Сахарнов Святослав. Солнечный мальчик

   И он рассказал историю с жёлтой сумкой.
   — О-о-о!.. — протянул начальник и нахмурился. — Действительно, любопытно. Так было? — спросил он у Вовки.
   — Так.
   — Здорово! Сейчас же примем меры. С тётей Маней мы, между прочим, знакомы. Про Степана я тоже кое-что слышал. Мать у него нехорошая. Губит мальчишку. А вот Кожаный — птица покрупнее и осторожнее. Этот ещё не попадался. Подождите полчаса — может, понадобитесь.
   Прошло, однако, больше часа, прежде чем начальник снова вызвал Фёдора с Вовкой.
   — Вот какое дело,-сказал он.-Матери твоей в гостинице нет. Говорят, скоро вернётся. А у меня сейчас машина идёт туда. Отправляйтесь-ка вы — с жуликами дело ясное, разберёмся сами…
   Вовка и Фёдор уже сидели в машине, когда на улице показались два милиционера. Между ними плыла, колыхаясь, тётя Маня и брёл, опустив голову, Степан. Кожаного с ними не было.
   Проходя мимо машины, Степан поднял голову. Глаза мальчиков встретились.
   Вовка почему-то вспомнил, как он стоял, прикрывая лицо руками, а Степан швырял камни в убегающего пса, вспомнил смолистые кедровые орехи и тёплые валуны на берегу реки… Вспомнил и невольно потянулся вперёд. Он хотел чтото сказать, но в эту минуту Степан сделал предостерегающий знак рукой, жалко улыбнулся и прошёл мимо.
   — Дядя Фёдор, что с ними будет? — взволнованно спросил Вовка.
   — Как что? Торговку в тюрьму посадят…
   — А Степана?
   — Ну, с ним — другое дело. Ему пропасть не дадут. В город, в интернат отправят… Держись крепче, поехали!

Вместе

   Когда начальник милиции звонил в гостиницу, маму не нашли.
   И всё-таки она была там. Её вызвали в камеру хранения.
   — Гражданка, что это у вас в картонке? — с подозрением спросил кладовщик.
   — Как что? Моя шляпа.
   — Интересная шляпа, которая хрюкает. И запах от этой шляпы — хоть убегай. Не верите — убедитесь. Мама развязала картонку и ахнула.
   На дне её копошилось что-то невообразимо грязное, колючее, облепленное бумажками и соломинками.
   — Ёж! — Мама схватилась за голову. Кладовщик раскрыл рот от изумления…
   Что делать со зверьком? Выбросить? Самое правильное было бы поступить именно так.
   И всё-таки мама ежа не выбросила. Теперь, когда Вовки с ней не было, она не могла этого сделать. Ведь это был Вовкин ёж.
   И мама унесла картонку к себе в комнату.
   Бедная мама! Она снова должна была ездить по детским комнатам, звонить в отделения милиции, искать и надеяться. А надежд становилось всё меньше и меньше…
   Когда мама, вычистив картонку и накормив ежа, вышла в вестибюль, к ней обратилась женщина в форменной фуражке и что-то сказала.
   Мама безучастно кивнула.
   Женщина засмеялась и громко повторила, почти крикнула:
   — Вас ждут. Вон — сзади.
   Мама обернулась, и в ту же минуту, отпустив руку какого-то моряка, к ней на шею кинулся Вовка.

В путь!

   Для радости тоже нужно время. Прошло два дня, прежде чем мама пришла в себя и решилась ехать дальше.
   К Иркутскому вокзалу подкатил, сияя стеклом и зеленью вагонов, скорый поезд.
   По ступенькам в вагон весело поднялась мама с Вовкой. Следом за ними втащил чемоданы Фёдор.
   Паровоз дал гудок. Поезд тронулся.
   За окном поплыли перронные столбы, светофор, городские дома. Следом потянулись новостройки, блеснула река с чёрным полукольцом плотины.
   Когда поезд проходил мимо Курятни, Вовка не удержался и выглянул в окно.
   Бульдозеры кончали сносить посёлок. Они подошли уже к самому базару.
   На том месте, где ещё вчера стоял Гришкин дом, ровной полосой тянулась отутюженная машинами, очищенная от гнили и мусора земля.

ГЛАВА ПЯТАЯ
В ПОЕЗДЕ

Первый день

   Итак, они ехали вместе.
   — Мне в Новый порт, вам в Новый порт — берём билеты заодно, а? — предложил в Иркутске Фёдор, и мама охотно согласилась.
   Вообще она не знала, как и чем отблагодарить Фёдора.
   — Если бы не вы… — без конца повторяла она, и каждый раз в её глазах появлялся испуг.
   Но больше всех был доволен попутчиком Вовка.
   — Дядя Фёдор, он всё-всё может, — шептал Вовка маме. — Знаешь, как он на кране работает? Захочет — самую мелкоту — даже нашу картонку — раз! — и подцепит.
   При слове «картонка» мама улыбнулась. Она ждала, что Вовка, наконец, не выдержит и выдаст тайну.
   Но сын тайну не выдавал.
   «Там он или нет? — думал Вовка, искоса поглядывая на картонку. — Надо посмотреть. Хотя бы мама куда-нибудь вышла!»
   Однако мама никуда не выходила, а картонку задвинула далеко под лавку.
   В купе, кроме мамы, Вовки и Фёдора, ехал ещё один пассажир.
   Он был неразговорчив, толстонос и, несмотря на жару, обут в толстые серые валенки.
   — Зачем они ему? — удивлялся Вовка.
   Поезд, отъехав от Иркутска, помчался по берегу Байкала— громадного, как море, озера. Вагон то нёсся почти у самой воды, то врывался в тёмные, полные паровозного дыма туннели.
   Толстоносый один не считал вслух туннели и не восхищался озерем-морем. Когда стемнело, он стянул валенки, аккуратно положил их под лавку и лёг.
   — Хрр-р… хрр-р… — раздалось через минуту.
   Фёдор покосился на маму и ткнул толстоносого кулаком вбок. Тот недовольно хрюкнул, отвернулся к стене, натянул на голову одеяло.
   Мама пожала плечами и вышла в коридор.
   Вовка моментально нырнул под лавку.
   Картонка стояла в самом дальнем углу. Он пошевелил её — тихо. Приподнял крышку, осторожно сунул руку внутрь. Пусто!
   Расстроенный пропажей, Вовка вылез из-под лавки, скрючился у окна и до самой ночи ни с кем не разговаривал.
   Ночь он спал плохо.

Валенки

   Разбудила Вовку утренняя возня в вагоне.
   Поднялись все. Мама, напевая песенку, хлопотала у столика. Фёдор, в одной тельняшке, с полотенцем на шее, сопел и приседал в проходе между лавками, — делал зарядку. Толстоносый лёжа завязывал шнурки галифе.
   Потом он сел и спустил ноги с полки.
   — Подвинься!
   Вовка подвинулся и при этом задел каблуком лежавшие на полу валенки.
   Толстоносый что-то проворчал, сгрёб валенки в охапку и начал их надевать.
   Вагон качало. Стоя на одной ноге, он старался попасть второй в голенище.
   Раз — не попал. Два — мимо. Третий… — есть! Толстоносый с размаху сунул ногу внутрь валенка и тотчас же дико заорал:
   — Ай!
   Все вскочили. Мама уронила нож и, побледнев, спросила:
   — Что случилось?
   Толстоносый с визгом прыгал по купе. На его ноге болтался надетый до половины валенок.
   — Стоп!
   Фёдор поймал толстоносого за ногу и толчком усадил на лавку.
   — Перестаньте орать, — спокойно сказал он. — Вас что, укусили?
   — Д-да… Не знаю… Там, там! — Толстоносый, задыхаясь от испуга, указывал пальцем на валенок.
   Фёдор сорвал валенок с его ноги, сунул внутрь руку и немедленно отдёрнул её.
   Из валенка послышалось раздражённое пыхтение: «Пф! Пф!»
   Вовка даже подпрыгнул на месте: «Неужели в валенке Мурзик?»
   Но, как ни старались вытряхнуть таинственное существо из валенка, это оказалось невозможным. Валенок трясли, ударяли об пол — безрезультатно.
   Тогда Фёдор достал из кармана складной нож и вопросительно посмотрел на толстоносого. Тот уныло кивнул.
   Острым, как бритва, лезвием Фёдор разрезал валенок. Из него вывалился на пол, стуча иглами, ёж.
   — Мурзинька, Мурзик! — радостно повторял Вовка, осторожно беря ежа на руки. — Ведь здесь был! Не убежал!
   Ёж тыкался ему в ладони шелковистым тёплым рыльцем, доверчиво похрюкивая.
   — Откуда этот зверь? — удивился Фёдор.
   И только мама, вместо того чтобы ахать, тихо рассмеялась.
   Вовка понял, что его тайна давно раскрыта.
   — Мамочка, ты не сердишься? — спросил он, бросаясь маме на шею. — Ну, скажи, не сердишься?
   — Скажу, когда сознаешься, куда дел мою шляпу, — ответила мама.
   О смятой шляпе разговаривать было опасно. Вовка понял, что он прощён, и, соскочив с маминых колен, бросился устраивать ежа на старом месте — в картонке.
   Сидя в углу, толстоносый натягивал на ногу разрезанный донизу валенок.
   — Для чего вам валенки? — спросил Фёдор. — Выкинули бы их. Лето, не на север едете.
   — Куда надо, туда и еду. Никого мои дела не касаются, — чуть не плача огрызнулся толстоносый. — Подавитесь вы своим ежом! Еду и всё. Милиции нет — я бы вам показал, как в поезде ежей возить. Ну, ничего. Сейчас он у вас полетит за окно.
   Толстоносый ушёл и вскоре вернулся с начальником поезда.
   В купе все притихли.
   Начальник строго посмотрел на пассажиров.
   — Вот это место, — жалобно объяснил толстоносый. Начальник важно кивнул.
   — Разрешаю, — промолвил он, повернулся и вышел.
   — Мама, что он разрешает? Выбросить Мурзика? — прошептал Вовка.
   — Наверное — нас, — серьёзно и тоже шёпотом ответила мама.
   Фёдор молчал, ожидая, что будет дальше.
   Толстоносый свернул постель, достал из-под полки свой чемодан и ушёл.
   Второй раз он пришёл вместе с какой-то хорошо одетой пожилой женщиной. У женщины в руках была ярко-красная сетка с посудой, а у толстоносого — её чемодан.
   — Счастливо оставаться, располагайтесь свободнее, — забормотал толстоносый, запихивая чемодан под лавку.
   — Володя, помоги, там наши вещи — они мешают, — сказала мама.
   Не понимая, для чего всё это делается, Вовка забрался под лавку, подвинул там чемоданы, а когда вылез оттуда, — увидел неожиданное зрелище. На том месте, с которого он только что встал, сидела девочка.
   Настоящая девочка в горошистом платье с огромным бантом на голове.

Новые соседи

   «Ого! — удивился про себя Вовка. — Целый вертолёт!» Таких бантов он ещё никогда не видал.
   — Здравствуй, девочка! — сказала мама. — Как тебя зовут?
   Девочка поджала губы и покосилась на пожилую женщину.
   — Что же ты, Елена, не здороваешься?.. — с неудовольствием промолвила та. — Простите, я тоже не представилась. Верховская Генриетта Николаевна…
   — Тоня.
   — Фёдор
   — А это моя внучка — Елена. Мы с ней едем на Камчатку. В Новый порт. Мой сын там работает инженером…
   "Интересно она говорит — «инжэнэром», — подумал Вовка.
   Делая вид, что не замечает девочку, Вовка залез с ногами на постель и пару раз перекувырнулся.
   Девочка сидела молча, поджав губы, и смотрела в окно. На Вовкины фокусы она не обращала никакого внимания.
   Зато её бабушка оказалась очень разговорчивой.
   — Как у вас здесь хорошо, — призналась она. — Мы ехали в соседнем вагоне, так, поверите ли, там было не купе, а кошмар. У нас верхняя полка. Вы, конечно, понимаете — для двух женщин…
   Вовка фыркнул.
   — …для двух женщин — это невозможно. Но и этот билет еле-еле достали. Все куда-то едут, едут… Знаете, кто ещё был у нас в купе? Не поверите. Во-первых, — доктор, который лечит в Монголии больной скот. Страшно подумать. Сплошная инфекция! Во-вторых, — перед самым отходом вваливаются двое. В ватниках, в меховых шапках. Сели и молчат. Полдня просидели. Сходили за кипятком — молча. Вытащили из мешков железные кружки — по литру каждая, — выпили весь чайник. Молча. Без сахара. Спрашиваю проводника, кто такие. Говорит — тигроловы! Ужас! Я всю ночь не спала!
   Вовка с завистью посмотрел на девочку. Подумать только — ехала с настоящими тигроловами!
   Девочка по-прежнему сидела откинув назад голову и смотрела прямо перед собой.
   «Задавака, — решил Вовка. — Нацепила бант и фасонит!» — И он достал из-под лавки коробку с ежом.
   Мама нагнулась к Вовке, вполголоса предложила:
   — Покажи его девочке. Поиграй с ней…
   — Стану я с девчонкой!
   Мурзик лежал на дне картонки колючим клубком.
   — Развернись, развернись, покушай!.. — начал уговаривать Вовка ежа.
   Зверёк, наконец, внял уговорам. Из-под иголок высунулся чёрный поросячий пятачишко, затем показалась одна крысиная лапка, вторая… Скоро Мурзик забегал по картонке, подбирая крошки.
   Девочка замерла от восхищения.
   — Мальчик, скажите, это ёж? — не выдержав спросила она.
   — Коза, — буркнул Вовка. Девочка сделала вид, что не слышит.
   — А чем вы его кормите?
   — Спичками.
   Девочка обиженно надула губы, дёрнула плечиками и снова отвернулась к окну.

Леночка

   И всё-таки знакомиться с ней пришлось. После чая Леночкина бабушка достала из чемодана игру «Цирк».
   Играть приглашены были все.
   — И вы, мальчик,-сказала девочка, не глядя на Вовку.
   Вовка пожал плечами.
   Взрослые скоро занялись разговором, и у доски остались одни дети.
   Девочка оказалась страшно хитрой. Она всё время бросала кубик так, что выпадали только пятёрки и шестёрки. Вовкина голубая фишка быстро отстала, и когда зелёная девочкина кончала игру, голубая ещё болталась где-то в начале между барабаном и дрессированным зайцем в кепке.
   — Кончила! —торжественно объявила Леночка.
   — Подумаешь! — Вовка небрежно опрокинул свою фишку. Поболтав ногой и помолчав, он сказал: — А я зато в этом году пойду в школу.
   — И я.
   — А меня сразу примут в пионеры.
   — В первом классе не принимают. В октябрята — и то со второго. Самых лучших.
   — Это у вас. А у нас есть такая школа, — соврал Вовка, — где с первого. Одна на весь район.
   Тут он вспомнил, что едет на Камчатку, где неизвестно какие школы, и прикусил язык.
   — Смешная ты, — закончил он, — «скажите, мальчик», «играйте, мальчик»… Что я — «вы», что ли?
   — Я не смешная, а вежливая, — обиделась девочка. Воцарилось молчание. Ссориться не было никакого смысла, и поэтому Вовка примирительно сказал:
   — Меня ещё в прошлом году чуть в школу не взяли. По домам ходили, записывали, кому семь лет исполняется… И я записался. Мама пришла — такой шум подняла! Нельзя, говорит, обманывать. А я и не обманывал: я правда в школу хотел.

О плохих и хороших людях

   На одной из станций Фёдор побежал за досками и проволокой — делать ежу клетку.
   Когда он вышел, Леночка спросила:
   — Это твой папа?
   — Папа? — удивился Вовка. — Нет…
   — А где папа?
   Вовка отвернулся и начал дышать на оконное стекло.
   Мама покраснела.
   — Мой папа — инженер, — медленно проговорила Леночка. — Они с мамой нас на Камчатке ждут…
   — Мой Геннадий проектировал Новый порт, — вмешалась Генриетта Николаевна. — Ну, конечно, не один — целая группа специалистов. До чего беспокойная профессия! Всё порты, порты, порты! Море Белое, Чёрное, Каспийское. Он разъезжает, а мы за ним. Невозможная работа. Вы — женщина, вы, конечно, меня понимаете!
   Мама неуверенно кивнула. Вечером, ложась спать, Вовка обнял маму за шею и шепнул:
   — Мама, а у нас будет когда-нибудь папа? Мама вздрогнула.
   — Зачем это ты? — тихо спросила она и прижала к себе голову сына. — Разве тебе со мной плохо?
   Вовка освободился из маминых рук, отвернулся к стене и стал чертить на ней пальцем треугольнички.
   — Мама, а люди, правда, разные? — наконец спросил он.
   — Разные… — со вздохом согласилась мать.
   — И плохие бывают?
   — И плохие.
   Вовка вспомнил Кожаного, Гришку-Степана, торговку тётю Маню и задумался.
   Вот у Григория — тоже только мама…
   Вовка вспомнил, как они с Григорием шли по дороге, как тот сказал: «Был бы у меня батька…» — и ему вдруг до боли стало жаль Гришку.
   «Был бы у меня батька…»

Клетка

   «Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!» — стучат колёса.
   Мчит поезд по забайкальской степи, качает вагон. Тоненько звенит ложка в стакане. Под лавкой шелестит иглами, перекатывается в картонке Мурзик…
   На одном полустанке Фёдор, наконец, раздобыл ящик, моток телеграфной проволоки и начал мастерить для ежа клетку.
   Осторожно, чтобы не очень шуметь, он тюкал рукоятью ножа по гвоздям, гнул проволоку, сверлил лезвием отверстия в досках.
   Когда клетка была готова, в неё пересадили Мурзика.
   У клетки было съёмное — чтобы мыть — дно и проволочная удобная ручка.
   Вовка и Лена решили, что для ежа это настоящий дворец.

Бэ-э!

   — Вова, вы будете играть в «Цирк»?
   — Ты и сегодня вежливая?
   — Ладно, не буду. Тогда давай говорить о чём-нибудь интересном. Ты стихи знаешь?
   Оказалось, что, кроме «Стакан-лимон, выйди вон», никаких стихов Вовка не знает.
   — Тогда давай почитаем.
   Леночка достала с верхней полки книжку и начала:
   Муха, муха, цокотуха
   Позолоченное брюхо —
   Пошла муха на базар
   И купила самовар
   — Самосвал! — мрачно поправил Вовка. Так быстро читать он ещё не умел.
   — Здесь написано «самовар».
   — Мало ли что написано. Самовар — это что такое?
   Леночка пожала плечами.
   — Ага, не знаешь? И я не знаю. А самосвал каждый знает… Давай лучше рисовать буквы.
   Вовка достал свой заветный зелёный альбом.
   — Бэ-э! — тянул он, вырисовывая пузатое "б". — Тэ-э! Лена, у тебя вон та буква вверх ногами написана!
   — Ничего подобного — это "у".
   — Ну и что же, что "у"? Всё равно вверх ногами. Спроси бабушку.
   — Что ты, Вовочка, Лена права. У неё "у" как "у". Где ты видишь ноги?
   Но Вовка буквины ноги видел совершенно отчетливо.
   — Зато у твоего "э" палочка внутри колыхается!
   — Колышется, Елена!
   — А ты не можешь одним словом «сыр» и «рыс» написать!
   Ребята углубились в работу. Буквы им нравились. Они были все разные, каждая со своим характером. Они толпились в альбоме шумной ватагой и ужасно неохотно укладывались в слова. Даже если это было короткое, одному Вовке известное таинственное слово...

Рисунок

   Водя карандашом по альбому, Вовка нарисовал человека.
   Человек пристально смотрел одним глазом на окружающих.
   Это был Кожаный.
   Кожаный стоял, широко расставив ноги, заломив на затылок кепку, и свирепо пускал дым из толстой папиросы.
   Вовке сделалось не по себе. Он украдкой взглянул на маму. Та вполголоса беседовала с Фёдором.
   Волна ненависти к жулику охватила Вовку,
   — Вот тебе! — Он нарисовал на животе у Кожаного здоровенную заплату. — Не нравится?!
   Наискосок через всю страницу на Кожаного хлынул дождь.
   Довольный местью, Вовка закрыл альбом.
   И всё-таки смутное чувство беспокойства оставалось.
   Зачем Кожаный напомнил о себе?
   Немного погодя Вовка взял альбом снова, вырвал из него потихоньку лист и, выйдя в коридор, незаметно сунул рисунок в мусорный ящик.

Что-нибудь страшное

   Третий день шёл поезд через горы, тайгу, реки. Конца не было грому колёс и рёву встречных паровозов,
   Мелькали станционные огни, с грохотом проносились железнодорожные мосты, солнце круто поднималось и падало за мутным оконным стеклом.
   — Бабушка, скоро мы приедем? — спрашивала Леночка.
   — Нет, не скоро. Ещё станцию Ерофей Павлович не проехали. Дорога большая: в Комсомольске пересадка, в Совгавани сядем на пароход… Ещё намучаешься!
   — А на пароходе лучше, чем в поезде?
   — Лучше! — уверенно вмешался в разговор Вовка. — Дядя Фёдор говорит, в море каждый день истории случаются!.. Знаешь что, Лена, когда мама и бабушка уйдут за обедом, — давай попросим дядю Фёдора рассказать что-нибудь про море! Страшное.
   И когда мама с бабушкой ушли, Фёдор, видя, что ребята умирают от скуки, рассказал им две ужасные истории, которые случились с ним во время плаваний.
 

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ,

РАССКАЗАННАЯ ФЁДОРОМ ДО ТОГО, КАК ПОЕЗД ПРИБЫЛ НА СТАНЦИЮ СО СТРАННЫМ НАЗВАНИЕМ «ЕРОФЕЙ ПАВЛОВИЧ»

   Дело было давно. Ещё когда я служил на речном пароходе.
   Помню, плывём мы как-то по Волге. Справа и слева берега. Домики. Кусты зелёные.
   Замечаем — что-то скорость мала. Кинулись в машину— всё в порядке. Кочегары уголь шуруют — дым столбом.
   А пароход всё тише и тише, остановился и назад поплыл!
   Мы тогда — на корму. Смотрим, — в воде щука. Вот такая здоровенная! Уцепилась зубами за корму и тянет пароход назад.
   Схватил один матрос весло — хлоп щуку! — и наповал. Вытащили её на палубу — пять пудов. Три дня ели уху…
   — Ну, как история? — спросил Фёдор. — Страшная?
   — Страшная, но только не может быть, — рассудительно ответила Леночка. — Таких рыб не бывает!
   — А вот и бывают, да ещё не такие… Стоп! Кажется, Ерофей Павлович. Пошли дышать свежим воздухом. Расскажу потом.

Ерофей Павлович

   Ерофей Павлович оказался довольно большой станцией.
   За серыми крышами домов зелёной стеной поднимался густой лес — тайга.
   По путям сновали юркие дрезины. Стайки шоколадных воробьев с писком перепархивали с одного рельса на другой.
   Около вагона старичок железнодорожник рассказывал пассажирам, почему у станции такое странное название.
   Оказывается, Ерофеем Павловичем звали казака Хабарова, который много лет назад пришёл в этот край, открыл и заселил его. Чтобы добраться сюда, ему пришлось переплывать реки, странствовать по горам, мучиться от голода, жить в дремучих лесах… Но отважный казак победил все невзгоды, и в память о нём люди назвали эту станцию его именем и отчеством…
   «Вот это да!» — подумал Вовка, посмотрел на зелёную стену тайги и сейчас же вспомнил деревья, которые видел из окна автобуса.
   Дремучий лес и ларёк с квасом?.. Видно, это было что-то не то!
 

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ,

РАССКАЗАННАЯ ФЁДОРОМ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОЕЗД ПРОШЁЛ СТАНЦИЮ С ЯСНЫМ И ПОНЯТНЫМ НАЗВАНИЕМ «ЕРОФЕЙ ПАВЛОВИЧ»

   — А эта история произошла позже. Плавал я тогда уже на большом пароходе.
   Шёл однажды наш корабль в Индийском океане. Стоим мы с капитаном у борта и видим — плывёт рядом с кораблём рыба. Колючая, как ёж.
   Вдруг эта рыба давай глотать воду. Наглоталась, раздулась, как шар, и потеряла всякое управление. Несёт её ветром по волнам прямо на пароход.
   Ударилась рыба о борт, да как лопнет! Все стёкла на корабле вдребезги, корабль — в щепки! Всю команду по островам раскидало. Кого куда. Целый месяц собирали…
   Вовка понял, что с ними шутят, и взвизгнул от восторга.
   — Ещё! — попросил он.
   — Хорошо! — согласился Фёдор. — Это всё ерунда. Вот сейчас я расскажу вам про рыбу с четырьмя глазами…
   …Мама и Генриетта Николаевна подошли к своему купе и удивлённо переглянулись: из-за двери был слышен отчаянный ребячий хохот и довольные взвизгивания.
   Мама открыла дверь. Фёдор почему-то смутился.
   — М-да… Вот такие рыбы водятся в Северной Америке. Каждый глаз у рыбы двойной, верхняя половина над водой смотрит, нижняя — в воде…
   Мама удивлённо взглянула на возбуждённые физиономии ребят.
   Фёдор пробормотал ещё что-то о четырёхглазой рыбе и вышел.
   — Что у вас тут было? — с подозрением спросила мама. — Вы оба красные, как помидоры. Возились, наверно?
   — У нас были морские враки! — с гордостью заявил Вовка.

Амур

   Наконец, в вагоне объявили, что поезд прибывает в Комсомольск.
   На горизонте блеснула громадная река.
   — Амур!
   И сейчас же во всех купе загрохали чемоданы. Пошли разговоры о том, как переправляться через Амур.
   Одни говорили, что в Комсомольске построен мост, вторые, — что моста нет, а переправа идёт на лодках. Генриетта Николаевна сказала, что читала в книге, как во время войны через Амур шли пешком и под лёд провалилась лошадь…
   Поезд остановился на самой окраине города, неподалёку от реки. Рядом высились светлые корпуса жилых домов и торчали тонкие фабричные трубы.
   Все пассажиры прилипли к окошкам, разглядывая огромную реку и горы на другом берегу.
   Никакого моста через реку не было.

Странный пароход

   Амур синё и безбрежно горел за окном.
   Поперёк реки, прямо на Вовку, шёл странный пароход. Он был очень широкий. Трубы на нём стояли не так, как у всех пароходов — одна позади другой, — а рядом.
   На палубе парохода были проложены рельсы.
   Пароход приткнулся носом к берегу как раз там, где кончался железнодорожный путь.
   К составу подскочил маленький маневровый паровоз.
   На пароходе ударили в колокол: «Динь-ди-лень!»
   Паровозик оторвал от состава один вагон и покатил его к пароходу.
   «Динь-ди-лень!»
   Вагон вкатился на пароход.
   Стоп!
   Следующий.
   Второй, третий, — все вагоны очутились на пароходе. Пароход загудел, густо задымил, и переправа началась.
   — Как этот пароход называется? — спросил Вовка.
   — Железнодорожный паром, — объяснил Фёдор. — Видишь — на том берегу вокзал? Туда и плывём.
   Паром шёл, тесня грудью жёлтую амурскую волну как заправский пароход.
   Наконец и пристань.
   Приехали. Стоп! «Динь-ди-лень!» — вагоны один за другим покатились с парома на берег.
   Там их уже ждал новый паровоз. Над его трубой призывно метался голубой дым.

Горы и море

   И снова за окном потянулись бесконечные леса. Поезд шёл, редко делая остановки, всё глубже и выше забираясь в горы, торопясь на восток.
   Горы были синие, зубчатые. Мелкие — видно дно — реки сбегали с гор, прыгая по камням.
   Одна из станций стояла на берегу неширокой реки. Через реку в узкой долблёной лодке плыли две старухи в узорчатых сапогах и с трубками в зубах. Они подплыли к самой станции. Одна старуха купила билет и села в поезд. Вторая осталась в лодке.
   — Орочи! — сказал Фёдор. — Здесь их колхоз. Большой!.. А скоро и Совгавань.