Страница:
Но ему, по большому счету, наплевать. Главное, что дело его процветает, деньги идут, и чем дальше, тем больше.
Это в книгах только все гладко — «организованная преступность». А в этой «организованной» такой же бардак, как и везде. Вот он, Калмыков, и пристроился — сбоку припека. И никто про его делишки не знает. Да и что там — ну, лимон баксов, ну, другой. Настоящие паханы сотнями лимонов ворочают. Опять же Дядя.
Все отлично — из Голландии шла «кислота» в контейнерах, вмонтированных в мягкую спальную мебель. Стояла, бывало, эта мебель прямо в центральных городских магазинах. На совесть сделана, не разобьется при перевозке. В Европу шел питерский лес. Тоже лишние копейки набегали, хоть и смешные. Рубили под Питером, рубили так, что, мама, не горюй! Зеленые пытались крик поднять, но Калмыков их быстро заткнул, в неделю управились. И без убийств, и без разборок.
А вот с Волкова все и началось. Чистоплюй, сука, струсил просто. Все его разговоры о чистых руках и несчастных, отравленных наркотиками детях — элементарная трусость. Видел он этих детей долбаных. Не он, не Калмыков «кислоту» в Питер притащит, так и без него найдут, где нажраться, ублюдки. Весь город в наркоте, куда ни сунься, все удолбанные. У него хоть гарантия качества. Настоящая, фирменная вещь. Голландия — всемирный центр по изготовлению синтетических наркотиков. Марку держат.
Трупы двух «быков» из квартиры Волковых увезли, закопали на лесопилке, хрен кто найдет. А Моню он оставил там — пусть дожидается хозяйку. Явится девка рано или поздно, никуда не денется. Надо это дело закончить, и все. Можно дальше работать. Мента пронырливого убрали, никто и не почесался. А девка ему не нравится, сует нос куда не надо. Может, и папаша что-нибудь сказанул, вспомнит, хлопот не оберешься.
Он решил не ехать сегодня в клуб. Там все в порядке. С бандитами, гуляющими по району, полная договоренность, они свое получают, считают Калмыкова за лоха, который должен платить, вот и отлично. Пусть считают. А он заплатит. Это для него не деньги.
Особенно раздражали ее так называемые диджеи. Пацаны, с явно читающимися на лицах вторичными половыми признаками, рассуждали о своем творческом пути, о своих взглядах на музыку. Какая, на хрен, музыка, какой, блин, у них творческий путь. Крутят пластинки свои, трут их пальцами. Она была уверена, что научиться диджействовать не труднее, чем освоить Интернет, а то и проще. Впрочем, Бог с ними. По большому счету, она была ко всему этому равнодушна.
Сейчас она видела перед собой только качающиеся стены, яркие лучи света, скользящие по залу, монолитную безликую толпу. Какая-то бурая масса колыхалась волнами по клубу, надо отдать ему должное, очень красиво отделанному. Кто-то вбухал в этот бывший Дом культуры уйму денег.
Настя плюхнулась на полукруглый диванчик, опоясывающий низкий стол. Такие же столики располагались вдоль стен танцзала, бар и буфет находились на втором этаже, здесь же можно было просто пересидеть легкую усталось, покурить, переброситься парой слов и снова отвалить в раскачивающуюся толпу.
Любка куда-то исчезла, сказав, что сейчас вернется и чтобы Настя никуда не уходила.
А куда ей идти? Хорошее настроение вдруг улетучилось. Словно кто-то невидимый провел ладонью перед ее лицом и, подобно гипнотизеру, вывел из транса. В этот момент она отчетливо осознала все, что с ней произошло, до мельчайших деталей. Вспомнила ту злосчастную квартиру, бандитов. Вспомнила даже то, что не могла вспомнить весь день. Как ночью пришел Прыгун — это и был тот самый мужик, который утром лежал с ней на диване, как они уже втроем... И пили водку ночью, кололись какой-то дрянью. Снова пили, вернее, пила она. А им уже ничего не было нужно. Она и вправду не соображала. Как они ее взяли, с какой легкостью. Хоть не убили, и на том спасибо.
Настя вздрогнула. Да-а... Дела... И подвал этот.
Вместе с реальностью, заполнившей ее мозг, до этого вычищенный наркотой, которую вливали в ее вены сначала те ублюдки рэкетиры, а потом и «дети подземелья» — как Настя окрестила всю компанию малолеток, притащивших ее сюда, — пришла чудовищная головная боль. А вместе с ней и дрожь, которая на время прошла в подвале.
Надо по-тихому рвать отсюда. Пока не объявилась эта Любка и не утащила ее еще куда-нибудь. События развивались по нарастающей. Настя поняла, что если сейчас же не вырвется из этой сумасшедшей гонки, то потом, с каждым часом сделать это будет все труднее и труднее.
Но Любка появилась быстрее, чем Настя смогла подняться на ноги.
— Во, смотри. Это Настя. — Любка показала на нее рукой парню, стоявшему рядом. Парень был высокий, в черном костюме, трезвый, аккуратно причесанный.
«Это, что ли, ее сутенер?» — вяло подумала Настя и, сделав усилие, поднялась с диванчика.
— Люба, знаешь, пойду я.
— Куда? Ночь на дворе. Нет уж, сиди тут.
— Зачем?
— Надо. Это, — показала она на парня, — Василий. Он тебя в обиду не даст.
Василий смотрел на Настю как-то брезгливо-оценивающе, качал головой. Неприятный был у него взгляд.
— Эка тебя колбасит, — заметила Любка. — Посиди. — Она толкнула Настю, и та снова плюхнулась на диванчик. — Я сейчас. — Она повернулась и исчезла в толпе.
— Сколько тебе лет? — спросил Василий, сев рядом с ней.
— Не все ли равно. — Настя чувствовала себя ужасно и говорила с трудом.
Василий это заметил.
— Торчишь?
— Ладно, — Настя снова попыталась встать. — Я пошла. Извините.
— Нет уж, милая, посиди, — Василий крепко взял ее за локоть и дернул на себя.
— Оставь ее!
Настя обернулась на голос.
Рядом с их столиком стоял высокий светловолосый парень с выбритым затылком, в сером тонком свитере и черных джинсах. Руки он сложил на груди так, что были видны кулаки, не вызывавшие сомнения в том, что их обладатель не играет на скрипке и не пишет диссертацию.
— Оставь девчонку, — повторил он.
Глава 13
Это в книгах только все гладко — «организованная преступность». А в этой «организованной» такой же бардак, как и везде. Вот он, Калмыков, и пристроился — сбоку припека. И никто про его делишки не знает. Да и что там — ну, лимон баксов, ну, другой. Настоящие паханы сотнями лимонов ворочают. Опять же Дядя.
Все отлично — из Голландии шла «кислота» в контейнерах, вмонтированных в мягкую спальную мебель. Стояла, бывало, эта мебель прямо в центральных городских магазинах. На совесть сделана, не разобьется при перевозке. В Европу шел питерский лес. Тоже лишние копейки набегали, хоть и смешные. Рубили под Питером, рубили так, что, мама, не горюй! Зеленые пытались крик поднять, но Калмыков их быстро заткнул, в неделю управились. И без убийств, и без разборок.
А вот с Волкова все и началось. Чистоплюй, сука, струсил просто. Все его разговоры о чистых руках и несчастных, отравленных наркотиками детях — элементарная трусость. Видел он этих детей долбаных. Не он, не Калмыков «кислоту» в Питер притащит, так и без него найдут, где нажраться, ублюдки. Весь город в наркоте, куда ни сунься, все удолбанные. У него хоть гарантия качества. Настоящая, фирменная вещь. Голландия — всемирный центр по изготовлению синтетических наркотиков. Марку держат.
Трупы двух «быков» из квартиры Волковых увезли, закопали на лесопилке, хрен кто найдет. А Моню он оставил там — пусть дожидается хозяйку. Явится девка рано или поздно, никуда не денется. Надо это дело закончить, и все. Можно дальше работать. Мента пронырливого убрали, никто и не почесался. А девка ему не нравится, сует нос куда не надо. Может, и папаша что-нибудь сказанул, вспомнит, хлопот не оберешься.
Он решил не ехать сегодня в клуб. Там все в порядке. С бандитами, гуляющими по району, полная договоренность, они свое получают, считают Калмыкова за лоха, который должен платить, вот и отлично. Пусть считают. А он заплатит. Это для него не деньги.
* * *
Настя прежде не бывала в «Крабе». Знала, конечно, что открылось такое новое «кислотное» местечко, но как-то не довелось. Да и не любила она питерскую мажорскую тусовку, модных мальчиков и девочек с растворенными в «кислоте» мозгами, которые ночи напролет переступали с ноги на ногу под монотонное буханье сэмплированных барабанов и шорохи синтезированных звуков.Особенно раздражали ее так называемые диджеи. Пацаны, с явно читающимися на лицах вторичными половыми признаками, рассуждали о своем творческом пути, о своих взглядах на музыку. Какая, на хрен, музыка, какой, блин, у них творческий путь. Крутят пластинки свои, трут их пальцами. Она была уверена, что научиться диджействовать не труднее, чем освоить Интернет, а то и проще. Впрочем, Бог с ними. По большому счету, она была ко всему этому равнодушна.
Сейчас она видела перед собой только качающиеся стены, яркие лучи света, скользящие по залу, монолитную безликую толпу. Какая-то бурая масса колыхалась волнами по клубу, надо отдать ему должное, очень красиво отделанному. Кто-то вбухал в этот бывший Дом культуры уйму денег.
Настя плюхнулась на полукруглый диванчик, опоясывающий низкий стол. Такие же столики располагались вдоль стен танцзала, бар и буфет находились на втором этаже, здесь же можно было просто пересидеть легкую усталось, покурить, переброситься парой слов и снова отвалить в раскачивающуюся толпу.
Любка куда-то исчезла, сказав, что сейчас вернется и чтобы Настя никуда не уходила.
А куда ей идти? Хорошее настроение вдруг улетучилось. Словно кто-то невидимый провел ладонью перед ее лицом и, подобно гипнотизеру, вывел из транса. В этот момент она отчетливо осознала все, что с ней произошло, до мельчайших деталей. Вспомнила ту злосчастную квартиру, бандитов. Вспомнила даже то, что не могла вспомнить весь день. Как ночью пришел Прыгун — это и был тот самый мужик, который утром лежал с ней на диване, как они уже втроем... И пили водку ночью, кололись какой-то дрянью. Снова пили, вернее, пила она. А им уже ничего не было нужно. Она и вправду не соображала. Как они ее взяли, с какой легкостью. Хоть не убили, и на том спасибо.
Настя вздрогнула. Да-а... Дела... И подвал этот.
Вместе с реальностью, заполнившей ее мозг, до этого вычищенный наркотой, которую вливали в ее вены сначала те ублюдки рэкетиры, а потом и «дети подземелья» — как Настя окрестила всю компанию малолеток, притащивших ее сюда, — пришла чудовищная головная боль. А вместе с ней и дрожь, которая на время прошла в подвале.
Надо по-тихому рвать отсюда. Пока не объявилась эта Любка и не утащила ее еще куда-нибудь. События развивались по нарастающей. Настя поняла, что если сейчас же не вырвется из этой сумасшедшей гонки, то потом, с каждым часом сделать это будет все труднее и труднее.
Но Любка появилась быстрее, чем Настя смогла подняться на ноги.
— Во, смотри. Это Настя. — Любка показала на нее рукой парню, стоявшему рядом. Парень был высокий, в черном костюме, трезвый, аккуратно причесанный.
«Это, что ли, ее сутенер?» — вяло подумала Настя и, сделав усилие, поднялась с диванчика.
— Люба, знаешь, пойду я.
— Куда? Ночь на дворе. Нет уж, сиди тут.
— Зачем?
— Надо. Это, — показала она на парня, — Василий. Он тебя в обиду не даст.
Василий смотрел на Настю как-то брезгливо-оценивающе, качал головой. Неприятный был у него взгляд.
— Эка тебя колбасит, — заметила Любка. — Посиди. — Она толкнула Настю, и та снова плюхнулась на диванчик. — Я сейчас. — Она повернулась и исчезла в толпе.
— Сколько тебе лет? — спросил Василий, сев рядом с ней.
— Не все ли равно. — Настя чувствовала себя ужасно и говорила с трудом.
Василий это заметил.
— Торчишь?
— Ладно, — Настя снова попыталась встать. — Я пошла. Извините.
— Нет уж, милая, посиди, — Василий крепко взял ее за локоть и дернул на себя.
— Оставь ее!
Настя обернулась на голос.
Рядом с их столиком стоял высокий светловолосый парень с выбритым затылком, в сером тонком свитере и черных джинсах. Руки он сложил на груди так, что были видны кулаки, не вызывавшие сомнения в том, что их обладатель не играет на скрипке и не пишет диссертацию.
— Оставь девчонку, — повторил он.
Глава 13
Последнее время Димка чувствовал себя отвратительно. Про совесть много говорили в школе. Но школа была в той, прошлой жизни, а в этой, нынешней, появились другие ценности, другие взаимоотношения и другая совесть. Но все равно что-то свербило внутри, пропал сон у Димки, приходилось пить, трахаться и снова пить.
И к этой непонятной маяте примешивался страх. Откровенный страх. Все Моня. Запутывает его, вяжет крепче, чем веревками или наручниками, вяжет, гад. Порезали охранника этого — ладно, мелочь. А вот с кавказцами, там дело посложнее будет. Чистая мокруха. Вовик бедный.
Про наезд на женщину Димка вообще старался не вспоминать. Но не получалось. Всплывало в памяти ее лицо, удивленное, растерянное.
Да и Моня, сучий потрох, пускался иногда в откровенность. Только Димка подозревал, что откровенность эта у него строго дозированная, отмеренная и проверенная. Вряд ли он рассказывал все. Но и того, что слышал Димка, вполне хватало.
Моня мечтал стать лихим Робином Гудом, трясти богатеньких — им ведь сам Бог велел делиться, порядок наводить у торгашей, за вознаграждение конечно. Ну, оружием торговать, тоже дело. Оружие ведь нужно людям. А Моня... Эта его манера «рубить хвосты». Невинных людей убивает запросто, лишь за то, что случайно оказались рядом, или же чтобы пугнуть других.
Тошно было Димке, и чем больше он об этом думал, тем противней сам себе становился.
Страх. Для чего Моня его вяжет мокрухой? Какую такую ценность для него представляет Димка? Что он, семи пядей во лбу? Так нет. Он не координатор, не комбинатор, он — типичный исполнитель. И понял это Димка однажды ночью, словно озарение на него нашло. Вяжет, чтобы в нужный момент пошел Димка безропотно вперед, как Вовик тогда на кавказцев. Пешку из него делает, чтобы пожертвовать им в нужный момент, чтобы кто-то выиграл с помощью этой жертвы свою сложную партию.
Последние несколько вечеров он проводил в «Крабе». Инцидент с Толстяком был улажен. Мужик оказался залетным бизнесменом, решившим поиграть в мафию. Не вышло. Охранники его оказались слабаками, сам — полный фуфел, поучили их, но без крови, так, на словах. Толстяк даже остался до утра, охрану отпустил, понял, что нечего ему парней мурыжить. В «Крабе» своя охрана есть.
А Димка сидел здесь и напивался. Моня куда-то исчез, работы не дал, а сам Димка решил ничего не искать, бабки пока были, можно и отдохнуть малость.
Девчонка за крайним столиком привлекла его внимание своей непохожестью на всю остальную публику, колбасившуюся в «Крабе». Словно из другого мира девочка. Симпатичная. Тоненькая, как соломинка. Лицо растерянное, не то пьяная, не то вмазанная, но, кажется, по первости — не понимает, что с ней происходит. И боится понять. И чего делать, не сечет. А пришла с Любкой, стервой, которая обожает людей подставлять. И молодых, и не очень. Кидальщица известная. Васька ее держит, сутенер, но по прямому назначению она редко используется. В основном как наводчица. Крутит фраеров, потом Ваське сдает. А его ребята их уже обрабатывают. Или квартиру возьмут, или просто на улице обчистят. Но не в клубе, упаси Господь, а то Васька здесь и дня не проходил бы живым — убрали бы сразу. Репутацию заведения в «Крабе» чтут и защищают. А Васька с Любкой тут больше по наркоте. Ну и девок молодых вербуют.
Очень Димке понравилась девочка-соломинка, детство, что ли, вспомнил? В школе он был влюблен, классе в шестом. На физкультуре тогда чудеса выделывал, учиться даже стал лучше. Эх, время было беззаботное!
Увидев, что Васька подошел к Соломинке и стал ей что-то вещать, а потом и за руку схватил, Димка решил, что ни фига с ней у него не выйдет. Он ее лучше себе возьмет. «Чистоты хочется, — подумал он. — После Соски этой, брр!»
— Ты чего, Кач? — удивленно вскинул брови Васька, услышав его слова.
— Оставь, я сказал. Это моя знакомая.
— А-а... Ну, ладно. Она, вообще-то, с Любкой пришла, вот я и думал...
— Иди, иди, в другом месте думай.
Васька отошел без вопросов. Кача здесь знали все, и все уважали. Из молодых, да ранний. И, говорят, справедливый. Сутенер махнул рукой Любке, которая вывинтилась из толпы, и они в обнимку отправились в бар.
Димка сел рядом с девчушкой и стал ее разглядывать. Та отвела глаза, сгорбилась как-то покорно, отчаянно. Нет, она не отсюда...
— Слушай, а ты кто вообще? — спросил он.
— Я? Какая разница?
— Чего тебя сюда-то занесло? Рейв любишь?
— Нет.
— Торчишь?
— Нет.
— Ну да, рассказывай. Зрак-то у тебя — лучше ментам не показывайся. Родители есть?
— Нет.
И тут Настя начала плакать. Ужас последних суток прорвался таким потоком слез, что она не могла их остановить, они текли по щекам, капали на джинсы.
— Э-э, ты чего? Слушай, может, у тебя что случилось?
Димка не мог найти нужных слов, чтобы успокоить эту девочку, и в то же время чувствовал, что между ним и этой школьницей установилась какая-то странная связь. Во всяком случае, ему не хотелось ее отпускать.
— Ты где ночуешь?
Тут Настя перестала плакать и посмотрела на него с таким неподдельным ужасом, что Димке стало не по себе.
— Ну-у, — протянул он. — Ты не бойся, не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Я не об этом.
Настя продолжала молчать. И вдруг поняла, что ей надо выговориться. Кому-то, кто ее поймет. Этому молодому бандиту, что ли? А почему, собственно, бандиту? Может, он и не бандит? Симпатичный парень. Стесняется, в словах путается. Эти, вчерашние, не путались. Точно знали, что говорить и что делать.
Неожиданно для себя Димка встал, взял девчонку за руку, потянул. Та безропотно поднялась с диванчика.
— Так. В общем, слушай. Сейчас поедешь со мной. Все мне расскажешь. Я вижу, у тебя проблемы. Не бойся, я тебя не трону.
Ноги у Насти подкосились. Сознание снова начало уплывать. Она с трудом контролировала себя, переставляя машинально ноги. Последние метры до машины одинокого частника, торчавшего в ожидании клиента, Димка почти нес ее на руках.
В машине Настя отключилась полностью. Димка сидел рядом с ней на заднем сиденье и гладил ее светлые волосы. Голова Насти упала ему на грудь, и он обнял ее за плечи, придерживая, чтобы девушка не рухнула на пол.
Ему вдруг захотелось заботиться об этой маленькой, красивой, но какой-то очень несчастной девчушке, поговорить с ней по душам, рассказать обо всем, что с ним происходит, как ему надоела чернуха, в которую затащил его сволочной Моня, лечь с ней в постель.
Как она отличалась даже от той же Соски. Димка вспомнил их неистовую кровавую вечеринку и поежился. Нет, эта казалась существом вообще другого пола. Или, наоборот, все эти Соски другого пола? Не женщины вовсе, а что-то дикое, грязное?
Димка втащил Настю в квартиру, где был теперь единственным хозяином, уложил на диван и, окинув комнату оценивающим взглядом, быстро засунул в шкаф валявшиеся на полу грязные носки, придвинул стулья к столу, сбегал на кухню, бросив в мойку тарелки с остатками еды, в общем, постарался придать жилищу мало-мальски цивилизованный вид.
Настя застонала, потянулась, потом съежилась, задрожала и наконец открыла глаза.
— Какой ужас, — прошептала она, увидев сидящего напротив Димку.
— Что? — спросил он.
— Где я?
— У меня.
— А ты кто?
Она огляделась и, увидев, что находится в совершенно незнакомом ей месте, снова застонала и закрыла глаза.
— Эй! — Димка видел, что девушка не спит. — Эй! Очнись. Не бойся. Как тебя зовут-то?
— Настя, — прошептала она.
— Плохо тебе?
— Да.
— А что ты пила? Нюхала? Скажи, я помогу.
— Не знаю... Пила... Кололи чем-то.
Картина в общих чертах была Димке ясна. Замутили мозги девчонке, папиной-маминой дочке, а она никак не врубится, что с ней происходит. Водки ей надо выпить, очухается. А то сейчас ломы пойдут, что тогда с ней делать? Она же от страха кинется. Опыта-то нет.
Димка пошел на кухню и вернулся с бутылкой водки, которую всегда держал в холодильнике, считая, что у солидных людей должно быть именно так. Вот и пригодилась.
— На, выпей, — сказал он, протягивая ей рюмку.
Настя как-то странно посмотрела на него, но рюмку взяла, перехватила второй рукой — в одной было не удержать, так она дрожала, посмотрела на нее и поставила на стол.
— Выпей, — повторил Димка. — Легче станет.
— Сейчас, — Настя кивнула. Она заворочалась на диване и села к столу, спустив ноги на пол.
Димка молча за ней наблюдал. Чудо, а не девочка. Но что же с ней случилось?
— Знаешь... А как тебя зовут? — спросила Настя как-то очень по-взрослому. Димка даже удивился, откуда вдруг взялась после полной растерянности, слез, дрожи в голосе такая твердость?
— Дима.
— Знаешь, Дима... Скажи, зачем ты меня сюда привез?
— Хм... — Димка не выдержал и улыбнулся. — Красивая ты. А вообще, я видел, что тебе плохо, и решил помочь. Что в этом особенного?
— А ты кто?
— Я? — Он на минуту задумался. И вдруг, с мгновенной злостью, решил не врать. Будет нос воротить, он ее просто вышвырнет отсюда. Какого черта он должен из себя принца разыгрывать? Он будет таким, какой есть. А если кому не нравится, скатертью дорога!
— Я? Я бандит.
Настя недоверчиво посмотрела на него. Ну какой он бандит? Мальчишка.
Она быстро выпила водку, и ей действительно стало легче.
— Бандит, — словно эхо, повторила она. — Не похож ты на бандита. Знаешь, я верю, что ничего плохого ты мне не сделаешь...
— Это почему, интересно?
— По статистике. Не может быть так, чтобы подряд все время плохое. А ты, по-моему, не такой, как те.
— Как кто?
— Налей еще, пожалуйста. А то я так не смогу.
Настя опьянела, но не настолько, чтобы мысли путались. Напротив, сейчас голова стала ясной, нужные слова находились легко, и она начала говорить. Монотонно, ровно, обо всем, с самого начала.
Димке сразу стало не по себе. Еще с того момента, когда Настя рассказала о смерти отца. А когда речь зашла о гибели матери, он понял, что отныне у него начнется новая жизнь. И что в этой жизни он сделает для этой девочки все, что только в его силах. И неважно, будет она с ним спать или не будет, Димка знал, что должен заплатить ей за все, к чему не по своей воле был причастен. И знал, как заплатить.
— Ну, вот и все, — закончила Настя. — Закурить дай.
Когда Настя, глубоко затянувшись и выпустив дым, посмотрела на него, Димка спросил:
— Теперь ты, наверное, хочешь, чтобы я про себя рассказал?
— Нет, я хочу покоя. Сегодня. Понимаешь? Извини, пожалуйста. Если у тебя были другие планы, смотри сам.
Димка молчал. Какие, на фиг, другие планы?
— Я хочу тебе помочь, — сказал он.
— Помочь? А каким образом?
— Замочить этого гада.
— Кого?
— Того, который все это устроил.
Настя молча курила. Ничего у него не выйдет. Но если не выйдет у него, то у кого? К кому еще идти за помощью? Куз для такого дела не годится. Он не бойцовской породы. Он пишет хронику войны, а воюют другие.
— А ты сможешь? — Насте этот парень определенно нравился. Насколько, конечно, после всего, что с ней случилось, она могла разбираться в своих чувствах.
— Знаешь... — начала Настя совсем другим, домашним тоном, от которого Димка почему-то весь напрягся. — Знаешь, Дим, я так кушать хочу.
Он кинулся на кухню. Бегом, чтобы она не увидела его лица.
Когда он погасил свет, Настя позвала его. Они лежали рядом. Димка вытянувшись, стараясь погасить возбуждение, потому что нельзя, нельзя было сейчас тревожить эту бедную измученную девочку. А Настя все сильнее и сильнее прижималась к нему. Она по-прежнему дрожала, пытаясь согреться его теплом.
— Так хорошо с тобой, — прошептала она. — Как с родным прямо. Спи.
— И ты спи, — тихо сказал он. — Не волнуйся. Все будет нормально.
Конечно, он не спал. Где там. Перед ним маячило лицо той женщины на дороге. Удивленное и растерянное.
И еще одна мысль не давала ему покоя. Моня. Он знал принцип его работы. «Рубить хвосты». Значит, рано или поздно, он доберется и до Насти. Как же, последняя из семьи Волковых. А раз они решили убрать всех, значит, исключений быть не должно. Именно так Моня понимает задачу.
— Поедем ко мне, — сказала она. — Хочу домой. А от меня позвоним Кузу, соберем военный совет. Один-то ты вряд ли справишся.
Димка и сам понимал, что одному ему придется нелегко с такими профессионалами, как Моня и этот его шеф, Калмыков. С другой стороны, фактор внезапности на его стороне, он нанесет удар неожиданно. Ведь отсюда они не ждут опасности. Похоже, они ниоткуда ее не ждут, если действуют так нагло.
Пока Настя пила кофе на кухне, Димка собирался. Взял все деньги, которые у него были, — и рубли, и доллары, рассовал их по карманам. Кастет спрятал во внутренний карман куртки. Ножа у него не было. Он не любил ножи и не умел ими пользоваться. Посмотрев, как работает профессионал, все тот же Моня, понял, что этому надо учиться особо, а у Димы душа не лежала к практике на живых людях.
Зато у него был ствол, пристрелянный ТТ. Димка еще ни разу не бил из него по живым мишеням, но стрелял хорошо. Еще в школе получал призы. Но школа — это тьфу, плюнуть и растереть. Со знакомыми ходил в тир, стрелял из пистолета. А потом, когда появились деньги, купил ствол, в тир ходил уже сам. Знали его, без всяких бумажек и удостоверений договаривался, практиковался. Менты там же стреляли, ничего, за своего, наверное, считали. А вообще, время сейчас такое, что лишних вопросов лучше не задавать.
Он взял запасную обойму, повертел в руках и положил обратно в стол. Лучше не рисковать. В кармане у него лежало заявление в милицию, подписанное сегодняшним числом. Что нашел, мол, пистолет, сдаю в органы внутренних... Это на всякий случай. Если на улице повяжут, еду, мол, в милицию, сдавать. Знать ничего не знаю. Сунул пистолет за пояс, прикрыл свитерком и курткой, похлопал себя по бедрам, подпрыгнул — нигде ничего не мешает, не колет, не давит. Все в порядке. Он готов.
До Приморской доехали на такси. Димка сказал Насте, что подъезжать к самому парадному не нужно. Его почему-то одолели предчувствия.
Они вышли у метро и пошли к ее дому, до которого было минут пять ходьбы, не больше, если не спешить. Они и не спешили. Димка пытался навести порядок в мыслях. Что-то мучило его, с каждым шагом, приближающим к Настиному дому, страх становился все явственней, и, когда Настя показала ему рукой на дверь подъезда, он смог наконец сформулировать в словах то, что все утро сидело в его подсознании.
— Окна куда выходят? — спросил он.
— Сюда. Вон они. — Настя показала наверх.
Димка оттащил ее за трансформаторную будку.
— Погоди. Дай-ка я посмотрю. На всякий случай.
— Думаешь, там кто-то есть?
— Не знаю. Мало ли что. Береженого Бог бережет.
Он вглядывался в три темных окна. В одном вдруг дернулась занавеска. Или показалось? Нет, точно. Не слепой же он.
План родился быстро.
— Иди к подъезду, — сказал Димка. — Одна. Войдешь, но наверх не поднимайся, стой там.
— Привет, Настюха! — услышали они громкий окрик.
Рядом стоял мужик в спортивном костюме со свернутой в трубочку газетой в руках.
— Николай Егорович, — выдохнула Настя с облегчением. — Здравствуйте. Гуляете?
— Да уж нагулялся. Домой иду. А ты чего тут делаешь? Целуешься с любимым? — Он весело посмотрел на Димку.
— Да нет. Тоже домой иду.
— Ну, пошли.
— Да-да, сейчас. Вы идите, я потом.
— Ну, давай, соседка. Не грусти. Если что, поможем. Ты это, в школу-то ходишь?
— Ну-у... Да. Буду ходить. Сейчас после всего...
— Ладно, ладно, Настя, молодец, смотрю, в себя пришла уже. Давай не раскисай. Ежели что, заходи.
Николай Егорович резко свистнул, и из-за будки выскочил здоровенный, лоснящийся дог.
— Пошли, Дик, домой, — сказал Николай Егорович и направился к подъезду.
— Это кто? — спросил Димка.
— Сосед.
— Давай иди за ним. И жди меня в подъезде.
Димка проводил ее глазами, потом бросился назад, в кусты, тянувшиеся от самой будки до забора детского садика, сделал большой круг, выйдя из зарослей почти в начале длинного дома, и, не снижая темпа, побежал обратно, но уже под самыми окнами, чтобы его не заметили, если оттуда ведется наблюдение.
Димка был уверен, что если там кто и есть, так это Моня, и больше никого. Он всегда действовал в одиночку. Наружку на улице ни за что не выставил бы. Не его стиль.
Настя, как и договаривались, ждала его в подъезде.
— Что делать будем? — спросила она.
— Ничего. Пойдем в квартиру.
— А если там...
— Биться будем.
Моня не знал, что у Димки есть ствол. И при Моне Димка ни разу не пользовался огнестрельным оружием. Может, пронесет?
Они поднялись на лифте, Димка прижимал палец к губам, говорил шепотом:
— Не волнуйся, все будет нормально. — Для Насти он это шептал, или себя самого, успокаивал, этого Димка не мог себе сказать. — Глазок в двери есть?
— Есть.
Димка покачал головой. Плохо. Но ему ничего не остается. Придется блефовать.
— Дальше не иди, — шепнул он, когда они вышли из лифта на площадку. К квартирам вела еще одна дверь, и, стоя здесь, можно было оставаться невидимым ни в какой глазок.
Димка поцеловал Настю.
— Все. Я пошел.
Громко шаркая ногами, чтобы было слышно за закрытой дверью, он подошел к Настиной квартире и позвонил. Тишина. Позвонил еще раз, стукнул ногой в дверь.
— Моня, — сказал он громко, припав губами к декоративным планкам на тяжелой металлической двери, — Моня, это Кач. Открой, дело есть. Не бойся, все в порядке.
Как он и подозревал, на «не бойся» Моня среагировал. Дверь открылась, и на пороге возник несчастный наркот. Он улыбался.
— Здорово, Димочка. Каким ветром?
— Может, впустишь?
— Заходи, дорогой.
Димка внутренне собрался. Сейчас нужно было принять решение, которое могло полностью изменить его жизнь. А возможно, и обозначить ее сроки. Он шагнул в прихожую и, не оборачивась, резко и сильно, как только мог, двинул локтем в печень стоявшего сзади бандита.
Моня не ожидал такой прыти, он понимал, что внезапное появление Кача не сулит ничего хорошего, но столь стремительное нападение явилось для него полной неожиданностью. Он скорчился от боли — бить Димка умел. Может, чего другого не мог, но бить — это да.
Он дважды стукнул кулаком по склоненному перед ним затылку, Моня ударился лбом об пол и затих.
Быстро, без лишних движений, Димка вытащил из кармана скотч, предусмотрительно захваченный из дому, и замотал, заведя за спину, Монины руки. Но от этого выродка можно было ожидать чего угодно, и Димка не был уверен, что теперь Моня полностью безопасен. Он еще мог преподнести пару сюрпризиков, да таких, что Димке не уйти отсюда живым. Открыв дверь, он тихо позвал Настю.
Они сидели в кабинете и ждали, когда этот тип очухается. Димка притащил его сюда, Моня, надо заметить, давно уже очухался, но виду не подавал, пытаясь разобраться в обстановке.
Димка подошел к нему и ткнул кроссовкой в бок:
И к этой непонятной маяте примешивался страх. Откровенный страх. Все Моня. Запутывает его, вяжет крепче, чем веревками или наручниками, вяжет, гад. Порезали охранника этого — ладно, мелочь. А вот с кавказцами, там дело посложнее будет. Чистая мокруха. Вовик бедный.
Про наезд на женщину Димка вообще старался не вспоминать. Но не получалось. Всплывало в памяти ее лицо, удивленное, растерянное.
Да и Моня, сучий потрох, пускался иногда в откровенность. Только Димка подозревал, что откровенность эта у него строго дозированная, отмеренная и проверенная. Вряд ли он рассказывал все. Но и того, что слышал Димка, вполне хватало.
Моня мечтал стать лихим Робином Гудом, трясти богатеньких — им ведь сам Бог велел делиться, порядок наводить у торгашей, за вознаграждение конечно. Ну, оружием торговать, тоже дело. Оружие ведь нужно людям. А Моня... Эта его манера «рубить хвосты». Невинных людей убивает запросто, лишь за то, что случайно оказались рядом, или же чтобы пугнуть других.
Тошно было Димке, и чем больше он об этом думал, тем противней сам себе становился.
Страх. Для чего Моня его вяжет мокрухой? Какую такую ценность для него представляет Димка? Что он, семи пядей во лбу? Так нет. Он не координатор, не комбинатор, он — типичный исполнитель. И понял это Димка однажды ночью, словно озарение на него нашло. Вяжет, чтобы в нужный момент пошел Димка безропотно вперед, как Вовик тогда на кавказцев. Пешку из него делает, чтобы пожертвовать им в нужный момент, чтобы кто-то выиграл с помощью этой жертвы свою сложную партию.
Последние несколько вечеров он проводил в «Крабе». Инцидент с Толстяком был улажен. Мужик оказался залетным бизнесменом, решившим поиграть в мафию. Не вышло. Охранники его оказались слабаками, сам — полный фуфел, поучили их, но без крови, так, на словах. Толстяк даже остался до утра, охрану отпустил, понял, что нечего ему парней мурыжить. В «Крабе» своя охрана есть.
А Димка сидел здесь и напивался. Моня куда-то исчез, работы не дал, а сам Димка решил ничего не искать, бабки пока были, можно и отдохнуть малость.
Девчонка за крайним столиком привлекла его внимание своей непохожестью на всю остальную публику, колбасившуюся в «Крабе». Словно из другого мира девочка. Симпатичная. Тоненькая, как соломинка. Лицо растерянное, не то пьяная, не то вмазанная, но, кажется, по первости — не понимает, что с ней происходит. И боится понять. И чего делать, не сечет. А пришла с Любкой, стервой, которая обожает людей подставлять. И молодых, и не очень. Кидальщица известная. Васька ее держит, сутенер, но по прямому назначению она редко используется. В основном как наводчица. Крутит фраеров, потом Ваське сдает. А его ребята их уже обрабатывают. Или квартиру возьмут, или просто на улице обчистят. Но не в клубе, упаси Господь, а то Васька здесь и дня не проходил бы живым — убрали бы сразу. Репутацию заведения в «Крабе» чтут и защищают. А Васька с Любкой тут больше по наркоте. Ну и девок молодых вербуют.
Очень Димке понравилась девочка-соломинка, детство, что ли, вспомнил? В школе он был влюблен, классе в шестом. На физкультуре тогда чудеса выделывал, учиться даже стал лучше. Эх, время было беззаботное!
Увидев, что Васька подошел к Соломинке и стал ей что-то вещать, а потом и за руку схватил, Димка решил, что ни фига с ней у него не выйдет. Он ее лучше себе возьмет. «Чистоты хочется, — подумал он. — После Соски этой, брр!»
— Ты чего, Кач? — удивленно вскинул брови Васька, услышав его слова.
— Оставь, я сказал. Это моя знакомая.
— А-а... Ну, ладно. Она, вообще-то, с Любкой пришла, вот я и думал...
— Иди, иди, в другом месте думай.
Васька отошел без вопросов. Кача здесь знали все, и все уважали. Из молодых, да ранний. И, говорят, справедливый. Сутенер махнул рукой Любке, которая вывинтилась из толпы, и они в обнимку отправились в бар.
Димка сел рядом с девчушкой и стал ее разглядывать. Та отвела глаза, сгорбилась как-то покорно, отчаянно. Нет, она не отсюда...
— Слушай, а ты кто вообще? — спросил он.
— Я? Какая разница?
— Чего тебя сюда-то занесло? Рейв любишь?
— Нет.
— Торчишь?
— Нет.
— Ну да, рассказывай. Зрак-то у тебя — лучше ментам не показывайся. Родители есть?
— Нет.
И тут Настя начала плакать. Ужас последних суток прорвался таким потоком слез, что она не могла их остановить, они текли по щекам, капали на джинсы.
— Э-э, ты чего? Слушай, может, у тебя что случилось?
Димка не мог найти нужных слов, чтобы успокоить эту девочку, и в то же время чувствовал, что между ним и этой школьницей установилась какая-то странная связь. Во всяком случае, ему не хотелось ее отпускать.
— Ты где ночуешь?
Тут Настя перестала плакать и посмотрела на него с таким неподдельным ужасом, что Димке стало не по себе.
— Ну-у, — протянул он. — Ты не бойся, не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Я не об этом.
Настя продолжала молчать. И вдруг поняла, что ей надо выговориться. Кому-то, кто ее поймет. Этому молодому бандиту, что ли? А почему, собственно, бандиту? Может, он и не бандит? Симпатичный парень. Стесняется, в словах путается. Эти, вчерашние, не путались. Точно знали, что говорить и что делать.
Неожиданно для себя Димка встал, взял девчонку за руку, потянул. Та безропотно поднялась с диванчика.
— Так. В общем, слушай. Сейчас поедешь со мной. Все мне расскажешь. Я вижу, у тебя проблемы. Не бойся, я тебя не трону.
Ноги у Насти подкосились. Сознание снова начало уплывать. Она с трудом контролировала себя, переставляя машинально ноги. Последние метры до машины одинокого частника, торчавшего в ожидании клиента, Димка почти нес ее на руках.
В машине Настя отключилась полностью. Димка сидел рядом с ней на заднем сиденье и гладил ее светлые волосы. Голова Насти упала ему на грудь, и он обнял ее за плечи, придерживая, чтобы девушка не рухнула на пол.
Ему вдруг захотелось заботиться об этой маленькой, красивой, но какой-то очень несчастной девчушке, поговорить с ней по душам, рассказать обо всем, что с ним происходит, как ему надоела чернуха, в которую затащил его сволочной Моня, лечь с ней в постель.
Как она отличалась даже от той же Соски. Димка вспомнил их неистовую кровавую вечеринку и поежился. Нет, эта казалась существом вообще другого пола. Или, наоборот, все эти Соски другого пола? Не женщины вовсе, а что-то дикое, грязное?
Димка втащил Настю в квартиру, где был теперь единственным хозяином, уложил на диван и, окинув комнату оценивающим взглядом, быстро засунул в шкаф валявшиеся на полу грязные носки, придвинул стулья к столу, сбегал на кухню, бросив в мойку тарелки с остатками еды, в общем, постарался придать жилищу мало-мальски цивилизованный вид.
Настя застонала, потянулась, потом съежилась, задрожала и наконец открыла глаза.
— Какой ужас, — прошептала она, увидев сидящего напротив Димку.
— Что? — спросил он.
— Где я?
— У меня.
— А ты кто?
Она огляделась и, увидев, что находится в совершенно незнакомом ей месте, снова застонала и закрыла глаза.
— Эй! — Димка видел, что девушка не спит. — Эй! Очнись. Не бойся. Как тебя зовут-то?
— Настя, — прошептала она.
— Плохо тебе?
— Да.
— А что ты пила? Нюхала? Скажи, я помогу.
— Не знаю... Пила... Кололи чем-то.
Картина в общих чертах была Димке ясна. Замутили мозги девчонке, папиной-маминой дочке, а она никак не врубится, что с ней происходит. Водки ей надо выпить, очухается. А то сейчас ломы пойдут, что тогда с ней делать? Она же от страха кинется. Опыта-то нет.
Димка пошел на кухню и вернулся с бутылкой водки, которую всегда держал в холодильнике, считая, что у солидных людей должно быть именно так. Вот и пригодилась.
— На, выпей, — сказал он, протягивая ей рюмку.
Настя как-то странно посмотрела на него, но рюмку взяла, перехватила второй рукой — в одной было не удержать, так она дрожала, посмотрела на нее и поставила на стол.
— Выпей, — повторил Димка. — Легче станет.
— Сейчас, — Настя кивнула. Она заворочалась на диване и села к столу, спустив ноги на пол.
Димка молча за ней наблюдал. Чудо, а не девочка. Но что же с ней случилось?
— Знаешь... А как тебя зовут? — спросила Настя как-то очень по-взрослому. Димка даже удивился, откуда вдруг взялась после полной растерянности, слез, дрожи в голосе такая твердость?
— Дима.
— Знаешь, Дима... Скажи, зачем ты меня сюда привез?
— Хм... — Димка не выдержал и улыбнулся. — Красивая ты. А вообще, я видел, что тебе плохо, и решил помочь. Что в этом особенного?
— А ты кто?
— Я? — Он на минуту задумался. И вдруг, с мгновенной злостью, решил не врать. Будет нос воротить, он ее просто вышвырнет отсюда. Какого черта он должен из себя принца разыгрывать? Он будет таким, какой есть. А если кому не нравится, скатертью дорога!
— Я? Я бандит.
Настя недоверчиво посмотрела на него. Ну какой он бандит? Мальчишка.
Она быстро выпила водку, и ей действительно стало легче.
— Бандит, — словно эхо, повторила она. — Не похож ты на бандита. Знаешь, я верю, что ничего плохого ты мне не сделаешь...
— Это почему, интересно?
— По статистике. Не может быть так, чтобы подряд все время плохое. А ты, по-моему, не такой, как те.
— Как кто?
— Налей еще, пожалуйста. А то я так не смогу.
Настя опьянела, но не настолько, чтобы мысли путались. Напротив, сейчас голова стала ясной, нужные слова находились легко, и она начала говорить. Монотонно, ровно, обо всем, с самого начала.
Димке сразу стало не по себе. Еще с того момента, когда Настя рассказала о смерти отца. А когда речь зашла о гибели матери, он понял, что отныне у него начнется новая жизнь. И что в этой жизни он сделает для этой девочки все, что только в его силах. И неважно, будет она с ним спать или не будет, Димка знал, что должен заплатить ей за все, к чему не по своей воле был причастен. И знал, как заплатить.
— Ну, вот и все, — закончила Настя. — Закурить дай.
Когда Настя, глубоко затянувшись и выпустив дым, посмотрела на него, Димка спросил:
— Теперь ты, наверное, хочешь, чтобы я про себя рассказал?
— Нет, я хочу покоя. Сегодня. Понимаешь? Извини, пожалуйста. Если у тебя были другие планы, смотри сам.
Димка молчал. Какие, на фиг, другие планы?
— Я хочу тебе помочь, — сказал он.
— Помочь? А каким образом?
— Замочить этого гада.
— Кого?
— Того, который все это устроил.
Настя молча курила. Ничего у него не выйдет. Но если не выйдет у него, то у кого? К кому еще идти за помощью? Куз для такого дела не годится. Он не бойцовской породы. Он пишет хронику войны, а воюют другие.
— А ты сможешь? — Насте этот парень определенно нравился. Насколько, конечно, после всего, что с ней случилось, она могла разбираться в своих чувствах.
— Знаешь... — начала Настя совсем другим, домашним тоном, от которого Димка почему-то весь напрягся. — Знаешь, Дим, я так кушать хочу.
Он кинулся на кухню. Бегом, чтобы она не увидела его лица.
Когда он погасил свет, Настя позвала его. Они лежали рядом. Димка вытянувшись, стараясь погасить возбуждение, потому что нельзя, нельзя было сейчас тревожить эту бедную измученную девочку. А Настя все сильнее и сильнее прижималась к нему. Она по-прежнему дрожала, пытаясь согреться его теплом.
— Так хорошо с тобой, — прошептала она. — Как с родным прямо. Спи.
— И ты спи, — тихо сказал он. — Не волнуйся. Все будет нормально.
Конечно, он не спал. Где там. Перед ним маячило лицо той женщины на дороге. Удивленное и растерянное.
И еще одна мысль не давала ему покоя. Моня. Он знал принцип его работы. «Рубить хвосты». Значит, рано или поздно, он доберется и до Насти. Как же, последняя из семьи Волковых. А раз они решили убрать всех, значит, исключений быть не должно. Именно так Моня понимает задачу.
* * *
Утром Настя чувствовала себя ужасно, но не так, как накануне. Ее не покидало чувство реальности, а дурное самочувствие было вполне понятным и, главное, временным. Оно не имело ничего общего с наркотическим бредом, что не могло не радовать.— Поедем ко мне, — сказала она. — Хочу домой. А от меня позвоним Кузу, соберем военный совет. Один-то ты вряд ли справишся.
Димка и сам понимал, что одному ему придется нелегко с такими профессионалами, как Моня и этот его шеф, Калмыков. С другой стороны, фактор внезапности на его стороне, он нанесет удар неожиданно. Ведь отсюда они не ждут опасности. Похоже, они ниоткуда ее не ждут, если действуют так нагло.
Пока Настя пила кофе на кухне, Димка собирался. Взял все деньги, которые у него были, — и рубли, и доллары, рассовал их по карманам. Кастет спрятал во внутренний карман куртки. Ножа у него не было. Он не любил ножи и не умел ими пользоваться. Посмотрев, как работает профессионал, все тот же Моня, понял, что этому надо учиться особо, а у Димы душа не лежала к практике на живых людях.
Зато у него был ствол, пристрелянный ТТ. Димка еще ни разу не бил из него по живым мишеням, но стрелял хорошо. Еще в школе получал призы. Но школа — это тьфу, плюнуть и растереть. Со знакомыми ходил в тир, стрелял из пистолета. А потом, когда появились деньги, купил ствол, в тир ходил уже сам. Знали его, без всяких бумажек и удостоверений договаривался, практиковался. Менты там же стреляли, ничего, за своего, наверное, считали. А вообще, время сейчас такое, что лишних вопросов лучше не задавать.
Он взял запасную обойму, повертел в руках и положил обратно в стол. Лучше не рисковать. В кармане у него лежало заявление в милицию, подписанное сегодняшним числом. Что нашел, мол, пистолет, сдаю в органы внутренних... Это на всякий случай. Если на улице повяжут, еду, мол, в милицию, сдавать. Знать ничего не знаю. Сунул пистолет за пояс, прикрыл свитерком и курткой, похлопал себя по бедрам, подпрыгнул — нигде ничего не мешает, не колет, не давит. Все в порядке. Он готов.
До Приморской доехали на такси. Димка сказал Насте, что подъезжать к самому парадному не нужно. Его почему-то одолели предчувствия.
Они вышли у метро и пошли к ее дому, до которого было минут пять ходьбы, не больше, если не спешить. Они и не спешили. Димка пытался навести порядок в мыслях. Что-то мучило его, с каждым шагом, приближающим к Настиному дому, страх становился все явственней, и, когда Настя показала ему рукой на дверь подъезда, он смог наконец сформулировать в словах то, что все утро сидело в его подсознании.
— Окна куда выходят? — спросил он.
— Сюда. Вон они. — Настя показала наверх.
Димка оттащил ее за трансформаторную будку.
— Погоди. Дай-ка я посмотрю. На всякий случай.
— Думаешь, там кто-то есть?
— Не знаю. Мало ли что. Береженого Бог бережет.
Он вглядывался в три темных окна. В одном вдруг дернулась занавеска. Или показалось? Нет, точно. Не слепой же он.
План родился быстро.
— Иди к подъезду, — сказал Димка. — Одна. Войдешь, но наверх не поднимайся, стой там.
— Привет, Настюха! — услышали они громкий окрик.
Рядом стоял мужик в спортивном костюме со свернутой в трубочку газетой в руках.
— Николай Егорович, — выдохнула Настя с облегчением. — Здравствуйте. Гуляете?
— Да уж нагулялся. Домой иду. А ты чего тут делаешь? Целуешься с любимым? — Он весело посмотрел на Димку.
— Да нет. Тоже домой иду.
— Ну, пошли.
— Да-да, сейчас. Вы идите, я потом.
— Ну, давай, соседка. Не грусти. Если что, поможем. Ты это, в школу-то ходишь?
— Ну-у... Да. Буду ходить. Сейчас после всего...
— Ладно, ладно, Настя, молодец, смотрю, в себя пришла уже. Давай не раскисай. Ежели что, заходи.
Николай Егорович резко свистнул, и из-за будки выскочил здоровенный, лоснящийся дог.
— Пошли, Дик, домой, — сказал Николай Егорович и направился к подъезду.
— Это кто? — спросил Димка.
— Сосед.
— Давай иди за ним. И жди меня в подъезде.
Димка проводил ее глазами, потом бросился назад, в кусты, тянувшиеся от самой будки до забора детского садика, сделал большой круг, выйдя из зарослей почти в начале длинного дома, и, не снижая темпа, побежал обратно, но уже под самыми окнами, чтобы его не заметили, если оттуда ведется наблюдение.
Димка был уверен, что если там кто и есть, так это Моня, и больше никого. Он всегда действовал в одиночку. Наружку на улице ни за что не выставил бы. Не его стиль.
Настя, как и договаривались, ждала его в подъезде.
— Что делать будем? — спросила она.
— Ничего. Пойдем в квартиру.
— А если там...
— Биться будем.
Моня не знал, что у Димки есть ствол. И при Моне Димка ни разу не пользовался огнестрельным оружием. Может, пронесет?
Они поднялись на лифте, Димка прижимал палец к губам, говорил шепотом:
— Не волнуйся, все будет нормально. — Для Насти он это шептал, или себя самого, успокаивал, этого Димка не мог себе сказать. — Глазок в двери есть?
— Есть.
Димка покачал головой. Плохо. Но ему ничего не остается. Придется блефовать.
— Дальше не иди, — шепнул он, когда они вышли из лифта на площадку. К квартирам вела еще одна дверь, и, стоя здесь, можно было оставаться невидимым ни в какой глазок.
Димка поцеловал Настю.
— Все. Я пошел.
Громко шаркая ногами, чтобы было слышно за закрытой дверью, он подошел к Настиной квартире и позвонил. Тишина. Позвонил еще раз, стукнул ногой в дверь.
— Моня, — сказал он громко, припав губами к декоративным планкам на тяжелой металлической двери, — Моня, это Кач. Открой, дело есть. Не бойся, все в порядке.
Как он и подозревал, на «не бойся» Моня среагировал. Дверь открылась, и на пороге возник несчастный наркот. Он улыбался.
— Здорово, Димочка. Каким ветром?
— Может, впустишь?
— Заходи, дорогой.
Димка внутренне собрался. Сейчас нужно было принять решение, которое могло полностью изменить его жизнь. А возможно, и обозначить ее сроки. Он шагнул в прихожую и, не оборачивась, резко и сильно, как только мог, двинул локтем в печень стоявшего сзади бандита.
Моня не ожидал такой прыти, он понимал, что внезапное появление Кача не сулит ничего хорошего, но столь стремительное нападение явилось для него полной неожиданностью. Он скорчился от боли — бить Димка умел. Может, чего другого не мог, но бить — это да.
Он дважды стукнул кулаком по склоненному перед ним затылку, Моня ударился лбом об пол и затих.
Быстро, без лишних движений, Димка вытащил из кармана скотч, предусмотрительно захваченный из дому, и замотал, заведя за спину, Монины руки. Но от этого выродка можно было ожидать чего угодно, и Димка не был уверен, что теперь Моня полностью безопасен. Он еще мог преподнести пару сюрпризиков, да таких, что Димке не уйти отсюда живым. Открыв дверь, он тихо позвал Настю.
Они сидели в кабинете и ждали, когда этот тип очухается. Димка притащил его сюда, Моня, надо заметить, давно уже очухался, но виду не подавал, пытаясь разобраться в обстановке.
Димка подошел к нему и ткнул кроссовкой в бок: