Страница:
– Ты один? – послышался голос Белоштана.
– Один, – зло ответил Степан: только Белоштана ему сейчас не хватало.
– А где же невеста?
– Нету… – проворчал.
– Отчалила из дому?
Тон Белоштана рассердил Степана, он хотел ответить резкостью, но не решился, только сказал:
– Гуляет она… Что надо, Георгий Васильевич? А то я спешу.
– Придется, Степочка, отложить дела.
– Не могу.
– Говорю: придется. Сядешь ты сейчас в свою «Самару» и приедешь на двадцать третий километр. Без промедления. Есть серьезный разговор…
– Не могу я, Георгий Васильевич!
– Я с тобой, Степа, не шучу.
– Но ведь мы, кажется, все решили.
– Не все, Степочка, возникли новые проблемы, и ты нам нужен.
– Нам? Кому еще?
– Приедешь – увидишь.
– Ладно… – нехотя согласился Хмиз, – сейчас приеду. – Он положил трубку и развел руками. – Бег откладывается…
– Неотложное дело?
– Я вернусь часа через полтора.
– Буду ждать тебя, милый, – Светлана поднялась на цыпочках и поцеловала Степана в подбородок. – Возвращайся.
Она стояла возле окна и смотрела, как Степан садится в машину. Перегнулась через подоконник и помахала. А Степан выехал со двора на улицу, кривыми улочками выскочил на Центральный проспект и помчался к условленному месту. Думал: наверное, Жора опять будет его умолять. Нет, и еще раз нет. Послезавтра свадьба, приедут Светланины родители, потом она вернется с ними во Львов, а он останется в Городе утрясать дела. Вообще дел много, одну только базу сдать преемнику – морока… Но как обрадуется Дима Васильчук! Ходил в вечных заместителях, сейчас станет хозяином, и Белоштан наверняка пригласит его в компанию. Свято место пусто не бывает. У Димы руки загребущие, вчера, когда Степан намекнул, что оставит базу, у того даже глаза заблестели. Попросил: «Похлопочите за меня перед Пирием». Степан согласился. Ему все равно, кто станет директором, ему хоть трава не расти, а Васильчуку он быстрее передаст хозяйство – Дима в курсе всех дел, и они всегда найдут общий язык.
Да, Дима сейчас развернется. На десять лет старше Степана и ходил всегда обиженным. Пытался даже подсиживать его, но, получив пару раз по носу, понял, что Хмиза ему не свалить. Сразу сменил тактику: со всем соглашался и поддакивал, за что получил относительную свободу действий и пользовался этим на полную катушку. Степан только посмеивался, узнавая о мелких Диминых махинациях с директорами магазинов – в конце концов, каждому хочется иметь свой кусок хлеба с маслом.
А, к чертям собачьим и Диму Васильчука, и Белоштана, и даже самого Пирия. Степан видел себя уже свободной птицей во Львове, конечно, свободным относительно – если удастся получить магазин, все равно придется вертеться: у них свои законы, свои неписаные правила, что в Городе, что во Львове, что в Одессе, все расписано фактически по деталям, и нарушителей правил карают иногда строже, чем в суде. Во Львове у него есть хорошие знакомые, бывшие однокашники по торгово-экономическому институту – сейчас кое-кто из них вырос и занимает ключевые посты в торговле, а Васька Трофимук – заместитель начальника городского управления, конечно же поможет, хотя и тому придется дать. Магазин во Львове стоит не меньше ста тысяч, пристойный даже больше – что ж, платить, так платить, не он устанавливал таксу, а люди поважнее и опытнее.
Львов, да еще и со Светланой, – мечта! Во Львове прошла его студенческая юность, сейчас он возвращается туда счастливый и полный надежд.
«Все как-нибудь устроится», – подумал Степан успокаиваясь. Он уже приближался к двадцать третьему километру – еще один поворот, затем небольшой подъем, дальше у дороги растут сосны, а за ними редкий дубовый лес с солнечной поляной. Дубы могучие, лет по триста, а на поляне растут лесные цветы – ромашки, колокольчики, иван-чай… Выезжая на пикники, они расстилали под дубом огромный брезент, на нем хорошо лежать на спине: могучий развесистый дуб, над ним голубое вечное небо, кажется, что и ты будешь жить вечно – на душе становится легко и весело, потому что лесные травы пахнут медвяно, рядом близкие товарищи и симпатичные женщины, брезент, заваленный кастрюлями и тарелками с вкусной едой, бутылками с коньяком и шампанским, – на самом деле чувствовал себя уверенно и беззаботно, воистину вечная жизнь… А сейчас ты, Степан, сам отказываешься от этого. Не пожалеешь ли?
«Нет, – ответил Степан сразу и уверенно, – ради Светланы я отрекся бы и от большего, чем компания Белоштана. Конечно, было приятно чувствовать себя на короткой ноге с Пирием, мог обругать самого милицейского полковника. Ну и что? Разве это определяет суть бытия? А что? – подумал вдруг тревожно. – Что означает? Нет в тебе, Степа, высоких интересов, и граница твоих желаний – проехать с красивой женой вокруг Европы, покрасоваться возле нее на комфортабельном лайнере, пройтись по Монмартру или посетить Колизей. И будешь ты вечным завмагом и торгашом, потому что ничего больше не умеешь и не знаешь. Вот люди выступают по телевизору – писатели, художники, артисты, все их видят, уважают и восхищаются, а тебе только кланяются за какую-нибудь импортную куртку или кожаное пальто. Однако когда-нибудь страна должна будет наверстать упущенное, закончится поголовный дефицит, и тебе перестанут кланяться и благодарить, тогда все прояснится, словно под рентгеном, все станет на свои места и будет видно, кто есть кто. Но, – подумал также, – наверное, не скоро это случится, и есть у тебя шансы дожить до седины окруженным уважением и лестью. А нужно ли забегать далеко вперед? Правильно говорят: лучше синица в руках, чем журавль в небе. А у меня в руках даже не синица и журавль, а сама жар-птица».
Вспомнив Светлану, Степан улыбнулся счастливо – вот и знай, где потеряешь, а где найдешь: его жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов и приобрела совершенно иной смысл.
Проскочив подъем, Хмиз свернул на проселочную дорогу, ведущую к лесу. Солнце садилось, позолотив дубовые кроны. Степан остановился под дубом, где, как правило, устраивались их пикники, но серой Белоштановой «Волги» не обнаружил. Очевидно, Георгий Васильевич немного задерживается, вообще он человек деловой и пунктуальный, ждать долго не придется.
Хмиз вышел из машины, прислонился к дубу, уставившись в синее вечернее небо. Пахло медом, шелестели листья под легким ветерком, и Степану вдруг очень захотелось опуститься на колени, уткнуться в траву, ощутить терпкий запах земли. На душе было спокойно, даже неприятный разговор с Белоштаном не тревожил его.
Внезапно Степан услышал за спиной осторожные шаги – выглянул из-за ствола и увидел человека в шляпе с широкими полями. Он приближался, что-то бормоча под нос, солнце светило человеку в спину, и Степан вначале не узнал его, но было в нем что-то знакомое. Хмиз вдруг вспомнил.
– Филя! – окликнул. – Ты что здесь?
– Гуляю… – Филя остановился в двух шагах от Степана. – Ты Хмиз?
– А кто же еще?
– Ты мне и нужен. – Филя вынул руку из кармана брюк, и Степан увидел направленный на него ствол пистолета.
Хмиз инстинктивно заслонился рукой, но Филя нажал на курок – пуля бросила Степана на дубовый ствол, ноги у него подкосились, и он упал лицом в траву. В последний раз втянул воздух, а синее небо над ним потемнело и сделалось черным.
Степан понял, что умирает, ему стало жалко себя – попытался задержать воздух в легких, но не смог; выдохнул и прижался щекой к траве.
Филя перевернул Хмиза на спину, убедился, что не дышит, и направился к дороге, где оставил свою красную разрисованную машину.
Глава III
– Один, – зло ответил Степан: только Белоштана ему сейчас не хватало.
– А где же невеста?
– Нету… – проворчал.
– Отчалила из дому?
Тон Белоштана рассердил Степана, он хотел ответить резкостью, но не решился, только сказал:
– Гуляет она… Что надо, Георгий Васильевич? А то я спешу.
– Придется, Степочка, отложить дела.
– Не могу.
– Говорю: придется. Сядешь ты сейчас в свою «Самару» и приедешь на двадцать третий километр. Без промедления. Есть серьезный разговор…
– Не могу я, Георгий Васильевич!
– Я с тобой, Степа, не шучу.
– Но ведь мы, кажется, все решили.
– Не все, Степочка, возникли новые проблемы, и ты нам нужен.
– Нам? Кому еще?
– Приедешь – увидишь.
– Ладно… – нехотя согласился Хмиз, – сейчас приеду. – Он положил трубку и развел руками. – Бег откладывается…
– Неотложное дело?
– Я вернусь часа через полтора.
– Буду ждать тебя, милый, – Светлана поднялась на цыпочках и поцеловала Степана в подбородок. – Возвращайся.
Она стояла возле окна и смотрела, как Степан садится в машину. Перегнулась через подоконник и помахала. А Степан выехал со двора на улицу, кривыми улочками выскочил на Центральный проспект и помчался к условленному месту. Думал: наверное, Жора опять будет его умолять. Нет, и еще раз нет. Послезавтра свадьба, приедут Светланины родители, потом она вернется с ними во Львов, а он останется в Городе утрясать дела. Вообще дел много, одну только базу сдать преемнику – морока… Но как обрадуется Дима Васильчук! Ходил в вечных заместителях, сейчас станет хозяином, и Белоштан наверняка пригласит его в компанию. Свято место пусто не бывает. У Димы руки загребущие, вчера, когда Степан намекнул, что оставит базу, у того даже глаза заблестели. Попросил: «Похлопочите за меня перед Пирием». Степан согласился. Ему все равно, кто станет директором, ему хоть трава не расти, а Васильчуку он быстрее передаст хозяйство – Дима в курсе всех дел, и они всегда найдут общий язык.
Да, Дима сейчас развернется. На десять лет старше Степана и ходил всегда обиженным. Пытался даже подсиживать его, но, получив пару раз по носу, понял, что Хмиза ему не свалить. Сразу сменил тактику: со всем соглашался и поддакивал, за что получил относительную свободу действий и пользовался этим на полную катушку. Степан только посмеивался, узнавая о мелких Диминых махинациях с директорами магазинов – в конце концов, каждому хочется иметь свой кусок хлеба с маслом.
А, к чертям собачьим и Диму Васильчука, и Белоштана, и даже самого Пирия. Степан видел себя уже свободной птицей во Львове, конечно, свободным относительно – если удастся получить магазин, все равно придется вертеться: у них свои законы, свои неписаные правила, что в Городе, что во Львове, что в Одессе, все расписано фактически по деталям, и нарушителей правил карают иногда строже, чем в суде. Во Львове у него есть хорошие знакомые, бывшие однокашники по торгово-экономическому институту – сейчас кое-кто из них вырос и занимает ключевые посты в торговле, а Васька Трофимук – заместитель начальника городского управления, конечно же поможет, хотя и тому придется дать. Магазин во Львове стоит не меньше ста тысяч, пристойный даже больше – что ж, платить, так платить, не он устанавливал таксу, а люди поважнее и опытнее.
Львов, да еще и со Светланой, – мечта! Во Львове прошла его студенческая юность, сейчас он возвращается туда счастливый и полный надежд.
«Все как-нибудь устроится», – подумал Степан успокаиваясь. Он уже приближался к двадцать третьему километру – еще один поворот, затем небольшой подъем, дальше у дороги растут сосны, а за ними редкий дубовый лес с солнечной поляной. Дубы могучие, лет по триста, а на поляне растут лесные цветы – ромашки, колокольчики, иван-чай… Выезжая на пикники, они расстилали под дубом огромный брезент, на нем хорошо лежать на спине: могучий развесистый дуб, над ним голубое вечное небо, кажется, что и ты будешь жить вечно – на душе становится легко и весело, потому что лесные травы пахнут медвяно, рядом близкие товарищи и симпатичные женщины, брезент, заваленный кастрюлями и тарелками с вкусной едой, бутылками с коньяком и шампанским, – на самом деле чувствовал себя уверенно и беззаботно, воистину вечная жизнь… А сейчас ты, Степан, сам отказываешься от этого. Не пожалеешь ли?
«Нет, – ответил Степан сразу и уверенно, – ради Светланы я отрекся бы и от большего, чем компания Белоштана. Конечно, было приятно чувствовать себя на короткой ноге с Пирием, мог обругать самого милицейского полковника. Ну и что? Разве это определяет суть бытия? А что? – подумал вдруг тревожно. – Что означает? Нет в тебе, Степа, высоких интересов, и граница твоих желаний – проехать с красивой женой вокруг Европы, покрасоваться возле нее на комфортабельном лайнере, пройтись по Монмартру или посетить Колизей. И будешь ты вечным завмагом и торгашом, потому что ничего больше не умеешь и не знаешь. Вот люди выступают по телевизору – писатели, художники, артисты, все их видят, уважают и восхищаются, а тебе только кланяются за какую-нибудь импортную куртку или кожаное пальто. Однако когда-нибудь страна должна будет наверстать упущенное, закончится поголовный дефицит, и тебе перестанут кланяться и благодарить, тогда все прояснится, словно под рентгеном, все станет на свои места и будет видно, кто есть кто. Но, – подумал также, – наверное, не скоро это случится, и есть у тебя шансы дожить до седины окруженным уважением и лестью. А нужно ли забегать далеко вперед? Правильно говорят: лучше синица в руках, чем журавль в небе. А у меня в руках даже не синица и журавль, а сама жар-птица».
Вспомнив Светлану, Степан улыбнулся счастливо – вот и знай, где потеряешь, а где найдешь: его жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов и приобрела совершенно иной смысл.
Проскочив подъем, Хмиз свернул на проселочную дорогу, ведущую к лесу. Солнце садилось, позолотив дубовые кроны. Степан остановился под дубом, где, как правило, устраивались их пикники, но серой Белоштановой «Волги» не обнаружил. Очевидно, Георгий Васильевич немного задерживается, вообще он человек деловой и пунктуальный, ждать долго не придется.
Хмиз вышел из машины, прислонился к дубу, уставившись в синее вечернее небо. Пахло медом, шелестели листья под легким ветерком, и Степану вдруг очень захотелось опуститься на колени, уткнуться в траву, ощутить терпкий запах земли. На душе было спокойно, даже неприятный разговор с Белоштаном не тревожил его.
Внезапно Степан услышал за спиной осторожные шаги – выглянул из-за ствола и увидел человека в шляпе с широкими полями. Он приближался, что-то бормоча под нос, солнце светило человеку в спину, и Степан вначале не узнал его, но было в нем что-то знакомое. Хмиз вдруг вспомнил.
– Филя! – окликнул. – Ты что здесь?
– Гуляю… – Филя остановился в двух шагах от Степана. – Ты Хмиз?
– А кто же еще?
– Ты мне и нужен. – Филя вынул руку из кармана брюк, и Степан увидел направленный на него ствол пистолета.
Хмиз инстинктивно заслонился рукой, но Филя нажал на курок – пуля бросила Степана на дубовый ствол, ноги у него подкосились, и он упал лицом в траву. В последний раз втянул воздух, а синее небо над ним потемнело и сделалось черным.
Степан понял, что умирает, ему стало жалко себя – попытался задержать воздух в легких, но не смог; выдохнул и прижался щекой к траве.
Филя перевернул Хмиза на спину, убедился, что не дышит, и направился к дороге, где оставил свою красную разрисованную машину.
Глава III
МАРАФОН
(Начало)
Иван Гаврилович Сидоренко собирался в дорогу. Положил в чемодан три белых и одну темную сорочки, пижаму, тапочки, белье. Вынес из ванной набор для бритья – чешский несессер ему подарила на день рождения Лиля. Этот несессер был предметом гордости Ивана Гавриловича: кожаный, с молнией, а внутри и станок, и лезвия, и помазок, не говоря уже о креме и одеколоне. Бросил в чемодан еще носовые платки, а сверху положил небольшой коричневый «дипломат» с монограммой, подаренный коллегами к сорокалетию.
Подумал и положил в чемодан еще хлопчатобумажный спортивный костюм: хоть работы в Городе предстоит много и будут смотреть на него там как на залетную столичную птицу, где-нибудь поздно вечером или рано утром, может, и удастся побегать.
Иван Гаврилович закрыл чемодан, постоял над ним, вспоминая, не забыл ли чего. Посмотрел на себя в зеркало: высокий брюнет без седины в густых, несмотря на возраст, волосах, глаза еще зорки и энергичны. Подтянутый, мускулистый, как говорят, спортивный. Лицо с высоким открытым лбом, скуластое, но не монгольское, словно высеченное из крепкого дерева, две волевые морщинки от губ к подбородку, прямой нос, тонкие губы. И контрастная в целом для жесткого лица ямочка на подбородке, которая смягчала резкие черты.
Сидоренко договорился, что Кирилюк заедет за ним, – у него оставалось еще много времени, часа полтора.
Иван Гаврилович нахмурился: не нужно было соглашаться на такую длительную командировку. Тем более что лавров она не принесет… Наоборот, целая морока, блуждание с завязанными глазами, к тому же, наверное, на поддержку местных товарищей надежда плохая. Недаром в письме, адресованном Верховному Совету, сказано: «Неоднократно жаловались местному начальству, писали в исполком, сигнализировали милиции, но все остается по-старому».
Кирилюк приехал вовремя. Ему уступили место на переднем сиденье черной «Волги». Иван Гаврилович поблагодарил, обернулся к сидящим сзади:
– Ну что, друзья, – подмигнул, – начинается наш марафон. Добежим ли до финиша?
Подполковник Кирилюк хмыкнул:
– Марафон… Там точно знаешь, сколько надо бежать, и дыхание, естественно, регулируешь. Сорок километров с гаком – и точка. Где финиш – уже на старте известно, а мы, бедные и несчастные, будем вертеться с завязанными глазами, не зная, когда и где конец.
– Не такие уж мы несчастные, – не согласился Иван Гаврилович. – Четыре аса, извините, что и себя к ним причисляю, четыре старых и опытных волка – чего-нибудь да стоят, а?
Следственно-оперативную группу, которая выехала на место происшествия, возглавил следователь городской прокуратуры Сохань.
Колхозник, передавший сообщение дежурному, стоял на тропинке, опершись на велосипед. «Рафик» с опергруппой остановился рядом. Увидев милицию, колхозник снял кепку и с почтением стал разглядывать прибывших: искал начальника. Безошибочно обратился к Соханю:
– Он там… – показал рукой на кусты, из-за которых виднелась белая «Самара». – Еду я, выходит, к куму в Пилиповцы, ну и зацепился глазом… Будто кто толкнул, остановился, гляжу, а в машине никого. Подошел – точно никого. А двери открыты, опять же непорядок… И опять меня что-то толкнуло – подхожу, а там лежит… убитый, потому как не двигается и весь в крови.
– Больше здесь никого не было? – спросил Сохань.
– Никого. Дорога пустынная, лесная, а от Рогачева до Пилиповцев только тропинка. Утром тут редко кого увидишь. Днем и вечером наезжают… Гуляют на поляне, мячи гоняют и горилку пьют… Место затишное.
«Слава богу, – с облегчением подумал Сохань, – следы, кажется, остались… Не затоптаны».
Под дубом на спине лежал убитый. Глаза открыты, руки раскинуты, смотрит будто в небо, сорочка и легкий шерстяной свитер в запекшейся крови.
Сохань остановился, уставясь на убитого. Где-то он видел его – знакомые черты лица. Кто же это?
– Это же Хмиз! – выдохнул кто-то у него за спиной. – Конечно, Степан Хмиз – директор базы.
Сохань оглянулся: за ним стоял, вытянув шею и заглядывая через плечо, капитан Опичко из уголовного розыска.
– На самом деле, Хмиз, – согласился Сохань, – сейчас и я вспомнил.
Он отступил, пропуская врача и экспертов. Защелкал фотоаппарат, врач опустился на колени над убитым.
– Одна пуля, и прямо в сердце… – произнес глухо. – Быстрая и хорошая смерть, если смерть вообще может быть хорошей.
– Когда? – спросил Сохань. Врач понял вопрос и ответил:
– Сейчас сказать трудно, но, думаю, ночью или вчера вечером. Экспертиза покажет.
На дороге засигналила машина: на поляну выехала «скорая».
Сохань отошел в сторону: началась обычная для таких случаев процедура. Каждый знал, что нужно делать – проводник пустил собаку по следу, капитан Опичко обыскал убитого, подал Соханю автомобильные права, санитары положили труп на носилки, понесли к машине.
Сохань подошел к «Самаре» – пустая, ключ торчит в замке. В ящике для перчаток разная мелочь: рюмки, ножницы, плоская бутылка недопитого коньяка, флакон одеколона. Сохань для чего-то отвинтил пробку, понюхал – приятный запах. «Алекс», – прочитал Сохань, он такого одеколона никогда и не видел, даже не знал, что может продаваться в магазинах. Но ведь Хмиз был директором базы, и у него были другие возможности, а может, кто-нибудь привез из-за границы.
«Ну ладно, – решил Сохань, – детально осмотрим „Самару“ потом». Огляделся вокруг. Опичко ползает по поляне, отыскивая следы, пес потянул проводника к шоссе, потом обратно… После вскрытия многое может проясниться.
Сохань поморщился. «Опять, Сергей Аверьянович, на твою голову, – подумал. – Собака вряд ли поможет, доведет до трассы, и все. Следов тоже, наверное, не осталось. Придется в грязном белье копаться. А его – куча. У директора друзей и недругов было много, здесь такие комбинации могут возникнуть, что за голову схватишься. Но что делать, взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Сохань снова оглянулся. «Самара» стоит метрах в пятнадцати от дуба, под которым был убит Хмиз. Итак, Хмиз подъехал, вышел из машины, увидел человека, который окликнул его, возможно, знакомого, так как пошел к нему, не закрыв дверцы машины и оставив ключ в замке. Начался разговор, и потом этот неизвестный хладнокровно застрелил Хмиза. Правда, могло произойти и по-другому. Хмиз ждал под дубом знакомого, тот подкрался и коварно застрелил его.
Сохань прикинул: если убийца прятался, ожидая Хмиза, то лучше это сделать было в орешнике: им заросли крутые склоны оврага шагах в тридцати от лесной дороги, по которой приехал Хмиз. Итак, убийца вышел из кустов, перешел дорогу, подкрался к дубу, под которым ждал Хмиз, и прикончил его. Одним выстрелом, прямо в сердце.
Сохань закурил, глубоко затянулся, чтобы успокоиться. Охотничий азарт начал овладевать им, он перешел проселочную дорогу и углубился в орешник. И почти сразу нашел то, что искал: примятая трава между кустов – наверняка здесь сидел человек, ожидая жертву.
Сохань на коленях метр за метром стал осматривать траву вокруг, но ничего не обнаружил. Решил, что напрасно потратил время, но неожиданно заметил белое пятнышко в густо переплетенных ореховых стволах – потянулся и достал окурок. С удовлетворением хмыкнул: кто-то курил редкие сигареты – «Кент».
Сергей Аверьянович плюнул через левое плечо, чтобы не сглазить, – окурок может вывести на след или стать доказательством: не так много людей в городе позволяют себе курить такие импортные сигареты.
Однако странно: опытный рецидивист никогда так не наследил бы. Возможно, это ложная улика?
Сохань выглянул из кустов. Представил: он сам ждет Хмиза. Вот тот подъехал на своей белой «Самаре», поставил машину у дороги, подошел к дубу, прислонился к стволу, ожидает… Я же, то есть убийца, осторожно пробираюсь к проселку, перепрыгиваю вот этот небольшой ручеек и… Сохань вдруг замер, опустился на колени: песчаную дорогу пересекали хорошо сохранившиеся следы от мужской обуви, приблизительно сорок первого – сорок второго размера.
Сохань приподнялся на цыпочки, увидел на противоположной стороне поляны Опичко, позвал его:
– Петр Анисимович, идите сюда, кажется, я что-то нашел!
Капитан заторопился. Увидев следы, пренебрежительно хмыкнул:
– Мало кого носит по лесу…
– Э-э нет, не говорите… – Сохань показал окурок в полиэтиленовом пакете. – Нашел вот… – кивнул на ореховые кусты. – Трава там вытоптана, может, кто-нибудь ждал Хмиза и не хотел, чтобы его издалека увидели. Пожалуй, гастролер из Города: вряд ли кто-либо из местных крестьян курит «Кент». Только непонятно, как это он столько улик оставил…
– Это верно, – согласился Опичко, присев над следами и разглядывая их. – Туфли узконосые, похоже, импортные?
– Гипс… – приказал Сохань. – Зафиксируйте следы.
Он присел на краю дороги, наблюдая, как Опичко заливает гипс в следы. Что-то беспокоило его, но не мог определить, что именно. Наконец догадался, перешел дорогу рядом с Опичко, посмотрел на свои следы и крикнул возбужденно:
– Смотрите, капитан!.. Как мы все ходим… Видите: мои следы – носками в стороны, а эти – параллельны. Обратили внимание? А сейчас пройдитесь вы!
Опичко сделал несколько шагов и заметил:
– А действительно – и у меня в разные стороны. Так все нормальные люди ходят, а тут… – он снова присел над следами, обнаруженными Соханем. – Хромоногий, что ли?
– Похоже, – Сохань наклонился над следами, чуть ли не обнюхивая их. – Смотрите, правый каблук вдавлен глубже, чем левый. Три отпечатка – и все одинаковые… Что это означает, капитан?
– Черт его знает, я не эксперт-криминалист…
– А мы сейчас его спросим… – потер руки Сохань. – Алексей Игнатович, подойдите-ка сюда! Смотрите, что мы здесь нашли. Как вам нравится?
Эксперт опустился на колени, не боясь запачкать брюки. Отобрав у Опичко миску с гипсом, проворчал что-то не очень вежливое в его адрес, сам занялся следами.
– Почему сразу не позвали меня? – спросил недовольно.
– Потому что ты там что-то искал, – показал головой на поляну Опичко.
Эксперт сердито посмотрел на капитана и снова пробормотал под нос что-то ругательное.
– Скажите, – спросил его Сохань, – не свидетельствуют ли эти следы, что их оставил человек, хромающий на правую ногу?
– Свидетельствуют, да еще как!
– А почему он так ходит? Видите, Алексей Игнатович, следы параллельны, а нормальные люди ставят ноги носками наружу.
– Уловили?.. – эксперт с почтением взглянул на следователя. – А ходит он так, поскольку привык. Короче, такая походка только у цирковых эквилибристов, канатоходцев или строителей-монтажников, которые передвигаются маленькими шажками. С годами вырабатывается такой шаг…
– Выходит, проселок перешел строитель-монтажник или канатоходец?
– Думаю, что именно так.
Сохань быстро и с явным удовольствием потер руки.
– Это значительно сужает круг поисков.
– Сомневаюсь, в Городе несколько тысяч строителей, – махнул рукой Опичко. – Попробуй всех перебрать.
– И все же! Если добавить, что этот человек, наверняка состоятельный, потому что курит «Кент»…
– Найти – раз плюнуть?
– Я этого не говорил. Просто сейчас у нас есть ориентиры. Хоть какие-то… Как говорил Добролюбов, луч света в темном царстве… И придется нам, капитан, ухватиться за эту ниточку.
– При чем тут я? Убийство расследует прокуратура…
– А она имеет право привлечь к ведению дела любого. Вы же, Опичко, сыщик со стажем, вам и карты в руки.
– А-а… – махнул рукой капитан. – Сыщик, говорите? Не сыщик я, а пес, милицейский пес, на которого то и дело надевают намордник.
– Шутите.
– Будто не знаете вы наших порядков…
– Бросьте, – сказал Сохань серьезно, – и не говорите мне об этом. Вот увидите, если это следы убийцы, скрыться от нас ему не удастся.
– Блажен, кто верует…
– Странно, что вы не верите в себя?
– Я верю только в наше родное областное и городское руководство.
– А я почему-то еще и в себя.
– Значит, вам легче жить.
– А как же жить без веры в себя? – удивленно пожал плечами Сохань. – Не представляю.
– Прокурор у вас кто? – прищурился Опичко. – Прокурор у нас с вами один – Сидор Леонтьевич Гусак. И он развязывает вам руки, то есть дает полную свободу действий.
– В рамках закона.
– А у меня десять нянек, и каждая в свою сторону тянет. Начальник розыска с заместителями, начальник отдела, не говоря уже о полковнике Псурцеве. Голова кругом идет. Проклинаю тот день, когда пошел в милицию.
– А я всегда считал работу в уголовном розыске интересной. И, если хотите, интеллектуальной.
– Слова… Грязная и неблагодарная. – Опичко махнул рукой и стал помогать эксперту. Вдвоем они быстро завершили работу, и капитан спросил: – Кажется, все?
Сохань неопределенно поморщился. Еще раз медленно обошел поляну, постоял под дубом. Увидев проводника с собакой, спросил:
– Ничего?
– В наш век сплошной механизации… Добежали до трассы, а там, похоже, стояла машина…
– Знакомая картина. – Согласился Сохань. – Наверное, все, больше нам здесь делать нечего.
И направился к «рафику».
Коридор на третьем этаже – темный, узкий, и номера на дверях еле видны. Пятьдесят седьмая комната оказалась предпоследней справа. Георгий Васильевич постоял перед дверью, хотел постучать, но взял себя в руки и распахнул дверь без стука. Стал на пороге: кабинет узкий и темный – письменный стол у грязного окна, выходящего во двор на облупленную и обшарпанную стену соседнего здания, несколько стульев вдоль стены и сейф в углу. А за столом – черноволосый мужчина, оторвавшийся от бумаг и внимательно вглядывающийся в него.
Убогость и замызганность комнаты пробудили у Белоштана обычную уверенность, он вытащил из кармана мятую повестку, помахал ею в воздухе, спросил:
– Вызывали? Здесь написано – «пятьдесят седьмая»… Человек, не поднимаясь, протянул руку, и Георгий Васильевич вынужден был преодолеть расстояние от дверей к столу с повесткой в руке. Однако сразу взял реванш: не подал повестку, а бросил ее на стол – небрежно и даже с омерзением.
Но Сидоренко не обратил внимания на демонстрацию Белоштана. Не встал, не подал руки, произнес сухо и официально:
– Я следователь республиканской прокуратуры Иван Гаврилович Сидоренко. Прошу садиться…
– Конечно, сяду, если уж предложили… – Белоштан все еще надеялся перевести разговор на интим, даже оперся локтями на стол и уставился в следователя, как в старого знакомого. – Даже из республиканской? – Сделал вид, что копается в памяти, и спросил, будто речь шла о лучшем друге: – Как там Михаил Федотович?
С Михаилом Федотовичем Шкуратовым, начальником управления республиканской прокуратуры, его когда-то познакомили в какой-то компании. Белоштан уже не помнил, где именно, кажется, на вечеринке или во время ресторанного застолья, но, собираясь к Сидоренко, выудил из памяти эту фамилию, не поленился позвонить в Киев и уточнить имя и отчество Шкуратова – все может пригодиться, знал это отлично, особенно намек на близкие отношения с непосредственным начальством Сидоренко.
– Михаил Федотович жив и здоров… – Сидоренко понял намек и внутренне улыбнулся. – Сейчас он работает юрисконсультом, кажется, в министерстве коммунального хозяйства…
«Осел, – обругал сам себя Белоштан, – Грицко осел, – недобрым словом помянул киевского приятеля, у которого спрашивал о Шкуратове, – не знать, что того уже поперли из прокуратуры!»
– Проштрафился? – выразил удивление.
– Ну что вы! Просто перестройка коснулась и нас… Теперь и Белоштан понял намек.
– Все под одним богом ходим, – примирительно произнес. – Судьба что весы: то вознесет, то опустит… Итак, чем могу быть полезен?
– Поговорим пока что, Георгий Васильевич, неофициально. Без формальностей. Если не возражаете?
– Зачем же возражать? – Белоштан внимательно рассматривал столичного следователя. Не зря сказал Сашко: керамика. Ни одного раза не улыбнулся, лицо каменное, смотрит не мигая. – Если приехали из Киева в наш медвежий, то не для душеспасительных разговоров. Я так понимаю.
– Правильно думаете, Георгий Васильевич. Привели в ваш угол… Хотя тут не могу с вами согласиться: город произвел на меня приятное впечатление – очень мило, река, вокруг леса… Так вот, привели нас сюда дела. Перестройка и гласность: люди проснулись, пишут, жалуются, а кому же отвечать на жалобы? Нам, грешным. Вот и хочется кое-что уточнить именно у вас. Поскольку занимаете должность в масштабах города солидную, в курсе всех дел – знаю, с вами здесь считаются, начальство уважает…
«И ты бы зауважал, если не был бы дураком, – не без раздражения подумал Белоштан, – достопримечательности города, и природа, как изволил выразиться, заиграли бы для тебя иными красками. Вывез бы я тебя в дубовый гай с девочками, устроили бы детский гомон на полянке – растопилось бы твое керамическое сердце, так как мои девочки и не такие растапливали. Лариса и Вероника, имена только какие! Не говоря уж обо всем другом… Лариса в бикини – богиня, умереть можно, развращенная, правда, но для одноразового пользования незаменима».
Подумал и положил в чемодан еще хлопчатобумажный спортивный костюм: хоть работы в Городе предстоит много и будут смотреть на него там как на залетную столичную птицу, где-нибудь поздно вечером или рано утром, может, и удастся побегать.
Иван Гаврилович закрыл чемодан, постоял над ним, вспоминая, не забыл ли чего. Посмотрел на себя в зеркало: высокий брюнет без седины в густых, несмотря на возраст, волосах, глаза еще зорки и энергичны. Подтянутый, мускулистый, как говорят, спортивный. Лицо с высоким открытым лбом, скуластое, но не монгольское, словно высеченное из крепкого дерева, две волевые морщинки от губ к подбородку, прямой нос, тонкие губы. И контрастная в целом для жесткого лица ямочка на подбородке, которая смягчала резкие черты.
Сидоренко договорился, что Кирилюк заедет за ним, – у него оставалось еще много времени, часа полтора.
Иван Гаврилович нахмурился: не нужно было соглашаться на такую длительную командировку. Тем более что лавров она не принесет… Наоборот, целая морока, блуждание с завязанными глазами, к тому же, наверное, на поддержку местных товарищей надежда плохая. Недаром в письме, адресованном Верховному Совету, сказано: «Неоднократно жаловались местному начальству, писали в исполком, сигнализировали милиции, но все остается по-старому».
Кирилюк приехал вовремя. Ему уступили место на переднем сиденье черной «Волги». Иван Гаврилович поблагодарил, обернулся к сидящим сзади:
– Ну что, друзья, – подмигнул, – начинается наш марафон. Добежим ли до финиша?
Подполковник Кирилюк хмыкнул:
– Марафон… Там точно знаешь, сколько надо бежать, и дыхание, естественно, регулируешь. Сорок километров с гаком – и точка. Где финиш – уже на старте известно, а мы, бедные и несчастные, будем вертеться с завязанными глазами, не зная, когда и где конец.
– Не такие уж мы несчастные, – не согласился Иван Гаврилович. – Четыре аса, извините, что и себя к ним причисляю, четыре старых и опытных волка – чего-нибудь да стоят, а?
* * *
Утром дежурный по управлению внутренних дел принял известие, что в лесу на двадцать третьем километре от Города обнаружен труп человека. Позвонил колхозник из близлежащего села. Он ехал на велосипеде по тропинке мимо дубового леса и увидел пустую машину с открытой дверцей, а неподалеку – убитого. Колхозник так и сказал – убитого, поскольку человек лежал в луже крови.Следственно-оперативную группу, которая выехала на место происшествия, возглавил следователь городской прокуратуры Сохань.
Колхозник, передавший сообщение дежурному, стоял на тропинке, опершись на велосипед. «Рафик» с опергруппой остановился рядом. Увидев милицию, колхозник снял кепку и с почтением стал разглядывать прибывших: искал начальника. Безошибочно обратился к Соханю:
– Он там… – показал рукой на кусты, из-за которых виднелась белая «Самара». – Еду я, выходит, к куму в Пилиповцы, ну и зацепился глазом… Будто кто толкнул, остановился, гляжу, а в машине никого. Подошел – точно никого. А двери открыты, опять же непорядок… И опять меня что-то толкнуло – подхожу, а там лежит… убитый, потому как не двигается и весь в крови.
– Больше здесь никого не было? – спросил Сохань.
– Никого. Дорога пустынная, лесная, а от Рогачева до Пилиповцев только тропинка. Утром тут редко кого увидишь. Днем и вечером наезжают… Гуляют на поляне, мячи гоняют и горилку пьют… Место затишное.
«Слава богу, – с облегчением подумал Сохань, – следы, кажется, остались… Не затоптаны».
Под дубом на спине лежал убитый. Глаза открыты, руки раскинуты, смотрит будто в небо, сорочка и легкий шерстяной свитер в запекшейся крови.
Сохань остановился, уставясь на убитого. Где-то он видел его – знакомые черты лица. Кто же это?
– Это же Хмиз! – выдохнул кто-то у него за спиной. – Конечно, Степан Хмиз – директор базы.
Сохань оглянулся: за ним стоял, вытянув шею и заглядывая через плечо, капитан Опичко из уголовного розыска.
– На самом деле, Хмиз, – согласился Сохань, – сейчас и я вспомнил.
Он отступил, пропуская врача и экспертов. Защелкал фотоаппарат, врач опустился на колени над убитым.
– Одна пуля, и прямо в сердце… – произнес глухо. – Быстрая и хорошая смерть, если смерть вообще может быть хорошей.
– Когда? – спросил Сохань. Врач понял вопрос и ответил:
– Сейчас сказать трудно, но, думаю, ночью или вчера вечером. Экспертиза покажет.
На дороге засигналила машина: на поляну выехала «скорая».
Сохань отошел в сторону: началась обычная для таких случаев процедура. Каждый знал, что нужно делать – проводник пустил собаку по следу, капитан Опичко обыскал убитого, подал Соханю автомобильные права, санитары положили труп на носилки, понесли к машине.
Сохань подошел к «Самаре» – пустая, ключ торчит в замке. В ящике для перчаток разная мелочь: рюмки, ножницы, плоская бутылка недопитого коньяка, флакон одеколона. Сохань для чего-то отвинтил пробку, понюхал – приятный запах. «Алекс», – прочитал Сохань, он такого одеколона никогда и не видел, даже не знал, что может продаваться в магазинах. Но ведь Хмиз был директором базы, и у него были другие возможности, а может, кто-нибудь привез из-за границы.
«Ну ладно, – решил Сохань, – детально осмотрим „Самару“ потом». Огляделся вокруг. Опичко ползает по поляне, отыскивая следы, пес потянул проводника к шоссе, потом обратно… После вскрытия многое может проясниться.
Сохань поморщился. «Опять, Сергей Аверьянович, на твою голову, – подумал. – Собака вряд ли поможет, доведет до трассы, и все. Следов тоже, наверное, не осталось. Придется в грязном белье копаться. А его – куча. У директора друзей и недругов было много, здесь такие комбинации могут возникнуть, что за голову схватишься. Но что делать, взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Сохань снова оглянулся. «Самара» стоит метрах в пятнадцати от дуба, под которым был убит Хмиз. Итак, Хмиз подъехал, вышел из машины, увидел человека, который окликнул его, возможно, знакомого, так как пошел к нему, не закрыв дверцы машины и оставив ключ в замке. Начался разговор, и потом этот неизвестный хладнокровно застрелил Хмиза. Правда, могло произойти и по-другому. Хмиз ждал под дубом знакомого, тот подкрался и коварно застрелил его.
Сохань прикинул: если убийца прятался, ожидая Хмиза, то лучше это сделать было в орешнике: им заросли крутые склоны оврага шагах в тридцати от лесной дороги, по которой приехал Хмиз. Итак, убийца вышел из кустов, перешел дорогу, подкрался к дубу, под которым ждал Хмиз, и прикончил его. Одним выстрелом, прямо в сердце.
Сохань закурил, глубоко затянулся, чтобы успокоиться. Охотничий азарт начал овладевать им, он перешел проселочную дорогу и углубился в орешник. И почти сразу нашел то, что искал: примятая трава между кустов – наверняка здесь сидел человек, ожидая жертву.
Сохань на коленях метр за метром стал осматривать траву вокруг, но ничего не обнаружил. Решил, что напрасно потратил время, но неожиданно заметил белое пятнышко в густо переплетенных ореховых стволах – потянулся и достал окурок. С удовлетворением хмыкнул: кто-то курил редкие сигареты – «Кент».
Сергей Аверьянович плюнул через левое плечо, чтобы не сглазить, – окурок может вывести на след или стать доказательством: не так много людей в городе позволяют себе курить такие импортные сигареты.
Однако странно: опытный рецидивист никогда так не наследил бы. Возможно, это ложная улика?
Сохань выглянул из кустов. Представил: он сам ждет Хмиза. Вот тот подъехал на своей белой «Самаре», поставил машину у дороги, подошел к дубу, прислонился к стволу, ожидает… Я же, то есть убийца, осторожно пробираюсь к проселку, перепрыгиваю вот этот небольшой ручеек и… Сохань вдруг замер, опустился на колени: песчаную дорогу пересекали хорошо сохранившиеся следы от мужской обуви, приблизительно сорок первого – сорок второго размера.
Сохань приподнялся на цыпочки, увидел на противоположной стороне поляны Опичко, позвал его:
– Петр Анисимович, идите сюда, кажется, я что-то нашел!
Капитан заторопился. Увидев следы, пренебрежительно хмыкнул:
– Мало кого носит по лесу…
– Э-э нет, не говорите… – Сохань показал окурок в полиэтиленовом пакете. – Нашел вот… – кивнул на ореховые кусты. – Трава там вытоптана, может, кто-нибудь ждал Хмиза и не хотел, чтобы его издалека увидели. Пожалуй, гастролер из Города: вряд ли кто-либо из местных крестьян курит «Кент». Только непонятно, как это он столько улик оставил…
– Это верно, – согласился Опичко, присев над следами и разглядывая их. – Туфли узконосые, похоже, импортные?
– Гипс… – приказал Сохань. – Зафиксируйте следы.
Он присел на краю дороги, наблюдая, как Опичко заливает гипс в следы. Что-то беспокоило его, но не мог определить, что именно. Наконец догадался, перешел дорогу рядом с Опичко, посмотрел на свои следы и крикнул возбужденно:
– Смотрите, капитан!.. Как мы все ходим… Видите: мои следы – носками в стороны, а эти – параллельны. Обратили внимание? А сейчас пройдитесь вы!
Опичко сделал несколько шагов и заметил:
– А действительно – и у меня в разные стороны. Так все нормальные люди ходят, а тут… – он снова присел над следами, обнаруженными Соханем. – Хромоногий, что ли?
– Похоже, – Сохань наклонился над следами, чуть ли не обнюхивая их. – Смотрите, правый каблук вдавлен глубже, чем левый. Три отпечатка – и все одинаковые… Что это означает, капитан?
– Черт его знает, я не эксперт-криминалист…
– А мы сейчас его спросим… – потер руки Сохань. – Алексей Игнатович, подойдите-ка сюда! Смотрите, что мы здесь нашли. Как вам нравится?
Эксперт опустился на колени, не боясь запачкать брюки. Отобрав у Опичко миску с гипсом, проворчал что-то не очень вежливое в его адрес, сам занялся следами.
– Почему сразу не позвали меня? – спросил недовольно.
– Потому что ты там что-то искал, – показал головой на поляну Опичко.
Эксперт сердито посмотрел на капитана и снова пробормотал под нос что-то ругательное.
– Скажите, – спросил его Сохань, – не свидетельствуют ли эти следы, что их оставил человек, хромающий на правую ногу?
– Свидетельствуют, да еще как!
– А почему он так ходит? Видите, Алексей Игнатович, следы параллельны, а нормальные люди ставят ноги носками наружу.
– Уловили?.. – эксперт с почтением взглянул на следователя. – А ходит он так, поскольку привык. Короче, такая походка только у цирковых эквилибристов, канатоходцев или строителей-монтажников, которые передвигаются маленькими шажками. С годами вырабатывается такой шаг…
– Выходит, проселок перешел строитель-монтажник или канатоходец?
– Думаю, что именно так.
Сохань быстро и с явным удовольствием потер руки.
– Это значительно сужает круг поисков.
– Сомневаюсь, в Городе несколько тысяч строителей, – махнул рукой Опичко. – Попробуй всех перебрать.
– И все же! Если добавить, что этот человек, наверняка состоятельный, потому что курит «Кент»…
– Найти – раз плюнуть?
– Я этого не говорил. Просто сейчас у нас есть ориентиры. Хоть какие-то… Как говорил Добролюбов, луч света в темном царстве… И придется нам, капитан, ухватиться за эту ниточку.
– При чем тут я? Убийство расследует прокуратура…
– А она имеет право привлечь к ведению дела любого. Вы же, Опичко, сыщик со стажем, вам и карты в руки.
– А-а… – махнул рукой капитан. – Сыщик, говорите? Не сыщик я, а пес, милицейский пес, на которого то и дело надевают намордник.
– Шутите.
– Будто не знаете вы наших порядков…
– Бросьте, – сказал Сохань серьезно, – и не говорите мне об этом. Вот увидите, если это следы убийцы, скрыться от нас ему не удастся.
– Блажен, кто верует…
– Странно, что вы не верите в себя?
– Я верю только в наше родное областное и городское руководство.
– А я почему-то еще и в себя.
– Значит, вам легче жить.
– А как же жить без веры в себя? – удивленно пожал плечами Сохань. – Не представляю.
– Прокурор у вас кто? – прищурился Опичко. – Прокурор у нас с вами один – Сидор Леонтьевич Гусак. И он развязывает вам руки, то есть дает полную свободу действий.
– В рамках закона.
– А у меня десять нянек, и каждая в свою сторону тянет. Начальник розыска с заместителями, начальник отдела, не говоря уже о полковнике Псурцеве. Голова кругом идет. Проклинаю тот день, когда пошел в милицию.
– А я всегда считал работу в уголовном розыске интересной. И, если хотите, интеллектуальной.
– Слова… Грязная и неблагодарная. – Опичко махнул рукой и стал помогать эксперту. Вдвоем они быстро завершили работу, и капитан спросил: – Кажется, все?
Сохань неопределенно поморщился. Еще раз медленно обошел поляну, постоял под дубом. Увидев проводника с собакой, спросил:
– Ничего?
– В наш век сплошной механизации… Добежали до трассы, а там, похоже, стояла машина…
– Знакомая картина. – Согласился Сохань. – Наверное, все, больше нам здесь делать нечего.
И направился к «рафику».
* * *
Белоштан пришел в прокуратуру не сказать что взволнованный, но с неспокойным сердцем. Потому что вот так, повесткой, его еще никогда не вызывали. Звонили, извинялись, приглашали или просто ставили в известность: такое или иное совещание состоится тогда-то, и он сам решал, идти или нет. Одного можно просто проигнорировать, другого послать ко всем чертям, а перед третьим расшаркаться и поклониться: сложная наука – жизнь…Коридор на третьем этаже – темный, узкий, и номера на дверях еле видны. Пятьдесят седьмая комната оказалась предпоследней справа. Георгий Васильевич постоял перед дверью, хотел постучать, но взял себя в руки и распахнул дверь без стука. Стал на пороге: кабинет узкий и темный – письменный стол у грязного окна, выходящего во двор на облупленную и обшарпанную стену соседнего здания, несколько стульев вдоль стены и сейф в углу. А за столом – черноволосый мужчина, оторвавшийся от бумаг и внимательно вглядывающийся в него.
Убогость и замызганность комнаты пробудили у Белоштана обычную уверенность, он вытащил из кармана мятую повестку, помахал ею в воздухе, спросил:
– Вызывали? Здесь написано – «пятьдесят седьмая»… Человек, не поднимаясь, протянул руку, и Георгий Васильевич вынужден был преодолеть расстояние от дверей к столу с повесткой в руке. Однако сразу взял реванш: не подал повестку, а бросил ее на стол – небрежно и даже с омерзением.
Но Сидоренко не обратил внимания на демонстрацию Белоштана. Не встал, не подал руки, произнес сухо и официально:
– Я следователь республиканской прокуратуры Иван Гаврилович Сидоренко. Прошу садиться…
– Конечно, сяду, если уж предложили… – Белоштан все еще надеялся перевести разговор на интим, даже оперся локтями на стол и уставился в следователя, как в старого знакомого. – Даже из республиканской? – Сделал вид, что копается в памяти, и спросил, будто речь шла о лучшем друге: – Как там Михаил Федотович?
С Михаилом Федотовичем Шкуратовым, начальником управления республиканской прокуратуры, его когда-то познакомили в какой-то компании. Белоштан уже не помнил, где именно, кажется, на вечеринке или во время ресторанного застолья, но, собираясь к Сидоренко, выудил из памяти эту фамилию, не поленился позвонить в Киев и уточнить имя и отчество Шкуратова – все может пригодиться, знал это отлично, особенно намек на близкие отношения с непосредственным начальством Сидоренко.
– Михаил Федотович жив и здоров… – Сидоренко понял намек и внутренне улыбнулся. – Сейчас он работает юрисконсультом, кажется, в министерстве коммунального хозяйства…
«Осел, – обругал сам себя Белоштан, – Грицко осел, – недобрым словом помянул киевского приятеля, у которого спрашивал о Шкуратове, – не знать, что того уже поперли из прокуратуры!»
– Проштрафился? – выразил удивление.
– Ну что вы! Просто перестройка коснулась и нас… Теперь и Белоштан понял намек.
– Все под одним богом ходим, – примирительно произнес. – Судьба что весы: то вознесет, то опустит… Итак, чем могу быть полезен?
– Поговорим пока что, Георгий Васильевич, неофициально. Без формальностей. Если не возражаете?
– Зачем же возражать? – Белоштан внимательно рассматривал столичного следователя. Не зря сказал Сашко: керамика. Ни одного раза не улыбнулся, лицо каменное, смотрит не мигая. – Если приехали из Киева в наш медвежий, то не для душеспасительных разговоров. Я так понимаю.
– Правильно думаете, Георгий Васильевич. Привели в ваш угол… Хотя тут не могу с вами согласиться: город произвел на меня приятное впечатление – очень мило, река, вокруг леса… Так вот, привели нас сюда дела. Перестройка и гласность: люди проснулись, пишут, жалуются, а кому же отвечать на жалобы? Нам, грешным. Вот и хочется кое-что уточнить именно у вас. Поскольку занимаете должность в масштабах города солидную, в курсе всех дел – знаю, с вами здесь считаются, начальство уважает…
«И ты бы зауважал, если не был бы дураком, – не без раздражения подумал Белоштан, – достопримечательности города, и природа, как изволил выразиться, заиграли бы для тебя иными красками. Вывез бы я тебя в дубовый гай с девочками, устроили бы детский гомон на полянке – растопилось бы твое керамическое сердце, так как мои девочки и не такие растапливали. Лариса и Вероника, имена только какие! Не говоря уж обо всем другом… Лариса в бикини – богиня, умереть можно, развращенная, правда, но для одноразового пользования незаменима».