Садур Екатерина. Перелетные работы

   - И все же, что там? - настаивал старик.
   - То, над чем вы всегда смеетесь, - печально сказала Натка и опустила глаза.
   - Бог! - выдохнул Харитон Климович. - Очередная тетрадка про Бога! Уберите, прошу вас!
   Натка послушно убрала тетрадку обратно в портфель.
   - А почем вы знаете, - спросил он, - может быть, я над Ним вовсе не смеюсь. Может быть, я над Ним плачу?
   - Да оставьте, - сказала Натка. - Вон губы ваши какие злые!
   И рукой провела по его губам. Тогда он откинулся от нее на спинку стула и сухо спросил:
   - Так что вы принесли мне, Наталья Андреевна?
   Натка открыла одну из коробочек.
   Старик достал лупу из кармана пиджака.
   - Опять запонки! - усмехнулся он.
   - А почему бы и нет?
   - И где вы достали это сокровище?
   - У себя на работе в Мочищах, - ответила Натка. - Как всегда, подарил один из гостей, говорил, что они что-то стоят.
   - Он ошибся! - усмехнулся старик. - Верните ему назад его подарок или обменяйте на что-нибудь получше. Это стекло и латунь!
   - Какой вы, однако! - и Натка протянула ему вторую коробоч-ку. - А это пленительные запонки. Сначала вы скажите ваше мнение, а потом я признаюсь вам - откуда они!
   Старик открыл вторую коробочку и сразу же засмеялся, как будто бы узнал их.
   - Пленительная из этих запонок только одна - серебро с малахитом, вторая, как всегда, подделка!
   - А из чего сделана вторая? - бойко спросила Натка.
   - Мне не хочется вас расстраивать, - увильнул Харитон Кли-мович.
   - А знаете, кто мне их подарил десять лет тому назад?
   - Кто-нибудь в ваших Мочищах?
   - Нет, - улыбнулась Натка. - Ровно десять лет назад мне по-дарил их Кирилл Николаевич Куликов.
   - Вам подарил их Князь? - мрачно уточнил старик. - Именно подарил, а не дал поносить?
   - А с чем я могу их носить? - удивилась Натка. - Да, он пода-рил их мне, именно подарил без всяких там "если"... потому что он князь или что-то в этом роде! Он любил делать щедрые подарки.
   Все время, пока я подглядывала за стариком, меня мучило какое-то неясное воспоминание, и вот сейчас, когда он назвал дя-дю Киршу Князем, я вспомнила.
   Этой зимой на Новый год меня отвезли к тете Груше. Когда я вошла в комнату, дядя Кирша небрежно сидел на подоконнике. В одной руке он держал гитару за гриф, в другой - запечатанную бутылку шампанского. В углу стояла елка в желтых колючих фонариках и картонажных игрушках, но были и четыре стеклянных шара. Их ловко разбросали по разным концам елки, так что получилось, будто бы елка вся в сияющих шарах, а бумажные игрушки и колючие огонь-ки - только дополнение.
   - Лелечка пришла! - обрадовалась тетя Груша.
   Она сидела на диване в коричневом платье, надставленном пар-чой.
   Дядя Кирша нетвердо спрыгнул с подоконника, а из-под елки, спотыкаясь и приседая на ватных ногах, вышел Харитон Климович в черной шляпе. Они обнялись с дядей Киршей и стали раскачиваться в разные стороны. Дядя Кирша прокричал мне в лицо стихи собствен-ного сочинения:
   Трещит и ухает мороз,
   Снежинки кружат хороводом,
   И старый год, чихнув до слез,
   Приходит к Леле с новым годом!
   При этом дядя Кирша представлял старый год, а Харитон Кли-мович новый. Харитон Климович улыбнулся мне, и из его рукава к моим ногам выпала шоколадка "Аленка" и маленький малиновый мячик. Мячик ударился об пол и прыгнул мне в руки. А дядя Кирша тем временем вырвал пробку шампанского. Пробка вылетела и уда-рилась об потолок. Горлышко бутылки выпустило белый дым, и тетя Груша взвизгнула на диване. Потом пришли Натка с Аленкой. Аленка была в марлевом платье и короне из фольги, а Натку я не помню.
   Елка стояла, растопырив ветки. Сверху, почти у самой вер-хушки, висел синий шар, сбоку, веткой ниже, поблескивал розовый, под розовым, ровно посередине елки, раскачивался зеленый, и в самом низу, над полом - желтый. А под желтым шаром висело бело--розовое ожерелье. Ожерелье состояло из маленьких фарфоровых маль-чиков, держащихся за руки. У них были белые, как кусочки саха-ра, головки; я думала, что они из сахара, и даже полизала одного, но ничего не почувствовала, кроме холодка на кончике языка. На мальчиках были черные жилеты на золотых пуговичках и черные шта-нишки до колен. И у крайнего из них на руке висела короткая цепь--поводок. Цепь оканчивалась фарфоровой болонкой.
   - Хорошая вещица, Князь! - засмеялся Харитон Климович.
   Он обращался к дяде Кирше только со смехом, но дядя Кирша никогда не замечал.
   - Не продается! - ответил дядя Кирша и пролил шампан
   ское на пол.
   - Так я и не прошу! - сказал Харитон Климович и куда-то в угол, в сторону окна поднял фужер: - Наталья Андреевна! - и грустно засме-ялся.
   - Наталья Андреевна, я беру ваши запонки! - и Харитон Климо-вич захлопнул коробочку. - И настоящую, и подделку!
   - Что же мне дарят сплошные подделки? - вздохнула Натка.
   - Потому что сами не различают, что к чему!
   - И даже князь?
   - Ну не княжье это дело! - рассмеялся Харитон Климович.
   - А как же ласточка? Неужели моя ласточка тоже подделка? - и Натка приложила руку к груди.
   - Ласточка самая что ни на есть настоящая, - серьезно отозвал-ся Харитон Климович. - Золото с жемчугом очень хорошей работы! Прикройте окно, а то ведь сквозняк.
   - Не продается! - весело крикнула Натка.
   Она направилась к окну и протянула руку к оконной раме.
   Мы с Вовкой прижались щеками к стене, чтобы она нас не заметила. Вовкино сосредоточенное лицо оказалось напротив моего. Я высунула язык и дотронулась до кончика его носа. Вовка разулыбался.
   - Так ведь тепло! - раздался над нами Наткин голос, и мы услышали, как она вернулась в глубины комнаты.
   - Молодая особа, - повторил Харитон Климович чьи-то заученные слова. Я старше вас на десять лет, но ведь вы потанцуете со мной? Вы не откажете старику?
   - Возможно...
   И тогда раздалась длинная щемящая музыка с плачущим измож-денным пианино и подчинившейся трубой.
   - Тангоi... - сказала Натка, точь-в-точь подражая дяде Кирше.
   Но Харитон Климович поправил:
   - Таiнго...
   И эта музыка была как сердечная боль тети Груши, когда она принимала лечебные порошки, как будто бы кто-то обнял сердце холодной рукой, но не сжал, а просто поглаживал пальцами.
   Я облизала Вовке нос и подбородок. Вовке стало щекотно. Он сморщился и чихнул.
   - За нами смотрят! - понял Харитон Климович и метнулся к окну.
   Натка рассмеялась и выбежала из комнаты.
   После ужина мы с тетей Грушей собрались в угловую квартиру тридцать. Дядя Кирша лежал на диване, широко раскинув руки, и сквозь зубы цедил:
   - Ноет, проклятое, плачет!
   Тетя Груша развязала ему ворот пижамы.
   - Так больно, Груша, как будто бы кто-то сжал сердце в кулаке!
   - А ты поспи, Кирилл, - мягко уговаривала тетя Груша. - Во сне тебя, может быть, отпустит...
   И вдруг дядя Кирша приподнялся на локте и вытянул голову на тонкой немощной шее.
   - А ведь я давно не могу спать, Груша, - прошептал он. - Мне такое снится, такое...
   И широко раскрыл глаза, вспоминая свои темные сны. Страшно распахнутые глаза уничтожили его напряженное лицо, и все оно превратилось в глубокую желтую тень на веках.
   - Как ноет, ах, как плачет... Кто бы знал! - и он приложил руку к груди.
   Мы с тетей Грушей позвонили в угловую квартиру тридцать.
   Нам открыла Вовкина бабушка. Она была в длинном халате с крас-ными цветами и тапках с помпонами.
   - У Кирилла Николаевича неважно с сердцем, - сказала тетя Груша. - Нет ли у вас валокордина?
   - Да, - подтвердила я. - Его сердце плачет. У вас нет вало-кордина?
   - Заходите, - обрадовалась Вовкина бабушка.
   Она стояла в дверях, а где-то из глубины квартиры доноси-лась нестройная музыка пианино, отдаленно похожая на ту, которую я слышала днем под окном "Перелетных работ". Звуки лились прямые и громкие. Они подталкивали Вовкину бабушку в спину, вырывались в подъезд и твердо бились в окно на лестничной площадке.
   - Пришла Леля! - крикнула Вовкина бабушка в глубину квар-тиры.
   Музыка тотчас оборвалась, и мне навстречу выбежал Вовка. Тетя Груша вместе с его бабушкой ушли на кухню рыться в лекарствах, а мы с Вовкой пошли по длинному коридору.
   - А у вас почему так темно? - спросила я.
   - Потому что мы экономим свет, - ответил Вовка.
   Если по дороге мне встречалась дверь, то я пыталась сразу же шагнуть туда, но Вовка говорил: "Дальше, дальше!", и мы снова шли.
   Его комната оказалась почти пустой. У стены стояло рас-крытое пианино. У окна - кресло с торшером, дальше - книжный шкаф, и в самом углу - кровать. Шторы были спущены, торшер над креслом зажжен.
   - Я учусь играть на пианино, - сказал Вовка.
   - Ну и что? - ответила я. - А я учусь читать!
   - А через год я буду учиться на скрипке!
   - Ну и что! - тут же нашлась я. - А я через год выучусь писать!
   - Хочешь посмотреть мою скрипку? - спросил Вовка.
   - Можно, - согласилась я.
   Вовка открыл футляр, похожий на восьмерку, и я увидела скрипку. Она вся блестела. Она напомнила мне гитару дяди Кирши, только намного меньше, как будто бы это была гитара в детстве или ранней молодости.
   - Она кем гитаре приходится? - поинтересовалась я.
   Вовка задумался.
   - Наверное, внучкой.
   Струны были настолько туго натянуты, что я подумала, что они немного малы для скрипки. Я дотронулась до одной струны, и она тонко заныла, у следующей струны голос оказался глубже, а по-следняя взревела басом.
   - Подари мне скрипку, Вовка! - поняла я.
   Вовка замялся, задвигал вверх-вниз светлыми бровями.
   - Да я бы, конечно, подарил, - наконец выдохнул он, - да вот только бабушка мне, наверное, не разрешит.
   - Тебе жалко! - догадалась я.
   - Да что ты, Леля! - крикнул Вовка и ударил себя кулаком в грудь.
   - Тетя Груша говорит, что мы бедные! - вздохнула я.
   - А ты ей не верь! - весело ответил Вовка. - Вон моя бабушка тоже говорит, что мы бедные, а я ей не верю. Ни единому слову не верю, и все!
   Он подбежал к пианино и что-то заиграл одним пальцем.
   - Это мы сегодня днем слышали. Похоже?
   - Что-то есть, - кивнула я.
   На верху пианино лежала толстая зеленая книга.
   - Не-знай-ка... - прочитала я. - Подари мне про Незнайку.
   - Забирай! - махнул рукой Вовка.
   И тут в комнату вошла тетя Груша и позвала меня домой.
   Дома дядя Кирша выпил рюмочку валокордина и проглотил малень-кую зеленую таблеточку - все это мы принесли из угловой кварти-ры. Потом он закрыл глаза, лег на подушку и затих.
   - Смотри, что мне подарил Вовка! - и я показала тете Груше "Приключения Незнайки".
   - Дай сюда! - строго сказала тетя Груша.
   Я испугалась и спрятала книжку за спину.
   - Я только посмотреть, - ласково поправилась тетя Груша.
   Я протянула ей книжку.
   Тетя Груша взяла книжку и пошла в коридор. Я побежала за ней.
   - Что ты хочешь сделать? - строго спрашивала я. - Ты что, не понимаешь, он отдал мне ее в подарок!
   Тетя Груша молча вышла в подъезд и молча позвонила в уг-ловую квартиру тридцать.
   - Как глупо! - негодовала я. - Сейчас ты увидишь!
   Дверь открыла Вовкина бабушка.
   - Тут Вова подарил Леле, - сказала тетя Груша и протянула ей "Приключения Незнайки".
   - Спасибо, - засмеялась Вовкина бабушка и взяла книжку.
   Я заревела.
   Когда мы вернулись, дядя Кирша сидел на диване с повеселев-шим лицом.
   - Отпустило, - радостно сказал он. - Таблетка помогла.
   И тут в наше окно мягко ударилась горсть песка, и следом кто-то тихо засвистел. Дядя Кирша встал с кровати и хотел подой-ти на свист, но тетя Груша строго сказала:
   - Сиди! - и задернула шторы.
   - Не лезь, - лениво отозвался он и пошел в прихожую от-крывать дверь.
   Я побежала за ним.
   В дверях стоял один из подростков. Тот самый, который ски-нул пиджак и завязал рубаху узлом на животе; только сейчас он заправил ее в штаны, а на плечи набросил куртку.
   - Здравствуй, Князь, - сказал он.
   - Здравствуй, Валера, - притворно-радостно ответил дядя Кирша.
   Они замолчали, и по напряжению между ними я почувствовала, что они готовятся к поединку. Подросток между пальцами держал короткую папироску. Папироска дымилась и вот-вот должна была стать окурком. Но он не стал ее докуривать, он разжал пальцы и выкинул ее на коврик нашей прихожей. Дядя Кирша как бы нечаянно наступил на нее, затушил и носком ботинка вымел за порог.
   - Можно войти, Князь? - спросил подросток.
   - Нельзя... - четко сказал дядя Кирша.
   Подросток улыбнулся, и они снова замолчали.
   Я поняла, что первый этап поединка выиграл дядя Кирша.
   Я стояла между ними и думала, за кого из них мне болеть. Пол в подъезде был выложен желто-коричневой плиткой. Коричневые и желтые квадраты тянулись от нашего порога и уходили под ноги Валере. Он стоял на них тяжелыми ботинками. Я стала отсчитывать квадраты на полу: "За дядю Киршу, за кучерявого парня, за дядю Киршу, за кучерявого парня...", дальше шли ботинки Валеры, и я поняла, что мне выпало болеть за него.
   - Не боишься, Князь? - спросил подросток и улыбнулся.
   - Боюсь, - тихо ответил дядя Кирша и опустил глаза.
   Тогда я поняла, что подросток специально разрешил дяде Кирше победить, чтобы потом он все время проигрывал. Я выбе-жала из квартиры и взяла Валеру за руку. Дядя Кирша не заметил, Валера тоже - только вяло пожал мне пальцы.
   - Давай выпьем на лестнице, - предложил он дяде Кирше. - Вы-пьем, поговорим.
   - Давай,- согласился дядя Кирша и вышел в подъезд.
   Валера достал из кармана куртки бутылку водки и два сте-к
   лянных стакана. Я видела, как вчера утром Паша-Арбуз утащил их из автомата с газированной водой.
   - А ты правда князь? - спросил подросток Валера и налил полстакана водки.
   Дядя Кирша приосанился и кивнул.
   - Ну тогда пей! - и он протянул ему стакан.
   - У меня болело сердце, - попробовал отказаться дядя Кир-ша. - Только что отпустило, две минуты назад...
   - Пей, - настаивал подросток, - а то ни за что тебе не поверю!
   Дядя Кирша принял у него стакан и отпил глоток, и его глаза помутнели. Он сделал еще глоток, и еще, и я внимательно следила, как неотрывно вверх-вниз ходит кадык на его старческой шее. Когда он отнял стакан от губ, его взгляд стал тусклым и вялым. Подросток засмеялся и залпом отпил из горлаi.
   - Что ты там вчера трепал? - спросил он. - А правда ты был в Англии? и он внимательно посмотрел в лицо дяде Кирше, слегка наклонив голову вбок. И тут я вспомнила маленького волчонка в зоопарке. Мы с тетей Грушей ходили на него посмотреть.
   - Пей еще, - сказал подросток Валера и снова налил полста-кана.
   - Сердце... - невнятно напомнил ему дядя Кирша.
   - Пей! - крикнул подросток и сунул ему в лицо стакан. И я услышала, как он стукнулся о его зубы. - Что ты видел в Англии, Князь?
   - Не я, - уточнил дядя Кирша, тяжело допивая водку. - Мой дедушка видел... Он был в Лондоне вместе с бабушкой, и они почти все время проводили при дворе у английской королевы. Дед завязал роман с одной фрейлиной, а бабушка очень ревновала, ты понимаешь?
   Подросток кивнул.
   - Так вот, она ревновала, ревновала, - продолжал дядя Кир-ша, - а знаешь ли ты, Валера, что когда женщина ревнует, то она становится еще красивее. Вот ты посмотри на мою Грушу, какой она становится, когда приходит Натка! Да рядом с ней никакая Натка не стояла! Да ведь Груша же - чистый ангел!
   Подросток засмеялся и отхлебнул из бутылки.
   - Бабушка ревновала деда, - рвано рассказывал дядя Кирша, не видя усмешки, - и сама не заметила того, что в нее влюбился принц Уэльский. Я был мальчиком, когда она умирала, и вот на смертном ложе она призналась, что у нее от принца был ребенок и этот ре-бенок - мой отец...
   Подросток молча протянул ему бутылку.
   - Оставь, - отмахнулся дядя Кирша, и на этот раз Валера не настаивал, а зорко и холодно следил за его лицом.
   - А вот я совсем не умею по-английски, - захныкал дядя Кирша, - и весь французский забыл! И из Англии за мной никто никогда не приедет, ты понимаешь! А я ведь всю жизнь ждал, жил с Грушей, а сам ждал, что мне сообщат, меня найдут, приедут за мной, и так прождал всю жизнь и не получил ни одной весточки...
   - Послушай, Князь, - хрипло перебил Валера.
   Дядя Кирша уронил лицо в руки и не отозвался.
   - Князь! - и он толкнул его в грудь.
   Дядя Кирша поднял дрожащую голову и мутно посмотрел на него.
   - Поди к себе домой и принеси мне гитару, понял? Навсег-да... А я всем расскажу, что это подарок от Князя.
   - Нет, - ответил дядя Кирша. - Это моя гитара!
   - Ты что, - засмеялся подросток, - жалеешь для своих? Ты же наш друг. Неси гитару.
   - Нет.
   - Да ведь мы же тебя зарежем, не веришь? - и Валера достал из кармана маленький перочинный нож. - Зарежем, ты понимаешь?
   - Хорошо, - согласился дядя Кирша и заплакал. - Отдам. Все отдам.
   - Ну так иди! - прошептал Валера.
   Дядя Кирша тяжело поднялся со ступенек и нетвердо вошел в квартиру. Я побежала за ним следом и в коридоре попыталась его обнять. Но он отстранил меня:
   - Оставь...
   Снял со стены гитару и взял удочку из угла.
   - Ты куда? - спросила тетя Груша.
   Но он молча вернулся в подъезд.
   - А удочки я у тебя не просил, - засмеялся Валера.
   - А это княжеский подарок, - ответил ему дядя Кирша. - Больше всего на свете я любил играть и рыбачить! Возьмите все, что я любил. Вы молодые, вам пригодится!
   Подросток усмехнулся, повесил гитару на плечо, забрал удоч-ки и ушел.
   Дядя Кирша закрыл дверь нашей квартиры на замок и на це-почку и к двери придвинул стул. Он нетвердо стоял на ногах. Он прошел по коридору до комнаты, держась за стену.
   - Зачем ты отдал ему гитару, Кирилл? - спросила тетя Груша.
   - Мол-чать! - рвано крикнул он.
   - Зачем ты так напился?
   - Я сказал тебе - молчать! - рявкнул дядя Кирша.
   - Кирилл, - начала тетя Груша.
   - Ты дождешься... - оборвал он ее. - Ты дождешься, что я тебе все скажу!
   - И что же ты мне скажешь, Кирилл? - строго спросила тетя Груша.
   Она сидела на краю дивана в розовой ночной рубахе с жел-тыми ромашками и напряженно разглядывала дядю Киршу.
   - Ну слушай, Аграфена! - выкрикнул он. - Я потратил на те-бя всю свою жизнь. Я никогда не любил тебя.
   - Я знаю, Кирилл! - тихо сказала тетя Груша.
   - Я жил с тобой только потому, что мне было удобно! - из усталого его лицо стало страшным, и глаза бессвязно смотрели то на стену, с которой он только что снял гитару, то на завешенное шторой окно. - Я жил с тобой и все надеялся, что найду что-нибудь получше! Ты знаешь, Груша, так раньше князья жили с горничными...
   - Я знаю, Кирилл! - еще тише сказала тетя Груша.
   - Все женщины, которых я себе находил, - были лучше тебя! - продолжал рваным голосом выкрикивать дядя Кирша. - Только тогда ты была молодая, и поэтому я не говорил тебе об этом. Но теперь ты стара, теперь слушай! Ты плоха, Аграфена! Ты не просто плоха, ты безобразна! Ты не ешь, ты давно разучилась есть, ты жрешь! И с каждым днем ты жрешь все больше и больше!
   Тетя Груша молча сидела на диване и слушала, и вдруг она сжала руки в кулаки, замахнулась ими на дядю Киршу и зарыдала в голос.
   Дядя Кирша замолчал и удивленно посмотрел на нее.
   - Ну ладно, давай спать, - спокойно предложил он, лег на диван, повернулся лицом к стене и захрапел.
   Тетя Груша по-прежнему сидела на диване в своей пестрой ночной рубахе и рыдала под его храп.
   Я подошла к ней и встала напротив ее большого лица.
   - А зачем ты плачешь? - спросила я и приложила ладони к ее мягким коричневым щекам.
   Тетя Груша внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.
   - Утешение мое, - сказала она и наклонила голову вбок, и следом за ней склонились мои ладони. Тогда я качнула ладонями в другую сторону, и ее лицо склонилось за ними.
   - Утешение мое, - повторила тетя Груша.
   - А ты мое, - ответила я.
   - Жизнь за тебя готова отдать, - сказала тетя Груша.
   - А я за тебя, - сказала я.
   Ночью из-за храпа дяди Кирши я долго не могла заснуть. Тетя Груша дышала ровно, и я почти не слышала ее. Это меня пугало. Когда ее становилось совсем не слышно, я думала, что она умерла, и начинала плакать.
   Под утро я увидел сон. Шел дождь. Он шел несколько дней, не переставая, сплошной мокрой стеной. Деревья, под которыми подростки играли в ножички, стояли в воде, и вода с каждым днем прибывала. Она залила подвал нашего дома, подступила к окнам пер-вого этажа и хлынула в нашу квартиру. И я в пластмассовой ванноч-ке, в которой меня всегда купала тетя Груша, поплыла на рынок мимо "Перелетных работ" и зоопарка.
   Я проплыла фруктовые ряды. Все они оказались залиты водой. Корзины с фруктами, ящики из-под персиков и мандаринов, коробки с подпорченными яблоками проносились мне навстречу. Иногда попа-дались стулья, табуретки и длинные пустые гробы. Я свернула в мясной павильон. До наводнения мы часто бывали здесь с тетей Гру-шей. На прилавках лежали мокрые куски вырезки, гуси со свернутой шеей и большие коровьи сердца. Дальше на железных крючьях, вбитых в потолок, висели вывернутые свиные туши, и здесь же на пики были нанизаны свиные и коровьи головы. Узковырезанные свиные глаза казались закрытыми, но не до конца, а так, как будто бы свиньи стыдились собственной смерти и опустили веки, а рты растянули в длинной застенчивой улыбке. А коровьи головы тяжело вздыхали и потряхивали рогами. И вдруг я увидела, как между двух свиных голов проплыла тетя Груша. На мгновение свиные головы открыли глаза и посмотрели на нее. Тетя Груша стояла в гробу, скрестив руки на груди. Ее лицо, как она и просила, было присыпано темно--розовой пудрой, глаза накрашены темно-зеленым, а рот - мокрой коричневой помадой. Она была в своем парчовом платье, в бусах и кольцах. Свиные головы засмеялись над ней, следом засмеялись коровьи головы, и даже обезглавленные туши захлюпали, изображая смех. Но тетя Груша ничего не заметила. Она плыла по темному про-ходу мясного па
   вильона. Я пронеслась мимо в своей пластмассовой ванночке, но она не заметила меня. В конце прохода виднелся про-свет, какие-то тонкие золотые лучи, и она, ничего не видя вокруг, плыла именно туда...
   ГЛАВА 4 - ГАНГРЕНА
   Наутро я проснулась раньше всех. Тетя Груша неподвижно ле-жала на боку. Я долго приглядывалась к ней. Наконец у нее вздрог-нули ресницы, и я поняла, что она жива. Дядя Кирша лежал на спине, закинув голову, и тяжело дышал во сне.
   Я подошла к окну. Никакого дождя не было, земля и асфальт выглядели совершенно сухими. Под окном валялись сломанные удочки дяди Кирши с оборванной леской и растоптанными поплавками. На земле под деревьями еще не стерлись круги от игры в "ножички", оставшиеся со вчерашнего вечера. Но сегодня было пусто, никто не играл, поэтому я не заметила, как к нашему подъезду подошли Натка с Аленкой.
   Когда они позвонили в дверь, тетя Груша тяжело заворочалась на диване, потом встала, просунула руки в рукава цветастого халата и толкнула дядю Киршу в плечо. Дядя Кирша молча оделся, скатал матрац вместе с постелью в толстый валик и спрятал его под диван.
   Натка с Аленкой снова позвонили в дверь. Звонок был долгим и настойчивым.
   - Иду, иду! - приветливо крикнула тетя Груша и направилась в коридор.
   Но они все равно звонили до тех пор, пока тетя Груша им не открыла.
   Дядя Кирша ссутулясь сидел на диване и держался за голову. Я видела, что ему нехорошо.
   - Мы еще спали! - хрипло ответил он на говорливые приветствия Натки.
   Натка поразила меня. На ней было черное платье с мелкими желтыми корабликами. Видно было, что платье может растягиваться, потому что на спине, на рукавах и на воротнике кораблики были ма-ленькими и темными, а на груди они вырастали и светлели. Но ее лицо на этот раз показалось мне бледным и старым, я не увидела на нем и следа пудры. У нее были сухие, покрасневшие глаза, как будто бы она плакала, и неряшливые клочковатые волосы. От нее больше не пахло духами, а пахло старыми рубашками, которые долго стирали, а потом гладили подгорелым утюгом.
   Но весь странный неприятный вид Натки был только предупрежде-нием появления Аленки. Когда она выглянула из-за Наткиной спины, я вскрикнула. На Аленке было ее хорошенькое серенькое платьице с красной пряжкой на поясе. Ее лицо ничуть не изменилось. Оно по-прежнему казалось мне смешным и веселеньким, но ее правый глаз был заклеен пластырем. А левый, круглый и прозрачный, робко огля-дывал комнату.
   Я подошла к ней и тихо спросила:
   - Ты что, стала как та девочка Домна? Так же упала и вы
   ткнула соломинкой глазик?
   - У меня косоглазие, - прошептала Аленка.
   - Это как? - тоже шепотом спросила я.
   - Это когда один глаз смотрит куда захочет, а не куда я ему прикажу...
   - Но почему тебе его заклеили? - не понимала я. - Его что, наказали?
   - Нет, - сказала Аленка. - Мне заклеили послушный глаз, а этот оставили, чтобы он смотрел, вертелся по сторонам, а потом - щелк! - и стал нормальным.
   Дядя Кирша вдруг повернул голову и ласково посмотрел на Аленку:
   - Доченька, у тебя что, глазик заболел?
   Аленка подбежала к нему, мелко семеня ногами в красных бо-тинках. Он неумело погладил ее по голове.
   - И ты, Леля, тоже подойди!
   Но я спряталась за тетю Грушу, а на нее он не смел даже взглянуть.
   - Я снова буду вам читать! - строго сказала Натка.
   И точно так же, как ее вид, меня поразил ее голос. Раньше ее голос казался мне пышным и смеющимся, и мне было за нее даже немножко неудобно; а сейчас он стал жестким и сухим.
   Натка достала из портфеля тетрадь и прочитала:
   - "И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза в голове его, а глупый ходит во тьме..."
   - Послушай, Леля, ты мне не почитаешь? - шепотом спросила Аленка и указала на букварь.
   Я больше не прятала букварь под ванну, теперь он лежал открыто на столе вместе с библиотечными книгами.
   Я пролистала букварь: мелькнула Шура с шарами, корова Зорька с кувшином молока и буква "Ы", как в плен, пойманная в серый квадрат. Дальше в букваре говорилось, что в русском языке нет слов, начинающихся на "Ы". Буква "Ы" сердила меня, я рисовала ее в тетрадях и на полях газет, которые выписывал дядя Кирша, и пыталась найти слова, где бы она стояла вначале.