Садов Сергей. Дело о неприкаянной душе

   Я уже сдерживаться не мог и расхохотался. Морок, естественно, рассеялся. Ксефон с откровенной ненавистью уставился на меня. Однако хуже всего для него было то, что его позор видели еще несколько одноклассников. А значит, скрыть его не удастся. Эти свидетели сейчас и присоединились к моему смеху.
   – Ловко тебя надули, Ксефон, – заметила Кленни, хихикая. – Говорили ведь тебе, учи наваждение.
   Ксефон, что-то сердито бурча себе под нос, направился к двери класса, волоча за собой портфель и потирая красный и опухший нос.
   – Ты бы к врачу сходил, – посочувствовал я ему. Вчерашний мой синяк был отомщен.
   – А пошел ты… ангелочек! – рявкнул он.
   Назвать какого-нибудь черта ангелом… это было страшное оскорбление. Я уже хотел было броситься в драку, но тут появился наш классный. Он оглядел всех нас с высоты своего гигантского роста, помахивая хвостом, украшенным элегантной кисточкой. Поправил очки.
   – Так, – прокаркал он. – Эзергиль, опять ты хулиганишь?
   – А что я? – праведно возмутился я. – Вы слышали, как он меня назвал?!
   Собравшиеся вокруг одноклассники подтвердили мою правоту.
   Учитель холодно оглядел всех. Вокруг мгновенно установилась тишина.
   – С учетом одного твоего родственничка, – усмехнулся он, – в этом нет для тебя ничего оскорбительного.
   Я насупился. Мой дядя - это мой дядя. А я - это я. Но спорить с учителем себе дороже.
   – Да, господин Викентий.
   Тот, кажется, даже был разочарован моей покладистостью. Еще бы, лишился такой возможности наказать неугодного ученика. Викеша, наш классный руководитель, почему-то невзлюбил меня с первого взгляда, хотя и поделать со мной ничего не мог – я был в пятерке лучших учеников школы, участвовал в нескольких олимпиадах и даже один раз взял второй приз. Поэтому директор школы приказал всем учителям помогать мне в занятиях в случае необходимости. Так что с этой стороны Викеша ничего не мог мне сделать – любое снижение моей успеваемости по его предмету немедленно вызывало разборку с директором. Тогда, с присущим всем чертям коварством, он наоборот стал завышать мне оценки, в надежде, что я расслаблюсь, перестану учить его предмет, получая пятерки на халяву. А вот фиг ему. Возможно я немного и лентяй, но вовсе не дурак. Едва я понял план нашего классного, так сразу засел за занятия по его предмету с удвоенной энергией. А после каждого ответа я сам выставлял себе оценки, оценивая себя весьма критически. Поэтому по своей шкале я был твердый хорошист. Ну, может еще небольшой плюсик наличествует. Зато классный журнал украшали пятерки с двумя, а иногда и с тремя плюсами. Понятно, что на самом деле учителя звали именно Викентий. Викеша – это я так называл его про себя.
   – Так, ладно, концерт окончен! Все в класс. Вы помните, что сегодня последний день занятий? Значит, будете получать табели. В класс, дети, в класс.
   Веселой гурьбой мы ввалились в класс и заняли свои места. Последним вошел Викентий. Он подошел к своему столу и раскрыл журнал.
   – Итак, – заговорил он. – Вот и подошел к концу еще один учебный год. Пятьдесят лет назад семидесятилетними сопляками вы вошли в этот класс. С тех пор вы многое узнали и многое поняли. Однако этот год важен в вашей жизни совершенно по другой причине. Этим летом вы впервые должны выполнить практические задания. Без отметки о прохождении этих занятий вы не будете переведены в следующий класс, и вам придется остаться на второй год. Что значит практика для чертей, объяснять не буду. Поэтому я с сожалением должен сообщить, что один из вас до сих пор не подал мне сведений о том, где он будет проходить практику.
   Под, прямо-таки, ледяным взглядом учителя я поежился.
   – И если этот кто-то в течение десяти минут так и не подаст заявку, то я вынужден буду поставить ему неуд.
   Ну, где же ты, дядя, чуть ли не взвыл я. В тот же миг на столе у классного руководителя материализовался какой-то свиток. Некоторое время он озадаченно разглядывал его.
   – Прошу прощения, срочная почта, – пробормотал он. Взяв свиток, он некоторое время изучал его. – Ничего не понимаю, штамп министерства наказаний. – Викентий развернул свиток и углубился в чтение. Вот его лицо перекосилось, и он уставился на меня. – Эзергиль! – рявкнул он.
   Я поспешно вскочил.
   – Да, господин Викентий.
   Учитель опять скривился.
   – Это из министерства наказаний. Заявка на некоего ученика нашей школы Эзергиля для прохождения летней практики.
   Спасибо тебе, дядя.
   – И нечего ухмыляться! – совсем рассердился учитель. – Раз уж тебе, неизвестно по какой причине, выпала такая честь, то не посрами нас. Хотя, чего тебя просить, ангелочек.
   Класс замер. Я покраснел. Учитель подошел к столу и попытался опуститься на стул. Попытался потому, что в последний миг стул вдруг отодвинулся, и господин Викентий опустился на пол.
   – Эзергиль!!! – заорал он, вскакивая с пола под общий хохот класса.
   – А-а? – я отвлекся от изучения пейзажа за окном и недоуменно уставился на учителя честными глазами. Пусть докажет, что это я. Не будет же он наказывать весь класс?
   Викентий тоже сообразил, что у него нет никаких шансов доказать мою вину.
   – Сядь, – рявкнул он. Я поспешно опустился на место. – Итак, раз все определились, то я зачитаю список класса. Кого называю, тот подходит ко мне и расписывается в получении табеля.
   Викентий опять попытался сесть за стол. Покосился на меня и остался стоять. Взял журнал. Я находился практически в конце списка и поэтому со скучающим видом смотрел, как одноклассники подходят к учителю, расписываются в ведомости. Девочки потом делали реверанс, мальчики легкий поклон учителю и возвращались на место.
   – Ксефон, – возвестил Викентий. – Ксефон, ты проходишь практику у меня. Задание получишь позже. Задержись после занятий.
   Конечно, кто бы сомневался. Разве Викентий позволит своему любимчику не сдать практику? А такой шанс достаточно велик, если он будет проходить ее где-то на стороне.
   Ксефон, услышав, что ему придется после занятий задерживаться в школе, скривился. Болван даже не понял, что для него это к лучшему.
   – Эзергиль, – наконец услышал я свое имя. Я поспешно подошел к столу учителя. Расписался в ведомости. Викентий сверился со свитком. – Тебе сегодня надлежит явиться к четырем часам в главное здание министерства. Центральный вход. Вот пропуск.
   Я молча принял пропуск и вернулся на свое место. Аккуратно сел. В последний миг стул попытался вынырнуть из-под меня, но я был настороже. Стул только дернулся, но остался на месте. А вот я в учителе разочаровался – повторять ту же шутку, что провернул ученик… фи. В этом нет стиля. Он мог бы придумать что-нибудь получше. Я сделал вид, что ничего не заметил. Викентий покраснел.
   – Занятия окончены, – возвестил он и выскочил из класса.
   Тут же все зашумели. Меня обступили со всех сторон. Посыпались вопросы.
   – Счастливчик, – шумели вокруг.
   – Эзергиль, признавайся, как тебе удалось заполучить это славное местечко для практики? В самом министерстве наказаний!
   – Да, повезло. А чем ты будешь там заниматься? Сортировкой грешников? Вряд ли. Работа ответственная. Там надо взвесить вину каждого и назначить соответствующее наказание.
   – Наверное, дрова под котлы подкладывать заставят, – буркнул Ксефон, но его никто не слушал. Сегодня определенно был не его день.
   Я же вдохновенно врал, отвечая на сыпавшиеся со всех сторон вопросы:
   – Счастливчик? Что значит счастливчик? Кто счастливчик, а кто долго и напряженно готовился. Я еще в начале года написал письмо в министерство, потом проходил разные тесты. Меня отобрали из сотни… нет, тысячи кандидатов. А вчера я лично был в министерстве у администратора, и мне сообщили, что я прошел конкурс. А вы говорите счастливчик.
   – У-ух, – восхищенно вздохнул класс.
   – Э-эх, – возмутился Кронт. – И ты мне ничего не сказал? Я бы, может, тоже прошел?
   Это я оставил без комментариев. Только свысока оглядел Кронта, явственно дав ему понять, что думаю по поводу этого заявления. Да он и сам это прекрасно знал.
   – Чем заниматься буду, – продолжил я врать, – еще не знаю. Но возможно, сам администратор возьмет меня к себе в помощники. – Тут я понял, что заврался и поспешил поправиться, пока не разоблачили. – Ну, это я конечно, загнул. Однако, скорее всего, буду работать вместе с ним. Почту там сортировать, личные дела грешников просматривать.
   – У-ух, – опять раздался общий восхищенный вздох.
   – Ну ладно, ребята, – я помахал всем рукой, изобразив важного господина. – Сами понимаете, мне пора. К четырем быть в министерстве, а до этого еще надо подобрать одежду подходящую, дела разные переделать. Пока.
   Я поспешно выскочил в коридор и кинулся в сторону. И вовсе не к выходу. Как я и подозревал, за мной помчалось несколько ребят. Из-за угла я проследил, как они в попытке отыскать меня направились к главному выходу из школы. Во главе компании я углядел Ксефона. Мысленно посмеиваясь над ними, я направился к черному входу. С какой целью Ксефон и его компания бросилась за мной, догадаться было не трудно. Нет, сегодня определенно не его день.
   Проходя мимо кабинета директора, я услышал голос нашего классного. Разве я мог упустить такую возможность? Прошмыгнув в приемную, я тут же спрятался за шкаф.
   – Господин директор, это возмутительно! Он ведет себя вызывающе! Совершенно не уважает педагогов!
   О ком это Викеша?
   – Господин Викентий, я вас не понимаю. Об этом ученике от других учителей я слышал только хорошее. И вы знаете, какая честь оказана нашей школе? Его вызвали проходить практику в самом министерстве наказаний.
   Ого, а разговор-то, похоже, обо мне. Становится все интересней и интересней.
   – Об этом я и хочу поговорить. Я не считаю, что такой несобранный, невоспитанный черт сможет должным образом поддержать честь нашей школы.
   – Ну, полно вам, господин Викентий. Он один из лучших учеников.
   – И тем не менее я настаиваю на том, чтобы сменить его. Я могу предложить вам другого кандидата. Воспитанного, толкового.
   – Господин Викентий, мне кажется, вы не совсем понимаете. Это была конкретная заявка. Ни вы, ни я ничего поменять здесь не можем, даже если бы я и хотел это сделать. Никак не пойму вашего плохого отношения к этому ребенку. Он толковый мальчик. Можно сказать даже талантливый. Поверьте мне, он далеко пойдет.
   – Господин директор, я… я тогда настаиваю на проверке. Раз мы ничего не можем сделать с переназначением, то я настаиваю, чтобы была проверка.
   – Что вы хотите?
   – Узнать его задание на летней практике. И попытаться ему помешать. Если Эзергиль и правда так хорош, как вы о нем говорите, то он справится.
   – Господин Викентий, вы забываетесь! Вы считаете… а впрочем, – директор вдруг замолчал и задумался. Я затаил дыхание. Еще бы, ведь сейчас решалась моя судьба. Интересно, какие мои шансы, если против меня выступит Викентий. Это не по правилам!!! – Это не по правилам, – словно прочитал мои мысли директор. – Кстати, а кого вы хотели отправить на практику в министерство вместо Эзергиля.
   – Ксефона, – господин директор. – Толковый парнишка, настоящий черт.
   – Ага, знаю-знаю. Наслышан. – В голосе директора не было никакой радости от того, что он слышал об этом протеже Викентия. – Вот что, господин Викентий, вы видно забыли древнее правило. Учителя не могут вмешиваться в практику своих воспитанников. Ни вы, ни я - никто не может это сделать. Задание дети должны выполнять самостоятельно. Однако ваша идея мне понравилась. Как я понял, вы предлагали вместо Эзергиля Ксефона. Отлично. В таком случае я назначаю Ксефону задание. Пусть он помешает Эзергилю выполнить его практику. И если этот Ксефон так хорош, как вы говорите, то он без труда справиться с этой задачей.
   – Господин директор!
   – Что? Разве несправедливо? По-моему, справедливо. Ваш протеже против моего. Более того, я готов поставить на успех Эзергиля две тысячи монет. Вы готовы поддержать мою ставку?
   – У Эзергиля нет никаких шансов против Ксефона. Ксефон настоящий черт, а Эзергиль не поймешь кто. Ангелочек!
   – Господин Викентий, не оскорбляйте учеников в моем присутствии. Вы готовы поддержать ставку?
   – Вы можете попрощаться со своими монетами. Но только не вмешивайтесь в это дело на стороне Эзергиля.
   – А вы на стороне Ксефона. Скрепим наш договор кровью.
   Судя по возникшей паузе, Викентий как раз и собирался вмешаться на стороне Ксефона. Однако нарушить договор, скрепленный кровью, он не осмелится. Я самым внимательным образом прослушал те пункты, которые внесли Викентий и директор в договор. Еще бы мне не слушать – от этого напрямую зависел успех моей практики. В конце я едва не завопил от восторга. Договор исключал вообще какое-либо вмешательство со стороны спорщиков. Они не могли воздействовать на наше противоборство с Ксефоном ни прямо, ни косвенно. Не могли никому даже сообщить о споре до его прекращения после победы одной из сторон иначе, чем по взаимной договоренности и согласии обеих спорящих сторон. Не могли никого нанять для вмешательства. Нет, о директоре я всегда был высокого мнения, но после подобного оно поднялось еще выше. Как я ни старался, но так и не смог придумать ни одного способа обойти этот договор. А раз вмешательство в спор со стороны Викентия мне не грозило, то с Ксефоном я разберусь и сам. Судя по недовольству, звучащему в голосе Викентия, он тоже понимал, что его вмешательство в спор исключили напрочь.
   – Можно было и не так сделать.
   – Можно и не так, – согласился директор. – Итак, я позвоню в министерство наказаний и сообщу им о возникшем споре. Думаю, они согласятся предоставить допуск вашему Ксефону. А там уж пусть он действует сам.
   – А вы ничего не можете сказать Эзергилю! По условию договора вы не можете ему ничего говорить о споре.
   – О, не переживайте, господин Викентий. От меня Эзергиль ничего не узнает. Ни от меня, ни от кого другого. Однако, как бы он не узнал все от вас.
   Викентий фыркнул и вышел из кабинета. На миг я испугался, что он меня увидит, но учитель выскочил так быстро, что вряд ли меня разглядел.
   – Любишь подслушивать? – раздался вдруг веселый голос.
   Я вздохнул. Раз застукали, то прятаться смысла не имеет. Я вышел и виновато опустил голову.
   – Ты тут виноватого мне не строй, – усмехнулся директор. – Все равно не поверю. Спрашивать все ли ты слышал, я не буду. И так знаю, что все.
   – А как вы узнали, что я тут?
   – Ха, хочешь это знать? Пожалуйста. Рановато вам молодым еще тягаться со старой гвардией. Парень ты, конечно, талантливый, но… Вот смотри. Видишь этого паучка? Думаешь, я зря запрещаю его уборщице смахивать? Он сидит себе в углу и плетет себе свою паутину. А я вижу все, что видит он. Теперь понял?
   – Понял, – вздохнул я. Как же я не подумал, что директор может присматривать за своим кабинетом, даже если его в нем нет. Самонадеянный болван, обругал я себя.
   – В таком случае, поговорим о более важных делах. Раз уж ты все узнал о нашем споре… причем не от меня, а от, – тут директор фыркнул, – самого Викентия, то я ничего не нарушу, если кое-что объясню тебе. Викентий несколько напыщен и имеет слишком высокое мнение о своих способностях. Думаю, проучить его будет полезно. Ты видишь, как я верю в тебя? Я даже поставил на твою победу две тысячи монет. Эзергиль, не разочаруй меня.
   – Чтобы я проиграл Ксефону? Этому болвану? Да никогда. Только, господин директор, а что я получу за свою победу? Вы получаете две тысячи монет, а я? Только отметку о прохождении практики? Не пойдет. В тот момент, когда вы заключили пари с Викентием, дело уже перестало быть обычной школьной практикой.
   Директор вдруг расхохотался.
   – И этот болван еще сомневался, что ты истинный черт. Ты получишь четвертую часть моего выигрыша плюс гарантированную пятерку по моему предмету в следующее десятилетие. Идет?
   – Идет. Заключим договор?
   Мое предложение привело директора в еще больший восторг.
   – Нет, парень, с тобой меня разочарование не ждет. Скорее, ждет разочарование Викентия и его протеже. Заключим.
   Через десять минут я выходил из школы в приподнятом настроении. Нет, в том, что теперь у меня под ногами будет путаться Ксефон, стараясь всячески мне помешать, ничего хорошего не было. Мое задание и так было не слишком привлекательным, а тут еще одна нагрузка в дополнение. Но все-таки, если я все сделаю нормально… Да, плюсов все равно было больше.
   Задумавшись, я совсем забыл о Ксефоне и его компании. Подслушивая разговор в кабинете директора, я задержался в школе гораздо дольше, чем рассчитывал. Ксефон же с компанией, судя по всему, все это время усиленно разыскивали меня по всему школьному двору. И выглядели они довольно злыми. Впрочем, если смотреть на их поцарапанные физиономии и порванную одежду, причины быть злыми у них были. Похоже, они меня искали в зарослях. Думали, я там прятался. Идиоты. Впрочем, кто тут идиот, будет ясно в ближайшие пять минут. Если я что-нибудь не придумаю за это время, то я буду выглядеть гораздо хуже, чем они сейчас.
   – Вот вы где, – сразу перешел я в наступлении. – Наконец я вас нашел. Вы что тут, в прятки играть вздумали? Совсем спятили? Я вас везде ищу.
   Ксефон со товарищи замерли и ошарашено уставились на меня.
   – Ну, чего смотрите?! – разозлился я. – Вас господин Викентий уже обыскался! Уже громы и молнии мечет. Говорит, что если вы не появитесь в течение десяти минут, то можете забыть о практике. Ксефон, это тебя касается.
   – Ты че гонишь? – поинтересовался Ксефон.
   – Совсем плохой стал? – участливо спросил я. – Ты помнишь, что тебя господин Викентий просил после занятий остаться? Или память напрочь отшибло? – Я демонстративно посмотрел на часы. – Впрочем, если вы думаете, что я шучу, то можете подождать еще четыре минуты и посмотреть, что из этого выйдет.
   – Эй, а ты нам тут случайно хвосты не крутишь? – осведомился один из компании Ксефона.
   Ого, а у Ксефона в приятелях есть один соображающий. Неожиданно. Но ничего, долго не задержится.
   – Я?! – искренне возмутился я. – Я ведь первым из класса вышел, а ухожу последним! Вам это ни о чем не говорит? Где я, по-вашему, пропадал все это время? Утрясал мелкие вопросы со своей практикой. А потом Викентий попросил вас разыскать. Уяснили?
   Ксефон явно занервничал.
   – Ладно, ребята, мне пора. Я побежал. – Он сорвался с места и бросился в школу.
   – А вы что ждете? – повернулся я к троим приятелям Ксефона. – Впрочем, я не уверен, что господин Викентий разыскивал и вас. Очень возможно, что его: «куда эти придурки подевались», – к вам не относится.
   Через мгновение я разглядывал только спины уносящихся в сторону школы приятелей Ксефона.
   – Идиотизм – это навсегда, – прокомментировал я это зрелище. – Но как они точно все поняли. Сразу сообразили, что придурки – именно о них.
   Настроение поднялось еще выше. Насвистывая веселый мотивчик, я покинул территорию школы и зашагал в сторону стоянки такси.
   Около дома меня дожидался дядя.
   – Как все прошло в школе? – поинтересовался он.
   – Великолепно! – на полном серьезе воскликнул я. – Только возникла одна проблема. Я рассказал о подслушанном разговоре в кабинете директора. О нашем с ним договоре я благоразумно умолчал. Все-таки дядя ангел. Он может это все немного неправильно понять. Дядя нахмурился.
   – Подобное у вас в порядке вещей?
   – Что «подобное»? Спор? Конечно. Спор – это же чисто чертовское занятие. Ведь недаром говорят на Земле: «Кто спорит, тот черту душу закладывает».
   – Я не об этом, – поморщился дядя. – Думаешь, я не знаю про спор? Помню еще. Я про эту твою проверку. При мне такого не было.
   – И при мне. Сам впервые услышал. Но, в конце концов, помешать кому-то выполнить его работу – это ведь чертовски чертово дело. Все нормально.
   – И тебе это нравится?
   – Ну… я бы так не сказал. Однако это состязание с Ксефоном заботит меня в последнюю очередь.
   Дядя задумчиво оглядел меня.
   – Ладно, я еще подумаю. Однако все это мелочи по сравнению с неуспокоенной душой. Ты понимаешь, как она страдает? И твой долг, между прочим, помочь ей.
   – Помочь ей – это ТВОЙ долг, – возразил я, – который ты просто переложил на меня.
   – Ничего, разнообразить свои действия полезно. Не все же вам, чертям, вредничать. Надо что-нибудь и хорошее сделать.
   – О да, – скривился я. – Скажи кому, какое у меня летнее практическое задание, так засмеют. Но ладно. Думаю, полезное что-нибудь можно извлечь и из этой ситуации.
   – Полезное будет для тебя то, что ты поможешь несчастной душе страдающего человека. Одно это должно заставить тебя чувствовать себя лучше.
   – Конечно, дядя, – кивнул я. Не спорить же с ним? И сообщать о пятистах монетах, что я получу в случае успеха своей практики, ему не стоит. – Ты даже не представляешь, насколько я буду удовлетворен, если смогу помочь той несчастной, страдающей душе.
   Дядя долго смотрел на меня, но ничего подозрительного в моих честных глазах не разглядел. Поэтому ограничился только кивком.
   – Я тебя зачем, собственно, искал. Вот тебе моя визитка. Помощь страдающей душе – дело тонкое. Тебе наверняка может понадобиться помощь различных служб рая. Конечно, по договору, они и так обязаны будут тебе помочь по предъявлению тобой твоего школьного задания, но, думаю, моя помощь существенно ускорит все бюрократические тонкости.
   – Вот спасибо! – искренне обрадовался я, пряча визитку.
   – И не подведи меня. Я искренне надеюсь, что не подведешь.
   Никак дядя тоже с кем-то поспорил, мелькнула у меня ехидная мысль. Впрочем, мысль эта как мелькнула, так и пропала. Ангелы не спорят. Спор – это только чертовское занятие. Скучно они все-таки там живут у себя в раю. Это нельзя, то нельзя. С другой стороны, у нас запретов не меньше. Ладно, у меня сейчас дела поважнее есть, чем проводить сравнительный анализ ада и рая. Времени до начала практики остается все меньше и меньше. Я сердечно попрощался с дядей и поспешил домой. Надо успеть поесть, переодеться и в министерство. А вот дальше уже все зависело только от меня.
   – Эзергиль!!! – рев родного братика спутать с паровозным гудком, конечно, можно, но я был уверен, что паровозного гудка у нас в квартире нет. Значит, это был рев именно моего брата, а не гудка. Придя к такому нехитрому умозаключению, я направился в его комнату.
   – Да?
   – Ты помнишь, что завтра твоей сестре исполняется семьдесят лет?! Ты подарок ей приготовил? Между прочим, осенью она пойдет в первый класс!!!
   Я подозрительно покосился на брата. Подобная забота о сестренке слишком необычна для него. Тут я разглядел на его столе записку от родителей. Ага, все ясно. Они накрутили хвост ему, а он теперь отыгрывается на мне. Бла-агородного строит. Однако с подарком действительно стоит поторопиться. Где бы его взять?
   Я зашел в свою комнату и задумчиво огляделся.
   – О! – я поднял вверх указательный палец. Потом бросился разгребать свои вещи. Где-то со дна последнего ящика шкафа извлек плюшевого чертенка. Поскольку я не слишком много в свое время с ним играл, то выглядел он почти как новый. Только пыль отряхнуть. Вот теперь отлично. На всякий случай я его еще обновил, проведя по чертенку рукой. Вот теперь действительно отлично. Сестренка до этого ящика еще не добралась, так что видеть этого чертенка у меня не могла. Однако чего-то не хватает.
   Я почесал затылок и снова оглядел разбросанные по полу вещи. Мой взгляд наткнулся на изорванную куклу школьника. Эту куклу в свое время где-то раздобыл отец и приволок мне. Кукла, конечно, никуда не годится, а вот ее портфель…
   Мгновенно оторвав у куклы портфель, я приклеил его к спине чертенка моментальным клеем. Потом достал из ящика миниатюрную записную книжку и засунул ее внутрь ранца, чтобы торчал только уголок, и тоже ее там приклеил. Теперь еще один последний штрих… Оторвав фуражку у игрушечного почтальона, я ее водрузил на голову своего подарка.
   – Вот, чертенок идет в школу! – оглядел я свое творение со всех сторон.
   Подождав, когда клей просохнет окончательно, я понес его в общую залу и сложил на груде общих подарков с приличествующей случаю запиской. Мама, увидев этот подарок, удивленно охнула.
   – Ой, какая прелесть! Эзергиль, где ты купил такого? Там еще есть? Подружкам такого симпатягу подарить бы.
   Сориентировался я мгновенно.
   – Ой, мама, я последнего взял, там уже нет такого. Чуть ли не из рук покупателя вырвал. Пришлось даже переплатить за него. Но для любимой сестренки ведь старался.
   Мама умильно оглядел меня.
   – Какой ты милый мальчик, Эзергиль. И как сестру любишь. Я рада, что вы живете так дружно.
   Угу, люблю я сестру. Ну, ничего не могу с собой поделать. Очень уж нравятся мне сестры под маринадом. Или под чесночным соусом. Нет, сестренка под чесноком, это перебор. Она и так слишком остра на язык… укоротить бы его немного…
   Так, тпру, это не в тему. Увлекся. Но ведь так хочется помечтать…
   – Мама, – поспешил я перевести разговор с опасной темы. – Мне сегодня к четырем надо явится в министерство наказаний для прохождения практики.
   – Да, – рассеянно кивнула мама, укладывая подарки сестры аккуратной горочкой. – Мне твой дядя уже позвонил. Твой костюм в зале. И перед выходом расчешись, Эзергиль. На твою голову больно смотреть.
   Не вступая в спор, я отправился в зал. Отец еще был на работе, так что мне никто не помешает спокойно посидеть у телевизора.