Сахарнов Святослав. Солнечный мальчик

   И опять поезд шёл через горы, то взбираясь к самым облакам, то спускаясь в долины.
   Когда на другой день утром Вовка глянул в окно, за стеклом ослепительными искрами сверкало море.
   Это был конец железной дороге. Это была Советская Гавань.
   В город приехали к полудню.
   Не успели выйти из вагона, как пошёл дождь. Мелкий, как крупа. Нудный-нудный.
   Всё равно решили идти.
   Фёдор сгрёб чемоданы в кучу, связал ремнём, закинул за спину. Мокрыми, в лужах, улицами направились в порт.
   Извилистый залив рассекал город на части.
   Город строился. Розовые и жёлтые дома тянулись вдоль дощатых свежесколоченных тротуаров. На окраине дома стояли просто так: без улиц, без номеров, без тротуаров.
   Порт был расположен в маленькой бухте, битком набитой пароходами, баржами, катерами.
   — Тащу-у-у! — кричал горбоносый буксир, выводя из гавани плоскую, как семечко, баржу.
   — У-дарь! У-дарь! — приговаривал паровичок, забивая железной болванкой сваю в грунт.
   Чемоданы сложили на берегу около низенького причала.
   Фёдор и мама ушли за билетами. Генриетта Николаевна села под навесом читать книгу. Вовка и Лена забрались на причал и стали смотреть, как под причалом в воде ходит настоящая живая рыба.

Сучок

   Дождь моросил не переставая.
   Причал был мокрый. На нём замечательно пахло сырым деревом, нефтью и морем. Между сваями бормотала вода. Дно было видно до последней морщинки. На красноватом песке росли чахлые кустики водорослей. Около смятой консервной банки лежал покрытый буроватой слизью сучок.
   Вовка поднял с причала прут и ткнул им в сучок.
   Неожиданно сучок вздрогнул. Из одного конца у него высунулись пальчики.
   Чудеса!
   Вовка с Леночкой свесили головы над водой.
   Пальчики потянулись вперёд и уцепились за прут.
   Вовка пошевелил прутом. Сучок проворно спрятал пальчики.
   Живой!
   Подвели прут снова.
   Сучок зашевелился и пополз. Ближе, ближе. Вот он снова вцепился в прут… Стала видна птичья головка с клювиком. Десять пальчиков росли прямо из головы.
   Вовка, не отрывая от воды глаз, двинулся по краю причала к берегу, переставляя ноги на ощупь и ведя за собой прут.
   Осторожно… Осторожно… Нога сорвалась, и Вовка рухнул с причала в воду.
   Сучок, оставляя за собой клубы чёрной жидкости, стрельнул в сторону.
   — Владимир, куда ты? — испуганно вскрикнула Генриетта Николаевна
   Леночка свесилась с причала, увидела, что Вовка стоит по пояс в воде, и сообщила:
   — Бабушка, он здесь. Он никуда не ушёл.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
НА ПАРОХОДЕ

Посадка

   — Вова, что с твоими штанами? — ахнула, возвратись, мама. — Ты в них купался, что ли? Сейчас посадка, а он мокрый, как курица! Да как тебя можно вести на пароход?
   — Он чуть-чуть не поймал рыбу! — гордо заявила Лена и рассказала про живой сучок.
   — А-а! Это была не рыба, а каракатица, — догадался Фёдор. — Ничего особенного — морское животное, вроде осьминога и кальмара.
   — Безобразие! — не слушала никого мама. — Штаны — хоть выжимай. Сними сейчас же. Пойдёшь на пароход без них.
   Вовка вцепился обеими руками в пояс.
   — Не сниму.
   — Снимай!
   — Не сниму.
   — Упрямый, злой мальчишка! Простудишься опять — что с тобой делать?
   Фёдор, видя, что назревает скандал, поспешил раскрыть свой чемодан. На свет появились чёрные матросские брюки, раза в два больше Вовки.
   — Вот, — сказал он. — Вам искать долго. Пускай мои наденет. В мокрых штанах, и верно, нельзя.
   Через пять минут двинулись на посадку.
   Вовка шёл впереди всех, красный как рак. Из брюк торчала одна его голова. Необъятные штанины развевались парусами.
   Подошли к пароходу. Пароход оказался огромным, с чёрными высоченными бортами. Над его палубой возвышались узловатые жёлтые мачты, белая надстройка и широкая труба с красной полосой. На борту золотыми буквами было написано «КОМСОМОЛЬСК».
   Когда поднимались по крутой корабельной лестнице — трапу, — Вовке показалось, что в толпе пассажиров мелькнуло бульдожье лицо Кожаного.
   Он оглянулся. Конечно, это было ошибкой.

В море

   Каюты, в которых они разместились, были расположены все в разных местах.
   Маме с Вовкой каюта попалась маленькая, с низким потолком и двумя круглыми окошками — иллюминаторами.
   «Иду-у-у!» — заревел пароход и вышел из гавани в море.
   В море его сразу же начало качать.
   На палубу мама Вовку не выпустила. Начинало темнеть. В иллюминатор ничего не было видно. Крупные капли лениво ползли по стеклу вниз.
   Вечером к ним заглянул Фёдор.
   — Ну что это за дождь! — пожаловалась ему мама. — Льёт и льёт…
   — Да, — подтвердил Фёдор, — в Совгавани хороши зима, осень. А летом здесь дожди, и без конца. Как зарядят, бывает", что на целый месяц.
   И он рассказал шуточную историю о том, как в эти края пришёл со своим кораблём капитан. Он простоял в гавани два дня, и все эти два дня лил дождь.
   Капитан ушёл и вернулся через год. Снова на два дня. И снова — дождь.
   Когда капитана спросили, как ему понравилась Совгавань, он ответил:
   — О, это чудесный, зелёный край! Только почему-то дождь, который шёл там год назад, до сих пор не прекратился!..
   — А теперь, Вова, спать! — сказала мама, когда Фёдор кончил рассказывать.
   — Конечно! — поддержал её Фёдор. — Ложись, Володя. Всё равно сейчас ничего не увидишь. А утром проснёшься — море, берега, будто в другой мир попал!..
   В тесной каюте висели в два этажа постели — койки.
   Фёдор ушёл. Мама залезла на верхнюю и выключила свет.
   Лёг и Вовка.
   Каюта погрузилась в темноту.
   Мерно дрожали в такт пароходному винту стены. Койки слегка покачивались.
   Пароход плыл к далёкой Камчатке.

Оранжевый мир

   Когда на другой день Вовка проснулся, он первым же делом кинулся к окну.
   За круглым корабельным стеклом расстилался невиданный мир.
   По тёмно-оранжевому небу плыли светло-оранжевые облака. Оранжевое море мигало в лучах утреннего солнца. Из моря вставал оранжевый берег. Среди оранжевых кустов виднелось несколько домиков. Мимо них по дороге, в клубах оранжевой пыли, бежал грузовик.
   Это был Оранжевый мир.
   Не в силах от восхищения вымолвить ни слова, Вовка перебрался к другому окну.
   Чудеса! Волшебный мир исчез. Небо стало голубым, море синим, берег — зелёным и жёлтым.
   Вовка протёр глаза. Ничто не изменилось. Он вернулся к первому окну — и мир снова стал оранжевым.
   Тогда Вовка присмотрелся к стеклу и понял: старое толстое стекло было мутновато-жёлтым.
   Вовка удовлетворённо постучал по нему пальцем и отправился будить Леночку с бабушкой.

Ужасно опасный камень

   Когда после завтрака все вышли на палубу, ветер уже утих и море успокоилось.
   Пароход огибал приземистый зелёный мыс.
   — Остров Сахалин! — сказал Фёдор.
   Полоса жёлтого песка, поросшего зелёным кустарником, надвинулась на «Комсомольск» и вновь отступила. Пароход обогнул мыс и вошёл в широкий пролив.
   — А вон там — Япония! — Фёдор махнул рукой вправо, туда, где в мутном небе медленно двигалось действительно оранжевое солнце.
   Море лежало тихо, мутно-серое, как небо; всё в оранжевых, как солнце, бликах.
   Как Вовка ни поднимался на цыпочки и как ни вытягивал шею, никакой Японии он не увидел.
   Наконец, справа показалась чёрная точка — одинокая скала, лежащая посреди пролива.
   — Это Япония? — спросил Вовка.
   — Нет, — нахмурился Фёдор, — это Камень Опасности. Об этот камень в непогоду разбилось много кораблей. Он даже на морских картах прямо так и называется…
   — Вы о чём? — вмешалась в разговор Генриетта Николаевна.
   — Видите камень? — понизив голос, доверительно сообщил ей Вовка. — На него все пароходы наталкиваются. Ужасно опасный камень!
   Генриетта Николаевна удивлённо подняла брови, нацепила на нос пенсне и с беспокойством смотрела на чёрный камень до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом.

Котики и пароходные гудки

   В полдень пассажиры увидали за бортом животное, которое плыло наперерез судну. Чёрная, усатая морда…
   — Котик! Котик! — закричали все. Животное отфыркивалось и плыло, не обращая на людей никакого внимания.
   — Это не котик, а тюлень-нерпа, — объяснил Фёдор. — Котик больше и цвет у него бурый…
   — А мы котиков увидим? — заинтересовался Вовка.
   — Нет. Их очень мало. Всего три стада на Земле: два стада в наших морях, одно — у берегов Аляски. Здесь неподалёку есть островок, который называется Тюлений,-там котики живут. Раз мы шли мимо — я наблюдал. На берегу от котиков, поверите ли, черным-черно. Кричат, ссорятся, как люди. Интересные звери, дорогие. Даже пароходам около Тюленьего запрещено давать гудки, чтобы не распугать их.
   — Скажите, — обратилась к Фёдору Генриетта Николаевна, — а котики для пароходов не опасны?
   — Ну, что вы! В море кораблю никакой зверь не страшен.
   — А я, признаться, боюсь. Ведь я плавать не умею.
   — Не беспокойтесь, Генриетта Николаевна. Пароходы тонут раз в сто лет.
   — Ух, и страшно! — шепнул Вовка Леночке. — Пароход на дно, а мы все — в воду! Будем плавать, пока не спасут.
   — Тебе хорошо, — вздохнула та, — ты рыжий! Тебя сразу заметят… Дядя Фёдор тебя спасёт. А нас с бабушкой он и спасать не будет. Он нас совсем не замечает: всё с твоей мамой разговаривает…
   Подошла мама, и кораблекрушительные разговоры прекратились.
   Вечером, ложась спать, Вовка неожиданно спросил:
   — Мама, а дядя Фёдор и на Камчатке будет с нами?
   — С чего это ты взял? — Мама подозрительно посмотрела на Вовку. — Он сам по себе, мы сами по себе. И вообще ты чересчур много времени проводишь с ним. Он может подумать, что мы навязываемся…
   Она обняла Вовку и, припав лицом к самому его уху, прошептала:
   — Никто нам не нужен. Никто… Мы никогда…
   — Когда? — не понял Вовка.
   — Нет, нет, это я так. Уже десятый час, спи.

Ссора

   Всё шло хорошо. И вдруг, перед самым прибытием в Новый порт, мама и Фёдор поссорились.
   Из-за пустяка.
   — Прошли Курильские острова, — сообщил утром Фёдор, просовывая голову в дверь. — Ещё сутки — и дома!
   Вовка довольно кивнул.
   — Доставлю вас и сдам в порту под расписку, — пошутил Фёдор. — Хотя и сдавать-то некому…
   — А уж это не ваше дело, — неожиданно обиделась мама. Лицо у неё покраснело. — Может быть, и есть кому.
   — Тоня, мне казалось…
   — Вам казалось! Не думаете ли вы, что нам так уж нужна ваша помощь? Вы слишком… Владимир, не суй нос куда не следует! Марш на палубу!
   Ошеломлённый Вовка вытащил из угла клетку с Мурзиком и поволок её наверх.
   — А где мама и дядя Федя? — спросила на палубе, Леночка.
   — Ему казалось… — задумчиво ответил Вовка, выдирая из клетки грязную газету.
   — Что казалось?
   — А? — словно очнулся он. — Не суй нос куда не следует. Держи ежа. Да не пищи ты, он сам тебя боится. Трясётся, как лихорадка на проводах. Ещё хвасталась: я! я!.. Ну и уходи! Разнюнилась!
   Вовка поссорился с Леночкой, пнул ногой Мурзика, а вечером нагрубил маме.
   Всё, что так чудесно налаживалось, полетело кувырком.

Снова о мире

   В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.
   Последняя ночь на пароходе!
   Он лежал на койке и смотрел широко открытыми глазами в потолок.
   Мир оказался сложным. Он тянулся на тысячи и тысячи километров. Его пересекали бурные реки, высокие горы и бесконечные железные дороги. Над ним летели стремительные самолёты. Тупоносые автобусы тащили по его дорогам оранжевые хвосты пыли. По морям плыли, качаясь, пароходы, и двухтрубные паромы несли через реки на своей спине стада красных вагонов.
   Мир населяли строители, лётчики, охотники за тиграми. Тысячи хороших людей. Но в нём жил и вор Кожаный, бродил по улицам безнадзорный Степан-Григорий, разъезжал по своим, никого не касающимся, делам толстоносый пассажир в разрезанном донизу валенке.
   В мире было всё. Не было только человека, которому Вовка мог бы сказать короткое ласковое слово «папа»…
   Вовка тихонько спустил ноги с койки, оделся и выскользнул из каюты.
   На палубе никого не было.
   Он скрючился на скамейке, обхватив руками голые ноги
   Над пароходом висело чёрное небо с большими, как фонари, звёздами.
   Откуда-то, словно издалека, долетал шелест бегущих за бортом волн. Глухо и ровно стучали машины.
   Справа послышался звук шагов. Кто-то осторожно прошёлся по палубе, подошёл к борту и чиркнул спичкой, собираясь закурить.
   Колеблющийся огонёк вырвал из темноты сложенные над спичкой ладони и осветил черты бульдожьего лица.
   Это лицо Вовка узнал бы среди миллиона других. У борта стоял Кожаный.
   Вовка растерялся. У него застучали зубы. Ему показалось, что они стучат громче, чем пароходная машина. «Услышит!» — подумал он и соскочил со скамейки.
   Кожаный тотчас же направился в его сторону.
   Не в силах оставаться на месте, Вовка бросился бежать. Кожаный в два прыжка догнал его и схватил.
   Пальцы Кожаного ножами вонзились в Вовкино плечо. Он вытащил упирающегося мальчика на освещённую судовыми огнями часть палубы.
   — Это ты? — поражённый не меньше Вовки прохрипел Кожаный. — Ты как сюда попал?
   Вовка пролепетал что-то насчёт мамы и Камчатки.
   — Вот это да! — Кожаный секунду помедлил, а затем, приблизив своё лицо к Вовкиному, тихо и отчётливо произнёс: — Забудь, что ты меня видел. Понял? Скажешь кому-нибудь слово — выброшу за борт!
   Он разжал пальцы — будто вытащил ножи — сделал шаг назад и растаял в темноте.

Что делать?

   — Ты где был? — встретила Вовку в коридоре мама. — Кто тебе разрешил ночью одному выходить наверх? Ну, что за ребёнок: одни волнения, одни неприятности… Будешь сидеть под замком.
   Она втащила Вовку в каюту.
   Не поворачиваясь, чтобы мама не увидела его побледневшего лица, Вовка торопливо разделся и юркнул в постель.
   «Выкину за борт!» — звучали в его ушах последние слова Кожаного.
   «Выкинет!» — безнадёжно думал Вовка.
   Если бы в эту минуту мама подошла к нему, села рядом, обняла и начала допытываться, в чём дело, — может быть, Вовка всё и рассказал бы. Но она, вздыхая и бормоча, забралась к себе наверх и погасила свет.
   Оба лежали тихо, не шевелясь, до тех пор, пока внезапно не замолчала машина и не раздался грохот брошенного якоря.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МОРЕТРЯСЕНИЕ

Пришли!

   За дверью послышался шум. Кто-то, грохоча сапогами, пробежал по коридору. Раздались возбуждённые голоса. Дверь распахнулась. На пороге стоял Фёдор.
   — Скорее собирайтесь. Пришли. Всех свозят на берег, — сказал он, тяжело переводя дыхание.
   — Что случилось? — не глядя на Фёдора, спросила мама.
   — Идёт цунами. Пароход через час снимается с якоря.
   Цунами?.. Цунами?.. В голове у Вовки завертелась тысяча вопросов.
   Глядя, как мама торопливо швыряет в чемоданы бельё и книжки, он лихорадочно соображал:
   «…Сейчас все сойдут на берег… И Кожаный… А что, если не говорить?.. Ведь никто не узнает…»
   Фёдор вытащил чемоданы в коридор и торопливо потащил их куда-то.
   — Дядя Фёдор!..
   Вовка сорвался с места и кинулся вслед за Фёдором, прыгая, как заяц, через чужие узлы.
   — Вова, назад!
   Куда там! Вовка догнал Фёдора в самом конце коридора, повис на чемодане и, когда Фёдор наклонился, прошептал побелевшими губами прямо ему в ухо:
   — Кожаный… Здесь… на пароходе… Я видел!
   Фёдор грохнул чемоданами об пол.
   — Что же ты молчал? Вот не вовремя! Знаешь что, дуй к Леночке, веди их с бабушкой сюда. Чемоданы постоят. Я мигом… Фёдор убежал. Коридор и лестница, ведущая на палубу, быстро наполнились людьми. Пассажиры тащили узлы, проталкивали вперёд детей, дожёвывали на ходу бутерброды.
   Когда все собрались, появился Фёдор.
   — Уф, еле успел — сказал он, отдуваясь. — Был у капитана. Капитан приказал проверять всех сходящих на берег. Всюду расставлены матросы. Кожаному не уйти… А теперь — живей на посадку.

Люди за бортом

   Палуба была полна людей. Жёлтые лампы, подвешенные к мачтам, качались из стороны в сторону. С мостика белым лучом светил вниз сигнальный прожектор. За бортом стучали моторы катеров, которые пришли из порта.
   Началась посадка. Спуститься в катера можно было только по верёвочной лестнице. Лестница раскачивалась. Даже мужчин-пассажиров приходилось поддерживать, чтобы они не сорвались в воду.
   — Женщин и детей в шлюпки! — приказал тогда капитан. — Опустим шлюпки с людьми!
   Вовка стоял рядом с мамой и смотрел на матросов, которые готовили шлюпки к спуску.
   Шлюпки висели над палубой на канатах.
   Матросам помогало несколько пассажиров.
   Около одного каната возился мужчина в тёмном пальто с поднятым воротником.
   Его фигура показалась Вовке знакомой.
   Когда человек пошевелил рукой, лежавшей на канате, в руке его что-то блеснуло.
   Человек повернулся… и Вовка очутился лицом к лицу с Кожаным.
   Это был ужасный момент. Секунда — и Вовка закричит.
   Но Кожаный не потерял этой секунды. Он сделал шаг к мальчику, с силой толкнул его в сторону, спокойно вошёл в дверь, ведущую внутрь корабля, и скрылся.
   От толчка Вовка едва не упал.
   — Что с тобой? — испугалась мама.
   — Кожаный. Ушёл. Вон туда! — забормотал ошеломлённый Вовка.
   — Кожаный? Откуда? Какой ужас! Он что, ударил тебя?
   — Н-нет…
   — Идём скорее отсюда. Вон Лена уже садится в шлюпку.
   Действительно, Генриетту Николаевну и Лену первыми усадили в шлюпку, около которой Вовка только что видел Кожаного.
   Вовке и маме место досталось в другой.
   Шлюпки быстро загрузили людьми.
   — Пошла правая! — скомандовал боцман.
   У Вовки захватило дух.
   — Левая!
   Матросы наклонили балки, между которыми держались на канатах шлюпки.
   Шлюпки повисли над водой.
   — Спускай!
   Первой начали спускать шлюпку, в которой сидели Генриетта Николаевна и Леночка.
   Взвизгнули чугунные ролики. Шлюпка медленно поползла вниз.
   Вдруг раздался пронзительный крик: один из канатов лопнул, шлюпка перевернулась, в воду из неё посыпались люди.
   На секунду все оцепенели.
   — Мама, — раздался в наступившей тишине голос Вовки, — Лена!
   Раньше всех опомнился сигнальщик на мостике. Он наклонил прожектор, и все увидели, как у самого борта барахтаются в чёрной воде люди.
   — Спасите! — донёсся крик из воды. — Здесь девочка!
   Тогда из толпы выскочил человек в тёмной матросской куртке. Он сорвал с себя куртку и бросился вниз головой в воду. Вслед за ним прыгнули ещё два матроса, а затем полетели спасательные круги.
   К месту аварии быстро подошёл катер.
   Человек, который первым бросился в воду, плыл навстречу ему. Одной рукой он грёб, а другой поддерживал девочку.
   — Мама, смотри, — Лена! Лена! Они уже на катере. Их уже достали! — Вовка, не понимая сам, что делает, колотил маму кулаком по плечу.
   — Все спасены! — крикнули, наконец, с катера. — Мы к берегу!
   Катер повернулся кормой к пароходу.
   На корме стоял человек с девочкой на руках.
   — Мама, это же наш Фёдор! — закричал Вовка. — Видишь, это он!
   Мама вскрикнула и закрыла лицо руками.
   Вдруг шлюпка, где они сидели, качнулась и стремительно пошла вниз.
   Все охнули, но шлюпка уже благополучно достигла воды. Матросы по канату спустились в неё и заняли места гребцов.
   — К берегу! — скомандовал старший.

Новый порт

   Берег встретил пассажиров странной тишиной.
   На причалах не было слышно ни голосов людей, ни шума машин. Неподвижно застыли краны. Горели только редкие огни.
   — Цунами! — объяснил кто-то. — Все ушли наверх — в город.
   Цунами? Опять это непонятное слово!
   Город был расположен, очевидно, на горе. В ночной темноте он казался цепочками огней, аккуратно уложенными одна над другой.
   Мама бросилась разыскивать спасённых. Вовка еле поспевал за ней.
   — Не отпускай руку, опять потеряешься! — взволнованно предупреждала мама и тащила его всё дальше и дальше.
   Люди, чемоданы, люди, чемоданы — Вовка совсем потерял представление, где они и сколько времени ищут.
   Наконец кто-то посоветовал заглянуть в автобусы, приготовленные для пассажиров.
   — Здесь! — Вовка увидел в окне автобуса Генриетту Николаевну. — Вот они!
   Мама с Вовкой забрались в машину.
   Навстречу им привстала с места бледная Генриетта Николаевна.
   Женщины молча обнялись и заплакали.
   Вовка робко смотрел на Леночку, которая сидела у окна, закутанная с головой в толстый шерстяной платок…
   Фёдора в автобусе не было. Он пришёл немного погодя, мрачный, как туча, не спрашивая разрешения, сел рядом с мамой и начал отрывисто рассказывать ей историю с Кожаным.
   Кожаного не поймали.
   — Знаете, почему оборвался канат? — спросил Фёдор. — Он был перерезан. Какая подлость! Устроить панику, пролезть в суматохе на катер и удрать!.. Ну, ладно. Видите в море огни? Это уходит «Комсомольск».
   Мама несмело тронула Фёдора за рукав.
   — Не расстраивайтесь, Фёдор! Главное — все целы и все опять вместе!
   — Дядя Фёдор, почему ушёл пароход? — не утерпел и вмешался в разговор Вовка.
   — Он ушёл, потому что по радио получено предупреждение: идёт цунами.
   И когда автобус тронулся, Фёдор коротко рассказал, что значит это непонятное нерусское слово.

Цунами

   «Цунами», — объяснил он, — слово японское.
   Представьте, что где-то в океане на дне происходит извержение вулкана или просто подземный толчок. Опускается или поднимается дно. От этого толчка на поверхности океана вздымается водяная гора. Она растёт, растёт, рушится, и огромные волны устремляются к берегу.
   Это и есть цунами.
   Волны выкатываются на берег, смывают дома, разрушают целые города, а небольшие острова — те порой целиком оказываются под водою.
   Раньше цунами, хотя они и редки, приносили огромные бедствия.
   Сейчас другое дело. В районах, где бывают цунами, портовые города строят на возвышенностях, чтобы волны не могли докатиться до них. В разных местах на берегу поставлены приборы, и учёные по ним следят — не случилось ли на морском дне землетрясения. Они сразу же рассчитывают — когда, где достигнут волны берега, и сообщают об этом по радио. Корабли из опасных мест уходят в море, люди — в безопасные места…
   — Ну, вот и приехали, — прервал свой рассказ Фёдор. — Где наши чемоданы?

Человек на крыше

   Вдоль дорог и улиц, по всему склону горы, стояли толпы людей. Лица всех были обращены к океану.
   Люди ждали.
   Вовка стоял крепко вцепившись в руку Фёдора. Неподалёку от них сидела на чемодане Леночка. Около неё хлопотали высокий мужчина и женщина в светлом пальто. Женщина то и дело прикладывала к глазам носовой платок.
   «Мама и папа, — догадался Вовка. — Фу! Возятся, как с куклой! Смотрели бы лучше в океан».
   Океан застыл — свинцовый, неподвижный.
   Внизу лежал опустевший порт.
   От океана его отделяла высокая каменная стена — волнолом. Ближе к берегу рядами тянулись серые бетонные причалы и склады товаров — пакгаузы, надёжно спрятанные за толстой металлической оградой. Только там, где, огибая портовые здания, бежала к океану маленькая речушка, беззащитными кучками стояли серые ветхие бараки.
   — Что это за бараки? — спросил Фёдор пожилого рабочего, стоявшего рядом.
   — Бараки? — переспросил тот. — А это мы, когда порт строили, в них жили. Уже, считай, полгода как выбрались. Конец им пришёл. Отслужили! Вон теперь где дома наши — на горе.
   В толпе зашумели.
   — Идёт, идёт!
   По океану двигалась тёмная полоса. Она приближалась, постепенно выгибаясь дугой, и вскоре стало видно, что это волна, идущая к берегу.
   Послышался глухой рокот. Волна вышла на отмель, горой поднялась над волноломом и с рёвом обрушилась на него.
   Чёрные потоки, обгоняя друг друга, устремились к причалам. Они с пушечным грохотом разбивались о бетонные стены, кружились между закрытыми складами, шипя замирали на мостовой.
   Но там, где в океан впадала река, берег был низкий. Здесь черно-зелёный поток только лизнул стену порта и, обогнув её, понёсся по низине к старым баракам.
   Кривые, короткие улочки посёлка быстро наполнились водой.
   И вдруг в толпе закричали. Из одного барака выскочил человек. Он бежал по колено в воде, затем уцепился за угол дома и по водосточной трубе взобрался на крышу.
   Затаив дыхание все ждали: что будет?
   Улицы посёлка превратились в бушующие реки. По ним плыли выбитые двери, сломанные заборы, стволы деревьев. Кружась, проплыли два телеграфных столба, соединённые проволокой.
   Вода поднялась до самых крыш и остановилась. Несколько рабочих сбежали по склону горы к воде и знаками показали человеку, сидевшему на крыше, чтобы он немедленно плыл к ним.
   Человек на знаки не отвечал.
   — Странно, — сказал Фёдор. — У них же верёвки, они его смогут вытащить. Почему он не плывёт?
   Вода постояла несколько минут, а затем двинулась назад.
   Она отступала, с каждой секундой увеличивая скорость.
   Мутные потоки мчались теперь в обратном направлении. Мимо бараков вновь стремительно пронеслись обломки заборов, проплыл, покачивая ногами, разбитый стол, вращаясь, как юла, промелькнула табуретка.
   Подточенные водой ветхие дома один за другим рушились под напором течения. Барак, на котором спасался человек, дрожал всё сильнее и сильнее. Человек лихорадочно заметался, стал на колени, зачем-то начал выламывать из крыши доску. Но было уже поздно: от дома отделилась одна стена, вторая, крыша рухнула, и человек полетел в воду.
   Вот из воды показались его голова и руки… Он старался сбросить пальто. Наконец это ему удалось. Но, барахтаясь, человек выбился из сил. Неумолимое течение уносило его всё дальше и дальше от берега. На поверхности в последний раз показалась его голова и скрылась…
   Люди молчали
   Пальто, сброшенное человеком, попало в водоворот. Оно вертелось сначала на одном месте, потом струя воды отбросила его в сторону и лёгкий ветерок прибил к берегу.
   Вовка широко раскрыл глаза и, чтобы не крикнуть, зажал руками рот: у берега колыхалось хорошо знакомое ему пальто Кожаного…

Путешествие окончилось

   Свежий ветер с гор завивал мелкую пыль на покатой, залитой свежим асфальтом улице.
   По обеим сторонам улицы стояли новые, ещё не штукатуренные дома. Четыре крана, как журавли, вытянули длинные носы над блестящими белыми крышами.
   Три крана работали. Один стоял без движения.
   По дороге шли мама, Фёдор и Вовка.
   Вовка шагал, весело размахивая руками.
   — Раз, два! Раз, два!
   Мама шла необыкновенно тихая и задумчивая.
   Они провожали Фёдора на работу.
   — Вот ты и дождался меня, дружище! — пошутил Фёдор, обращаясь к неработающему крану. — Спасибо, Тоня, что проводили. Вы сейчас куда?
   — В школу, с Генриеттой Николаевной. Надо детей в первый класс записывать. Потом к себе на службу. Очень много работы… До свидания!
   Мама помолчала и тихо добавила:
   — Вечером мы ждём вас!
   Фёдор улыбнулся, хотел было что-то сказать, но к нему подошли рабочие.
   Переговорив с ними, он полез на кран.
   — Дядя Федя, что будете строить? — крикнул вслед ему Вовка.
   — Дом!
   — Кому?
   — Тебе-е!
   Обрадованный Вовка замахал руками:
   — Урра!
   Он бросился вниз на дорогу и, опередив маму, помчался по тёплому, шершавому асфальту.
   — Володя, подожди!
   Но Вовка ничего не слышал. Впереди были простор, школа, свой дом и куча интересных дел.
   Путешествие не окончилось. Оно только начиналось. Начинались новые пути, новые встречи, новые приключения.
   Вовка бежал со всех ног навстречу ветру, и дорогу ему освещало нестерпимо яркое, рыжее, его — Вовкино — солнце.