Рясной Илья. Наше дело – табак

   — О чем вы говорите? Бред какой!
   — Сейчас начнет требовать адвоката. — Гринев хохотнул.
   — Начну!
   — Будет тебе и адвокат, — заверил Гринев. — И прокурор. И судья. Но сначала просто переговорим. Красивая женщина. Обидно отдавать в руки палачей.
   — Что?! — выпучила она на Гринева глаза.
   — Это он так шутит, — поспешил успокоить ее Ушаков. — Шутки у него такие… Близкие к правде, Инесса. Рассказывайте все. Начните с того, как стали встречаться с Петром Севастьяновичем Смагиным.
   — У меня ничего с ним не было!
   — Это правда?
   — Чистейшая. Докажите иное!
   — Это нетрудно, — пожал Ушаков плечами и протянул ей фотографию — ту самую, которой в свое время огорошил Дона Педро.
   На Инессу снимок особого действия не оказал.
   — Вот черт, — только и произнесла она.
   — Как прокомментируете? — спросил Ушаков.
   — А никак. Этот ревнивый идиот нанял сыскное агентство «Титан», чтобы там выяснили, есть ли у меня хахаль. Вы скажите, если он всех манекенщиц в городе переимел, почему мне хахаля не иметь, а?
   — Дальше, — потребовал Ушаков.
   — Муж приехал из Германии. И мне в морду вот эту самую фотографию. Такой шедевр фотоискусства. Паскудники, чтоб они все сдохли!
   — Кто?
   — Да все!.. — Инесса вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой, жадно затянулась.
   — А вы что? — полюбопытствовал Ушаков.
   — Сцепились. Он орал. Что-то о том, что нас придавит обоих. Только это все треп был.
   — Почему?
   — Потому что ему, по большому счету, на меня наплевать было! — раздраженно воскликнула она, сжимая в пальцах сигарету так, что сплющила ее. — Я для него была как красивая игрушка. Как джип новый. Но когда он джип помял, то с полчаса попереживал, а потом отремонтировал, загнал и новый купил. Вы понимаете, да? Ему на все и на всех наплевать, кроме одного.
   — Кроме чего?
   — Денег. И еще возможности выместить на ком-нибудь свою злобу. Это для него как наркотик.
   — И что дальше?
   — А ничего. Наутро встал, обматерил меня и поехал по делам.
   — По каким?
   — Каким? Он бабки искал.
   — Какие такие бабки? — подал голос Гринев.
   — Которые вместе с Сорокой в могилу ушли.
   — И нашел?
   — А черт его знает. Говорил, что-то нашел.
   — И чего ты делала после того скандала с фотографией? — поинтересовался Гринев. — Ты говорила Дону Педрр о том, что муж вас застукал?
   — А нафига?
   — Как?
   — Это их проблемы. Пусть сами и разбираются.
   — Глушко с Доном Педро не встречался? — спросил Ушаков.
   — Я думаю, нет. У него какие-то другие заботы были. Я же говорю: его вообще перестало что-либо интересовать. У него после убийства Сороки возникли финансовые заботы. Он на них заклинился.
   Отпустили Инессу под вечер, когда она уже совсем расклеилась, лицо ее потекло разводами туши, и вообще она походила на ощипанную курицу. Больше ничего ценного вытянуть из нее не удалось.
   — Как думаешь, врет? — спросил Ушаков.
   — Я мысли не читаю, — сказал Гринев.
   — Что чутье говорит?
   — Чутье мне говорит, что она не врет…

Глава 10
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ

 
   Шамиль был взбешен. Когда он услышал сообщение Гутмана по телефону о том, что произошло в аэропорту, то не поверил своим ушам:
   — Ты прикалываешься, Интеллигент, да?
   — Шамиль Идрисович, так и было все…
   — Давай сюда…
   — Гутман появился через полчаса в просторном кабинете своего босса в «Золотом шельфе». К тому времени Шамиль внешне успокоился, но на сердце осталась лежать тяжелая злоба.
   Одной из любимых фраз по отношению к своим врагам у Шамиля была такая: «Я его все равно достану. Не рез день, так через месяц. Не через месяц, так через год». И он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если что-то пообещал, должен расшибиться в лепешку, а сделать. Злоба, которая однажды рождалась в нем, могла дремать и год, и пять лет. Но потом однажды она поднималась наверх лавой разбуженного вулкана.
   Когда он начинал заниматься рэкетом, то схлестнулся с такой же командой, пытавшейся держать палатки в районе порта. Гога, предводитель той команды, классически подставил Шамиля и его людей, фактически сдал милиции.
   — Гога, ты пожалеешь, — пообещал Шамиль.
   Выйдя из тюрьмы, он ждал два года. А потом улучил момент. И Гога пропал. Шамиль застрелил его лично. Он не мог передоверить этого никому.
   Шамиль никогда не боялся замарать рук. Да, он убивал людей. Двоих убил собственноручно. Он жил в таком окружении, где восхождение наверх возможно только по головам. Он не испытывал от этого никакого удовольствия. Только на миг охватывало его какое-то темное торжество, когда он раздавливал врага, но следом возникало гадливое чувство. Он не жалел своих жертв, зная, что большинство из них с удовольствием убили бы его. А кто был не способен убить, те вообще не имели права становиться на его пути — таким вообще заказано лезть в серьезное дело.
   Тогда, в девяносто седьмом году, шамилевские подельники привязали застреленному Гоге металлическую плитку к ногам и сбросили с длинного бетонного мола в холодное, переваливающееся тяжелыми черными волнами Балтийское море. Дул пронизывающий ветер, стремившийся сбить людей с ног. И мигал маяк вдалеке. На губах оседала морская соль. А в ушах звенело от выстрела. Шамиль отлично, до мельчайшей подробности помнил тот вечер.
   Гогу так никто и не нашел. Шамиль расплатился. Oн всегда расплачивался. И все знали это. Поэтому его уважали. Поэтому боялись. Страх нужно постоянно подогревать. Если его не подогревать, страх затирается, люди начинают ощущать, что ты уже не тот, постарел, подобрел и для этого бизнеса уже не годен. Страх, как древние кровожадные боги, требует новых жертвоприношений.
   — Как можно самолет отослать обратно? — спросил Шамиль у Гутмана.
   — Наши сейчас разбираются.
   — Как это может быть?
   — Все может быть. Были бы деньги, — рассудительно произнес Гутман.
   — Что тебе сказал Кореец по телефону?
   — Все передать?
   — Все.
   — Вообще-то у меня язык не поворачивается, — смутился Гутман.
   — Хватит корчить из себя девицу, Интеллигент! Ты еще покрасней!
   В более-менее дипломатических выражениях Гутман изложил, что ему сказал Кореец.
   — Ты хоть понимаешь, что он сказал? — спросил Шамиль.
   — Объявил войну. Такие слова не прощают.
   — Вот именно. Кореец объявил нам войну.
   — Она и так шла.
   — Только сейчас стало понятно — или он, или я. Ты на кого ставишь в этом забеге, Интеллигент? — Шамиль недобро посмотрел на своего помощника.
   — Я ставки не меняю, — твердо произнес Гутман. — Я не враг своему здоровью, Шамиль Идрисович, чтобы засматриваться налево.
   — Соображаешь, ученый. — Шамиль встал, прошелся по кабинету. — Соображаешь.
   …Несколько дней Шамиль не трогал Гутмана. После показа всколыхнувшего всю область материала по НТВ пахан был мрачен. С одной стороны, ему льстило, что его принародно зачислили в теневые короли всего Полесска, хотя это пока было не так. С другой стороны, если ты занимаешься такими делами и при этом жаждешь публичной рекламы — значит, ты идиот. А идиотом Шамиль не был. Он понимал, что после передачи пойдет волна и она качнет его корабль. А тут еще эта ситуация неопределенности с Корейцем. Пока Кореец не напоминал о себе. И от этого становилось еще неуютнее. Значит, противник преподнесет сразу большую пакость.
   — Ну, и как оцениваешь с Корейцем ситуацию? — спросил Шамиль Гутмана, которого пригласил в свой кабинет в «Золотом шельфе».
   — Ситуация неважная. К Корейцу у милиции масса вопросов, на которые он отвечать не спешит. Сейчас он неизвестно где. Может, в области. Может, в Варшаве или Берне. И его ближайшие помощники тоже где-то хоронятся. Никто по своим домам не живет. Родственников вывезли. Видно, что они давно готовились к обострению ситуации. В строй они за час могут поставить под сотню штыков. Недавно прикупили пять стволов Калашникова. Дисциплина военная.
   — То есть, зря мы на них поперли, так, что ли? — уставился на помощника Шамиль.
   — Это не мне судить. Плохо, что мы все на виду. На ладони… Мы можем дотянуться только до шестерок Корейца. А он может дотянуться до первых лиц.
   — Кореец где-то здесь, — сказал Шамиль. — В области. Затаился под корягой.
   — Только где?
   — А мы его найдем.
   — Нужно тогда искать его через окружение. Брать их. Опускать в форт и по душам разговаривать.
   «Опустить в форт» означало захватить заложника и держать его в рыцарском форте крестоносцев, владевших Полесском в давние времена. Это было мощное сооружение с сотнями метров подземных переходов — исторический памятник, который Шамиль получил в аренду на пятьдесят лет и теперь использовал его под тюрьму, бетонировал ниши, устраивал тайники да еще пару раз нашел старинную посуду. Однажды к нему нагрянул угрозыск, опера побродили по подземельям, пообещали поставить вопрос о том, чтобы отнять у бандитов памятник культуры, но если бы они знали, сколько он раздал взяток за это убежище, то поняли бы тщетность подобных попыток.
   — Сложно все это, доктор Гутман, — произнес Шамиль с сомнением. — Сложно.
   — Согласен.
   — Есть более простые решения.
   — Хочется надеяться.
   — Есть, — заверил Шамиль. — У хорошего игрока всегда туз в рукаве. А я ведь игрок неплохой, — улыбнулся Шамиль.
   Он прошелся по кабинету — тяжеловат стал, пополнел, заматерел, но в нем по-прежнему ощущалась дремлющая яростная сила, готовая выплеснуться в любой момент.
   На столе зазвонил телефон. Шамиль взял трубку:
   — Слушаю вас.
   — Это прачечная?
   — Что?!
   — Извините.
   — Идиоты! — Шамиль бросил трубку. Потом на миг задумался, пытаясь поймать убегающую мысль.
   — И понял все, когда уже было поздно, — по ушам резко и больно ударило…
   Стекла разлетелись, как осколки гранаты…

Глава 11
МЫ ТЕПЕРЬ ДРУЗЬЯ!

 
   Скандал в области разрастался. Вслед за первой прошла вдогонку вторая передача про Полесск, нисколько не грешащая таким недостатком, как объективность. Руководство УВД области открыто упрекали в связях с криминальным миром. Генерал слетал в Москву, вернулся оттуда злой, в сердцах устроил всем разнос. Потом уединился с Ушаковым.
   — Будем ждать гонцов, — сообщил Шаповаленко. — Из Главного управления по борьбе с организованной преступностью на следующей неделе прилетает начальник одного из отделов. А с ним инспектор из Главного организационно-инспекторского управления. Будут решать, казнить нас или миловать.
   — И что решат? — спросил Ушаков.
   — Будем отбиваться, — помрачнел генерал.
   — Какая вероятность, что Москва встанет на сторону нашего УБОПа?
   — Неизвестно. Там ничего не поймешь — все мутно и странно.
   — Игры, игры… Угробят область, — покачал головой Ушаков. — С такими областными правителями тут лет через пять немцы править будут.
   Лет пятнадцать назад предположить подобное можно было только в бреду — и то наедине с собой. С девяностого года вопрос о передаче области ФРГ благодаря российским политикам определенного толка, бормочущим о необходимости вхождения в цивилизованный мир и в связи с этим о неизбежной раздаче Россией своих территорий, перешел в практическую плоскость. Курилы, Полесск — много еще чего им хотелось отдать, чтобы заработать сдержанную похвалу мирового сообщества. Гигантские деньги, жизненные интересы сверхдержав — все было перемешано в этой игре. «Общемировым» мышлением Россия, к счастью, вовремя переболела, и теперь пришла пора считать потери и вспомнить о своих давно забытых интересах. И тогда стало ясно, что Полесская область, самая западная, оказавшаяся в изоляции от остальной территории страны, имеющая важнейшее стратегическое значение, медленно дрейфует от России.
   Экономика области опутана кредитами, немецкий капитал рвется в промышленность, захватывая системообразующие отрасли, что не так сложно в условиях невиданного ранее казнокрадства и мздоимства. Идет постепенное нарастание германского влияния, точно так же, как наращивает влияние Турция в Крыму, Япония на Курилах. При трезвой оценке становится очевидно, что все направлено в конечном итоге на одно, и однажды прозвучит волшебная фраза: «Было ваше, стало наше!» Потому что в мировом сообществе, как и в беспредельной зоне, слабого, не вписывающегося в их малину, под завывания о правах личности тут же поставят в позу и опустят со всем цинизмом, предварительно вывернув карманы и выдернув с кровью золотые коронки. Так было всегда и так будет. Только замороченные либеральными тележурналистами обыватели не верят, что такое может быть, а верят, что весь мир обожает Россию и русских, что на земле идет не борьба за собственные интересы, не дележ территорий, сфер влияния, рынков сбыта, как в обычных мафиозных разборах, а широкое международное сотрудничество, где человек человеку брат и готов снять для ближнего последнюю рубашку. Люди обычно не верят в плохое, пока не происходит страшное.
   После бомбежек Югославии, после того, как страны НАТО поставили суверенное государство на колени «томагавками», дав возможность албанцам устроить в Косово кровавую резню сербов, а потом вдоволь торговать наркотиками и оружием в самом центре Европы, «цивилизованным» государствам страшно нравится строить далеко идущие планы. Всем хочется прокатать безотказную косовскую схему: этническое меньшинство заявляет о своих правах и притеснениях со стороны центра, идут волной теракты, перерастающие в вооруженные выступления, с целью подавления беспорядков вводятся войска, естественно, при борьбе с террористами в ход идет тяжелое вооружение, страдают мирные люди — логика войны в том, что она, подлая, не щадит никого. И поднимается дикий вой о нарушении прав человека. После этого ввод миротворцев, если надо, с предварительными точечными, а то и ковровыми бомбардировками страны, уничтожением жизненно важных объектов. Результат — фактическое расчленение суверенного государства.
   В Югославии данная схема сработала. В России пока нет, благодаря тому, что бороздят еще подо льдом Северного Ледовитого океана русские ядерные подлодки, стоят на боевом дежурстве стратегические ракеты и остатки сил противовоздушной обороны. И мировое сообщество Чечню проглотило. Но это сегодня. Завтра Запад надеется получить то, чего не мог добиться все века противостояния с Россией, — подавляющее военное превосходство, при котором можно будет бомбить города, не боясь получить сдачи. Вот тут и пригодится обширная немецкая община в Полесской области. И сегодня немцы из Поволжья и других регионов активно заселяются сюда, стремясь на землю предков. Пусть большинство из них и не мыслят себя вне России и ни в какие политические игры встревать не собираются, но однажды в час "Ч" обязательно найдутся такие, или подпитанные западными деньгами, или оболваненные, сумасшедшие, или просто обычная агентура противника, которые кинут клич, который звучал уже не раз перед большой кровью:
   — Россия, вон отсюда!
   И начнется ад.
   Поэтому любое обострение ситуации, нагнетание проблем в Полесской области для страны крайне опасно;
   И Ушаков, и другие сотрудники силовых структур отлично понимали это.
   …Зашевелилась не только милиция. Ушакову стали названивать знакомые из областной администрации и как бы невзначай наводить справки — что, как и чем кончится.
   Заместитель прокурора области тоже, позвонив утром по телефону, долго расспрашивал начальника уголовного розыска: как дела обстоят, что он об этом всем думает?
   — Велика сила искусства, — ответил на это Ушаков. — Одной телепередачи хватило, чтобы наше болото расшевелить.
   — Ладно, это все политика. Лев Васильевич, у меня ходатайство от адвокатов Петра Смагина об изменении меры пресечения, — проинформировал заместитель прокурора. — Основания для содержания под стражей там слабоватые.
   — Ну так отпускайте, — сказал Ушаков.
   — Ты серьезно?
   — Серьезно… Только день подождите…
   Азбука сыска — если не можешь посадить, сделай вид, что отпускаешь. А Ушаков умел делать хорошую мину при плохой игре.
   Договорились отпустить Дона Педро на следующий день. Следователь областной прокуратуры подъехал в УВД и ждал, пока Ушаков в своем кабинете с глазу на глаз беседовал со следственно-арестованным.
   Тот уже пообвыкся со своим новым положением. И руки за спиной при передвижении держал без напоминаний. Многочисленные свидания с адвокатами его обнадеживали, Но Ушаков быстро опускал ему настроение.
   — Ну, что скажешь? — спросил начальник уголовного розыска
   — Что не виноват, — пожал плечами Дон Педро. Он уже язык стер, повторяя одно и то же.
   — А если вдруг я поверю тебе? Дон Педро усмехнулся:
   — Когда вы кому верили?
   — Верил. Бывало, люди, которым я верил, меня обманывали… Теоретически я тебе верю. Представляешь, оковы стальные падут, засовы рухнут. Ты выходишь на свободу. И что?
   — Я скажу спасибо. — Дон Педро жадно облизнул губы.
   — Только вопрос остается открытым — кто убил Глушака?
   — Я не знаю. Сколько можно повторять? — Дон Педро сидел на стуле, и каблук его ботинка выбивал быструю нервную дробь по паркету.
   — Правильно. Ты не знаешь… Поэтому, хоть ты и поколебал мою уверенность в том, что замешан в убийстве, но мне нужен кто-то, кто ответит за все это. А ты подходишь для такой роли.
   — И вы будете держать за решеткой невиновного?
   — И еще в суд отправлю. И осудят тебя, — хмыкнул Ушаков. — Короче, имеешь шанс выйти. Но при условии — мне нужен реальный кандидат.
   — Реальный?
   — Да.
   Дон Педро сжал кулаки. Помолчал. Потом воскликнул:
   — Отрежут мне язык!
   — Ты за свою свободу беспокойся. То, что скажешь, туги умрет.
   — А вы знаете, зачем Глушак в Германию летал?
   — Искать концы денег «Квадро», — сказал Ушаков.
   — Вот именно. А как он мог их найти?
   — По банковским операциям. Обладая большими связями, он попытался проследить путь денег.
   В свое время, отрабатывая эту версию, уголовный розыск направил в немецкую полицию поручение проследить контакты Глушко и Сороки, установить связи, но ничего путного из этого не вышло.
   — Он что, один на белом свете пытался проследить их? — воскликнул Дон Педро. — Глушака что, одного кинули? Нет, кинули людей, у которых тоже немалые возможности и прекрасные связи за рубежом. Но все они бессильно подняли руки. Они ничего не узнали. Ничего! А Глушак узнал!
   — И что с того? — спросил Ушаков.
   — Значит, у него была нить.
   — Какая такая нить?
   — Какая-то была. — Дон Педро потер грудь, скривившись. — Что-то сердце прихватывает.
   — Какая нить? — повторил начальник уголовного розыска.
   — Скорее всего деньги шли через счета тех, с кем у него были деловые контакты.
   — И что?
   — Инесса говорила, будто Глушак кричал о предательстве. Правильно?
   — Правильно.
   — Предают только близкие люди. Значит, кто-то из близких… Я справки наводил. Первый, кого хотел видеть Глушак по возвращении из Германии, был Арнольд.
   — А Плут?
   — А Плута он видеть не хотел. Почему?
   — Ты считаешь, Плут с Сорокой кинули всех, — кивнул Ушаков.
   — Вряд ли вдвоем. Еще кого-то подвязали. Из крутых. На такой фокус пойти — это… — Дон Педро не договорил, только выразительно прищелкнул пальцами.
   Нельзя сказать, что для Ушакова это было откровением. Нечто подобное он допускал.
   — Все это голословно, — заметил он.
   — Вы просили совета…
   — Какой совет? Помощь нужна.
   — Какая?
   — Что знаешь о финансовых партнерах Глушака, Плута. Как ходили деньги «Востока». Ты же их компаньон. Должен знать.
   — Меня дальше прихожей в их делах не пускали.
   — Не прибедняйся… Давай, бизнесмен.. Вспоминай… Слово даю: говоришь что-то небесполезное — сегодня жрешь жареных жаб в «змеевнике» и тискаешь Инессу.
   — Инессу… — Дон Педро передернул плечами. — Я к этой суке на километр теперь не подойду.
   — От любви до ненависти один шаг, — хмыкнул с пониманием Ушаков.
   — Сейчас. Подумаю. — Нога Дона Педро стала выбивать по паркету еще более частую дробь..
   — А ты не думай, дружище. Ты говори… И паркет мне ногой не продолби.
   — Вот черт! — Дон Педро хлопнул себя ладонью по колену. И начал вспоминать.
   Вспоминал он усердно. Называл людей. Банки. Ушаков напрягал его, пока тот не иссяк, как бидон, из дырки в котором вытекла последняя капля воды.
   — Все?
   — Все, — Дон Педро вытер носовым платком выступивший на шее пот.
   — Тогда к следователю — и свободен.
   Дон Педро выдохнул, будто из него выпустили воздух. Как-то обмяк. Он был в диком напряжении все эти дни, и теперь из него .как бы выдернули державший его штырь.
   — Не вру, — заверил Ушаков. — Ты правда свободен. Надолго не прощаюсь.
   — Надеюсь больше с вами не встретиться, — произнес Дон Педро.
   — Напрасно. Встретишься. И раньше, чем думаешь.
   — Почему?
   — Потому что мы теперь друзья. Ты человек мыслящий. Можешь иногда нас проконсультировать.
   — Что, в стукачи решили записать? — возмутился Дон Педро.
   — Что за слова такие? Я тебе помог. Ты мне поможешь… Мы отныне дружим, — говорил Ушаков. — И смотри на все с лучшей стороны. Друзей уголовный розыск в беде не бросает.
   Когда арестованного увели к следователю, который объявит об изменении меры пресечения, начальник уголовного розыска откинулся в кресле и прикрыл глаза. Ушакова этот двухчасовой разговор вымотал. Глаза слипались — опять он не выспался со всеми делами. И на пять минут он выключился.
   Разбудил его Гринев, ворвавшийся метеором в кабинет:
   — По «3олотому шельфу» врезали из гранатомета!
   — По какому шельфу? — Ушаков открыл глаза, возвращаясь из сладкой дремоты и ощущая, что пятиминутный сон помог сбросить усталость.
   — По кабинету Шамиля.
   — Поехали…

Глава 12
ДАЙТЕ КИЛЛЕРУ РАБОТУ

 
   Пробитый лежал на продавленном матерчатом диване и смотрел на низкий дощатый черный потолок.
   О крышу терлись ветки деревьев. Вокруг простирались болота и заброшенные сады, где росли яблони и груши, неухоженные, одичавшие, но каким-то образом выжившие на протяжении нескольких десятилетий. До войны Полесская область кормила всю Германию, и сады эти обильно плодоносили. Сейчас они вообще никому не нужны — из Европы везут обработанные воском безвкусные яблоки.
   Машину — белые невзрачные «Жигули» первой модели, прозванные в народе «копейкой», — Пробитый спрятал в сарае, и никто не мог бы предположить, что она стоит там. Сарай и сарай, покосившийся, замшелый.
   Давно и заблаговременно Пробитый готовился к самым крутым виражам судьбы. Эту покинутую жителями лет пять назад деревеньку он присмотрел в позапрошлом году, подобрал себе ветхий, но еще годный для жизни деревянный домик, привел его в порядок. Электричества здесь не было давным-давно, но в колодце имелась чистая вода, и, главное, до ближайших соседей километра два. Он еще раньше запасся продуктами и несколько месяцев мог жить, не высовываясь на улицу.
   Посторонние появлялись здесь крайне редко. Неделю назад забрела группа из трех сопливых, худосочных парней с нагло-испуганными мордами и одной девчонки — черные следопыты, рыскающие в лесах в поисках оружия, оставшегося со времен Второй мировой войны. Этого железа здесь валялось немало, порой попадалось промасленное, способное хоть сейчас к бою, не потерявшее более чем за полвека своих убийственных свойств оружие. Его ремонтировали, продавали, и оно исправно работало, продолжая уносить человеческие жизни.
   — Вы не по адресу, шпана, — бросил пренебрежительно Пробитый, выходя из домика и оглядывая насмешливо гостей, нацелившихся на его домишко.
   Один пацан задиристо хотел что-то возразить, но другой, присмотревшись к Пробитому, понял — они действительно заехали не по адресу. Что гости узнают его по изображению, растиражированному газетами и телепрограммой «Сирена», и заложат — Пробитый не боялся. Для этой публики милиция — враг конкретный и ненавистный, от которого она предпочитает держаться подальше.
   Скучно ему было невероятно. Сначала казалось, что он не выдержит в убежище и дня. Но проходил день, за ним еще, и он все глубже погружался в тину ничегонеделания и затянувшегося ожидания… А натура требовала действия. Беспокойный, отчаянный, злой бес, в последнее время прочно обосновавшийся в нем, жаждал развлечений. И иногда на Пробитого накатывало раскаяние, тогда особенно неудобно становилось перед Иосиком, который вообще ни за что пострадал, попал под горячую руку. И было жутковато от воспоминаний о потерянном контроле в критический момент, когда не смог сдержать палец на спусковом крючке. Но эти чувства проходили быстро.
   Слишком долго отлеживаться здесь нельзя. Надо вскоре будет что-то решать. Или двигать за границу, или пробираться в Россию, где легче затеряться и где полно корешей.
   Что ему сейчас нужно было больше всего? Деньги! Накоплений его было явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя спокойно в новом качестве — беглого преступника. Хорошо, конечно, иметь по-настоящему серьезные деньги — они бы дали возможность сделать пластическую операцию, улететь в Южную Америку и жить там поживать да кокаином торговать. Он знал, что со своими способностями без труда нашел бы в тех благодатных краях свое место. Но деньги! Где их взять столько?