Рытхэу Юрий Сергеевич. В долине Маленьких Зайчиков

   На седловине хребта появились странные черные точки. Сердце у Праву на минуту остановилось. Он усмехнулся про себя: не хватало еще поверить в существование каких-то призраков в безлюдной тундре. В последнее время газеты писали о поисках снежного человека. Праву не верил в снежного человека и удивлялся, зачем так много сил и средств тратится на поиски. Праву просто давно знал его. Еще с детства запомнились чукотские легенды, описывающие жизнь тэрыкы – чукотских снежных людей. По сказаниям выходило, что гэрыкы – это люди побережья, унесенные во время промысла на льдине в море. Скитаясь в открытом океане, они теряют человеческий облик, ведут жизнь, достойную зверя, а не человека. Наконец несчастные высаживаются на землю где-нибудь в безлюдном месте. К этому времени от одежды не остается даже лохмотьев. Но природа не дает погибнуть бывшему человеку – у него вырастает шерсть, похожая на лахтачью. Ее вполне достаточно, чтобы защитить тэрыкы от холода. Тэрыкы обитают в горах и в прибрежной тундре, избегая общения с людьми. Они живут охотой, иногда нападают на оленьи стада. Тэрыкы стараются не делать вреда своим бывшим сородичам – людям… Один охотник даже едва не убил тэрыкы. Он подкрался к лежащему на льдине лахтаку. Зверь спал, спрятав голову между передними ластами. Охотника удивила эта необычная поза лахтака. Когда зверь поднял голову, охотник отчетливо увидел человеческие глаза. Они глядели с упреком. Охотник в смущении спрятал оружие и пустился в обратный путь, стараясь не оглядываться.
   …Черные точки на седловине превратились в длинные темные пятна, движущиеся по снегу к распадку, где паслось стадо. Никакого сомнения не оставалось: это люди. У Праву мелькнула догадка, не пастухи ли это из бригады Нутэвэнтина.
   В нетерпении Праву направился навстречу. Скоро можно было совершенно точно сказать, что это не оленеводы. Скорей всего русские. Трое. Но откуда они здесь? Дорога далеко, высоковольтная линия совсем в другой стороне. Последний лагерь в этих местах ликвидирован несколько лет назад…
   Люди уверенно приближались, и Праву, вглядевшись, убедился, что не ошибся: это русские.
   – Огненная вода! – закричал рыжеволосый высокий мужчина, едва только оказался на расстоянии голоса от Праву, и показал бутылку.
   – Гым^[27] Анчипера! – крикнул он.
   Должно быть, этот человек рассчитывал на то, что бутылки и собственного имени достаточно, чтобы пастух понял, кто перед ним.
   Праву подождал, пока пришельцы подойдут поближе, сдержанно поздоровался по-чукотски:
   – Етти.
   – Вот-вот! – радостно закивал Анчипера. – Именно так. Как тебя зовут? Что-то никогда раньше не видел. Не из диких ли? Точно! Раз по-русски ни слова не знаешь. Нюхал когда-нибудь огненную воду? – Он сунул под нос Праву раскупоренное горлышко бутылки. – Не нюхал? Тогда ты совсем дикий… Ну ладно, как-нибудь договоримся.
   Праву уже сообразил, в чем дело. Его приняли за жителя стойбища Локэ. Что ж, не удивительно. Он одет в такую же кухлянку, какую носят пастухи, на голове узкий малахай. Праву несколько дней не брился, и на подбородке отросло несколько длинных редких волос.
   Анчипера кривлялся, как плохой цирковой клоун. Вытаскивал из-за пазухи то бутылку спирта, то стальной нож, то маленький изящный топорик, то пачку рафинада или табак…
   – Олень нада! – коверкая слова, крикнул Анчипера. – Мяса нада, кушай-кушай нада!
   – Язык нада! – добавил один из его спутников и высунул толстый красный язык.
   Третий внимательно всмотрелся в непроницаемое лицо Праву и нерешительно произнес:
   – Неужто не понимает?
   – Поймет, – уверенно сказал Анчипера. – Они все так: сначала набивают себе цену, а потом дают резать оленей, сколько тебе нужно и каких хочешь… Дикий народ, как ни гони их в колхоз, ни соскребай с них грязь, нутра не переделаешь… Напрасно с ними нянчатся. Оставили бы их жить, как жили испокон веков…
   Теперь Праву молчал не потому, что ему нравилось разыгрывать пришельцев. От ярости он не мог разжать зубы, пот выступил на лбу и скулах.
   – Потеешь, дикарь? – добродушно усмехнулся Анчипера.
   Праву не сдержался. Он даже не успел понять, откуда взялись у него эти слова. Никогда он не был приверженцем непристойной ругани и даже в мыслях краснел, когда грубое слово приходило на ум. Сейчас он обрушил на побледневшего Анчипера и его спутников поток отборнейшей брани. Появись перед ними настоящий снежный человек, они бы не были так удивлены. Ноги их будто приросли к снегу, словно примороженные. Они не могли сделать и шагу назад, пока Праву не умолк.
   – Кто ты такой? – с удивлением спросил наконец один из спутников Анчиперы.
   – Праву!
   – Он! – почему-то шепотом произнес Анчипера, и лицо его искривилось. – Историк! – Неожиданно легко для своего грузного тела он быстро повернулся и бросился прочь. Спутники последовали за ним.
   Праву повалился на снег и хохотал до тех пор, пока непрошеные гости не скрылись за седловиной.
   Вот когда удалось увидеть этого Анциферова! Значит, он все еще работает на дороге и продолжает «промышлять» по оленеводческим бригадам.
   Утром на смену Праву пришел Инэнли.
   – Знаешь, ночью здесь были гости, – сказал ему Праву.
   – Волки? – испуганно спросил Инэнли.
   – Хуже, чем волки.
   Инэнли озадаченно уставился на Праву.
   – Двуногие звери, которые нам мешают жить. Слышал про такого Анчиперу?
   – Слышал, – кивнул Инэнли. – Это он давал дурную веселящую воду Арэнкаву и Мивиту.
   – Он и был здесь, – сказал Праву. – Убежал.
   – Он боится тебя? – спросил Инэнли.
   – Не только меня, – сказал Праву. – А всякого честного человека.
   – Он же русский, – с укоризной произнес Инэнли.
   – Такие, как Анчипера, недостойны называться русскими, – сказал Праву. – Я добьюсь, чтобы его убрали отсюда.
   Праву, чтобы не терять времени, решил добраться до автомобильной дороги на тракторе. Он хотел вернуться в стадо не позднее чем на следующий день.
   Кэлетэгин отцепил трактор от домика.
   Тракторист был чем-то расстроен и все делал молча, сосредоточенно. Праву рассказал ему о ночном приключении со всеми смешными подробностями, но тракторист даже не улыбнулся.
   – Что с тобой? Почему ты такой мрачный? Может, дома что случилось?
   – Да нет, – махнул Кэлетэгин, – разочаровался я в себе…
   Праву удивился.
   – Что случилось? Может быть, я помогу?
   – С Коравье у меня ничего не получается, – сознался наконец Кэлетэгин. – Теорию знает, может с закрытыми глазами собрать и разобрать машину, а вот повести ее боится. Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Не верит он мне. Не верит, что я могу научить его водить трактор…
   – Странно, – задумчиво произнес Праву. – Ведь у него большое желание стать трактористом.
   – В этом и дело. Любовь к машине у него слишком велика. Он видит в ней живое существо, поэтому и не решается… Со мной так было, когда я влюбился, – объяснил Кэлетэгин. – Такая робость меня брала, что так и не признался… Самой ей пришлось догадываться. Хорошо, что она была смелой девушкой.
   – А ты действительно уверен, что Коравье уже может водить трактор? – спросил Праву.
   – Как в самом себе.
   – Пусть с нами едет, – распорядился Праву.
   Коравье вышел из домика. Он был удивлен, что понадобился сопровождать Праву до автомобильной дороги.
   Без саней трактор шел по снежной целине легко. Коравье сидел между Праву и трактористом.
   Коравье нравилось держаться за рычаги. Он знал: стоит ему захотеть, и трактор, повинуясь движениям его руки, пойдет… Даже закрыв глаза, Коравье все равно мог безошибочно показать, где какой рычаг находится. А если случались неполадки в моторе, он догадывался об этом раньше Кэлетэгина. Трактористу теперь оставалось совсем мало работы: он только водил трактор, а все остальное за него делал Коравье, и это доставляло ему большое удовольствие.
   И все же Коравье не решался сделать последний шаг. На все увещевания Кэлетэгина он отделывался молчанием или говорил:
   – Еще рано.
   Коравье даже себе не мог объяснить этой странной робости.
   Праву смотрел на сосредоточенный профиль друга и не знал, как приступить к делу. Он понимал волнение Коравье. Одно дело, со стороны наблюдать за машиной и совсем другое – получить власть над ней и вести ее по земле. Ведь машина сильнее человека!
   Праву видел, как Коравье шевелит пальцами, невольно повторяя движения Кэлетэгина, а глаза напряженно следят за дорогой в снежной целине.
   – Может быть, попробуешь? – спросил Праву.
   Коравье вздрогнул, будто его оторвали от сна.
   – Ты хочешь, чтобы я сел вместо Кэлетэгина?
   – Да ведь ты и сам хочешь, – подбодрил его Праву.
   – Но я еще не тракторист, – ответил Коравье. – Нужно еще иметь такую книжечку, как у Кэлетэгина, – права на вождение трактора. – Он умоляюще посмотрел на Праву и тихо произнес: – Я еще не готов быть трактористом.
   – Но Кэлетэгин говорит, что ты знаешь машину, – напустив на себя строгость, настаивал Праву. – Выходит, он меня обманывает?
   – Правду он говорит… Но трактор я еще не могу повести… Не могу.
   – Боишься? – с насмешкой в голосе спросил Праву.
   Коравье молча мотнул головой.
   – Так в чем же дело?
   Коравье не ответил.
   Надо было заставить Коравье взяться за рычаги, сделать над собой усилие. Но на него будто нашло оцепенение.
   – Останови трактор! – сказал Кэлетэгину Праву.
   Машина остановилась.
   – Садись на место Кэлетэгина!
   Кэлетэгину пришлось выйти из машины. Коравье, как загипнотизированный, передвинулся на его место. Мотор работал, и машину пронизывала дрожь.
   – Ну, поехали! – нарочито громко и бодро произнес Праву и тронул за плечо Коравье.
   – Тогда ты тоже выходи, – сказал побелевшими губами, Коравье. – Я поеду один.
   – Ладно, – согласился Праву и выпрыгнул из трактора.
   Он встал рядом с Кэлетэгином, с тревогой смотревшим на трактор.
   – Не волнуйся, – Праву положил руку на плечо Кэлетэгину. – Когда-нибудь ему все равно пришлось бы это сделать. Пусть едет!
   Коравье был весь поглощен машиной. Казалось, он превратился в ее часть. Он прекрасно знал, что трактор повинуется его рукам так же, как повинуется Кэлетэгину, и все же неизвестно почему, прежде чем пустить его, прошептал одними губами:
   – Не подведи меня…
   Трактор медленно, будто нащупывая гусеницами путь, пошел вперед.
   За ним шагнули Праву и Кэлетэгин. Трактор двигался медленно и так осторожно, что им приходилось сдерживать шаг, чтобы не обогнать его.
   Гусеницы вращались все увереннее и увереннее. Исторгнув из моторной глубины торжествующий рев, трактор ринулся вперед, взметая гусеницами снег позади себя. Теперь Праву и Кэлетэгин побежали. Они бежали рядом с трактором и видели сияющее, будто солнцем освещенное лицо Коравье и его темные руки, уверенно лежащие на рычагах.
   – Поехал! Ты поехал! – кричал вне себя от радости Праву.
   – Молодец, Коравье! – вторил ему Кэлетэгин, то и дело проваливаясь в глубокий снег и не обращая на это внимания.
   Они запыхались, и Праву остановился.
   – Он же обратно подъедет.
   Трактор нырял в сугробах, разворачивался, то прибавлял скорость, то шел, едва вращая гусеницами. Он был похож на зверя, которого долго держали в неволе и вот выпустили.
   – Отличный из него тракторист получится! – сказал, не скрывая восхищения, Кэлетэгин.
   – А разве он еще не тракторист? – спросил Праву.
   Кэлетэгин объяснил:
   – Коравье знает двигатель, а почему мотор работает, еще не понимает. То есть по-своему понимает: мотор пьет горючее, отсюда у него и сила. Общих знаний у него маловато….
   – Ну, этому он еще научится, – уверенно сказал Праву. – Он упорный человек.
   Тем временем Коравье подвел трактор к Праву и Кэлетэгину, выключил мотор и спрыгнул на снег.
   – Как ездил? – озабоченно спросил он своего учителя.
   – Отлично! – ответил Кэлетэгин. – Можешь самостоятельно водить трактор.
   – Товарищ Коравье, – нарочито официальным тоном обратился к нему Праву. – Разрешите занять места?
   – Да что спрашивать! – воскликнул Коравье. – Садись, конечно.
   Кэлетэгин поймал взгляд, который Коравье бросил на сиденье водителя.
   – Садись на мое место, вези нас, – сказал тракторист.
   Коравье не заставил себя упрашивать.
   Когда все уселись, Коравье хозяйски оглядел кабину и осторожно, благоговейно положил руки на рычаги. Праву подумал, что именно так кладут пальцы на клавиши пианисты.
   Трактор тронулся. Запел свою песню мотор, разбросав звуки над тундрой. В боковое окно кабины били сильные весенние лучи солнца, освещая лицо Коравье. Тундра бежала навстречу и покорно ложилась под гусеницы.
   Коравье искоса метнул взгляд на Праву.
   – Что теперь скажешь? – спросил его Праву.
   – Что тут говорить! – весело ответил Коравье. – Знаешь, чего сейчас мне больше всего хочется? Вот так ехать и ехать до самого стойбища. Чтобы увидели меня на тракторе мои соплеменники, чтобы вышла из яранги встречать мужа-тракториста Росмунта с Мироном… Может быть, это нехорошие мысли, хвастливые? – настороженно спросил Коравье. – Помнишь, ты говорил: одно из лучших качеств коммуниста – скромность… Но сегодня мне не хочется быть скромным. Я хочу крикнуть так, чтобы было слышно от горизонта до горизонта: вот посмотрите – это едет на тракторе Коравье! Смотрите, люди, это Коравье едет на тракторе!
   Впереди показалась темная лента дороги. По ней проплывали редкие машины. Их урчание сливалось с шумом трактора, который вел Коравье.
   У самой дороги Праву попрощался с товарищами. Кэлетэгин хотел обождать, пока Праву сядет на попутную машину, но Коравье не терпелось снова взяться за рычаги. Праву велел им ехать обратно, а сам уселся на сугроб, наметенный снегоочистителем на обочине.
   Вскоре грузовая машина взяла его.
   Из кузова Праву было видно, как по снегу карабкается на склон трактор…
   Праву быстро доехал до поселка строителей. Еще издали показались высокие трубы электростанции, удлиненные столбами черного дыма. Перед поселком дорога взбегала на последний невысокий перевал, и отсюда открывался вид на новый поселок.
   Вдоль широкой улицы стояли в ряд аккуратные двухэтажные и трехэтажные дома. Они были оштукатурены и выглядели нарядно на фоне белого снега и черных гор, окаймляющих долину. Праву никогда не был на Юге, но сейчас подумал, что именно так, наверно, должен выглядеть южный город.
   За домами торчали башенные краны, грохотали бульдозеры, выгрызая котлованы для новых зданий. Строительство продолжалось.
   Солнце стояло в створе реки Маленьких Зайчиков, и его лучи, не задерживаемые зубчатой спиной хребта, освещали долину и стоящие в ней дома.
   Машина спустилась с перевала и покатила по окраине поселка, мимо механических мастерских и огромных куч каменного угля. В лицо Праву пахнуло запахом нагретого металла.
   Возле управления строительства шофер высадил Праву.
   По широкой лестнице, навстречу Праву и обгоняя его, торопливо шли люди, так или иначе связанные с судьбой строительства. Каждый из них был уверен, что его дело самое срочное, самое нужное для того, чтобы комбинат был сдан в срок. И каждый был по-своему прав.
   В приемной толпилось много народу – ждать приходилось подолгу.
   Праву вызвали в кабинет неожиданно скоро.
   Иван Николаевич любезно поднялся навстречу. Он был тщательно выбрит, лицо казалось усталым, бессонные ночи оставили черные круги под глазами. Аникеев был в короткой кожаной куртке, какие носят летчики, и меховых сапогах на молнии.
   – Очень рад вас видеть, Николай Павлович, – сказал он, протягивая руку. – Давно не приезжали… У брата были?.. Нет?.. Видели, сколько мы понастроили? Темпы не те, что в вашем Торвагыргыне. Предлагал я Елизавете Андреевне поставить настоящие каменные дома, так она не хочет. Говорит: дорого… Дорого, дорого, а как бы не пришлось через несколько лет заново строиться.
   – Для нас пока и это хорошо, – сказал Праву. – Нам нужно как можно быстрее переселить стойбище Локэ.
   – Это верно. Но все же давно пора перестать строить на Севере чуть ли не дачные домики, – Иван Николаевич вздохнул. – Долго еще люди будут цепляться за привычное…
   Праву заговорил об Анциферове.
   – Раньше он снабжал спиртом Арэнкава и Мивита, – и рассказал о своей встрече с Анциферовым.
   Иван Николаевич разволновался и зашагал по кабинету.
   – Черт знает что! – сердился он. – Я ведь о нем не впервые слышу. Ни один честный человек не хочет с ним работать… Придется отдать под суд… Считайте, что Анциферова больше в тундре не увидите… Есть еще дела?.. А теперь приготовьтесь радоваться.
   Праву насторожился.
   – Ваши родители здесь. Переехали на постоянное жительство.
   – Что вы говорите! – Праву вскочил со стула. – Не может быть!
   – Почему не может быть? – Иван Николаевич улыбался.
   – Как же так? – Праву растерянно теребил в руках малахай. – Он же морской охотник!
   – А нынче строитель, – сказал Иван Николаевич. – Квартиру им дали в новом доме, со всеми удобствами.
   – Какой адрес? – Праву заторопился.
   – Оленья улица, три, квартира один. Бывал в гостях у вашего отца. Занятный человек.
   Оленья улица оказалась совсем рядом. В нижнем этаже дома номер три размещался детский сад. Ребята пели под аккомпанемент пианино. Праву медленно поднимался по лестнице. Шесть лет не видел своих родителей!.. Как они выглядят?..
   Он нажал кнопку электрического звонка.
   Дверь открыл отец. Взглянул на сына как на постороннего, словно не узнавая. Неужели Праву так изменился? От растерянности он не мог вымолвить слова. Отец крикнул в глубину квартиры:
   – Жена! К нам гость пришел!
   – Кто?
   – Лыгъоравэтлан, – ответил отец.
   – Пусть заходит! Какая радость! Так редко нас навещают соплеменники…
   Она выглянула из-за спины мужа и охнула:
   – О, Етынкэу, что ты говоришь? Это же сын, Праву! – отстранив отца, она кинулась к сыну и обняла его.
   Плечи ее затряслись.
   – Не плачь, мама, – Праву гладил мать по черным, уже тронутым сединой волосам.
   Отец проворчал:
   – Сыновья гостями ходят к отцам…
   Мать вытерла слезы и посмотрела на сына.
   – Какой ты стал! Худой… И кухлянка-то трепаная… А малахай красивый. Умелые руки его шили… Иди, иди в комнату… Нет, сначала разденься.
   Тут и отец, не выдержав роли, обнял Праву и по-чукотски поцеловал: обнюхал лицо.
   – А грязный ты, – сказал он, скрывая волнение. – Раздевайся, помоешься. У нас ванная есть…
   Отец был в просторной клетчатой рубашке с закатанными рукавами и выглядел бодро.
   – Прости, что так тебя встретил, – виновато произнес он. – Сильно был сердит. И Васе запретил писать тебе… Хотел поколотить… Эх, Праву, все же ты для меня маленький, хоть и высшее образование получил!
   – А где Вася? – спросил Праву.
   – На работе. С крана перешел на рудник… А ты как?
   – Вася, наверное, рассказывал?
   – Говорить-то говорил, но ничего непонятно. По его словам выходит, что работа у тебя почетная, важная, областной комитет партии поручил, а вот по твоему виду не скажешь… Я и вправду в первую минуту принял тебя за чаучу…
   – Что же ты из колхоза ушел, отец?
   – А как быть? – развел руками Етынкэу. – Ждали мы детей, думали, выучатся и приедут, а вы вон куда подались. Не сразу и доедешь. На самолете летели… Почему ты все меня допрашиваешь? Расскажи, как сам живешь? Не женился еще?
   – Не успел дать телеграмму…
   Етынкэу рассердился:
   – Ну и сын! Совсем забыл родителей.
   – Прости меня, отец!
   – Посмотрю еще. Рассказывай, что у тебя за работа.
   О стойбище Локэ Етынкэу слышал и очень удивился, что оно уже вступило в колхоз.
   – Что-то они больно быстро, – заметил он. – Помню, нас агитировали целый год…
   – Тогда же еще не было ни одного чукотского колхоза, – возразил Праву. – А тут рядом с ними колхоз, советские люди…
   – Может, ты и прав, – задумчиво сказал Етынкэу. – Интересно бы на них посмотреть.
   – А ты приезжай в гости, отец, – пригласил Праву. – Вместе с матерью. Заодно познакомитесь с женой.
   – Нет уж! – опять вспомнил об обиде Етынкэу. – Приезжайте в гости сначала вы!
   Когда Праву, помывшись, вышел из ванной, Вася уже пришел с работы.
   – А я тебе вчера послал секретное письмо, – сразу же сообщил он. – Хоть отец и запретил, я написал, что они приехали, – глаза Васи хитровато блестели. – Знал, что будут рады.
   Мать хлопотала, приготовляя ужин, то и дело приходя из кухни, чтобы еще разок взглянуть на сына.
   Одна из двух комнат в квартире была превращена в некоторое подобие полога. На иолу разостланы оленьи шкуры, к стене придвинут низкий стол, возле которого можно сидеть только на корточках. Судя по всему, стол этот был еще недавно обычным столом, но, отпилив ножки, Етынкэу превратил его в удобный чайпавьелгын^[28], отвечающий его привычкам.
   Пока Вася плескался под душем, Праву продолжал беседу с отцом.
   – До сих пор не могу простить себе, что уехал из колхоза, – сокрушался Етынкэу. – Бригадиром был, на китов и моржей охотился. А сейчас кто? Штукатур! Мажу раствором стены, дышу каменной пылью. И все мать виновата. Не давала моим ушам отдыха: один сынок в русском поселке, его могут обидеть, задавят машиной… А Праву? Первенец? В тундре может заблудиться… Теперь скучаю по родному селу, по морю, по настоящему чукотскому разговору.
   – У тебя же есть с кем поговорить: мать и Вася, – сказал Праву.
   – Какой с ними разговор! Вася заладил одно: комбинат, руда, обогащение, агломерат… Нет, долго я не вытерплю. Достроим четырехэтажный дом, и уеду… Вот я старый коммунист. Вступил в партию, когда на Чукотке райкомов еще не было, назывались ревкомами. Все понимаю умом, а сердце не может примириться с тем, что уходит время…
   Вася вошел в комнату, причесанный, в чистой рубашке:
   – Отличная штука душ! Будто новую силу вливает.
   – Не влить ли нам лучше чего-нибудь покрепче теплой воды? – спросил отец.
   – Есть и такое! – весело ответил Вася и исчез за дверью.
   Вскоре он вернулся, держа в руках бутылку водки. Мать принесла большую тарелку с оленьим мясом.
   Отец разливал водку по рюмкам.
   – Выпьем за комбинат, – сказал он. – У нас в поселке это самый главный тост.
   Мужчины выпили. Мать только пригубила.
   – Здесь много оленьего мяса, – заметил отец. – Это хорошо. Строителей кормят сытно. В магазинах даже свежая картошка есть, китайские яблоки и эти… с кожей…
   – Апельсины? – подсказал Вася.
   – Они, – кивнул отец. – До чего дожили! Апельсины едим! Вот вы оба о голодовках только слышали. А нам, людям старшего поколения, это еще памятно. Не было такого года, чтобы люди несколько месяцев не жили впроголодь.
   Ужин завершился традиционным чаепитием.
   Захмелевший отец расхваливал комбинат, забыв о том, что час назад рвался уезжать.
   – Смотрите, сколько может сделать человек! Такой поселок выстроить! Дома-то какие! А рудник! Войдешь в него у подножия, а выходишь под звезды на вершине! Переезжай сюда, Праву! И жену привози… Доктора здесь нужны!
   Поздно вечером в комнату, где укладывались спать братья, зашла мать. Присела на стул у изголовья Праву и долго молча, любовно глядела на сына.
   Уходя, она сказала:
   – Ты, Праву, привези показать жену. Я хочу на нее посмотреть.

17

   Каждый день рождались телята. Инэнли бегал от важенки к важенке, прислушиваясь к их радостному, взволнованному хорканию. Он перегонял телят на свежие проталинки, где виднелась прошлогодняя трава, уже согретая солнцем.
   Вдали от стойбища сердце Инэнли успокоилось. Он почти каждый день видел Нину Ротваль, но у него хватало силы смотреть на ее красивое лицо и оставаться спокойным. От его взгляда девушка хмурилась и краснела, но уже не так поспешно отводила глаза, как раньше.
   Инэнли радовался, что Ротваль больше не избегает его и даже разговаривает. Какое это счастье – слышать разговор любимой, а потом переживать наедине музыку ее голоса! Пусть другим кажется, что она говорит обыкновенные слова, но для Инэнли эти слова обретали другой, только ему понятный смысл.
   Иногда он вспоминал жену, которая досталась ему по древнему закону. Старший брат оставил на попечение младшего жену и сына, названного в честь Инэнли – Инэнликэем… Долг предписывал жить с женой, данной обычаем и законом, воспитывать племянника, ставшего сыном.
   Но как быть, если ты нашел ту, которую видел в неясных мечтах, во сне? Увидел тогда, когда был уже связан древним обычаем с другой женщиной?
   …Все отдыхали в тракторном домике, и Коравье по просьбе Праву рассказывал старинные повествования и сказки. Праву любил их слушать и даже записывал самое интересное.
   Коравье рассказывал о древних войнах, которые вели чукчи против поработителей. Он описывал оружие, одеяние воинов, их щиты из толстой непробиваемой моржовой кожи… Рассказывал о знаменитых богатырях, таких сильных, что они запросто отламывали вершины гор, чтобы положить себе под голову вместо подушки. Двух-трех жен им было мало, и они имели их десятками…
   Инэнли даже подскочил от мысли, которая при этих словах пришла ему в голову. Это так просто! Как он раньше не подумал! Древние законы давно предусмотрели такой случай, а он мучился. Выход единственный и правильный – взять себе второй женой Нину Ротваль!