Сабо Магда. Скажите Жофике

 
   Склонившись над тетрадкой, Марта Сабо едва сдерживала свое торжество. Маленькая победа! Уже не в первый раз сочинение на вольную тему, простые примеры на правила грамматики, которые ребенок придумывает сам, помогают Марте заглянуть в детскую душу. Малыши пишут о том, что для них в эту минуту наиболее значительно, что происходит в их семье или с ними, что волнует. Чета Балог расходится, у Жужи умерла бабушка, Ольга Виг боится темноты. Вот примеры Жофики – о Юхош и кино – бессмыслица, но, быть может, это только ей, Марте, так кажется. Тут тоже, вероятно, что-то кроется. Текст делится на две части, одна из них понятна, другая – нет. Тряпка и порез – это может быть. У Жофи завязан палец, и ей трудно держать мел – значит, она действительно порезала его какой-то колбой, а раз эта часть ее слов правда, следовательно, Юхоши тоже не выдумка. Существует связь между девочкой, Юхош и билетом в кино. И собачке отдавили на рынке ногу скорее всего в то время, как она покупала мясо для дяди Пишты. Вот и гадай тут: очевидно, она делала закупки для больного Понграца и, садясь за уроки, думала о несчастной собаке.
   Теперь-то уж не остается никакого сомнения, что она навещает Понграца. Робкая, необщительная Жофика и ворчливый, с трудным старческим характером Понграц… что могло сблизить их? После своей семейной трагедии старик замкнулся, стал неприветливым со всеми, особенно с детьми. Известно ли Юдит о делах дочери? Теперь-то понятно, почему девочка вдруг решила посещать дополнительные занятия. Ясно, что не ради венгерского языка. Отсюда, из класса, можно незаметно проскользнуть вниз, к Понграцу. Марта предполагала, что неожиданный интерес Жофи к учебе вызван какими-то привходящими событиями. Юдит своими "педагогическими упражнениями" постаралась еще с дошкольного возраста отбить у ребенка охоту к учебе. Жофи на уроках слышит теперь только то, что ее занимает. Она даже не скрывает этого. Марта Сабо уже имела дело с подобными учениками – например Роза Тамаши. Что же заставило Жофи побороть свое отвращение к учебе и без принуждения посещать занятия? А сейчас происходит любопытная вещь: чтобы не обидеть учительницу, Жофи внимательно слушает объяснение и волей-неволей усваивает грамматику. Девочка по своей природе восприимчива и соображает быстрее даже, чем Анна Биро. Если когда-нибудь ее захватит учеба, она перегонит всех своих одноклассниц.
   Но что привело Жофи к Понграцу? Может быть, она узнала, как погибла его семья в войну, и собственное горе сделало ее особенно восприимчивой к чужому горю? Марта Сабо давно не испытывала такого волнения. Если бы узнать, что вызвало в Жофи такое напряжение! Это дало бы Марте ключ к душе девочки, помогло бы приучить ее к регулярным занятиям. Терпение! Она должна решить эту задачу.
   – Ну а теперь мы займемся правописанием, – обратилась она к Юли. – Жофи может больше не писать, у нее болит рука. Ты напиши на доске текст, а Жофи скажет нам, правильно ты написала или нет. Затем вместе найдете в словах примеры уподобления. Итак, Юли, я диктую: «И вот война докатилась до столицы. Бомбы не щадили жилища людей. Война была опустошительна. 1944 год унес много человеческих жизней».
   Текст не очень-то удачный, трудно придумывать так, на лету. Но самое неприятное будет, если в нем не окажется ни одного примера ассимиляции.
   «…Повреждена была и наша школа. Бомба пробила потолок бомбоубежища. Все находившиеся там люди погибли. В бомбоубежище погибла и семья дяди Пишты: дочь с мужем и десятилетняя внучка Эржи».
   Несомненно, Жофика этого не знала. Она потрясена! Ее личико сейчас – воплощение скорби. На нем все – и страх, и неверие, и горе. Услыхав однажды на уроке о гибели Петефи, Жофика не вскочила, как Ботар, с криком: "Неправда, Петефи не умер, он жив!", она, конечно, поверила, что Петефи погиб, но с какой-то особой, не имеющей внешнего проявления тоской. С тех пор Марта все думает о том, что необходимо изменить в учебнике главу о Петефи: не следует заканчивать биографию поэта отрывком из Илльеша, где Петефи лежит в луже крови на большаке, усыпанный белеющими листами рукописи. Эта картина надолго врезается в память ребенка. Вот о чем следует писать Юдит. Насколько лучше было бы завершить материал о Петефи его же стихотворением, где он говорит:
 
   Если сбросят народы неволи ярмо,
   И восстанут бороться за счастье свое,
   И с горящими лицами бросятся в бой,
   И на алых знаменах появится лозунг святой:
   Мировая свобода!^[4]
 
   Тогда, несмотря на грохот боя и смерть, витающую над полем сражения, образ национального героя Венгрии останется в сердце ребенка живым и вечно юным. Но разве понять Юдит то волнение, с каким из года в год маленькие девочки, прижав к груди кулачки, шепчут: "Ой нет, неправду написали. Он жив".
   Да, теперь ясно, что Жофи слышит о трагедии Понграца впервые. Ее внимание снова рассеивается, она уже не помнит ни одного фонетического правила, только теребит передник, косится на дверь и думает, как бы поскорее удрать с урока. Бормочет что-то, заикается, лепечет о каких-то своих делах. Юли несет вздор. Не может найти ни одного уподобления, а в тексте, как ни удивительно, их больше чем достаточно. Жофи теперь не до уподоблений. Пусть себе идет, пусть услышит о той страшной ночи от самого Понграца.
   "Уже смылась, – подумала Юли Деак, когда Жофика вышла. – Ей-то хорошо". И что это сегодня с тетей Мартой? Весь год они в классе только и делали что писали про какую-то Анну. В каждом предложении для разбора, в каждом диктанте: Анна стирала, Анна умывалась, Анна поливала цветы и ездила на гору Сабадшаг. А теперь приходится возиться с этим противным дядей Пиштой. Она, конечно, тоже не знала до сих пор, что у него умерли все родные. Может быть, потому-то он вечно бранится и у него плохое настроение? Да и откуда быть хорошему настроению? Теперь она непременно будет с ним здороваться, и не только в школе, но и на улице.
 

9

   В подвале было намного прохладней, чем наверху, в классе. А где же Куль-шапка? Дядя Секей – тот здесь, он даже посмотрел в ее сторону, но Жофи теперь все равно, видит ее кто-нибудь или нет. В ней не осталось ни следа боязни, она, скорее, чувствовала ту уверенность, какая приходила к ней обычно, когда она вдруг находила разгадку случайно брошенным папой словам. Наконец она разгадала и дядю Пишту!
   "Бомбы не щадили жилища людей". Она сейчас же, не дожидаясь обеда, расскажет ему все. Он должен знать, что она все равно будет к нему ходить и ради этого – уж так и быть! – согласна посещать дополнительные занятия. Она будет закупать ему продукты, убирать и готовить, только не надо платить ей за это. Дядя Пишта, наверное, сам догадается, когда узнает, кто она. Ему станет ясно, что она все делает для него просто так, от чистого сердца. Оставить дядю Пишту? Ни за что! У нее, у Жофики, умер один папа, и она думала, что страшнее на свете ничего не бывает. А тут у человека погибли все, кого он любил: дочь, зять и даже Эржи! Дядя Пишта вдовец, у него и жены нет, которая утешила бы его, развеселила. И не удивительно, что у дяди Пишты такой ржавый, скрипучий смех – он отучился смеяться. Спасибо тете Марте, она и не подозревает, какие важные вещи сообщила невзначай Жофике. А если бы тетя Марта случайно выбрала другой текст для упражнения? Жофика передала бы все через Куль-шапку дяде Пиште или Юхошам и ушла бы домой. Кстати сказать, она совсем не доверяет этим Юхошам. Подумаешь, билет в кино… Ведь дед той большой девочки – брат Иштвана Понграца.
   Уборка сегодня продвигалась медленно, очень мешал палец. А она так старалась поскорее управиться! Ведь еще ничего не куплено! Жофика не рассчитывала, что задержится у дяди Пишты. Дома даже кровать не застелена, так она спешила к девяти часам на занятия. Жофика думала после уроков повидать Куль-шапку и на обратном пути купить для дома все, что велела мама. А вышло иначе.
   Дядя Пишта сегодня не дразнил ее, он даже сам завязал ей бинт на больном пальце: увидел, что повязка ослабла, заковылял к ней и, помогая зубами, затянул узелок.
   Две тяжелые сумки сильно оттягивали плечи: как-никак, она снабжала теперь продуктами две семьи. В левой руке сумка дяди Пишты, в ней шпинат, молоко и полкило хлеба – это еще не так тяжело; в правой, где больной палец, – все, что наказывала купить мама. Дядя Пишта просил принести шпинату, и мама тоже. Но как варить этот шпинат?
   Выяснилось, что сначала надо помыть листочки, затем нашинковать их и бросить в кипящую воду. Когда-нибудь, если мама придет очень усталая, Жофика сама приготовит шпинат. Оказывается, совсем не трудно. Лишь бы не забыть влить в конце заправку. Хорошо, что у дяди Пишты она уже приготовлена. Дядя Пишта говорит, что нужно положить в шпинат и чеснок. Сколько же положить? Для большей верности Жофика положила целую головку. Дядя Пишта закричал, что много. Тогда она скоренько выловила головку и опустила всего ползубчика.
   "Девочка становится толковее, – подумал дядя Пишта. – Пожалуй, не похожа ни на Тэцу, ни на Фери, да и на стариков тоже. Они все чернявые вроде, а эта скорее рыженькая, и глаза зеленые. Зато ростом будет повыше тех. Поди теперь уже достает матери до уха. Не в род Юхошей пошла, не будет такой плюгавой, как они. Вот и Эржи, останься она в живых, тоже не выросла бы большая; на отца походила, на Имре. А он был ростом с вершок".
   Чтоб этой Шаре пусто было! Научила же эту малявку заправлять шпинат водой, в которой он варился. Не крикни он вовремя, пришлось бы хлебать горькое, как полынь, варево. А заправка у нее вся комками. Ну да ладно, не станет он шуметь по пустякам, есть можно – и хорошо. Итак, к порядку помаленьку приучается: уже не таскает с собой ту идиотскую жестянку с обедом. Вон достает тарелку в маках. Могла бы что-нибудь другое найти себе, мало там, что ли, в шкафу, тарелок, так надо же именно из той лопать, с которой Эржи ела. Да еще, паршивка, вертит ее в руках и вилкой по ней постукивает. Скажите на милость, диво какое, что тарелка из жести, а не из фарфора! Дома-то, поди, только на золоте едала, чтоб им там всем пусто было! А шпинат ничего, так что он стыдить девчонку не будет – отбирать тарелку с маками и всякое такое. Еще, чего доброго, начнет любопытствовать, почему-де он ей не дает из нее кушать, и тогда придется говорить про Эржи. Этого еще не хватало!
   Жофика сидела на низенькой скамеечке, а столом служила табуретка, накрытая льняным кухонным полотенцем. Давно она не ела с таким аппетитом, – пожалуй, только тогда, у Такачей, когда они готовили вместе с Таки уроки. Насколько приятней есть за таким столом! И какое великолепное блюдо шпинат! Как она этого раньше не знала! Особенно же приятно есть комки, они так хорошо пахнут мукой. Мама тем и портила все, что пропускала мучную заправку сквозь какое-то ситечко. Жофика тщательно собрала все с тарелки, и на ней снова зацвели маки. Почему-то она не торопилась мыть посуду, просто сидела сложа руки и смотрела на дядю Пишту. А он на нее. Старик так вращал глазами, что мохнатые брови над ними шевелились. Только Жофи нисколько не было страшно. Вдруг они оба засмеялись. Жофи стало смешно, что еще позавчера она боялась даже взглянуть на дядю Пишту, в особенности на эти широкие, как усы, брови.
   – Ну, чего зашлась? – сказал дядя Пишта. – Может, прикажешь продекламировать что-нибудь?
   – Можно мне сказать вам что-то? – спросила Жофика, но так тихо, что он с трудом разобрал ее слова,
   – Выкладывай.
   Жофика молчала.
   – Ну, ну!
   – Сейчас.
   – Ну, а пока что будем петь. Или, может, посуду вымоешь?
   Жофика не успела ответить, так как кто-то постучался в дверь. Наверное, Куль-шапка! Именно теперь, когда он ей меньше всего нужен! Все равно, она дождется, пока он уйдет.
   – Ну, заходи! – крикнул дядя Пишта. – Не видишь, что ли, написано – не стучать?
   "Неужели и сегодня он даст мне форинт?" – раздумывала Жофика. Но вошел не Куль-шапка, а безусый, плешивый старичок. В руках он держал крошечный чемодан, скорее баульчик. Интересно, кто же это? Жофика собралась выскользнуть в коридор, чтобы там дождаться, пока старичок уйдет, но дядя Пишта прикрикнул на нее и она снова опустилась на скамеечку.
   – Здорово, – сказал старичок. – Ну, слава те! А признаться, я переживал из-за тебя, ты ведь уже стар, как филин, знаю, что молодеть не собираешься.
   – Да и ты то же самое, – пробурчал дядя Пишта. – Тебя еще скорее приголубит курносая, потому – ты аппетитней меня. В теле. Так что стряслось? Какая нечистая сила заставила тебя глаза показать? Неделя уж, как я выписался, а о тебе ни слуху ни духу. Как навестил меня раз в больнице, так и пропал.
   – Я через людей справлялся, – сказал старичок и положил на стол свою кепку.
   – Черта с два ты справлялся. Да мне и наплевать. Главное, есть у меня вот этот шпингалет, и я не валяюсь тут один в грязи.
   – Вижу. А покрупнее что-нибудь не могли подыскать? Ведь сосунок совсем.
   Жофика отвернулась. Это она-то сосунок! Пусть бы попробовал ее шпината! Тоже еще баул нашелся, засел тут и не дает поговорить с дядей Пиштой.
   – Что поделаешь, коли у тебя, у старого Юхоша, не нашлось кого-нибудь побольше. Все, что из вас можно было выжать.
   Он покосился в сторону девочки, не сердится ли, но глаз ее не было видно.
   – Да, конечно, мне очень даже неловко, но, – старик крякнул и вытер шею, – я не виноват. Ты ведь знаешь что у нас такими делами ведает жена. Большая увернулась, она только и знает что около Янчи крутится, у нее одно на уме – свадьба. Но все равно раньше, чем соберут виноград, я ее не выдам. Будет квартира готова – пускай идет, не хочу, чтобы они теснились у нас. Словом, старшая отказалась, упрямая девка: раз сказала нет, так ее не переспоришь. Я только вчера узнал, что ты тут один-одинешенек, вот и явился поглядеть, что с тобой. Думаю себе, зайду сам, коли девок к тебе не загонишь. Но, вижу, ты все же вышел из положения.
   Вода для посуды закипела. Жофи закрыла газ.
   – Так, – сказал после долгого молчания дядя Пишта. – Теперь мне понятно.
   – Ну, ежели ты обойдешься с этой пигалицей, то я пойду потихоньку, мне во вторую смену. Я пришел посоветоваться с тобой, кого подослать. Выходит, никого не надобно. Арбуз передать тебе?
   – Не трудись, – покачал головой старый Понграц.
   – Так я и знал, что надуешься, я наперед сказал это жене. Нечего меня глазами сверлить. Йолан, негодница, лишь вчера призналась, что даже не заглянула к тебе, для нее, видишь ты, пойти в кино важнее, чем выполнить дедову просьбу. Говорит, шла, да не дошла, через девочку какую-то передала тебе, что идет, мол, в кино. Думал, про девочку наврала, а выходит, все же правду сказала. И то ладно.
   – Ладно, ладно, – проговорил дядя Пишта.
   – Прислать тебе обед в воскресенье? Куриного бульону, а?
   – Не надо, не трудись, старина. Кур тоже хватает на рынке. И приготовить есть кому. Ну, ступай, а то опоздаешь.
   "Пропади ты, старый ворчун, пропадом, – думал Юхош, взбираясь по лестнице. – И откуда у него этот шпингалет взялся? Ишь ты, только он, Юхош, собрался уходить, как малая подобралась к ворчуну и давай тереться о его подбородок. Может, все-таки у него остался кто из родственников? Ну да черт с ними со всеми!"
   Жофи так и не отошла от кровати, потому что дядя Пишта схватил ее за руку. Она никак не могла прийти в себя из-за своей выходки. Мыслимо ли? Так просто прижаться к чужому человеку! Что бы сказала мама? Дядя Калман – крестный отец Жофики, но ей никогда и в голову бы не пришло обнять его. Что подумает теперь дядя Пишта? Кровь снова прилила к щекам Жофики, даже шея пошла пятнами.
   – Значит, тебя подослала та поганка? – спросил дядя Пишта.
   Жофика кивнула.
   – И ты нанялась вместо нее?
   И вовсе она не нанялась. Она пришла, так как хотела узнать, что передал ей папа. И не смогла уйти. Но как рассказать все дяде Пиште?
   – Чего ходить-то стала? Из жалости, что ли?
   Нет. Она его тогда еще не жалела, нисколечко даже. Только себя жалела и маму. А теперь уже и его жалеет от всей души.
   – Ну, что ты, опять язык проглотила? Немая была – немая останешься. А ты меня не боялась?
   – Боялась, – прошептала Жофика.
   – А теперь уже не боишься?
   Она покачала головой.
   – Ведь я стра-ашный!
   Где она слыхала этот голос, почти такой же голос, ворчливый и хриплый? Совсем недавно слышала, может, час назад. "Ам! Я тебя съем!" Да ведь это папа! Жофи была совсем маленькая. "Ам!" – и она смеялась, словно ее щекотали. Она отняла руку у дяди Пишты и вернулась к столу. Ей очень не хотелось лгать. Но разве может она сейчас сказать правду? Теперь дядя Пишта, конечно, думает, что она хорошая. Он радуется, что нашелся человек, который явился, чтоб помочь больному старику. Выходит, Жофика обманывает дядю Пишту? Как же быть? Если он узнает, что Жофи пришла только из-за папиных слов, конечно, загрустит, а у больного должно быть хорошее настроение. Надо помолчать. Она еще скажет ему все, успеется.
   Дядя Пишта не стал ее особенно расспрашивать. Она сама рассказала о встрече с Йоли Юхош и о том, что та велела передать ему. Старик только спросил, кто же она в конце концов, и почему-то улыбнулся, когда узнал, что она Жофия Надь и ходит в эту же школу. Жофи не понимала, чего он улыбается. Она просто не могла прийти в себя от удивления, когда страшные, запущенные усы дяди Пишты вдруг поползли в разные стороны и дядя Пишта превратился из старика в незнакомого моложавого человека.
   "Она из бедных, видно по всему, – думал старик. – Неловкая, но не пропадет. Наверное, нуждается, вот и нанялась, хотя страсть как боялась меня сначала. Теперь-то уже не боится. И Эржи нанялась бы. За два филлера она выполняла бы любую работу. Однажды она, как и эта пигалица, запуталась в березовом венике – уж больно он был велик, вдвое больше, чем сама девчушка. Эржике все мечтала об игрушечной коляске, но ей не в подарок хотелось получить коляску, а самой заработать. Пусть и эта зарабатывает. Пожалуй, он будет давать ей теперь по четыре форинта. А про отца не любит, чтоб расспрашивали. Как начнешь допытываться, так она давай носом хлюпать. Нету, говорит, папы. Видать, дочь бедных родителей, отец помер, а может, оставил, негодник, мать".
 

10

   Выйдя наконец от старого Понграца, Жофика снова встретилась с Дорой. Только Дора теперь шла не одна: по лестнице спускалось звено юных поварят. На этот раз на полную сумку Жофики уставилась Лембергер. Конечно, странно. Что делала она внизу с набитой шпинатом сумкой? К ужасу Жофи, вместе со звеном спускалась и тетя Марта; она отпустила ее с дополнительных занятий, когда не было еще и десяти, а теперь больше часу. Сейчас начнет расспрашивать, что она столько времени делала в школе. Однако тетя Марта ни о чем не стала расспрашивать Жофику, просто подозвала ее к себе. Жофика очутилась рядом с Дорой. Из школы они вышли уже вместе.
   "Эй!" – Откуда-то из поднебесья вынырнула голова Куль-шапки. Все посмотрели вверх. Куль-шапка перегнулся через перила лесов и замахал: "Лови!" С лесов что-то полетело вниз. Жофи в ужасе зажмурилась. Не поймай тетя Марта на лету грушу дюшес, она непременно разбилась бы вдребезги об асфальт. Куль-шапка захохотал и спросил у Жофи, хочет ли она еще одну грушу. Конечно. Груши она любила больше всех фруктов, в этом году они дорогие, она почти и не пробовала их. Но откликнуться Жофи не решилась. Зато Ацел прямо завизжала: "Хотим! Хотим!" – и протянула руки. Куль-шапка еще сильнее перегнулся через перила, чтобы разглядеть, кто это крикнул, а Жофи со стыда чуть не провалилась сквозь землю. "Вас я не знаю, вам не полагается!" – ответил Куль-шапка и, снова взявшись за лопатку, повернулся к стене. Теперь была видна только его спина. Жофика в левой руке сжимала грушу. Еще никогда в жизни ей не сбрасывали гостинцев со строительных лесов! Какой все-таки славный этот Куль-шапка!
   Пожалуй, впервые за школьные годы Жофи вызвала к себе интерес подруг, всеобщий интерес. Конечно, никто не хотел подать и виду, но это происшествие всех взволновало. Даже звеньевая Анна Биро теперь поглядывала на Жофи не так, как смотрят на посредственную ученицу, от которой – попади она в звено или не попади – мало толку. Еще бы! Ее знает каменщик с лесов! Никто в звене не мог бы похвастаться таким знакомством, а вот Жофи подарили грушу, и вдобавок какую грушу. Дюшес! Больше всего на свете отличнице Анне сейчас хотелось попробовать эту грушу.
   Девочки стали расспрашивать Жофи о всякой всячине. Зато Таки, Ева Такач, просто засыпала Жофи вопросами о каменщике: откуда знает его Жофи и давно ли?.. Эта Ева очень любопытная и вечно все вынюхивает, как ищейка. Вот Дора ничего не спрашивала и молча шла рядом с Жофи. Тетя Марта, как только вышли, сразу же покинула их. Она жила напротив школы, рядом с аптекой. Понемногу звено начало рассеиваться. Жофи облегченно вздохнула. Можно прибавить шагу – дома не убрано, посуда стоит немытая. А что, если мама вернется вдруг раньше обычного? Жофика надеялась, что все разойдутся по домам и она наконец останется одна. Жофи живет дальше других, в стороне. Дора должна распрощаться первой, потому что она живет совсем рядом, на площади Апацаи Чери, в доме номер девять. Но площадь уже осталась позади, а Дора все шагает и шагает с ней рядом, как будто ничего между ними не произошло, как будто она не знает, что им запрещено разговаривать.
   Жофика переложила сумку в другую руку. Вдруг Дора схватила одну ручку, и Жофи сразу стало легче. Прежде они всегда помогали друг другу. Но то было прежде. Теперь же должно быть иначе. А как хорошо, когда Дора рядом. Но лучше, если Дора оставит ее, ведь она же знает, что Жофике не велено с ней водиться. Как бы дать Доре понять, чтобы она ушла? Но заговорила Дора,
   – Вчера я вернулась в школу, искала тебя, – начала она. – Думала, может, ты еще там. Но тебя уже не было.
   Жофи обомлела. Нет, ей никак нельзя разговаривать с Дорой. Она обещала маме, что не будет с ней дружить.
   – Не встреться ты мне сегодня, я пошла бы к вам.
   – К нам? – уставилась на нее Жофика. – Ты ведь знаешь, что к нам нельзя!
   Дора внезапно остановилась, рванув ручку сумки так, что Жофи стало больно. Дора не всегда была тихая, она могла кричать, топать ногами и даже сквернословить. Дора иногда казалась совсем взрослой.
   – Я хочу тебе что-то сказать… Или, может быть, не говорить? – спросила она. Глаза ее смотрели странно,
   – Нет. Нельзя нам…
   – Ах так!
   Сумка всем весом потянула Жофи вниз, а Дора стремглав полетела через дорогу, наперерез гудкам тормозящих машин. Жофика видела, как она исчезла в воротах дома. У нее сжалось сердце. Почему она не имеет права водиться со своей единственной подругой? Разве ее можно сравнить с Марианной? Та только и умеет, что говорить о собственной персоне. Дора не такая, ее интересует все. Она умеет давать толковые советы и хранить тайны. Жофике так хотелось поделиться с Дорой, рассказать, что она ходит убирать к дяде Пиште и что уже варила ему шпинат и жарила мясо. Вот Доре, пожалуй, Жофика могла бы рассказать, как она попала к дяде Пиште.
   Дома она все время думала о том, что им с Дорой нельзя больше дружить из-за дяди Калмана и Вики. И при чем тут Дора? Разве она виновата? И почему она, Жофика, из-за кого-то должна лишаться подруги? Ее обед был в холодильнике. Ох, как она проголодалась! Шутка сказать, привести в порядок две квартиры, закупить продукты для двух хозяйств, помыть здесь и там посуду. Дяде Пиште она еще и сварить успела. Зато и пообедала два раза. Она уже ест, пожалуй, не меньше, чем Тэри.
 
   Мама сегодня была еще грустней, чем обычно. Вначале она даже не слушала, что говорит ей Жофи, – а ведь Жофи решила все-все рассказать, скрывать тут нечего. Что плохого, если она покупает еду дяде Пиште, убирает и варит ему? Она будет все делать до тех пор, пока ее кто-нибудь не сменит. Мама сначала совсем не обращала внимания на Жофикины слова, потом вдруг подняла голову и взглянула на нее как-то странно, как будто Жофика не ее дочь. О чем это Жофи говорит ей, она никак не возьмет в толк? Какая-то чужая квартира, какой-то швейцар. Просто ум за разум заходит. Вместо того чтобы передать кому-то несколько слов, она нанимается уборщицей. Для нее, впрочем, это характерно.
   А характерно ли?
   Предположим, вначале она осталась там из страха – . это характерно, ну а дальше? Почему стала вновь возвращаться туда? Уже непонятно. По всей вероятности, Жофи там хорошо себя чувствует, очень уж весело она стрекочет. Ничего, ей только на пользу пойдет, что она вертится около старика. Наивная девочка, она и не подозревает, как это продвинет ее, если, разумеется, обо всем станет известно в школе. Она, Юдит, сама как-то писала о том, что свободное время ребенка необходимо заполнить полезным трудом, ибо труд благоприятствует воспитанию характера.
   Но Жофи всегда выдумает такое, что другому не пришло бы никогда в голову. Какая чудесная груша! Эдак она рано или поздно и научится закупать все. Обедала Юдит сегодня без аппетита, кофе пить не хотела. А вот эту грушу, пожалуй, с удовольствием съест. Даже сюда доходит аромат. Юдит попросила Жофику помыть ей грушу. Жофи постояла некоторое время в нерешительности, глядя в одну точку, потом сорвалась с места и полетела к раковине. Что у нее в такие минуты на уме? Какие вопросы решает она, почему вдруг опечалилась? Габор это называл "лицо внутрь". Жофи быстро помыла грушу, положила на тарелку и поставила на стол, потом достала десертный нож и салфетку. Груша действительно была великолепна! Возвратив тарелку, Юдит сказала девочке, чтобы она тоже поела груш. Жофи опять сделала "лицо внутрь" и покачала головой. Зачем-то она обмотала палец кожурой от груши и стала нюхать ее.