«Никогда не думала, что таким мелодичным и приятным может показаться милицейский свисток. На днях я спешила на съемку фильма «Скворец и лира» и задумалась. И вдруг – свисток и строгий голос:
   – Девушка! Да-да, это я вам говорю! Подойдите-ка ко мне!
   Я летела к этому симпатичнейшему из московских милиционеров чуть ли не на крыльях. Он строго козырнул мне и вдруг смутился: захлопал удивленными глазами, видимо, узнал: «Вы не там улицу начали переходить…» Вздохнул и выписал квитанцию. Я ее храню теперь как лучший сувенир старого года, как лучшее свидетельство того, что мы, женщины зрелого возраста, тоже можем успешно бороться с годами, что секрет нашей молодости прост – ежедневный тренаж, режим, диета».
   Где теперь эта квитанция-сувенир?..

23

   На раннее, доэкранное творчество Орловой существует и такая точка зрения, которую высказал историк кино Е. Марголит:
   «Известно, что Л. Орлова крайне неохотно говорила о своем докинематографическом прошлом. Известно, что в первые годы в музыкальной студии В. Немировича-Данченко она старалась не выделяться (можно представить, сколько усилий требовало это при таких безукоризненных данных – быть статисткой в кордебалете, в хоре). До этого она окончила Московскую консерваторию по классу рояля, зарабатывая на жизнь тапером в кино, балетную школу. А до этого – дворянская московская семья, сдружившаяся с Шаляпиным. С такой биографией, с такими анкетными данными в 20-е лучше было, что называется, «сидеть и не высовываться».
   Как же «не высовываться», когда Орлова все десять лет, пока не появилась в первом фильме, только и делала, что высовывалась. И занятия – в течение четырех лет! – в хореографической студии Ф. Беаты. И уроки актерского мастерства у ученицы Е. Вахтангова К. Котлубай и мхатовки Е. Телешовой, будущей коллеги и подруги С. Эйзенштейна. Наконец, в театре Немировича, где она якобы предпочитала отсиживаться в хоре и кордебалете, Орлова только и делала, что предлагала что-то новое на сцене. Например, сочетание в одном номере пения и танца, которое, судя по ее письму драматургу Ф. Липскерову, очень даже понравилось «Владимиру Ивановичу». И поэтому, хоть и не стремительная, но карьера в театре – от хористки до героини «Периколы» и «Корневильских колоколов».
   А параллельно этому – бурно развитая концертная деятельность актрисы, бесконечные концерты – перед сеансами в кинотеатрах, в провинции, даже «сольники», как теперь бы сказали, в столице.
   Да если бы каждый так «сидел и не высовывался», как Орлова в те годы, то, может, не ей одной быть первой и последней, по существу, «звездой» советского экрана…

24

   Еще об одной возможной небылице рассказывает М. Кушниров со слов Александрова. И соответственно предупреждает: все это надо воспринимать предельно осторожно, со скидкой на необузданную александровскую фантазию.
   …Якобы в Италии они гостили с Орловой на вилле некоего магната, мецената и одновременно любителя кино. Когда вошли в дом, на пюпитре рояля в гостиной (Орлова обещала спеть) вместо нот красовался только отпечатанный в личной типографии хозяина киносправочник с биографиями самых знаменитых артистов. Справочник предусмотрительно был открыт на странице с Орловой. Увидев в нем неизбежный в таких изданиях день и год своего рождения, актриса не удержалась и укоризненно сказала магнату и меценату:
   – А я думала – вы истинный мужчина!
   Тот якобы страшно смутился. Гости ушли обедать, а когда через два часа вернулись в гостиную, хозяин снова подвел Орлову к роялю, где лежал еще пахнувший краской заново отпечатанный киносправочник. И уже без ее, Орловой, злополучной даты – 1902 год…

25

   Еще одну явную байку любил рассказывать режиссер. Будто в пятидесятых годах, при жизни актрисы, молодежь нового южноуральского городка Сибая задалась целью назвать одну из только что отстроенных улиц именем любимой актрисы.
   И пробила эту экстравагантную по тем временам идею, несмотря на некоторое сопротивление начальства: при жизни вроде бы не положено. А Героем Соцтруда, в отличие от мужа, Орлова не была, а уж тем более дважды, после чего и разрешались некоторые увековечения.
   Но одно условие начальство молодежи все-таки поставило: Орловой вменялось в обязанность ежегодно, хоть по одному разу, посещать Сибай и давать его зрителям бесплатный концерт.
   Что она якобы с удовольствием делала, пока более крупное, чем сибайское, начальство не прослышало о «незаконной» улице и не пресекло эту «самодеятельность» пошедших на поводу у молодежи местных властей…

26

   Смешную историю рассказывала будто бы сама Орлова (со слов кассирши Театра им. Моссовета).
   …Однажды в окошко кассы просунулось простое, явно не столичное женское лицо:
   – Мне, значит, на «Милую Джесс»… – И женщина протянула деньги на билет.
   – «Милая Джесс»? – не сразу врубилась кассирша.
   – Ну да, Орлова там…
   – «Милый лжец», вероятно?
   – Нет, «Джесс».
   – Кого ж она там играет?
   – Вот эту Джесс и играет.
   – Не может быть.
   – Как не может, когда она сама пишет, – протянула женщина для убедительности областную газету.
   И кассирша пробежала в ней глазами интервью Орловой, где актриса заявляет, что выступит скоро в пьесе Килати «Милая Джесс».
   – Килти! – догадалась кассирша. – Конечно, «Лжец». Это про Бернарда Шоу.
   – Не про Джесс? – не очень поверила провинциалка. – Ладно, давайте…

27

   Что касается «Джесси», то Л. Орлова действительно играла нечто похожее – Джесси в пьесе К. Симонова «Русский вопрос», в паре с Пляттом-Смитом, когда сразу после «Весны» пришла в Театр им. Моссовета.
   Необычайно нужная, «животрепещущая» в годы «холодной войны» пьеса Симонова шла сразу в нескольких московских театрах. И, по уверению Александрова, появившись в роли Джесси позже всех из-за занятости на съемках «Весны», Орлова была признана лучшей симоновской героиней из актрис, игравших эту роль аж в семи московских театрах.
   В отличие от К. Симонова, Г. Александров считал, что Л. Орлова «переиграла» в «Русском вопросе» не пятерых, а целых семерых московских «Джесси».
   Но сам К. Симонов, не принявший, кстати, Орлову в этой роли (может, потому, что для него «лучшей» Джесси могла быть только В. Серова в Театре Ленинского комсомола), в книге «Глазами человека моего поколения» утверждает, что его «Русский вопрос» шел в пяти московских театрах. Так что два театра Александров явно набросил, чтобы победа Орловой над большим числом Джесси выглядела более весомой…

28

   Если собрать все, что написано до сих пор о втором «не формальном, но и не фиктивном» (как его называет М. Кушниров) муже Орловой, то это действительно имевшее место как бы «замужество» может показаться очередной небылицей. И опять же – Акутагава как в воду глядел! – в духе «Расемона».
   …То, что для одних «очевидцев» он «немец», а для других «австриец» еще куда ни шло. Во всяком случае, она общалась с ним по-немецки, которым, говорят, Орлова владела впоследствии в совершенстве.
   Но дальше идут куда более принципиальные расхождения. Для одних этот так называемый муж – нэпман, то есть даже не иностранец. Для других иностранец, но не техспец, каким он был, а – бери выше! – дипломат. А для самого Александрова он ни то ни другое и вообще как бы не имеет отношения к Орловой в личном плане.
   «Немецкий антрепренер, – пишет третий и последний муж Орловой, обратился к В. Немировичу-Данченко с просьбой отпустить Орлову с ним в Германию: «Я сделаю из нее звезду». Или «зфезду», как, коверкая русский выговор «антрепренера», пишут теперь об этой его просьбе.
   Интересно, что версию Александрова о немецком антрепренере повторяют и другие. Еще в начале карьеры, пишет Л. Пустынская, в Музыкальном театре, увидев Орлову в оперетте «Перикола», один немецкий антрепренер пришел к руководству театра с просьбой отпустить молодую артистку с ним: «Я сделаю из нее «звезду». Она отказалась.
   Но отказалась не «она», а он, Немирович, потерявший несколько лет назад в Америке оставшуюся там во время гастролей свою позднюю любовь и примадонну театра Ольгу Бакланову. И у него – а именно в Орловой якобы видел мэтр достойную баклановскую замену – хватило, к счастью, ума не отпускать актрису с немецким «импресарио», как он его называл.
   …А между тем антрепренер-нэпман – дипломат-импресарио на правах якобы законного супруга покатил с Орловой даже в Гагры, где осенью 33-го года снимались «Веселые ребята». И вел себя там, несмотря на очевидный роман своей сожительницы с красавцем-режиссером, предельно корректно. Даже устраивал, будучи, естественно, при деньгах, небольшие вечеринки для актеров и более того – искренно восхищался… Александровым. Но как только почувствовал свою полнейшую неуместность, удалился. Скромно и тихо. «Возможно, не обошлось без невидимых миру слез, – «сочувствует» ему Кушниров, – кто знает? Нормальная сложная жизнь».
   Другие расценивают поведение немца в Гаграх иначе: «сначала вел себя спокойно, а потом занервничал и куда-то исчез». Впрочем, большинство согласно с Кушнировым: поняв, что красавчик-Александров окончательно перешел ему дорогу, сожитель актрисы «не стал скандалить, тем паче стреляться».
   И, наконец, последнее – дальнейшая судьба немца-австрийца. Одни утверждают, что, вернувшись в родной «Дойчланд», он сгинул там, лишившись своей русской «зфезды». Другие, наоборот, как Ф. Оболенский в «АИФ», уверяют, что немец нашел в себе силы все пережить и «сделал во время Второй мировой неплохую карьеру у Гитлера».
   Такая вот вроде быль, но настолько противоречивая, что поневоле подумаешь: а был ли «немец»?

29

   К «небывальщине» об Орловой можно отнести и одно характерное именно для нее обстоятельство.
   Для многих, кто по долгу службы собирает и систематизирует сведения об актрисе, она казалась настолько, видимо, неповторимой, единственной в своем роде, что других актрис (да и не только актрис!) с инициалами «Л. Орлова» для них просто не существовало. Стоило им увидеть в прессе это имя (может, не «Любовь», а «Лидия», «Лилия») и фамилию, как они тут же относили его к предмету своих изысканий и смело заполняли им «орловскую» карточку каталога.
   А уж если совпадали все три момента – имя, отчество и фамилия, такую «Л. П. Орлову» – хотя она могла быть Лидия Павловна – непременно выдавали за нашу героиню. В одной солидной, специализированной по искусству библиотеке, в папке об Орловой хранится интервью с ее полной, но ростовской тезкой, артисткой тамошнего театра им. Горького.
   «Мы только что закончили работу над пьесой Г. Мдивани «Украли консула», – сообщает ростовская Л. П. Орлова в газете «Вечерний Ростов». – Я играю в ней итальянскую девушку, официантку Лолу, сумевшую сохранить свою чистоту в той грязи, которая ее окружает».
   Не хватает только «настоящей» Орловой итальянской официантки, сумевшей «сохранить свою чистоту»!
   Впрочем, ростовская Л. П. Орлова сообщает уже о следующей своей роли: «В будущей постановке «Полк идет» (по книге М. Шолохова «Они сражались за Родину») у меня маленькая, но очень характерная, а потому трудная роль».
   В другом таком же поименном – на Орлову – списке значится спектакль 1949 года на сцене филиала Малого театра «Тайная война», где тоже «Л», но уже без «П» Орлова блистает якобы среди таких звезд Малого, как М. Жаров, И. Любезнов и др.
   Даже в РГАЛИ – Российском государственном архиве литературы и искусства! – «Л. Орлова» значится одной из поздравляющих композитора-академика Б. Асафьева с присвоением ему «высокой награды Родины». Но оказывается… землячкой и ученицей награжденного, ленинградской музыкантшей.
   Так в роли «Орловой» побывали даже не подозревавшие об этом три, как минимум, ее однофамилицы.

30

   Притчей во языцех стал и пресловутый пожизненный якобы эталонный ремешок с «одной дырочкой», которым Орлова чуть ли не до смертного часа обмеряла раз и навсегда установленный ею для себя объем талии – 43 см. И приходила в ужас, если контрольный ремешок не сходился хоть на один сантиметр…
   Другие «измерители» даже завышают планку орловской требовательности к себе и называют этот ремешок 42-сантиметровым. При этом уверяют, что только одна особа перещеголяла в этом плане нашу звезду, обладая талией лишь… в 38 сантиметров. За что и удостоилась якобы чести оказаться в музее восковых фигур крошечного государства Сан-Марино. Но даже если бы Орлова и увидела запечатленный в воске бюст мировой рекордсменки, вряд ли она стала бы укорачивать свой 43-сантиметровый ремешок. Актриса была достаточно консервативна и ни в чем не любила резких перемен: ни в образе жизни, ни в концертном репертуаре, который не менялся практически десятилетиями.
   Тем более что это касалось самого важного для нее – собственной внешности. Она признавала только те рубежи, которые поставила перед собой сама, и никто другой, даже чудачка-рекордсменка, записанная в книгу Гиннесса и отлитая в сан-маринском воске, были ей не указ…

31

   Одна орловская «небыль» вообще не укладывается в сознание. Через 10 лет после кончины актрисы, в 1985 году, газета «Советская культура», журнал «Советский экран» и ряд других изданий опубликовали в своих подборках к 40-летию Победы среди прочих откровений военных лет и ее, орловское, датированное 17 августа 1942 года:
   «В суровые дни войны перед каждым художником, – писала актриса, – встал вопрос: чем я могу помочь священному делу защиты Родины? Мне, актрисе, казалось вначале, что надо покинуть сцену (почему не экран? – Ю. М.), что сейчас не до искусства.
   Я выступала с концертом для рабочих Сталинградского тракторного завода в момент, когда завод недовыполнял свой план. На мое укоризненное замечание руководители заводских общественных организаций уверенно пообещали к следующему моему приезду похвастаться успехами. Посетив несколько других городов, я возвращалась обратно через Сталинград, где вновь выступила на тракторном заводе. Замечательный подарок преподнесли мне рабочие по окончании концерта. Обыкновенное поршневое кольцо, но на нем стоял пятизначный порядковый номер, свидетельствующий, что завод не только выполнил, но и перевыполнил свою программу. Ниже номера были выгравированы слова марша из «Веселых ребят»: «Нам песня строить и жить помогает». Подарок этот мне драгоценен».
   Как это понимать? (Вспомните первую часть книги, ее «сакральные», по Д. Щеглову, челябинские кольца). Что, кующие оружие рабочие Сталинградского завода, не зная о подарке довоенных челябинских коллег, сделали то же самое? Что же, бывает, что разные люди преподносят, не зная об этом, одни и те же подарки, и те, кому они предназначены, берут оба, чтобы никого не обидеть. Не могла же Орлова сказать сталинградцам: к сожалению, точно такое же поршневое кольцо я получила еще в 1936 году в Челябинске…
   Но «поршневое», да еще с одной и той же песней на подарке, дублирование, прямо скажем, маловероятно. Остается предположить, что газета или журнал 42-го взяли на себя смелость превратить кольцо из мирного в военное, на злобу, так сказать, дня. В конце концов, оба завода тракторные, один имени Сталина, другой в городе имени Сталина – какая, по большому счету, разница?
   Но это еще маловероятнее, чем дублирование подарков. Газетчики, конечно, всегда готовы присочинить, но не до такой же степени! Неужели сама актриса, в угоду той же «злободневности», назвала челябинское кольцо сталинградским, а «Советская культура» и «Советский экран» спустя 43 года не знали об ее уральском подарке и о «Правде» 37-го года со стихами В. Гусева?..

32

   Одновременно и небылью и загадкой об Орловой выглядит статья о ней во втором (синем) издании Большой советской энциклопедии. Там сказано буквально следующее: «В кино снималась с 1926 года, постоянно с 1933-го». То же самое, слово в слово, переносится на сайт актрисы в Интернете. Насчет последнего согласны: в 33-м актриса снялась в двух, доалександровских еще, фильмах – в не сохранившейся, к сожалению, «Любви Алены» и в «Петербургской ночи» – и начала сниматься в «Веселых ребятах». Но вот что делала Орлова в кино семь лет до этого, с 26-го года? То есть одновременно с тем, как стала актрисой музыкального театра Немировича-Данченко?
   Странно, что у нее самой – а это примерно в 1949—1950 гг. – это сообщение не вызвало возражений. Может, действительно какими-то урывками (в отличие от «постоянно с 1933-го») экран и успел запечатлеть ничем пока не примечательную 24-летнюю хористку театра Немировича? Остается только жалеть, что ни у самой Орловой, ни у Александрова мы не уточнили в свое время эти загадочные «энциклопедические» подробности.

33

   Д. Щеглов рассказывает еще об одном, вызвавшем у него большие сомнения, предании семьи Орловых. Будто, когда был арестован муж сестры актрисы, инженер С. Веселов, Орлова ворвалась в дом его родственников, покорно воспринявших это обстоятельство, и устроила им грандиозный «и не слишком укладывающийся в рамки ее характера скандал:
   – Почему ничего не делается, когда ваш сын и брат (сестрам) в беде?
   Не думается, что на такой разнос имела право женщина, в свое время не сделавшая ничего для освобождения своего собственного мужа» (первого – А. Берзина. – Ю. С.).
   Это тем более «не думается», если учесть поведение Орловой во время ареста в 1952 году сына Александрова Дуга-Василия. Когда ей позвонил муж александровской племянницы Г. Карякиной кинорежиссер А. Усольцев и сказал, что «надо что-то делать», актриса якобы ответила, что делать как раз ничего не надо: «Раз посадили, значит так нужно, Саша!»
   Впрочем, в истории с посадкой александровского сына много неясного, чтобы поверить и в это. По одной версии, его посадили в компании с сыном дружившего с Александровым «классика» армянского кинематографа А. Бек-Назарова за читку и распространение нелегального тогда журнала «Америка».
   И будто, по версии того же Щеглова, единственный раз навестивший сына в Бутырке Александров-старший, боявшийся, что это козни подбиравшегося к нему за что-то Л. Берии, лишь спросил арестованное чадо:
   – Ну как, Дуг, ты тут устроился? Тебе ничего не надо?
   – Спасибо, папа, ничего, – гордо ответил Дуг, которого спасла якобы только скорая смерть Сталина…
   «Она была свободна от параноидального восприятия Вселенной сквозь призму классовой борьбы и в чем-то была единственным нормальным (и при этом не сидящим) индивидом в ненормальной стране 30-х годов».
   «Независимая газета».
   По другой версии, александровский сын был арестован за гораздо более страшное преступление – подготовку покушения на Сталина: слишком часто он без всякой видимой цели фланировал с друзьями по Арбату – единственной дороге, по которой Сталин ездил с дачи в Кремль и обратно.
   И подельщиком Александрова-младшего оказался не сын Бек-Назарова, а некий режиссер Л. Чернецов. А когда Александров-отец навестил сына в Бутырке, он тут же попросил якобы начальника тюрьмы разрешить позвонить из его кабинета тому, кого он беспокоил по поводу военного «инцидента» из Риги в 41-м… В. Молотову. Благодаря чему Александрова-младшего выпустили, не дожидаясь смерти вождя.
   Так что насчет того, как отнеслась Л. Орлова к аресту не очень, надо сказать, обожаемого ею пасынка – тоже большой вопрос. Как, соответственно, и к аресту своего шурина, мужа сестры…

34

   «Мадам съела всю пленку!» – жаловался якобы Л. Утесов на Орлову, вернее, на Александрова, который ради нее «оттер» его в «Веселых ребятах».
   Однако никто никого не «оттирал», и орловская Анюта занимает в фильме даже меньше места, чем в сценарии. А на целых три части, – пока Костя попадает в Москву, выступает там, принятый за иностранного дирижера, в «Мюзик-холле», сходится с музыкантами «Дружбы», пока они репетируют, дерутся, участвуют в мнимых похоронах, добираются на катафалке до Большого театра и только здесь, по дороге, сбивают Анюту с ног, – она вообще исчезает из фильма.
   Недаром же Орлова, когда высказывали сожаление, что ей удалось сняться у Александрова только в пяти музыкальных фильмах, еще с большим сожалением поправляла:
   – Даже в четырех, потому, что в «Веселых ребятах» Григорий Васильевич еще не поставил меня на место.
   Так что какая уж там «съеденная» мадам пленка! Что бы ни говорили те, кто до сих пор сочувствует обиженному, якобы безжалостно «оттертому» и ничем, кроме фотоаппарата, не награжденному (в отличие от ставшей «заслуженной» Л. Орловой и орденоносцем Александрова) Утесову!

35

   Однажды какая-то странная, испугавшая всех болезнь буквально свалила Орлову с ног на целый месяц, пишет М. Кушниров. Она лежала «на Грановского» (как тогда выражались) в больнице для партэлиты. А Александров всех уверял, что это была чья-то… диверсия. Что Орлову пытались ни много ни мало отравить… розами, которые ей преподнесли на концерте не обернутыми в бумагу. Шипы роз были намазаны каким-то сильно действующим ядом, и укол таким шипом чуть не погубил актрису.
   Слушавшие режиссера делали вид, что верят, но в глубине души очень в таком коварстве сомневались. Кто мог замыслить такое против любимой артистки? Неужели какая-нибудь завистница из их менее удачливых коллег, Сальери в юбке? Или поклонник, которому Орлова не ответила взаимностью? Наконец, просто психопат-неудачник, который задался целью извести всех знаменитостей?
   Но такие маньяки, которые сейчас сплошь и рядом – один, писали, долго охотился и чуть не загубил жизнь столь благосклонной к Орловой Аллы Борисовны, – тогда, в 48-м, вряд ли были в моде…
   А что касается уколов от роз, иногда действительно очень болезненных, то в актерском мире это обычное дело. Та же А. Демидова, например, рассказывала, что ей пришлось даже делать операцию на пальце – так дорого обошелся ей букет роз от поклонников. А С. Рихтер вообще никогда не принимал роз от публики – так он боялся за свой главный рабочий инструмент – руки…

36

   Г. Александров любил рассказывать и такое. Будто во время войны Орлова ехала в прифронтовой полосе в обществе двух высокопоставленных генералов. Им предстояло пересечь какой-то сугубо охраняемый объект. И дорогу машине преградил усиленный – из двух офицеров – патруль:
   – Проезда нет!
   – Почему? – высунулся один генерал.
   – Приказ! До утра.
   – Вы не смеете задерживать, – высунулся сопровождавший актрису второй генерал.
   – Ничем не можем помочь.
   – Мы требуем! – вышли из машины оба генерала.
   И вдруг один из караула – дело было вечером – осветил фонариком сидящую в машине женщину.
   – Товарищ Орлова! – узнал он актрису. – Так это с вами?
   Не успела та кивнуть, как караул, отдав ей честь, тоном «так бы и сказали!» разрешил генералам:
   – Проезжайте!
   Генералы только невольно крякнули и всю остальную дорогу молчали.
   А когда подъезжали к следующему, такому же, видимо, неумолимому посту, сами молча показали на предусмотрительно пересаженную вперед актрису.
   Чаплин пел песни из моих фильмов! любил прихвастнуть Г. Александров.
   На фотоснимке наоборот: Л.Орлова поет подаренную ей Чаплиным его знаменитую песню из фильма «Огни рампы».

37

   Если при ее жизни сибайская улица им. Орловой не получила права на существование, то «Севрюга» из «Волги-Волги», будто бы прижилась. Ее именем назвало одно из своих новых грузовых судов Енисейское пароходство.
   И будто бы Л. Орлова была приглашена в Красноярск на торжественный спуск на воду этой «Севрюги-2», разбивала о ее борт положенную бутылку шампанского. И будто команда новой «Севрюги», перефразируя куплеты лоцмана «Америка России подарила пароход», пела:
 
Орлова Енисею
подарила пароход.
И с паром, и с машиной,
и очень быстрый ход.
 
   Скорее всего, это легенда. «Севрюга-2» действительно существовала, но очень недолго, всего один вечер. В виде бутафорски оформленного под это страшилище из «Волги-Волги» старого речного «толкача», который выделило Московское пароходство «Мосфильму» для участия в водном празднике Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году. Когда по Москве-реке дефилировала целая армада памятных всем исторических судов – от ботика Петра I до «Кон-Тики» Т. Хейердала…
   Хорошо помню это, потому что посильным переоформлением «толкача» в «Севрюгу», в качестве александровского практиканта на фильме «Человек человеку», занимался я сам.

38

   Во время войны, рассказывала мне мать, неожиданно возник и быстро стал набирать силу страшный слух. Будто отсутствие в эти годы новой картины с Орловой объясняется просто: она каким-то образом, проявив свое истинное лицо, сбежала в Германию и вовсю служит там немцам. Будто ее принимал сам Гитлер и оказал всяческие почести.
   Все это особенно угнетающе действовало на население оккупированных, потерявших уже надежду на освобождение от немцев районов. (В одном из таких, на Кубани, оказалась и наша семья.)
   И якобы, рассказывала мать, немцы разбрасывали с самолетов такие листовки: