Страница:
Святослав САХАРНОВ
СОЛНЕЧНЫЙ МАЛЬЧИК
ВМЕСТО НАЧАЛА
Вовке — шесть лет.
Волосы у него цвета тёртой морковки, на носу медными кнопочками — веснушки.
Вовка вот такой.
Однажды Вовка сидел на полу и с треском выдирал из старой маминой сумки квадратное зеркальце.
В окно нестерпимо било солнце.
Радужное пятнышко отскочило от зеркала, ударилось о потолок и, мелко задрожав, покатилось по стене вниз.
— Мама, смотри, какой зайчик рыжий! — закричал Вовка.
— Не рыжий, а солнечный! — спокойно ответила мать.
В тот же день пришёл монтёр устанавливать радио.
Весело насвистывая, он прикрутил к стене острыми винтами ролики, навесил на них белый сверкающий шнур, поставил на шкаф чёрную пластмассовую коробку — динамик — и повернул на коробке ручку.
По комнате разлились звуки весёлой радиопесенки.
— Вот замечательно! — сказала мама. — Большое вам спасибо.
Вовка сиял. Монтёр положил ему на голову тяжёлую жёсткую ладонь.
— Понравилось? — спросил он. Потом посмотрел внимательно на Вовкины волосы и восхищённо добавил:
— Ну, брат, ты и рыжий! Огонь!
— Я не рыжий. Я солнечный! — обиделся Вовка.
Волосы у него цвета тёртой морковки, на носу медными кнопочками — веснушки.
Вовка вот такой.
В окно нестерпимо било солнце.
Радужное пятнышко отскочило от зеркала, ударилось о потолок и, мелко задрожав, покатилось по стене вниз.
— Мама, смотри, какой зайчик рыжий! — закричал Вовка.
— Не рыжий, а солнечный! — спокойно ответила мать.
В тот же день пришёл монтёр устанавливать радио.
Весело насвистывая, он прикрутил к стене острыми винтами ролики, навесил на них белый сверкающий шнур, поставил на шкаф чёрную пластмассовую коробку — динамик — и повернул на коробке ручку.
По комнате разлились звуки весёлой радиопесенки.
— Вот замечательно! — сказала мама. — Большое вам спасибо.
Вовка сиял. Монтёр положил ему на голову тяжёлую жёсткую ладонь.
— Понравилось? — спросил он. Потом посмотрел внимательно на Вовкины волосы и восхищённо добавил:
— Ну, брат, ты и рыжий! Огонь!
— Я не рыжий. Я солнечный! — обиделся Вовка.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ
Вови-и-ик!..
Мама шла по улице, нетерпеливо всматриваясь вдаль.
Улица была тихой и зелёной. Посредине её росла мелкая колючая трава, а по краям в канавах зонтиками торчали голубые лопухи.
Ни одного мальчишки!
— Целый час как пришла с работы, а его всё нет! — вслух подумала мама. — И куда он пропал? Наверно, опять в колдуны играет!
В одном месте лопухи подозрительно зашевелились.
Мама подошла к канаве и, приставив ко рту дощечками ладони, позвала:
— Вови-и-ик! Никто не отозвался.
— Вови-и-ик!
— Тс-с-с! — зашипело что-то у самых её ног.
Голубой лист наклонился, и из-под него показалась красная Вовкина физиономия.
— Не мешай, — мы играем! — отчаянным шёпотом взмолился Вовка. — Мамочка, золотая, отойди — меня заколдуют.
— На кого ты похож? Весь в пыли. — Мама сокрушённо покачала головой. — Разве нельзя играть так, чтобы оставаться чистым?
— Нельзя, — буркнул Вовка, но тут же поправился: — Ну, можно…
— А без «ну»? Вовка промолчал.
— Через полчаса — домой! Обедать.
Мама погрозила пальцем, повернулась и пошла прочь. Около маленького серенького домика она остановилась, звякнула щеколдой и скрылась во дворе.
Полчаса — это почти ничего. Расстроенный Вовка полез назад под лопух.
В конце улицы раздались крики мальчишек. Крики приближались. Вовка согнулся в три погибели и притих. Сидеть было страшно неудобно. В сандалии через дырочки один за другим пробирались муравьи. В нос лезла едучая пыль.
— Ап-ап-ап-чхи!
В ту же минуту, пробив лист лопуха, рядом с Вовкиной ногой в землю воткнулся красно-белый полосатый шест.
— Это кто ещё тут чихает? — раздался громкий голос. — А ну, вылазь!
Шест качнулся. Озадаченный Вовка выскочил из канавы.
У канавы стоял, широко расставив ноги, здоровенный парень в синем комбинезоне. Вокруг теснились недавние колдуны и их жертвы.
Парень держал в одной руке полосатый шест, а в другой — за ушко — конец длинной металлической ленты.
— Ну-ка подержите! — предложил парень. Он отдал шест мальчишкам, нагнулся к земле, с силой потянул ленту, выпрямился и махнул кому-то рукой.
Улица была тихой и зелёной. Посредине её росла мелкая колючая трава, а по краям в канавах зонтиками торчали голубые лопухи.
Ни одного мальчишки!
— Целый час как пришла с работы, а его всё нет! — вслух подумала мама. — И куда он пропал? Наверно, опять в колдуны играет!
В одном месте лопухи подозрительно зашевелились.
Мама подошла к канаве и, приставив ко рту дощечками ладони, позвала:
— Вови-и-ик! Никто не отозвался.
— Вови-и-ик!
— Тс-с-с! — зашипело что-то у самых её ног.
Голубой лист наклонился, и из-под него показалась красная Вовкина физиономия.
— Не мешай, — мы играем! — отчаянным шёпотом взмолился Вовка. — Мамочка, золотая, отойди — меня заколдуют.
— На кого ты похож? Весь в пыли. — Мама сокрушённо покачала головой. — Разве нельзя играть так, чтобы оставаться чистым?
— Нельзя, — буркнул Вовка, но тут же поправился: — Ну, можно…
— А без «ну»? Вовка промолчал.
— Через полчаса — домой! Обедать.
Мама погрозила пальцем, повернулась и пошла прочь. Около маленького серенького домика она остановилась, звякнула щеколдой и скрылась во дворе.
Полчаса — это почти ничего. Расстроенный Вовка полез назад под лопух.
В конце улицы раздались крики мальчишек. Крики приближались. Вовка согнулся в три погибели и притих. Сидеть было страшно неудобно. В сандалии через дырочки один за другим пробирались муравьи. В нос лезла едучая пыль.
— Ап-ап-ап-чхи!
В ту же минуту, пробив лист лопуха, рядом с Вовкиной ногой в землю воткнулся красно-белый полосатый шест.
— Это кто ещё тут чихает? — раздался громкий голос. — А ну, вылазь!
Шест качнулся. Озадаченный Вовка выскочил из канавы.
У канавы стоял, широко расставив ноги, здоровенный парень в синем комбинезоне. Вокруг теснились недавние колдуны и их жертвы.
Парень держал в одной руке полосатый шест, а в другой — за ушко — конец длинной металлической ленты.
— Ну-ка подержите! — предложил парень. Он отдал шест мальчишкам, нагнулся к земле, с силой потянул ленту, выпрямился и махнул кому-то рукой.
Лента
Оказалось, что парень работает не один.
У другого конца ленты суетились две девушки.
— Землю меряют! — шепнул кто-то.
Парень дождался ответного знака девушек, взвалил шест на плечо и потащил ленту наискосок через улицу.
Вместе с мальчишками Вовка двинулся вслед за парнем. Рядом змеей ползла металлическая лента.
Парень не сворачивал никуда. Он перешагивал через ямы, распахивал перед собой настежь ворота, вынимал из забора доски, шёл через сады и огороды.
Лента ползла вслед за парнем напрямик.
Так она вползла к Вовке во двор, нырнула под забор и вышла на луг около речки, которая текла на самом краю посёлка.
Здесь мальчишки начали отставать. Один Вовка шагал рядом с лентой, как зачарованный.
Кончился луг, началось болото. Вовка почувствовал, что в сандалиях у него мокро, но даже на это не обратил внимания.
Всё на свете было забыто.
— Стёпа, давай! — кричали девушки, и парень уходил по болоту всё дальше и дальше. Так он шёл, пока не забрался в густой ольшаник. Вовка нырнул вслед за ним. Парень стоял около куста и ковырял шестом в куче прелых листьев. Наконец из кучи выкатился небольшой колючий шар. Шар развернулся, стал на чёрные лапки и пустился наутёк.
— Ёжик! — ахнул Вовка.
Он бросился вдогонку за ежом и тотчас же влетел по колено в яму с водой. Что там вода! Вовка выскочил из ямы, в два прыжка догнал зверька и плюхнулся на него. Ёж пискнул, свернулся в клубок и замер.
— Кого поймал, мальчик? — окликнули Вовку девушки. — Ежа? Беги домой, ты весь мокрый!
Только теперь Вовка вспомнил, что его давно уже ждут.
Исколотые ладони и живот горели и чесались. Вовка снял мокрые сандалии, подсунул одну из них под ежа, второй накрыл зверька сверху. Получился бутерброд.
Держа его на вытянутых руках, он понёс находку домой.
У другого конца ленты суетились две девушки.
— Землю меряют! — шепнул кто-то.
Парень дождался ответного знака девушек, взвалил шест на плечо и потащил ленту наискосок через улицу.
Вместе с мальчишками Вовка двинулся вслед за парнем. Рядом змеей ползла металлическая лента.
Парень не сворачивал никуда. Он перешагивал через ямы, распахивал перед собой настежь ворота, вынимал из забора доски, шёл через сады и огороды.
Лента ползла вслед за парнем напрямик.
Так она вползла к Вовке во двор, нырнула под забор и вышла на луг около речки, которая текла на самом краю посёлка.
Здесь мальчишки начали отставать. Один Вовка шагал рядом с лентой, как зачарованный.
Кончился луг, началось болото. Вовка почувствовал, что в сандалиях у него мокро, но даже на это не обратил внимания.
Всё на свете было забыто.
— Стёпа, давай! — кричали девушки, и парень уходил по болоту всё дальше и дальше. Так он шёл, пока не забрался в густой ольшаник. Вовка нырнул вслед за ним. Парень стоял около куста и ковырял шестом в куче прелых листьев. Наконец из кучи выкатился небольшой колючий шар. Шар развернулся, стал на чёрные лапки и пустился наутёк.
— Ёжик! — ахнул Вовка.
Он бросился вдогонку за ежом и тотчас же влетел по колено в яму с водой. Что там вода! Вовка выскочил из ямы, в два прыжка догнал зверька и плюхнулся на него. Ёж пискнул, свернулся в клубок и замер.
— Кого поймал, мальчик? — окликнули Вовку девушки. — Ежа? Беги домой, ты весь мокрый!
Только теперь Вовка вспомнил, что его давно уже ждут.
Исколотые ладони и живот горели и чесались. Вовка снял мокрые сандалии, подсунул одну из них под ежа, второй накрыл зверька сверху. Получился бутерброд.
Держа его на вытянутых руках, он понёс находку домой.
Мурзик
Вовке влетело по первое число.
Мама сердилась. Она говорила, что Вовка заболеет, что хуже ребёнка она не видела всю свою жизнь. Что с этого дня он сам будет стирать себе штаны, а вместо сандалий — ходить летом в галошах.
Мама оказалась права. Купанье в яме не прошло даром. Ночью у Вовки поднялась температура, а к утру пропал голос.
Он лежал на кровати и смотрел, как ползают по голубым обоям солнечные лохматые зайчики.
В углу, в ящике, шелестел соломой ёж.
В воспалённой голове у Вовки вертелась одна и та же мысль: «Ежу надо дать имя. А как? Как назвать?..»
Прошлым летом у соседки жил кот. Звали его Мурзик. Это был суровый полосатый зверь. Он презирал молоко, воровал из чулана колбасу, а кончил тем, что, ловя голубей, свалился в колодец и утонул.
Других звериных имён Вовка, как ни старался, припомнить не мог. И ёж получил кошачье имя Мурзик.
Мама сердилась. Она говорила, что Вовка заболеет, что хуже ребёнка она не видела всю свою жизнь. Что с этого дня он сам будет стирать себе штаны, а вместо сандалий — ходить летом в галошах.
Мама оказалась права. Купанье в яме не прошло даром. Ночью у Вовки поднялась температура, а к утру пропал голос.
Он лежал на кровати и смотрел, как ползают по голубым обоям солнечные лохматые зайчики.
В углу, в ящике, шелестел соломой ёж.
В воспалённой голове у Вовки вертелась одна и та же мысль: «Ежу надо дать имя. А как? Как назвать?..»
Прошлым летом у соседки жил кот. Звали его Мурзик. Это был суровый полосатый зверь. Он презирал молоко, воровал из чулана колбасу, а кончил тем, что, ловя голубей, свалился в колодец и утонул.
Других звериных имён Вовка, как ни старался, припомнить не мог. И ёж получил кошачье имя Мурзик.
Альбом
Вовка расхворался не на шутку. Вызывали врача. Неделю мама не ходила на работу.
Вовка пил горькие белые порошки и послушно тянул, высунув язык:
— А-а-а!..
Жар спал только на восьмой день.
Вовка сидел на кровати худой, остроносый и ждал с базара маму.
Она пришла, осторожно высыпала из сумки на пол лиловую картошку и положила на одеяло перед Вовкой тетрадь в зелёном переплёте.
— Вот тебе альбом, — сказала она. — Рисуй. Мне сегодня уже на работу. Кстати, про ежа. Не убрать ли его в сарай? Она заглянула в ящик и поморщилась.
— Колючий, без хвоста. Бр-р! То ли дело кошки… Я ухожу. И прошу тебя, не вставать!
Вовка охотно закивал головой.
Как только мама ушла, он слез с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, подошёл к ящику.
Ёж тотчас же свернулся.
— Мурзинька, Мурзик! — ласково прошептал Вовка и покачал пальцем иглу.
Колючая спина ежа дрогнула. Иголки поползли назад.
Из-под иголок высунулась длинная мордочка с любопытными глазами— бусинками.
Вовка осторожно, чтобы не испугать, просунул под зверька палец и пощекотал войлочное пузико.
Ёж довольно запыхтел. Дружба завязывалась.
В тот же день на первой странице альбома Вовка нарисовал существо, похожее на сапожную щётку. У щётки был длинный-дудочкой — нос и чёрные, с ресничками, глаза.
Это был ёж.
Подумав, Вовка пририсовал ему длинный пушистый хвост.
Такой ёж мог понравиться даже маме.
Вовка пил горькие белые порошки и послушно тянул, высунув язык:
— А-а-а!..
Жар спал только на восьмой день.
Вовка сидел на кровати худой, остроносый и ждал с базара маму.
Она пришла, осторожно высыпала из сумки на пол лиловую картошку и положила на одеяло перед Вовкой тетрадь в зелёном переплёте.
— Вот тебе альбом, — сказала она. — Рисуй. Мне сегодня уже на работу. Кстати, про ежа. Не убрать ли его в сарай? Она заглянула в ящик и поморщилась.
— Колючий, без хвоста. Бр-р! То ли дело кошки… Я ухожу. И прошу тебя, не вставать!
Вовка охотно закивал головой.
Как только мама ушла, он слез с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, подошёл к ящику.
Ёж тотчас же свернулся.
— Мурзинька, Мурзик! — ласково прошептал Вовка и покачал пальцем иглу.
Колючая спина ежа дрогнула. Иголки поползли назад.
Из-под иголок высунулась длинная мордочка с любопытными глазами— бусинками.
Вовка осторожно, чтобы не испугать, просунул под зверька палец и пощекотал войлочное пузико.
Ёж довольно запыхтел. Дружба завязывалась.
В тот же день на первой странице альбома Вовка нарисовал существо, похожее на сапожную щётку. У щётки был длинный-дудочкой — нос и чёрные, с ресничками, глаза.
Это был ёж.
Подумав, Вовка пририсовал ему длинный пушистый хвост.
Такой ёж мог понравиться даже маме.
Большие перемены
Когда Вовка в первый раз после болезни вышел из дома, улицы он не узнал. Раздвинув дома и опрокинув заборы, на неё наступала стройка.
Широкая, как река, полоса вспаханной земли двигалась через посёлок.
Урчали, ровняя землю, бульдозеры. То и дело к ним подъезжали самосвалы и с грохотом сыпали на землю кучи дроблёного камня. Вдалеке уже курились синие дымки асфальтоукладчиков.
Смутное воспоминание возникло в Вовкиной голове.
Движение стройки повторяло какое-то другое, недавно виденное им движение.
Ну, конечно! Машины шли точно по пути, проложенному долговязым парнем и веселыми девушками. Точно так, как ползла металлическая лента.
Озадаченный переменами, Вовка походил по людной, полной новых звуков и запахов, улице, сбегал в сарай к Мурзику и возвратился домой.
Большие перемены! В них было что-то беспокойное, угрожающее самому Вовке.
Широкая, как река, полоса вспаханной земли двигалась через посёлок.
Урчали, ровняя землю, бульдозеры. То и дело к ним подъезжали самосвалы и с грохотом сыпали на землю кучи дроблёного камня. Вдалеке уже курились синие дымки асфальтоукладчиков.
Смутное воспоминание возникло в Вовкиной голове.
Движение стройки повторяло какое-то другое, недавно виденное им движение.
Ну, конечно! Машины шли точно по пути, проложенному долговязым парнем и веселыми девушками. Точно так, как ползла металлическая лента.
Озадаченный переменами, Вовка походил по людной, полной новых звуков и запахов, улице, сбегал в сарай к Мурзику и возвратился домой.
Большие перемены! В них было что-то беспокойное, угрожающее самому Вовке.
Ехать?
И действительно, в этот день мама вернулась с работы раньше обычного.
— Так, — задумчиво повторяла она, переходя от одного окна к другому. — Так… Так… А что, Володя, если нам с тобой придётся уехать?
Вовка опешил.
— Зачем?
— Ты сегодня был на улице, видел. Делают шоссе. Оно пройдёт прямо через наш двор. Дом снесут. Мне предложили сегодня комнату около больницы, но я… — Мама обняла Вовку. — Мне не хочется оставаться здесь. Скучно, хочется настоящей работы.
Вовка окончательно запутался.
Зачем уезжать, если дают другую комнату? И почему у мамы работа скучная?
Чертёжница на фабрике, где делают стулья. Вовка несколько раз приходил к ней. Мама рисовала гнутые спинки, круглые, как блины, сиденья, раскрашивала стенные газеты. Очень хорошая работа… Но в общем-то можно и уехать…
— А куда?
— В Иркутск.
Что такое Иркутск, Вовка не знал. Ну, что же… Иркутск так Иркутск. Он послушно кивнул.
— Вот и хорошо, — обрадовалась мама. — Увидишь горы, реки, дремучие леса. Знаешь, какая будет жизнь: где чемоданы — там и дом.
— А чемоданы мы сами носить будем?
Вовка спросил просто так, но мама вздохнула.
Вовка знал, почему.
Сколько он помнил себя — всегда они с мамой были одни. У всех мальчишек и девчонок на улице были папы — у Вовки папы не было.
Мама никогда не говорила об отце, а если кто-нибудь её спрашивал, то делалась хмурой и отвечала:
— Мы сами.
— Так, — задумчиво повторяла она, переходя от одного окна к другому. — Так… Так… А что, Володя, если нам с тобой придётся уехать?
Вовка опешил.
— Зачем?
— Ты сегодня был на улице, видел. Делают шоссе. Оно пройдёт прямо через наш двор. Дом снесут. Мне предложили сегодня комнату около больницы, но я… — Мама обняла Вовку. — Мне не хочется оставаться здесь. Скучно, хочется настоящей работы.
Вовка окончательно запутался.
Зачем уезжать, если дают другую комнату? И почему у мамы работа скучная?
Чертёжница на фабрике, где делают стулья. Вовка несколько раз приходил к ней. Мама рисовала гнутые спинки, круглые, как блины, сиденья, раскрашивала стенные газеты. Очень хорошая работа… Но в общем-то можно и уехать…
— А куда?
— В Иркутск.
Что такое Иркутск, Вовка не знал. Ну, что же… Иркутск так Иркутск. Он послушно кивнул.
— Вот и хорошо, — обрадовалась мама. — Увидишь горы, реки, дремучие леса. Знаешь, какая будет жизнь: где чемоданы — там и дом.
— А чемоданы мы сами носить будем?
Вовка спросил просто так, но мама вздохнула.
Вовка знал, почему.
Сколько он помнил себя — всегда они с мамой были одни. У всех мальчишек и девчонок на улице были папы — у Вовки папы не было.
Мама никогда не говорила об отце, а если кто-нибудь её спрашивал, то делалась хмурой и отвечала:
— Мы сами.
Сборы
На другой же день в доме всё пошло кувырком.
Распродавали вещи. То и дело приходили незнакомые люди, осматривали мебель, спорили о цене, качали головами, разглядывая в стульях дырки от гвоздей.
Вовка делал вид, что к дыркам отношения не имеет.
Мама каждый день бегала на почту, давала телеграммы, без конца повторяла слово «Иркутск».
Вовке вся эта кутерьма нравилась.
— Скоро! — таинственным шёпотом сообщал он Мурзику, присев в сарае над ящиком. — Едем в Иркутск! Ешь на дорогу больше!
Еж недовольно пыхтел и отворачивал мордочку от капустной кочерыжки.
— Полетим самолётом. Сверху всё-всё увидим. Горы, леса. Мама говорит, самый интересный лес — дремучий. А на аэродром поедем в автобусе!
Автобус — это было лучше всего. Три мечты, три заветных желания давно уже томили Вовку:
первое — прокатиться в автобусе;
второе — познакомиться с настоящим моряком;
третье — постричься с одеколоном.
Мечты начинали сбываться.
Дом пустел. Одна за другой исчезали привычные вещи. Диван, на котором он сидел вечерами. Стол, за которым рисовал. Кровать, под которой скрывался таинственный мир чемоданов и пыльных старых книг.
К концу недели обе комнаты стояли пустые.
Из далёкого Иркутска пришло, наконец, письмо, которое странно называлось «Вызов».
Можно было ехать.
Распродавали вещи. То и дело приходили незнакомые люди, осматривали мебель, спорили о цене, качали головами, разглядывая в стульях дырки от гвоздей.
Вовка делал вид, что к дыркам отношения не имеет.
Мама каждый день бегала на почту, давала телеграммы, без конца повторяла слово «Иркутск».
Вовке вся эта кутерьма нравилась.
— Скоро! — таинственным шёпотом сообщал он Мурзику, присев в сарае над ящиком. — Едем в Иркутск! Ешь на дорогу больше!
Еж недовольно пыхтел и отворачивал мордочку от капустной кочерыжки.
— Полетим самолётом. Сверху всё-всё увидим. Горы, леса. Мама говорит, самый интересный лес — дремучий. А на аэродром поедем в автобусе!
Автобус — это было лучше всего. Три мечты, три заветных желания давно уже томили Вовку:
первое — прокатиться в автобусе;
второе — познакомиться с настоящим моряком;
третье — постричься с одеколоном.
Мечты начинали сбываться.
Дом пустел. Одна за другой исчезали привычные вещи. Диван, на котором он сидел вечерами. Стол, за которым рисовал. Кровать, под которой скрывался таинственный мир чемоданов и пыльных старых книг.
К концу недели обе комнаты стояли пустые.
Из далёкого Иркутска пришло, наконец, письмо, которое странно называлось «Вызов».
Можно было ехать.
Как быть?
В дорогу мама купила Вовке скрипучие жёлтые ботинки и клетчатую куртку с «молнией». Но радость покупки сейчас же была омрачена двумя неприятностями.
Первая случилась в парикмахерской.
— С одеколоном! — шёпотом попросил Вовка мастера.
— Нет, нет, нет! —услышала и вмешалась мама. — Мал ещё. Вырастешь, — тогда. А сейчас — десять копеек с чёлкой — и марш из кресла.
Вторая неприятность произошла дома.
Проверяя уложенные в дорогу вещи, мама обнаружила среди чемоданов обвязанный накрест верёвкой ящик.
— А это что? — удивилась она.
— Мурзик.
— Ежа в Сибирь? Да там своих девать некуда! Отнеси в огород.
Мама сняла крышку и перевернула ящик на бок. Из ящика выкатился Мурзик.
Десять минут спустя Вовка сидел в огороде на грядке и думал: как быть?
Расстаться с Мурзиком было невозможно. Он уже ел из рук, позволял щекотать себя спичкой между иголками и понимал почти все человеческие слова.
Надо было что-то делать.
Когда мама ушла заказывать билеты, Вовка вытащил из кучи приготовленных в дорогу вещей круглую картонку с маминой шляпой, вынул шляпу, запихал её в чемодан и, постелив на дно картонки бумагу, посадил туда Мурзика.
Первая случилась в парикмахерской.
— С одеколоном! — шёпотом попросил Вовка мастера.
— Нет, нет, нет! —услышала и вмешалась мама. — Мал ещё. Вырастешь, — тогда. А сейчас — десять копеек с чёлкой — и марш из кресла.
Вторая неприятность произошла дома.
Проверяя уложенные в дорогу вещи, мама обнаружила среди чемоданов обвязанный накрест верёвкой ящик.
— А это что? — удивилась она.
— Мурзик.
— Ежа в Сибирь? Да там своих девать некуда! Отнеси в огород.
Мама сняла крышку и перевернула ящик на бок. Из ящика выкатился Мурзик.
Десять минут спустя Вовка сидел в огороде на грядке и думал: как быть?
Расстаться с Мурзиком было невозможно. Он уже ел из рук, позволял щекотать себя спичкой между иголками и понимал почти все человеческие слова.
Надо было что-то делать.
Когда мама ушла заказывать билеты, Вовка вытащил из кучи приготовленных в дорогу вещей круглую картонку с маминой шляпой, вынул шляпу, запихал её в чемодан и, постелив на дно картонки бумагу, посадил туда Мурзика.
Автобус
Автобус с пассажирами, едущими на аэродром, остановился недалеко от дома. Вовка, млея от восторга, забрался на пахнущее клеёнкой сиденье и уселся у окна. Круглую картонку он поставил себе в ноги. Мама села сзади.
Шофёр дал сигнал: «Би-бип!» — и машина тронулась.
Качнулись в голубом небе облака. Качнулся и уплыл назад дом, наклонилась и потекла за стеклом изрытая стройкой улица. Один за другим замелькали пёстрые заборы.
Всё сразу стало необычным. Жизнь начинала течь по-новому.
Какой она окажется?
Белые облака ползли по небу вопросительными знаками.
Путешествие началось.
Шофёр дал сигнал: «Би-бип!» — и машина тронулась.
Качнулись в голубом небе облака. Качнулся и уплыл назад дом, наклонилась и потекла за стеклом изрытая стройкой улица. Один за другим замелькали пёстрые заборы.
Всё сразу стало необычным. Жизнь начинала течь по-новому.
Какой она окажется?
Белые облака ползли по небу вопросительными знаками.
Путешествие началось.
Дремучий лес
Автобус проехал улицей, выбрался из посёлка и, переваливаясь с боку на бок, поплёлся по дороге. Показалась кучка деревьев.
— Мама, это и есть дремучий лес? — тотчас же спросил Вовка.
— Ты о чём? — удивилась мать. — Это берёзки.
— А вон там?
— Орешник.
Но Вовке не терпелось. Каждые пять минут он вскакивал и спрашивал:
— А это дремучий?
— Дремучий! — не выдержала, наконец, мама. — Дремучий. Сиди, егоза, смирно!
Вовка хотел было спросить, почему в дремучем лесу стоит ларёк с квасом, но не решился.
— Мама, это и есть дремучий лес? — тотчас же спросил Вовка.
— Ты о чём? — удивилась мать. — Это берёзки.
— А вон там?
— Орешник.
Но Вовке не терпелось. Каждые пять минут он вскакивал и спрашивал:
— А это дремучий?
— Дремучий! — не выдержала, наконец, мама. — Дремучий. Сиди, егоза, смирно!
Вовка хотел было спросить, почему в дремучем лесу стоит ларёк с квасом, но не решился.
Что больше миллиона?
Наконец пыльный автобус выбрался с просёлка на асфальт.
Начались ленинградские пригороды.
Розовые, зелёные, голубые домики стайками побежали за окном.
Толстая пассажирка в цветастом платье, которая сидела рядом с мамой, наклонилась к ней и спросила:
— Вы, милочка, до Иркутска?
— Да.
— Очень удобно. Как сядете, так до самого Иркутска и долетите. Залезете в самолёт и можете спать. Я всегда сплю.
— До Иркутска, кажется, тысяч шесть километров?
— Четыре тысячи.
Толстая пассажирка вздохнула и уселась поудобнее.
— Мама, тысяча — это, правда, много? — шёпотом спросил Вовка.
— Много.
— А миллион больше?
— Больше.
Пассажирка, хотя её никто не спрашивал, пояснила:
— Миллион — это тысяча тысяч. Очень, очень много. Я думаю, что больше миллиона ничего нет.
Вовка прижался носом к окну и затих. Толстая пассажирка ему не нравилась.
Немного погодя он вызывающе громко объявил на весь автобус:
— А я знаю, что больше миллиона.
— Что? — удивилась пассажирка.
— Несчитанное количество!
Начались ленинградские пригороды.
Розовые, зелёные, голубые домики стайками побежали за окном.
Толстая пассажирка в цветастом платье, которая сидела рядом с мамой, наклонилась к ней и спросила:
— Вы, милочка, до Иркутска?
— Да.
— Очень удобно. Как сядете, так до самого Иркутска и долетите. Залезете в самолёт и можете спать. Я всегда сплю.
— До Иркутска, кажется, тысяч шесть километров?
— Четыре тысячи.
Толстая пассажирка вздохнула и уселась поудобнее.
— Мама, тысяча — это, правда, много? — шёпотом спросил Вовка.
— Много.
— А миллион больше?
— Больше.
Пассажирка, хотя её никто не спрашивал, пояснила:
— Миллион — это тысяча тысяч. Очень, очень много. Я думаю, что больше миллиона ничего нет.
Вовка прижался носом к окну и затих. Толстая пассажирка ему не нравилась.
Немного погодя он вызывающе громко объявил на весь автобус:
— А я знаю, что больше миллиона.
— Что? — удивилась пассажирка.
— Несчитанное количество!
Жёлтая сумка
В аэропорту было людно.
Мама перетащила чемоданы из автобуса в зал ожидания, заняла очередь сдавать багаж.
Очередь медленно подвигалась. Вместе с нею ползли чемоданы.
Вовке сначала понравилось со стуком двигать их по кафельному, в пупырышках, полу, но потом надоело. Он сел на диван и стал рассматривать пассажиров.
В нескольких шагах от мамы стоял человек в кожаном пальто, кожаных сапогах и кожаной кепке. У ног кожаного человека стояли чемодан и жёлтая сумка. В зале послышался шум.
Вошли два милиционера и стали пробираться сквозь толпу, внимательно присматриваясь к пассажирам.
Хотя милиционеры были вежливые и говорили каждому «простите», Вовка понял: кого-то ищут.
Соскочив с дивана, он перебрался поближе к маме.
Милиционеры подошли к человеку в кожаном.
— Ваш документ?
Кожаный достал из кармана потёртый паспорт.
Милиционер внимательно прочитал его и, приложив руку к фуражке, предложил:
— Пройдёмте со мной. Это ваш чемодан?
— Мой.
И тут Вовка с удивлением заметил, что жёлтая сумка стоит отдельно от чемодана, вплотную к маминым вещам.
Кожаный подхватил чемодан и быстро зашагал прочь. Милиционеры двинулись вслед.
— Мама, а мама! — потянул было Вовка маму за рукав.
— Три места до Иркутска. Рейс номер сто тридцать семь. Ах, не мешай, Вова, пожалуйста! Помоги лучше. — И мама, продолжая отвечать на вопросы приёмщицы, начала передавать ей чемоданы.
Когда мама получила квитанции, в зале снова появился Кожаный.
Он спокойно подошёл к жёлтой сумке, поднял её и занял мамино место у багажного окна.
— Рейс сто тридцать семь на посадку! — раздалась команда.
Пассажиры цепочкой двинулись через двери вокзала на лётное поле.
На том месте, где только что стояла жёлтая сумка, весело блестел двугривенный.
Вовка поднял его и оглянулся. Кожаного уже не было.
Сунув монету в карман, Вовка бросился догонять маму.
Мама перетащила чемоданы из автобуса в зал ожидания, заняла очередь сдавать багаж.
Очередь медленно подвигалась. Вместе с нею ползли чемоданы.
Вовке сначала понравилось со стуком двигать их по кафельному, в пупырышках, полу, но потом надоело. Он сел на диван и стал рассматривать пассажиров.
В нескольких шагах от мамы стоял человек в кожаном пальто, кожаных сапогах и кожаной кепке. У ног кожаного человека стояли чемодан и жёлтая сумка. В зале послышался шум.
Вошли два милиционера и стали пробираться сквозь толпу, внимательно присматриваясь к пассажирам.
Хотя милиционеры были вежливые и говорили каждому «простите», Вовка понял: кого-то ищут.
Соскочив с дивана, он перебрался поближе к маме.
Милиционеры подошли к человеку в кожаном.
— Ваш документ?
Кожаный достал из кармана потёртый паспорт.
Милиционер внимательно прочитал его и, приложив руку к фуражке, предложил:
— Пройдёмте со мной. Это ваш чемодан?
— Мой.
И тут Вовка с удивлением заметил, что жёлтая сумка стоит отдельно от чемодана, вплотную к маминым вещам.
Кожаный подхватил чемодан и быстро зашагал прочь. Милиционеры двинулись вслед.
— Мама, а мама! — потянул было Вовка маму за рукав.
— Три места до Иркутска. Рейс номер сто тридцать семь. Ах, не мешай, Вова, пожалуйста! Помоги лучше. — И мама, продолжая отвечать на вопросы приёмщицы, начала передавать ей чемоданы.
Когда мама получила квитанции, в зале снова появился Кожаный.
Он спокойно подошёл к жёлтой сумке, поднял её и занял мамино место у багажного окна.
— Рейс сто тридцать семь на посадку! — раздалась команда.
Пассажиры цепочкой двинулись через двери вокзала на лётное поле.
На том месте, где только что стояла жёлтая сумка, весело блестел двугривенный.
Вовка поднял его и оглянулся. Кожаного уже не было.
Сунув монету в карман, Вовка бросился догонять маму.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В САМОЛЕТЕ
Летим
Аэровокзал, такой большой и высокий, начал уменьшаться, стал величиной со спичечный коробок и повернулся к самолёту крышей.
— Летим, — сказала толстая пассажирка и сразу уснула.
«Интересно, а она спит», — подумал Вовка и прилип носом к окну.
Над самолётом раскинулось серое от туч небо. Внизу коричневыми квадратами лежала земля. На горизонте горела яркая серебряная полоса.
— Море, — объяснила мама. — А вон, видишь, много крыш, а над ними дым? Это Ленинград.
Самолёт набрал высоту.
Коричневые пятна внизу сменились зелёным. Это были леса. В них голубыми змейками вертелись реки. По чёрной, прямой, как карандашная линия, дороге серой гусеницей полз товарный поезд. Над паровозом неподвижно висел ватный дымок.
«Высоко, а не страшно», — подумал Вовка. Он выпустил из пальцев ручку кресла.
— Мам, а самолёт не упадёт?
— Не упадёт, — недовольно ответила мама.
— А если упадёт, то вниз?
— Вниз.
— И моторы вниз?
— И моторы.
— И люди вниз?
— Ой, какие ужасы спрашивает этот ребёнок! — злым голосом проговорила, просыпаясь, толстая женщина. — Я теперь не засну до самого Иркутска!
— И люди, и моторы — вниз. Один ты вверх полетишь!.. Будешь ты или нет сидеть спокойно? — не на шутку рассердилась мама.
— Летим, — сказала толстая пассажирка и сразу уснула.
«Интересно, а она спит», — подумал Вовка и прилип носом к окну.
Над самолётом раскинулось серое от туч небо. Внизу коричневыми квадратами лежала земля. На горизонте горела яркая серебряная полоса.
— Море, — объяснила мама. — А вон, видишь, много крыш, а над ними дым? Это Ленинград.
Самолёт набрал высоту.
Коричневые пятна внизу сменились зелёным. Это были леса. В них голубыми змейками вертелись реки. По чёрной, прямой, как карандашная линия, дороге серой гусеницей полз товарный поезд. Над паровозом неподвижно висел ватный дымок.
«Высоко, а не страшно», — подумал Вовка. Он выпустил из пальцев ручку кресла.
— Мам, а самолёт не упадёт?
— Не упадёт, — недовольно ответила мама.
— А если упадёт, то вниз?
— Вниз.
— И моторы вниз?
— И моторы.
— И люди вниз?
— Ой, какие ужасы спрашивает этот ребёнок! — злым голосом проговорила, просыпаясь, толстая женщина. — Я теперь не засну до самого Иркутска!
— И люди, и моторы — вниз. Один ты вверх полетишь!.. Будешь ты или нет сидеть спокойно? — не на шутку рассердилась мама.
«Нет» — и он не взял
За Волгой небо пошло синее, в белую облачную крапинку. Леса под крылом машины проплывали какие-то тёмные, суровые. Железных дорог попадалось всё больше и больше. В дыму и огненных заревах вырастали из-за горизонта один за другим заводы.
— Урал! — объявил, входя в пассажирскую кабину, лётчик.
Заводов на Урале оказалось очень много. Сверху они выглядели настоящими муравейниками. Между цехами взад-вперёд сновали поезда. Бегали чёрные мурашки — люди. Палочками торчали трубы.
Посадку Вовка проспал.
Когда он проснулся, самолёт снова набирал высоту. Толстая женщина больше не спала, грызла сушки и разглядывала по очереди всех пассажиров.
— Здравствуйте! Проснулся!-сказала она. — Опять начнёшь задавать вопросы?.. Ведь надо было придумать! Он что у вас, всегда такой рассудительный?
— Он у меня не плохой, — вступилась за сына мама. — Ласковый. Добрый.
— Вас-то хоть слушается?
— Слушается. Вот, перед дорогой, заладил было: возьму да возьму с собой ежа — поймал где-то — так я только сказала: «Нет!» — и он не взял. Очень слушается.
Обе женщины внимательно посмотрели на Вовку.
Вовка покорно засопел и тут же с испугом услышал, как в круглой картонке над его головой зашелестела бумага.
— Через час Иркутск! — объявил, снова войдя в кабину, лётчик.
— Урал! — объявил, входя в пассажирскую кабину, лётчик.
Заводов на Урале оказалось очень много. Сверху они выглядели настоящими муравейниками. Между цехами взад-вперёд сновали поезда. Бегали чёрные мурашки — люди. Палочками торчали трубы.
Посадку Вовка проспал.
Когда он проснулся, самолёт снова набирал высоту. Толстая женщина больше не спала, грызла сушки и разглядывала по очереди всех пассажиров.
— Здравствуйте! Проснулся!-сказала она. — Опять начнёшь задавать вопросы?.. Ведь надо было придумать! Он что у вас, всегда такой рассудительный?
— Он у меня не плохой, — вступилась за сына мама. — Ласковый. Добрый.
— Вас-то хоть слушается?
— Слушается. Вот, перед дорогой, заладил было: возьму да возьму с собой ежа — поймал где-то — так я только сказала: «Нет!» — и он не взял. Очень слушается.
Обе женщины внимательно посмотрели на Вовку.
Вовка покорно засопел и тут же с испугом услышал, как в круглой картонке над его головой зашелестела бумага.
— Через час Иркутск! — объявил, снова войдя в кабину, лётчик.
Иркутск
Самолёт бесшумно пронёсся вдоль посадочной полосы, запрыгал по бетонным плитам и остановился. Пассажиры начали собирать вещи.
— В крайнем случае могли бы у меня остановиться, — сказала, обращаясь к маме, толстая пассажирка. — Я тут неподалёку. Правда, у вас такой мальчик…
— Благодарю, нас должны встречать. Я дала телеграмму, — сухо ответила мама.
Пассажирка забрала свои кошёлки и ушла. Мама и Вовка выбрались из самолёта последними.
Около машины никаких встречающих не было. Мама потащила Вовку к вокзалу — высокому жёлтому зданию с колоннами у входа.
Не успели они войти в вокзал, как репродуктор, висевший под потолком, щёлкнул, откашлялся — кха, кха! — и неторопливо произнёс:
— Гражданка Андреева Антонина Михайловна, подойдите к справочному бюро.
Услыхав своё имя, мама оставила Вовку с чемоданами и побежала к окошку, над которым золотыми буквами было написано:
«СПРАВОЧНОЕ БЮРО»
Около окошка её встретил высокий человек в пенсне, с пухлым портфелем под мышкой.
Разговаривая, они подошли к Вовке.
— …К сожалению! — говорил человек в пенсне. — К сожалению… Понимаете сами: такие темпы — уму непостижимо! Плотину досрочно, здание электростанции досрочно, всё досрочно. Пока вызов шёл к вам, конструкторское бюро закончило работы и вылетело самолётом на Камчатку, на строительство Нового порта. Три дня назад. Что делать, не догонять же их! Подыщем вам работу здесь. Что-нибудь в канцелярии…
Мама слушала хмурясь. На лице её было выражение неудовольствия. Слово «канцелярия» подействовало на неё как укол.
— Какая канцелярия? — возмущённо спросила она.
— Обыкновенная — бумажки, чернильницы… Правда, чертёжницы нам не нужны, но будете писать объявления, нарисуете стенгазету…
— Нарисуете стенгазету! — Мама ахнула. — Да лучше поехать на Камчатку, чем кормить мух в вашей канцелярии!
— Позвольте, позвольте, — засуетился её собеседник, — при чём тут мухи? Не горячитесь. Поедемте на стройку. Поселитесь в моём кабинете. Отдохнёте. Подумаете.
— Не нужен мне ваш кабинет. Отдыхайте в нём сами. У меня ребёнок.
— Какой ребёнок?
Человек с портфелем от неожиданности уронил пенсне, поймал его на лету и, близоруко щурясь, уставился на Вовку.
— M-м… Действительно, ребёнок.
— Меня зовут Владимир, — сообщил ему Вовка.
— Чёрт знает что!
— Мне в этом году в школу.
— Подумать только — ребёнок! Не пишут. Не сообщают. Приезжают с детьми. Откуда я ему возьму школу? Куда вас теперь сунуть? Не имею понятия.
Тут мама окончательно вспылила.
— Никуда нас совать не нужно. Обойдёмся без вас. И сегодня же на Камчатку. Я чертёжница, и буду работать чертёжницей в том бюро, которое меня вызывало.
Мама топнула ногой и… всхлипнула.
— В крайнем случае могли бы у меня остановиться, — сказала, обращаясь к маме, толстая пассажирка. — Я тут неподалёку. Правда, у вас такой мальчик…
— Благодарю, нас должны встречать. Я дала телеграмму, — сухо ответила мама.
Пассажирка забрала свои кошёлки и ушла. Мама и Вовка выбрались из самолёта последними.
Около машины никаких встречающих не было. Мама потащила Вовку к вокзалу — высокому жёлтому зданию с колоннами у входа.
Не успели они войти в вокзал, как репродуктор, висевший под потолком, щёлкнул, откашлялся — кха, кха! — и неторопливо произнёс:
— Гражданка Андреева Антонина Михайловна, подойдите к справочному бюро.
Услыхав своё имя, мама оставила Вовку с чемоданами и побежала к окошку, над которым золотыми буквами было написано:
«СПРАВОЧНОЕ БЮРО»
Около окошка её встретил высокий человек в пенсне, с пухлым портфелем под мышкой.
Разговаривая, они подошли к Вовке.
— …К сожалению! — говорил человек в пенсне. — К сожалению… Понимаете сами: такие темпы — уму непостижимо! Плотину досрочно, здание электростанции досрочно, всё досрочно. Пока вызов шёл к вам, конструкторское бюро закончило работы и вылетело самолётом на Камчатку, на строительство Нового порта. Три дня назад. Что делать, не догонять же их! Подыщем вам работу здесь. Что-нибудь в канцелярии…
Мама слушала хмурясь. На лице её было выражение неудовольствия. Слово «канцелярия» подействовало на неё как укол.
— Какая канцелярия? — возмущённо спросила она.
— Обыкновенная — бумажки, чернильницы… Правда, чертёжницы нам не нужны, но будете писать объявления, нарисуете стенгазету…
— Нарисуете стенгазету! — Мама ахнула. — Да лучше поехать на Камчатку, чем кормить мух в вашей канцелярии!
— Позвольте, позвольте, — засуетился её собеседник, — при чём тут мухи? Не горячитесь. Поедемте на стройку. Поселитесь в моём кабинете. Отдохнёте. Подумаете.
— Не нужен мне ваш кабинет. Отдыхайте в нём сами. У меня ребёнок.
— Какой ребёнок?
Человек с портфелем от неожиданности уронил пенсне, поймал его на лету и, близоруко щурясь, уставился на Вовку.
— M-м… Действительно, ребёнок.
— Меня зовут Владимир, — сообщил ему Вовка.
— Чёрт знает что!
— Мне в этом году в школу.
— Подумать только — ребёнок! Не пишут. Не сообщают. Приезжают с детьми. Откуда я ему возьму школу? Куда вас теперь сунуть? Не имею понятия.
Тут мама окончательно вспылила.
— Никуда нас совать не нужно. Обойдёмся без вас. И сегодня же на Камчатку. Я чертёжница, и буду работать чертёжницей в том бюро, которое меня вызывало.
Мама топнула ногой и… всхлипнула.
Стройка
Ехать на стройку всё-таки пришлось.
Надо было отправить телеграмму на Камчатку, достать билеты, наконец просто отдохнуть.
В автобусе, куда они сели, без конца слышались одни и те же слова:
— Строительство… ГЭС-2. Строительство… ГЭС-2.
— Мама, что такое ГЭС-2? — спросил Вовка.
— Гидро-электро-станция номер два. Гидро — значит, на реке. Номер два — значит, первую уже построили. Автобус, прошуршав по асфальту, перебрался на мощённую камнем дорогу, проехал по ней часа два и, обогнув поросшую ёлками гору, начал спускаться к реке.
Река лежала внизу в долине. Прямая, блестящая как полоса стали. По обоим берегам её громоздились насыпи. Они, как руки, с двух сторон сжимали реку.
— Ух, ты!
Автобус накренился, и у Вовки захватило дух.
— Что это такое? — спросил он, показывая пальцем вниз, где на дне огромного котлована росли из земли бетонные откосы громадной стены, грохотали краны и сновали сотни самосвалов.
— Плотина! — буркнул Вовкин сосед.
— Настоящая работа! — сказала мама.
Надо было отправить телеграмму на Камчатку, достать билеты, наконец просто отдохнуть.
В автобусе, куда они сели, без конца слышались одни и те же слова:
— Строительство… ГЭС-2. Строительство… ГЭС-2.
— Мама, что такое ГЭС-2? — спросил Вовка.
— Гидро-электро-станция номер два. Гидро — значит, на реке. Номер два — значит, первую уже построили. Автобус, прошуршав по асфальту, перебрался на мощённую камнем дорогу, проехал по ней часа два и, обогнув поросшую ёлками гору, начал спускаться к реке.
Река лежала внизу в долине. Прямая, блестящая как полоса стали. По обоим берегам её громоздились насыпи. Они, как руки, с двух сторон сжимали реку.
— Ух, ты!
Автобус накренился, и у Вовки захватило дух.
— Что это такое? — спросил он, показывая пальцем вниз, где на дне огромного котлована росли из земли бетонные откосы громадной стены, грохотали краны и сновали сотни самосвалов.
— Плотина! — буркнул Вовкин сосед.
— Настоящая работа! — сказала мама.
Мух нет
Устроились в кабинете не плохо. «А где же мухи?» — подумал Вовка. Мух не было. В кабинете было чисто, пахло сосной и клеем.
— Вовочка, ты не устал? — спросила мама. — Посиди, я схожу на станцию — дам на Камчатку телеграмму и узнаю насчёт билетов.
— И я!
Отправились вместе.
Железнодорожная станция оказалась большим домом, к которому то и дело подъезжали автобусы. В маленьком скверике на чемоданах дремали пассажиры.
Это было не особенно интересно. Зато другой стороной дом выходил в необычный мир пахнущих нефтью стальных путей, красно-зелёных светофоров и тяжёлых паровозов, при движении которых дрожала земля.
Мама еле утащила Вовку с перрона в здание, на почту.
На почте было много народу. Мама, поставив Вовку в очередь, ушла писать телеграмму; вернулась, подошла к окошку и снова побежала куда-то.
Вовке стало скучно. У него заболели ноги, и, так как мама всё не возвращалась, он отправился разыскивать её.
Из почты длинный коридор вёл в зал ожидания.
Вовка сделал несколько шагов по коридору и очутился перед вывеской «Парикмахерская».
За стеклянной дверью слышалось весёлое позвякивание ножниц. Дверь была приоткрыта. Вовка просунул в неё голову, сделал шаг и очутился в волшебном царстве зеркал и белых халатов.
Девочка, одних лет с Вовкой, прошла через весь зал и уверенно залезла в свободное кресло. Парикмахерша набросила на плечи девочки простыню и начала подрезать ей закрученные червячками волосы.
— Вовочка, ты не устал? — спросила мама. — Посиди, я схожу на станцию — дам на Камчатку телеграмму и узнаю насчёт билетов.
— И я!
Отправились вместе.
Железнодорожная станция оказалась большим домом, к которому то и дело подъезжали автобусы. В маленьком скверике на чемоданах дремали пассажиры.
Это было не особенно интересно. Зато другой стороной дом выходил в необычный мир пахнущих нефтью стальных путей, красно-зелёных светофоров и тяжёлых паровозов, при движении которых дрожала земля.
Мама еле утащила Вовку с перрона в здание, на почту.
На почте было много народу. Мама, поставив Вовку в очередь, ушла писать телеграмму; вернулась, подошла к окошку и снова побежала куда-то.
Вовке стало скучно. У него заболели ноги, и, так как мама всё не возвращалась, он отправился разыскивать её.
Из почты длинный коридор вёл в зал ожидания.
Вовка сделал несколько шагов по коридору и очутился перед вывеской «Парикмахерская».
За стеклянной дверью слышалось весёлое позвякивание ножниц. Дверь была приоткрыта. Вовка просунул в неё голову, сделал шаг и очутился в волшебном царстве зеркал и белых халатов.
Девочка, одних лет с Вовкой, прошла через весь зал и уверенно залезла в свободное кресло. Парикмахерша набросила на плечи девочки простыню и начала подрезать ей закрученные червячками волосы.