Страница:
(поют)
Я песок потопчу
Полегонечку, так;
Я песочек потопчу
Потихонечку, так! {*}
{* "Я песок потопчу" - цыганская песня, бывшая в то время в моде.
Смыслу в ней немного, как и в большинстве цыганских песен. (А. Н. О.)}
Пандуро
Ну музыканты! Так и подсыпают
За песней песню.
Умильос
Дьяволы-цыгане.
Цыгане-музыканты
(поют)
Я по твердой земле
Потопчусь посильней,
Знаю, что любовь моя
Похоронится в ней;
Счастье жизни всей моей
Потоптала любовь
Так тихонечко.
Входит подсакристан, очень дурно одетый.
Подсакристан
Сеньоры рехидоры, доложу вам:
Ведете вы себя, как негодяи:
Да разве правят краем, чорт возьми,
Между гитар, танцоров и веселья?
Баккалавр
Схватить его, Харете!
Xарете
Я схватил уж.
Баккалавр
Попону дайте! И, клянусь вам богом,
Летать ему высоко, негодяю,
Бесстыдному, невеже, грубияну
Нахальному.
Подсакристан
Послушайте, сеньоры!
Альгарроба
Сейчас вернусь с попоной для качанья.
(Уходит, грозя причетнику.)
Подсакристан
Смотрите, говорю вам, я пресвитер!
Баккалавр
Пресвитер? Ах, негодный!
Подсакристан
Я пресвитер,
Иль в первом постриженьи, все равно.
Пандуро
"А вот посмотрим", - говорит Аграхес.
Подсакристан
Да Граха нету здесь.
Баккалавр
Найдется грач
И выклюет тебе язык и бельма.
Рана
Скажи, несчастный, что за чорт вселился
К тебе в язык! И кто тебя подвигнул
Юстицию упреком оскорбить?
Да разве ты правитель в государстве?
Твоя работа: колокол да требник;
Не тронь властей; они уж сами знают
Свои дела, получше нас с тобой!
Не хороши - молись, чтоб бог исправил,
А хороши - чтоб бог хранил для нас.
Баккалавр
Святой, блаженный Рана человек!
Входит Альгарроба и тащит на плечах за один конец попону, которая волочится
за ним.
Альгарроба
За мной не станет дело.
Баккалавр
Все беритесь!
Не отставать, цыгане и цыганки:
Качай, друзья!
Подсакристан
О господи, помилуй!
Смотрите, рассержусь, так будет плохо
За эти шутки от меня. Клянусь
Петром, что всех постигнет отлученье,
Которые держались за попону.
Рана
Довольно, стойте! Не казнят вконец,
Чтоб бедному раскаянье оставить.
Подсакристан
Измят совсем. И уж теперь напредки
Зашью свой рот двойной сапожной дратвой.
Рана
Вот именно, лишь только то и нужно.
Баккалавр
Цыгане, вы домой ко мне придите;
Поговорить хочу.
Цыган
Пойдем с тобой.
Баккалавр
До завтра выборы; сберемся рано
Поутру мы, а голос мой за Рана.
Цыган
Запеть, сеньоры?
Баккалавр
Что-нибудь запойте!
Пандуро
Таких певцов, как Рана, поискать.
Xарете
Поет и ловко в уши напевает.
Уходят. Цыгане поют "По песочку..."
(La guarda cuidadosa)
Солдат.
Пасильяс, сакристан {*}.
Грахалес, другой сакристан {**}.
Андрес, парень с кружкой для сбора на икону.
Мануэль, другой парень, торгующий в разнос
полотном, кружевами и пр.
Башмачник.
Кристина, судомойка.
Хозяин Кристины.
Хозяйка.
Музыканты.
{* Пасильяс, собственно, не сакристан, а подсакристан - sota-sacristan
(обязанность их была звонить и убирать церковь) - по-нашему, пономарь. (А.
Н. О.)
** Сакристан - то же, что дьячок. (А. Н. О.)}
Улица.
Входит солдат отважной походкой, в рваной перевязи и в очках; за ним, в
некотором отдалении, плохонький сакристан,
Солдат. Что тебе нужно, пустой призрак?
Сакристан. Я не пустой призрак, я твердое тело.
Солдат. Да, но все-таки я заклинаю тебя всем моим злополучием, скажи:
кто ты и чего ищешь в этой улице?
Сакристан. Со всем моим благополучием отвечаю тебе: я Лоренсо Пасильяс,
подсакристан этого прихода, и ищу того, что я-то найду, и чего ты тоже
ищешь, да не находишь.
Солдат. Ты чего доброго не Кристиночку ли ищешь, судомойку из этого
дома?
Сакристан. Tu dixisti {Ты сказал. Здесь - точно так.}.
Солдат. Ну, так поди сюда, валет {Тут игра слов. Пасильяс
sota-sacristan, - слово sola по-испански значит и под (предлог), и валет
Пасильяс называет солдата саballo, а это слово значит и лошадь, и дама в
картах. (А. Н. О.)} сатаны.
Сакристан. Ну, так я здесь останусь, мне и тут хорошо, кислая пиковая
дама.
Солдат. Прекрасно: валет и дама! Недостает туза; но ты скоро его
получишь. Поди сюда, еще раз говорю я тебе. А знаешь ли ты, Пасильяс, рожон
тебе в горло, что Кристина мой предмет.
Сакристан. А знаешь ли ты, улитка в человечьем платье, что этот твой
предмет я выручил и закрепил за себя и что он мой по всем правам и законам.
Солдат. Нет, как бог свят, я тысячу раз пырну тебя шпагой и исполосую
твою голову в клочки.
Сакристан. С тебя довольно и тех клочков, которые у тебя на штанах и на
колете; а голову мою уж оставь в покое!
Солдат. Да ты разговаривал когда-нибудь с Кристиной?
Сакристан. Всегда, когда только мне угодно.
Солдат. Давал ей подарки?
Сакристан. Много.
Солдат. Сколько и какие?
Сакристан. Я подарил ей коробочку из-под айвы, очень большую,
полнехоньку просвирных обрезков, белых, как снег, и на придачу четыре
восковых огарка, тоже белых, как горностай.
Солдат. А еще что?
Сакристан. А еще письмо со вложением ста тысяч... желаний служить ей.
Солдат. И что ж она тебе отвечала?
Сакристан. Обнадеживает, что скоро моей женой будет.
Солдат. Как, разве ты еще не пострижен?
Сакристан. Нет, я послушник и могу жениться, как когда мне в голову
придет, что ты и увидишь очень скоро.
Солдат. Поди сюда, трепаный послушник, отвечай мне на то, что я у тебя
буду спрашивать! Если уж тебе эта девушка так превосходно отвечала, чему я
не совсем верю, на твои жалкие подарки, как же она ответит на мои
великолепные? Я ей послал недавно любовное письмо, написанное ни больше ни
меньше как на обороте мемориала, где я изложил свои заслуги и настоящую
бедность, который я подавал его величеству, потому что солдату не стыдно
признаться, что он беден. Мемориал этот уже утвержден, о чем и сообщено
главному раздавателю милостыни; и, однакож, я, нисколько не жалея и не думая
о том, что это, без сомнения, будет мне стоить от четырех до шести реалов, с
невероятным благородством и замечательной свободой написал на обороте его,
как я уже говорил тебе, свое письмо; и из грешных моих рук перешло оно в ее
почти святые руки.
Сакристан. Еще что-нибудь посылал ты ей?
Солдат. Вздохи, слезы, рыдания, пароксизмы, обмороки и всякие
необходимые демонстрации, к которым прибегают добрые любовники, чтобы
открыть свою страсть, и которыми они пользуются и должны пользоваться во
всякое время и при всяком удобном случае.
Сакристан. А серенады ты ей давал?
Солдат. Да, из моих ахов и охов, из моих жалоб и стонов.
Сакристан. А я так даю ей серенаду колоколами при всяком случае и такую
продолжительную, что надоел всем соседям постоянным звоном; и это я делаю
единственно для того, чтобы доставить ей удовольствие и чтоб она
чувствовала, что я оттуда, с колокольни, заявляю, что всегда готов к ее
услугам. Хотя мое дело звонить по покойникам, но я звоню уж, и к праздничным
вечерням.
Солдат. В этом ты имеешь преимущество передо мной: мне звонить не во
что.
Сакристан. И чем же отвечала тебе Кристина на твое бесконечное
ухаживанье за ней?
Солдат. Тем, что она ни видеть, ни слушать меня не хочет, что
проклинает, как только я покажусь на этой улице, что обливает меня мыльной
водой, когда стирает, и помоями, когда моет посуду, - и это каждый день,
потому что каждый день я на этой улице стою у ее дверей; потому что я ее
бдительный страж; наконец потому, что я собака на сене и прочее. Сам я не
пользуюсь и не дам пользоваться никому, пока жив. Поэтому убирайся отсюда,
сеньор пономарь; а то как бы я, вопреки уважению, которое имел и имею к
вашему сану, не раскроил тебе черепа.
Сакристан. Да, если ты раскроишь так, как раскрой-лось твое платье, так
хоть брось.
Солдат. Что платье! Попа и в рогоже знают. Солдат, оборванный на войне,
такой же чести заслуживает, как и ученый в истрепанной мантии, потому что
она свидетельствует о давности его ученых занятий. Ты смотри, как бы я не
исполнил того, что посулил тебе!
Сакристан. Не оттого ли ты храбришься-то, что я без оружия? Так подожди
тут, сеньор бдительный страж, и ты увидишь, кто из нас герой-то.
Солдат. Так неужто Пасильяс?
Сакристан. Слепой сказал: посмотрим! (Уходит.)
Солдат. О женщины, женщины! Все вы, или большей частью, переменчивы и
капризны. И ты, Кристина, оставила меня, цвет и цветник солдатства, и
сошлась с этой сволочью полусакристаном, когда и полный-то сакристан и даже
каноник тебе не пара! Но я постараюсь, чтобы тебе не удалось и, сколько
могу, помешаю твоему удовольствию, гоняя с этой улицы и от твоих дверей
всякого, кто мечтает о возможности каким бы то ни было образом сделаться
твоим любовником. Я добьюсь того, что заслужу имя бдительного стража.
Входит парень с кружкой и в зеленом платье, как обыкновенно ходят
сборщики подаяний для икон.
Парень. Подайте, ради господа, на лампаду на масло святой Люсии, и
сохранит она зрение очей ваших. Эй, хозяйка! Подадите милостыню?
Солдат. Эй, друг, святая Люсия, подите сюда! Что вам нужно в этом доме?
Парень. Разве вы, ваша милость, не видите? Милостыню на лампаду на
масло святой Люсии.
Солдат. Да вы просите на лампаду или на масло для лампады? Вы говорите:
"милостыню на лампаду на масло", и выходит, как будто вы просите на масляную
лампаду, а не на лампадное масло.
Парень. Да уж это всякому понятно, что я прошу на масло для лампады, а
не на масляную лампаду.
Солдат. И вам всегда подают здесь?
Парень. Каждый день по два мараведи.
Солдат. А кто выходит подавать?
Парень. Да кто случится; но чаще всех выходит судомоечка, которую зовут
Кристиной, хорошенькая, золотая девушка.
Солдат. Вот как: "судомоечка хорошенькая, золотая?"
Парень. Жемчужная.
Солдат. Так, значит, вам нравится эта девочка?
Парень. Да будь я хоть деревянный, и то она не может мне не
понравиться.
Солдат. Как ваше имя? Не все же мне звать вас святой Люсией.
Парень. Меня, сеньор, зовут Андрее.
Солдат. Ну, сеньор Андрее, слушайте, что я скажу вам! Вот вам восемь
мараведи; это ровно столько, сколько подадут вам в четыре дня в этом доме и
что обыкновенно выносит вам Кристина, и ступайте с богом! Предупреждаю вас,
что четыре дня вы не должны показываться у этих дверей ни за что на свете;
иначе я переломаю вам пинками ребра.
Парень. Да я весь месяц не приду, если только помнить буду. Не
беспокойтесь, ваша милость, я ухожу. (Уходит.)
Солдат. Не дремли, бдительный страж!
Входит другой парень, разносчик, торгующий полотном, нитками, тесемками
и другим подобным товаром.
Разносчик (кричит). Кому нужно тесемок, фландрских кружев, полотна
голландского, кембрейского, португальских ниток?
Кристина (из окна). Эй, Мануэль! Есть вышитые воротники для рубашек?
Разносчик. Есть самые лучшие.
Кристина. Войди, моей сеньоре их нужно. (Отходит от окна.)
Солдат. О звезда моей погибели, а прежде путеводная полярная звезда
моей надежды! Эй, тесемки или как вас там зовут! Вы знаете эту девушку,
которая вас кликала из окна?
Разносчик. Знаю; но зачем вы меня об этом спрашиваете?
Солдат. Не правда ли, что у ней очень хорошенькое личико и что она
очень мила?
Разносчик. Да, и мне тоже кажется.
Солдат. Ну, а мне тоже кажется, что вы не войдете в этот дом; иначе,
клянусь богом, я разобью вам зубы, так что ни одного живого не останется.
Разносчик. Как же мне нейти туда, куда меня зовут? Ведь я торгую.
Солдат. Убирайся, не возражай мне! А то будет сделано то, что тебе
сказано, и сейчас же.
Разносчик. Вот какое ужасное происшествие! Успокойтесь, сеньор солдат,
я ухожу. (Уходит.)
Кристина (из окна). Что ж ты нейдешь, Мануэль?
Солдат. Мануэль бежал, владычица воротников и всяких петель, живых и
мертвых, которые на шею надеваются, потому что ты имеешь власть надевать их
и затягивать.
Кристина. Боже! Что за постылое животное! Чего еще тебе нужно в этой
улице и у нашей двери? (Скрывается.)
Солдат. Померкло мое солнце и скрылось за облака.
Входит башмачник, в руках пара новых туфель; хочет войти в дом и
встречается с солдатом.
Солдат. Добрый сеньор, вам нужно кого-нибудь в этом доме?
Башмачник. Да, нужно.
Солдат. А кого, если можно спросить?
Башмачник. Отчего ж нельзя? Мне нужно судомойку из этого дома; я принес
ей туфли, которые она заказывала.
Солдат. Так, значит, вы ее башмачник?
Башмачник. Да, я уж много раз шил для нее.
Солдат. Она примеривать будет эти туфли?
Башмачник. Не нужно; они на мужскую ногу, - она всегда такие носит; так
она их прямо наденет.
Солдат. Заплачено за них или нет?
Башмачник. Нет еще; да она сейчас заплатит.
Солдат. Не сделаете ли вы мне милость, и очень большую для меня?
Поверьте мне эти туфли в долг; я заплачу вам, что они стоят, через два дня,
потому что я надеюсь получить очень много денег.
Башмачник. Конечно, поверю. Пожалуйте что-нибудь в залог; я бедный
ремесленник и не могу верить на слово.
Солдат. Я дам вам зубочистку, которую ценю очень высоко и не продам
даже за скудо. Где ваша лавочка, чтобы мне знать, куда принести деньги?
Башмачник. На длинной улице, у одного из столбов; а зовут меня Хуан
Хункос.
Солдат. Сеньор Хуан Хункос, вот вам зубочистка, цените ее дорого,
потому что это вещь моя.
Башмачник. Как, эту спичку, которая не стоит и двух мараведи? И вы
хотите, чтоб я ценил ее дорого?
Солдат. Ах, боже мой! Но ведь я вам даю ее только для собственной
памяти; потому что, как только я руку в карман и не найду там спички, я
вспомню, что она у вас, и сейчас пойду выкупать ее. Верьте солдатскому
слову, что ни за чем другим, а только за этим я и отдаю ее вам. Но если вам
не довольно, так я прибавлю еще эту перевязь и эти очки: хороший плательщик
все может отдать в заклад.
Башмачник. Я хоть и башмачник, а человек учтивый и не осмелюсь лишить
вашу милость ваших драгоценностей. Пусть они уж останутся при вас, а при мне
останутся мои туфли; так-то будет гораздо складнее.
Солдат. Какой номер этих туфлей?
Башмачник. Без малого пять.
Солдат. И я тоже без малого человек, о туфли сердца моего! Потому что у
меня нет шести реалов, чтобы заплатить за вас. Послушайте, ваша милость,
сеньор башмачник; я хочу импровизировать на эту мысль, которая пришла мне в
голову в форме стиха: Туфли сердца моего!
Башмачник. Ваша милость поэт?
Солдат. Знаменитый; вот вы увидите. Будьте внимательны!
Туфли сердца моего.
А вот импровизация:
Мне любовь моя - тиранство;
Ты не веришь в постоянство
Чувств моих; но предо мной
Обувь ног твоих, и таю
И надежду вновь питаю
Обладать твоей рукой.
Эти грубые корзины
Милых ног моей Кристины
Мне любезны до того,
Что, в пылу очарованья,
Я придумал им названье
Туфлей сердца моего.
Башмачник. Хоть я и мало смыслю в поэзии, но эти стихи так звучны, как
будто их написал Лопе. Уж у меня, что хорошо или что кажется мне хорошим,
все это Лопе {Сервантес позволял себе иногда легкую иронию насчет Лопе де
Вега. Как умнейший человек своего века, отлично знающий Испанию во всех
отношениях, и как истинный реалист, Сервантес не мог не чувствовать
напыщенности и далекой от правды идеальности произведений Лопе де Вега. (А.
Н. О.)}.
Солдат. Так как, сеньор, вы не считаете возможным поверить мне эти
туфли в долг, что не составило бы для вас большой важности, особенно при тех
приятных залогах, которыми я не подорожил, то по крайней мере сделайте
одолжение, поберегите их для меня два дня, я приду за ними. А теперь скажу я
сеньору башмачнику, что на этот раз он ни видеть Кристину, ни говорить с ней
не будет.
Башмачник. Я исполню все, что приказывает мне сеньор солдат, потому что
я вижу, на какую ногу он хромает; он хромает на обе: с одной стороны нужда,
а с другой ревность.
Солдат. Ну, уж это не башмачницкого ума дело; чтобы судить о таких
предметах, надо иметь классическое образование.
Башмачник. О, ревность, ревность! А лучше-то сказать: ах, бедность,
бедность! (Уходит.)
Солдат. Если не будешь смотреть зорко, бдительный страж, так увидишь,
как заберутся чужие мухи в тот улей, где твой мед. Но что это за звуки? О,
без сомнения, это моя Кристина разгоняет пением тоску, когда чистит или
скребет что-нибудь.
Слышно пение за сценой под звон перемываемой посуды.
Я твоя, мой пономарь, ты так и знай,
И на клиросе покойно попевай!
Уши мои, что вы слышите! Теперь уж нет сомненья: пономарь друг души ее! О
судомойка, самая чистая из всех, какие были, есть и будут в календаре
судомоек! Ты так чистишь этот фаянс, что, пройдя через твои руки, он
возвращается полированным и блестящим серебром; отчего же ты не вычистишь
души твоей от низких и пономарских помыслов?
Входит хозяин Кристины.
Хозяин. Кавалер, чего вы желаете и что ищете у этой двери?
Солдат. Желаю-то я того, чего лучше требовать нельзя; а ищу того, чего
не нахожу. Но кто же вы сами, ваша милость, что изволите спрашивать меня об
этом?
Хозяин. Я хозяин этого дома.
Солдат. Господин Кристиночки?
Хозяин. Я самый.
Солдат. В таком случае пожалуйте сюда, ваша милость, извольте взять
этот сверток бумаг! Там вы найдете свидетельства о моей службе, двадцать два
удостоверения от двадцати двух генералов, под знаменами которых я служил, не
говоря уже о тридцати четырех других свидетельствах от стольких же
полковников, которыми они соизволили почтить меня.
Хозяин. Но, как мне известно, столько генералов и полковников в
испанской пехоте во сто лет не бывало.
Солдат. Ваша милость человек мирный, где же вам, да вы и не обязаны,
много-то понимать в военном деле; бросьте взгляд на эти бумаги, и вы увидите
одного за Другим всех генералов и полковников, о которых я говорил.
Хозяин. Ну, положим, что я их всех видел; но к чему все это поведет?
Солдат. А к тому, чтобы вы получили доверие ко мне и к тем словам,
которые я вам скажу. А именно, что я назначен на первое вакантное место,
которое может открыться в одном из трех замков Неаполитанского королевства,
то есть в Гаэту, Барлету и Рихобес.
Хозяин. Все, что ваша милость до сих пор рассказываете мне, нисколько
до меня не касается.
Солдат. А я знаю, что, коли бог даст, это может касаться и до вашей
милости.
Хозяин. Каким образом?
Солдат. Вот каким! Я непременно, разве уж небу не будет угодно, получу
назначение на одно из этих мест и сейчас же желаю жениться на Кристиночке. А
как только я буду ее мужем, ваша милость можете мною и моими весьма
значительными доходами распоряжаться, как своей собственностью, потому что я
не хочу остаться неблагодарным против вас за воспитание, которое вы дали
моей желанной и возлюбленной супруге.
Хозяин. У вашей милости чердак не в порядке.
Солдат. А знаете ли вы, милый сеньор, что вы должны отпустить мне
Кристину сейчас, сию минуту, или вы не переступите порога вашего дома.
Хозяин. Это что еще за глупости! Да кто ж в состоянии запретить мне
войти в мой дом?
Входят подсакристан Пасильяс, в руках крышка от кадки и перержавленная
шпага, за ним другой сакристан в каске и с палкой, на конце которой
привязан лисий хвост.
Сакристан. Ну, друг Грахалес, вот он, возмутитель моего спокойствия!
Грахалес. Жаль, что у меня оружие-то плохое и довольно хрупкое; а
все-таки я приложу всяческое старание отправить его на тот свет.
Хозяин. Постойте, господа! Что это за безобразие и что за рожон у вас?
Солдат. Разбойники, вы по-предательски, целой шайкой!
Сакристаны-самозванцы, да я клянусь вам, что проколю вас насквозь, хотя бы в
вас сидело всяких правил больше, чем в требнике. Ах, подлец! На меня-то с
лисьим хвостом! Что ты, за пьяного меня выдать хочешь или думаешь, что
сметаешь пыль с священного изваяния?
Грахалес. Нет, я думаю, что сгоняю мух с винной бочки.
У окна показываются Кристина и ее хозяйка.
Кристина. Сеньора, сеньора, моего сеньора убивают! Больше двух тысяч
шпаг против него - и блестят так, что у меня в глазах темнеет.
Хозяйка. Да, ты правду говоришь, дитя мое. Боже, помоги ему! Святая
Урсула и с нею одиннадцать тысяч дев, защитите его! Пойдем, Кристина, сбежим
вниз и будем помогать ему, как только можем.
Хозяин. Заклинаю вас вашей жизнью, кавалеры, остановитесь и заметьте,
что нехорошо нападать обманом на кого бы то ни было.
Солдат. Эй ты, лисий хвост, и ты, кадочная крышка, не разбудите моего
гнева! Потому что, если вы его разбудите, я вас убью, я вас съем, я вас
закину через ворота за пять верст дальше ада!
Хозяин. Остановитесь, говорю, или, ей-богу, я выйду из терпения, и
тогда уж кой-кому плохо будет!
Солдат. Я остановился, потому что уважаю тебя ради святыни, которая
находится в твоем доме.
Сакристан. Хоть бы эта святыня даже чудеса творила, на этот раз она
тебе не поможет.
Солдат. Видано ли что-нибудь бесстыднее этого негодяя! Он идет на меня
с лисьим хвостом, на меня, когда я не побоялся и не ужаснулся громовых
выстрелов большой пушки Дио, которая находится в Лиссабоне.
Входят Кристина и ее хозяйка.
Хозяйка. Ах, муж мой! Не ранен ли ты, сохрани бог, радость моя?
Кристина. Ах, я несчастная! Клянусь жизнью моего отца, всю эту ссору
подняли мой сакристан с моим солдатом.
Солдат. Все-таки хорошо; я с пономарем на одном счету, она сейчас
сказала: "мой солдат".
Хозяин. Я не ранен, сеньора; но знайте, что вся эта ссора за
Кристиночку.
Хозяйка. Как за Кристиночку?
Хозяин. Сколько я понимаю, эти кавалеры ревнуют ее друг к другу.
Хозяйка. Правда это, девушка?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Смотрите, она, нисколько не стыдясь, признается. Кто-нибудь из
них тебя обесчестил?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Кто же?
Кристина. Меня обесчестил сакристан тогда, как я танцевать ходила.
Хозяйка. Сколько раз говорила я вам, сеньор, что не надо пускать эту
девчонку из дому, что она уж на возрасте и мы не должны ее с глаз спускать,
Что теперь скажет ее отец, который сдал нам ее без пылинки и без пятнышка?
Куда же, предательница, он заманил тебя?
Кристина. Да никуда, середи улицы.
Хозяйка. Как, середи улицы?
Кристина. Там, середи Толедской улицы, он, перед богом и всеми добрыми
людьми, назвал меня неряхой и бесчестной, бесстыдницей и бестолковой и
всякими другими обидными словами подобными, и все оттого, что ревнует меня к
этому солдату.
Хозяин. А еще ничего между вами не было, кроме этого бесчестья, которое
он сделал тебе на улице?
Кристина. Конечно, нет, потому что сейчас у него сердце и прошло.
Хозяйка. Ну, теперь душа у меня опять дома, а то было ушла в пятки.
Кристина. И вот еще: все, что он мне говорил, он подтвердил в этой
записке, где обязался взять меня замуж. Я ее берегу, как золото, в
оберточке.
Хозяин. Покажи, посмотрим!
Хозяйка. Прочтите громко, мой друг!
Хозяин. Писано вот что: "Я, Лоренсо Пасильяс, подсакристан здешнего
прихода, говорю, что люблю и очень люблю сеньору Кристину Паррасес; в
удостоверение этой истины даю ей эту записку, утвержденную моим подписом.
Дано в Мадрите, на монастыре церкви святого Андрея, шестого мая, сего 1611
года. Свидетели: мое сердце, мой ум, моя воля и моя память. Лоренсо
Пасильяс". Отличный способ давать брачные обязательства!
Сакристан. В словах, что я люблю ее, заключается все, что она желала от
меня; потому что, кто отдает волю, тот отдает все.
Хозяин. Так что, если она пожелает, вы женитесь на ней?
Сакристан. С величайшей охотой, хотя я уже и потерял надежду получить
три тысячи мараведи дохода, которые хотела мне отказать моя бабушка, как мне
пишут с родины.
Солдат. Если отдать свою волю что-нибудь значит, то уж тридцать девять
дней тому назад, при входе на Сеговийский мост, я отдал Кристине мою волю со
всеми моими душевными способностями. И если она пожелает быть моей женой, то
поймет разницу между кастеляном могущественного замка и не полным пономарем,
а только половинным, да и в половине-то кой-чего нехватает.
Хозяин. Желаешь выйти замуж, Кристиночка?
Я песок потопчу
Полегонечку, так;
Я песочек потопчу
Потихонечку, так! {*}
{* "Я песок потопчу" - цыганская песня, бывшая в то время в моде.
Смыслу в ней немного, как и в большинстве цыганских песен. (А. Н. О.)}
Пандуро
Ну музыканты! Так и подсыпают
За песней песню.
Умильос
Дьяволы-цыгане.
Цыгане-музыканты
(поют)
Я по твердой земле
Потопчусь посильней,
Знаю, что любовь моя
Похоронится в ней;
Счастье жизни всей моей
Потоптала любовь
Так тихонечко.
Входит подсакристан, очень дурно одетый.
Подсакристан
Сеньоры рехидоры, доложу вам:
Ведете вы себя, как негодяи:
Да разве правят краем, чорт возьми,
Между гитар, танцоров и веселья?
Баккалавр
Схватить его, Харете!
Xарете
Я схватил уж.
Баккалавр
Попону дайте! И, клянусь вам богом,
Летать ему высоко, негодяю,
Бесстыдному, невеже, грубияну
Нахальному.
Подсакристан
Послушайте, сеньоры!
Альгарроба
Сейчас вернусь с попоной для качанья.
(Уходит, грозя причетнику.)
Подсакристан
Смотрите, говорю вам, я пресвитер!
Баккалавр
Пресвитер? Ах, негодный!
Подсакристан
Я пресвитер,
Иль в первом постриженьи, все равно.
Пандуро
"А вот посмотрим", - говорит Аграхес.
Подсакристан
Да Граха нету здесь.
Баккалавр
Найдется грач
И выклюет тебе язык и бельма.
Рана
Скажи, несчастный, что за чорт вселился
К тебе в язык! И кто тебя подвигнул
Юстицию упреком оскорбить?
Да разве ты правитель в государстве?
Твоя работа: колокол да требник;
Не тронь властей; они уж сами знают
Свои дела, получше нас с тобой!
Не хороши - молись, чтоб бог исправил,
А хороши - чтоб бог хранил для нас.
Баккалавр
Святой, блаженный Рана человек!
Входит Альгарроба и тащит на плечах за один конец попону, которая волочится
за ним.
Альгарроба
За мной не станет дело.
Баккалавр
Все беритесь!
Не отставать, цыгане и цыганки:
Качай, друзья!
Подсакристан
О господи, помилуй!
Смотрите, рассержусь, так будет плохо
За эти шутки от меня. Клянусь
Петром, что всех постигнет отлученье,
Которые держались за попону.
Рана
Довольно, стойте! Не казнят вконец,
Чтоб бедному раскаянье оставить.
Подсакристан
Измят совсем. И уж теперь напредки
Зашью свой рот двойной сапожной дратвой.
Рана
Вот именно, лишь только то и нужно.
Баккалавр
Цыгане, вы домой ко мне придите;
Поговорить хочу.
Цыган
Пойдем с тобой.
Баккалавр
До завтра выборы; сберемся рано
Поутру мы, а голос мой за Рана.
Цыган
Запеть, сеньоры?
Баккалавр
Что-нибудь запойте!
Пандуро
Таких певцов, как Рана, поискать.
Xарете
Поет и ловко в уши напевает.
Уходят. Цыгане поют "По песочку..."
(La guarda cuidadosa)
Солдат.
Пасильяс, сакристан {*}.
Грахалес, другой сакристан {**}.
Андрес, парень с кружкой для сбора на икону.
Мануэль, другой парень, торгующий в разнос
полотном, кружевами и пр.
Башмачник.
Кристина, судомойка.
Хозяин Кристины.
Хозяйка.
Музыканты.
{* Пасильяс, собственно, не сакристан, а подсакристан - sota-sacristan
(обязанность их была звонить и убирать церковь) - по-нашему, пономарь. (А.
Н. О.)
** Сакристан - то же, что дьячок. (А. Н. О.)}
Улица.
Входит солдат отважной походкой, в рваной перевязи и в очках; за ним, в
некотором отдалении, плохонький сакристан,
Солдат. Что тебе нужно, пустой призрак?
Сакристан. Я не пустой призрак, я твердое тело.
Солдат. Да, но все-таки я заклинаю тебя всем моим злополучием, скажи:
кто ты и чего ищешь в этой улице?
Сакристан. Со всем моим благополучием отвечаю тебе: я Лоренсо Пасильяс,
подсакристан этого прихода, и ищу того, что я-то найду, и чего ты тоже
ищешь, да не находишь.
Солдат. Ты чего доброго не Кристиночку ли ищешь, судомойку из этого
дома?
Сакристан. Tu dixisti {Ты сказал. Здесь - точно так.}.
Солдат. Ну, так поди сюда, валет {Тут игра слов. Пасильяс
sota-sacristan, - слово sola по-испански значит и под (предлог), и валет
Пасильяс называет солдата саballo, а это слово значит и лошадь, и дама в
картах. (А. Н. О.)} сатаны.
Сакристан. Ну, так я здесь останусь, мне и тут хорошо, кислая пиковая
дама.
Солдат. Прекрасно: валет и дама! Недостает туза; но ты скоро его
получишь. Поди сюда, еще раз говорю я тебе. А знаешь ли ты, Пасильяс, рожон
тебе в горло, что Кристина мой предмет.
Сакристан. А знаешь ли ты, улитка в человечьем платье, что этот твой
предмет я выручил и закрепил за себя и что он мой по всем правам и законам.
Солдат. Нет, как бог свят, я тысячу раз пырну тебя шпагой и исполосую
твою голову в клочки.
Сакристан. С тебя довольно и тех клочков, которые у тебя на штанах и на
колете; а голову мою уж оставь в покое!
Солдат. Да ты разговаривал когда-нибудь с Кристиной?
Сакристан. Всегда, когда только мне угодно.
Солдат. Давал ей подарки?
Сакристан. Много.
Солдат. Сколько и какие?
Сакристан. Я подарил ей коробочку из-под айвы, очень большую,
полнехоньку просвирных обрезков, белых, как снег, и на придачу четыре
восковых огарка, тоже белых, как горностай.
Солдат. А еще что?
Сакристан. А еще письмо со вложением ста тысяч... желаний служить ей.
Солдат. И что ж она тебе отвечала?
Сакристан. Обнадеживает, что скоро моей женой будет.
Солдат. Как, разве ты еще не пострижен?
Сакристан. Нет, я послушник и могу жениться, как когда мне в голову
придет, что ты и увидишь очень скоро.
Солдат. Поди сюда, трепаный послушник, отвечай мне на то, что я у тебя
буду спрашивать! Если уж тебе эта девушка так превосходно отвечала, чему я
не совсем верю, на твои жалкие подарки, как же она ответит на мои
великолепные? Я ей послал недавно любовное письмо, написанное ни больше ни
меньше как на обороте мемориала, где я изложил свои заслуги и настоящую
бедность, который я подавал его величеству, потому что солдату не стыдно
признаться, что он беден. Мемориал этот уже утвержден, о чем и сообщено
главному раздавателю милостыни; и, однакож, я, нисколько не жалея и не думая
о том, что это, без сомнения, будет мне стоить от четырех до шести реалов, с
невероятным благородством и замечательной свободой написал на обороте его,
как я уже говорил тебе, свое письмо; и из грешных моих рук перешло оно в ее
почти святые руки.
Сакристан. Еще что-нибудь посылал ты ей?
Солдат. Вздохи, слезы, рыдания, пароксизмы, обмороки и всякие
необходимые демонстрации, к которым прибегают добрые любовники, чтобы
открыть свою страсть, и которыми они пользуются и должны пользоваться во
всякое время и при всяком удобном случае.
Сакристан. А серенады ты ей давал?
Солдат. Да, из моих ахов и охов, из моих жалоб и стонов.
Сакристан. А я так даю ей серенаду колоколами при всяком случае и такую
продолжительную, что надоел всем соседям постоянным звоном; и это я делаю
единственно для того, чтобы доставить ей удовольствие и чтоб она
чувствовала, что я оттуда, с колокольни, заявляю, что всегда готов к ее
услугам. Хотя мое дело звонить по покойникам, но я звоню уж, и к праздничным
вечерням.
Солдат. В этом ты имеешь преимущество передо мной: мне звонить не во
что.
Сакристан. И чем же отвечала тебе Кристина на твое бесконечное
ухаживанье за ней?
Солдат. Тем, что она ни видеть, ни слушать меня не хочет, что
проклинает, как только я покажусь на этой улице, что обливает меня мыльной
водой, когда стирает, и помоями, когда моет посуду, - и это каждый день,
потому что каждый день я на этой улице стою у ее дверей; потому что я ее
бдительный страж; наконец потому, что я собака на сене и прочее. Сам я не
пользуюсь и не дам пользоваться никому, пока жив. Поэтому убирайся отсюда,
сеньор пономарь; а то как бы я, вопреки уважению, которое имел и имею к
вашему сану, не раскроил тебе черепа.
Сакристан. Да, если ты раскроишь так, как раскрой-лось твое платье, так
хоть брось.
Солдат. Что платье! Попа и в рогоже знают. Солдат, оборванный на войне,
такой же чести заслуживает, как и ученый в истрепанной мантии, потому что
она свидетельствует о давности его ученых занятий. Ты смотри, как бы я не
исполнил того, что посулил тебе!
Сакристан. Не оттого ли ты храбришься-то, что я без оружия? Так подожди
тут, сеньор бдительный страж, и ты увидишь, кто из нас герой-то.
Солдат. Так неужто Пасильяс?
Сакристан. Слепой сказал: посмотрим! (Уходит.)
Солдат. О женщины, женщины! Все вы, или большей частью, переменчивы и
капризны. И ты, Кристина, оставила меня, цвет и цветник солдатства, и
сошлась с этой сволочью полусакристаном, когда и полный-то сакристан и даже
каноник тебе не пара! Но я постараюсь, чтобы тебе не удалось и, сколько
могу, помешаю твоему удовольствию, гоняя с этой улицы и от твоих дверей
всякого, кто мечтает о возможности каким бы то ни было образом сделаться
твоим любовником. Я добьюсь того, что заслужу имя бдительного стража.
Входит парень с кружкой и в зеленом платье, как обыкновенно ходят
сборщики подаяний для икон.
Парень. Подайте, ради господа, на лампаду на масло святой Люсии, и
сохранит она зрение очей ваших. Эй, хозяйка! Подадите милостыню?
Солдат. Эй, друг, святая Люсия, подите сюда! Что вам нужно в этом доме?
Парень. Разве вы, ваша милость, не видите? Милостыню на лампаду на
масло святой Люсии.
Солдат. Да вы просите на лампаду или на масло для лампады? Вы говорите:
"милостыню на лампаду на масло", и выходит, как будто вы просите на масляную
лампаду, а не на лампадное масло.
Парень. Да уж это всякому понятно, что я прошу на масло для лампады, а
не на масляную лампаду.
Солдат. И вам всегда подают здесь?
Парень. Каждый день по два мараведи.
Солдат. А кто выходит подавать?
Парень. Да кто случится; но чаще всех выходит судомоечка, которую зовут
Кристиной, хорошенькая, золотая девушка.
Солдат. Вот как: "судомоечка хорошенькая, золотая?"
Парень. Жемчужная.
Солдат. Так, значит, вам нравится эта девочка?
Парень. Да будь я хоть деревянный, и то она не может мне не
понравиться.
Солдат. Как ваше имя? Не все же мне звать вас святой Люсией.
Парень. Меня, сеньор, зовут Андрее.
Солдат. Ну, сеньор Андрее, слушайте, что я скажу вам! Вот вам восемь
мараведи; это ровно столько, сколько подадут вам в четыре дня в этом доме и
что обыкновенно выносит вам Кристина, и ступайте с богом! Предупреждаю вас,
что четыре дня вы не должны показываться у этих дверей ни за что на свете;
иначе я переломаю вам пинками ребра.
Парень. Да я весь месяц не приду, если только помнить буду. Не
беспокойтесь, ваша милость, я ухожу. (Уходит.)
Солдат. Не дремли, бдительный страж!
Входит другой парень, разносчик, торгующий полотном, нитками, тесемками
и другим подобным товаром.
Разносчик (кричит). Кому нужно тесемок, фландрских кружев, полотна
голландского, кембрейского, португальских ниток?
Кристина (из окна). Эй, Мануэль! Есть вышитые воротники для рубашек?
Разносчик. Есть самые лучшие.
Кристина. Войди, моей сеньоре их нужно. (Отходит от окна.)
Солдат. О звезда моей погибели, а прежде путеводная полярная звезда
моей надежды! Эй, тесемки или как вас там зовут! Вы знаете эту девушку,
которая вас кликала из окна?
Разносчик. Знаю; но зачем вы меня об этом спрашиваете?
Солдат. Не правда ли, что у ней очень хорошенькое личико и что она
очень мила?
Разносчик. Да, и мне тоже кажется.
Солдат. Ну, а мне тоже кажется, что вы не войдете в этот дом; иначе,
клянусь богом, я разобью вам зубы, так что ни одного живого не останется.
Разносчик. Как же мне нейти туда, куда меня зовут? Ведь я торгую.
Солдат. Убирайся, не возражай мне! А то будет сделано то, что тебе
сказано, и сейчас же.
Разносчик. Вот какое ужасное происшествие! Успокойтесь, сеньор солдат,
я ухожу. (Уходит.)
Кристина (из окна). Что ж ты нейдешь, Мануэль?
Солдат. Мануэль бежал, владычица воротников и всяких петель, живых и
мертвых, которые на шею надеваются, потому что ты имеешь власть надевать их
и затягивать.
Кристина. Боже! Что за постылое животное! Чего еще тебе нужно в этой
улице и у нашей двери? (Скрывается.)
Солдат. Померкло мое солнце и скрылось за облака.
Входит башмачник, в руках пара новых туфель; хочет войти в дом и
встречается с солдатом.
Солдат. Добрый сеньор, вам нужно кого-нибудь в этом доме?
Башмачник. Да, нужно.
Солдат. А кого, если можно спросить?
Башмачник. Отчего ж нельзя? Мне нужно судомойку из этого дома; я принес
ей туфли, которые она заказывала.
Солдат. Так, значит, вы ее башмачник?
Башмачник. Да, я уж много раз шил для нее.
Солдат. Она примеривать будет эти туфли?
Башмачник. Не нужно; они на мужскую ногу, - она всегда такие носит; так
она их прямо наденет.
Солдат. Заплачено за них или нет?
Башмачник. Нет еще; да она сейчас заплатит.
Солдат. Не сделаете ли вы мне милость, и очень большую для меня?
Поверьте мне эти туфли в долг; я заплачу вам, что они стоят, через два дня,
потому что я надеюсь получить очень много денег.
Башмачник. Конечно, поверю. Пожалуйте что-нибудь в залог; я бедный
ремесленник и не могу верить на слово.
Солдат. Я дам вам зубочистку, которую ценю очень высоко и не продам
даже за скудо. Где ваша лавочка, чтобы мне знать, куда принести деньги?
Башмачник. На длинной улице, у одного из столбов; а зовут меня Хуан
Хункос.
Солдат. Сеньор Хуан Хункос, вот вам зубочистка, цените ее дорого,
потому что это вещь моя.
Башмачник. Как, эту спичку, которая не стоит и двух мараведи? И вы
хотите, чтоб я ценил ее дорого?
Солдат. Ах, боже мой! Но ведь я вам даю ее только для собственной
памяти; потому что, как только я руку в карман и не найду там спички, я
вспомню, что она у вас, и сейчас пойду выкупать ее. Верьте солдатскому
слову, что ни за чем другим, а только за этим я и отдаю ее вам. Но если вам
не довольно, так я прибавлю еще эту перевязь и эти очки: хороший плательщик
все может отдать в заклад.
Башмачник. Я хоть и башмачник, а человек учтивый и не осмелюсь лишить
вашу милость ваших драгоценностей. Пусть они уж останутся при вас, а при мне
останутся мои туфли; так-то будет гораздо складнее.
Солдат. Какой номер этих туфлей?
Башмачник. Без малого пять.
Солдат. И я тоже без малого человек, о туфли сердца моего! Потому что у
меня нет шести реалов, чтобы заплатить за вас. Послушайте, ваша милость,
сеньор башмачник; я хочу импровизировать на эту мысль, которая пришла мне в
голову в форме стиха: Туфли сердца моего!
Башмачник. Ваша милость поэт?
Солдат. Знаменитый; вот вы увидите. Будьте внимательны!
Туфли сердца моего.
А вот импровизация:
Мне любовь моя - тиранство;
Ты не веришь в постоянство
Чувств моих; но предо мной
Обувь ног твоих, и таю
И надежду вновь питаю
Обладать твоей рукой.
Эти грубые корзины
Милых ног моей Кристины
Мне любезны до того,
Что, в пылу очарованья,
Я придумал им названье
Туфлей сердца моего.
Башмачник. Хоть я и мало смыслю в поэзии, но эти стихи так звучны, как
будто их написал Лопе. Уж у меня, что хорошо или что кажется мне хорошим,
все это Лопе {Сервантес позволял себе иногда легкую иронию насчет Лопе де
Вега. Как умнейший человек своего века, отлично знающий Испанию во всех
отношениях, и как истинный реалист, Сервантес не мог не чувствовать
напыщенности и далекой от правды идеальности произведений Лопе де Вега. (А.
Н. О.)}.
Солдат. Так как, сеньор, вы не считаете возможным поверить мне эти
туфли в долг, что не составило бы для вас большой важности, особенно при тех
приятных залогах, которыми я не подорожил, то по крайней мере сделайте
одолжение, поберегите их для меня два дня, я приду за ними. А теперь скажу я
сеньору башмачнику, что на этот раз он ни видеть Кристину, ни говорить с ней
не будет.
Башмачник. Я исполню все, что приказывает мне сеньор солдат, потому что
я вижу, на какую ногу он хромает; он хромает на обе: с одной стороны нужда,
а с другой ревность.
Солдат. Ну, уж это не башмачницкого ума дело; чтобы судить о таких
предметах, надо иметь классическое образование.
Башмачник. О, ревность, ревность! А лучше-то сказать: ах, бедность,
бедность! (Уходит.)
Солдат. Если не будешь смотреть зорко, бдительный страж, так увидишь,
как заберутся чужие мухи в тот улей, где твой мед. Но что это за звуки? О,
без сомнения, это моя Кристина разгоняет пением тоску, когда чистит или
скребет что-нибудь.
Слышно пение за сценой под звон перемываемой посуды.
Я твоя, мой пономарь, ты так и знай,
И на клиросе покойно попевай!
Уши мои, что вы слышите! Теперь уж нет сомненья: пономарь друг души ее! О
судомойка, самая чистая из всех, какие были, есть и будут в календаре
судомоек! Ты так чистишь этот фаянс, что, пройдя через твои руки, он
возвращается полированным и блестящим серебром; отчего же ты не вычистишь
души твоей от низких и пономарских помыслов?
Входит хозяин Кристины.
Хозяин. Кавалер, чего вы желаете и что ищете у этой двери?
Солдат. Желаю-то я того, чего лучше требовать нельзя; а ищу того, чего
не нахожу. Но кто же вы сами, ваша милость, что изволите спрашивать меня об
этом?
Хозяин. Я хозяин этого дома.
Солдат. Господин Кристиночки?
Хозяин. Я самый.
Солдат. В таком случае пожалуйте сюда, ваша милость, извольте взять
этот сверток бумаг! Там вы найдете свидетельства о моей службе, двадцать два
удостоверения от двадцати двух генералов, под знаменами которых я служил, не
говоря уже о тридцати четырех других свидетельствах от стольких же
полковников, которыми они соизволили почтить меня.
Хозяин. Но, как мне известно, столько генералов и полковников в
испанской пехоте во сто лет не бывало.
Солдат. Ваша милость человек мирный, где же вам, да вы и не обязаны,
много-то понимать в военном деле; бросьте взгляд на эти бумаги, и вы увидите
одного за Другим всех генералов и полковников, о которых я говорил.
Хозяин. Ну, положим, что я их всех видел; но к чему все это поведет?
Солдат. А к тому, чтобы вы получили доверие ко мне и к тем словам,
которые я вам скажу. А именно, что я назначен на первое вакантное место,
которое может открыться в одном из трех замков Неаполитанского королевства,
то есть в Гаэту, Барлету и Рихобес.
Хозяин. Все, что ваша милость до сих пор рассказываете мне, нисколько
до меня не касается.
Солдат. А я знаю, что, коли бог даст, это может касаться и до вашей
милости.
Хозяин. Каким образом?
Солдат. Вот каким! Я непременно, разве уж небу не будет угодно, получу
назначение на одно из этих мест и сейчас же желаю жениться на Кристиночке. А
как только я буду ее мужем, ваша милость можете мною и моими весьма
значительными доходами распоряжаться, как своей собственностью, потому что я
не хочу остаться неблагодарным против вас за воспитание, которое вы дали
моей желанной и возлюбленной супруге.
Хозяин. У вашей милости чердак не в порядке.
Солдат. А знаете ли вы, милый сеньор, что вы должны отпустить мне
Кристину сейчас, сию минуту, или вы не переступите порога вашего дома.
Хозяин. Это что еще за глупости! Да кто ж в состоянии запретить мне
войти в мой дом?
Входят подсакристан Пасильяс, в руках крышка от кадки и перержавленная
шпага, за ним другой сакристан в каске и с палкой, на конце которой
привязан лисий хвост.
Сакристан. Ну, друг Грахалес, вот он, возмутитель моего спокойствия!
Грахалес. Жаль, что у меня оружие-то плохое и довольно хрупкое; а
все-таки я приложу всяческое старание отправить его на тот свет.
Хозяин. Постойте, господа! Что это за безобразие и что за рожон у вас?
Солдат. Разбойники, вы по-предательски, целой шайкой!
Сакристаны-самозванцы, да я клянусь вам, что проколю вас насквозь, хотя бы в
вас сидело всяких правил больше, чем в требнике. Ах, подлец! На меня-то с
лисьим хвостом! Что ты, за пьяного меня выдать хочешь или думаешь, что
сметаешь пыль с священного изваяния?
Грахалес. Нет, я думаю, что сгоняю мух с винной бочки.
У окна показываются Кристина и ее хозяйка.
Кристина. Сеньора, сеньора, моего сеньора убивают! Больше двух тысяч
шпаг против него - и блестят так, что у меня в глазах темнеет.
Хозяйка. Да, ты правду говоришь, дитя мое. Боже, помоги ему! Святая
Урсула и с нею одиннадцать тысяч дев, защитите его! Пойдем, Кристина, сбежим
вниз и будем помогать ему, как только можем.
Хозяин. Заклинаю вас вашей жизнью, кавалеры, остановитесь и заметьте,
что нехорошо нападать обманом на кого бы то ни было.
Солдат. Эй ты, лисий хвост, и ты, кадочная крышка, не разбудите моего
гнева! Потому что, если вы его разбудите, я вас убью, я вас съем, я вас
закину через ворота за пять верст дальше ада!
Хозяин. Остановитесь, говорю, или, ей-богу, я выйду из терпения, и
тогда уж кой-кому плохо будет!
Солдат. Я остановился, потому что уважаю тебя ради святыни, которая
находится в твоем доме.
Сакристан. Хоть бы эта святыня даже чудеса творила, на этот раз она
тебе не поможет.
Солдат. Видано ли что-нибудь бесстыднее этого негодяя! Он идет на меня
с лисьим хвостом, на меня, когда я не побоялся и не ужаснулся громовых
выстрелов большой пушки Дио, которая находится в Лиссабоне.
Входят Кристина и ее хозяйка.
Хозяйка. Ах, муж мой! Не ранен ли ты, сохрани бог, радость моя?
Кристина. Ах, я несчастная! Клянусь жизнью моего отца, всю эту ссору
подняли мой сакристан с моим солдатом.
Солдат. Все-таки хорошо; я с пономарем на одном счету, она сейчас
сказала: "мой солдат".
Хозяин. Я не ранен, сеньора; но знайте, что вся эта ссора за
Кристиночку.
Хозяйка. Как за Кристиночку?
Хозяин. Сколько я понимаю, эти кавалеры ревнуют ее друг к другу.
Хозяйка. Правда это, девушка?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Смотрите, она, нисколько не стыдясь, признается. Кто-нибудь из
них тебя обесчестил?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Кто же?
Кристина. Меня обесчестил сакристан тогда, как я танцевать ходила.
Хозяйка. Сколько раз говорила я вам, сеньор, что не надо пускать эту
девчонку из дому, что она уж на возрасте и мы не должны ее с глаз спускать,
Что теперь скажет ее отец, который сдал нам ее без пылинки и без пятнышка?
Куда же, предательница, он заманил тебя?
Кристина. Да никуда, середи улицы.
Хозяйка. Как, середи улицы?
Кристина. Там, середи Толедской улицы, он, перед богом и всеми добрыми
людьми, назвал меня неряхой и бесчестной, бесстыдницей и бестолковой и
всякими другими обидными словами подобными, и все оттого, что ревнует меня к
этому солдату.
Хозяин. А еще ничего между вами не было, кроме этого бесчестья, которое
он сделал тебе на улице?
Кристина. Конечно, нет, потому что сейчас у него сердце и прошло.
Хозяйка. Ну, теперь душа у меня опять дома, а то было ушла в пятки.
Кристина. И вот еще: все, что он мне говорил, он подтвердил в этой
записке, где обязался взять меня замуж. Я ее берегу, как золото, в
оберточке.
Хозяин. Покажи, посмотрим!
Хозяйка. Прочтите громко, мой друг!
Хозяин. Писано вот что: "Я, Лоренсо Пасильяс, подсакристан здешнего
прихода, говорю, что люблю и очень люблю сеньору Кристину Паррасес; в
удостоверение этой истины даю ей эту записку, утвержденную моим подписом.
Дано в Мадрите, на монастыре церкви святого Андрея, шестого мая, сего 1611
года. Свидетели: мое сердце, мой ум, моя воля и моя память. Лоренсо
Пасильяс". Отличный способ давать брачные обязательства!
Сакристан. В словах, что я люблю ее, заключается все, что она желала от
меня; потому что, кто отдает волю, тот отдает все.
Хозяин. Так что, если она пожелает, вы женитесь на ней?
Сакристан. С величайшей охотой, хотя я уже и потерял надежду получить
три тысячи мараведи дохода, которые хотела мне отказать моя бабушка, как мне
пишут с родины.
Солдат. Если отдать свою волю что-нибудь значит, то уж тридцать девять
дней тому назад, при входе на Сеговийский мост, я отдал Кристине мою волю со
всеми моими душевными способностями. И если она пожелает быть моей женой, то
поймет разницу между кастеляном могущественного замка и не полным пономарем,
а только половинным, да и в половине-то кой-чего нехватает.
Хозяин. Желаешь выйти замуж, Кристиночка?