Милкейла непроизвольно коснулась ожерелья, которое носила под блузой. Нитку переливающихся самоцветов разной магической силы, подаренную ей одним из младших монахов, она скрывала за более традиционным украшением из когтей, зубов и ярких перьев. Девушка виновато огляделась. Ей пришлось бы несладко, узнай кто-нибудь из рода об этой тайне, не говоря уже о том, что она встречается с тем самым монахом, занимается с ним абелийской магией, да и не только ею.
Шум битвы стал слышнее.
– Никак им задали перцу, – сказал кто-то. – Надо спустить лодки на воду. После битвы найдется чем поживиться. Может, мы даже заберемся в их каменную церковь и вышвырнем этих убогих абелийцев с озера раз и навсегда.
Раздались возгласы одобрения, хотя все прекрасно понимали несбыточность такого плана. Ни один набег не совершался без соответствующего шаманского благословения и не будучи тщательно продуман старейшинами. На это требовалось время, которого импровизированная вылазка не предполагала. Тем не менее всеобщее воодушевление напомнило Милкейле о том, что она играет с огнем, когда вместе с несколькими соратниками тайно общается с монахами-южанами. Больше всех рисковала она сама, шаманка, осмелившаяся отдаться брату Кормику.
– Хотя ладно, пускай поври все сделают за нас, – добавил тот же рыбак спустя минуту, в течение которой всем стала очевидна бессмысленность его предыдущей идеи.
Отметив, как родичи радуются победе поври над своими человеческими собратьями, Милкейла поежилась. Но что поделаешь, провозгласив преимущество свободы выбора над традициями, абелийцы переступили опасную черту. Настаивая, чтобы варвары приняли учение Абеля, отказавшись от собственных многовековых верований, монахи, по сути, открыто признались в ереси. В итоге клеймо еретиков крепко пристало к ним в глазах старейшин племени и шаманов.
Милкейла вспомнила, как однажды указала абелийцам на их недопустимое поведение в отношении варварских святынь, и вздрогнула, будто снова услышала гневную отповедь брата Джавно.
«Что нам за дело, оскорбляет вас наш путь или нет? – ревел он. – Последователей блаженного Абеля ждут небеса, а вам суждено гореть в адском огне!»
Милкейла не знала, что такое адский огонь, но когда Джавно заверил ее в том, что все ее племя обречено провести вечность в лапах демонов, суть его слов стала ей предельно ясна.
К счастью, не все абелийцы обладали таким крутым нравом, как этот нелюбезный монах. Кое-кто из младшей братии, особенно один человек, готов был признать, что существуют и другие объяснения и законы, достойные изучения на пути к познанию жизни. Кое-кто разделял мысли Милкейлы и ее небольшого кружка единомышленников и так же задумывался над тем, каков за пределами туманного озера мир, о котором им запрещалось помышлять.
– Да хранят тебя боги, Кормик, – чуть слышно прошептала шаманка, прижимая к груди ожерелье из волшебных самоцветов, и одними губами добавила:
– Любимый.
Свирепый гном держал зазубренное лезвие всего в дюйме от горла Кормика, когда другой поври перехватил его руку.
– Не надо, – сказал карлик, оттаскивая приятеля от пленника.
– Но я зарежу его правильно! – убеждал тот остальных. – Пускай он будет медленно умирать, а мы окропим береты в луже его крови.
– Нет, не надо его резать, – отвечал второй, преграждая путь кровожадному другу и оглядываясь на несчастного монаха.
Нос у гнома был разбит, на пышных усах запеклась кровь, и Кормик узнал своего противника, с которым дрался, пока не появились ледниковые тролли.
– Да что ты болтаешь? – не унимался тот, что был с ножом. – Я приплыл сюда окропить берет и сделаю это!
– Иди и режь троллей. Вон их сколько.
– Вот еще! Их жидкая кровушка не украсит мой берет. Тебе ли этого не знать, Маквиджик, чертов ты болван!
– Лучше тебе послушать, а то другие монахи сейчас как выйдут из своего каменного дома, а нам только этого не хватало!
Кое-кто из гномов стал возмущаться, другие согласно зашумели. Но тут поддержать Маквиджика решил еще один поври, в котором Кормик признал раненого Бикельбрина. Именно его юноша спас на берегу, бросившись наперерез ледниковым троллям.
– Да черт с ним, Прагганаг, – сказал Бикельбрин карлику, все еще сжимавшему в руке нож. – Сдается мне, это он спас мою волосатую задницу.
– Иначе бы тролли тебя прикончили, – согласился Маквиджик. – И лежал бы ты нынче под грудой камней рядом с Регуиньо.
– Ага, – кивнул один из гномов и, к ужасу Кормика, потряс кровавым сгустком, бывшим, по всей видимости, сердцем Регуиньо.
– Ну и что? Если бы не тролли, мы бы дрались с монахами, – настаивал Прагганаг, хотя выглядел он при этом уже не так воинственно и держал нож вниз острием.
На минуту Кормику показалось, что он выживет в этой передряге.
– Поглядите, как они подпалили меня! – добавил поври, выдергивая клок из левой половины своей огненно-рыжей бороды.
Вернее сказать, рыжим осталось лишь то, что справа, тогда как слева волосы обуглились от вспышки одной из молний, которыми отбивался Джавно.
– Что же это получается?! Я лишился половины бороды ни за что? Человечью кровь, такую алую, уже связанную и готовенькую, значит, не трожь?
– Мы были бы последними подонками, если бы убили малого, который спас наши шкуры! – прорычал в ответ Маквиджик.
– И сровнял со щеками твой жирный нос! – ярился Прагганаг.
– Ага. – Маквиджик кивнул Кормику в знак уважения. – Заехал что надо!
– Да и пинок был от души, – добавил Бикельбрин.
– Тем более надо его прикончить! – рассудил Прагганаг. – И берет краше станет!
– Но ведь не ты же его завалил, так? – спросил Маквиджик. – Это тролли его отделали, и то только потому, что парень бросился в самую их гущу, спасая Бикельбрина. Если хочешь забрать чью-то кровь, то сам должен его победить, согласен?
Прагганаг выпрямился и подозрительно посмотрел на Маквиджика и Бикельбрина. В руке, вытянутой вдоль туловища, снова блеснуло лезвие.
– Победить, говоришь? – гневно переспросил он.
Маквиджик усмехнулся, обнажив белые зубы на фоне черной как смоль пышной бороды, тоже вынул нож и в два прыжка очутился рядом с Кормиком. Резким движением перерезав путы на его запястьях, карлик подхватил своего пленника и грубо поставил его на ноги.
Беднягу Кормика захлестнула волна головокружения. Монаху казалось, что внутри его избитого черепа клокочет огненный шар. Перед глазами все расплывалось, не было сил стоять, и он упал бы, не поддержи его Маквиджик вместе с подбежавшим на помощь Бикельбрином.
– Ну, держись! – Прагганаг усмехнулся, поднял нож и стал наступать, скалясь от уха до уха.
Не успел Маквиджик преградить ему путь, как двое других гномов схватили Прагганага за руки.
– Да погоди ты, дуралей, – сказал один из них. – Жалкий монашек даже стоять не может.
– Где твоя честь? – упрекнул второй.
– Посмотри на мой берет и увидишь! – огрызнулся Прагганаг, вырываясь, но нож все же опустил.
– Так, теперь ты, – повернулся Маквиджик к пленнику и едва успел подхватить его, ибо тот снова стал падать на песок. – Сегодня новая луна, Шейлы на небе не видно. Слышишь меня, пацан? – Он слегка встряхнул Кормика, который издал отчетливый стон. – В следующее новолуние ты вернешься сюда, на пляж, и мы тоже. Ты будешь драться с Прагганагом, понял?
– Да не выйдет на бой это человеческое отродье! – запротестовал Прагганаг.
Маквиджик окинул товарища презрительным взглядом.
– Лучшего ты не заслуживаешь, – проворчал он и снова обратился к Кормику: – Приходи один, будь готов сражаться и знай, что поплатишься собственной кровью, если Прагганаг тебя побьет.
– А если победит монах? – спросил Бикельбрин, снова встряхивая Кормика, чем вызвал новый стон.
При этих словах Прагганаг фыркнул, будто услышав совершенную чушь.
– Тогда мы как-нибудь заплатим ему за хлопоты, – ответил Маквиджик.
– Ты сейчас оставляешь ему жизнь, – напомнил один из поври, стоявших позади Прагганага. – Разве этого не достаточно?
– Верно, с него хватит, – согласился другой гном.
– Нет, не хватит! – вскричал Маквиджик, загоревшийся внезапной идеей. – Сделаем интереснее. Если этот доходяга одержит верх, мы отдадим ему берет Прагганага!
– Точно! – поддержал Бикельбрин, видя, как просияли все, кроме Прагганага, конечно.
– Ах вы сукины дети! – кипятился тот.
– Никак тебе слабо выйти с тощим человечишкой один на один? – подзадоривал его Маквиджик.
– Мне?! – Возмущенный Прагганаг убежал, тряся кулаками в воздухе.
– Слыхал, парень? – снова обратился Маквиджик к Кормику, повернул к себе лицо монаха и посмотрел ему прямо в глаза. – Следующее новолуние. У тебя месяц, чтобы собраться с силами. Ты придешь драться, причем один.
Перед глазами Кормика опять все заплясало. Он едва понимал, что ему говорят, но сумел кивнуть в ответ.
Маквиджик и Бикельбрин положили юношу на песок, и его сознание унеслось далеко-далеко.
Не посвященному в шаманские ритуалы могло бы показаться, что это танец, причем весьма красивый. Нежно напевая, Милкейла кружилась и покачивалась. Линии, прочерченные ее босыми ногами на песке, складывались в определенный орнамент. То опускаясь на пятку, то вновь поднимаясь на носок, она медленно и грациозно поворачивалась на одной ноге вокруг своей оси, другой рисуя большой круг – круг могущества.
Кисти рук были отведены влево и извивались в такт вращению. Милкейла запела громче, ввинчивая ногу в песчаную глубь, чтобы соединиться с силами земли. Тогда шаманка направила руки вверх, ладонями к небу, чувствуя, как энергия поднимается из земли вслед за ее движением. Девушка изогнула их изящной аркой, опустила перед собой и повторила те же жесты, только справа.
Милкейла всем существом чувствовала, что на этот раз энергия поднимается легче. Поэтому, когда руки вновь устремились в небо, она сменила мелодию, запела хвалу богу ветра и стала медленно вращать кистями, строго соблюдая симметрию движений. Затем служительница высших сил неторопливо опустила руки через стороны вниз, стараясь не упустить собравшийся в ладонях ветер и скользя большими пальцами вдоль бедер, до самого края короткой юбки, и ниже, по голым ногам. Вскоре шаманка без труда прижала ладони к земле.
Энергия ветра опустилась в землю и стала раздувать пламя лавы, которую Милкейла вызвала из глубин. Внутри начерченного круга земля сплошь задымилась и заклокотала. В этот момент обещания, которые девушка давала себе перед церемонией, забылись. Она сконцентрировалась мыслями на рубине из своего ожерелья и направила в землю мощную силу этого камня.
В одном месте из песка вырвалась высокая струя горячего пара. Собравшиеся вокруг соплеменники одобрительно закивали. Кое-кто подхватил ведра с уловом, заметив, что поварской круг почти готов.
Милкейла ощущала тепло под ногами и радовалась успеху, но тут услышала зов наставника Тоникуэя:
– Permid a shaman yut!
Ощущение вины затмило чувство гордости, ибо это имя означало «первый из юных шаманов», самый многообещающий жрец ее поколения. Конечно, этот титул достался ей по праву. Она была его достойна, но лишь до тех пор, пока на Митранидун не пришли монахи с юга. Поэтому в гордом оклике Тоникуэя девушке слышался укор. Ведь она осмелилась применить в священном ритуале абелийский камень, носила ожерелье из самоцветов и даже отдала сердце чужаку, а не сородичу из племени Ян Оссум.
Только когда ноги стало сильно обжигать, Милкейла, потерявшаяся в вихре мыслей, осознала, что пора выйти из поварского круга, и направилась сквозь толпу вниз, к линии прибоя.
– Ты всегда здесь, – услышала она позади голос наставника. – Это твой любимый пляж.
Девушка не обернулась, чувствуя предательский жар на щеках. Ведь именно этот берег выходил на остров Часовни. Отсюда была видна отмель, на которой она повстречалась с любимым.
– Чувствуешь магию этого места? – спросил Тоникуэй.
– Да, шаман.
– Древние боги зовут тебя сюда снова и снова, так ведь?
Милкейла зарделась еще сильнее, услышав этот двусмысленный вопрос.
– Я тоже это чувствую, первая из юных шаманов, – произнес Тоникуэй голосом, исполненным сарказма, как он любил это делать.
Милкейла была озадачена. Что он мог чувствовать? Много ли уже известно этому мудрому и суровому старику?
Она непроизвольно посмотрела туда, где за туманом скрывался остров Часовни. В следующий момент девушка уже повернулась к наставнику, который глядел на нее с улыбкой. Именно так понимающе улыбалась сама Милкейла, заметив, что кто-нибудь из младших ребят уставился на ее ноги или грудь.
– Магическое место, – заметил Тоникуэй и удалился.
Краска стыда снова залила лицо Милкейлы. Юная шаманка посмотрела на рыбаков и их жен, которые готовили добычу в магическом круге. Вызвать его к жизни ей помогли древние боги племени Ян Оссум и сила абелийского рубина.
Глава шестая. Ключи от долговой тюрьмы
Шум битвы стал слышнее.
– Никак им задали перцу, – сказал кто-то. – Надо спустить лодки на воду. После битвы найдется чем поживиться. Может, мы даже заберемся в их каменную церковь и вышвырнем этих убогих абелийцев с озера раз и навсегда.
Раздались возгласы одобрения, хотя все прекрасно понимали несбыточность такого плана. Ни один набег не совершался без соответствующего шаманского благословения и не будучи тщательно продуман старейшинами. На это требовалось время, которого импровизированная вылазка не предполагала. Тем не менее всеобщее воодушевление напомнило Милкейле о том, что она играет с огнем, когда вместе с несколькими соратниками тайно общается с монахами-южанами. Больше всех рисковала она сама, шаманка, осмелившаяся отдаться брату Кормику.
– Хотя ладно, пускай поври все сделают за нас, – добавил тот же рыбак спустя минуту, в течение которой всем стала очевидна бессмысленность его предыдущей идеи.
Отметив, как родичи радуются победе поври над своими человеческими собратьями, Милкейла поежилась. Но что поделаешь, провозгласив преимущество свободы выбора над традициями, абелийцы переступили опасную черту. Настаивая, чтобы варвары приняли учение Абеля, отказавшись от собственных многовековых верований, монахи, по сути, открыто признались в ереси. В итоге клеймо еретиков крепко пристало к ним в глазах старейшин племени и шаманов.
Милкейла вспомнила, как однажды указала абелийцам на их недопустимое поведение в отношении варварских святынь, и вздрогнула, будто снова услышала гневную отповедь брата Джавно.
«Что нам за дело, оскорбляет вас наш путь или нет? – ревел он. – Последователей блаженного Абеля ждут небеса, а вам суждено гореть в адском огне!»
Милкейла не знала, что такое адский огонь, но когда Джавно заверил ее в том, что все ее племя обречено провести вечность в лапах демонов, суть его слов стала ей предельно ясна.
К счастью, не все абелийцы обладали таким крутым нравом, как этот нелюбезный монах. Кое-кто из младшей братии, особенно один человек, готов был признать, что существуют и другие объяснения и законы, достойные изучения на пути к познанию жизни. Кое-кто разделял мысли Милкейлы и ее небольшого кружка единомышленников и так же задумывался над тем, каков за пределами туманного озера мир, о котором им запрещалось помышлять.
– Да хранят тебя боги, Кормик, – чуть слышно прошептала шаманка, прижимая к груди ожерелье из волшебных самоцветов, и одними губами добавила:
– Любимый.
Свирепый гном держал зазубренное лезвие всего в дюйме от горла Кормика, когда другой поври перехватил его руку.
– Не надо, – сказал карлик, оттаскивая приятеля от пленника.
– Но я зарежу его правильно! – убеждал тот остальных. – Пускай он будет медленно умирать, а мы окропим береты в луже его крови.
– Нет, не надо его резать, – отвечал второй, преграждая путь кровожадному другу и оглядываясь на несчастного монаха.
Нос у гнома был разбит, на пышных усах запеклась кровь, и Кормик узнал своего противника, с которым дрался, пока не появились ледниковые тролли.
– Да что ты болтаешь? – не унимался тот, что был с ножом. – Я приплыл сюда окропить берет и сделаю это!
– Иди и режь троллей. Вон их сколько.
– Вот еще! Их жидкая кровушка не украсит мой берет. Тебе ли этого не знать, Маквиджик, чертов ты болван!
– Лучше тебе послушать, а то другие монахи сейчас как выйдут из своего каменного дома, а нам только этого не хватало!
Кое-кто из гномов стал возмущаться, другие согласно зашумели. Но тут поддержать Маквиджика решил еще один поври, в котором Кормик признал раненого Бикельбрина. Именно его юноша спас на берегу, бросившись наперерез ледниковым троллям.
– Да черт с ним, Прагганаг, – сказал Бикельбрин карлику, все еще сжимавшему в руке нож. – Сдается мне, это он спас мою волосатую задницу.
– Иначе бы тролли тебя прикончили, – согласился Маквиджик. – И лежал бы ты нынче под грудой камней рядом с Регуиньо.
– Ага, – кивнул один из гномов и, к ужасу Кормика, потряс кровавым сгустком, бывшим, по всей видимости, сердцем Регуиньо.
– Ну и что? Если бы не тролли, мы бы дрались с монахами, – настаивал Прагганаг, хотя выглядел он при этом уже не так воинственно и держал нож вниз острием.
На минуту Кормику показалось, что он выживет в этой передряге.
– Поглядите, как они подпалили меня! – добавил поври, выдергивая клок из левой половины своей огненно-рыжей бороды.
Вернее сказать, рыжим осталось лишь то, что справа, тогда как слева волосы обуглились от вспышки одной из молний, которыми отбивался Джавно.
– Что же это получается?! Я лишился половины бороды ни за что? Человечью кровь, такую алую, уже связанную и готовенькую, значит, не трожь?
– Мы были бы последними подонками, если бы убили малого, который спас наши шкуры! – прорычал в ответ Маквиджик.
– И сровнял со щеками твой жирный нос! – ярился Прагганаг.
– Ага. – Маквиджик кивнул Кормику в знак уважения. – Заехал что надо!
– Да и пинок был от души, – добавил Бикельбрин.
– Тем более надо его прикончить! – рассудил Прагганаг. – И берет краше станет!
– Но ведь не ты же его завалил, так? – спросил Маквиджик. – Это тролли его отделали, и то только потому, что парень бросился в самую их гущу, спасая Бикельбрина. Если хочешь забрать чью-то кровь, то сам должен его победить, согласен?
Прагганаг выпрямился и подозрительно посмотрел на Маквиджика и Бикельбрина. В руке, вытянутой вдоль туловища, снова блеснуло лезвие.
– Победить, говоришь? – гневно переспросил он.
Маквиджик усмехнулся, обнажив белые зубы на фоне черной как смоль пышной бороды, тоже вынул нож и в два прыжка очутился рядом с Кормиком. Резким движением перерезав путы на его запястьях, карлик подхватил своего пленника и грубо поставил его на ноги.
Беднягу Кормика захлестнула волна головокружения. Монаху казалось, что внутри его избитого черепа клокочет огненный шар. Перед глазами все расплывалось, не было сил стоять, и он упал бы, не поддержи его Маквиджик вместе с подбежавшим на помощь Бикельбрином.
– Ну, держись! – Прагганаг усмехнулся, поднял нож и стал наступать, скалясь от уха до уха.
Не успел Маквиджик преградить ему путь, как двое других гномов схватили Прагганага за руки.
– Да погоди ты, дуралей, – сказал один из них. – Жалкий монашек даже стоять не может.
– Где твоя честь? – упрекнул второй.
– Посмотри на мой берет и увидишь! – огрызнулся Прагганаг, вырываясь, но нож все же опустил.
– Так, теперь ты, – повернулся Маквиджик к пленнику и едва успел подхватить его, ибо тот снова стал падать на песок. – Сегодня новая луна, Шейлы на небе не видно. Слышишь меня, пацан? – Он слегка встряхнул Кормика, который издал отчетливый стон. – В следующее новолуние ты вернешься сюда, на пляж, и мы тоже. Ты будешь драться с Прагганагом, понял?
– Да не выйдет на бой это человеческое отродье! – запротестовал Прагганаг.
Маквиджик окинул товарища презрительным взглядом.
– Лучшего ты не заслуживаешь, – проворчал он и снова обратился к Кормику: – Приходи один, будь готов сражаться и знай, что поплатишься собственной кровью, если Прагганаг тебя побьет.
– А если победит монах? – спросил Бикельбрин, снова встряхивая Кормика, чем вызвал новый стон.
При этих словах Прагганаг фыркнул, будто услышав совершенную чушь.
– Тогда мы как-нибудь заплатим ему за хлопоты, – ответил Маквиджик.
– Ты сейчас оставляешь ему жизнь, – напомнил один из поври, стоявших позади Прагганага. – Разве этого не достаточно?
– Верно, с него хватит, – согласился другой гном.
– Нет, не хватит! – вскричал Маквиджик, загоревшийся внезапной идеей. – Сделаем интереснее. Если этот доходяга одержит верх, мы отдадим ему берет Прагганага!
– Точно! – поддержал Бикельбрин, видя, как просияли все, кроме Прагганага, конечно.
– Ах вы сукины дети! – кипятился тот.
– Никак тебе слабо выйти с тощим человечишкой один на один? – подзадоривал его Маквиджик.
– Мне?! – Возмущенный Прагганаг убежал, тряся кулаками в воздухе.
– Слыхал, парень? – снова обратился Маквиджик к Кормику, повернул к себе лицо монаха и посмотрел ему прямо в глаза. – Следующее новолуние. У тебя месяц, чтобы собраться с силами. Ты придешь драться, причем один.
Перед глазами Кормика опять все заплясало. Он едва понимал, что ему говорят, но сумел кивнуть в ответ.
Маквиджик и Бикельбрин положили юношу на песок, и его сознание унеслось далеко-далеко.
Не посвященному в шаманские ритуалы могло бы показаться, что это танец, причем весьма красивый. Нежно напевая, Милкейла кружилась и покачивалась. Линии, прочерченные ее босыми ногами на песке, складывались в определенный орнамент. То опускаясь на пятку, то вновь поднимаясь на носок, она медленно и грациозно поворачивалась на одной ноге вокруг своей оси, другой рисуя большой круг – круг могущества.
Кисти рук были отведены влево и извивались в такт вращению. Милкейла запела громче, ввинчивая ногу в песчаную глубь, чтобы соединиться с силами земли. Тогда шаманка направила руки вверх, ладонями к небу, чувствуя, как энергия поднимается из земли вслед за ее движением. Девушка изогнула их изящной аркой, опустила перед собой и повторила те же жесты, только справа.
Милкейла всем существом чувствовала, что на этот раз энергия поднимается легче. Поэтому, когда руки вновь устремились в небо, она сменила мелодию, запела хвалу богу ветра и стала медленно вращать кистями, строго соблюдая симметрию движений. Затем служительница высших сил неторопливо опустила руки через стороны вниз, стараясь не упустить собравшийся в ладонях ветер и скользя большими пальцами вдоль бедер, до самого края короткой юбки, и ниже, по голым ногам. Вскоре шаманка без труда прижала ладони к земле.
Энергия ветра опустилась в землю и стала раздувать пламя лавы, которую Милкейла вызвала из глубин. Внутри начерченного круга земля сплошь задымилась и заклокотала. В этот момент обещания, которые девушка давала себе перед церемонией, забылись. Она сконцентрировалась мыслями на рубине из своего ожерелья и направила в землю мощную силу этого камня.
В одном месте из песка вырвалась высокая струя горячего пара. Собравшиеся вокруг соплеменники одобрительно закивали. Кое-кто подхватил ведра с уловом, заметив, что поварской круг почти готов.
Милкейла ощущала тепло под ногами и радовалась успеху, но тут услышала зов наставника Тоникуэя:
– Permid a shaman yut!
Ощущение вины затмило чувство гордости, ибо это имя означало «первый из юных шаманов», самый многообещающий жрец ее поколения. Конечно, этот титул достался ей по праву. Она была его достойна, но лишь до тех пор, пока на Митранидун не пришли монахи с юга. Поэтому в гордом оклике Тоникуэя девушке слышался укор. Ведь она осмелилась применить в священном ритуале абелийский камень, носила ожерелье из самоцветов и даже отдала сердце чужаку, а не сородичу из племени Ян Оссум.
Только когда ноги стало сильно обжигать, Милкейла, потерявшаяся в вихре мыслей, осознала, что пора выйти из поварского круга, и направилась сквозь толпу вниз, к линии прибоя.
– Ты всегда здесь, – услышала она позади голос наставника. – Это твой любимый пляж.
Девушка не обернулась, чувствуя предательский жар на щеках. Ведь именно этот берег выходил на остров Часовни. Отсюда была видна отмель, на которой она повстречалась с любимым.
– Чувствуешь магию этого места? – спросил Тоникуэй.
– Да, шаман.
– Древние боги зовут тебя сюда снова и снова, так ведь?
Милкейла зарделась еще сильнее, услышав этот двусмысленный вопрос.
– Я тоже это чувствую, первая из юных шаманов, – произнес Тоникуэй голосом, исполненным сарказма, как он любил это делать.
Милкейла была озадачена. Что он мог чувствовать? Много ли уже известно этому мудрому и суровому старику?
Она непроизвольно посмотрела туда, где за туманом скрывался остров Часовни. В следующий момент девушка уже повернулась к наставнику, который глядел на нее с улыбкой. Именно так понимающе улыбалась сама Милкейла, заметив, что кто-нибудь из младших ребят уставился на ее ноги или грудь.
– Магическое место, – заметил Тоникуэй и удалился.
Краска стыда снова залила лицо Милкейлы. Юная шаманка посмотрела на рыбаков и их жен, которые готовили добычу в магическом круге. Вызвать его к жизни ей помогли древние боги племени Ян Оссум и сила абелийского рубина.
Глава шестая. Ключи от долговой тюрьмы
Палмаристаун располагался в дельте реки, впадавшей в залив Короны. Брансену, Каллен и Кадайль показалось, что на самом деле это два отдельных поселения, а не одно. Мощная деревянная стена отгораживала ветхие лачуги, тянувшиеся вдоль доков и широкой реки, от восточной части города, застроенной более просторными и удобными домами. Внутренние кварталы тоже были обнесены прочной оградой с воротами, к которым тянулась южная дорога из Делавала. Вторые ворота находились с северо-восточной стороны и вели в глубь страны, на юг от залива.
По парапету, сооруженному по верху ограды, прохаживались часовые. Больше всего их было в западной части стены. Оттуда они наблюдали за бедными кварталами и шумными доками.
Приближаясь к южным воротам, Брансен и его спутницы обратили внимание, что с доков и впрямь доносится беспрестанный гул. По реке непрерывно курсировали паромы, порт был до отказа набит парусниками, в том числе военными кораблями лорда Делавала. Из-за этого несколько судов стояли на якоре невдалеке от переполненных причалов. Грязные рабочие группами сновали туда-сюда, таская за собой на тяжелых канатах груженные товарами полозья или толстые стволы деревьев, сплавленные по реке с запада, из области, именуемой Лесным путем.
Погонщики нещадно хлестали бедных чернорабочих по ногам. Стоя у ворот, троица, оцепенев от ужаса, наблюдала, как один из них потерял равновесие от особенно сильного удара и упал с доков. Тогда докмейстер начал бить несчастного ногами, не обращая внимания на его мольбы, а остальные просто смотрели, и никто не осмелился вступиться.
– Что, не привыкли видеть такое? – спросил один из стражников на воротах, заметив испуг на лицах наших путешественников.
Он обращался главным образом к Брансену, который в этот день путешествовал без душевного камня, а потому предстал Цаплей во всей красе. Часовой было поморщился, но взглянул на Кадайль и тут же расплылся в довольно непристойной улыбке.
– Это мой муж. – Она подошла к Гарибонду и взяла его за руку. – Ранен на войне, которая идет к югу от Делавала.
– Сражаясь за?.. – полюбопытствовал стражник.
Еще двое часовых неподалеку навострили уши, наблюдая за разговором, и принялись разглядывать осла Дулли, точнее, туго набитые седельные сумки, переброшенные через его спину.
– За лорда Делавала, за кого же еще, – отозвалась Кадайль. – Сами-то мы из города Прайда. Наш владыка теперь вместе с Делавалом воюет против Этельберта. Ведь его наследник – родной племянник Делавала.
– Тогда добро пожаловать, – сказал первый стражник. – Уверен, абелийские монахи не смогут излечить его раны.
Брансен забормотал что-то, заикаясь и пуская слюни. Караульного передернуло от отвращения.
– Никто не помог, – объяснила Кадайль. – Хотя многие пытались. Может, здесь мы найдем помощь.
– Говорят, отец Мальскиннер сильнее всех в магии самоцветов, – сообщил один из стражников, стоявших неподалеку.
– Проходите. Удачи вам в поисках. – Первый часовой жестом пригласил всех троих войти. – И не жалейте навьюченных глупцов, работающих в доках. Это пленные воины Этельберта, – добавил он, обращаясь к Брансену.
– Теперь они рабы? – удивленно переспросила Каллен.
– Да, пока не сдохнут от натуги, – ответил стражник, мельком посмотрев на чумазых людей и, по всей видимости, совершенно не огорчаясь возможности подобного исхода. – Я потерял брата в сражении на заливе. Моя бы воля, спустился бы в порт и зарезал десяток-другой этих негодяев. Радует лишь то, что они теперь помогают владыке Делавалу покончить с Этельбертом. Каждое бревно, которое они приволокут с берега реки, каждая корзина с продовольствием или оружием, прибывшая из города Делавала, приближают конец этого энтлского пса. Когда Этельберт падет, а в этом можно не сомневаться, меня будет греть мысль, что без Палмаристауна не обошлось!
– Ах, если бы мужа не ранили так жестоко, он еще мог бы быть полезен, – проговорила Кадайль.
– Или если бы его жена любезно согласилась утешить стражников, преданных Делавалу, – заметил один из стоявших тут же часовых.
Его напарник захихикал.
Кадайль сочла благоразумным промолчать. Отказ мог быть воспринят как оскорбление, а благосклонность – как повод для дальнейших ухаживаний. Она лишь крепче сжала руку мужа и повела его в ворота. Каллен с осликом Дулли вошли следом.
Ни один из городов, в которых им довелось побывать, по темпу жизни не мог сравниться с Палмаристауном. В отличие от многих поселений, расположенных между Прайдом и Делавалом, он находился вдали от мест сражений, и потому раненые с оторванными конечностями, чей вид являл собой суровое свидетельство жестокой действительности, были здесь в диковинку. При этом Палмаристаун находился в центре военных событий, ибо служил перевалочным пунктом для воинов лорда Делавала, которые здесь пересаживались на корабли, чтобы отправиться через залив Короны в отдаленную восточную область, прозванную Ногой Богомола. В этом городе война была реальностью, но очень отдаленной, не более чем темой оживленных бесед на каждом углу и в каждой таверне, но без изувеченных тел и оторванных рук и ног.
Поэтому появление на улицах калеки Брансена сопровождалось всеобщим возбуждением и желанием выказать участие. Молва настолько опередила нашу троицу, что горожане уже издалека посылали им поклоны и приветствия.
На одном из постоялых дворов они сняли комнату – инвалиду войны ее уступили без долгих торгов за полцены, – и отправились искать конюшню, куда можно было бы продать Дулли, повидавшего на своем веку столько дорог. Но слухи распространяются мгновенно, так что не успели наши герои дойти от гостиницы до почтовой станции, чтобы пристроить туда осла, как к ним, улыбаясь, подошел молодой абелийский монах.
По парапету, сооруженному по верху ограды, прохаживались часовые. Больше всего их было в западной части стены. Оттуда они наблюдали за бедными кварталами и шумными доками.
Приближаясь к южным воротам, Брансен и его спутницы обратили внимание, что с доков и впрямь доносится беспрестанный гул. По реке непрерывно курсировали паромы, порт был до отказа набит парусниками, в том числе военными кораблями лорда Делавала. Из-за этого несколько судов стояли на якоре невдалеке от переполненных причалов. Грязные рабочие группами сновали туда-сюда, таская за собой на тяжелых канатах груженные товарами полозья или толстые стволы деревьев, сплавленные по реке с запада, из области, именуемой Лесным путем.
Погонщики нещадно хлестали бедных чернорабочих по ногам. Стоя у ворот, троица, оцепенев от ужаса, наблюдала, как один из них потерял равновесие от особенно сильного удара и упал с доков. Тогда докмейстер начал бить несчастного ногами, не обращая внимания на его мольбы, а остальные просто смотрели, и никто не осмелился вступиться.
– Что, не привыкли видеть такое? – спросил один из стражников на воротах, заметив испуг на лицах наших путешественников.
Он обращался главным образом к Брансену, который в этот день путешествовал без душевного камня, а потому предстал Цаплей во всей красе. Часовой было поморщился, но взглянул на Кадайль и тут же расплылся в довольно непристойной улыбке.
– Это мой муж. – Она подошла к Гарибонду и взяла его за руку. – Ранен на войне, которая идет к югу от Делавала.
– Сражаясь за?.. – полюбопытствовал стражник.
Еще двое часовых неподалеку навострили уши, наблюдая за разговором, и принялись разглядывать осла Дулли, точнее, туго набитые седельные сумки, переброшенные через его спину.
– За лорда Делавала, за кого же еще, – отозвалась Кадайль. – Сами-то мы из города Прайда. Наш владыка теперь вместе с Делавалом воюет против Этельберта. Ведь его наследник – родной племянник Делавала.
– Тогда добро пожаловать, – сказал первый стражник. – Уверен, абелийские монахи не смогут излечить его раны.
Брансен забормотал что-то, заикаясь и пуская слюни. Караульного передернуло от отвращения.
– Никто не помог, – объяснила Кадайль. – Хотя многие пытались. Может, здесь мы найдем помощь.
– Говорят, отец Мальскиннер сильнее всех в магии самоцветов, – сообщил один из стражников, стоявших неподалеку.
– Проходите. Удачи вам в поисках. – Первый часовой жестом пригласил всех троих войти. – И не жалейте навьюченных глупцов, работающих в доках. Это пленные воины Этельберта, – добавил он, обращаясь к Брансену.
– Теперь они рабы? – удивленно переспросила Каллен.
– Да, пока не сдохнут от натуги, – ответил стражник, мельком посмотрев на чумазых людей и, по всей видимости, совершенно не огорчаясь возможности подобного исхода. – Я потерял брата в сражении на заливе. Моя бы воля, спустился бы в порт и зарезал десяток-другой этих негодяев. Радует лишь то, что они теперь помогают владыке Делавалу покончить с Этельбертом. Каждое бревно, которое они приволокут с берега реки, каждая корзина с продовольствием или оружием, прибывшая из города Делавала, приближают конец этого энтлского пса. Когда Этельберт падет, а в этом можно не сомневаться, меня будет греть мысль, что без Палмаристауна не обошлось!
– Ах, если бы мужа не ранили так жестоко, он еще мог бы быть полезен, – проговорила Кадайль.
– Или если бы его жена любезно согласилась утешить стражников, преданных Делавалу, – заметил один из стоявших тут же часовых.
Его напарник захихикал.
Кадайль сочла благоразумным промолчать. Отказ мог быть воспринят как оскорбление, а благосклонность – как повод для дальнейших ухаживаний. Она лишь крепче сжала руку мужа и повела его в ворота. Каллен с осликом Дулли вошли следом.
Ни один из городов, в которых им довелось побывать, по темпу жизни не мог сравниться с Палмаристауном. В отличие от многих поселений, расположенных между Прайдом и Делавалом, он находился вдали от мест сражений, и потому раненые с оторванными конечностями, чей вид являл собой суровое свидетельство жестокой действительности, были здесь в диковинку. При этом Палмаристаун находился в центре военных событий, ибо служил перевалочным пунктом для воинов лорда Делавала, которые здесь пересаживались на корабли, чтобы отправиться через залив Короны в отдаленную восточную область, прозванную Ногой Богомола. В этом городе война была реальностью, но очень отдаленной, не более чем темой оживленных бесед на каждом углу и в каждой таверне, но без изувеченных тел и оторванных рук и ног.
Поэтому появление на улицах калеки Брансена сопровождалось всеобщим возбуждением и желанием выказать участие. Молва настолько опередила нашу троицу, что горожане уже издалека посылали им поклоны и приветствия.
На одном из постоялых дворов они сняли комнату – инвалиду войны ее уступили без долгих торгов за полцены, – и отправились искать конюшню, куда можно было бы продать Дулли, повидавшего на своем веку столько дорог. Но слухи распространяются мгновенно, так что не успели наши герои дойти от гостиницы до почтовой станции, чтобы пристроить туда осла, как к ним, улыбаясь, подошел молодой абелийский монах.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента