Страница:
Двое зэков-активистов сумели снять с трупа опера уголовного розыска пистолет, пока озверевшие наркоши не погнали их прочь. Тогда активисты кинулись к замполиту, тот сидел в доме, разложив в бойницах окон охотничьи ружья и боекомплект.
— Они там у дома собрались. Если мы двинем туда, то их взять можем, — взволнованно воскликнул один из активистов.
— Обязательно. Дай пистолет, — кивнул замполит. Активист отдал пистолет. Замполит упер вороненый ствол ему в живот и тонким визжащим голосом крикнул:
— Вон отсюда.
И стал держать оборону, плюнув на все, решив для себя в этот переломный миг раз и навсегда, что своя шкура куда дороже, чем тысяча чужих шкур.
А те двое активистов вдруг поняли другое — перед ними в лице обколовшихся озверевших зэков воплощенное зло. С этим злом не договоришься, его не задобришь. Его нужно только уничтожить. И, найдя в разгромленном доме одного из сотрудников колонии старенькое ружье с тремя патронами, они двинули на тех, кто недавно мог считаться корешами, во всяком случае, своими, а теперь стали непримиримыми врагами.
Первым выстрелом активисты ранили наркомана и тем самым спасли многих, поскольку убийцы вошли в раж и их страсть к крови еще не была утолена. А тут они ударились в панику, до которой от кровавого куража один шаг, и, стреляя во все стороны, не зная, кто и откуда их возьмет на мушку, рванули прочь из поселка. На дороге они захватили грузовик, ехавший забирать оперов, и устремились на нем в направлении города. На свое счастье, водитель машины сумел по дороге выпрыгнуть из кабины, добрался до железнодорожной станции и обо всем сообщил в милицию.
Район перекрыли военные и силы УВД. Беглые метались, как затравленные волки, ощущая, что круг сужается и загонщики все ближе. Когда их задерживали, один успел застрелиться. Остальных расстреляли позже, по приговору суда, притом их главарь визжал, как свинья, когда объявили приговор, и все пытался бухнуться на колени. Замполита-труса поперли в три шеи из органов, зэков-активистов освободили и дали по ордену — случай в истории исправительно-трудовых учреждений уникальный. А Ушаков, единственный из той четверки, выжил. И теперь всякий раз, когда менялась погода, головная боль напоминала ему о том страшном вечере.
Те трое оперов, которые легли тогда в Олянино, были хорошими людьми. И Ушаков считал, что живет на этом свете и за них, поскольку должен был погибнуть с ними в том чертовом поселке. После той бойни что-то изменилось в нем. Очнувшись через два дня в больнице, узнав все, он вдруг ясно осознал, что теперь ничто не примирит его с этой темной силой. И еще — он перестал бояться за себя. И много раз, когда уголовники обещали посчитаться, порезать его на куски, расстрелять, намекали, что все под богом ходим, он только смеялся. Действительно, все ходим под богом. Как будет, так и будет. Появилась в нем после того дня какая-то мощная целеустремленность.
Она пугала самых отпетых уголовников и вместе с тем даже у них вызывала уважение. Каждый в области знал, что если Ушаков вышел на цель, то его не остановит никто и ничто — ни начальство, ни угрозы, ни пули.
Начальник уголовного розыска вернулся за свой стол и продолжил листать распухшее оперативное дело «Сигаретчики». Недавно завели уже шестой том — материалов накапливалось все больше. Информация, которая ложилась в корки сводками, агентурными сообщениями, рапортами, становилась все более убойной, опасной.
Он вытащил из конверта и разложил на столе фотографии. Основные подозреваемые — с левой стороны, жертвы — с правой. Живые и мертвые — по две стороны стола. Интересно, что с каждым месяцем фотографии с одной стороны перекочевывали в другую: из мира живых — в мир мертвых. Эдакое равновесие в природе. Ты убил — тебя убили. И государственное правосудие как бы и не требуется — все утрясается само собой. Каждый из тех, кто находился на левой стороне, надеялся выжить и пользоваться тем, ради чего и было все затеяно, — большими деньгами. Каждый хотел, но получалось это далеко не у каждого, и тогда очередная фотокарточка ложилась в этом пасьянсе на другую сторону.
Тут были мелкие хищники, мечтавшие урвать свой кусок и затаиться, как Сорока. Были крупные хищники — тот же Шамиль Зайнутдинов, король зверей, черная фигура, от которого исходит энергия смерти. Пока он на вершине силы и власти, но смерть однажды заявится и к нему. И тогда не помогут черный бронированный лимузин и две машины прикрытия. Ничто не поможет. Поскольку у смерти все расписано — и день, и час. Люди на картах никак не хотят верить, что пасьянс продолжает раскидываться и карты ложатся на новые места — это предусмотрено самой природой обращения зла.
— Жмуриками любуешься? — спросил Гринев, заходя в кабинет.
— Любуюсь.
— Звонил из УБОПа Гурин, — проинформировал Гринев. — Спрашивал материалы по Польше.
— По Корейцу?
— Да. Разорялся обиженно, что Кореец у них в разработке. И что мы ему чего-то там должны.
— Гурин, как начальник отдела по борьбе с бандитизмом УБОПа, Ана уже три года разрабатывает, — недовольно заметил Ушаков. — И что?
— А ни шиша! У меня ощущение, что они ни черта не делают. Они просто развлекаются. Кореец — это их линия. И Шамиль — их линия. И сто других. И смотри — ноль эффекта… Спецслужба хренова!
Гринев убоповцев терпеть не мог. И для этого были основания. Розыск утонул в повседневной текучке — свинью сперли, ларек обчистили. В УБОПе народу почти столько же, сколько в розыске, а материальное обеспечение на голову выше. «Оргпреступники» накапливают у себя всю информацию и по Корейцу, и по Шамилю, вот только реального выхода в виде уголовных дел, сроков наказания пока за ними никакого замечено не было. У Ушакова уже с полгода крепло ощущение, что Управление по оргпреступности просто водит всех за нос.
— Смотри, — сказал начальник уголовного розыска. — С нашей помощью Шамиль, — он ткнул пальцем в фотоизображение табачного короля, — послал в нокдаун Корейца. Задержание «торпед» в Польше Ану еще долго икаться будет. И теперь Шамиль начнет подминать его бизнес. Правильно?
— Правильно, — кивнул Гринев, присаживаясь напротив Ушакова.
— А почему ему понадобилось быстренько наводить разборы с Корейцем и прибирать его бизнес, несмотря на то, что это игра с огнем?
— Новые аукционы на носу, — предположил Гринев. — Избавившись своими методами от конкурентов на торгах, Шамиль приберет лоты к рукам, и тогда ему понадобятся большие деньги на приобретение сигарет. Вспомни, они выиграли конкурс на ввоз двадцати фур, но так и не смогли все ввезти, хотя под этот проект со всей братвы деньги собирали.
— Теперь-то у него денег побольше.
— Да. Но все равно недостаточно. Ему нужно больше свободных денег. И тут пастбище Корейца никак не лишнее.
— Верно, — кивнул Гринев. — А Шамилю не помешали бы деньги, которые насобирал Сорока.
— Тоже версия.
— Мог Шамиль за спиной Сороки стоять? Мог, сволочь такая, — зло произнес Гринев.
— Получается, Шамиль добывает денежные ресурсы. Следующий ход — он начнет расчищать место для проведения торгов на аукционе за квоты.
— Как в прошлый раз.
— Значит, впереди новые табачные убийства, — заключил Ушаков. — Кто следующий?
— Поглядим. Ждать недолго осталось.
— Поглядим…
Глава 10
Инесса вышла из клуба «Афродита» в прекрасном расположении духа. Душа пела. Ах, как вытянулось лицо этой клушки Вики при виде бриллиантового кольца. В ее глазах была зависть. А эта зависть окрыляла Инессу. Нет никакой радости владеть вещами, когда ими владеют все.
Хорошо иметь то, чего нет ни у кого, и ловить на себе такие завистливые взгляды. Это почти так же хорошо, как секс.
Секс… Инесса томно потянулась. Нет, все-таки секс на первом месте…
Она открыла дверцу новой «Тойоты-Авенсис», красной, как сигнал светофора. Сама выбрала такой вызывающий цвет, поскольку читала, что красные машины меньше всего попадают в дорожно-транспортные происшествия. Изящно расположилась на месте водителя, наслаждаясь кидаемыми на нее взорами — молодая, хорошо одетая, явно богатая женщина садится за руль дорогой машины. Это ли не предмет для зависти и вожделения!
Инесса поглядела на часики. Через полчаса они встречаются, и тогда… У нее внутри все затрепетало в ожидании. Она побарабанила пальцами с синим лаком на ногтях по рулевому колесу. Ей так хотелось, чтобы побыстрее прошли эти полчаса. Но она одернула себя. Приличные люди живут, не торопя время. Время торопят только активные дураки.
Она улыбнулась и погладила пальцами рулевое колесо, представляя, как его длинные, жесткие пальцы вскоре будут ласкать ее. Она любила длинные тонкие пальцы у мужчин, а не такие корявые сардельки, как у ее мужа… Она вообще не особенно любила своего мужа. Он ей смертельно надоел в последнее время.
Мотор заурчал по-домашнему, как ласковый кот. Инесса плавно, умело тронула машину с места.
Он снял квартирку — уютную двухкомнатную, как раз для встреч с нею. Обстановка, правда, там была не особенно изысканная, но зато имелась кровать — просторная, как аэродромное поле, точнее, как взлетная полоса. С нее Инесса взмывала в заоблачные выси наслаждения.
Инесса знала, как сейчас все будет. Она поднимется на третий этаж старого, еще довоенного дома, сколоченного крепко из толстого, чугунной прочности кирпича, который не взяли ни пули, ни осколки во время штурма Полесска в сорок четвертом. Нажмет на истертую десятками тысяч нажатий пластмассовую бусинку звонка. Конечно, можно воспользоваться своими ключами, но она этого не сделает. Просто будет стоять, прислонившись к стене на лестничной площадке, сжав тонкими пальцами ремень сумки из крокодиловой кожи, и ждать, когда распахнется резко дверь.
Она знает, что он, маясь, курит, мечется по комнате, причесывается перед зеркалом, смотрит напряженно на часы, торопя минуты. А она обязательно опоздает на четверть часа, хотя тоже торопит минуты. Ей нравится, когда — он мается. Ей нравится мучить мужчин, которые теряют от нее голову. Поэтому сухо, почти по-сестрински чмокнув его в лоб, она снимет туфли, пройдет в прихожую, отстранится от его объятий, делая вид, что вообще не понимает, что с ним творится. Или скажет что-то вроде:
«Подожди, я так устала», намекая, что все может и не состояться. Мол, неизвестно, захочет ли она с ним еще раз взлететь с их постельного «аэродрома» или пришла окончательно сказать ему «прощай, мальчик». Мужчина не должен обольщаться, что обладает женщиной полностью. Власть женщины в том, что мужчина ощущает, как она может однажды ему сказать: «Ты мне больше неинтересен. Я вообще жалею, что потратила на тебя время. Не люблю таких мужиков». Едва мужчина перестает верить, что ему могут сказать такое, он теряет к женщине интерес, а она теряет над ним свою власть. Так что сегодня ему опять придется постараться, прежде чем он достигнет своего. Он будет упрашивать ее принять очередной дорогой подарок и наконец уговорит. И потом останется с мыслью, что не он овладел ею, а она соблаговолила снизойти до него.
Но в постели она воздаст ему за все. Она покажет ему, какой наградой является. Она прекрасно знает, как доставить удовольствие мужчине, и еще лучше знает, как получить удовольствие самой.
Надо только опоздать не меньше чем на пятнадцать минут. В прошлый раз она опоздала всего на пять. В позапрошлый — на полчаса. Главное — не повторяться. Предсказуемая женщина тоже становится неинтересной.
…Он встретил ее на пороге, уже изрядно изнервничавшийся.
— Где же ты ходишь? — воскликнул он. — Я думал, что умру, пока дождусь.
— Не умрешь, котяра, — бросила она, пройдя в прихожую.
А потом как по нотам разыграла все. И в очередной раз получилось, как она и рассчитывала…
Потом они лежали на кровати-аэродроме. Инесса была переполнена жизненной энергией. Он же, наоборот, измотан. Ей не раз говорили, что она вампирит энергию у мужчин. Очень может быть. Во всяком случае, большинство становились после ее ласк вот такими измотанными, еле ворочающими языком. Она же неизменно чувствовала себя прекрасно, полной сил и готовой на новые подвиги.
— Чума, — прошептал он.
— Ты был неплох, котяра, — она снисходительно почесала его подбородок, как чешут греющегося на коленях пушистого кота.
Он прикрыл глаза блаженно. Потом повернулся к ней и спросил:
— Как твой?
— Все сходит с ума.
— Из-за денег?
— А из-за чего он еще может сходить с ума? Не из-за меня же.
— Он дурак. Я бы сходил с ума только из-за тебя.
— Я знаю, — кивнула она. — Он дурак, что не ценит меня. Он дурак, потому что не знает, какой подарок судьбы ему достался.
— Все правильно, — согласился он.
— А ты знаешь, что мой муженек намылился в Германию?
— Как же, слышал. Он мне сам говорил вчера. Вот только чего он там забыл?
— Говорит — искать того гада, который нагрел его на деньги.
— А почему он едет его искать в Германию?
— Там вроде возникли какие-то следы денег.
— Ничего себе. — Он поцеловал ее.
— Сейчас ты скажешь, что ни за какие деньги не бросил бы меня, — насмешливо протянула Инесса.
— Ну да.
— Все вы предсказуемы. — Она нанесла ему легкий булавочный укол. Пусть теперь помается в свободное время в терзаниях — кто такие «все»?
Он задумался. Потом грустно произнес:
— Иногда мне хочется тебя убить.
— Не смеши.
— Я тебя, наверное, убью, если ты решишь уйти от меня.
— Нет. Не получится, я тебя уверяю.
— Почему?
— Потому что слишком многие говорили это. — Она засмеялась. — Убьют меня. Убьют себя… Один дурак даже вскрыл вены, но больше, чтобы вызвать у меня жалость.
— Вызвал?
— Нет. Я не люблю малодушных дураков.
— Интересно, что сделает Глушак, если узнает, что я сплю с его женой?
— Не знаю, — пожала она обнаженными плечами. — Может, пристукнет тебя.
— А тебя?
— Меня — нет.
— Почему?
— Я знаю. — Она потянулась.
— Я люблю тебя.
— Спасибо. — Она равнодушно зевнула. Для нее слово «люблю» было внутри пустым, как барабан. Она знала, что в нее влюблялись. Без нее не могли жить. Она же относилась ко всему куда проще. Она просто ловила кайф.
— Вообще, мне кажется, что помимо меня ты любишь и ощущение опасности. И запретный плод — каково это — трахать жену своего приятеля, который столько для тебя сделал. Это же здорово,
— Приятеля, — усмехнулся он.
— И еще ты адреналин гоняешь, когда представляешь, что будет, если он узнает обо всем. Убьет или не убьет, а?
— Или я убью его, — вдруг зло произнес он.
— О, это уже что-то новое, — насмешка в ее голосе стала еще звучнее, откровеннее.
— Ты меня просто плохо знаешь.
— Хорошо я вас всех знаю. — Она зевнула. — Все вы одинаковые.
Он почти с ненавистью посмотрел на нее, а она прикрыла глаза и натянула на себя простыню…
Глава 11
Старший помощник капитана, глядя в иллюминатор на возникший внизу аэропорт Полесска, примерно представлял, как все будет. Прямо около аэропорта к ним подкатят ребята в кожанках или в пиджаках — за год, что его здесь не было, многое могло измениться. Но он знал, что во главе их будет Баха — правая рука Корейца. Самого Ана морякам видеть не доводилось — главарь предпочитал не светиться. Все вопросы улаживали его шестерки, которыми руководил здоровенный, природой созданный для того, чтобы подавлять саму мысль о сопротивлении, Ваха.
Шасси самолета, следовавшего рейсом Марсель-Полесск, со стуком коснулись бетона посадочной полосы. Стюардесса улыбнулась на прощание. Один из мариманов, клеившийся к ней всю дорогу, попытался назначить ей свидание, но из-за избытка поглощенного им джина без тоника так и не сумел сформулировать, где ждет даму, его увлекли прочь, в теплый полесский вечер более стойкие товарищи.
Мариманы чувствовали себя немного неуютно. Каждый раз, возвращаясь из плаваний, которые длились порой по полтора года, они оказывались в другой стране, становившейся все более чужой, и шока от этого момента узнавания и неузнавания хватало надолго.
Мысли старпомом владели невеселые. От них ему часто вообще не хотелось жить. Все, чему он посвятил свою жизнь, в последние годы шло прахом.
То, что еще недавно было гордостью страны, — прекрасный торговый, рыболовецкий флот, белоснежные пассажирские суперлайнеры — от этого, увы, сегодня мало что осталось. Если уж искать исторические аналогии, последствия экономических реформ для российского флота можно сравнить разве что с потоплением испанской Великой армады. Большая часть его в последние годы утеряна безвозвратно — суда растащили втихаря, как раньше тащили с работы мешок цемента, продали и перепродали, приватизировали, сдали на лом, потопили. Все получилось, как всегда в России, — ушлые ребята заработали рубль, а изгадили все на тысячу.
Войны за приватизацию пароходств были одними из самых кровавых во всей истории постперестроечных мафиозных войн. Людей косили десятками — уж очень жирный кусок выдирали друг у друга из рук и из зубов. В результате для тех, кто крепкой якорной цепью был повязан с морем, настали тяжелые времена.
Раньше моряк знал, что в срок он обязательно выйдет в море, пробудет там с полгода, а то и поболе, подзаработает деньжат, пусть и не слишком большие, ну а что ему не доплатит государство, возьмет сам, прикупив технику, шмотки — все то, что обходилось на Западе так дешево и стоило дома так дорого. Но флот пошел на дно, и сегодня моряку ох как трудно найти свой корабль.
Но вот запестрели полосы газет объявлениями: «Требуются мотористы, судомеханики, целые экипажи. Ждем вас с распростертыми объятиями в Полесске». И потянулись матросики, боцмана, дизелисты и коки со всей страны. Полесск стал перевалочной базой, где солидные или жульнические фирмы собирали экипажи для флотов самых разных стран. Неожиданно выяснилось, что на наших моряков в мире большой спрос, поскольку русские экипажи по праву считаются одними из лучших. Во-первых, наш моряк — дешевый моряк, он получает в несколько раз меньше своих западных коллег да еще считает, что его осчастливили. Во-вторых, русский моряк — моряк высокопрофессиональный. Все знают, что ему нет равных по действиям в нештатных ситуациях. Наш человек привык драться и побеждать там, где западный обыватель мирно и правопослушно ложится и умирает — этого у нас не отнять. Ну и, наконец, русскому моряку легче всего взгромоздиться на шею, попить его кровушки, впившись в загривок вампирьими клыками, а потом, при окончательном расчете, изящно и просто обвести вокруг пальца. Потому что русский человек прекрасно борется со стихией и с врагами, но туго представляет, как биться за свои права с прохиндеями.
Некоторые из тех, кто уходил в море под китайским, французским, либерийским флагами (кстати, Либерия — самая мощная морская держава мира, из-за диких льгот там регистрируется большинство судов в мире), зарабатывали по тысяче-полторы долларов в месяц, да еще льготная растаможка машин и задешево приобретенные вещи. Так что люди считали, что им везло. Другим везло меньше. Конторы, которые нанимали экипажи, иногда вместе с судами имели привычку внезапно исчезать или просто обжуливали матросиков, бросая их на произвол судьбы на другом конце земного шара. И целые экипажи куковали по несколько месяцев где-нибудь на Берегу Слоновой Кости, не имея возможности вернуться на свою горячо любимую, хоть и прилично опустившуюся родину.
Возвращаясь после всех переделок из дальних странствий, моряки теперь не знали, когда подвернется оказия со следующим рейсом и сколько им придется жить на заработанные непосильным трудом деньги. Поэтому расставались с деньгами они без всякой охоты. Но бандитам надо платить.
На этот раз их ждали у трапа. Молодой, высокий, приторно вежливый молодой человек в безупречно сидящем синем костюме, с коробочкой коротковолновой рации в руке безошибочно вычленил старпома из толпы, подошел к нему и представился:
— Я представитель охранного агентства «Янычар». Автобус вас ждет. Мы облегчим прохождение таможенных формальностей и паспортного контроля.
Он кивнул на просторный «мерседесовский» автобус, стоящий неподалеку от площадки, куда причалил подуставший от полета «Ту-134».
— А мы вас вызывали? — усмехнулся старпом.
— Обычно мы приходим сами. Чтобы облегчить жизнь нашим согражданам, возвращающимся после тяжелой работы на родину.
Красиво и гладко излагает, отметил про себя старпом. И высшее образование на лице написано. Да, приподнимается мафия… Старпом не знал, что за хорошие манеры и действительно высшее образование за плечами братаны прозвали этого подающего надежды парня Интеллигентом.
— Растаможка, — более утвердительно, чем вопросительно произнес старпом.
Молодой человек обворожительно улыбнулся.
— Наша фирма предлагает выгодную сделку. Избавит вас от лишней головной боли к взаимной выгоде.
— И за сколько покупаете?
— Девятьсот за машину. Такая новая такса.
— По-божески.
— Хорошо, если бы вы объяснили все своим людям. Не хотелось бы недопонимания… Сами понимаете. Бизнес у нас жесткий.
— А круто вы поднялись, — усмехнулся старпом. — Уже у трапа встречаете. Раньше, чем таможня и пограничники.
— Растем.
— А где Ваха?
— Он здесь больше не работает. Как бы лучше объяснить… сейчас здесь работает другая фирма.
— Все понятно, — кивнул старпом.
Ему было совершенно все равно, с кем иметь дело. Он хотел одного — чтобы это побыстрее кончилось. Он всегда после этого ощущал, будто совершил какую-то непристойность, что его унизили, плюнули в лицо. Ему было стыдно, что он в очередной раз сыграл так, как угодно этим агрессивным, не упускающим своего парням, которые просто излучают уверенность в том, что они имеют право поступать так с людьми и что на них в этом подлунном мире нет и не предвидится в ближайшее время никакой управы.
Уже ближе к ночи этот молодой хорошо одетый человек по фамилии Гутман и по кличке Интеллигент настукал на мобильнике так хорошо знакомый ему номер телефона.
— Шамиль Идрисович, все в порядке. Мы закончили.
— Тихо прошло?
— Ребята оказались благоразумные. Мы быстро нашли общий язык.
— Хорошо. Завтра можешь подъехать к одиннадцати на работу.
— Спасибо.
Шамиль Зайнутдинов в этот поздний час находился в своем развлекательном комплексе «Золотой шельф». Внизу в ресторане звучала музыка, в казино раскручивалась рулетка и больные игрой люди готовились подпитывать ее долларами.
Шамиль удовлетворенно прижмурил глаза. Нет, это еще не полная победа. Но удар, который нанесли Корейцу, позволил его сильно потеснить в этом прибыльном бизнесе. Ничего, рано или поздно ан вообще вылетит из этого бизнеса. Шамиль знал, что так и будет. Будет обязательно. Так уж получалось, что все, что он загадывал, пока сбывалось.
— Аэропорт наш, — прошептал он под нос. — Наш… Не хотелось вспоминать, чего это стоило, но сделки с моряками в аэропорту Полесска они, можно считать, поставили под свой контроль. А это хорошие деньги наличкой. И деньги пригодятся. Скоро ожидаются новые аукционы на льготную сигаретную растаможку…
Глава 12
Встречу с человеком Ушаков назначил на городских прудах рядом с Домом Советов.
— Здравствуйте, Лев Васильевич, — озираясь, произнес татуированный, уже в годах бугай по кличке Фофа.
— Не трясись так.
— Да я не трясусь…
В этот час на прудах было пусто, да и сами пруды в последнее время становились все более заброшенными, зарастали тиной. Шестьдесят пять лет назад немцы покрыли их дно плиткой, так что те вообще не зарастали ничем и вода была нормальная, почти чистая, пока лет десять назад городские власти не решили их почистить и окультурить. Работали «окультуриватели» так, как привыкли работать, — бездумно, шаляй-валяй. Они проехались бульдозером по дну, плитку покололи, после чего пруды начали зарастать с такой скоростью, ; что их не успевали чистить, а заново покрывать плиткой — это никому и в голову не придет. Лучше пускай все зарастет.
— Присаживайся, — предложил Ушаков и устроился на лавочке.
— Курите? — спросил Фофа, вытаскивая «Мальборо».
— Если угостишь.
— Кума да не угостить.
Фофу Ушаков знал по седьмой колонии, там этот рецидивист досиживал третий срок.
Дул порывистый ветер, выглядывало солнце и снова пряталось за облаками.
— Сейчас дождь будет, — сказал Фофа. — К дождю у меня ребра болят… Вертухаи на шестерке переломали.
— А у меня голова. Это ваши постарались, — усмехнулся Ушаков.
Солнце раз в пять минут выглядывало из-за туч, и тогда серый город оживал. Вспыхивали знаменитые ярко-красные полесские черепичные крыши — эта черепица осталась еще от немцев. В туманном, дождливом климате они радовали глаз.
— Они там у дома собрались. Если мы двинем туда, то их взять можем, — взволнованно воскликнул один из активистов.
— Обязательно. Дай пистолет, — кивнул замполит. Активист отдал пистолет. Замполит упер вороненый ствол ему в живот и тонким визжащим голосом крикнул:
— Вон отсюда.
И стал держать оборону, плюнув на все, решив для себя в этот переломный миг раз и навсегда, что своя шкура куда дороже, чем тысяча чужих шкур.
А те двое активистов вдруг поняли другое — перед ними в лице обколовшихся озверевших зэков воплощенное зло. С этим злом не договоришься, его не задобришь. Его нужно только уничтожить. И, найдя в разгромленном доме одного из сотрудников колонии старенькое ружье с тремя патронами, они двинули на тех, кто недавно мог считаться корешами, во всяком случае, своими, а теперь стали непримиримыми врагами.
Первым выстрелом активисты ранили наркомана и тем самым спасли многих, поскольку убийцы вошли в раж и их страсть к крови еще не была утолена. А тут они ударились в панику, до которой от кровавого куража один шаг, и, стреляя во все стороны, не зная, кто и откуда их возьмет на мушку, рванули прочь из поселка. На дороге они захватили грузовик, ехавший забирать оперов, и устремились на нем в направлении города. На свое счастье, водитель машины сумел по дороге выпрыгнуть из кабины, добрался до железнодорожной станции и обо всем сообщил в милицию.
Район перекрыли военные и силы УВД. Беглые метались, как затравленные волки, ощущая, что круг сужается и загонщики все ближе. Когда их задерживали, один успел застрелиться. Остальных расстреляли позже, по приговору суда, притом их главарь визжал, как свинья, когда объявили приговор, и все пытался бухнуться на колени. Замполита-труса поперли в три шеи из органов, зэков-активистов освободили и дали по ордену — случай в истории исправительно-трудовых учреждений уникальный. А Ушаков, единственный из той четверки, выжил. И теперь всякий раз, когда менялась погода, головная боль напоминала ему о том страшном вечере.
Те трое оперов, которые легли тогда в Олянино, были хорошими людьми. И Ушаков считал, что живет на этом свете и за них, поскольку должен был погибнуть с ними в том чертовом поселке. После той бойни что-то изменилось в нем. Очнувшись через два дня в больнице, узнав все, он вдруг ясно осознал, что теперь ничто не примирит его с этой темной силой. И еще — он перестал бояться за себя. И много раз, когда уголовники обещали посчитаться, порезать его на куски, расстрелять, намекали, что все под богом ходим, он только смеялся. Действительно, все ходим под богом. Как будет, так и будет. Появилась в нем после того дня какая-то мощная целеустремленность.
Она пугала самых отпетых уголовников и вместе с тем даже у них вызывала уважение. Каждый в области знал, что если Ушаков вышел на цель, то его не остановит никто и ничто — ни начальство, ни угрозы, ни пули.
Начальник уголовного розыска вернулся за свой стол и продолжил листать распухшее оперативное дело «Сигаретчики». Недавно завели уже шестой том — материалов накапливалось все больше. Информация, которая ложилась в корки сводками, агентурными сообщениями, рапортами, становилась все более убойной, опасной.
Он вытащил из конверта и разложил на столе фотографии. Основные подозреваемые — с левой стороны, жертвы — с правой. Живые и мертвые — по две стороны стола. Интересно, что с каждым месяцем фотографии с одной стороны перекочевывали в другую: из мира живых — в мир мертвых. Эдакое равновесие в природе. Ты убил — тебя убили. И государственное правосудие как бы и не требуется — все утрясается само собой. Каждый из тех, кто находился на левой стороне, надеялся выжить и пользоваться тем, ради чего и было все затеяно, — большими деньгами. Каждый хотел, но получалось это далеко не у каждого, и тогда очередная фотокарточка ложилась в этом пасьянсе на другую сторону.
Тут были мелкие хищники, мечтавшие урвать свой кусок и затаиться, как Сорока. Были крупные хищники — тот же Шамиль Зайнутдинов, король зверей, черная фигура, от которого исходит энергия смерти. Пока он на вершине силы и власти, но смерть однажды заявится и к нему. И тогда не помогут черный бронированный лимузин и две машины прикрытия. Ничто не поможет. Поскольку у смерти все расписано — и день, и час. Люди на картах никак не хотят верить, что пасьянс продолжает раскидываться и карты ложатся на новые места — это предусмотрено самой природой обращения зла.
— Жмуриками любуешься? — спросил Гринев, заходя в кабинет.
— Любуюсь.
— Звонил из УБОПа Гурин, — проинформировал Гринев. — Спрашивал материалы по Польше.
— По Корейцу?
— Да. Разорялся обиженно, что Кореец у них в разработке. И что мы ему чего-то там должны.
— Гурин, как начальник отдела по борьбе с бандитизмом УБОПа, Ана уже три года разрабатывает, — недовольно заметил Ушаков. — И что?
— А ни шиша! У меня ощущение, что они ни черта не делают. Они просто развлекаются. Кореец — это их линия. И Шамиль — их линия. И сто других. И смотри — ноль эффекта… Спецслужба хренова!
Гринев убоповцев терпеть не мог. И для этого были основания. Розыск утонул в повседневной текучке — свинью сперли, ларек обчистили. В УБОПе народу почти столько же, сколько в розыске, а материальное обеспечение на голову выше. «Оргпреступники» накапливают у себя всю информацию и по Корейцу, и по Шамилю, вот только реального выхода в виде уголовных дел, сроков наказания пока за ними никакого замечено не было. У Ушакова уже с полгода крепло ощущение, что Управление по оргпреступности просто водит всех за нос.
— Смотри, — сказал начальник уголовного розыска. — С нашей помощью Шамиль, — он ткнул пальцем в фотоизображение табачного короля, — послал в нокдаун Корейца. Задержание «торпед» в Польше Ану еще долго икаться будет. И теперь Шамиль начнет подминать его бизнес. Правильно?
— Правильно, — кивнул Гринев, присаживаясь напротив Ушакова.
— А почему ему понадобилось быстренько наводить разборы с Корейцем и прибирать его бизнес, несмотря на то, что это игра с огнем?
— Новые аукционы на носу, — предположил Гринев. — Избавившись своими методами от конкурентов на торгах, Шамиль приберет лоты к рукам, и тогда ему понадобятся большие деньги на приобретение сигарет. Вспомни, они выиграли конкурс на ввоз двадцати фур, но так и не смогли все ввезти, хотя под этот проект со всей братвы деньги собирали.
— Теперь-то у него денег побольше.
— Да. Но все равно недостаточно. Ему нужно больше свободных денег. И тут пастбище Корейца никак не лишнее.
— Верно, — кивнул Гринев. — А Шамилю не помешали бы деньги, которые насобирал Сорока.
— Тоже версия.
— Мог Шамиль за спиной Сороки стоять? Мог, сволочь такая, — зло произнес Гринев.
— Получается, Шамиль добывает денежные ресурсы. Следующий ход — он начнет расчищать место для проведения торгов на аукционе за квоты.
— Как в прошлый раз.
— Значит, впереди новые табачные убийства, — заключил Ушаков. — Кто следующий?
— Поглядим. Ждать недолго осталось.
— Поглядим…
Глава 10
ЛЮБОВНИКИ
Инесса вышла из клуба «Афродита» в прекрасном расположении духа. Душа пела. Ах, как вытянулось лицо этой клушки Вики при виде бриллиантового кольца. В ее глазах была зависть. А эта зависть окрыляла Инессу. Нет никакой радости владеть вещами, когда ими владеют все.
Хорошо иметь то, чего нет ни у кого, и ловить на себе такие завистливые взгляды. Это почти так же хорошо, как секс.
Секс… Инесса томно потянулась. Нет, все-таки секс на первом месте…
Она открыла дверцу новой «Тойоты-Авенсис», красной, как сигнал светофора. Сама выбрала такой вызывающий цвет, поскольку читала, что красные машины меньше всего попадают в дорожно-транспортные происшествия. Изящно расположилась на месте водителя, наслаждаясь кидаемыми на нее взорами — молодая, хорошо одетая, явно богатая женщина садится за руль дорогой машины. Это ли не предмет для зависти и вожделения!
Инесса поглядела на часики. Через полчаса они встречаются, и тогда… У нее внутри все затрепетало в ожидании. Она побарабанила пальцами с синим лаком на ногтях по рулевому колесу. Ей так хотелось, чтобы побыстрее прошли эти полчаса. Но она одернула себя. Приличные люди живут, не торопя время. Время торопят только активные дураки.
Она улыбнулась и погладила пальцами рулевое колесо, представляя, как его длинные, жесткие пальцы вскоре будут ласкать ее. Она любила длинные тонкие пальцы у мужчин, а не такие корявые сардельки, как у ее мужа… Она вообще не особенно любила своего мужа. Он ей смертельно надоел в последнее время.
Мотор заурчал по-домашнему, как ласковый кот. Инесса плавно, умело тронула машину с места.
Он снял квартирку — уютную двухкомнатную, как раз для встреч с нею. Обстановка, правда, там была не особенно изысканная, но зато имелась кровать — просторная, как аэродромное поле, точнее, как взлетная полоса. С нее Инесса взмывала в заоблачные выси наслаждения.
Инесса знала, как сейчас все будет. Она поднимется на третий этаж старого, еще довоенного дома, сколоченного крепко из толстого, чугунной прочности кирпича, который не взяли ни пули, ни осколки во время штурма Полесска в сорок четвертом. Нажмет на истертую десятками тысяч нажатий пластмассовую бусинку звонка. Конечно, можно воспользоваться своими ключами, но она этого не сделает. Просто будет стоять, прислонившись к стене на лестничной площадке, сжав тонкими пальцами ремень сумки из крокодиловой кожи, и ждать, когда распахнется резко дверь.
Она знает, что он, маясь, курит, мечется по комнате, причесывается перед зеркалом, смотрит напряженно на часы, торопя минуты. А она обязательно опоздает на четверть часа, хотя тоже торопит минуты. Ей нравится, когда — он мается. Ей нравится мучить мужчин, которые теряют от нее голову. Поэтому сухо, почти по-сестрински чмокнув его в лоб, она снимет туфли, пройдет в прихожую, отстранится от его объятий, делая вид, что вообще не понимает, что с ним творится. Или скажет что-то вроде:
«Подожди, я так устала», намекая, что все может и не состояться. Мол, неизвестно, захочет ли она с ним еще раз взлететь с их постельного «аэродрома» или пришла окончательно сказать ему «прощай, мальчик». Мужчина не должен обольщаться, что обладает женщиной полностью. Власть женщины в том, что мужчина ощущает, как она может однажды ему сказать: «Ты мне больше неинтересен. Я вообще жалею, что потратила на тебя время. Не люблю таких мужиков». Едва мужчина перестает верить, что ему могут сказать такое, он теряет к женщине интерес, а она теряет над ним свою власть. Так что сегодня ему опять придется постараться, прежде чем он достигнет своего. Он будет упрашивать ее принять очередной дорогой подарок и наконец уговорит. И потом останется с мыслью, что не он овладел ею, а она соблаговолила снизойти до него.
Но в постели она воздаст ему за все. Она покажет ему, какой наградой является. Она прекрасно знает, как доставить удовольствие мужчине, и еще лучше знает, как получить удовольствие самой.
Надо только опоздать не меньше чем на пятнадцать минут. В прошлый раз она опоздала всего на пять. В позапрошлый — на полчаса. Главное — не повторяться. Предсказуемая женщина тоже становится неинтересной.
…Он встретил ее на пороге, уже изрядно изнервничавшийся.
— Где же ты ходишь? — воскликнул он. — Я думал, что умру, пока дождусь.
— Не умрешь, котяра, — бросила она, пройдя в прихожую.
А потом как по нотам разыграла все. И в очередной раз получилось, как она и рассчитывала…
Потом они лежали на кровати-аэродроме. Инесса была переполнена жизненной энергией. Он же, наоборот, измотан. Ей не раз говорили, что она вампирит энергию у мужчин. Очень может быть. Во всяком случае, большинство становились после ее ласк вот такими измотанными, еле ворочающими языком. Она же неизменно чувствовала себя прекрасно, полной сил и готовой на новые подвиги.
— Чума, — прошептал он.
— Ты был неплох, котяра, — она снисходительно почесала его подбородок, как чешут греющегося на коленях пушистого кота.
Он прикрыл глаза блаженно. Потом повернулся к ней и спросил:
— Как твой?
— Все сходит с ума.
— Из-за денег?
— А из-за чего он еще может сходить с ума? Не из-за меня же.
— Он дурак. Я бы сходил с ума только из-за тебя.
— Я знаю, — кивнула она. — Он дурак, что не ценит меня. Он дурак, потому что не знает, какой подарок судьбы ему достался.
— Все правильно, — согласился он.
— А ты знаешь, что мой муженек намылился в Германию?
— Как же, слышал. Он мне сам говорил вчера. Вот только чего он там забыл?
— Говорит — искать того гада, который нагрел его на деньги.
— А почему он едет его искать в Германию?
— Там вроде возникли какие-то следы денег.
— Ничего себе. — Он поцеловал ее.
— Сейчас ты скажешь, что ни за какие деньги не бросил бы меня, — насмешливо протянула Инесса.
— Ну да.
— Все вы предсказуемы. — Она нанесла ему легкий булавочный укол. Пусть теперь помается в свободное время в терзаниях — кто такие «все»?
Он задумался. Потом грустно произнес:
— Иногда мне хочется тебя убить.
— Не смеши.
— Я тебя, наверное, убью, если ты решишь уйти от меня.
— Нет. Не получится, я тебя уверяю.
— Почему?
— Потому что слишком многие говорили это. — Она засмеялась. — Убьют меня. Убьют себя… Один дурак даже вскрыл вены, но больше, чтобы вызвать у меня жалость.
— Вызвал?
— Нет. Я не люблю малодушных дураков.
— Интересно, что сделает Глушак, если узнает, что я сплю с его женой?
— Не знаю, — пожала она обнаженными плечами. — Может, пристукнет тебя.
— А тебя?
— Меня — нет.
— Почему?
— Я знаю. — Она потянулась.
— Я люблю тебя.
— Спасибо. — Она равнодушно зевнула. Для нее слово «люблю» было внутри пустым, как барабан. Она знала, что в нее влюблялись. Без нее не могли жить. Она же относилась ко всему куда проще. Она просто ловила кайф.
— Вообще, мне кажется, что помимо меня ты любишь и ощущение опасности. И запретный плод — каково это — трахать жену своего приятеля, который столько для тебя сделал. Это же здорово,
— Приятеля, — усмехнулся он.
— И еще ты адреналин гоняешь, когда представляешь, что будет, если он узнает обо всем. Убьет или не убьет, а?
— Или я убью его, — вдруг зло произнес он.
— О, это уже что-то новое, — насмешка в ее голосе стала еще звучнее, откровеннее.
— Ты меня просто плохо знаешь.
— Хорошо я вас всех знаю. — Она зевнула. — Все вы одинаковые.
Он почти с ненавистью посмотрел на нее, а она прикрыла глаза и натянула на себя простыню…
Глава 11
ОХРАННАЯ ФИРМА «ЯНЫЧАР»
Старший помощник капитана, глядя в иллюминатор на возникший внизу аэропорт Полесска, примерно представлял, как все будет. Прямо около аэропорта к ним подкатят ребята в кожанках или в пиджаках — за год, что его здесь не было, многое могло измениться. Но он знал, что во главе их будет Баха — правая рука Корейца. Самого Ана морякам видеть не доводилось — главарь предпочитал не светиться. Все вопросы улаживали его шестерки, которыми руководил здоровенный, природой созданный для того, чтобы подавлять саму мысль о сопротивлении, Ваха.
Шасси самолета, следовавшего рейсом Марсель-Полесск, со стуком коснулись бетона посадочной полосы. Стюардесса улыбнулась на прощание. Один из мариманов, клеившийся к ней всю дорогу, попытался назначить ей свидание, но из-за избытка поглощенного им джина без тоника так и не сумел сформулировать, где ждет даму, его увлекли прочь, в теплый полесский вечер более стойкие товарищи.
Мариманы чувствовали себя немного неуютно. Каждый раз, возвращаясь из плаваний, которые длились порой по полтора года, они оказывались в другой стране, становившейся все более чужой, и шока от этого момента узнавания и неузнавания хватало надолго.
Мысли старпомом владели невеселые. От них ему часто вообще не хотелось жить. Все, чему он посвятил свою жизнь, в последние годы шло прахом.
То, что еще недавно было гордостью страны, — прекрасный торговый, рыболовецкий флот, белоснежные пассажирские суперлайнеры — от этого, увы, сегодня мало что осталось. Если уж искать исторические аналогии, последствия экономических реформ для российского флота можно сравнить разве что с потоплением испанской Великой армады. Большая часть его в последние годы утеряна безвозвратно — суда растащили втихаря, как раньше тащили с работы мешок цемента, продали и перепродали, приватизировали, сдали на лом, потопили. Все получилось, как всегда в России, — ушлые ребята заработали рубль, а изгадили все на тысячу.
Войны за приватизацию пароходств были одними из самых кровавых во всей истории постперестроечных мафиозных войн. Людей косили десятками — уж очень жирный кусок выдирали друг у друга из рук и из зубов. В результате для тех, кто крепкой якорной цепью был повязан с морем, настали тяжелые времена.
Раньше моряк знал, что в срок он обязательно выйдет в море, пробудет там с полгода, а то и поболе, подзаработает деньжат, пусть и не слишком большие, ну а что ему не доплатит государство, возьмет сам, прикупив технику, шмотки — все то, что обходилось на Западе так дешево и стоило дома так дорого. Но флот пошел на дно, и сегодня моряку ох как трудно найти свой корабль.
Но вот запестрели полосы газет объявлениями: «Требуются мотористы, судомеханики, целые экипажи. Ждем вас с распростертыми объятиями в Полесске». И потянулись матросики, боцмана, дизелисты и коки со всей страны. Полесск стал перевалочной базой, где солидные или жульнические фирмы собирали экипажи для флотов самых разных стран. Неожиданно выяснилось, что на наших моряков в мире большой спрос, поскольку русские экипажи по праву считаются одними из лучших. Во-первых, наш моряк — дешевый моряк, он получает в несколько раз меньше своих западных коллег да еще считает, что его осчастливили. Во-вторых, русский моряк — моряк высокопрофессиональный. Все знают, что ему нет равных по действиям в нештатных ситуациях. Наш человек привык драться и побеждать там, где западный обыватель мирно и правопослушно ложится и умирает — этого у нас не отнять. Ну и, наконец, русскому моряку легче всего взгромоздиться на шею, попить его кровушки, впившись в загривок вампирьими клыками, а потом, при окончательном расчете, изящно и просто обвести вокруг пальца. Потому что русский человек прекрасно борется со стихией и с врагами, но туго представляет, как биться за свои права с прохиндеями.
Некоторые из тех, кто уходил в море под китайским, французским, либерийским флагами (кстати, Либерия — самая мощная морская держава мира, из-за диких льгот там регистрируется большинство судов в мире), зарабатывали по тысяче-полторы долларов в месяц, да еще льготная растаможка машин и задешево приобретенные вещи. Так что люди считали, что им везло. Другим везло меньше. Конторы, которые нанимали экипажи, иногда вместе с судами имели привычку внезапно исчезать или просто обжуливали матросиков, бросая их на произвол судьбы на другом конце земного шара. И целые экипажи куковали по несколько месяцев где-нибудь на Берегу Слоновой Кости, не имея возможности вернуться на свою горячо любимую, хоть и прилично опустившуюся родину.
Возвращаясь после всех переделок из дальних странствий, моряки теперь не знали, когда подвернется оказия со следующим рейсом и сколько им придется жить на заработанные непосильным трудом деньги. Поэтому расставались с деньгами они без всякой охоты. Но бандитам надо платить.
На этот раз их ждали у трапа. Молодой, высокий, приторно вежливый молодой человек в безупречно сидящем синем костюме, с коробочкой коротковолновой рации в руке безошибочно вычленил старпома из толпы, подошел к нему и представился:
— Я представитель охранного агентства «Янычар». Автобус вас ждет. Мы облегчим прохождение таможенных формальностей и паспортного контроля.
Он кивнул на просторный «мерседесовский» автобус, стоящий неподалеку от площадки, куда причалил подуставший от полета «Ту-134».
— А мы вас вызывали? — усмехнулся старпом.
— Обычно мы приходим сами. Чтобы облегчить жизнь нашим согражданам, возвращающимся после тяжелой работы на родину.
Красиво и гладко излагает, отметил про себя старпом. И высшее образование на лице написано. Да, приподнимается мафия… Старпом не знал, что за хорошие манеры и действительно высшее образование за плечами братаны прозвали этого подающего надежды парня Интеллигентом.
— Растаможка, — более утвердительно, чем вопросительно произнес старпом.
Молодой человек обворожительно улыбнулся.
— Наша фирма предлагает выгодную сделку. Избавит вас от лишней головной боли к взаимной выгоде.
— И за сколько покупаете?
— Девятьсот за машину. Такая новая такса.
— По-божески.
— Хорошо, если бы вы объяснили все своим людям. Не хотелось бы недопонимания… Сами понимаете. Бизнес у нас жесткий.
— А круто вы поднялись, — усмехнулся старпом. — Уже у трапа встречаете. Раньше, чем таможня и пограничники.
— Растем.
— А где Ваха?
— Он здесь больше не работает. Как бы лучше объяснить… сейчас здесь работает другая фирма.
— Все понятно, — кивнул старпом.
Ему было совершенно все равно, с кем иметь дело. Он хотел одного — чтобы это побыстрее кончилось. Он всегда после этого ощущал, будто совершил какую-то непристойность, что его унизили, плюнули в лицо. Ему было стыдно, что он в очередной раз сыграл так, как угодно этим агрессивным, не упускающим своего парням, которые просто излучают уверенность в том, что они имеют право поступать так с людьми и что на них в этом подлунном мире нет и не предвидится в ближайшее время никакой управы.
Уже ближе к ночи этот молодой хорошо одетый человек по фамилии Гутман и по кличке Интеллигент настукал на мобильнике так хорошо знакомый ему номер телефона.
— Шамиль Идрисович, все в порядке. Мы закончили.
— Тихо прошло?
— Ребята оказались благоразумные. Мы быстро нашли общий язык.
— Хорошо. Завтра можешь подъехать к одиннадцати на работу.
— Спасибо.
Шамиль Зайнутдинов в этот поздний час находился в своем развлекательном комплексе «Золотой шельф». Внизу в ресторане звучала музыка, в казино раскручивалась рулетка и больные игрой люди готовились подпитывать ее долларами.
Шамиль удовлетворенно прижмурил глаза. Нет, это еще не полная победа. Но удар, который нанесли Корейцу, позволил его сильно потеснить в этом прибыльном бизнесе. Ничего, рано или поздно ан вообще вылетит из этого бизнеса. Шамиль знал, что так и будет. Будет обязательно. Так уж получалось, что все, что он загадывал, пока сбывалось.
— Аэропорт наш, — прошептал он под нос. — Наш… Не хотелось вспоминать, чего это стоило, но сделки с моряками в аэропорту Полесска они, можно считать, поставили под свой контроль. А это хорошие деньги наличкой. И деньги пригодятся. Скоро ожидаются новые аукционы на льготную сигаретную растаможку…
Глава 12
ЛОМОНОСОВ И ЕГО КОМАНДА
Встречу с человеком Ушаков назначил на городских прудах рядом с Домом Советов.
— Здравствуйте, Лев Васильевич, — озираясь, произнес татуированный, уже в годах бугай по кличке Фофа.
— Не трясись так.
— Да я не трясусь…
В этот час на прудах было пусто, да и сами пруды в последнее время становились все более заброшенными, зарастали тиной. Шестьдесят пять лет назад немцы покрыли их дно плиткой, так что те вообще не зарастали ничем и вода была нормальная, почти чистая, пока лет десять назад городские власти не решили их почистить и окультурить. Работали «окультуриватели» так, как привыкли работать, — бездумно, шаляй-валяй. Они проехались бульдозером по дну, плитку покололи, после чего пруды начали зарастать с такой скоростью, ; что их не успевали чистить, а заново покрывать плиткой — это никому и в голову не придет. Лучше пускай все зарастет.
— Присаживайся, — предложил Ушаков и устроился на лавочке.
— Курите? — спросил Фофа, вытаскивая «Мальборо».
— Если угостишь.
— Кума да не угостить.
Фофу Ушаков знал по седьмой колонии, там этот рецидивист досиживал третий срок.
Дул порывистый ветер, выглядывало солнце и снова пряталось за облаками.
— Сейчас дождь будет, — сказал Фофа. — К дождю у меня ребра болят… Вертухаи на шестерке переломали.
— А у меня голова. Это ваши постарались, — усмехнулся Ушаков.
Солнце раз в пять минут выглядывало из-за туч, и тогда серый город оживал. Вспыхивали знаменитые ярко-красные полесские черепичные крыши — эта черепица осталась еще от немцев. В туманном, дождливом климате они радовали глаз.