стоит появиться хотя бы малейшей царапине или ссадине — и жжение способен выдержать не всякий человек. А еще необходимо прибавить, что неопытный всадник начинает держаться за коня не только бедром (как положено, от колена до паха), но и шенкелем, то есть внутренней поверхностью голени. Хорошо выезженная лошадь воспринимает нажатие шенкеля, как посыл — приказ ускориться и идти вперед, и честно его выполняет. На размашистой рыси и тряска сильнее. Всадник вцепляется в повод, как утопающий хватается за соломинку, а ногами еще сильнее обхватывает бока коня. Итогом может стать неповиновение животного и, соответственно, полет человека в кусты.
Но, несмотря на неудобства, причиняемые отсутствием седел и уздечек, они упрямо двигались вперед.
Что поделаешь! Удобно, неудобно — никто не спрашивает. Не на увеселительной прогулке. Речь идет о жизни и смерти многих десятков, если не сотен людей. И думать о растертой заднице приходится в последнюю очередь.
Рассвет застал путников в дороге.
Ярош разрешил спешиться и пробежаться рядом с лошадьми. Чтоб, как он сказал, и ножки размять, и коням дать отдохнуть от своих неумелых потуг.
Олешек и тут начал бурчать под нос, но Годимир давно понял — шпильман гораздо крепче и выносливее на самом деле, чем хочет казаться. Просто у него привычка такая — жаловаться постоянно на судьбу, на неудобства, на людей, обеспечивших ему эти неудобства.
Пробежали две версты, не меньше.
Потом опять ехали верхом, сделав хороший отрезок по тракту. Это было вновь предложение разбойника, заметившего, что Сыдорова хэвра утруждать себя ранним подъемом не станет.
Тут уж пронеслись галопом, благо кони немножко отдохнули. Годимир откровенно наслаждался. Известно — на этом аллюре не подбрасывает, как на рыси. Зато Велина вновь поразила уже уставшего удивляться рыцаря. Едва не свалилась — начала съезжать коню на бок и лишь, ухватившись обеими руками за шею мосластого, кое-как удержалась и выровнялась.
В полдень отдохнули подольше. Ярош безошибочно вывел их к берегу ручья. Поить коней запретил, да Годимир и сам знал — разгоряченному скакуну холодная вода страшнее отравы. Еще в детстве видел, как по недосмотру конюха сошли копыта с ног покладистого мышастого меринка. Пан рыцарь Ладибор тогда измочалил арапник о спину нерадивого парня, но коня пришлось прирезать.
Коней привязали и дали напиться по несколько глотков из щегольской загорской шапочки Олешека. Животные протестовали, просили еще. Шпильман ругался и требовал не портить полезную вещь. И на одних, и на второго внимания никто не обратил. Все и так слишком устали.
Вновь тронулись в путь уже в сумерках. Опять Ярош вел спутников малоприметными тропками, заставляя время от времени бежать, держа коней под уздцы. В конце концов, поглядывая на уменьшающийся диск луны, то и дело мелькавшую в сплетении ветвей, Годимир понял, что сходит с ума. Не оставалось сил ни на мысли, ни на разговоры. Только горячие конские бока, хриплое дыхание, пот, разъедающий ноги даже сквозь порты. Это когда верхом. И огнем горящее горло, тяжелые, словно налитые свинцом ноги, так и норовящие запнуться о корень или валежину на бегу.
Солнце уже высунулось над кронами буков на добрых две ладони, когда впереди замаячила крепостная стена Ошмян.
И это они называют укреплением!
Ручей, играющий роль рва, невысокий вал и кое-как обтесанные сверху колья. То-то они гореть будут, подсушенные беспощадной жарой за истекшую седмицу, когда чародей Вукаш щедро плеснет «кровью земли».
Стража в воротах, хвала Господу, усиленная — не иначе как по причине грядущей войны: заметушилась, увидев четырех взъерошенных всадников, широкой рысью — на галоп сил у коней уже не оставалось — приближающихся к мостику. Достопамятный мостик. Неужто и сейчас придется пробиваться силой? Тех-то сил осталось — кот наплакал…
К счастью, сражаться не пришлось.
Командовал десятком стражников знакомый драконоборцу Курыла — пожилой, с блеклыми глазами, напоминающий скорее мастерового, чем воина.
— Ты откуда такой красивый, пан рыцарь? — удивленно проговорил он, давая знак своим подчиненным убрать рогатку.
— Беда, братцы… — прохрипел Годимир, направляя коня на мостик. Откашлялся и выкрикнул уже погромче: — Беда! Война! Загорцы близко!
— Загорцы? — недоверчиво покачал головой десятник. — Что-то рановато…
— А молодой пан говорил… — влез без разрешения безусый конопатый паренек.
— Я тебе дам «молодого пана»! — Курыла замахнулся на дерзкого древком гизармы. — Всяк сверчок, Неклюд, знай свой шесток! Паны рыцари, стало быть, сами разберутся.
— А какой молодой пан? — спросил драконоборец.
— Так, пан рыцарь, к пану Божидару вроде как сынок приехал единоутробный, — пожал плечами стражник. — Еще вчерась… Не знаешь такого?
— Как же, знаем, — с угрозой проговорил Ярош. — Ох, доберусь я до него, елкина моталка…
— А? Ага. Ну, давайте, езжайте прямо в замок, стало быть, — ухмыльнулся Курыло. — Могет быть, вас дожидаются там, за стол не садятся.
Рыцарь нахмурился. Когда простые стражники с тобой так начинают разговаривать, волей-неволей начинают кулаки чесаться. Но, с другой стороны, стоит ли связываться, терять драгоценное время? Не в том ты сейчас положении, пан Годимир, чтобы свои порядки в Ошмянах наводить.
Словно уловив его мысли, Велина дернула словинца за рукав:
— Поехали, Годимир! Время…
Что ж, поехали так поехали.
Знакомые ошмянские улицы. Чистенькие беленые дома, улыбчивые жители. Корчмарь заметал улицу перед заведением. Остановился, проводил взглядом странную процессию.
А вот и замок Доброжира. Нет, теперь уже Аделии. Интересно, успели ли справить похороны короля, как подобает? Да наверняка успели. Могли и коронацию провести, не дожидаясь его возвращения. Уж очень сильно королевна стремилась на батюшкин престол вскочить. Ага, и Сыдора рядом с собой пристроить.
— Рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, — представился драконоборец стражникам у ворот замка.
— А остальные? — хитро прищурился десятник. Пожилой, пожалуй, постарше Курылы, со шрамом на щеке.
— Велина из Белян, — просто ответила сыскарь. — У меня важное поручение к ее величеству. Веди панна Аделия уже королева, не так ли?
— Королева, — кивнул воин, перевел взгляд на Олешека, самого подозрительного в компании из-за загорского наряда.
— Шпильман Олешек по прозвищу Острый Язык из Мариенберга!
— Что-то не похож ты на мариенбержца, — недоверчиво пробормотал десятник.
— Я гляжу, у вас в Ошмянах встречают по одежке? — подбоченился музыкант. — Я был в гостях у вас не так давно по приглашению каштеляна — пана Божидара герба Молотило.
— А! То-то я гляжу, вроде видел тебя где… А ты, борода?
— А я — Ярош Бирюк, — напрямую выдал разбойник, чем ошарашил не только стражников, но и рыцаря со спутниками. Он что, совсем из ума выжил? Назваться настоящим именем — это ж прямая дорога в колодки, а то и на плаху.
Десятник заморгал в недоумении. Видно, подумал: может, какой кметь неудачно пошутил?
— Что глазами лупаешь, елкина моталка? — оскалился Ярош. — Не видишь, я сдаваться явился?
— Тогда… это… Давай с коня… И… это… в буцегарню. — Пожилой махнул рукой остальным стражникам. Они придвинулись, сжимая гизармы.
— Не тебе, дядя, — небрежно глянул на них с конской спины лесной молодец. — Сдамся только королеве.
— Какой я тебе дядя? — насупился десятник. — Бегом с коня, я сказал!
Широкоплечий чернявый стражник, стоявший с ним рядом, негромко проговорил:
— Погоди, Ждан, может, панство какую-нито вольность объявило… Перед войной-то. Вон и Сыдор… — добавил он совсем тихо.
— Во-во, — нагло заявил Бирюк. — Самую что ни на есть вольность. Кто сам сдается, тому еще и мешок серебра приплачивают.
— Да ну?! — ахнул Ждан.
— Ну да! А ты рот не разевай, служивый. Про мешок — это только для таких, как я и Сыдор, молодцев. Но пива я тебе налью, как с поста сменишься. Обещаю!
Хватающий ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, стражник не сказал ничего, только рукой махнул — заезжайте, мол.
Во дворе замка они спешились.
Конюхов почему-то не нашлось.
— Да и леший с ними, — коротко заметил Ярош и хлопнул своего коня по крупу. — Иди гуляй!
— Зачем ты назвался? — спросил Годимир, пристраиваясь рядом с разбойником, который, несмотря на хромоту, стремительно шагал к дверям.
— А надоело! — отмахнулся Бирюк. — Сыдор, значит, должен тут как сыр в масле валяться? Вот ему шиш! С тем же маслом! Теперь, пан рыцарь, так будет — или он, или я. Из Ошмян только один уйдет.
Олешек незаметно для разбойника постучал себя по лбу, возвел очи к небу.
«Ну, уж нет, — подумал Годимир. — Сыдор — мой. Никому не отдам. Не поделюсь и не просите!»
Главная зала, памятная драконоборцу по многим событиям, встретила их ярким светом десятков факелов, отблески которых играли на начищенных доспехах, развешанных на стенах, освещали сидевших за столом рыцарей.
Панов собралось довольно много.
Не столько, конечно, как на том пиру, когда пан Стойгнев обвинял Годимира в незаконном ношении рыцарского звания, но все-таки.
Словинец различил много знакомых лиц.
Вот и королевич Иржи из Пищеца в суркотте с двумя присевшими карпами. Шишка на лбу поморича уже прошла, но кровоподтек остался. Ничего, надо будет — добавим. Рядом с ним сидел «мантихоровый» рыцарь, чей меч до сих пор оттягивал пояс Годимира. Как же его… Ах, да! Пан Езислав.
Во главе стола сидели пан Божидар герба Молотило, нависавший, как скала, над панами Криштофом герба Черный Качур и пан Добритом герба Ворон — один в белой суркотте, другой в васильковой с изображенными на них черными птицами.
А в центре залы, купаясь в восторженных взглядах рыцарства, стояла Аделия, прямая и строгая в черном платье, обшитом лишь по вороту и манжетам серебряной тесьмой. В ее волосах неярко отсвечивал золотой венчик короны Ошмян. В руке сверкал поднятый меч.
Годимир еще не видел лица человека, застывшего перед королевой на одном колене, со склоненной головой, но уже понял, кто это.
Сыдор! Хладнокровный убийца, расчетливый предатель, похотливый кобель…
И его сейчас посвятят в рыцарское звание!
— …За мужество и доблесть, за отвагу и честность, — звонко звучал голос Аделии, — за верность Ошмянам, я, Аделия герба Трилистник, волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, королева Ошмян, правом моим и привилегией посвящаю тебя в рыцари. Служи верно, пан Сыдор герба Молотило. Стерпи этот удар, и ни одного больше.
Меч плавно пошел вниз, опускаясь плашмя на плечо коленопреклоненного.
— Стойте! Погодите!!! — бросился вперед Годимир.
И опоздал.
Сталь коснулась темно-вишневого суконного зипуна, в который по случаю праздника облачился вожак хэвры.
— Слава рыцарю Сыдору! — крик, вырвавшийся из луженой глотки Божидара, перекрыл все прочие звуки.
— Да погодите же! — Словинец шел вперед, затылком ощущая недобрые взгляды. Но он не оборачивался. Знал — справа от него вышагивает Ярош с загорским мечом, а слева — Велина, в посохе которой никто не заподозрит грозное оружие, а напрасно.
Сыдор поднялся на ноги, обернулся, расправил плечи. Годимир обратил внимание на его подрезанную бородку, тщательно зачесанные волосы. Красавец, да и только. Куда уж там самому словинцу — грязный, оборванный, чуб всклокоченный, щетина на щеках уже может носить гордое имя бороды.
Бледность на мгновение тронула щеки вожака хэвры и тут же уступила место гневному румянцу. Сыдор картинно избоченился, взялся за меч.
— Пан Годимир из Чечевичей? — удивленно проговорила Аделия.
— Он самый, твое величество, — с поклоном отвечал рыцарь.
— По какому праву?! — вскричал Божидар. Каштелян вертел головой и явно прикидывал — махнуть через стол или обходить.
Не обращая на него внимание, Годимир приблизился к королеве. Остановился в трех шагах, смерил Сыдора презрительным взглядом. Сказал медленно, раздельно:
— Я пришел, чтобы предупредить тебя, твое величество, и все панство ошмянское о предательстве.
— Да как ты посмел… — Новопосвященный пан герба Молотило прищурился, сгорбился — вот-вот бросится в драку.
— А тебя, Сыдор, песий хвост, вообще никто не спрашивает! — рявкнул Ярош.
— Беда, твое величество, — громко произнесла Велина. — Загорье на пороге!
— Мне это и так известно… — озадаченно проговорила Аделия. Оглянулась на ближних рыцарей, как бы в поисках поддержки.
Пан Добрит не стал церемониться, прыгнул одним махом через стол.
— О каком предательстве ты говоришь, пан Годимир из Чечевичей?
— О предательстве, которое замыслил вот это мерзавец, — твердо, глядя Сыдору в глаза, отчеканил драконоборец. — Обманом втерся в доверие ее величеству и всему панству ошмянскому.
Разбойник шагнул было вперед, но пан герба Ворон остановил его, придержав за плечо:
— Погоди, пан Сыдор. Сдается мне, пан Годимир не в себе. Вот так вот. Тут разобраться надобно, а не за железки хвататься. А ты, пан Годимир, остынь. Чтоб такими обвинениями бросаться, надобно веские доводы приводить. А иначе хула получается и клевета. Вот так вот!
— Доводы? Ну, что же, я готов. — Драконоборец обвел взглядом собравшихся. — Готово ошмянское панство и ты, королева, выслушать меня?
Рыцари за столами, вскочившие на ноги при первых словах словинца, зашумели. Кто-то кричал: «Готовы!», а кто-то, как рыжий Иржи из Пищеца, — «Вон! Гнать!»
— Да что его слушать! — голос Божидара загремел над самым ухом. — Приперся голоштанный рыцарь, сброд какой-то с собой приволок! Вон — подсыл первейший загорский с ним! И девка-воровка!
Каштелян протянул лапищу, пытаясь сграбастать Велину за шиворот, как щенка.
В этом была его ошибка.
Девушка легко увернулась, чуть-чуть наклонившись. Ткнула концом посоха. Твердое дерево врезалось пану Божидару под ложечку. Хоть и дороден был пан каштелян, а не выдержал удара — хрюкнул, согнулся. Велина, шагнув в сторону, присела и с разворота заехала палкой ему под колени. Как косой подрезала. Божидар охнул и уселся. Да так, что, кажется, донжон замка содрогнулся от основания до зубцов.
— Я — сыскарь! — отчетливо произнесла девушка. — Вот мой знак! — В ее высоко поднятой руке блеснула бляха с трудноразличимой гравировкой. — Я имею право свидетельствовать перед любым государем от Студеного моря до Усожи.
Пан Добрит дернул себя за ус:
— Сыскарь-то ты сыскарь, а что ж ты так с благородным паном?
Божидар, сидя на полу, дышал с присвистом и тряс головой, словно припадочный.
— Говори, пан Годимир, — вместо ответа посторонилась Велина, пропуская словинца вперед.
— Панове! И ты, твое величество! — начал рыцарь. — Присутствующий здесь Сыдор из Гражды повинен в сговоре с загорцами. Один из них в его хэвре ходил, чародейством занимался вопреки завету Господа. Вместе они казнили лютой смертью четверых святых отцов, которые явились к разбойникам, дабы усовестить их! — О том, что умерли трое из четверых и кем оказался старший иконоборец, Годимир благоразумно умолчал. — После чего хотели и меня с моим проводником…
— Да какой проводник?! Это же Ярош Бирюк — душегуб и кровопивец! — выкрикнул Сыдор, борясь с паном Добритом, не дающими ему вытащить меч.
— А я и не скрываюсь, — с веселой злостью откликнулся Ярош. — Грабил я и воровал. Было дело! Но людей невинных не резал никогда. А Сыдор с его хэврой переселенцам пальцы с кольцами рубили, уши с серьгами резали…
— Обозы чародейством злым жгли! — вставил Годимир.
— А еще горным людоедам трупы отдавали! — выкрикнул Ярош, взмахивая кулаком. — С пособниками своими — Якимом и Якуней! Что скалишься, кабанья морда? Не так разве было, елкина ковырялка?
— Нас с Ярошем, — вновь взял нить рассказа в свои руки рыцарь, — Сыдор тоже извести хотел. А для того в полнолуние подвесил нас в лесу, словно приманку… Только приманку для волколаков!
Ошмяничи охнули. По рядам рыцарей пробежал ропот.
— Когда б не сыскарь, обглодали бы наши косточки в лесах у Запретных гор. Что, Сыдор, не ждал, что я вернусь?
Вожак хэвры почти вырвался из рук Добрита, но тут на помощь пану герба Ворон пришел Криштоф Черный Качур. Вдвоем им удалось придержать с рычанием отбивающегося Сыдора.
— А оставив нас в лесу, пошел он со всеми своими людьми и чародеем Вукашем прямиком к боярину Бранко из Кржулей, который во главе загорского войска стоит. Тому у меня тоже свидетель есть. Вот он! Олешек из Мариенберга, известный шпильман.
— Разобраться еще, что он сам у загорцев делал! — срываясь на визг, выкрикнул пан Езислав герба Мантихор.
— Что я делал, за то я отвечу! — звучно, будто выступая перед поклонниками, проговорил Олешек. — Я свидетельствую, что Сыдор к загорцам свой отряд привел, получил от них оружие и задание — идти впереди всех на Ошмяны. А здесь он ворота открыть врагам должен!
— Врешь, курва твоя мать! — вращал глазами вожак. — Не было меня у Бранко. А ты сам ошивался все время у рабро Лойко герба Красный Орел… — Тут он понял, что сболтнул лишку, запнулся и с утроенной силой рванулся из рук Добрита и Криштофа.
— Видите, панове, он уже проговорился! — возвысил голос Годимир. — Он на жаловании у короля Момчило, не иначе. Или у самого боярина Бранко. А переходя мост через Ивотку, хэвра Сыдора перебила стражников ломышанских. А с ними убили жестоко двух рыцарей, посланных королевой Аделией в Ломыши. Пана Стойгнева герба Ланцюг и пана Тишило герба Конская Голова!
Вот тут уж ошмянские паны не выдержали. В их дружном крике Сыдор не услышал для себя ничего обнадеживающего. Многие схватились за мечи.
— Смерть! — громче всех надрывался королевич из Пищеца. — Смерть предателю!
— Теперь ты понял, пан Иржи, чьих рук дело те сожженные телеги на дороге? — подлил масла в огонь словинец.
— Смерть!
— На кол!
— Камень на шею и в омут!
— Конями порвать!
— Смерть предателю!
— Тише, панове! — надсаживая горло, заорал пан Добрит. — Он хоть и вор, и изменник, а теперь в рыцари посвящен. — Ошмянский мечник взмахнул рукой и… выпустил Сыдора.
Разбойник лягнул под коленку пана Криштофа, сунул локоть в лицо согнувшемуся рыцарю в васильковой суркотте и прыгнул вперед, выхватывая на ходу меч. Отрешенно стоящую Аделию он смел с пути, словно соломенное чучело, и не заметил.
Вид Сыдора не оставлял сомнений в его намерениях — горящие ненавистью глаза, перекошенный рот. Он двигался быстро, очень быстро. И все же за несколько ударов сердца, потребовавшиеся ему для трех длинных, скользящих шагов, Годимир успел вытащить меч. Ни о какой удачной атакующей стойке речь уже не шла. Словинец взмахнул мечом снизу вверх, немыслимым напряжением рук опровергая распространенное мнение о проигрышности стоек «последней надежды».
Клинки встретились с лязгом, эхом прокатившимся по внезапно погрузившейся в тишину зале.
Меч пана Езислава выдержал, в очередной раз спасая жизнь драконоборцу.
Сила удара отбросила оружие Сыдора вправо. Разбойник пошатнулся, выругался, стремясь удержать равновесие, сделал два лишних шага.
Годимир, ощущая, как трещат связки в запястьях, остановил свой меч и ударил наискось, достав врага самым кончиком клинка в висок.
Сыдор упал на колени. Будто и не в голову удар пропустил, а по ногам.
Мгновение простоял, опустив руки и пошатываясь, а потом упал ничком.
— Не-е-ет!!! — рванулся к обретенному и потерянному сыну Божидар. Схватил за плечи, приподнял.
— Объявляю поединок честным и чистым! — провозгласил пан Добрит. — Победа за паном Годимиром герба Косой Крест.
— Вот эти панычи! — воскликнул Ярош. — Никогда не поделятся с простым человеком!
— Слава пану Годимиру! — не своим голосом заорал королевич Иржи.
Но драконоборец их не слышал.
Он видел только неподвижно лежащую Аделию, лиф платья которой примерно на ладонь выше пояса наливался тяжелой влагой. Карие глаза неподвижно смотрели в потолок.
Если представить местность с высоты птичьего полета, то получалось, что ошмянский тракт забирал далеко на север, проходя через обжитые места с гостеприимными корчемными домами по пути. Как покуражилась над корчмарями и их семьями хэвра Сыдора, рыцарь даже задумываться не хотел. И без того достаточно своих забот. А после самого большого села, про которое Ярош сказал — почти что город, дорога круто сворачивала на юг. Так что лишних полтора поприща для тех, кто привык ездить с удобствами, обеспечено.
Годимир усмехнулся про себя. Что такое приличествующие благородному рыцарю удобства, он давно позабыл. Под крышей последний раз ночевал в Подворье, когда ехал выполнять поручение Аделии. Эх, Аделия, Аделия… По незнанию отправила ты своего воздыхателя на верную смерть или жестокий расчет был тому причиной? И желание встретить прекрасную королеву, посмотреть ей в глаза и выяснить все, всколыхнулось в молодом человеке с новой силой. Впору начинать гнать коня, невзирая на бездорожье.
Но коня он не гнал. Не позволил и другим. Да признаться, положа руку на сердце, никто и не пытался торопить события. И не потому, что жалели коней. Утратить лошадей значило безнадежно отстать и утратить даже самую призрачную надежду опередить лесных молодцев, но в этом здоровом расчете рыцарь мог заподозрить разве что только Бирюка, человека опытного и побывавшего во всяких переделках. Велина и Олешек не понукали животных по одной простой причине — они с трудом держались верхом без седел. Сыскарь терпела, сжав зубы, трясясь на остром хребте — ее конь оказался не просто мосластым, но и костлявым до умопомрачения. Зато музыкант, не стесняясь в выражениях, проклинал все и всех — себя, судьбу, неведомого заказчика, Заречье, Загорье, коней, рыцарей и разбойников.
Драконоборец и сам прекрасно понимал, как тяжело непривычному человеку ездить без седла. Еще бы! Стремян нет, ноги не отдыхают даже на краткий миг, а в особенности это ощутимо на рыси. Кроме того, внутренняя сторона бедра начинает потеть. Причем потеть с двух сторон — получается эдакая смесь человеческого и конского пота. Казалось бы, ничего страшного, но стоит появиться хотя бы малейшей царапине или ссадине — и жжение способен выдержать не всякий человек. А еще необходимо прибавить, что неопытный всадник начинает держаться за коня не только бедром (как положено, от колена до паха), но и шенкелем, то есть внутренней поверхностью голени. Хорошо выезженная лошадь воспринимает нажатие шенкеля, как посыл — приказ ускориться и идти вперед, и честно его выполняет. На размашистой рыси и тряска сильнее. Всадник вцепляется в повод, как утопающий хватается за соломинку, а ногами еще сильнее обхватывает бока коня. Итогом может стать неповиновение животного и, соответственно, полет человека в кусты.
Но, несмотря на неудобства, причиняемые отсутствием седел и уздечек, они упрямо двигались вперед.
Что поделаешь! Удобно, неудобно — никто не спрашивает. Не на увеселительной прогулке. Речь идет о жизни и смерти многих десятков, если не сотен людей. И думать о растертой заднице приходится в последнюю очередь.
Рассвет застал путников в дороге.
Ярош разрешил спешиться и пробежаться рядом с лошадьми. Чтоб, как он сказал, и ножки размять, и коням дать отдохнуть от своих неумелых потуг.
Олешек и тут начал бурчать под нос, но Годимир давно понял — шпильман гораздо крепче и выносливее на самом деле, чем хочет казаться. Просто у него привычка такая — жаловаться постоянно на судьбу, на неудобства, на людей, обеспечивших ему эти неудобства.
Пробежали две версты, не меньше.
Потом опять ехали верхом, сделав хороший отрезок по тракту. Это было вновь предложение разбойника, заметившего, что Сыдорова хэвра утруждать себя ранним подъемом не станет.
Тут уж пронеслись галопом, благо кони немножко отдохнули. Годимир откровенно наслаждался. Известно — на этом аллюре не подбрасывает, как на рыси. Зато Велина вновь поразила уже уставшего удивляться рыцаря. Едва не свалилась — начала съезжать коню на бок и лишь, ухватившись обеими руками за шею мосластого, кое-как удержалась и выровнялась.
В полдень отдохнули подольше. Ярош безошибочно вывел их к берегу ручья. Поить коней запретил, да Годимир и сам знал — разгоряченному скакуну холодная вода страшнее отравы. Еще в детстве видел, как по недосмотру конюха сошли копыта с ног покладистого мышастого меринка. Пан рыцарь Ладибор тогда измочалил арапник о спину нерадивого парня, но коня пришлось прирезать.
Коней привязали и дали напиться по несколько глотков из щегольской загорской шапочки Олешека. Животные протестовали, просили еще. Шпильман ругался и требовал не портить полезную вещь. И на одних, и на второго внимания никто не обратил. Все и так слишком устали.
Вновь тронулись в путь уже в сумерках. Опять Ярош вел спутников малоприметными тропками, заставляя время от времени бежать, держа коней под уздцы. В конце концов, поглядывая на уменьшающийся диск луны, то и дело мелькавшую в сплетении ветвей, Годимир понял, что сходит с ума. Не оставалось сил ни на мысли, ни на разговоры. Только горячие конские бока, хриплое дыхание, пот, разъедающий ноги даже сквозь порты. Это когда верхом. И огнем горящее горло, тяжелые, словно налитые свинцом ноги, так и норовящие запнуться о корень или валежину на бегу.
Солнце уже высунулось над кронами буков на добрых две ладони, когда впереди замаячила крепостная стена Ошмян.
И это они называют укреплением!
Ручей, играющий роль рва, невысокий вал и кое-как обтесанные сверху колья. То-то они гореть будут, подсушенные беспощадной жарой за истекшую седмицу, когда чародей Вукаш щедро плеснет «кровью земли».
Стража в воротах, хвала Господу, усиленная — не иначе как по причине грядущей войны: заметушилась, увидев четырех взъерошенных всадников, широкой рысью — на галоп сил у коней уже не оставалось — приближающихся к мостику. Достопамятный мостик. Неужто и сейчас придется пробиваться силой? Тех-то сил осталось — кот наплакал…
К счастью, сражаться не пришлось.
Командовал десятком стражников знакомый драконоборцу Курыла — пожилой, с блеклыми глазами, напоминающий скорее мастерового, чем воина.
— Ты откуда такой красивый, пан рыцарь? — удивленно проговорил он, давая знак своим подчиненным убрать рогатку.
— Беда, братцы… — прохрипел Годимир, направляя коня на мостик. Откашлялся и выкрикнул уже погромче: — Беда! Война! Загорцы близко!
— Загорцы? — недоверчиво покачал головой десятник. — Что-то рановато…
— А молодой пан говорил… — влез без разрешения безусый конопатый паренек.
— Я тебе дам «молодого пана»! — Курыла замахнулся на дерзкого древком гизармы. — Всяк сверчок, Неклюд, знай свой шесток! Паны рыцари, стало быть, сами разберутся.
— А какой молодой пан? — спросил драконоборец.
— Так, пан рыцарь, к пану Божидару вроде как сынок приехал единоутробный, — пожал плечами стражник. — Еще вчерась… Не знаешь такого?
— Как же, знаем, — с угрозой проговорил Ярош. — Ох, доберусь я до него, елкина моталка…
— А? Ага. Ну, давайте, езжайте прямо в замок, стало быть, — ухмыльнулся Курыло. — Могет быть, вас дожидаются там, за стол не садятся.
Рыцарь нахмурился. Когда простые стражники с тобой так начинают разговаривать, волей-неволей начинают кулаки чесаться. Но, с другой стороны, стоит ли связываться, терять драгоценное время? Не в том ты сейчас положении, пан Годимир, чтобы свои порядки в Ошмянах наводить.
Словно уловив его мысли, Велина дернула словинца за рукав:
— Поехали, Годимир! Время…
Что ж, поехали так поехали.
Знакомые ошмянские улицы. Чистенькие беленые дома, улыбчивые жители. Корчмарь заметал улицу перед заведением. Остановился, проводил взглядом странную процессию.
А вот и замок Доброжира. Нет, теперь уже Аделии. Интересно, успели ли справить похороны короля, как подобает? Да наверняка успели. Могли и коронацию провести, не дожидаясь его возвращения. Уж очень сильно королевна стремилась на батюшкин престол вскочить. Ага, и Сыдора рядом с собой пристроить.
— Рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, — представился драконоборец стражникам у ворот замка.
— А остальные? — хитро прищурился десятник. Пожилой, пожалуй, постарше Курылы, со шрамом на щеке.
— Велина из Белян, — просто ответила сыскарь. — У меня важное поручение к ее величеству. Веди панна Аделия уже королева, не так ли?
— Королева, — кивнул воин, перевел взгляд на Олешека, самого подозрительного в компании из-за загорского наряда.
— Шпильман Олешек по прозвищу Острый Язык из Мариенберга!
— Что-то не похож ты на мариенбержца, — недоверчиво пробормотал десятник.
— Я гляжу, у вас в Ошмянах встречают по одежке? — подбоченился музыкант. — Я был в гостях у вас не так давно по приглашению каштеляна — пана Божидара герба Молотило.
— А! То-то я гляжу, вроде видел тебя где… А ты, борода?
— А я — Ярош Бирюк, — напрямую выдал разбойник, чем ошарашил не только стражников, но и рыцаря со спутниками. Он что, совсем из ума выжил? Назваться настоящим именем — это ж прямая дорога в колодки, а то и на плаху.
Десятник заморгал в недоумении. Видно, подумал: может, какой кметь неудачно пошутил?
— Что глазами лупаешь, елкина моталка? — оскалился Ярош. — Не видишь, я сдаваться явился?
— Тогда… это… Давай с коня… И… это… в буцегарню. — Пожилой махнул рукой остальным стражникам. Они придвинулись, сжимая гизармы.
— Не тебе, дядя, — небрежно глянул на них с конской спины лесной молодец. — Сдамся только королеве.
— Какой я тебе дядя? — насупился десятник. — Бегом с коня, я сказал!
Широкоплечий чернявый стражник, стоявший с ним рядом, негромко проговорил:
— Погоди, Ждан, может, панство какую-нито вольность объявило… Перед войной-то. Вон и Сыдор… — добавил он совсем тихо.
— Во-во, — нагло заявил Бирюк. — Самую что ни на есть вольность. Кто сам сдается, тому еще и мешок серебра приплачивают.
— Да ну?! — ахнул Ждан.
— Ну да! А ты рот не разевай, служивый. Про мешок — это только для таких, как я и Сыдор, молодцев. Но пива я тебе налью, как с поста сменишься. Обещаю!
Хватающий ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, стражник не сказал ничего, только рукой махнул — заезжайте, мол.
Во дворе замка они спешились.
Конюхов почему-то не нашлось.
— Да и леший с ними, — коротко заметил Ярош и хлопнул своего коня по крупу. — Иди гуляй!
— Зачем ты назвался? — спросил Годимир, пристраиваясь рядом с разбойником, который, несмотря на хромоту, стремительно шагал к дверям.
— А надоело! — отмахнулся Бирюк. — Сыдор, значит, должен тут как сыр в масле валяться? Вот ему шиш! С тем же маслом! Теперь, пан рыцарь, так будет — или он, или я. Из Ошмян только один уйдет.
Олешек незаметно для разбойника постучал себя по лбу, возвел очи к небу.
«Ну, уж нет, — подумал Годимир. — Сыдор — мой. Никому не отдам. Не поделюсь и не просите!»
Главная зала, памятная драконоборцу по многим событиям, встретила их ярким светом десятков факелов, отблески которых играли на начищенных доспехах, развешанных на стенах, освещали сидевших за столом рыцарей.
Панов собралось довольно много.
Не столько, конечно, как на том пиру, когда пан Стойгнев обвинял Годимира в незаконном ношении рыцарского звания, но все-таки.
Словинец различил много знакомых лиц.
Вот и королевич Иржи из Пищеца в суркотте с двумя присевшими карпами. Шишка на лбу поморича уже прошла, но кровоподтек остался. Ничего, надо будет — добавим. Рядом с ним сидел «мантихоровый» рыцарь, чей меч до сих пор оттягивал пояс Годимира. Как же его… Ах, да! Пан Езислав.
Во главе стола сидели пан Божидар герба Молотило, нависавший, как скала, над панами Криштофом герба Черный Качур и пан Добритом герба Ворон — один в белой суркотте, другой в васильковой с изображенными на них черными птицами.
А в центре залы, купаясь в восторженных взглядах рыцарства, стояла Аделия, прямая и строгая в черном платье, обшитом лишь по вороту и манжетам серебряной тесьмой. В ее волосах неярко отсвечивал золотой венчик короны Ошмян. В руке сверкал поднятый меч.
Годимир еще не видел лица человека, застывшего перед королевой на одном колене, со склоненной головой, но уже понял, кто это.
Сыдор! Хладнокровный убийца, расчетливый предатель, похотливый кобель…
И его сейчас посвятят в рыцарское звание!
— …За мужество и доблесть, за отвагу и честность, — звонко звучал голос Аделии, — за верность Ошмянам, я, Аделия герба Трилистник, волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, королева Ошмян, правом моим и привилегией посвящаю тебя в рыцари. Служи верно, пан Сыдор герба Молотило. Стерпи этот удар, и ни одного больше.
Меч плавно пошел вниз, опускаясь плашмя на плечо коленопреклоненного.
— Стойте! Погодите!!! — бросился вперед Годимир.
И опоздал.
Сталь коснулась темно-вишневого суконного зипуна, в который по случаю праздника облачился вожак хэвры.
— Слава рыцарю Сыдору! — крик, вырвавшийся из луженой глотки Божидара, перекрыл все прочие звуки.
— Да погодите же! — Словинец шел вперед, затылком ощущая недобрые взгляды. Но он не оборачивался. Знал — справа от него вышагивает Ярош с загорским мечом, а слева — Велина, в посохе которой никто не заподозрит грозное оружие, а напрасно.
Сыдор поднялся на ноги, обернулся, расправил плечи. Годимир обратил внимание на его подрезанную бородку, тщательно зачесанные волосы. Красавец, да и только. Куда уж там самому словинцу — грязный, оборванный, чуб всклокоченный, щетина на щеках уже может носить гордое имя бороды.
Бледность на мгновение тронула щеки вожака хэвры и тут же уступила место гневному румянцу. Сыдор картинно избоченился, взялся за меч.
— Пан Годимир из Чечевичей? — удивленно проговорила Аделия.
— Он самый, твое величество, — с поклоном отвечал рыцарь.
— По какому праву?! — вскричал Божидар. Каштелян вертел головой и явно прикидывал — махнуть через стол или обходить.
Не обращая на него внимание, Годимир приблизился к королеве. Остановился в трех шагах, смерил Сыдора презрительным взглядом. Сказал медленно, раздельно:
— Я пришел, чтобы предупредить тебя, твое величество, и все панство ошмянское о предательстве.
— Да как ты посмел… — Новопосвященный пан герба Молотило прищурился, сгорбился — вот-вот бросится в драку.
— А тебя, Сыдор, песий хвост, вообще никто не спрашивает! — рявкнул Ярош.
— Беда, твое величество, — громко произнесла Велина. — Загорье на пороге!
— Мне это и так известно… — озадаченно проговорила Аделия. Оглянулась на ближних рыцарей, как бы в поисках поддержки.
Пан Добрит не стал церемониться, прыгнул одним махом через стол.
— О каком предательстве ты говоришь, пан Годимир из Чечевичей?
— О предательстве, которое замыслил вот это мерзавец, — твердо, глядя Сыдору в глаза, отчеканил драконоборец. — Обманом втерся в доверие ее величеству и всему панству ошмянскому.
Разбойник шагнул было вперед, но пан герба Ворон остановил его, придержав за плечо:
— Погоди, пан Сыдор. Сдается мне, пан Годимир не в себе. Вот так вот. Тут разобраться надобно, а не за железки хвататься. А ты, пан Годимир, остынь. Чтоб такими обвинениями бросаться, надобно веские доводы приводить. А иначе хула получается и клевета. Вот так вот!
— Доводы? Ну, что же, я готов. — Драконоборец обвел взглядом собравшихся. — Готово ошмянское панство и ты, королева, выслушать меня?
Рыцари за столами, вскочившие на ноги при первых словах словинца, зашумели. Кто-то кричал: «Готовы!», а кто-то, как рыжий Иржи из Пищеца, — «Вон! Гнать!»
— Да что его слушать! — голос Божидара загремел над самым ухом. — Приперся голоштанный рыцарь, сброд какой-то с собой приволок! Вон — подсыл первейший загорский с ним! И девка-воровка!
Каштелян протянул лапищу, пытаясь сграбастать Велину за шиворот, как щенка.
В этом была его ошибка.
Девушка легко увернулась, чуть-чуть наклонившись. Ткнула концом посоха. Твердое дерево врезалось пану Божидару под ложечку. Хоть и дороден был пан каштелян, а не выдержал удара — хрюкнул, согнулся. Велина, шагнув в сторону, присела и с разворота заехала палкой ему под колени. Как косой подрезала. Божидар охнул и уселся. Да так, что, кажется, донжон замка содрогнулся от основания до зубцов.
— Я — сыскарь! — отчетливо произнесла девушка. — Вот мой знак! — В ее высоко поднятой руке блеснула бляха с трудноразличимой гравировкой. — Я имею право свидетельствовать перед любым государем от Студеного моря до Усожи.
Пан Добрит дернул себя за ус:
— Сыскарь-то ты сыскарь, а что ж ты так с благородным паном?
Божидар, сидя на полу, дышал с присвистом и тряс головой, словно припадочный.
— Говори, пан Годимир, — вместо ответа посторонилась Велина, пропуская словинца вперед.
— Панове! И ты, твое величество! — начал рыцарь. — Присутствующий здесь Сыдор из Гражды повинен в сговоре с загорцами. Один из них в его хэвре ходил, чародейством занимался вопреки завету Господа. Вместе они казнили лютой смертью четверых святых отцов, которые явились к разбойникам, дабы усовестить их! — О том, что умерли трое из четверых и кем оказался старший иконоборец, Годимир благоразумно умолчал. — После чего хотели и меня с моим проводником…
— Да какой проводник?! Это же Ярош Бирюк — душегуб и кровопивец! — выкрикнул Сыдор, борясь с паном Добритом, не дающими ему вытащить меч.
— А я и не скрываюсь, — с веселой злостью откликнулся Ярош. — Грабил я и воровал. Было дело! Но людей невинных не резал никогда. А Сыдор с его хэврой переселенцам пальцы с кольцами рубили, уши с серьгами резали…
— Обозы чародейством злым жгли! — вставил Годимир.
— А еще горным людоедам трупы отдавали! — выкрикнул Ярош, взмахивая кулаком. — С пособниками своими — Якимом и Якуней! Что скалишься, кабанья морда? Не так разве было, елкина ковырялка?
— Нас с Ярошем, — вновь взял нить рассказа в свои руки рыцарь, — Сыдор тоже извести хотел. А для того в полнолуние подвесил нас в лесу, словно приманку… Только приманку для волколаков!
Ошмяничи охнули. По рядам рыцарей пробежал ропот.
— Когда б не сыскарь, обглодали бы наши косточки в лесах у Запретных гор. Что, Сыдор, не ждал, что я вернусь?
Вожак хэвры почти вырвался из рук Добрита, но тут на помощь пану герба Ворон пришел Криштоф Черный Качур. Вдвоем им удалось придержать с рычанием отбивающегося Сыдора.
— А оставив нас в лесу, пошел он со всеми своими людьми и чародеем Вукашем прямиком к боярину Бранко из Кржулей, который во главе загорского войска стоит. Тому у меня тоже свидетель есть. Вот он! Олешек из Мариенберга, известный шпильман.
— Разобраться еще, что он сам у загорцев делал! — срываясь на визг, выкрикнул пан Езислав герба Мантихор.
— Что я делал, за то я отвечу! — звучно, будто выступая перед поклонниками, проговорил Олешек. — Я свидетельствую, что Сыдор к загорцам свой отряд привел, получил от них оружие и задание — идти впереди всех на Ошмяны. А здесь он ворота открыть врагам должен!
— Врешь, курва твоя мать! — вращал глазами вожак. — Не было меня у Бранко. А ты сам ошивался все время у рабро Лойко герба Красный Орел… — Тут он понял, что сболтнул лишку, запнулся и с утроенной силой рванулся из рук Добрита и Криштофа.
— Видите, панове, он уже проговорился! — возвысил голос Годимир. — Он на жаловании у короля Момчило, не иначе. Или у самого боярина Бранко. А переходя мост через Ивотку, хэвра Сыдора перебила стражников ломышанских. А с ними убили жестоко двух рыцарей, посланных королевой Аделией в Ломыши. Пана Стойгнева герба Ланцюг и пана Тишило герба Конская Голова!
Вот тут уж ошмянские паны не выдержали. В их дружном крике Сыдор не услышал для себя ничего обнадеживающего. Многие схватились за мечи.
— Смерть! — громче всех надрывался королевич из Пищеца. — Смерть предателю!
— Теперь ты понял, пан Иржи, чьих рук дело те сожженные телеги на дороге? — подлил масла в огонь словинец.
— Смерть!
— На кол!
— Камень на шею и в омут!
— Конями порвать!
— Смерть предателю!
— Тише, панове! — надсаживая горло, заорал пан Добрит. — Он хоть и вор, и изменник, а теперь в рыцари посвящен. — Ошмянский мечник взмахнул рукой и… выпустил Сыдора.
Разбойник лягнул под коленку пана Криштофа, сунул локоть в лицо согнувшемуся рыцарю в васильковой суркотте и прыгнул вперед, выхватывая на ходу меч. Отрешенно стоящую Аделию он смел с пути, словно соломенное чучело, и не заметил.
Вид Сыдора не оставлял сомнений в его намерениях — горящие ненавистью глаза, перекошенный рот. Он двигался быстро, очень быстро. И все же за несколько ударов сердца, потребовавшиеся ему для трех длинных, скользящих шагов, Годимир успел вытащить меч. Ни о какой удачной атакующей стойке речь уже не шла. Словинец взмахнул мечом снизу вверх, немыслимым напряжением рук опровергая распространенное мнение о проигрышности стоек «последней надежды».
Клинки встретились с лязгом, эхом прокатившимся по внезапно погрузившейся в тишину зале.
Меч пана Езислава выдержал, в очередной раз спасая жизнь драконоборцу.
Сила удара отбросила оружие Сыдора вправо. Разбойник пошатнулся, выругался, стремясь удержать равновесие, сделал два лишних шага.
Годимир, ощущая, как трещат связки в запястьях, остановил свой меч и ударил наискось, достав врага самым кончиком клинка в висок.
Сыдор упал на колени. Будто и не в голову удар пропустил, а по ногам.
Мгновение простоял, опустив руки и пошатываясь, а потом упал ничком.
— Не-е-ет!!! — рванулся к обретенному и потерянному сыну Божидар. Схватил за плечи, приподнял.
— Объявляю поединок честным и чистым! — провозгласил пан Добрит. — Победа за паном Годимиром герба Косой Крест.
— Вот эти панычи! — воскликнул Ярош. — Никогда не поделятся с простым человеком!
— Слава пану Годимиру! — не своим голосом заорал королевич Иржи.
Но драконоборец их не слышал.
Он видел только неподвижно лежащую Аделию, лиф платья которой примерно на ладонь выше пояса наливался тяжелой влагой. Карие глаза неподвижно смотрели в потолок.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КРЫЛЬЯ СПАСЕНИЯ
Как-то само собой вышло, что подготовкой Ошмян к обороне Годимир руководил наравне с паном мечником Добритом герба Ворон. Драконоборец сам немало удивлялся этому — ведь он никогда не имел особого командного опыта, да и возрастом годился многим зареченским рыцарям в сыновья, если не во внуки. Чего стоил только пан рыцарь Гомза герба Лесной Кот, приехавший с севера королевства в сопровождении двух десятков вооруженных чем придется кметей и троих дюжих сыновей, каждый из которых, несмотря на простоватое лицо и деревенские замашки, запросто ломал в ладони подкову. Старинного рода, но обедневший до такого состояния, что выходил на косьбу наравне со своей дворней, пан сказал, что лучше умереть красиво, защищая столицу, чем цепляться за полуразрушенный замок и два овина с прошлогодней соломой. К сожалению, его поддержали далеко не все ошмянские рыцари. Шестерых из них пан Добрит так и не дождался. А значит, учитывая дружины и оруженосцев, защитники Ошмян не досчитались добрых полсотни лишних клинков. Да почему, собственно, лишних? В сложившейся ситуации ни одни руки бесполезными оказаться не могли.