Страница:
Парень был высок, шесть с половиной футов, за годы странствий изрядно потерял в весе, но никак нельзя было назвать его худым и тем более – тощим. Мускулистое тело выглядело стройным и подтянутым. Копна светлых волос говорила о его вангардском происхождении, а всклокоченная бородка вызывала неодобрение старшей братии, но, коль скоро никто не располагал бритвой, запрет на ношение бород пришлось отменить. В канаве осталось не так много камней. Большая часть уже была поднята на поверхность и укатилась вниз по склону к подножию стены, которую чинили монахи.
Белокурый атлет подхватил очередной валун, водрузил его на плечо и хотел перебросить через край ямы, но не рассчитал, и глыба покатилась обратно. В два прыжка юноша догнал ее и подставил ногу прежде, чем камень успел набрать ускорение.
– Передохни, брат Кормик, – посоветовал ему напарник, монах средних лет с большой лысиной. – День такой жаркий.
Кормик глубоко вздохнул и, подобрав полы плотного шерстяного одеяния, снял его через голову. Теперь единственную одежду юноши составляла просторная набедренная повязка.
– Брат Кормик! – с укоризной воскликнул Джавно.
Так звали второго монаха.
– Чертовы камни! – возмутился молодой человек, сверкая зелеными глазами и не выказывая никакого желания облачиться вновь. – С тех пор как оказались на этом проклятом острове, мы только и делаем, что таскаем их.
– Проклятом? – Джавно покачал головой с выражением глубокого разочарования. – Разве ты забыл, брат, что мы посланы на север, в морозный Альпинадор, чтобы заложить церковь во славу блаженного Абеля? Ты это называешь проклятием? – Он указал рукой влево, где за перевалом виднелась небольшая каменная часовня.
Монахи возвели ее на самом высоком месте острова. Квадратное строение было небольшим, от силы десять ярдов в ширину, но на фоне пейзажа оно смотрелось достойно.
Кормик подбоченился и рассмеялся, ибо напарник был прав. Три с лишним года назад, покидая Пеллинорскую часовню в Вангарде, они были полны надежд и великих помыслов. Им предстояло отправиться в суровый скалистый Альпинадор, нести слово блаженного Абеля варварам-язычникам, обитавшим здесь. Сколько душ они собирались спасти магией самоцветов, истиной и красотой своего послания!
Но их встретили гневной бранью. В каждом слове чужеземцев гордые и сильные северяне слышали оскорбление. Скорее выживая, чем проповедуя, несколько монахов со слугами много недель плутали по морозному безмолвию, пока вконец не заблудились. Вскоре они наверняка умерли бы от голода и холода, если бы не вышли сюда, на просторное, вечно укрытое теплым паром озеро с россыпью разновеликих островов. Отец де Гильб, предводитель экспедиции, провозгласил это чудом и решил, что именно здесь им суждено выполнить миссию и возвести храм.
«Именно здесь, – размышлял Кормик. – На голой скале посреди воды».
– Ох уж эти мне камни, – проворчал он и вновь наклонился за валуном, чтобы на сей раз перебросить его через край канавы.
– Озеро просто кишит рыбой. А какая вода! Ты ее пробовал? – спросил Джавно томным голосом. – Тебе следовало бы благодарить эти теплые источники, брат, за то, что они спасли нас от альпинадорской зимы.
– Наша миссия не только в том, чтобы не умереть здесь.
Джавно пустился в разглагольствования о том, что есть долг абелийского монаха, о неизбежных жертвах и о будущей награде, которая ожидает их после того, как они сбросят оковы земного существования. Он пересыпал речь пространными цитатами из книг, но Кормик не вслушивался. У него была собственная молитва от отчаяния, неожиданная, но верная отдушина. С ее помощью он надеялся понять что-то самое важное на этом запутанном пути под названием жизнь.
Кормик сообразил, что вопрос звучит уже не в первый раз, и глупо уставился на старшего собрата.
– Да восторжествует блаженный Абель, когда племена этого озера вкусят нашей любви, – провозгласил Джавно.
– Их традициям сотни лет, – заметил Кормик.
– Терпение, – возразил Джавно.
Ответ был весьма предсказуемым. Кормик слышал его не раз, но то, как внезапно оборвался голос собеседника, заставило юношу взглянуть на него. Джавно напряженно смотрел в сторону пляжа.
Проследив за его взглядом, Кормик увидел поври – косолапых, криворуких, бочкообразных гномов. Их широкий плот был уже почти у самого берега. Карлики соскочили в воду и бросились в атаку, размахивая оружием.
Кормик обернулся, в несколько прыжков оказался у береговой линии, подскочил и с налету врезался в двух гномов прежде, чем они успели выйти из воды. Один повалился, другой зашатался, но устоял. Тогда Кормик быстро присел и с разворота ударил его ногой по подбородку, не дожидаясь, пока тот полностью оправится от внезапной атаки. Его темно-красный берет, знак отличия поври, которых звали еще кровавыми колпаками, отлетел в сторону, когда карлик рухнул в воду.
– Назад, пока они тебя не утопили! – вскричал Джавно, выбрасывая вперед руку, сжимавшую графит, молниеносный камень, и высвобождая его энергию.
Ярко-голубая вспышка с шипением ударила в плот, разбросала гномов в разные стороны и погасла в воде, неприятно ужалив ноги Кормику.
За спиной Джавно еще двое монахов, скрываясь за каменной грядой, выкрикивали предостережения.
Кормик изо всех сил пошлепал по мелководью к скалистому берегу, умудряясь на ходу уворачиваться от дубинок и отражать нескончаемый град ударов. Однако пара выпадов достигла цели. Из воды он выбрался с багровым рубцом на руке и кровоподтеком, от которого начал заплывать правый глаз.
– Сюда! – крикнул Джавно двум своим собратьям и Кормику, которого гномы почти настигли.
Тот подбежал, схватил первый попавшийся булыжник, резко развернулся и швырнул его в ближайшего преследователя. Камень угодил карлику точно в грудь, на миг сбив ему дыхание. Но уже в следующий момент разъяренный крепыш забыл об ударе и рванул вперед, дико размахивая дубиной.
Кормик не собирался отступать. Он бросился навстречу гному и подставился под очередной удар. На секунду стало нечем дышать, но он переборол себя, улучил момент и вырвал оружие из рук изумленного карлика. Треснув его со всего маху по голове, юноша раскрутил дубину и метнул ее в следующего противника.
Рыжебородый гном попытался закрыться рукой, но не рассчитал. Дубинка врезалась ему прямо в нос, голова поври откинулась назад под действием сокрушительного удара.
– Ах ты, собака! – выругался поври, вытирая кровь с разбитой переносицы, ухмыльнулся и со злобным рычанием бросился в атаку, но вдруг растерянно остановился и рухнул на одно колено.
У Кормика не было времени ни на то, чтобы осознать, как ему повезло, ни на то, чтобы порадоваться удачному броску. Подобный выпад мог лишь на время сокрушить поври, будто сделанных из куска скалы. Поэтому, едва швырнув дубинку, он тут же обрушил новый удар на голову очередному противнику.
Гном мертвой хваткой повис на Кормике и стал раскачивать его из стороны в сторону, пытаясь повалить наземь. Тот изо всех сил старался удержаться на ногах, осыпая ударами карлика. Из ран Кормика хлынула кровь, ему казалось, будто он бьется с камнем, а не с живым существом.
Монах не сдавался, но поври увлекал его все дальше от Джавно и собратьев к полудюжине своих товарищей, готовых напасть в любой момент. В землю вонзилась еще одна молния. Вожак гномов задергался в неистовой пляске, хлопая руками и клацая челюстью. Густая рыжая шевелюра и борода встали торчком. Он извивался и подскакивал, пытаясь сделать шаг, но в конце концов повалился на землю.
Остальные пять поври двинулись дальше, не обращая внимания на летевшие в них камни. Завязалась настоящая драка.
Кормик продолжал отчаянно работать ногами и обрушивать на гнома тумак за тумаком, но упрямый противник ухитрился развернуться, подставить лицо прямо под атакующий кулак и впиться в него своими квадратными зубами.
Молодой человек вырвал руку, одновременно высвобождаясь из цепких объятий карлика. Он отскочил назад и встретил своего преследователя сперва мощной атакой слева, отчего голова свернулась набок, затем довершил дело сокрушительным ударом правой руки.
– Ну, держись! Сейчас я обдеру кожу с твоего смазливого лица! – пригрозил поври и снова бросился в наступление, однако был встречен серией из трех жалящих ударов.
Кормик отступил еще немного. Расстояние было его очевидным преимуществом. Он смотрел на своего противника, похожего на ходячий кусок скалы, и понимал, что других преимуществ у него нет.
Джавно отчаянно отбивался самодельной деревянной булавой. Ему даже удалось нанести гному мощный удар, но тот продолжал неумолимо теснить его. Как бы пригодилась сейчас монаху та булава, с которой он покинул Пеллинорскую часовню. Это было прекрасно сбалансированное, идеальное по весу зубчатое оружие. Но увы! Ее, как и все прочие металлические предметы, уничтожила коррозия.
От очередного удара, поразившего поври в плечо, наконечник булавы разлетелся вдребезги. Джавно съежился и закрылся свободной рукой как раз вовремя, чтобы блокировать неминуемую контратаку. Когда вражеская дубинка пронеслась мимо, монах крепко вцепился гному в руки.
Большая ошибка!
Джавно понял это сразу же, как только со всего маху врезался в своего противника, который даже не качнулся. Теперь преимущество человека перед поври – длина рук – было потеряно. Гном проворно высвободился, схватил абелийца за талию и повис на нем, увлекая за собой. Оба покатились по земле.
К ним подскочил еще один карлик и принялся колотить Джавно увесистой палкой. Монах извивался от боли, тело под тяжелой коричневой рясой покрылось рубцами. Наконец ему удалось повернуться так, чтобы видеть обоих своих собратьев, которые отчаянно и храбро отбивались сразу от трех гномов, отвешивая удар за ударом. В какой-то момент поври ослабил хватку, Джавно вскочил на ноги и побежал к ним. Расчет оказался верен. Монаху удалось отвлечь на себя одного из троих карликов. Тот запустил в него топориком, заставляя отпрыгнуть назад, в направлении двух преследователей.
Джавно все еще сжимал в кулаке графит и сосредоточился на нем. Несмотря на побои и оплеухи, он не потерял концентрации и направил всю свою энергию сквозь камень. В тот же миг змееподобные молнии вспыхнули вокруг абелийца и ударили во всех направлениях.
Поври разметало по сторонам, и Джавно поспешил к друзьям. Он бросил на Кормика взгляд, полный искреннего, почти отеческого беспокойства, но тут же напомнил себе, что именно звание лучшего бойца Пеллинорской часовни позволило юноше участвовать в альпинадорской экспедиции.
«Он справится», – сказал себе Джавно и помолился.
– Ах ты!.. – выругался гном, ухмыляясь и отплевываясь. – От твоей кровушки мой берет станет еще краше!
Он замахнулся дубинкой и с ревом бросился на Кормика. Тот опередил его движение, присел и выбросил вперед ногу, чтобы в следующий момент подсечь карлика, резко ударив сзади по коленям. Поври зашатался и чуть не упал на спину.
Вскоре он понял, что это оказалось всего лишь уловкой. Кормик перекувырнулся назад, развернулся, обхватил беднягу ногами наподобие ножниц и стал раскачивать. Гном пытался устоять, но сопротивляться распростертому на земле человеку было бесполезно, и он рухнул, выронив дубинку и едва успев подставить руку, чтобы не удариться лицом о камни.
Перекатившись со спины, Кормик одним рывком вскочил и уже собирался втоптать голову поверженного карлика в камни. Он даже занес ногу над ошеломленным врагом, но засомневался.
Сзади послышался всплеск. Юноша обернулся и увидел, как тот самый гном, которого он повалил первым, в ярости выбегает из воды. Через мгновение Кормик понял, что это была не ярость, а ужас, ибо следом за поври появилось еще одно существо.
Его гладкая, голубоватая, почти прозрачная кожа мерцала в блеклом, туманном свете, взгляд черных глаз словно впивался в жертву из-под выступающих надбровных дуг. Кормик сразу же догадался, что это ледниковый тролль. Узнал его и карлик, судя по ужасу, написанному на лице!
Ростом с гномов, но гораздо легче последних, ледниковые тролли были настоящим проклятием всех островитян. Их обманчиво тонкие конечности таили в себе недюжинную силу, а зубы ранили подобно маленьким кинжалам. Там, где появлялся один тролль, неизбежно оказывались и другие. Вот и теперь Кормик убедился в этом, завидев множество длинных ушей, которые торчали тут и там по всему каменистому пляжу.
Гном, лежавший рядом с Кормиком, схватил его за лодыжку и с силой потянул вниз. Монах не сопротивлялся. Он позволил повалить себя на землю, сделал кувырок назад и снова встал на ноги.
– Тролли! Тролли! – закричал юноша и рванул к берегу. – Живее! – подгонял он карлика, бежавшего навстречу.
Тот, едва ступив на берег, вдруг откинул голову назад и, казалось, действительно заторопился. Но в следующий момент, когда он качнулся вперед, замер, затем рухнул на колени и шумно выдохнул, Кормик понял, в чем дело.
– Бикельбрин, друг! – возопил поври, лежавший у ног юноши, и вскочил.
Прервав сражение, его сородичи обернулись на крик. Стало ясно, что перед этой бедой гном и человек равны. Десятку карликов предстояло дать отпор более чем дюжине троллей, вооруженных копьями, на концах которых крепились острые зазубренные раковины. Это оружие было пострашнее, чем относительно безвредные палки, которыми островитяне имели обыкновение дубасить друг друга по голове.
Два тролля приближались к Бикельбрину с одной стороны, Кормик – с другой. Перескакивая через камни, полный решимости, он слышал, как брат Джавно велел всем бежать в монастырь, понял, что трое его товарищей туда и направляются, но не мог бросить раненого поври.
Видя, что ледниковые тролли потянулись к своим копьям, Кормик сделал последний рывок. Он присел, пружиной подпрыгнул в воздух, перелетел через гнома и обрушился на тварей прежде, чем они успели достать оружие. Один отпустил древко, пытаясь защититься руками, другой оказался более упорным и уже с отвратительным плаксивым воплем занес копье. Именно на него пришлась основная сила удара, хотя повалились оба.
Приземлился Кормик неудачно, чуть не налетев лбом на камень, но вовремя подставил руку. Волна головокружения захлестнула его, однако нельзя было оставаться в окружении этих гадких существ, которые цеплялись и кусались. Юноша откатился в сторону, но один тролль успел вонзить зубы в его голое предплечье.
Кормик немедленно отдернул руку и, почувствовав, что дурнота отступает, со всей силы врезал твари по уродливой морде.
Второй тролль оказался не менее проворным, чем монах, и уже метил копьем ему в живот.
Кормик увернулся и выбил у врага оружие. Он перешел в атаку, но, повинуясь инстинкту, вдруг развернулся, отскочил назад и чудом избежал копья, посланного еще одним троллем.
Теперь юноша был один против тройки врагов и видел, как приближается четвертый. Вдруг слева донесся пронзительный крик. Один из троллей, словно споткнувшись, упал, сраженный ударом дубинки по голове. За ним показался разъяренный поври, стремглав бежавший к месту схватки с пустыми руками. Это он швырнул свою дубинку в тролля. Гном звал Бикельбрина, но пронесся мимо своего раненого друга, набросился на второго тролля и, подмяв его под себя, принялся осыпать пинками.
Кормик ударом ноги переломил шею поверженному троллю, и тот перестал корчиться. Эти твари, которые сами не пощадят никого, могли не рассчитывать на жалость в нынешнем сражении. Поври оставили в покое абелийских братьев и уже спускались с холма к берегу. Кормик с облегчением увидел, что Джавно опять вскинул руку.
– В монастырь! – закричал он снова, на сей раз обращаясь только к Кормику и давая понять, что братьям придется его бросить, если тот не поспешит.
Сразу за окликом последовал удар молнии, и все три тролля задергались в дикой неестественной пляске. Их тонкие конечности неистово затряслись от остаточных разрядов.
Тут подбежал четвертый тролль и набросился на Кормика с копьем. Юноша увернулся пару раз и, откинувшись назад, с трудом избежал третьего удара, который просвистел совсем рядом с головой. Тогда он взялся левой рукой за древко, правой захватил копье у самого наконечника и стал гнуть его книзу, навалившись всем телом. Раздался треск, и копье сломалось пополам. Кормик вырвал у тролля кусок древка и обрушился на него, не выпуская из рук второго обломка. Почувствовав, что острый край входит в тело противника, монах обнял его левой рукой и вонзил оружие еще глубже.
Обезумевшая тварь пыталась кусаться, но не могла дотянуться до Кормика. Тогда, не желая сдаваться, тролль пустил в ход еще одно свое средство защиты, длинный клиновидный подбородок, которым стал царапать голову соперника.
Оба повалились на землю. Кормик уперся коленями троллю в грудь, вытащил наружу древко копья, подбросил его, повернул зазубренной ракушкой вперед и снова набросился на врага.
Тролль выскальзывал и лягался, отбивался и изворачивался, но Кормик вонзил копье прямо ему в грудь, для верности разворотив рану. Наконец юноша скатился с убитого противника, и взору его предстал еще один тролль, тот самый, который получил дубинкой по голове. Он стоял прямо над монахом с камнем в руке.
От удара голову словно разорвала ярко-белая вспышка. Кормик закрылся руками и даже умудрился встать. Но тролль не отставал. От бесконечных тумаков и укусов земля уходила из-под ног человека.
Юноша нашел в себе силы ровно для одного ошеломительного удара, который, по счастью, пришелся троллю в челюсть. Тварь мешком повалилась на землю.
Кормик старался выпрямиться, но его шатало из стороны в сторону. Поври и тролли – все смешались в одну беспорядочную яростную массу.
Вдруг земля молниеносно приблизилась и поглотила его. Он вспомнил о Милкейле, о своей тайной любви. Юноше было жаль, что в эту ночь он не сможет прийти к ней на свидание в их особом месте на северной отмели. Ему показалось глупым думать об этом сейчас, и было непонятно, почему образ прекрасной варварки наполнил его мысли именно в эту опасную минуту.
Потом он понял, что с этими мыслями, с ее образом на него снизошла благодать, подарив миг успокоения в бурю. Кормик попытался произнести ее имя, но не смог.
Звуки стихли, свет погас, в последний момент приняв очертания ее тела, и юноша погрузился в холодный и пустой мрак.
Глава четвертая. Опора
Брансен отвернулся от Кадайль и лег на спину. Он хотел прикрыть лицо рукой, но не рассчитал движения и больно ударил себя по лбу. Ему стоило огромных усилий совладать со своей дрожащей, трясущейся кистью и спрятать под ней глаза, в которых закипали слезы обиды. Кадайль оперлась на локоть и ласково посмотрела на мужа.
Его нога подергивалась и отскакивала в сторону, ударяясь о переднюю опору их палатки так, что вход грозил обрушиться. В совершенном расстройстве молодой человек схватил лежавший неподалеку гематит.
Кадайль нежно погладила мужа по обнаженной груди, нашептывая слова утешения, но Брансен не пошевелился и не взглянул в ее сторону.
– Я люблю тебя, – сказала жена.
Наконец Брансен поборол гордое упрямство, потянулся к душевному камню и положил его рядом с собой.
– Тебе придется вечно терпеть мою… неуклюжесть.
Кадайль рассмеялась, но тут же осеклась, опасаясь, что ее веселье будет неправильно истолковано.
– Мы ведь знали, что на это потребуется время, – ответила она.
– На это потребуется вечность! – возразил Брансен. – Лучше ничего не стало! А я-то верил, что теперь освобожусь от душевного камня. Я-то надеялся…
– Всему свое время, – перебила его Кадайль. – Я помню Цаплю, который не мог даже ходить без камня. Теперь ты можешь. Разве это не улучшение?
– Да, но это было давно, – буркнул Брансен, наконец отняв руку от лица и посмотрев на свою удивительную, все понимающую жену. – Мои успехи давали повод надеяться. А теперь их нет. Без камня я неуклюжий уродец!
– Неправда!
– Без него я даже не могу быть полноценным мужем! Я не мужчина!
Кадайль покачала головой и села. Брансен молол такой вздор, что было невозможно удержаться от смеха.
– Что? – наконец спросил он в крайнем раздражении.
– Непривычно видеть Разбойника, настолько преисполненного жалости к себе, – отвечала она.
От неожиданности и гнева Брансен онемел.
– Ты проучил владыку Делавала и дважды ограбил принца! Ты народный герой…
– Который не в состоянии заниматься любовью со своей женой!
Кадайль поцеловала его.
– У меня нет оснований быть недовольной.
– Только если у меня ко лбу прижат самоцвет. Без него я ни на что не гожусь.
– Тогда скажи спасибо, что он у тебя есть! Брансен безучастно поглядел на нее.
– Я хочу…
– Раз хочешь – значит, получишь, – оборвала его Кадайль. – Когда придет время. Если нет, то и не надо. Нужно радоваться, что у нас есть душевный камень. Я, например, рада. Но даже если бы мы не нашли камня, если бы ты не мог любить меня так, как ты это умеешь, неужели думаешь, что это могло бы повлиять на мои чувства к тебе? Ты считаешь, я стала бы любить тебя меньше? – спросила она, нахмурившись.
Брансен уставился на нее с явным непониманием.
– Вот если бы я не могла одарить тебя супружескими ласками, неужели ты бросил бы меня ради «полноценной» женщины? – продолжала она с вызовом.
Молодой человек не мог произнести ни слова, и это невозможно было списать лишь на физический недуг.
– Конечно, не бросил бы, – уверенно заключила Кадайль. – Если бы я сомневалась в этом, то никогда не согласилась бы выйти за тебя замуж. Я люблю тебя, Брансен, – добавила она, смягчившись и погладив его грудь изящной рукой. – Мне нравится заниматься с тобой любовью всегда, есть у тебя на лбу самоцвет или нет. Прошу тебя, довольно об этом, хватит жалеть себя. Невыносимо слышать сетования из уст любимого, который готов дракона убить, чтобы защитить меня. Ты настолько превосходишь обычных мужчин, что твоя жалость к себе хуже, чем самоирония, настолько она смешна и неумна. Ты Разбойник. Ты самый прекрасный мужчина на свете, мой муж. Каждое утро я благодарю бога и Древнейших за то, что Брансен Гарибонд стал частью моей жизни.
Брансен пытался ответить, объяснить, что это он должен на коленях благодарить ее, но Кадайль приложила пальчик к его губам и нежно коснулась их своими. Затем она устроилась на нем верхом и стала осыпать поцелуями его лицо, беспрестанно нашептывая нежности.
Молодой человек подумал, что если кому-то из них и повезло по-настоящему, так это ему. Но он не стал спорить и сдался в плен очарованию и красоте своей любимой Кадайль.
– Ей это не понравится, – прошамкал сквозь два оставшихся зуба старик с тощим лицом.
Доусон Маккидж бросил на старого брюзгу недоверчивый взгляд.
– Все мертвы. – Он указал на дымящиеся руины, где всего несколько дней назад стоял процветающий город. – Кому это может понравиться, старый осел? – добавил он, повысив голос, чтобы в войске его слышали, пока не приехала дама Гвидра, которая, как говорили, должна была появиться с минуты на минуту. – Мужчины, женщины и дети Вангарда, наши братья, наши товарищи – все погибли в резне, которую учинило это проклятие рода человеческого.
Белокурый атлет подхватил очередной валун, водрузил его на плечо и хотел перебросить через край ямы, но не рассчитал, и глыба покатилась обратно. В два прыжка юноша догнал ее и подставил ногу прежде, чем камень успел набрать ускорение.
– Передохни, брат Кормик, – посоветовал ему напарник, монах средних лет с большой лысиной. – День такой жаркий.
Кормик глубоко вздохнул и, подобрав полы плотного шерстяного одеяния, снял его через голову. Теперь единственную одежду юноши составляла просторная набедренная повязка.
– Брат Кормик! – с укоризной воскликнул Джавно.
Так звали второго монаха.
– Чертовы камни! – возмутился молодой человек, сверкая зелеными глазами и не выказывая никакого желания облачиться вновь. – С тех пор как оказались на этом проклятом острове, мы только и делаем, что таскаем их.
– Проклятом? – Джавно покачал головой с выражением глубокого разочарования. – Разве ты забыл, брат, что мы посланы на север, в морозный Альпинадор, чтобы заложить церковь во славу блаженного Абеля? Ты это называешь проклятием? – Он указал рукой влево, где за перевалом виднелась небольшая каменная часовня.
Монахи возвели ее на самом высоком месте острова. Квадратное строение было небольшим, от силы десять ярдов в ширину, но на фоне пейзажа оно смотрелось достойно.
Кормик подбоченился и рассмеялся, ибо напарник был прав. Три с лишним года назад, покидая Пеллинорскую часовню в Вангарде, они были полны надежд и великих помыслов. Им предстояло отправиться в суровый скалистый Альпинадор, нести слово блаженного Абеля варварам-язычникам, обитавшим здесь. Сколько душ они собирались спасти магией самоцветов, истиной и красотой своего послания!
Но их встретили гневной бранью. В каждом слове чужеземцев гордые и сильные северяне слышали оскорбление. Скорее выживая, чем проповедуя, несколько монахов со слугами много недель плутали по морозному безмолвию, пока вконец не заблудились. Вскоре они наверняка умерли бы от голода и холода, если бы не вышли сюда, на просторное, вечно укрытое теплым паром озеро с россыпью разновеликих островов. Отец де Гильб, предводитель экспедиции, провозгласил это чудом и решил, что именно здесь им суждено выполнить миссию и возвести храм.
«Именно здесь, – размышлял Кормик. – На голой скале посреди воды».
– Ох уж эти мне камни, – проворчал он и вновь наклонился за валуном, чтобы на сей раз перебросить его через край канавы.
– Озеро просто кишит рыбой. А какая вода! Ты ее пробовал? – спросил Джавно томным голосом. – Тебе следовало бы благодарить эти теплые источники, брат, за то, что они спасли нас от альпинадорской зимы.
– Наша миссия не только в том, чтобы не умереть здесь.
Джавно пустился в разглагольствования о том, что есть долг абелийского монаха, о неизбежных жертвах и о будущей награде, которая ожидает их после того, как они сбросят оковы земного существования. Он пересыпал речь пространными цитатами из книг, но Кормик не вслушивался. У него была собственная молитва от отчаяния, неожиданная, но верная отдушина. С ее помощью он надеялся понять что-то самое важное на этом запутанном пути под названием жизнь.
Она выпорхнула из лодки с той же грацией, с какой та мягко причалила. Каждое движение плавностью напоминало волны, ласкающие берег. В ту ночь Шейла, по-альпинадорски – луна, была полной, и в этом загадочном свете силуэт Милкейлы казался призрачным. На ней почти не было облачения. Все на Митранидуне одевались так, кроме монахов, носивших тяжелые шерстяные робы.– Ты согласен, брат? – громко спросил Джавно.
Кормику стало неловко в его платье, которое совершенно не соответствовало мягкой, теплой, слегка туманной погоде.
Милкейла шла ему навстречу. Ее рука коснулась бедра, и короткая юбка соскользнула вниз. Не останавливаясь, девушка сняла через голову лиф. Без тени стыда или смущения она предстала перед ним прекрасная и нагая, облаченная лишь в ожерелье из ракушек, когтей и зубов и такие же браслеты на руке и ноге. Большое перо было вплетено в ее волосы.
В эту ночь Кормик впервые увидел ее обнаженной, но подлинно близка Милкейла стала ему еще раньше, на встрече между шаманами племени Ян Оссум и несколькими братьями с острова Часовни. Именно тогда он понял, что нашел свою вторую половину, родственную душу, оправдание своему существованию, столь же открытое сердце. Она тоже поняла это. Жалкой игрой показалось ему тогда то, как подтрунивали, как рисовались друг перед другом шаманы и монахи. Стараясь доказать собственную правоту, те и другие всего лишь жонглировали удобными аргументами. Ни один из них не произвел впечатления на Кормика или Милкейлу. И только то, что они прочли в глазах друг друга, было истинно.
Теперь она направлялась к нему без тени смущения и неуверенности. Все то, что открылось ему с тех пор, как она вышла из лодки, бледнело в сравнении с тем, что он уже знал о ней. Он смотрел ей в глаза и видел в них стремление и доверие, зародившееся между ними.
Он возился со своим платьем. Ему хотелось бы двигаться столь же изящно, как Милкейла, но желание, внезапно захлестнувшее его, не позволяло мешкать. Они упали на песчаную отмель и в полном молчании предались любви под луной и звездами.
Оба чувствовали, что две их религии, соединившись, смогут открыть что-то более важное, чем каждая в отдельности, какую-то совершенную истину. Физическое слияние казалось им самой прекрасной формой этого соединения.
Кормик сообразил, что вопрос звучит уже не в первый раз, и глупо уставился на старшего собрата.
– Да восторжествует блаженный Абель, когда племена этого озера вкусят нашей любви, – провозгласил Джавно.
– Их традициям сотни лет, – заметил Кормик.
– Терпение, – возразил Джавно.
Ответ был весьма предсказуемым. Кормик слышал его не раз, но то, как внезапно оборвался голос собеседника, заставило юношу взглянуть на него. Джавно напряженно смотрел в сторону пляжа.
Проследив за его взглядом, Кормик увидел поври – косолапых, криворуких, бочкообразных гномов. Их широкий плот был уже почти у самого берега. Карлики соскочили в воду и бросились в атаку, размахивая оружием.
Кормик обернулся, в несколько прыжков оказался у береговой линии, подскочил и с налету врезался в двух гномов прежде, чем они успели выйти из воды. Один повалился, другой зашатался, но устоял. Тогда Кормик быстро присел и с разворота ударил его ногой по подбородку, не дожидаясь, пока тот полностью оправится от внезапной атаки. Его темно-красный берет, знак отличия поври, которых звали еще кровавыми колпаками, отлетел в сторону, когда карлик рухнул в воду.
– Назад, пока они тебя не утопили! – вскричал Джавно, выбрасывая вперед руку, сжимавшую графит, молниеносный камень, и высвобождая его энергию.
Ярко-голубая вспышка с шипением ударила в плот, разбросала гномов в разные стороны и погасла в воде, неприятно ужалив ноги Кормику.
За спиной Джавно еще двое монахов, скрываясь за каменной грядой, выкрикивали предостережения.
Кормик изо всех сил пошлепал по мелководью к скалистому берегу, умудряясь на ходу уворачиваться от дубинок и отражать нескончаемый град ударов. Однако пара выпадов достигла цели. Из воды он выбрался с багровым рубцом на руке и кровоподтеком, от которого начал заплывать правый глаз.
– Сюда! – крикнул Джавно двум своим собратьям и Кормику, которого гномы почти настигли.
Тот подбежал, схватил первый попавшийся булыжник, резко развернулся и швырнул его в ближайшего преследователя. Камень угодил карлику точно в грудь, на миг сбив ему дыхание. Но уже в следующий момент разъяренный крепыш забыл об ударе и рванул вперед, дико размахивая дубиной.
Кормик не собирался отступать. Он бросился навстречу гному и подставился под очередной удар. На секунду стало нечем дышать, но он переборол себя, улучил момент и вырвал оружие из рук изумленного карлика. Треснув его со всего маху по голове, юноша раскрутил дубину и метнул ее в следующего противника.
Рыжебородый гном попытался закрыться рукой, но не рассчитал. Дубинка врезалась ему прямо в нос, голова поври откинулась назад под действием сокрушительного удара.
– Ах ты, собака! – выругался поври, вытирая кровь с разбитой переносицы, ухмыльнулся и со злобным рычанием бросился в атаку, но вдруг растерянно остановился и рухнул на одно колено.
У Кормика не было времени ни на то, чтобы осознать, как ему повезло, ни на то, чтобы порадоваться удачному броску. Подобный выпад мог лишь на время сокрушить поври, будто сделанных из куска скалы. Поэтому, едва швырнув дубинку, он тут же обрушил новый удар на голову очередному противнику.
Гном мертвой хваткой повис на Кормике и стал раскачивать его из стороны в сторону, пытаясь повалить наземь. Тот изо всех сил старался удержаться на ногах, осыпая ударами карлика. Из ран Кормика хлынула кровь, ему казалось, будто он бьется с камнем, а не с живым существом.
Монах не сдавался, но поври увлекал его все дальше от Джавно и собратьев к полудюжине своих товарищей, готовых напасть в любой момент. В землю вонзилась еще одна молния. Вожак гномов задергался в неистовой пляске, хлопая руками и клацая челюстью. Густая рыжая шевелюра и борода встали торчком. Он извивался и подскакивал, пытаясь сделать шаг, но в конце концов повалился на землю.
Остальные пять поври двинулись дальше, не обращая внимания на летевшие в них камни. Завязалась настоящая драка.
Кормик продолжал отчаянно работать ногами и обрушивать на гнома тумак за тумаком, но упрямый противник ухитрился развернуться, подставить лицо прямо под атакующий кулак и впиться в него своими квадратными зубами.
Молодой человек вырвал руку, одновременно высвобождаясь из цепких объятий карлика. Он отскочил назад и встретил своего преследователя сперва мощной атакой слева, отчего голова свернулась набок, затем довершил дело сокрушительным ударом правой руки.
– Ну, держись! Сейчас я обдеру кожу с твоего смазливого лица! – пригрозил поври и снова бросился в наступление, однако был встречен серией из трех жалящих ударов.
Кормик отступил еще немного. Расстояние было его очевидным преимуществом. Он смотрел на своего противника, похожего на ходячий кусок скалы, и понимал, что других преимуществ у него нет.
Джавно отчаянно отбивался самодельной деревянной булавой. Ему даже удалось нанести гному мощный удар, но тот продолжал неумолимо теснить его. Как бы пригодилась сейчас монаху та булава, с которой он покинул Пеллинорскую часовню. Это было прекрасно сбалансированное, идеальное по весу зубчатое оружие. Но увы! Ее, как и все прочие металлические предметы, уничтожила коррозия.
От очередного удара, поразившего поври в плечо, наконечник булавы разлетелся вдребезги. Джавно съежился и закрылся свободной рукой как раз вовремя, чтобы блокировать неминуемую контратаку. Когда вражеская дубинка пронеслась мимо, монах крепко вцепился гному в руки.
Большая ошибка!
Джавно понял это сразу же, как только со всего маху врезался в своего противника, который даже не качнулся. Теперь преимущество человека перед поври – длина рук – было потеряно. Гном проворно высвободился, схватил абелийца за талию и повис на нем, увлекая за собой. Оба покатились по земле.
К ним подскочил еще один карлик и принялся колотить Джавно увесистой палкой. Монах извивался от боли, тело под тяжелой коричневой рясой покрылось рубцами. Наконец ему удалось повернуться так, чтобы видеть обоих своих собратьев, которые отчаянно и храбро отбивались сразу от трех гномов, отвешивая удар за ударом. В какой-то момент поври ослабил хватку, Джавно вскочил на ноги и побежал к ним. Расчет оказался верен. Монаху удалось отвлечь на себя одного из троих карликов. Тот запустил в него топориком, заставляя отпрыгнуть назад, в направлении двух преследователей.
Джавно все еще сжимал в кулаке графит и сосредоточился на нем. Несмотря на побои и оплеухи, он не потерял концентрации и направил всю свою энергию сквозь камень. В тот же миг змееподобные молнии вспыхнули вокруг абелийца и ударили во всех направлениях.
Поври разметало по сторонам, и Джавно поспешил к друзьям. Он бросил на Кормика взгляд, полный искреннего, почти отеческого беспокойства, но тут же напомнил себе, что именно звание лучшего бойца Пеллинорской часовни позволило юноше участвовать в альпинадорской экспедиции.
«Он справится», – сказал себе Джавно и помолился.
– Ах ты!.. – выругался гном, ухмыляясь и отплевываясь. – От твоей кровушки мой берет станет еще краше!
Он замахнулся дубинкой и с ревом бросился на Кормика. Тот опередил его движение, присел и выбросил вперед ногу, чтобы в следующий момент подсечь карлика, резко ударив сзади по коленям. Поври зашатался и чуть не упал на спину.
Вскоре он понял, что это оказалось всего лишь уловкой. Кормик перекувырнулся назад, развернулся, обхватил беднягу ногами наподобие ножниц и стал раскачивать. Гном пытался устоять, но сопротивляться распростертому на земле человеку было бесполезно, и он рухнул, выронив дубинку и едва успев подставить руку, чтобы не удариться лицом о камни.
Перекатившись со спины, Кормик одним рывком вскочил и уже собирался втоптать голову поверженного карлика в камни. Он даже занес ногу над ошеломленным врагом, но засомневался.
Сзади послышался всплеск. Юноша обернулся и увидел, как тот самый гном, которого он повалил первым, в ярости выбегает из воды. Через мгновение Кормик понял, что это была не ярость, а ужас, ибо следом за поври появилось еще одно существо.
Его гладкая, голубоватая, почти прозрачная кожа мерцала в блеклом, туманном свете, взгляд черных глаз словно впивался в жертву из-под выступающих надбровных дуг. Кормик сразу же догадался, что это ледниковый тролль. Узнал его и карлик, судя по ужасу, написанному на лице!
Ростом с гномов, но гораздо легче последних, ледниковые тролли были настоящим проклятием всех островитян. Их обманчиво тонкие конечности таили в себе недюжинную силу, а зубы ранили подобно маленьким кинжалам. Там, где появлялся один тролль, неизбежно оказывались и другие. Вот и теперь Кормик убедился в этом, завидев множество длинных ушей, которые торчали тут и там по всему каменистому пляжу.
Гном, лежавший рядом с Кормиком, схватил его за лодыжку и с силой потянул вниз. Монах не сопротивлялся. Он позволил повалить себя на землю, сделал кувырок назад и снова встал на ноги.
– Тролли! Тролли! – закричал юноша и рванул к берегу. – Живее! – подгонял он карлика, бежавшего навстречу.
Тот, едва ступив на берег, вдруг откинул голову назад и, казалось, действительно заторопился. Но в следующий момент, когда он качнулся вперед, замер, затем рухнул на колени и шумно выдохнул, Кормик понял, в чем дело.
– Бикельбрин, друг! – возопил поври, лежавший у ног юноши, и вскочил.
Прервав сражение, его сородичи обернулись на крик. Стало ясно, что перед этой бедой гном и человек равны. Десятку карликов предстояло дать отпор более чем дюжине троллей, вооруженных копьями, на концах которых крепились острые зазубренные раковины. Это оружие было пострашнее, чем относительно безвредные палки, которыми островитяне имели обыкновение дубасить друг друга по голове.
Два тролля приближались к Бикельбрину с одной стороны, Кормик – с другой. Перескакивая через камни, полный решимости, он слышал, как брат Джавно велел всем бежать в монастырь, понял, что трое его товарищей туда и направляются, но не мог бросить раненого поври.
Видя, что ледниковые тролли потянулись к своим копьям, Кормик сделал последний рывок. Он присел, пружиной подпрыгнул в воздух, перелетел через гнома и обрушился на тварей прежде, чем они успели достать оружие. Один отпустил древко, пытаясь защититься руками, другой оказался более упорным и уже с отвратительным плаксивым воплем занес копье. Именно на него пришлась основная сила удара, хотя повалились оба.
Приземлился Кормик неудачно, чуть не налетев лбом на камень, но вовремя подставил руку. Волна головокружения захлестнула его, однако нельзя было оставаться в окружении этих гадких существ, которые цеплялись и кусались. Юноша откатился в сторону, но один тролль успел вонзить зубы в его голое предплечье.
Кормик немедленно отдернул руку и, почувствовав, что дурнота отступает, со всей силы врезал твари по уродливой морде.
Второй тролль оказался не менее проворным, чем монах, и уже метил копьем ему в живот.
Кормик увернулся и выбил у врага оружие. Он перешел в атаку, но, повинуясь инстинкту, вдруг развернулся, отскочил назад и чудом избежал копья, посланного еще одним троллем.
Теперь юноша был один против тройки врагов и видел, как приближается четвертый. Вдруг слева донесся пронзительный крик. Один из троллей, словно споткнувшись, упал, сраженный ударом дубинки по голове. За ним показался разъяренный поври, стремглав бежавший к месту схватки с пустыми руками. Это он швырнул свою дубинку в тролля. Гном звал Бикельбрина, но пронесся мимо своего раненого друга, набросился на второго тролля и, подмяв его под себя, принялся осыпать пинками.
Кормик ударом ноги переломил шею поверженному троллю, и тот перестал корчиться. Эти твари, которые сами не пощадят никого, могли не рассчитывать на жалость в нынешнем сражении. Поври оставили в покое абелийских братьев и уже спускались с холма к берегу. Кормик с облегчением увидел, что Джавно опять вскинул руку.
– В монастырь! – закричал он снова, на сей раз обращаясь только к Кормику и давая понять, что братьям придется его бросить, если тот не поспешит.
Сразу за окликом последовал удар молнии, и все три тролля задергались в дикой неестественной пляске. Их тонкие конечности неистово затряслись от остаточных разрядов.
Тут подбежал четвертый тролль и набросился на Кормика с копьем. Юноша увернулся пару раз и, откинувшись назад, с трудом избежал третьего удара, который просвистел совсем рядом с головой. Тогда он взялся левой рукой за древко, правой захватил копье у самого наконечника и стал гнуть его книзу, навалившись всем телом. Раздался треск, и копье сломалось пополам. Кормик вырвал у тролля кусок древка и обрушился на него, не выпуская из рук второго обломка. Почувствовав, что острый край входит в тело противника, монах обнял его левой рукой и вонзил оружие еще глубже.
Обезумевшая тварь пыталась кусаться, но не могла дотянуться до Кормика. Тогда, не желая сдаваться, тролль пустил в ход еще одно свое средство защиты, длинный клиновидный подбородок, которым стал царапать голову соперника.
Оба повалились на землю. Кормик уперся коленями троллю в грудь, вытащил наружу древко копья, подбросил его, повернул зазубренной ракушкой вперед и снова набросился на врага.
Тролль выскальзывал и лягался, отбивался и изворачивался, но Кормик вонзил копье прямо ему в грудь, для верности разворотив рану. Наконец юноша скатился с убитого противника, и взору его предстал еще один тролль, тот самый, который получил дубинкой по голове. Он стоял прямо над монахом с камнем в руке.
От удара голову словно разорвала ярко-белая вспышка. Кормик закрылся руками и даже умудрился встать. Но тролль не отставал. От бесконечных тумаков и укусов земля уходила из-под ног человека.
Юноша нашел в себе силы ровно для одного ошеломительного удара, который, по счастью, пришелся троллю в челюсть. Тварь мешком повалилась на землю.
Кормик старался выпрямиться, но его шатало из стороны в сторону. Поври и тролли – все смешались в одну беспорядочную яростную массу.
Вдруг земля молниеносно приблизилась и поглотила его. Он вспомнил о Милкейле, о своей тайной любви. Юноше было жаль, что в эту ночь он не сможет прийти к ней на свидание в их особом месте на северной отмели. Ему показалось глупым думать об этом сейчас, и было непонятно, почему образ прекрасной варварки наполнил его мысли именно в эту опасную минуту.
Потом он понял, что с этими мыслями, с ее образом на него снизошла благодать, подарив миг успокоения в бурю. Кормик попытался произнести ее имя, но не смог.
Звуки стихли, свет погас, в последний момент приняв очертания ее тела, и юноша погрузился в холодный и пустой мрак.
Глава четвертая. Опора
Его нога подергивалась и отскакивала в сторону, ударяясь о переднюю опору их палатки так, что вход грозил обрушиться. В совершенном расстройстве молодой человек схватил лежавший неподалеку гематит.
Кадайль нежно погладила мужа по обнаженной груди, нашептывая слова утешения, но Брансен не пошевелился и не взглянул в ее сторону.
– Я люблю тебя, – сказала жена.
Наконец Брансен поборол гордое упрямство, потянулся к душевному камню и положил его рядом с собой.
– Тебе придется вечно терпеть мою… неуклюжесть.
Кадайль рассмеялась, но тут же осеклась, опасаясь, что ее веселье будет неправильно истолковано.
– Мы ведь знали, что на это потребуется время, – ответила она.
– На это потребуется вечность! – возразил Брансен. – Лучше ничего не стало! А я-то верил, что теперь освобожусь от душевного камня. Я-то надеялся…
– Всему свое время, – перебила его Кадайль. – Я помню Цаплю, который не мог даже ходить без камня. Теперь ты можешь. Разве это не улучшение?
– Да, но это было давно, – буркнул Брансен, наконец отняв руку от лица и посмотрев на свою удивительную, все понимающую жену. – Мои успехи давали повод надеяться. А теперь их нет. Без камня я неуклюжий уродец!
– Неправда!
– Без него я даже не могу быть полноценным мужем! Я не мужчина!
Кадайль покачала головой и села. Брансен молол такой вздор, что было невозможно удержаться от смеха.
– Что? – наконец спросил он в крайнем раздражении.
– Непривычно видеть Разбойника, настолько преисполненного жалости к себе, – отвечала она.
От неожиданности и гнева Брансен онемел.
– Ты проучил владыку Делавала и дважды ограбил принца! Ты народный герой…
– Который не в состоянии заниматься любовью со своей женой!
Кадайль поцеловала его.
– У меня нет оснований быть недовольной.
– Только если у меня ко лбу прижат самоцвет. Без него я ни на что не гожусь.
– Тогда скажи спасибо, что он у тебя есть! Брансен безучастно поглядел на нее.
– Я хочу…
– Раз хочешь – значит, получишь, – оборвала его Кадайль. – Когда придет время. Если нет, то и не надо. Нужно радоваться, что у нас есть душевный камень. Я, например, рада. Но даже если бы мы не нашли камня, если бы ты не мог любить меня так, как ты это умеешь, неужели думаешь, что это могло бы повлиять на мои чувства к тебе? Ты считаешь, я стала бы любить тебя меньше? – спросила она, нахмурившись.
Брансен уставился на нее с явным непониманием.
– Вот если бы я не могла одарить тебя супружескими ласками, неужели ты бросил бы меня ради «полноценной» женщины? – продолжала она с вызовом.
Молодой человек не мог произнести ни слова, и это невозможно было списать лишь на физический недуг.
– Конечно, не бросил бы, – уверенно заключила Кадайль. – Если бы я сомневалась в этом, то никогда не согласилась бы выйти за тебя замуж. Я люблю тебя, Брансен, – добавила она, смягчившись и погладив его грудь изящной рукой. – Мне нравится заниматься с тобой любовью всегда, есть у тебя на лбу самоцвет или нет. Прошу тебя, довольно об этом, хватит жалеть себя. Невыносимо слышать сетования из уст любимого, который готов дракона убить, чтобы защитить меня. Ты настолько превосходишь обычных мужчин, что твоя жалость к себе хуже, чем самоирония, настолько она смешна и неумна. Ты Разбойник. Ты самый прекрасный мужчина на свете, мой муж. Каждое утро я благодарю бога и Древнейших за то, что Брансен Гарибонд стал частью моей жизни.
Брансен пытался ответить, объяснить, что это он должен на коленях благодарить ее, но Кадайль приложила пальчик к его губам и нежно коснулась их своими. Затем она устроилась на нем верхом и стала осыпать поцелуями его лицо, беспрестанно нашептывая нежности.
Молодой человек подумал, что если кому-то из них и повезло по-настоящему, так это ему. Но он не стал спорить и сдался в плен очарованию и красоте своей любимой Кадайль.
– Ей это не понравится, – прошамкал сквозь два оставшихся зуба старик с тощим лицом.
Доусон Маккидж бросил на старого брюзгу недоверчивый взгляд.
– Все мертвы. – Он указал на дымящиеся руины, где всего несколько дней назад стоял процветающий город. – Кому это может понравиться, старый осел? – добавил он, повысив голос, чтобы в войске его слышали, пока не приехала дама Гвидра, которая, как говорили, должна была появиться с минуты на минуту. – Мужчины, женщины и дети Вангарда, наши братья, наши товарищи – все погибли в резне, которую учинило это проклятие рода человеческого.