Садур Екатерина. Из тени в свет перелетая

- На даче я была. С Танькой Зотовой! - ответила Лиза.
- Мы так и думали! - сказала Инесса Донова. - Антонина вас вчера у
магазина видела. У входа в винный отдел.
- Пили? - с угрозой крикнула Алиса.
- Рыбу жарили! - ответила Лиза.
- Ну ладно, ладно... - успокаивала Инесса Донова Алису. - Ребенок был в
приличном обществе. С актерами все-таки...

Лия Ивановна и учительница труда поймали в школьном подвале
третьеклассников.
- Говорила я вам, Анна Елисеевна, они в подвале сидят после уроков со
свечками, сигаретки курят!
- Где они свечки берут? - спросила учительница труда.
- Кто из дома приносит, кто в церкви ворует!
Из подвала детей выволакивали по одному и ставили перед столовой. Лия
Ивановна караулила. Когда их набралось семеро, Лия Ивановна крикнула вниз,
учительнице труда:
- Посмотрите внимательно! Вдруг кто-нибудь спрятался!
- Посветите мне! - отвечала из подвала Анна Елисеевна.
Лия Ивановна светила карманным фонариком.
- Никого! - крикнула вверх учительница труда.
- Точно?
- Точно!
- Ну тогда поднимайтесь, - разрешила Лия Ивановна. - Будем их судить.
Третьеклассники стояли чумазые, жались друг к другу, смотрели, сощурясь
исподлобья...

- Поедем в лес, - сказала Лизе Инесса Донова. - Втроем поедем: ты, я и
Танечка Зотова.
- Что ты ее все время Танечкой называешь? - крикнула Алиса из соседней
комнаты. - Танечке твоей уже скоро сорок лет.
- Она такая маленькая, - объяснила Инесса, - что ее никак Татьяной не
назвать и даже Таней. С ней надо ласково - Танечка!
Они вступили в опавший лес, сначала неглубоко, и когда они
оборачивались назад, то видели еще совсем редкий палисад в рыжих листьях и
первый класс, парами построившийся на дороге. Но вот уже лес стал гуще, и
они перестали оборачиваться назад, потому что дорога исчезла. Лес сомкнулся
над ними.
- Хоть бы в электричке не пили, - сказала Лиза.
- Мы немножко совсем, - оправдывалась пьяная Инесса. - Только для
тепла. По рюмочке.
- Собирай гербарий, Лиза! - сказала пьяная Танечка Зотова.
Навстречу из кустов вышли двое рабочих. Один был в тело-
грейке и детской трикотажной шапочке, другой - в комбинезоне, в пятнах
извес-ти.
- Девчоночки, девчоночки! - позвал первый, в детской шапочке, слегка
присев и растопырив руки.
- Не бойтесь нас, мы по-доброму! - ласково объяснил второй, в извести.
- А вы откуда здесь? - спросила Танечка Зотова, кокетничая.
- Мы тут в шабашке, недалеко!
- Два шабашника? - переспросила Инесса.
- Хоть с народом пообщаемся! - сказала пьяная Танечка Зотова.
- А что! И пообщаемся! - ответили шабашники.
- Я вижу, вы того, девчонки, - сказал первый, в вязаной шапочке. -
Приняли уже...
У шабашников были пористые лица, обветренные до черноты. У второго, в
комбинезоне, в пятнах извести, бродила мутная улыбка по остренько-му личику,
и когда он улыбался, глаза вытягивались в щелочки.
- Мам, ты бы не пила! - просила Лиза.
- Мы культурно, - ответила Инесса. - Совсем по чуть-чуть...
- НаЄ тебе пряник, девочка, - сказал улыбчивый шабашник. - Иди, во-круг
поляны погуляй!
- Я как актриса вам скажу, - включилась Танечка Зотова, - у народа -
неинтеллигентное лицо!
- Не в лице дело, - сказал тот, что в комбинезоне. - А в обращении. Я
вот все лето болел, хворал всю дорогу, совсем без денег остался. А Леха
пришел и позвал с собой в шабашку...
Шабашник Леха в детской шапочке мутно глядел на Инессу и сыпал
прибаутками, а потом вдруг сказал угрюмо:
- Я такую интеллигентную видел. Вроде тебя, тоже пьющая! Сидит в шубе.
Вся из себя. С ногами на скамейку залезла. Пиво пьет, воблой закусывает, а
рядом - мужик ее, тоже с ногами забрался. Я тут должен лед колоть, а она в
шубе пиво пить. Если бы не мужик рядом с ней, я бы ее, наверное, кайлом
зашиб...
Рабочий в детской шапочке передавал бутылку Инессе Доновой, а потом
Танечке. Лиза ходила с пряником вокруг опушки и шептала в такт шагам: "Ты
так на-пи-ва-ешь-ся, что те-ря-ешь ли-цо и ста-но-вишь-ся у-же не ты. Ты
пе-ре-драз-ни-ва-ешь ту, ко-то-ру-ю я люб-лю..."
- Ты вот издалека - совсем дитя лицом, - ласково говорил рабочий в
известке Танечке Зотовой. - А вблизи сразу морщины видны, и никто не
обманется!
Лиза ходила вокруг опушки, и с каждым новым кругом мелькали дрожащие
лица Инессы и Танечки, с усмешки срывающиеся в плач. Ей казалось, что тот, в
детской шапочке, что-то замышляет, он смотрел куда-то вниз своими мутными
маленькими глазками, на сапоги Инессы в осенней слякоти, на сбившийся подол
юбки; и что второго, ласкового шабашника, он тоже подобьет и что, каким бы
ласковым тот второй ни был, оба они все равно вместе... Лиза шла в глубь
леса и слышала не то смех Инессы простуженный, не то плач. Она хотела совсем
уйти в лес, чтобы даже голосов их не слышать. Но как бы далеко она ни
уходила, до нее долетали обрывки слов. Она хотела, чтобы лес сомкнулся над
ней как вода, что как будто бы ее нет совсем... Потом уже и слов стало не
слышно. Только рваный плачущий голос Инессы. И когда она оберну-лась на этот
голос, через весь сквозной лес, она увидела совсем вдалеке, как два
шабашника валяют в листьях Инессу и полуголую Танечку Зотову. И тот,
ласковый, склонился над Инессой. Они издалека казались маленькими, как
куклы, и в холодном воздухе виделись совсем четко. Лизе показалось, что тот,
ласковый, качает Инессу на руках. "Я даже не знаю, где я живу, - подумала
она.- Как ехать домой из этого леса?"

"Самое первое, что я помню в жизни, - писала Лиза, - первое, что я
помню сама, а не с чужих слов - это как я в два года стою утром в комнате
Алисы. Она гладит простыни на доске у окна, а я смотрю, как скользит утюг по
доске, а за утюгом - кружка с водой, железная. Мне кажется, что бабка Алиса
хочет пить. Она делает глоток так, как будто бы запивает лекарство, и вдруг
всю воду выплевывает на простыни, а потом проводит утюгом, и поднимается
пар. И было так жарко, что свет, пробившийся с улицы, разогревал просты-ни.
И я была так счастлива тогда, так счастлива - самый первый раз в жизни.
Потом я думала, что первое воспоминание - это только задаток всей будущей
жизни и всегда мне будет радостно. Но это первое ощуще-ние счастья так
больше никогда и не повторилось за всю мою несчас-тливую жизнь..."

- Не бойся читать перед залом, Лиза! - учила Инесса Донова. - Ког-да
выходишь на сцену, смотри прямо перед собой: сразу на всех и ни на кого.
Главное, четко читай, чтобы слышно было все слова. Главное - слова, а не
выражение. Это не театр... Тебя, Лиза, все ругать бу-дут, но кому надо, те
услышат!
На сцену вышли гармонист и ветеран в медалях. Ветеран выкрики-вал
четверостишия, а гармонист играл, выстукивая ритм каблуком, напрочь заглушая
стихи о войне. Похлопали. Подарили гвоздики... Вышел следующий ветеран,
читал все то же - о войне,- но уже без гармони. Опять похлопали наскоро и
подарили гвоздики...
- Мне из фронтовиков один Тряпкин нравится, - прошептала Лизе Инес-са
Донова.
- Он здесь?
- Он в Москве.
Прошло два унылых часа.
- Скоро, мам? - спрашивала Лиза.
- Скоро, Лиза, - кивала Инесса.
И вот на сцену поднялся человек, лет тридцати. Глаженая рубашка,
лоснящиеся брюки с пузырями на коленях, очки, как у старшеклассников. Стоял,
раскачиваясь. Следил валенками. Союз сибирских писателей смотрел сощуренно
из первых рядов. Он читал совсем немного:
Достраивают цирк. Достроят.
А рядом, на разлив ручьев,
Выходят юноши достойные,
Выходят девочки ниче.
Ну прямо чувствуется лето,
И ты, ученье разлюбя,
Сбежишь с гуманитарных лекций,
Идешь и строишь из себя...1
Союз писателей глядел тяжело. Не одобрял. Никаких гвоздик...
- Иди, Лиза, - и Инесса почти вытолкнула Лизу на сцену.
Лиза стояла над залом. Зал был маленьким совсем. Рядов пять.
Инесса все думала, во что бы Лизу нарядить, ничего не подходило, и
наконец Алиса, несмотря на свое повышенное давление, при-думала:
- Пусть в форме идет и в белом фартуке. Праздник как-никак! А потом -
скромненько и со вкусом...
Лиза стояла над залом в школьной форме, в белом фартуке, с косами, в
валенках с калошами. Ветераны на сцене натоптали за два часа выступления. На
заднем ряду сидели два друга - Витя с Вовой - и Танечка Зотова.
- Наша вышла! - толкнули они Танечку под бока.
"Что бы прочитать? - думала Лиза. - Что бы прочитать..."
- Сад... - подсказывала Инесса шепотом из-за кулисы. - Читай про сад!
И Лиза, как пером по бумаге, читала звонкие стихи.
- Ну как, Саша? - шептала Инесса Донова поэту в свитере.
- Хорошо, - шептал он в ответ. - Только девочке не простят ее сти-хов!
Союз сибирских писателей сказал:
- Фронтовики достойные, как всегда. Жаль, что с каждым годом их
становится все меньше и меньше... У этой девочки рифмы, конечно, грамотные,
но содержание... Гнилые доски, покрытые дорогой мастикой. А про того
косенького, в ношеных джинсах, даже говорить нечего...

- Мама, у тебя давление, - сказала Инесса.
- Давление, - повторила Алиса.
- Сильное, - сказала Инесса.
- Сильное, - повторила Алиса.
- Врача вызвать?
- Вызвать.
В первый раз Алиса согласилась на врача. Горчичник под полотенцем не
помогал. Дела ее были совсем плохи.
Тяжелую полную Алису врач вертел как хотел.
- Шприц, - сказал он медсестре. Медсестра подала шприц. Руки у нее
слегка дрожали.
- Вы совсем устали, - сказала Инесса медсестре. - Тяжело ездить по
ночам.
Медсестра не ответила. Врач отодвинул блюдце с пустыми ампулами.
- Все. Можно идти, - сказал он медсестре, но вдруг остановился. - Что
это? - спросил он, поднимая ампулу на свет. - Что ты дала, сука?
- Что? - переспросила медсестра, подняв на него мутные глаза.
- Что? - не расслышала Инесса.
- Мы остаемся, - ответил врач. - Нужен еще наряд.
И он, уже с новым нарядом врачей, опять вертел Алису, как тряпичную
куклу, набитую ватой.
- Шприц.
- Еще шприц!
- К утру может прийти в себя, - сказали они, уезжая. - В больницу ее
брать - бесполезно...
Наутро Лиза вбежала к Алисе.
- Бабушка! - позвала Лиза.
Полная Алиса лежала под одеялом, почти так же, как всегда, как буд-то
бы под одеяло натолкали много взбитых подушек.
- Да ладно тебе, - сказала Лиза и ткнула кулаком в мягкий бок, но та не
откликнулась. - Хватит, - повторила Лиза, тут же все поняв, повторила,
надеясь, что ошиблась.
Вчера еще Алиса орала и грозилась, а сегодня - все.
- Так вот, вот ты какая! - кричала Лиза в пожелтевшее лицо на све-жей
наволочке. Рядом с пожелтевшим неживым лицом вдруг, как в нас-мешку, - живая
белизна наволочки.
- Вот ты какая, да! Вот так ты нас всех наказала!

- Боря, - позвала Инесса после репетиции. - Помоги мне мать похоронить!
- А что не помочь, - отвечал Боря, стирая перед зеркалом синие те-ни у
глаз. У нас завтра как раз спектакля нет. С утра - ансамбль русской песни, а
вечером - Островский "Гроза". Ну что, Сереж, похоро-ним, что ли?
- Похороним, - отозвался из коридора осветитель Сережа. - Чего не
похоронить...

- Столы буквой "П" надо поставить, - распоряжалась слегка пьяная
Инесса. - Скатерть? Большой скатерти нет. Есть три маленьких. Кисти подогнем
по краям, будет как одна большая.
"Прости меня, - написала Лиза. - Все равно будем вместе..." Она сложила
записочку вчетверо и спрятала под простыню Алисы. Алиса уже лежала в гробу.
Во всем лучшем.
В машине трясло. Сидели в тесноте, поджав ноги под сиденья. Из суеверия
боялись дотронуться до гроба хоть носком ботинка. Лиза вспомнила, как в
детстве они с Инессой зашли на отпевание. Лиза тогда почти ничего не видела,
она стояла рядом с Инессой в задних рядах, даже когда она вставала на
цыпочки, она становилась ростом Инессе до плеча, а всем стоящим впереди - до
пояса. Лиза слышала шепот наверху:
- Сколько лет?
- Двадцать, пришел из армии в прошлом месяце, совершенно здоровый...
- Вскрытие было?
- Всего изрезали, мать его рассказывала. "Даже, - говорит, - черепную
коробку вскрыли..." Так ничего и не нашли. "Причина, - говорят, - неясна..."
- В армии притравили чем-нибудь...
После отпевания Лиза увидела сторожа. Когда они с Инессой приходили с
утра, он всегда подметал двор. Лиза ни разу не слы-шала его голоса, она
думала, что он немой. А тут она увидела во дворе, как он подошел к матери
мертвого солдата, взял ее за руку и что-то стал говорить. Лиза услышала
обрывок разговора. "...все равно будете вместе,- говорил сторож матери
мертвого солдата, - потому что смерть - тайна земли, а жизнь - знание
небесное..."
С утра в "Красном факеле" был концерт самодеятельности. Ансамбль
русской песни пел и плясал в пустом зале. В двух первых рядах сидели
четвероклассники. В перерывах - жидко хлопали...

За столом собрался весь сброд: алкоголики с Ельцовской и несколько
актеров из "Красного факела". На столе была водка да картошка да еще блины.
Опершись на клюку, Антонина Взвизжева всхлипывала в углу. Иногда подносила к
губам рюмку водки, но тут же морщилась и ставила обратно. Рядом, полная до
краев, стояла рюмка Алисы.
- Сядь ближе, Антонина, - позвала Инесса.
- Я рядом с ней хочу сидеть, - отвечала Антонина. - Мы всегда вместе
были, еще с войны. Она молодая была, видная, только некому было на нее
смотреть. Все на фронте... Она губы покрасит, брови выщипает и садится дома
перед зеркалом, сама на себя любуется. Это у нее с молодости привычка
осталась. Как-то у нас в клубе танцы были на Первое мая с эвакуированными.
Она пришла, а никто не танцует. Почти все на костылях или совсем без ног, а
кто на ногах, так те с женами... Мы тогда с ней вдвоем пошли танцевать, у
меня ноги совсем здоровые были... Уж мы танцевали, танцевали... Не думала я,
что ее переживу!
Напротив Лизы сидели актеры-травести и Танечка Зотова. Их лица
раскраснелись от водки и казались через стол - лицами плачущих детей.
- А что на халяву не погулять, - сказал один. - Поминки как поминки.
- А что, Лиза совсем выросла, - сказал актер Боря осветителю Сере-же. -
Стала такой, как мы ждали!
И он смотрел на Лизу в упор. Невысокий, лысоватый, со сросшимися
бровями на переносице, с опавшими, плохо выбритыми щеками. Лиза пой-мала
взгляд, но не поняла его значения. За столом тихо напива-лась Инесса Донова.
Лиза вспомнила Алису в гробу на табуретках. "Отпусти меня только на
сегодня... А то я больше не могу..." - попросила она.
Когда пьяную Инессу Донову уложили спать, Танечка Зотова при-легла на
сундуке в прихожей, все, кто мог идти, - разбрелись, а кто не мог - залег на
кухне и в комнате Лизы. Пустой осталась только комната Алисы, в нее не
заходили даже самые пьяные...
Лиза вошла в комнату бабки. Перед зеркалом лежали ее бусы и пудра в
мятой коробочке. И вдруг ясно, как будто бы это происхо-дило сейчас, Лиза
увидела поляну Заельцовского парка, ранней осенью три года назад, Танечку
Зотову, валяющуюся в листьях, полуголую Инессу в распахнутом клетчатом
пальто и двух шабашников с руками в трещинах, как на больной коже...
- Я пошел, - заглянул Боря в открытую дверь.
Лиза обернулась. Он смотрел на нее мутным своим взглядом в упор, не
отводя глаз, и Лиза поняла, что значит этот взгляд. Взгляд ласкового
шабашника из Заельцовского парка.
- Вот тыЄ останься! - сказала ему Лиза.

- "Вот тыЄ останься", - сказала она мне. Я даже сначала не поверил, так
опешил. Ты представь: я и она!
- Перепало тебе, - сказал осветитель Сережа.
- Я остался с ней, а что мне не остаться. Она сама навязалась, ее никто
не совращал... Я помог им с гардеробщицей, как умел, а за все надо платить.
Всегда... Мы с ней прямо на месте гроба... Не знаю, как ей, а мне было не по
себе. Она табуретки даже не отодвинула, прямо на них легла и сапоги снимать
не стала. Мне-то что, не моя беда... Она мне говорит, говорит что-то, а ее
аж всю дергает от отвращения... - закончил он, и лицо его задрожало.

Лиза звонила в дверь Юговых.
- Митя, - позвала она ласково. - У меня бабушка умерла. Я ее любила.
- Слышал, - ответил Димка Югов, слегка приоткрыв дверь.
- Вчера похоронили...
- Мать говорила, - отвечал Югов, стирая со щеки крем для бритья. - Она
сегодня в магазине пьяную Зотову видела. Зотова рассказала, что вы с тем
актером на табуретках выделывали...
- Пожалей меня, - попросила Лиза.
- Ты извини, - сказал Югов Лизе. - Мать тут пол моет... - и закрыл
дверь.

Прошло несколько лет.
- Ну и чем ты, Лиза, недовольна? - спросила как-то весной Инесса Донова
Лизу.
- Чем я недовольна, мама?
- Почему ты такая ходишь?
- Какая?
- Равнодушная. Тебе как будто ничего не надо! Ты из-за меня такая, да?
- Из-за себя...
- Меня, Лиза, все равно не переделать, а у тебя будет все! И слава
другая, не местного масштаба. Ты, главное, на меня не оглядывайся...

У вокзала на площади сидели цыгане на узлах.
- Помада, девочки, очки...
- Очки, помада... - лениво повторяли, прицепив на пояс за дужки дюжи-ну
солнечных очков с зеркальными стеклами. Между узлами ползали грязноногие
цыганята...
- Гадать будешь? - спросила молоденькая цыганка, пытливо оглядев Ли-зу.
Цыганка была в платке с блестками. Из-под платка на темный лоб выпала кудря.
- Не буду, - ответила Лиза.
- Тогда помаду купи или очки.
- Отстань, - отмахнулась Лиза.
- Что встала тогда у наших узлов? Иди давай!
Вокзал был с высокими сводами, как дворец.
- Скорый поезд двадцать три "Новосибирск-Москва" отправляется с первой
платформы первого пути.
- Пассажирский поезд четыреста семь "Новосибирск-Сухуми" отправляется с
шестой платформы четвертого пути.
- Пассажирский поезд семнадцать "Адлер-Владивосток" задерживается на
час.
В буфете за столиком бабка и внук пили кофе с молоком.
- Жуй давай, глотай! - торопила бабка, придерживая чемодан свободной
рукой.
За столом напротив стояли два постаревших совсем алкоголика Витя и
Вова, пили "Жигулевское" с чебуреками. В центре зала стоял Ленин по плечи в
золоте, рядом с аптечным киоском. В аптечном киоске были бинты, гематоген и
пиявки в трехлитровых банках. Под Лениным с сеткой и су-мочкой сидела
девушка лет двадцати, в шапочке с отворотом, с острень-ким носиком и
расплющенной верхней губой.
- Ой, я вас где-то видела, - сказала она Лизе.
- Где?
- Вы ведь не местная, да?
- Вы перепутали, - сказала Лиза, собираясь уходить...
- Подождите, подождите! - крикнула вдогонку девушка. - Где тут у вас
Оперный театр?
Лиза объяснила. Девушка проворно надела сумочку через плечо, схватила
сетку с банкой яблочного повидла и побежала за Лизой.
- Я тут уже давно сижу, - торопливо рассказывала она. - Меня сюда
подружка взрослая из Казахстана заманила. Сказала, в театральное будем
поступать, в актрисы пойдем! Мы с ней приехали в общежитие к ее знакомым.
Два дня там пожили, а на третий она меня бросила. "На вокза-ле, - сказала, -
встретимся или у Оперного театра, через три дня..." Уж я натерпелась в их
общежитии...
- Так поезжай домой, - сказала Лиза.
- Далеко больно. В Казахстане. Я сама из Небедаги.
- Ну ты все равно купи билет и поезжай!
- У меня денег совсем нет, - сказала девушка. - Все в общежитии
ук-рали... А вы гуляете, да? Можно я с вами?
- Можно.
- Меня Ира звать, - оживилась девушка. - А у вас лицо такое
доброе-доброе. Я как вас увидела, сразу поняла, что вы меня одну не бросите.
У вас в городе все такое незнакомое...
- А домой ты не поедешь? - спросила Лиза.
- Так у меня все равно денег нет, - ответила Ирочка из Небедаги. Но
потом подумала и сказала: - Поеду, конечно, вот только подружку найду!
- Ну ладно, - сказала Лиза. - Счастливо тебе найти по-
дружку!
- Вы домой, да? - не унималась Ирочка из Небедаги. - Мне так кушать
хочется. Два дня ничего не ела! А вы такая вся добрая, что прямо слов нет!
Давайте к вашему дому вдвоем подойдем, и вы мне хлебушка кусочек на улицу
вынесете...
Лиза всю дорогу не могла отвязаться от своей попутчицы, она торопливо
шла вперед, за ней чуть позади, отставая где-то на полшага, семенила Ирочка
из Небедаги. Она была ниже Лизы на голову, она вставала на цыпочки, тянулась
к самому ее уху и что-то торопливо шептала, со стороны казалось, что-то
очень веселое...
Когда они пришли на Ельцовскую, Ирочка из Небедаги попросила
жалостливо:
- Я пойду подружку поищу, а у вас сумочку оставлю дома, можно?
За сумочкой она вернулась ночью, в половине первого.
- Я не нашла подруги, - сказала она и зарыдала, закрывшись руками. -
Мне негде ночевать!
- А где ты ночевала раньше? - спросила Лиза.
- Пусть девочка ночует у нас, - вступилась Инесса Донова.
Ирочка из Небедаги с надеждой посмотрела в просвет между пальцами на
Инессу Донову.
- Пусть ночует, - согласилась Лиза.
- Где тут у вас ванна? - тут же успокоилась Ирочка. - А то я в
об-щежитии совсем в душ не ходила. Боялась. Там мальчики из театрального
училища дырочки специальные просверлили в стене - подглядывать... Я не знала
сначала, мылась как все...
Инесса Донова обычно ничему не удивлялась, но тут спросила:
- Откуда ты, Ирочка?
- С цыганами пришла, - крикнула повеселевшая Ирочка из Небедаги,
запираясь в ванной.
Она вышла через полчаса, завернутая в банное полотенце Инессы.
- От вашего шампуня челка ну прямо шелковая, - весело сказала она,
причесываясь перед зеркалом. - Хорошо вам, прямо в доме моетесь, а у нас в
Небедаге - одни бани и фонтаны.
- Лиза, разогрей девочке рисовую кашу, - сказала Инесса и добавила
шепотом: - Она только переночует, а наутро уйдет...
- Не уйдет, - ответила Лиза.
Ирочка съела всю кашу и ложкой соскребла остатки со дна.
- Каша пуховая, - сказала она Инессе. - А вы тоже такая добрая-добрая,
совсем как ваша дочь! Берите мое повидло... - и она достала банку из сетки.
- Оно только сверху заплесневело, надо ножичком - раз-раз, а потом на хлеб
намазывать...
Наутро, выходя из комнаты Лизы, Ирочка из Небедаги сказала:
- Я на твоем столе машинку печатную видела, а рядом стихи лежат. Ты
поэтесса, да? У нас в Небедаге поэтов совсем нет. Все поэты пьют. У нас вся
Небедага тоже пьет, только без поэтов. Сама по себе... Пойду подружку поищу,
- сказала она Инессе.
- До свидания, девочка, - простилась Инесса.
- Я что-нибудь твое надену, ладно? - сказала Лизе Ирочка из Небедаги. -
А то я такая немодная, а хорошо выглядеть всем хочется!
- Как? - спросила Лиза, - Разве ты еще вернешься?
- Но ведь я могу и не найти подружку, - ответила Ирочка. - Ваш город
такой большой... Я вот эту шубку надену цигейковую!
- Она больше не вернется, - сказала Инесса.
- Вернется, мама, к тому же она ушла в твоей шубе!
К ночи Ирочка вернулась.
- Я шубу отдать, - сказала она жалобно. - Я чужого не возьму. Это меня
все обманывают...
- Подружку ты не нашла, - сказала Лиза.
- Не нашла, - ответила Ирочка, всхлипывая.- Я на улицу пойду, на лавке
ночевать! Вот, возьмите вашу шубу!
- Носи на здоровье, - сказала жалостливая Инесса.
- Значит, можно остаться!

- Я вообще-то знаешь чем живу? - сказала наутро Лизе Ирочка из
Небедаги. - Я сочиняю стишки и рисую картинки, а потом их продаю!
- Дорогая мама! - сказала Лиза Инессе. - Твоя Ирочка не ушла. Она
закрылась в моей комнате и печатает на моей машинке. А когда я вхожу, она
кричит, что хочет побыть одна, а я ей мешаю! Она все утро читала мне свои
стихи...
- Стихи-то у нее хоть хорошие?- заинтересовалась Инесса.
- Тебе бы понравились, мама! Представь - она приехала из своей Небедаги
и никогда не видела леса, а здесь - Заельцовский парк. Она впечатлилась и
написала много стихов о лесе, потом она увидела пединститут и написала стихи
об институтах...
Когда Инесса ушла выпивать с Танечкой Зотовой, Ирочка из Небе-даги
сказала:
- Я, Лиза, такая все-таки несчастная!
- Что случилось, Ирочка?
- Когда я закончила десятый класс, мы с одноклассниками залезли на
крышу школы - попрощаться, а мальчики мне сказали: "Встань, Ирочка, на
край!" Я встала, как они показали, а крыша была мокрая, и я прямо как была -
в выпускном платье с блестками - поскользнулась и упала с четвертого этажа.
Меня теперь никуда не берут учиться, а я молодая - мне в институт надо... -
потом она потупилась и добавила: - Ничего, что я сломала твою машинку?
- Может, лучше вернуться в Небедагу? - осторожно спросила Лиза.
- Я лучшей жизни ищу! - крикнула Ирочка. - А ты не понимаешь! Все
хо-тят лучше жить, и ты тоже! Вот у тебя мать такая пьющая, смотреть стыдно!
Совсем ничего не соображает! Я сразу заметила, только говорить не стала...
- Знаешь что, Ирочка, - перебила Лиза.- Мне надоело. Иди отсюда!
- Куда я пойду? - спросила Ирочка, присмирев.
- Куда хочешь - на вокзал, в Небедагу!
- А что я такого сказала? - пожала плечами Ирочка.
- Ничего, убирайся!
- Я никуда не уйду! Твоя мать разрешила у вас жить!
- Она пьющая! Ничего не соображает!
- Не кричи на меня, - ответила вдруг Ирочка с достоинством. - Ишь,
неж-ная какая, ничего ей не скажи. Я сама уйду. У меня здесь, между прочим,
тетка через дорогу живет. Она мне все время говорит: "Живи, Ирочка, лучше у
меня, чем у чужих людей!" Я ее просто стеснять не хотела.
Вернувшись домой и не застав Ирочку из Небедаги, Инесса Донова сказала:
- Ты, конечно, плохо сделала, Лиза, что выгнала на улицу бездомную
де-вочку, но я не буду тебя ругать!

Был апрель. Таяло слегка. Лиза шла по Ельцовской.
- Привет! - крикнула Ирочка из Небедаги.
- Привет! - ответила Лиза.
- Я к вам не жить, не жить, - заторопилась Ирочка. - Если хочешь, я
даже в дом ваш входить не буду!
- Хочу, - сказала Лиза.
- Я уже месяц у тетки живу. В техникум сдаю экзамены!
Ирочка была в хорошенькой цигейковой шубке Инессы Доновой.
- Я скучаю, - сказала Ирочка. - У меня здесь из сверстников никого
знакомых нет, вот я к тебе и тянусь. К тебе внимание со всех сторон,
мальчики разные там приходят, симпатичные. Хоть бы познакомила с кем-нибудь!
По другой стороне Ельцовской шли Витя с Вовой, совсем поседев-шие.
- Пошли, Лиза, пива выпьем! - крикнули они через улицу.