Губернатору удалось наконец привести в замешательство шевалье де Сентонжа. Несколько секунд он удручённо глядел на хозяина дома, пока не собрался с силами.
— Вы, месье, безусловно преувеличиваете.
— Я ничего не преувеличиваю. Я только хочу заставить вас понять, что мною движет нечто большее, чем корыстолюбие, которое вы мне так оскорбительно приписываете.
— Месье де Лувуа, несомненно, будет сожалеть о несправедливости своего решения, когда я подробно доложу ему о том, что вы мне сообщили. Что же до остального, то приказ остаётся приказом.
— Но вам наверняка предоставили некоторую свободу действий в выполнении вашей миссии. Поэтому я считаю, что, выслушав мои объяснения, вы окажете услугу королевству, рекомендовав месье де Лувуа не нарушать существующего положения вещей до тех пор, пока Франция не будет в состоянии направить в Карибское море флот, который сможет охранять её владения.
Но шевалье заупрямился.
— Такой совет мне едва ли подойдёт. Вы получили распоряжение месье де Лувуа немедленно закрыть рынок, где сбывается награбленная корсарами добыча.
Я уверен, что вы дадите мне возможность заверить маркиза в вашем безоговорочном согласии.
Эта тупая бескомпромиссность приводила д'0жерона в отчаяние.
— Должен, однако, заметить, месье, что ваша формулировка не соответствует действительности. Здесь сбывается не только награбленное, но и добыча, отнятая у Испании и компенсирующая грабежи, от которых мы страдали и будем страдать по милости кастильских хищников.
— Но это фантастично, месье. Между Францией и Испанией мир.
— В Карибском море, месье де Сентонж, мира никогда не бывает.
Уничтожив корсарство, мы капитулируем и подставим горло под нож — вот и все.
Но аргументов, способных сдвинуть с места шевалье де Сентонжа, просто не существовало.
— Я вынужден рассматривать это только как ваше личное мнение, в какой-то мере внушённое вам (не обижайтесь на меня за это) интересами вашей компании и вашими собственными. Как бы то ни было, приказ вполне ясен, и вы должны понимать, что его невыполнение повлечёт за собой большие неприятности.
— Не большие, чем выполнение, — заметил губернатор, скривив губы. Он вздохнул, пожав плечами. — По вашей милости, месье, я попал между двух огней.
— Надеюсь, у вас хватит справедливости понять, что я выполняю свой долг, — величественно промолвил шевалье де Сентонж. Слабый намёк на желание оправдаться, звучавший в этой фразе, был единственной уступкой, которую месье д'Ожерону удалось выжать из своего упрямого и самонадеянного гостя.
— Вы, месье, безусловно преувеличиваете.
— Я ничего не преувеличиваю. Я только хочу заставить вас понять, что мною движет нечто большее, чем корыстолюбие, которое вы мне так оскорбительно приписываете.
— Месье де Лувуа, несомненно, будет сожалеть о несправедливости своего решения, когда я подробно доложу ему о том, что вы мне сообщили. Что же до остального, то приказ остаётся приказом.
— Но вам наверняка предоставили некоторую свободу действий в выполнении вашей миссии. Поэтому я считаю, что, выслушав мои объяснения, вы окажете услугу королевству, рекомендовав месье де Лувуа не нарушать существующего положения вещей до тех пор, пока Франция не будет в состоянии направить в Карибское море флот, который сможет охранять её владения.
Но шевалье заупрямился.
— Такой совет мне едва ли подойдёт. Вы получили распоряжение месье де Лувуа немедленно закрыть рынок, где сбывается награбленная корсарами добыча.
Я уверен, что вы дадите мне возможность заверить маркиза в вашем безоговорочном согласии.
Эта тупая бескомпромиссность приводила д'0жерона в отчаяние.
— Должен, однако, заметить, месье, что ваша формулировка не соответствует действительности. Здесь сбывается не только награбленное, но и добыча, отнятая у Испании и компенсирующая грабежи, от которых мы страдали и будем страдать по милости кастильских хищников.
— Но это фантастично, месье. Между Францией и Испанией мир.
— В Карибском море, месье де Сентонж, мира никогда не бывает.
Уничтожив корсарство, мы капитулируем и подставим горло под нож — вот и все.
Но аргументов, способных сдвинуть с места шевалье де Сентонжа, просто не существовало.
— Я вынужден рассматривать это только как ваше личное мнение, в какой-то мере внушённое вам (не обижайтесь на меня за это) интересами вашей компании и вашими собственными. Как бы то ни было, приказ вполне ясен, и вы должны понимать, что его невыполнение повлечёт за собой большие неприятности.
— Не большие, чем выполнение, — заметил губернатор, скривив губы. Он вздохнул, пожав плечами. — По вашей милости, месье, я попал между двух огней.
— Надеюсь, у вас хватит справедливости понять, что я выполняю свой долг, — величественно промолвил шевалье де Сентонж. Слабый намёк на желание оправдаться, звучавший в этой фразе, был единственной уступкой, которую месье д'Ожерону удалось выжать из своего упрямого и самонадеянного гостя.
Глава 2
Месье де Сентояж вместе со своей супругой покинули Тортугу в тот же вечер, взяв курс на Порт-о-Пренс[60], который шевалье намеревался посетить перед тем, как отплыть во Францию, где его ожидала заманчивая жизнь богача.
Восхищаясь собственной твёрдостью, проявленной им в беседе с губернатором Тортуги, он поведал обо всем мадам де Сентонж, чтобы та могла разделить его восторги.
— Этот мелкий скупщик краденого мог вынудить меня уклониться от выполнения долга, если бы я не был столь бдительным, — улыбаясь, заметил шевалье — Но меня не так-то легко обмануть. Поэтому месье де Лувуа и поручил мне такую важную миссию. Он знал, с какими трудностями я могу столкнуться, и не сомневался, что меня не проведёшь.
Мадам де Сентонж была высокой, красивой брюнеткой с глазами, похожими на терновые ягоды, кожей цвета слоновой кости и бюстом Гебы[61]. Её томный взгляд был с благоговением устремлён на мужа, собиравшегося ввести её в высшее общество Франции, двери которого были закрыты для жены плантатора, как бы он не был богат. Все же, несмотря на уверенность в проницательности своего супруга, она осмелилась поинтересоваться, был ли он прав, приписывая аргументы, приведённые месье д'0жероном, одному лишь корыстолюбию губернатора. Правда, всю жизнь прожив в Вест-Индии, мадам де Сентонж не могла не знать о хищнических повадках испанцев, хотя до сих пор она, возможно, не думала о том, в какой степени действия корсаров сдерживали их разбои. Испания держала солидный флот в Карибском море главным образом для того, чтобы охранять свои поселения от рейдов флибустьеров. Уничтожение пиратства развязало бы руки этому флоту, а зная жестокость испанцев, можно было легко догадаться, к каким бы последствиям это привело.
С должным смирением высказав свои мысли обожаемому супругу, мадам де Сентонж выслушала самоуверенный ответ:
— В таком случае можешь не сомневаться, что мой повелитель король Франции примет надлежащие меры.
Тем не менее спокойствие шевалье было несколько поколеблено. Эта робкая поддержка аргументов д'0жерона выбила Сентонжа из колеи.
Конечно, было легко отнести все возражения губернатора Тортуги за счёт его эгоизма и страха перед испанцами. Однако месье де Сентонж, будучи со времени своей женитьбы живо заинтересованным во французских колониях в Вест-Индии, начал спрашивать себя, не слишком ли поспешным было его заключение, что месье д'Ожерон преувеличивает.
В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал. Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно, имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть свой пост и вернуться во Францию, предоставив месье де Лувуа самому решать судьбу Французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы изменой интересам Вест-Индской компании, но если политика нового министра восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов.
Губернатор провёл беспокойную ночь и заснул только на рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов.
Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными, что д'0жерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум означает не атаку на гавань, а feu de joi[62], какого ещё никогда не слыхивали скалы Кайоны.
Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, ещё недавно называющегося «Мария Глориоса» и служившего флагманом эскадры маркиза Риконете. В кильватере «Марии Глориосы» следовали два испанских галеона, нагруженных сокровищами.
Гром орудий раздавался с борта трех кораблей Блада, ремонтировавшихся на Тортуге в его отсутствие, среди экипажа которых в течение последней недели царили растерянность и уныние.
Д'0жерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мёртвых человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Месье д'Ожерон и его дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор извлёк из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции.
Пришедший в отличное расположение духа капитан поведал собравшимся за столом историю необычайного приключения в Пуэрто-Рико, закончившегося казнью гнусного самозванца, который претендовал на имя и славу Питера Блада, и беспрепятственным отплытием из Сан-Хуана «Марии Глориосы» вместе с двумя кораблями с ценностями, стоявшими теперь на якоре в кайонской гавани.
— Такой богатой добычи у меня ещё никогда не было. Одного золота только на мою долю приходится тысяч на двадцать пять. Его, как обычно, я обменяю у вас на векселя французских банков. Кроме того, на одном из галеонов имеется груз перца и пряностей, за который Вест-Индская компания даст не менее ста тысяч. Все это ждёт вашей оценки, мой друг.
Но это сообщение, которое в другое время только обрадовало бы губернатора, на сей раз вновь повергло его в уныние, напомнив ему об изменившихся обстоятельствах. Печально поглядев на гостя, он покачал головой.
— Все кончено, друг мой. Наша коммерция отныне под запретом. — И вслед за этим последовал подробный рассказ о визите де Сентонжа, существенно ограничившем поле деятельности месье д'0жерона. — Итак, вы понимаете, дорогой капитан, что рынки Вест-Индской компании теперь закрыты для вас.
На загорелом, гладко выбритом лице Блада, обрамлённом чёрными локонами, отразились изумление и гнев.
— Боже мой! И вы не сказали этому придворному блюдолизу, что…
— Я привёл ему все аргументы, к которым прислушался бы любой здравомыслящий человек. Но на все, что я ему говорил, он отвечал, что в мире нет ничего, что не было бы известно месье де Лувуа. По мнению месье де Сентонжа, нет Бога, кроме Лувуа, и Сентонж — пророк его. Этот шевалье, как и все придворные фавориты, весьма самоуверенный субъект. Недавно на Мартинике он женился на вдове Омера де Вейнака, и это сделало его одним из богатейших людей Франции. А вы знаете, во что превращают большие деньги и без того самодовольных людей.
И месье д'0жерон устало махнул рукой.
— Да, теперь все кончено.
Но с этим капитан Блад никак не мог согласиться.
— Нельзя же безропотно класть голову под топор. Такие люди, как мы, не должны признавать себя побеждёнными.
— Для вас, живущего вне закона, все возможно. Но для меня… здесь, на Тортуге, я представляю закон Франции; я должен служить ему и поддерживать его. И теперь, когда закон предъявил такое требование…
— Если бы я приехал на день раньше, требования закона были бы несколько иными.
Д'0жерон сардонически усмехнулся.
— Вы воображаете, что, несмотря на все, что я вам рассказал, вам бы удалось убедить этого хлыща в его глупости?
— Нет ничего, в чем бы нельзя было убедить человека, предъявив ему соответствующие аргументы должным образом.
— Я же говорил вам, что предъявил ему все возможные аргументы.
— Нет, не все, а только те, которые пришли вам в голову.
— Если вы имеете в виду, что мне следовало пригрозить пистолетом этому самовлюблённому фату…
— О, мой друг! Это же не аргумент, а принуждение. Все люди заботятся о своих интересах, а особенно те, кто, подобно шевалье де Сентонжу, любят обвинять в этом других. Ущемление его интересов могло бы его убедить.
— Возможно. Но что я знаю о его интересах?
— Подумайте! Разве вы только что не сказали мне, что он недавно женился на вдове Омера де Вейнака? Отсюда неизбежно вытекает его величайшая заинтересованность во французских колониях в Вест-Индии. Вы говорили ему в общем плане об испанских рейдах на поселения других народов. А вам следовало бы быть поконкретнее. Вы должны были подробно остановиться на возможности такого рейда на богатую Мартинику. Это заставило бы его задуматься. А теперь он уехал, и шанс потерян.
Но д'0жерон не видел причин для сожалений об этой потерянной возможности.
— Его упрямство помешало бы ему даже испугаться. Он бы и слушать не стал. Последнее, что сказал мне Сентонж перед отплытием в Порт-о-Пренс…
— В Порт-о-Пренс?! — воскликнул капитан Блад, прерывая губернатора.
— Он отплыл в Порт-о-Пренс?
— Да, это последний порт, который он намеревался посетить перед возвращением во Францию.
— Так, так, — задумчиво промолвил капитан. — Следовательно, он будет возвращаться через Тортугский пролив?
— Конечно. Иначе ему придётся огибать всю Эспаньолу.
— Тогда я, может быть, ещё не окончательно опоздал. Могу я перехватить его и попробовать на нем своё искусство убеждать?
— Вы только зря потеряете время, капитан.
— Вы слишком пессимистически настроены. Я обладаю великим даром внушения. Не теряйте надежды, друг мой, пока я не подвергну месье де Сентонжа испытанию.
Но для того чтобы пробудить в месье д'Ожероне надежду, требовалось нечто большее, нежели беспечные заверения. Тяжко вздыхая, он простился с капитаном Бладом, пожелав ему успеха в очередном предприятии, хотя он в этот успех ни на грош не верил.
Какую конкретную форму примет его очередное предприятие, капитан Блад ещё не знал, когда он, выйдя из губернаторского дома, отправился на борт своего великолепного сорокапушечиого корабля «Арабелла», который во время его отсутствия стоял без дела отремонтированный, вооружённый и готовый к выходу в море. Однако капитана так захватила важность предстоящей задачи, что ещё до вечера, тщательно продумав план, он собрал в салоне «Арабеллы» военный совет, дав указания каждому из своих офицеров.
Хагторп и Дайк должны были оставаться на Тортуге и наблюдать за кораблями с сокровищами. Волверстону поручалось командование бывшим испанским флагманом «Марией Глориосой». Ему было приказано отплыть немедленно, и капитан снабдил его тщательными инструкциями особого рода.
Ибервилю — французскому корсару — Блад поручил «Элизабет», приказав ему быть готовым к отплытию.
В тот же вечер, после захода солнца, «Арабелла» снялась с якоря и вышла из Кайоны под командованием Блада, имея на борту штурмана Питта и канонира Огла. За ней следовала «Элизабет». «Мария Глориоса» уже скрылась за горизонтом.
Идя против лёгкого восточного бриза, оба корсарских корабля на следующий вечер миновали мыс Пальмиш на северном побережье Эспаньолы.
Поблизости от него, в том месте, где Тортугский пролив сужается до пяти миль между мысами Пальмиш и Португаль, Блад решил занять позицию для дальнейших действий.
Восхищаясь собственной твёрдостью, проявленной им в беседе с губернатором Тортуги, он поведал обо всем мадам де Сентонж, чтобы та могла разделить его восторги.
— Этот мелкий скупщик краденого мог вынудить меня уклониться от выполнения долга, если бы я не был столь бдительным, — улыбаясь, заметил шевалье — Но меня не так-то легко обмануть. Поэтому месье де Лувуа и поручил мне такую важную миссию. Он знал, с какими трудностями я могу столкнуться, и не сомневался, что меня не проведёшь.
Мадам де Сентонж была высокой, красивой брюнеткой с глазами, похожими на терновые ягоды, кожей цвета слоновой кости и бюстом Гебы[61]. Её томный взгляд был с благоговением устремлён на мужа, собиравшегося ввести её в высшее общество Франции, двери которого были закрыты для жены плантатора, как бы он не был богат. Все же, несмотря на уверенность в проницательности своего супруга, она осмелилась поинтересоваться, был ли он прав, приписывая аргументы, приведённые месье д'0жероном, одному лишь корыстолюбию губернатора. Правда, всю жизнь прожив в Вест-Индии, мадам де Сентонж не могла не знать о хищнических повадках испанцев, хотя до сих пор она, возможно, не думала о том, в какой степени действия корсаров сдерживали их разбои. Испания держала солидный флот в Карибском море главным образом для того, чтобы охранять свои поселения от рейдов флибустьеров. Уничтожение пиратства развязало бы руки этому флоту, а зная жестокость испанцев, можно было легко догадаться, к каким бы последствиям это привело.
С должным смирением высказав свои мысли обожаемому супругу, мадам де Сентонж выслушала самоуверенный ответ:
— В таком случае можешь не сомневаться, что мой повелитель король Франции примет надлежащие меры.
Тем не менее спокойствие шевалье было несколько поколеблено. Эта робкая поддержка аргументов д'0жерона выбила Сентонжа из колеи.
Конечно, было легко отнести все возражения губернатора Тортуги за счёт его эгоизма и страха перед испанцами. Однако месье де Сентонж, будучи со времени своей женитьбы живо заинтересованным во французских колониях в Вест-Индии, начал спрашивать себя, не слишком ли поспешным было его заключение, что месье д'Ожерон преувеличивает.
В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал. Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно, имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть свой пост и вернуться во Францию, предоставив месье де Лувуа самому решать судьбу Французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы изменой интересам Вест-Индской компании, но если политика нового министра восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов.
Губернатор провёл беспокойную ночь и заснул только на рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов.
Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными, что д'0жерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум означает не атаку на гавань, а feu de joi[62], какого ещё никогда не слыхивали скалы Кайоны.
Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, ещё недавно называющегося «Мария Глориоса» и служившего флагманом эскадры маркиза Риконете. В кильватере «Марии Глориосы» следовали два испанских галеона, нагруженных сокровищами.
Гром орудий раздавался с борта трех кораблей Блада, ремонтировавшихся на Тортуге в его отсутствие, среди экипажа которых в течение последней недели царили растерянность и уныние.
Д'0жерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мёртвых человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Месье д'Ожерон и его дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор извлёк из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции.
Пришедший в отличное расположение духа капитан поведал собравшимся за столом историю необычайного приключения в Пуэрто-Рико, закончившегося казнью гнусного самозванца, который претендовал на имя и славу Питера Блада, и беспрепятственным отплытием из Сан-Хуана «Марии Глориосы» вместе с двумя кораблями с ценностями, стоявшими теперь на якоре в кайонской гавани.
— Такой богатой добычи у меня ещё никогда не было. Одного золота только на мою долю приходится тысяч на двадцать пять. Его, как обычно, я обменяю у вас на векселя французских банков. Кроме того, на одном из галеонов имеется груз перца и пряностей, за который Вест-Индская компания даст не менее ста тысяч. Все это ждёт вашей оценки, мой друг.
Но это сообщение, которое в другое время только обрадовало бы губернатора, на сей раз вновь повергло его в уныние, напомнив ему об изменившихся обстоятельствах. Печально поглядев на гостя, он покачал головой.
— Все кончено, друг мой. Наша коммерция отныне под запретом. — И вслед за этим последовал подробный рассказ о визите де Сентонжа, существенно ограничившем поле деятельности месье д'0жерона. — Итак, вы понимаете, дорогой капитан, что рынки Вест-Индской компании теперь закрыты для вас.
На загорелом, гладко выбритом лице Блада, обрамлённом чёрными локонами, отразились изумление и гнев.
— Боже мой! И вы не сказали этому придворному блюдолизу, что…
— Я привёл ему все аргументы, к которым прислушался бы любой здравомыслящий человек. Но на все, что я ему говорил, он отвечал, что в мире нет ничего, что не было бы известно месье де Лувуа. По мнению месье де Сентонжа, нет Бога, кроме Лувуа, и Сентонж — пророк его. Этот шевалье, как и все придворные фавориты, весьма самоуверенный субъект. Недавно на Мартинике он женился на вдове Омера де Вейнака, и это сделало его одним из богатейших людей Франции. А вы знаете, во что превращают большие деньги и без того самодовольных людей.
И месье д'0жерон устало махнул рукой.
— Да, теперь все кончено.
Но с этим капитан Блад никак не мог согласиться.
— Нельзя же безропотно класть голову под топор. Такие люди, как мы, не должны признавать себя побеждёнными.
— Для вас, живущего вне закона, все возможно. Но для меня… здесь, на Тортуге, я представляю закон Франции; я должен служить ему и поддерживать его. И теперь, когда закон предъявил такое требование…
— Если бы я приехал на день раньше, требования закона были бы несколько иными.
Д'0жерон сардонически усмехнулся.
— Вы воображаете, что, несмотря на все, что я вам рассказал, вам бы удалось убедить этого хлыща в его глупости?
— Нет ничего, в чем бы нельзя было убедить человека, предъявив ему соответствующие аргументы должным образом.
— Я же говорил вам, что предъявил ему все возможные аргументы.
— Нет, не все, а только те, которые пришли вам в голову.
— Если вы имеете в виду, что мне следовало пригрозить пистолетом этому самовлюблённому фату…
— О, мой друг! Это же не аргумент, а принуждение. Все люди заботятся о своих интересах, а особенно те, кто, подобно шевалье де Сентонжу, любят обвинять в этом других. Ущемление его интересов могло бы его убедить.
— Возможно. Но что я знаю о его интересах?
— Подумайте! Разве вы только что не сказали мне, что он недавно женился на вдове Омера де Вейнака? Отсюда неизбежно вытекает его величайшая заинтересованность во французских колониях в Вест-Индии. Вы говорили ему в общем плане об испанских рейдах на поселения других народов. А вам следовало бы быть поконкретнее. Вы должны были подробно остановиться на возможности такого рейда на богатую Мартинику. Это заставило бы его задуматься. А теперь он уехал, и шанс потерян.
Но д'0жерон не видел причин для сожалений об этой потерянной возможности.
— Его упрямство помешало бы ему даже испугаться. Он бы и слушать не стал. Последнее, что сказал мне Сентонж перед отплытием в Порт-о-Пренс…
— В Порт-о-Пренс?! — воскликнул капитан Блад, прерывая губернатора.
— Он отплыл в Порт-о-Пренс?
— Да, это последний порт, который он намеревался посетить перед возвращением во Францию.
— Так, так, — задумчиво промолвил капитан. — Следовательно, он будет возвращаться через Тортугский пролив?
— Конечно. Иначе ему придётся огибать всю Эспаньолу.
— Тогда я, может быть, ещё не окончательно опоздал. Могу я перехватить его и попробовать на нем своё искусство убеждать?
— Вы только зря потеряете время, капитан.
— Вы слишком пессимистически настроены. Я обладаю великим даром внушения. Не теряйте надежды, друг мой, пока я не подвергну месье де Сентонжа испытанию.
Но для того чтобы пробудить в месье д'Ожероне надежду, требовалось нечто большее, нежели беспечные заверения. Тяжко вздыхая, он простился с капитаном Бладом, пожелав ему успеха в очередном предприятии, хотя он в этот успех ни на грош не верил.
Какую конкретную форму примет его очередное предприятие, капитан Блад ещё не знал, когда он, выйдя из губернаторского дома, отправился на борт своего великолепного сорокапушечиого корабля «Арабелла», который во время его отсутствия стоял без дела отремонтированный, вооружённый и готовый к выходу в море. Однако капитана так захватила важность предстоящей задачи, что ещё до вечера, тщательно продумав план, он собрал в салоне «Арабеллы» военный совет, дав указания каждому из своих офицеров.
Хагторп и Дайк должны были оставаться на Тортуге и наблюдать за кораблями с сокровищами. Волверстону поручалось командование бывшим испанским флагманом «Марией Глориосой». Ему было приказано отплыть немедленно, и капитан снабдил его тщательными инструкциями особого рода.
Ибервилю — французскому корсару — Блад поручил «Элизабет», приказав ему быть готовым к отплытию.
В тот же вечер, после захода солнца, «Арабелла» снялась с якоря и вышла из Кайоны под командованием Блада, имея на борту штурмана Питта и канонира Огла. За ней следовала «Элизабет». «Мария Глориоса» уже скрылась за горизонтом.
Идя против лёгкого восточного бриза, оба корсарских корабля на следующий вечер миновали мыс Пальмиш на северном побережье Эспаньолы.
Поблизости от него, в том месте, где Тортугский пролив сужается до пяти миль между мысами Пальмиш и Португаль, Блад решил занять позицию для дальнейших действий.
Глава 3
К тому времени, когда «Арабелла» и «Элизабет» бросили якоря в уединённой бухточке у северного побережья Эспаньолы, «Беарнец» покидал Порт-о-Пренс. Резкие запахи этого города оскорбляли деликатные ноздри мадам де Сентонж, а так как богатым жёнам следует потакать, то шевалье сократил свой визит до минимума, несмотря на ущерб интересам королевства. Покончив наконец со своей миссией, месье де Сентонж с сознанием хорошо выполненного долга и с уверенностью, что заслужил похвалу маркиза де Лувуа, отплыл во Францию, переключив свои мысли с государственных дел на личные.
Из-за лёгкого ветра на траверзе[63] «Беарнец» продвигался так медленно, что обход вокруг мыса Сен-Никола в западном конце Тортугского пролива занял у него двадцать четыре часа. Таким образом, только на заходе солнца на следующий день после выхода из Порт-о-Пренса корабль вошёл в пролив.
Месье де Сентонж лениво развалился в кресле рядом с кушеткой, установленной на корме под навесом из коричневой парусины. На кушетке, обмахиваясь богато инкрустированным веером, возлежала красавица-креолка мадам де Сентонж. В этой безупречно сложенной даме все поражало великолепием, начиная с глубокого мелодичного голоса и кончая чёрными как смоль волосами, украшенными жемчугом. Она была довольна своим браком не меньше, чем её супруг, о чем свидетельствовал её неумолкающий смех, которым она воздавала должное остроумию шевалье.
Внезапно идилию прервал капитан «Беарнца» месье Люзан — тощий, загорелый крючконосый субъект выше среднего роста, чьи осанка и манеры скорее напоминали солдата, чем моряка. Пройдя на корму, он протянул Сентонжу подзорную трубу.
— Взгляните-ка, шевалье. Там происходит что-то странное.
Месье де Сентонж медленно поднялся, и его взгляд устремился в указанном направлении. На расстоянии около трех миль к западу белел парус.
— Корабль, — заметил шевалье. Взяв предложенную трубу, он отступил назад к поручням, на которые можно было опереть локоть и оттуда поле зрения было шире.
Через оптические стекла отчётливо виднелся большой белый корабль с очень высокой кормой. Он направлялся к северу, против восточного бриза; на правом борту были заметны сверкающие золотом порты[64] двадцати четырех орудий. На грот-мачте над белоснежными парусами развевался красно-золотой вымпел Кастилии, под которым было установлено распятие.
Шевалье опустил подзорную трубу.
— Испанский корабль, — сказал он. Ну, и что же вы нашли в нем странного, капитан?
— О, корабль, несомненно, испанский. Но когда мы впервые увидели его, он двигался на юг. А теперь он идёт за нами, подняв все паруса. Вот что странно.
— Ну, а дальше что?
— В этом-то все и дело. — И, собравшись с духом, капитан продолжал:
— Судя по вымпелу, это флагманское судно. Вы обратили внимание на его тяжёлое вооружение? Сорок восемь пушек, не считая носовых и кормовых орудий.
А когда меня преследует подобный корабль, то мне хотелось бы знать причину.
— Неужели такая безделица может испугать вас, капитан? — рассмеялась мадам де Сентонж.
— Безусловно, когда имеешь дело с испанцами, мадам, — резко ответил Люзан. Он обладал вспыльчивым характером, и сомнение в его храбрости, которое он усмотрел в вопросе мадам де Сентонж, вывело его из себя.
Недовольный резкостью капитана шевалье стал изощряться в саркастических замечаниях, вместо того чтобы всерьёз задуматься над создавшимся положением.
Взбешённый Люзан удалился.
Ночью ветер почти совсем стих, корабль еле двигался и на рассвете все ещё находился в пяти-шести милях от мыса Португаль и выхода из пролива. При дневном свете экипаж «Беарнца» увидел, что большой испанский корабль следует за ними на том же расстоянии. Снова подробно рассмотрев его, капитан Люзан передал подзорную трубу своему помощнику.
— Что вы скажете об этом судне?
После тщательного изучения лейтенант доложил, что на корабле прибавили парусов, и что, судя по флажку на носовой стеньге[65], это флагман испанского адмирала маркиза Риконете.
Манипуляции с парусами убедили Люзана, что испанский корабль преследует цель догнать их.
Будучи опытным моряком, капитан знал, что в этих водах испанцам доверять не следует, поэтому он тотчас принял решение. Подняв все паруса и войдя в крутой бейдевиид, Люзан направил корабль к югу, надеясь найти убежище в одной из бухт на побережье Французской Эспаньолы[66]. Туда испанец, если он в самом деле преследует их, вряд ли осмелится сунуться, а тем более открыть там военные действия. К тому же этот манёвр послужит проверкой намерений предполагаемого противника.
Результат оправдал худшие ожидания Люзана. Огромный галеон сразу двинулся в том же направлении, держа нос по ветру. Было ясно, что он преследует «Беарнца» и догонит его раньше, чем они доберутся до видневшегося впереди зеленого берега, до которого оставалось ещё не менее четырех миль.
Мадам де Сентонж, встревоженная в своей каюте непонятно чем вызванным внезапным креном на правый борт, с раздражением спросила, что вытворяет этот идиот капитан. Не чаявший души в своей супруге, шевалье в ночной рубашке, комнатных туфлях и наспех надетом парике поспешно выбежал наружу, чтобы выяснить причину.
— Значит, вам все ещё не даёт покоя эта абсурдная идея? — осведомился месье де Сентонж. — Чепуха! Зачем этому испанцу преследовать нас?
— Лучше все время задавать этот вопрос, чем дождаться ответа на него, — огрызнулся Люзан.
Но его непочтительность только усилила раздражение шевалье.
— Это же чушь! — продолжал бушевать Сентонж. — Бежать неизвестно от чего! Просто свинство беспокоить мадам де Сентонж такими младенческими страхами.
Терпение Люзана истощилось окончательно.
— Она будет гораздо сильнее обеспокоена, — усмехнулся он, — если эти младенческие страхи оправдаются. Мадам де Сентонж — красивая женщина, а испанцы есть испанцы.
В ответ послышались громкие восклицания самой мадам, присоединившейся к своему супругу. Её туалет лишь едва поддерживал приличия, ибо, спеша разузнать о происходящем, она только накинула шаль поверх ночной рубашки, предоставив остальное гриве глянцевых волос, прикрывавших её точёные плечи.
Услышанное ею замечание Люзана навлекло на последнего поток ругани, в процессе которого капитан был охарактеризован как жалкий трус и невоспитанный чурбан. Прежде чем мадам иссякла, шевалье подлил масла в огонь.
— Вы просто спятили, месье! Почему мы должны бояться испанского корабля, да ещё флагмана королевской эскадры? Ведь мы плывём под французским флагом, а Испания не воюет с Францией.
Люзан сдержал растущую злость, и постарался ответить как можно спокойнее.
— В этих водах, месье, невозможно сказать, с кем воюет Испания.
Испанцы убеждены, что Бог создал Америку специально для их удовольствия. Я повторяю вам это с тех пор, как мы очутились в Карибском море.
Шевалье живо припомнил, что совсем недавно он, слышал от кого-то очень похожие слова. Но тут снова вмешалась мадам.
— Этот тип свихнулся от страха, — с презрением сказала она. Ужасно, что такому человеку доверен корабль. Ему бы следовало распоряжаться на кухне.
Одному небу известно, что бы ответил капитан на это оскорбление и к каким бы это привело последствиям, если бы пушечный выстрел не избавил Люзана от необходимости отвечать и не изменил в тот же момент настроение участников сцены.
— Боже праведный! — завизжала мадам.
— Ventre dieu![67] — выругался её супруг.
Дама схватилась за сердце. Побелевший, как мел шевалье вовремя поддержал её. Стоящий на полуюте капитан, которого только что обвиняли в трусости, злорадно расхохотался.
— Вот вам и ответ, господа. В другой раз вы подумаете, прежде чем называть мои страхи младенческими, а мои распоряжения чушью.
Вслед за этим Люзан повернулся к ним спиной, чтобы отдать приказ подбежавшему к нему лейтенанту. Тотчас же послышался свисток боцманской дудки, а на корме вокруг Сентонжа и его супруги началась суматоха бежавшие отовсюду матросы поспешно выстраивались, чтобы выполнить команду капитана. Наверху быстро устанавливали сети, предназначенные для того, чтобы задерживать обломки рангоута[68], которые могли упасть вниз во время боя.
Испанцы выстрелили ещё два раза и после небольшой паузы дали мощный бортовой залп, прозвучавший подобно грому.
Шевалье в беспомощным видом поддерживал свою бледную и дрожащую супругу, которая была не в состоянии удержаться на ногах.
Пожалевший её Люзан, чья злость моментально улетучилась, попытался успокоить бедняг.
— Сейчас они только зря тратят порох. Обычное испанское хвастовство. А как только они подойдут на расстояние выстрела, мы откроем ответный огонь.
Мои канониры уже получили приказ.
Но эта фраза вместо успокаивающего воздействия только увеличила бешенство и растерянность шевалье.
— Боже мой! Какой ещё ответный огонь?! Бросьте и думать об этом! Вы не можете вступать в бой!
— Не могу? Посмотрим!
— Но ведь вы не имеете права открывать военные действия, когда на борту находится мадам де Сентонж.
— Вы что, смеётесь? — возмутился Люзан. — Даже если бы на борту находилась королева Франции, я был бы обязан защищать мой корабль! К тому же у меня нет выбора. Нас догонят прежде, чем мы доберёмся до гавани, а я вовсе не уверен, что даже там мы окажемся в безопасности.
Шевалье затопал ногами от гнева.
— Так что же, значит, эти испанцы — обыкновенные бандиты?
Раздался новый залп, не настолько близкий, чтобы причинить вред кораблю, но вполне достаточный для того, чтобы усилить панику месье и мадам де Сентонж.
Люзан не обращал на них внимания. Помощник схватил его за руку, указывая на запад. Капитан быстро поднёс к глазам подзорную трубу.
На расстоянии мили по правому борту, на полпути между «Беарнцем» и испанским флагманом, виднелся большой красный сорокапушечный корабль, который, идя под всеми парусами, огибал мыс на побережье Эспаньолы. В его кильватере следовал второй корабль, немного поменьше первого. На них не было флагов, что увеличило мрачные предчувствия Люзана, подозревавшего, что это новые враги. Он с облегчением увидел, что они ложатся на левый борт, двигаясь в сторону испанца, вокруг которого ещё не рассеялся дым последнего залпа.
Воспользовавшись лёгким утренним ветерком, вновь прибывшие зашли к испанскому кораблю с наветренной стороны и устремились к нему, словно ястребы, завидевшие цаплю, открыв огонь из носовых пушек.
Сквозь постепенно рассеивающуюся дымовую завесу испанцы, очевидно, разглядели новых противников. Тотчас же полдюжины бортовых орудий галеона дали новый залп, вновь скрывший корабль белыми клубами дыма. Но, видимо, из-за чрезмерной поспешности выстрелы не достигли цели, так как оба неизвестных корабля, не получив никаких повреждений, некоторое время шли прежним курсом, потом легли на правый борт и одновременно дали ответный бортовой залп по испанцу.
Из-за лёгкого ветра на траверзе[63] «Беарнец» продвигался так медленно, что обход вокруг мыса Сен-Никола в западном конце Тортугского пролива занял у него двадцать четыре часа. Таким образом, только на заходе солнца на следующий день после выхода из Порт-о-Пренса корабль вошёл в пролив.
Месье де Сентонж лениво развалился в кресле рядом с кушеткой, установленной на корме под навесом из коричневой парусины. На кушетке, обмахиваясь богато инкрустированным веером, возлежала красавица-креолка мадам де Сентонж. В этой безупречно сложенной даме все поражало великолепием, начиная с глубокого мелодичного голоса и кончая чёрными как смоль волосами, украшенными жемчугом. Она была довольна своим браком не меньше, чем её супруг, о чем свидетельствовал её неумолкающий смех, которым она воздавала должное остроумию шевалье.
Внезапно идилию прервал капитан «Беарнца» месье Люзан — тощий, загорелый крючконосый субъект выше среднего роста, чьи осанка и манеры скорее напоминали солдата, чем моряка. Пройдя на корму, он протянул Сентонжу подзорную трубу.
— Взгляните-ка, шевалье. Там происходит что-то странное.
Месье де Сентонж медленно поднялся, и его взгляд устремился в указанном направлении. На расстоянии около трех миль к западу белел парус.
— Корабль, — заметил шевалье. Взяв предложенную трубу, он отступил назад к поручням, на которые можно было опереть локоть и оттуда поле зрения было шире.
Через оптические стекла отчётливо виднелся большой белый корабль с очень высокой кормой. Он направлялся к северу, против восточного бриза; на правом борту были заметны сверкающие золотом порты[64] двадцати четырех орудий. На грот-мачте над белоснежными парусами развевался красно-золотой вымпел Кастилии, под которым было установлено распятие.
Шевалье опустил подзорную трубу.
— Испанский корабль, — сказал он. Ну, и что же вы нашли в нем странного, капитан?
— О, корабль, несомненно, испанский. Но когда мы впервые увидели его, он двигался на юг. А теперь он идёт за нами, подняв все паруса. Вот что странно.
— Ну, а дальше что?
— В этом-то все и дело. — И, собравшись с духом, капитан продолжал:
— Судя по вымпелу, это флагманское судно. Вы обратили внимание на его тяжёлое вооружение? Сорок восемь пушек, не считая носовых и кормовых орудий.
А когда меня преследует подобный корабль, то мне хотелось бы знать причину.
— Неужели такая безделица может испугать вас, капитан? — рассмеялась мадам де Сентонж.
— Безусловно, когда имеешь дело с испанцами, мадам, — резко ответил Люзан. Он обладал вспыльчивым характером, и сомнение в его храбрости, которое он усмотрел в вопросе мадам де Сентонж, вывело его из себя.
Недовольный резкостью капитана шевалье стал изощряться в саркастических замечаниях, вместо того чтобы всерьёз задуматься над создавшимся положением.
Взбешённый Люзан удалился.
Ночью ветер почти совсем стих, корабль еле двигался и на рассвете все ещё находился в пяти-шести милях от мыса Португаль и выхода из пролива. При дневном свете экипаж «Беарнца» увидел, что большой испанский корабль следует за ними на том же расстоянии. Снова подробно рассмотрев его, капитан Люзан передал подзорную трубу своему помощнику.
— Что вы скажете об этом судне?
После тщательного изучения лейтенант доложил, что на корабле прибавили парусов, и что, судя по флажку на носовой стеньге[65], это флагман испанского адмирала маркиза Риконете.
Манипуляции с парусами убедили Люзана, что испанский корабль преследует цель догнать их.
Будучи опытным моряком, капитан знал, что в этих водах испанцам доверять не следует, поэтому он тотчас принял решение. Подняв все паруса и войдя в крутой бейдевиид, Люзан направил корабль к югу, надеясь найти убежище в одной из бухт на побережье Французской Эспаньолы[66]. Туда испанец, если он в самом деле преследует их, вряд ли осмелится сунуться, а тем более открыть там военные действия. К тому же этот манёвр послужит проверкой намерений предполагаемого противника.
Результат оправдал худшие ожидания Люзана. Огромный галеон сразу двинулся в том же направлении, держа нос по ветру. Было ясно, что он преследует «Беарнца» и догонит его раньше, чем они доберутся до видневшегося впереди зеленого берега, до которого оставалось ещё не менее четырех миль.
Мадам де Сентонж, встревоженная в своей каюте непонятно чем вызванным внезапным креном на правый борт, с раздражением спросила, что вытворяет этот идиот капитан. Не чаявший души в своей супруге, шевалье в ночной рубашке, комнатных туфлях и наспех надетом парике поспешно выбежал наружу, чтобы выяснить причину.
— Значит, вам все ещё не даёт покоя эта абсурдная идея? — осведомился месье де Сентонж. — Чепуха! Зачем этому испанцу преследовать нас?
— Лучше все время задавать этот вопрос, чем дождаться ответа на него, — огрызнулся Люзан.
Но его непочтительность только усилила раздражение шевалье.
— Это же чушь! — продолжал бушевать Сентонж. — Бежать неизвестно от чего! Просто свинство беспокоить мадам де Сентонж такими младенческими страхами.
Терпение Люзана истощилось окончательно.
— Она будет гораздо сильнее обеспокоена, — усмехнулся он, — если эти младенческие страхи оправдаются. Мадам де Сентонж — красивая женщина, а испанцы есть испанцы.
В ответ послышались громкие восклицания самой мадам, присоединившейся к своему супругу. Её туалет лишь едва поддерживал приличия, ибо, спеша разузнать о происходящем, она только накинула шаль поверх ночной рубашки, предоставив остальное гриве глянцевых волос, прикрывавших её точёные плечи.
Услышанное ею замечание Люзана навлекло на последнего поток ругани, в процессе которого капитан был охарактеризован как жалкий трус и невоспитанный чурбан. Прежде чем мадам иссякла, шевалье подлил масла в огонь.
— Вы просто спятили, месье! Почему мы должны бояться испанского корабля, да ещё флагмана королевской эскадры? Ведь мы плывём под французским флагом, а Испания не воюет с Францией.
Люзан сдержал растущую злость, и постарался ответить как можно спокойнее.
— В этих водах, месье, невозможно сказать, с кем воюет Испания.
Испанцы убеждены, что Бог создал Америку специально для их удовольствия. Я повторяю вам это с тех пор, как мы очутились в Карибском море.
Шевалье живо припомнил, что совсем недавно он, слышал от кого-то очень похожие слова. Но тут снова вмешалась мадам.
— Этот тип свихнулся от страха, — с презрением сказала она. Ужасно, что такому человеку доверен корабль. Ему бы следовало распоряжаться на кухне.
Одному небу известно, что бы ответил капитан на это оскорбление и к каким бы это привело последствиям, если бы пушечный выстрел не избавил Люзана от необходимости отвечать и не изменил в тот же момент настроение участников сцены.
— Боже праведный! — завизжала мадам.
— Ventre dieu![67] — выругался её супруг.
Дама схватилась за сердце. Побелевший, как мел шевалье вовремя поддержал её. Стоящий на полуюте капитан, которого только что обвиняли в трусости, злорадно расхохотался.
— Вот вам и ответ, господа. В другой раз вы подумаете, прежде чем называть мои страхи младенческими, а мои распоряжения чушью.
Вслед за этим Люзан повернулся к ним спиной, чтобы отдать приказ подбежавшему к нему лейтенанту. Тотчас же послышался свисток боцманской дудки, а на корме вокруг Сентонжа и его супруги началась суматоха бежавшие отовсюду матросы поспешно выстраивались, чтобы выполнить команду капитана. Наверху быстро устанавливали сети, предназначенные для того, чтобы задерживать обломки рангоута[68], которые могли упасть вниз во время боя.
Испанцы выстрелили ещё два раза и после небольшой паузы дали мощный бортовой залп, прозвучавший подобно грому.
Шевалье в беспомощным видом поддерживал свою бледную и дрожащую супругу, которая была не в состоянии удержаться на ногах.
Пожалевший её Люзан, чья злость моментально улетучилась, попытался успокоить бедняг.
— Сейчас они только зря тратят порох. Обычное испанское хвастовство. А как только они подойдут на расстояние выстрела, мы откроем ответный огонь.
Мои канониры уже получили приказ.
Но эта фраза вместо успокаивающего воздействия только увеличила бешенство и растерянность шевалье.
— Боже мой! Какой ещё ответный огонь?! Бросьте и думать об этом! Вы не можете вступать в бой!
— Не могу? Посмотрим!
— Но ведь вы не имеете права открывать военные действия, когда на борту находится мадам де Сентонж.
— Вы что, смеётесь? — возмутился Люзан. — Даже если бы на борту находилась королева Франции, я был бы обязан защищать мой корабль! К тому же у меня нет выбора. Нас догонят прежде, чем мы доберёмся до гавани, а я вовсе не уверен, что даже там мы окажемся в безопасности.
Шевалье затопал ногами от гнева.
— Так что же, значит, эти испанцы — обыкновенные бандиты?
Раздался новый залп, не настолько близкий, чтобы причинить вред кораблю, но вполне достаточный для того, чтобы усилить панику месье и мадам де Сентонж.
Люзан не обращал на них внимания. Помощник схватил его за руку, указывая на запад. Капитан быстро поднёс к глазам подзорную трубу.
На расстоянии мили по правому борту, на полпути между «Беарнцем» и испанским флагманом, виднелся большой красный сорокапушечный корабль, который, идя под всеми парусами, огибал мыс на побережье Эспаньолы. В его кильватере следовал второй корабль, немного поменьше первого. На них не было флагов, что увеличило мрачные предчувствия Люзана, подозревавшего, что это новые враги. Он с облегчением увидел, что они ложатся на левый борт, двигаясь в сторону испанца, вокруг которого ещё не рассеялся дым последнего залпа.
Воспользовавшись лёгким утренним ветерком, вновь прибывшие зашли к испанскому кораблю с наветренной стороны и устремились к нему, словно ястребы, завидевшие цаплю, открыв огонь из носовых пушек.
Сквозь постепенно рассеивающуюся дымовую завесу испанцы, очевидно, разглядели новых противников. Тотчас же полдюжины бортовых орудий галеона дали новый залп, вновь скрывший корабль белыми клубами дыма. Но, видимо, из-за чрезмерной поспешности выстрелы не достигли цели, так как оба неизвестных корабля, не получив никаких повреждений, некоторое время шли прежним курсом, потом легли на правый борт и одновременно дали ответный бортовой залп по испанцу.