– Задержу вас ненадолго, – продолжил Пирий, – и прошу воспринимать мои слова как указание или приказ – смотря что кому больше по душе. – Он помолчал, пригубил шампанского. – Сами знаете, какие сейчас времена. Скажу прямо, плохие. Даже газеты выходят из-под контроля, каждый пишет, что хочет, берут пример со столичной прессы, что ни день, то сюрприз. Но это вы и без меня знаете. Итак, следует быть крайне осторожными. И я не всегда смогу помочь, прошу учесть это. Ни я, ни Леонид Игнатович, – кивнул на Псурцева. – Короче говоря, это вы знаете. Не дураки. Но есть новость. Вчера приехал из Киева Иван Васильевич… – Заметив вопросительный взгляд Хмиза, пояснил: – Иван Васильевич Гунько из областной прокуратуры. Он узнал от верного человека, что к нам, господа, едет ревизор… Конечно, не какой-то там гоголевский Хлестаков, а человек важный и с большими полномочиями. Следователь по особо важным поручениям Иван Гаврилович Сидоренко. Будто кто-то из «доброжелателей» донес, что в нашем славном Городе расцвели коррупция, взяточничество и другие правонарушения. Дошла эта кляуза до высших сфер, и вот решено командировать к нам этого Сидоренко. Через своих людей я поинтересовался, что он из себя представляет. Сложный тип. Не берет, не пьет и девушками не интересуется. Короче, службист и неподкупный. К тому же опытен и умен, в добрых отношениях с самим прокурором республики. И наделен неограниченными полномочиями. Дошло?
   – Ну и ну… – покачал головой Белоштан.
   Губа даже не пошевелился, будто сообщение Пирия его не взволновало.
   «Конечно, проинформирован», – решил Степан, поражаясь выдержке Мокия Петровича.
   – Итак, вы меня поняли, – продолжай Пирий. – В связи с этим на всех делах и деловых контактах ставим точку. Месяца на два, а там увидим. Преферанс приостанавливается тоже. Рекомендую вообще встречаться реже, только по служебным делам. Особенно это относится к Георгию Васильевичу. Ты, Жора, сидишь на горячем, учти это.
   – Учел, – усмехнулся Белоштан. – Уже учел. «Жора и K°» ликвидируется.
   Пирий поморщился.
   – Не перегибай палку. Не так страшен черт, как его малюют. Как бы не вертелся тот следователь, а меня ему не обойти. Сами знаете, как сейчас ставится вопрос: «Вся власть исполкомам…» Пока я председатель исполкома, никто в Городе не разгуляется, власть не минуют.
   – Не так поняли меня… – помахал рукой Белоштан. – Меняем только вывеску. Завтра на ваш стол, Кирилл Семенович, ляжет бумага о создании в Городе нового кооператива по изготовлению трикотажных изделий. С уставом и оригинальным названием – «Красная Шапочка».
   Пирий на минуту задумался.
   – В этом что-то есть, – похвалил. – И возглавит этот кооператив…
   – Франко.
   – Васюня?
   – Он самый, Кирилл Семенович, лучше не найти Перспективно мыслить не может, но исполнитель" отличный. Под моим руководством будет работать, что скажу, все сделает, разве плохо?
   – Пусть будет Франко, – согласился Пирий. – Кстати, хвост за ним не тянется? Судимости нет?
   – Более чистой биографии в торговле не найти. Как слеза…
   – Ну слава богу! – поднял руку Пирий, как бы желая перекреститься, но вместо этого взял фужер с шампанским и опорожнил его с удовольствием. – За успех новоявленных кооператоров. За нас с вами!
   Степан тоже выпил шампанского и подумал: пожалуй, это выход. Лучшего прикрытия, нежели кооперативный флаг, сейчас не найти. Мудрая голова все же у Белоштана – через безвинную «Красную Шапочку» можно незаметно отмыть все деньги и каждый месяц иметь кругленькую сумму…
* * *
   – Рад? – спросила Светлана.
   – Счастлив.
   Она посмотрела Степану в глаза, убедилась, что тот говорит правду, и успокоилась. Степан поднял чемодан.
   – Я заказал номер в нашем лучшем отеле.
   – Нет, – покачала головой Светлана, – я приехала к тебе…

Глава II
ПРИГОВОР

   Любчик открыла дверь Хмизу и приветливо улыбнулась. Прекрасная женщина в роскошном цветастом атласном халате. Степан на правах друга дома поцеловал ей ручку и тут же сравнил со Светланой, отметив явное превосходство последней. А ведь таких женщин, как Любчик, в их Городе можно посчитать по пальцам. Белоштан знает, куда вкладывать деньги, его на мякине не проведешь…
   Интересно, какие бы глаза сделал Жора, увидев Светлану? Степан представил его похотливую улыбку и лишний раз убедился в правильности своего решения: бежать из Города и начинать новую жизнь.
   – Георгий Васильевич дома?
   – Ждет тебя… – Любчик улыбнулась Степану так, что тот понял: она была бы рада ему и без Жоры… Недели две назад с удовольствием наставил бы рога компаньону, но сейчас посмотрел на Любчика безразлично, и та обиженно надула губы.
   Степан отважился на этот разговор только сегодня утром, на третий день пребывания Светланы в Городе. Два дня пролетели как один час. Выбрав удачный момент, когда Светлана хлопотала на кухне, Степан позвонил Белоштану и договорился о встрече.
   Жора вышел в переднюю в халате, темно-синем, велюровом, почти до пят, с широкими обшлагами.
   «Шикарная пара – Жора и Любчик, чем не новоявленная элита, советские дворяне!» – подумал Хмиз зло, но сразу застыдился этой мысли: а чем он лучше Жоры?
   Степан решил не вилять хвостом. Уселся, удобно протянув ноги, и заявил:
   – Я вынужден выйти из дела. Женюсь и уезжаю из Города.
   Белоштан задумался, повертел в пальцах хрустальный фужер.
   – А ты у меня спросил? – Подул в фужер и поставил его на столик. – Когда мы привлекли тебя к делу, ты взял на себя определенные обязательства… И без нашего согласия…
   – Но… Георгий Васильевич, так уж случилось! Все мы под богом ходим…
   – На бога надейся, а сам не зевай.
   – А я и не зеваю.
   – Хороша девка? – вполне серьезно поинтересовался Белоштан.
   – Очень! – вырвалось у Степана.
   – Так чего же ворон ловишь? Денег не хватает? Квартира маленькая? Сделаем лучше, трехкомнатную. В центре на проспекте Маркса старый дом реконструируется, если хорошо Пирия попросить – устроит, – подмигнул Жора.
   – Нет ей работы в Городе, – с сожалением произнес Степан.
   – Ты Город не унижай! Как это нет? А мы для чего? Мы все можем.
   – Искусствовед она, работает в картинной галерее…
   – Галерей у нас действительно нет… – развел руками Белоштан. – И в ближайшем будущем не планируется.
   – Вот видите…
   – А если к Таращенскому? В управление культуры?
   – По сельским клубам мотаться?
   – Да, ты прав: неблагодарная работа, да и копейки платят. Тебе на деньги, правда, плевать, но нет смысла: несолидно. Так пусть твоя краля пока посидит дома. Год или два. А мы за это время примем решение и картинную галерею откроем. Местных художников сколько! Два или три – Степан Вацик и тот, как его, с бородой. Храма, кажется! Еще двух богомазов откопать – чем не филиал Союза художников. Выставки будем открывать… Вот тебе и начало.
   – Не получится, Георгий Васильевич, разве сами не понимаете?
   – Понимать-то понимаю… Но жена вокруг мужа должна вертеться, а не наоборот, – рассердился Белоштан. – Откуда она у тебя такая?
   – Из Львова.
   – Да, во Львове – культура! – с уважением отметил Белоштан. – Не то что в нашем захолустье. И ты, значит, хочешь во Львов?
   – Не вижу другого выхода.
   – Что будешь там делать? В директора базы не пробьешься, и «Красной Шапочки» нет…
   – Не в деньгах счастье.
   – А в чем же?
   – Люблю я ее, Георгий Васильевич, и готов ради нее на все.
   – На все, говоришь? – зло посмотрел на Степана Белоштан. – Это правильно – на все! Жаль мне тебя, Степочка, пожалеешь и ты, причем скоро.
   – Никогда в жизни!
   – Не зарекайся, Степочка. Ты уже привык жить с размахом, тебе сейчас три куска выложить – раз плюнуть. А во Львове зубы на полку положишь.
   – Слышали, как в народе говорят? Хоть хлеб с водой, абы, милая, с тобой!
   – Ну, ну… – Белоштан недоверчиво покачал головой. – Короче, я своего согласия не даю. Да и не имею права. Посоветуюсь с компаньонами – будем решать.
   – В конце концов, – вырвалось у Степана, – я вам ничего не должен. Наоборот…
   – Наоборот, говоришь? – остро взглянул на него Белоштан. – Ничего ты, милый, не получишь. Не надейся. А вот неустойку с тебя придется получить.
   – За что?
   – За то, дружище, что подрываешь экономическую основу вновь созданного кооператива. Потому что каждому придется что-то вложить. И на тебя мы рассчитывали.
   – Побойтесь бога!
   – А ты бога боишься? Ты, Степочка, приходишь ко мне, фактически с ультиматумом, и хочешь, чтобы я погладил тебя по головке. Рюмочку тебе налил, чокнулся и отпустил с миром? Завязал наш Степочка, в штаны наложил, хорошую девушку увидел и нюни распустил. А откуда я знаю, что ты завтра не побежишь каяться в ОБХСС? Твоя краля, наверное, честная, искусствовед, у нее идеалы, привыкла пирожками в столовых питаться. Бедная, но гордая! Чулочки, наверно, сама штопает или, может, ты уже научился? Она быстро раскусит, откуда у тебя деньги, ты ей ночью все расскажешь, а она сама донос сочинит…
   – Что вы говорите, Георгий Васильевич, вы не знаете Светлану!
   – Конечно, не знаю, а потому предвижу худшее. Я, Степочка, волк старый и опытный, ты мне здесь нужен, в городе, чтобы я с тебя глаз не спускал. Только тогда буду спать спокойно!
   – Давно знаете меня, могли бы и доверить.
   – А я никому не доверяю. – Белоштан оглянулся и, увидев, что одни в комнате, добавил: – Я и Любчику до конца не открываюсь. Сегодня ей со мной хорошо, она и верна, а завтра никто не знает, что может случиться… В чужую голову не залезешь, какие там мысли шевелятся, никому не известно.
   – Мне могли бы поверить.
   – А я, Степочка, сам себе только по праздникам верю. Когда отдыхаю душою и телом.
   – Ладно, тогда скажите, какой резон мне вас продавать? Ведь сам по самые уши увяз, разве мне хочется сидеть?
   – А откуда я знаю, может, тебя эти мальчики из ОБХСС купят… Там ребята ушлые, помилование пообещают, а ты уши и развесишь. Вот так-то, Степочка, нет моего согласия, и не надейся. Так и передай своей красотке: подцепила богатого жениха, пусть к нему в Город и перебирается… А потом, что еще наши компаньоны скажут… Решать будем вместе.
   Степан почувствовал, как гнев подступил к горлу. Еще минута – и потеряет рассудок. Закрыл глаза и сжал кулаки. Гнев – плохой советчик. Спокойно, приказал себе, спокойно, Хмиз, лучше разойтись с Белоштаном мирно. В создавшемся положении плохой мир лучше хорошей ссоры.
   – И все-таки, Георгий Васильевич, – произнес твердо, – вам придется смириться. Ставлю вас перед фактом.
   Хмиз встал и направился к выходу, но Белоштан жестом остановил его:
   – Ты, Степочка, не горячись и еще раз спокойно обдумай все. Не глупые люди придумали: семь раз примерь, а один раз отрежь. Бывай, мой дорогой, – лучезарно улыбнулся, – привет деве. Говоришь, на самом деле хороша? Может, покажешь? Вижу, не хочешь, и не надо, Степочка, есть в этом смысл. Я завидую тебе. Мне бы так, старому дураку, втрескаться! Ну, да я как-нибудь с Любчиком перекантуюсь. – Как бы пошутил, но глаза оставались жесткими.
* * *
   – Ничего себе хиханьки-хаханьки, – сказал Пирий мрачно. – Если каждый задумает своим разумом жить! Что тогда будет, Жора, скажи мне? Разлад и шатание, вот что произойдет. И напрасно нас сверху к этому призывают. Красивые слова, Жора: вся власть народу! Народу уздечка нужна, да и батог покрепче.
   Белоштан поморщился.
   – Ты меня, Кирилл, не агитируй. Я еще с комсомола сагитирован. Ты лучше скажи, как с Хмизом поступить? – Наедине Жора позволял себе разговаривать с Пирием на «ты», даже свысока: знай, сверчок, свой шесток… И гордый Кирилл Семенович смирялся, так как истинным хозяином был все-таки Белоштан.
   – Подумаем… – Пирий налил себе кофе, опустился в удобное кожаное кресло.
   Они сидели в комнате за Пириевым кабинетом, в так называемой гостевой. Кирилл Семенович приказал секретарю никого не пускать и не соединять по телефону, ибо весть, принесенная Белоштаном, заслуживала того.
   – Налей мне рюмку, – не то попросил, не то приказал Жора, и Пирий послушно достал из шкафа бутылку грузинского «Ворцихе». – И выпей сам…
   – Не могу, после обеда выступаю на кирпичном заводе.
   – Кто там тебя будет обнюхивать?
   – Береженого бог бережет.
   – Времена… времена, – вздохнул Белоштан. – Раньше считалось хорошим тоном, когда от тебя попахивало коньячком, а нынче? Нынче ты, Кирилл, никакое не начальство, а слуга народа, и какой-нибудь тетке Моте, формовщице с кирпичного, будешь в рот заглядывать. Слушать ее внимательно и притворяться, что ее примитивные советы – верх житейской мудрости. На самом деле тебе начхать на нее с высокой колокольни, а если честно, то и на весь кирпичный завод.
   – А ты, Жора, с чего начинал? – хитро прищурившись, спросил Белоштана Пирий. – Кажется, маляром?
   – На что намекаешь?
   – А на то, что если руководствоваться твоей системой взглядов…
   – Брось. Я сам выбился в люди, никто мне не помогал, своей головой да локтями…
   – Врешь, – лениво возразил Пирий. – И ты, и я – продукты одной системы. Нам нужно было на первую ступеньку вскарабкаться, а дальше только держать нос по ветру. Я твою биографию, Жора, лучше тебя знаю. Выбрали тебя на строительстве комсоргом, а до того, как выбрали, ты локтями хорошо поработал, первым активистом был, а когда выдвинулся, быстро понял, что к чему. Благодарил и кланялся, кланялся и благодарил… Любому начальству, особенно райкомовскому и обкомовскому. И о выступлениях на собраниях не забывал – кто больше всех призывал к соцсоревнованию? Ты, Жора. Хотя до фени тебе были все комсомольские и партийные лозунги. А потом пошло-поехало: инструктор райкома комсомола, лектор… И дошел ты до промышленного отдела обкома партии, быть бы тебе самим заведующим, а может… – Пирий поднял большой палец правой руки, – но ты хитер, быстро сообразил: ну служебная машина, ну привилегированная поликлиника, обеды и завтраки в обкомовской столовой, пайки с икоркой… Но не пахнет деньгами, кроме того, надо вертеться: ежедневно показываться на глаза первому и лизать… Для тебя это, правда, не проблема, язык у тебя к этому привычный, ради дела ты и сейчас кому хочешь лизнешь. Вот ты и сообразил, что надо проникать туда, где деньги валяются под ногами, как мусор. А что может быть лучше в этом смысле трикотажной фабрики?
   Георгий Васильевич поморщился, но не сердито, скорее благодушно.
   – Мы с тобой, Кирилл, одного поля ягодки, – согласился. – Ты тоже с комсомола начинал, но оказался шустрее меня – пролез в мэры. Но хоть ты и высокое начальство, а пляшешь-то под мою дудку, извини за откровенность.
   – Извиняю, Жора, и с радостью, – Пирий похлопал Белоштана по плечу. – Как там в кино говорили: связал нас бог одной веревочкой… Так вместе до последнего будем вертеться… Кстати, кооператив «Красная Шапочка» я разрешил. Пусть Франко впрягается.
   – Разговорились мы с тобой, Кирилл, – Белоштан допил кофе и отодвинул чашку. – Что с Хмизом будем делать?
   – Отпускать нельзя.
   – На цепь не посадишь.
   – Сорвется, – согласился Пирий.
   – Страшно подумать, сколько он знает.
   – В принципе Хмиз должен держать язык за зубами: сам связанный и перевязанный.
   – Посмотрел бы на него сейчас, совсем от девки сошел с ума.
   – Странно, казался рассудительным, не глупым.
   – Пути души человеческой неисповедимы.
   – А в тебе бывший лектор проснулся… – усмехнулся Пирий. – Однако Степу отпускать нельзя. Мы должны спать спокойно.
   – Где уж тут. Сам говорил – следователь из Киева по наши души едет… А вдруг за что-нибудь зацепится?
   – Брось, власть в наших руках.
   – У Рашидова власти было чуть побольше.
   – Думай, что говоришь: если бы Рашидов был жив, никогда бы не допустил такого безобразия.
   – Да, на покойничках мы любим потоптаться, они ведь не кусаются.
   – Хорошая мысль. И мертвых никто не заставит заговорить…
   – Считаешь?
   – Что ты можешь предложить?
   – Молчу… – Белоштан поднял вверх обе руки. – Но как? Опасно ведь.
   – А для чего у нас Псурцев?
   – Считаешь – он?..
   – Он не он. Нас это не касается. – Пирий снял трубку и, услышав самоуверенный полковничий бас, приказал: – Давай, Леня, ко мне. В закоулок, да быстрее.
   Полковник не задержался. С сожалением окинул взглядом начатую бутылку коньяка, но не налил себе. Присел на стул, всем своим видом показывая нетерпение и исполнительность.
   – Не представляй из себя слишком делового, – посоветовал Белоштан. – Нам твои дела известны.
   – Совещание… Через полчаса совещание, и отменить его я не могу.
   – Позвонишь и скажешь, что задерживаешься у самого.
   – Неловко.
   – Неужели и от тебя пахнет? – вдруг взорвался Пирий. – Неужели дошло до милиции?
   – Щелокова нет, нет и порядка, – со скорбью признался Псурцев. – Сейчас, перед тем как отдать приказ, трижды подумаешь.
   – И до вас дошла демократия? – удивился Белоштан. – А я считал – милиция!
   – Пожалуй, сейчас меня, начальника городского управления внутренних дел, на сборах как обыкновенного Леньку-комсомольца шпыняют.
   – Ужас!
   – Все сейчас перестраиваются, даже милицейские сержанты. Но не в ту дуду дуют. Раньше таких ногою под зад из органов, а теперь вон в Киев жалуется.
   – Степа Хмиз взбунтовался.
   – Степа? Не может быть!
   – Факт остается фактом. Моча в голову ударила. Нашел где-то девку и хочет во Львов отчалить.
   – Ну и пусть себе плывет…
   – Много знает, Леня. Очень много, и сболтнуть может. Здесь он под нашим контролем, а во Львове… Нам только этого не хватало!
   – Ну и что думаете предпринимать?
   – Должны иметь гарантии.
   – Насколько мне известно, – нехорошо усмехнулся Псурцев, – гарантия от болтовни только одна…
   – Правильно рассуждаешь, Леня. И сможешь?
   – Еще Сталин сказал: нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики.
   – Зло шутишь.
   – А вы что, советуете мне взять Степана в собутыльники? Так для этого я другого компаньона найду.
   – Короче, сможешь?
   – Есть у меня на крючке один парень, – начал Псурцев издалека. – Точнее, не парень, а омерзительный тип, по которому давно петля плачет. Он на все пойдет… Но надо платить.
   – Сколько? – будто равнодушно спросил Белоштан.
   – Много. Очень много, – веско произнес Псурцев. – Есть такса. С летальным концом – миллион.
   – Ого!
   – Никто просто так рисковать не будет… Но если я дам ему гарантии… может, обойдется и меньшей суммой.
   – Согласен, – быстро сказал Белоштан. – Как раз Степин взнос. Пай в нашу компанию.
   – Самооплата… – рассмеялся Псурцев. Неожиданно Пирий сказал:
   – Не думал, что в нашем Городе есть профессиональные… – он запнулся, но Псурцев закончил спокойно:
   – Убийцы?
   – Итак, в Городе существует мафия! Почему не докладывал мне? Газеты писали об организованной преступности в Ленинграде, еще в других городах. Но чтобы у нас!..
   – Ну какая же это мафия, – махнул рукой Псурцев. – Я же говорю: один тип у меня на крючке…
   – Кто?
   – Вам это не обязательно знать.
   – И он один, без помощников?
   – Повторяю, вас это интересовать не должно. Белоштан вдруг налил себе полную рюмку и опорожнил одним глотком, даже не почувствовав аромата коньяка. Слово «мафия» почему-то ужалило его.
   «А мы не мафия? – подумал он. – Что бы сказали в Городе, если бы нас вдруг раскрыли? Конечно же назвали бы мафией. Ну и пусть, – решил, – разве дело в слове? Мафия – это не так уж плохо. Все-таки какой-то романтический ореол: мафия, мафиози… Гораздо лучше, чем бандит, преступник. Хотя каким словом ни называй, а суть одна. И сидеть нам в случае чего вместе: и полковнику милиции, и мне – директору фабрики, и самому мэру городу. Носить черные ватные бушлаты и ботинки из грубой кожи».
   Белоштана замутило только от одной этой мысли, но, заметив, как весело улыбается Псурцев, как спокойно дует на ногти Пирий, он немного успокоился. Не пойман – не вор, а поймать их не так-то просто, точнее, невозможно. И все же…
   – Мне думается, – строго посмотрев на довольные лица Псурцева и Пирия, с металлом в голосе произнес Белоштан, – это надо рассматривать как крайнюю меру. Следует сообща еще попытаться обработать Хмиза, убедить его, что он, вонючий козел, делает глупость. Если надо, пригрозить!
   С ним согласились.
* * *
   Степан вел машину уверенно и даже залихватски. Чувствовал, как любуется им Светлана, и срезал повороты, не снижая скорости, тем более что «девятка» с ведущим передним мостом позволяла это.
   – Так пойдешь за меня замуж? – в который раз спрашивал Степан.
   – А разве я не твоя?
   Степан вспомнил, как переступила она порог его квартиры, как остановилась, кажется, растерянно и как он прижал ее к себе – податливую, но все еще напряженную.
   – Моя, конечно, моя! В субботу распишемся.
   – Ты на самом деле хочешь этого?
   – Не представляю жизни без тебя.
   – Но так быстро? Я и не думала… А потом, я слыхала, в загс надо заявление за месяц подавать.
   – Нас распишут хоть сегодня.
   – Неужели ты такой всесильный?
   Степан вспомнил директора Дворца бракосочетания: черненькая, лет под сорок, с белым, будто навсегда напудренным лицом, страшно манерная, она как-то заскочила на базу с какой-то мелкой просьбой. Слава богу, все для нее сделал, а она еще строила ему глазки и оставила номер телефона, которым он так и не воспользовался. Интересно, какими глазами посмотрит на них со Светланой? Наплевать! Главное, не посмеет отказать.
   – До всесильного мне еще далеко, – ответил он, – но брак, если я скажу, нам зарегистрируют сразу.
   – Но у меня даже нет свадебного платья, а потом, ведь надо поставить в известность родителей.
   – А что, они будут возражать?
   – Нет, конечно.
   – Позвони им сегодня вечером. Приедут на поезде, а платье до субботы будет готово.
   – Как-то все это – словно по мановению волшебной палочки.
   «А так будет теперь у тебя всегда, – хотел сказать Степан. – Все твои желания будут выполняться беспрекословно. Хотя, – подумал, – придется ограничиваться. Сейчас твои доходы, Степочка, накроются – профукаешь приобретенное, а дальше – как все… Скромный служащий…» Однако эта мысль не смутила. «Ничего, – решил, – живут же люди, и даже счастливо. Будет не хватать денег, пойду в кооператив, наконец в таксисты».
   – Поехали, – сказал решительно. – А то еще дел невпроворот…
   – В субботу! – вдруг радостно рассмеялась Светлана. – Неужели в субботу? А знаешь, милый, если трудно, я обойдусь без свадебного наряда.
   – Ты что? – даже испугался Степан. – Ты у меня будешь самой нарядной и самой красивой. Все будут нам завидовать.
   Вспомнил, что у директора магазина Изи-рыжего припрятано два или три прекрасных свадебных платья, да и на базе найдут, дело за портнихой – он ее наймет из ателье на Центральном проспекте. Послезавтра все будет готово – и будет стоять Светлана в длинном невесомом платье с фатой и букетом белых роз – настоящая принцесса.
   И опять Степан подумал, какой же он счастливчик. Принцесса, встречающаяся только в сказках и главным образом королевичам, будет принадлежать ему, обыкновенному директору базы, только при упоминании о котором у людей на лице выражается презрение. С одной стороны, кланяются, а с другой – презирают… Парадокс!
   Что ж, пусть парадокс. Прощаясь с Городом, он устроит пышную свадьбу – нужно немедленно позвонить Леше и на субботу заказать ресторан, оркестр, много шампанского и деликатесов.
   «Нет, – остановил сам себя, – хватит этих купеческих замашек, это еще сегодня ты в фаворе, а завтра – стоп, шлагбаум опущен».
   – Слушай, – вдруг спросила Светлана, – а ты подумал обо мне? Мы уже говорили на эту тему, что я буду делать в Городе?
   – Подумал, обо всем подумал. Я еду к тебе, любимая… – Увидев пробежавшую тень на лице Светланы, объяснил: – Знаю, у тебя тесно: на троих две комнаты. Попробую поменяться на Львов. Если не получится, построим кооператив.
   – Это же так дорого!
   – Ничего, – снова почувствовал себя купцом Степан, – у меня есть сбережения.
   Светлана сразу посерьезнела и внимательно посмотрела на него. Возможно, поняла что-то, поскольку спросила:
   – Ты на самом деле хочешь оставить Город?
   – Непременно, – совсем честно ответил Степан, ибо в тот момент он в самом деле верил в это.
* * *
   Псурцев сидел за рулем серого обшарпанного неприметного «Москвича». Он взял его у соседа, объяснил, что в воскресенье не хочет пользоваться служебной машиной, а собственный «жигуль» испортился. Впрочем, такие осторожности были лишними – кто будет следить за ним? Но береженого и бог бережет, а вдруг чужое злое око зацепится за его белую и всегда ухоженную машину?
   Полковник не спешил: специально выехал раньше, чтобы на месте оглядеться и в случае чего отменить встречу. В конце концов, не так уж и страшно, если кто-либо увидит его с Филей. Тот хоть рецидивист, но сейчас работает в жилконторе слесарем, случайная встреча на лоне природы, кроме того, милиция может поддерживать связи с кем угодно, в том числе и с бывшими преступниками. Между прочим, у полковника может быть и свой профессиональный интерес…
   И все же лучше, если их встреча останется незамеченной. Лучше и для Фили, и для него. Все может случиться, кто-кто, а Псурцев знал это: слава богу, не первый десяток лет в милиции.