— Отлично выглядишь, дорогая моя! — расплылся в улыбке Гришка и хитро подмигнул мне.
— Спасибо, — просто и с достоинством ответила я. Раньше, до того как в моей жизни появился чили, я непременно бы съязвила в ответ на его ухмылку. Но сейчас приходилось экономить слова и эмоции. Почему-то особенно бурно перец реагировал на эмоции.
День выдался холодный, воздух за окном даже слегка вибрировал от мороза. Пока я, глядя в монитор, соображала, как лучше начать разговор, Григорий умело растопил печку. Сквозь маленькое отверстие дверцы заплясали языки пламени, запахло горячим деревом, смолой и жженой бумагой. Уютный запах загородного уик-энда. Интересно, сверхлюди, супермены и суперменши, могут наслаждаться уютом? Или он для них так же неинтересен, как для обывателя вчерашние газеты? Мне до сверхчеловека было далеко, как до созвездия Ориона, ласковый треск огня нравился мне куда больше незаконного пересечения границ. Не будоражили меня границы.
В папке, куда Гришка скинул досье на всех участников новогоднего действа, а также на тех, кто так или иначе имел отношение к семье Романовых, было тридцать файлов. Сотни людей фигурировали в них. Но я уже знала, что из всего массива надо выделить лишь женщин, причем именно тех, кого я видела. Я открыла новый файл и стала планомерно вписывать туда всех, с кем так или иначе пересекалась.
1. Ангелина.
2. Анна.
3. Мария.
4. Светлана.
5. Наталья.
6. Ольга Привольная.
7. Клавдия Супонина…
Набралась чертова дюжина женщин, каждая из которых, кроме Анны, Марии и Ангелины с Натальей, могли быть той самой тетушкой Боннор.
Наиболее подозрительной кажется Света. Но и Ольга Привольная, и Клавдия, и знаменитая вдова, и еще пара дам, бывших у Федора в гостях, вполне годились на эту роль. Все они были женщинами влиятельными, имеющими доступ в высшие слои общества. По словам девочек, тетушка появлялась в школе лишь эпизодически, проводя основную часть времени в миру… Значит, она вполне могла вести двойную жизнь.
Черт, если бы сестры не играли в шпионов и были до конца откровенными, дело можно было бы закруглить в ближайшие дни. Всего-то и требовалось — переправить полученные сведения Гришкиным коллегам. К слову, последнее время напарник стал очень скрытным и слишком уж часто поминал всуе свое бывшее место работы.
Я всегда боялась, что рано или поздно это случится, его прошлые связи прорастут в настоящем, неведомые мне люди перетянут Григория на свою сторону, а мне останется скромное место в сторонке. Потому что в делах такого уровня я человек не просто случайный. Я здесь человек лишний. С точки зрения мужчин в красивых погонах, как зовет их сам Гришка, есть только один интерес, их собственный, который принято еще называть государственным. Я вдруг вспомнила, как легко Гришке удалось найти информацию про Фиму. Положа руку на сердце, совсем сторонний человек доступа к таким документам не получит никогда, ни за какие деньги и ни при каких обстоятельствах. А Гришка получил. Конечно, я понимала, что не имею права на детские обиды. Мы же не в яслях и заняты не игрой в прятки. Коллега не раз меня предупреждал, что временами просто не может быть со мной откровенным. Уж коль я не стала спорить с самого начала, то теперь таить на сердце жабу просто глупо. И все-таки меня цепляла эта ситуация.
Внимательно просмотрев все нужные файлы, я попросила Гришку не падать и рассказала ему, куда летала, что делала и с кем общалась.
Гришка не упал. Он спокойно выслушал мой сбивчивый рассказ и сделал короткое заключение:
— Знаешь, Настя, вечно с тобой, как на вулкане. Постоянно ждешь, когда рванет. Но честное слово, на этот раз ты превзошла все мои ожидания…
И коллега надолго впал в молчаливую задумчивость. Видимо, в его голове шла перезагрузка оперативной системы. Процесс продолжался долго, часа два. За это время я выиграла три партии в дурака у компьютера и как следует еще раз перелопатила досье наиболее подозрительных фигурантов.
— Так, Настя, соберись с мыслями. — Гришка навис надо мной мрачнее грозовой тучи и потребовал изложить мое видение того, каким образом надо действовать дальше. Вообще, он редко советовался со мной. Предпочитал решать все единолично.
— Думаю, надо избавиться от камней, — сказала я. — Отвезти их туда, куда попросили, и пусть твои друзья проследят за мной.
— А дальше?
— А дальше не знаю. Дальше девочки собираются сровнять школу с землей.
— Замечательно. Теперь нам предстоит как следует побегать за свиристелками.
— Да, Гриш, и уверяю тебя, это будет непросто.
— Угу. — Гришка уткнулся в свой черный телефон и, набрав комбинацию цифр, вышел на улицу.
Минут через десять он вернулся и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась и завтра как ни в чем не бывало действовала в соответствии с планом. Хитрый гусь! Он специально спросил меня, как я сама вижу выход из ситуации. Ему неловко было озвучивать предложение самому. И он очень ловко переложил на меня часть ответственности.
Мы еще немного поболтали о том о сем. Гришка пожаловался на врачей, которые пытают его драгоценную супругу всеми способами. Жена коллеги — золотой человек. Красавица, каких поискать, спокойная, доброжелательная, большая умница. И при этом совершенно бесстрашная и некапризная дама. Однако бесконечные мытарства по врачам и больницам довели ее почти до психоза. Решив, что у его ребенка будет все самое лучшее чуть ли не с момента зачатия, Гришка нашел для супруги запредельно дорогую клинику. После первого планового визита Котя, как Григорий ласково кличет любимую, вернулась окрыленная. Ее обласкали со всех сторон, ей напели в оба уха, какая она замечательная будущая мамочка. В общем, сделали все возможное для того, чтобы состоялся второй визит, потом третий. А потом ее ошарашили таким диагнозом, что она чуть было не наложила на себя руки.
Впрочем, врачи пообещали призрачную надежду на благополучный исход, если она пройдет курс лечения, не столько сложный, сколько очень недешевый. Котя прошла, но диагнозы сыпались, как из рога изобилия. Тогда Гришка, не привыкший пасовать перед трудностями, нашел старого, но все еще очень бойкого профессора. Тот моментально развенчал частных эскулапов: “Милочка, они просто качают с вас деньги!” И если бы просто качали. От активного лечения у Коти действительно начались проблемы. Пришлось ложиться на сохранение. Гришка костьми лег, чтобы устроить ее в лучшую, на этот раз казенную клинику. Здесь диагнозов лишних не ставили. Но вежливое или хотя бы просто корректное обращение не продавалось в стенах муниципальной больницы ни за какие деньги. Григорий постоянно дергался из-за Коти — не обижают ли, не хамят ли? И при каждом удобном случае норовил пожаловаться и поделиться чем-то новым из сферы деторождения. Порой мне казалось, что рожать собрался он сам. А заодно и мы с Лизаветой.
К завтрашней вылазке я решила приготовиться заранее. Мне предстояло разделить ценный груз на три части и в течение трех дней объехать шесть веток метро. Каждый раз я должна была совершать пересадку на кольцевой линии. Видимо, именно там, в толчее и давке, таинственный вор поджидал свою добровольную жертву. Как я поняла, за всеми моими перемещениями будут следить неприметные ребята в штатском, именно им, в случае чего, достанутся лавры за победу над международной мафией. Роль приманки не нравилась мне, я чувствовала, что не просто подставляюсь сама по полной программе, но заодно подставляю людей, в чьей виновности до конца не уверена.
Дожив до вполне недетского возраста, я ни разу не играла ни в какие игры с государством ни на его стороне, ни против, я оставалась лицом сугубо частным, и меня это очень устраивало. А тут, пусть даже на позиции статиста, я была втянута черт знает во что. Конечно, по сути, ребята в красивых погонах пытались сделать то же самое, что и девочки. Но они собирались делать это именно за их счет. И за мой. Единственное, чем я могла подправить свою трещащую по швам репутацию, это запиской, которую я намеревалась положить в кошелек вместе с камнями.
Банка с овсянкой стояла почему-то совсем не там, где я ее оставила. По спине пробежал отвратительно липкий ручеек. Он превратился в полноводную реку, когда я поняла, что банка… пуста. В ней не было ни овсянки, ни бриллиантов. Забыв про вездесущий перец, я заорала дурным голосом. И тут же получила под дых. Дыхание сперло, легкие словно острыми железными обручами стиснуло. Спокойно, Настя, спокойно. Еще раз по порядку. Банка, овсянка, алмазы. Банка есть, овсянка исчезла. Если это были чьи-то злодейские происки, то на фига было красть еще и крупу?
— Что случилось? — Встревоженный Лешка виновато топтался на пороге кухни. Он меня теперь отчего-то стеснялся. С одной стороны, старался оказаться как можно ближе, с другой — отчаянно краснел, стоило мне самой приблизиться к нему.
— Леша, где крупа? Ты ее выкинул?
— Нет, что ты, она еще хорошая была. Я из нее кашу для Теодора сварил. Ты знаешь, ему так понравилось. Всю съел, живот надулся, как мячик.
— Когда?
— Что “когда”?
— Ты его кормил?
— Да вот буквально за полчаса до твоего прихода. Только поел, практически. Спит сейчас. Хозяйка-то ведь так и не объявилась.
— Запрос Гришка отправил, сейчас ее ищут лучшие люди российской милиции. Леш, скажи, у нас есть слабительное?
— Что?? — уставился на меня мой драгоценный.
— Слабительное. Знаешь, что это такое?
— Знаю, конечно. Но зачем? У тебя… проблемы?
— Ага, — кивнула я головой, не вдаваясь в подробности. Не до того мне сейчас было. Завтра с утра в моем кошельке должны лежать камни в количестве семи штук. Интуиция недобрым голосом шептала, что это вопрос жизни и смерти. — Тащи все, которое есть.
Лешка послушно отправился за аптечкой, а я посадила и правда заметно потяжелевшего Теодора на колени. Господи, сколько же каши он ему скормил!
Это была самая неромантичная ночь в моей жизни. Почти до утра мы с Лешкой по очереди держали Теодора над горшком. Несчастный поросенок, наверное, проклял тот день, когда впервые увидел овсянку, и я подозревала, что отныне он будет биться в конвульсиях при одном только виде геркулесовых хлопьев.
Лешка долго не мог понять, какая блажь приключилась со мной. Ему было почти плохо от страха за мою психику. Но еще хуже ему стало, когда он увидел первый камень.
— Э-э-э… это что? — дрожащим голосом спросил любимый, когда я выложила на кухонный стол отмытый бриллиант.
— Камень. Ничего такого, просто горные хрусталики.
— Настя-а-а, я видел горные хрусталики. Они совсем другие. Это что, бриллианты?
— Я тебе потом все расскажу, — отмахнулась я, продолжая копаться в содержимом горшка. Было в этом что-то глубоко символичное.
Когда на стол лег последний, семнадцатый камень, Лешкино лицо приблизилось по цвету к белоснежному потолку.
На этом можно было бы и завершить, но слабительное продолжало свою работу. Обессилевший Теодор уже не мог сам ходить к лотку, и его приходилось носить в клозет через каждые пять минут.
— Господи, что у вас такое творится? — в ужасе завопила Марго. Живая и невредимая, она стояла на пороге квартиры как ни в чем не бывало. В халате и тапочках.
—А-а-а-а… ты откуда? — робко поинтересовалась я.
— От верблюда, — лаконично ответила тетя и деловито прошла в ванную, где на резиновом коврике стонал сотрясаемый спазмами Теодор.
— Господи, деточка моя, лапочка, заинька, солнышко, — схватила она на руки поросенка, — что эти уроды с тобой сделали? Настя! Отвечай честно! Ты поила его молоком?
— Да, — ловко вставил Лешка, — извините, так уж вышло. Это я оплошал.
Марго разъяренной кошкой набросилась на него и, наверное, убила бы, но я вовремя подставила ей подножку, и вместе с Теодором они приземлились на пол. И заплакали. Оба. Проклиная себя за черствость, я кинулась утешать парочку. Лешка активно помогал мне, ласково поглаживая то Марго, то Теодора.
— Господи, — всхлипнула Марго, — как же хорошо, как же здорово!
— Что-то не поняла, — испуганно отстранилась я от Маргоши, — что именно здорово?
— Здорово, когда проблема с животом — самое серьезное, что может приключиться… ииииииии……
Дурдом. Оказалось, что Марго нашла счастье всей своей жизни. И не в каком-то там брачном агентстве, а буквально двумя этажами выше. Это был наш новый сосед Кузьма. Он заселился несколько дней назад и постучался к нам то ли за молотком, то ли за дрелью. Но, увидев Марго, забыл про все на свете. Она буквально сразила мужика своей неземной красотой. И она, как была в халате и тапочках, так и ушла вместе с ним. Это была сокрушительная любовь с первого взгляда. Тетка отчего-то дико стеснялась приключившейся с ней страсти и долго не могла прийти с покаянной.
— Только, Насть, ты, конечно, извини, но все-таки я не поняла, зачем ты покусала Кузьму?
Глава 14.
В которой мы благополучно пересекли МКАД и теперь удалялись от Москвы в сторону калужских лесов.
— Погодка-то разгулялась, а?
Кого не люблю, так это разговорчивых таксистов. Как-то раз судьба подарила мне работу в славном городе Киеве. Мне нравилось там все — и степенные хитроватые люди, и упоительная местечковость, и огромные каштаны, и драники с поджаркой из грибов в уютных харчевнях, и даже киевские наглые кошки, которые норовили на лету разодрать пакет с сосисками. Но таксисты… Это что-то. Когда, измотанная до предела, я возвращалась домой, молила покровителя только об одном — чтобы он послал мне молчаливого водилу. Увы, проще было просить полцарства и коня в придачу. Но сейчас ни к чему не обязывающий разговор был даже в радость.
— За час доедем? — спросила я разговорчивого мужика. Лет пятидесяти, весьма справный, как говорит моя бабушка, внешне, он был для меня в эти минуты якорем, удерживающим в реальности. Такие мужики по осени непременно ходят за грибами, а зимой часами сидят на морозе с донкой в руках. По субботам они ходят в баню, а потом под стопочку едят сытный домашний обед. Они никогда не становятся богатыми, но в кубышке у них всегда припрятано на черный день, и шуба у жены есть, и дети ни в чем не нуждаются, а старая теща, хоть за глаза и ругает зятя, а все одно — не нарадуется. У них все как у людей. Конечно, понятие “как у людей” сегодня сильно размыто, но в минуты полного душевного раздрая меня всегда тянет к корням, к деревенской простоте и ясности.
Таксист пообещал, что через час непременно будем. По инструкции до нужной станции метро мне требовалось доехать именно на такси. И никак не позже обозначенного времени.
— Торопитесь куда? — закуривая едкую сигаретку, спросил мужик.
— Да, не люблю опаздывать.
— Это правильно, хотя по московским дорогам загадывать сложно. Вчера с женой в оптовый магазин поехали, так встали на три часа. Она уж мне всю плешь проела, будто я виноват. Авария приключилась, вот и встала трасса. Вы, женщины, любите перекладывать с больной головы на здоровую, потому и живете долго.
— Это кто как, — философски заметила я.
— Оно конечно. Какая судьба. У нас вон соседка молодая преставилась, такая напасть приключилась — с полюбовником в машине ехала, и колесо на скорости сорвало. Оба всмятку. С другой стороны, так чтобы совсем на пустом месте, не бывает ничего. У всего есть первопричина. С соседкой-то все просто — загуляла, сама себя фактически и угробила. А бывает, вроде и нет никакой причины, нет за человеком греха, а наказывает его Господь. Но если покопаться как следует, то наверняка в прошлом начудил. Или, может, только задумал начудить. А ему раз — по башке! Не шали, мол. Так в былые времена жен били — для острастки.
— Ну!.. Не те сейчас времена…
— Времена-то не те, а вода как замерзала при нуле градусов, так и замерзает.
Мужик прикурил вторую сигаретку и с кайфом затянулся. Он, видимо, был из категории философов и сейчас со всей душой отрывался, сев на любимого конька да еще найдя такую благодарную слушательницу.
— Вода — да, а люди изменились, — подбодрила я его.
— Не так чтобы сильно. Чем жив был человек триста лет назад, тем и сейчас живет. Воздух, вода, хлеб, бабы, водка для веселья, дети. Тут особо не намудришь. Ну езжу я сейчас не на кобыле, а на “жигулях”, но, если разобраться, я делаю по сути то же самое, что и дед мой, и прадед делал, — живу, продолжаю род, обустраиваю жизнь.
Какие золотые слова, подумала я. Ну ей-богу, иногда пожалеешь, что венцом положительных мутаций рода Голубкиных стала замороченная на всю голову Настя. А доила бы сейчас коров, пекла бы хлеб, валялась бы на сеновале с конюхом, глядишь, была бы куда счастливее.
— Слушайте, а как это мы так странно едем? — спросила я, внимательно разглядев пейзаж за окном. У меня было смутное подозрение, что едем мы в прямо противоположную от нужной мне точки сторону.
— Объезжаем, — небрежно бросил водила.
— Как-то странно мы объезжаем, — с сомнением произнесла я.
— Вот бабы, в каждую строку свое лыко! Говорю же тебе, в объезд поехали. Сама же хотела побыстрее. Так вот, в объезд как раз так и будет.
Его фамильярность мне не слишком понравилась, но я решила за благо промолчать. Мужик тоже о чем-то задумался. Может, о своей бабе, которая такая же колготная, как я, а может, формулирует очередное мудрое высказывание.
С Лешкой мы сегодня не подрались только благодаря тому, что перец по-прежнему строго следил за каждым моим телодвижением. Мой ненаглядный готов был лечь трупом, чтобы не выпустить меня из квартиры. Он хватал меня за руки, он громко кричал и ругался. Он удивил меня богатыми познаниями в области нецензурной лексики, он разбил две чашки, три десертные тарелки и нежно любимую мной керамическую вазу и даже вывел из строя сковородку, умудрившись в порыве ярости отломать у нее ручку. Когда он понял, что результата его усилия не имеют и я спокойно, но твердо стою на своем, Лешка вознамерился ехать вместе со мной. Или за мной следом, если уж никак иначе нельзя. “Нет, нет и нет”, — по возможности ровным тоном парировала я.
— Ты, Настя, идиотская кретинка, ты ненормальная дура, ты наказание всей моей жизни! — орал благоверный, а я только смиренно кивала головой.
— Ты понимаешь, что я поседею, пока буду тебя здесь ждать? Твоя поездка — десять лет моей жизни. Даже двадцать! Ты хочешь моей смерти?
— Нет, Леша. Извини, я зря тебе все рассказала.
— Что? Да как ты смеешь такое мне говорить? Ты хочешь воевать с международной мафией, а я должен оставаться в стороне? Щи тут жрать? Кино смотреть?
— О господи, я не воюю ни с какой мафией. Я всего лишь хочу избавиться от чужих вещей.
— Ты совсем тупая, мне Бог послал самую тупую женщину! Неужели ты думаешь, что так все на этом и закончится? Вот так просто?
— Да, они мне обещали. Ты знаешь, я им верю.
На этой моей фразе Лешка со стоном упал на диван и как ненормальный стал колотиться головой в спинку. Все-таки в стену не стал, значит, еще контролирует себя.
Улучив момент, я быстро сиганула за дверь. Вслед мне понеслись крики, от которых зазвенели стекла в подъезде. Не слушая, не обращая внимания на щекотание в горле, опрометью спустилась вниз.
— Настя, Настя! Не помогло! — Дорофея Васильевна всей своей массой преграждала мне дорогу не свободу.
— Что? Что такое? — Я попыталась обойти ее справа, потом слева. Тщетно.
— Он приходил ко мне!
— Кто?
— Сатана!
— О-о-о!!! — заорала я и протаранила соседку лбом. Она испуганно ойкнула и отшатнулась.
Ладно, налаживать мосты будем потом, сейчас надо поменьше дергаться и спокойно смотреть в будущее. Психологи уверяют, что чем спокойнее в него смотришь, тем больше шансов заполучить по-настоящему счастливый завтрашний день. Позитивный настрой творит чудеса.
— А все-таки куда мы едем? — снова поинтересовалась я у шофера. Мой интерес был небезосновательным, поскольку мы уже пересекли МКАД и теперь удалялись от Москвы в сторону калужских лесов.
Таксист молчал. Он смотрел на дорогу, курил, дергал переключатель скоростей. На меня никакого внимания не обращал.
— Послушайте, что вы себе позволяете? — Голос мой вдруг задрожал. Как белый день было ясно, что мужик определенно собрался позволить себе многое. И мое разрешение ему на это не требовалось. Скорость была уже за сто, мы мчались по почти пустой дороге, оставляя позади столичную толчею и последние шансы на мое спасение. В городе можно было улучить момент и выскочить из тачки. А сейчас… Нечего и думать, можно лишь тихо завидовать Фее и Стрекозе, для которых подобная задача оказалась бы маленьким подсолнечным семечком. Щелк — и нет мужика. Я молила Бога, чтобы таксист оказался простым насильником. Но мне опять не повезло. Где же те, кто меня пасет? Где бравые парни, борцы с международной мафией? Или… или мое похищение — часть их тщательно спланированной акции?
— Вы из органов? — осторожно спросила я мужика.
— Все мы в каком-то смысле из органов…— скабрезно улыбнулся он, явно имея в виду совсем не то, что я.
— Я с Григорием работаю, с Григорием, с вашим бывшим коллегой! — Мне не очень хотелось терять последнюю надежду.
— Рад за тебя и за Григория рад. Только навряд ли он может быть моим коллегой, гы-г-гы! — закатился в приступе веселья водила. — Ты, девка, не дергайся, хуже будет.
Лицо его, что любопытно, оставалось таким же благодушным, как и во время беседы о связи преступления и наказания. Вот тебе и деревенские корни, мозолистые руки, ясные мысли. Ничего ты, Анастасия, в людях не понимаешь.
— Скажите, что вы собираетесь со мной сделать?
— Тю-у-у! Нужна ты мне. Ничего я с тобой делать не буду. Сиди смирно, сказал же!
— Я вам заплачу, у меня есть деньги, правда!
— Ну заплати!
— Тогда остановите машину.
— “Остановите самолет, я сле-э-эз-у-у…” — пропел он, подражая забытому кумиру перестроечного рока.
— Могу очень хорошо заплатить. Вы будете обеспечены на всю жизнь.
— А я и так обеспечен, — хмыкнул он, сверкнул ослепительно белозубой улыбкой и прибавил скорость. Допотопный “жигуль” катил подозрительно быстро. — Не напрягайся, уже немного осталось.
— Чего… э-э-э… немного?
— Ехать, гы-гы-гы! — Он снова раскатисто заржал и лихо вписал машину в крутой поворот. Мы вырулили на узкую проселочную дорогу и понеслись, поднимая вихри снега с обочин — неровная колея все время выносила нас на обочину.
Мне даже не завязали глаза. Меня открыто везут туда, где, скорее всего, я встречу последние минуты своей жизни. Шансов нет. В чистом поле, которое мы бороздили, не было ни души, ни даже деревца, на котором было можно по-быстрому повеситься, не дожидаясь жестокой расправы. Господи, милый Лешка, я бы согласилась, чтобы ты изменял мне с каждой встречной юбкой, со всем, что движется и не движется, только бы не плакал над моей домовиной. Я бы никогда не сказала слова поперек, во всем с тобой соглашалась, я бы бросила работу и сидела дома, научилась варить борщ именно такой, как ты любишь, стирала бы твои носки вручную и никогда бы не смотрела хмуро по утрам. Боженька, если ты есть, торжественно клянусь, я пересмотрю все свои планы на будущее согласно заповедям, я непременно изменюсь в лучшую сторону, только, пожалуйста, пусть это будет еще в этой жизни!
Видимо, Боженька мне не поверил. Мужика не поразил удар грома, да и откуда бы ему взяться зимой. Мы благополучно объехали стороной крохотную деревеньку и, углубившись в лес, минут через двадцать остановились у ворот неприметного особнячка. Кругом, куда доставал глаз, тянулись к небу сосны и кособокие березки. Кружила в небе стая воронья, оглашая округу недовольным карканьем. Это были единственные звуки, напоминавшие о том, что жизнь еще продолжается. Я попыталась открыть дверь, в голову вдруг пришла шальная мысль — убежать в лес! Все-таки в лесу есть шанс оторваться от погони. Но за меня все уже предусмотрели. Дверь оказалась заблокированной. И выйти я смогла, лишь когда мой конвоир, приставив к моему лбу маленькую штучку, очень похожую на пистолет, поманил меня через водительское кресло. Я неловко выбралась. Какое-то время мы стояли напротив друг друга, ведя молчаливый диалог. Мужик глазами показал, что удрать — без шансов. Я вымученно улыбнулась — все происходит не по-божески, не по справедливости. Мой визави смачно сплюнул на притоптанный снег и забряцал ключами — ему божественная справедливость была до фонаря.
Дом выглядел совершенно нежилым. Здесь было настолько холодно, что пар клубами валил, стоило открыть рот. Запах пыли и несвежей обивки смешивался с ароматами керосина и мерзлых дров. А еще в доме было очень тихо. Не тикали часы, не шумел ветер в трубах. Казалось, что даже свет сюда не проникает, так сумрачно было внутри. Окна первого этажа были забраны тяжелыми коваными решетками, дверь, несмотря на внешнюю неприметность, изнутри оказалась обита толстым железным листом. Впихнув меня в кишкообразный коридор, мой похититель аккуратно запер дверь то ли на три, то ли на четыре замка и, не убирая пистолета от моего темечка, повел знакомить с новым пристанищем.
— Сортир здесь. Вода только холодная. Рефлектор электрический. Печку топить нельзя. Газа нет. Готовить тоже нельзя. Да и не из чего. Да и зря я тебе все это объясняю. Ночью к тебе приедут, а пока будешь спать.
Кого не люблю, так это разговорчивых таксистов. Как-то раз судьба подарила мне работу в славном городе Киеве. Мне нравилось там все — и степенные хитроватые люди, и упоительная местечковость, и огромные каштаны, и драники с поджаркой из грибов в уютных харчевнях, и даже киевские наглые кошки, которые норовили на лету разодрать пакет с сосисками. Но таксисты… Это что-то. Когда, измотанная до предела, я возвращалась домой, молила покровителя только об одном — чтобы он послал мне молчаливого водилу. Увы, проще было просить полцарства и коня в придачу. Но сейчас ни к чему не обязывающий разговор был даже в радость.
— За час доедем? — спросила я разговорчивого мужика. Лет пятидесяти, весьма справный, как говорит моя бабушка, внешне, он был для меня в эти минуты якорем, удерживающим в реальности. Такие мужики по осени непременно ходят за грибами, а зимой часами сидят на морозе с донкой в руках. По субботам они ходят в баню, а потом под стопочку едят сытный домашний обед. Они никогда не становятся богатыми, но в кубышке у них всегда припрятано на черный день, и шуба у жены есть, и дети ни в чем не нуждаются, а старая теща, хоть за глаза и ругает зятя, а все одно — не нарадуется. У них все как у людей. Конечно, понятие “как у людей” сегодня сильно размыто, но в минуты полного душевного раздрая меня всегда тянет к корням, к деревенской простоте и ясности.
Таксист пообещал, что через час непременно будем. По инструкции до нужной станции метро мне требовалось доехать именно на такси. И никак не позже обозначенного времени.
— Торопитесь куда? — закуривая едкую сигаретку, спросил мужик.
— Да, не люблю опаздывать.
— Это правильно, хотя по московским дорогам загадывать сложно. Вчера с женой в оптовый магазин поехали, так встали на три часа. Она уж мне всю плешь проела, будто я виноват. Авария приключилась, вот и встала трасса. Вы, женщины, любите перекладывать с больной головы на здоровую, потому и живете долго.
— Это кто как, — философски заметила я.
— Оно конечно. Какая судьба. У нас вон соседка молодая преставилась, такая напасть приключилась — с полюбовником в машине ехала, и колесо на скорости сорвало. Оба всмятку. С другой стороны, так чтобы совсем на пустом месте, не бывает ничего. У всего есть первопричина. С соседкой-то все просто — загуляла, сама себя фактически и угробила. А бывает, вроде и нет никакой причины, нет за человеком греха, а наказывает его Господь. Но если покопаться как следует, то наверняка в прошлом начудил. Или, может, только задумал начудить. А ему раз — по башке! Не шали, мол. Так в былые времена жен били — для острастки.
— Ну!.. Не те сейчас времена…
— Времена-то не те, а вода как замерзала при нуле градусов, так и замерзает.
Мужик прикурил вторую сигаретку и с кайфом затянулся. Он, видимо, был из категории философов и сейчас со всей душой отрывался, сев на любимого конька да еще найдя такую благодарную слушательницу.
— Вода — да, а люди изменились, — подбодрила я его.
— Не так чтобы сильно. Чем жив был человек триста лет назад, тем и сейчас живет. Воздух, вода, хлеб, бабы, водка для веселья, дети. Тут особо не намудришь. Ну езжу я сейчас не на кобыле, а на “жигулях”, но, если разобраться, я делаю по сути то же самое, что и дед мой, и прадед делал, — живу, продолжаю род, обустраиваю жизнь.
Какие золотые слова, подумала я. Ну ей-богу, иногда пожалеешь, что венцом положительных мутаций рода Голубкиных стала замороченная на всю голову Настя. А доила бы сейчас коров, пекла бы хлеб, валялась бы на сеновале с конюхом, глядишь, была бы куда счастливее.
— Слушайте, а как это мы так странно едем? — спросила я, внимательно разглядев пейзаж за окном. У меня было смутное подозрение, что едем мы в прямо противоположную от нужной мне точки сторону.
— Объезжаем, — небрежно бросил водила.
— Как-то странно мы объезжаем, — с сомнением произнесла я.
— Вот бабы, в каждую строку свое лыко! Говорю же тебе, в объезд поехали. Сама же хотела побыстрее. Так вот, в объезд как раз так и будет.
Его фамильярность мне не слишком понравилась, но я решила за благо промолчать. Мужик тоже о чем-то задумался. Может, о своей бабе, которая такая же колготная, как я, а может, формулирует очередное мудрое высказывание.
С Лешкой мы сегодня не подрались только благодаря тому, что перец по-прежнему строго следил за каждым моим телодвижением. Мой ненаглядный готов был лечь трупом, чтобы не выпустить меня из квартиры. Он хватал меня за руки, он громко кричал и ругался. Он удивил меня богатыми познаниями в области нецензурной лексики, он разбил две чашки, три десертные тарелки и нежно любимую мной керамическую вазу и даже вывел из строя сковородку, умудрившись в порыве ярости отломать у нее ручку. Когда он понял, что результата его усилия не имеют и я спокойно, но твердо стою на своем, Лешка вознамерился ехать вместе со мной. Или за мной следом, если уж никак иначе нельзя. “Нет, нет и нет”, — по возможности ровным тоном парировала я.
— Ты, Настя, идиотская кретинка, ты ненормальная дура, ты наказание всей моей жизни! — орал благоверный, а я только смиренно кивала головой.
— Ты понимаешь, что я поседею, пока буду тебя здесь ждать? Твоя поездка — десять лет моей жизни. Даже двадцать! Ты хочешь моей смерти?
— Нет, Леша. Извини, я зря тебе все рассказала.
— Что? Да как ты смеешь такое мне говорить? Ты хочешь воевать с международной мафией, а я должен оставаться в стороне? Щи тут жрать? Кино смотреть?
— О господи, я не воюю ни с какой мафией. Я всего лишь хочу избавиться от чужих вещей.
— Ты совсем тупая, мне Бог послал самую тупую женщину! Неужели ты думаешь, что так все на этом и закончится? Вот так просто?
— Да, они мне обещали. Ты знаешь, я им верю.
На этой моей фразе Лешка со стоном упал на диван и как ненормальный стал колотиться головой в спинку. Все-таки в стену не стал, значит, еще контролирует себя.
Улучив момент, я быстро сиганула за дверь. Вслед мне понеслись крики, от которых зазвенели стекла в подъезде. Не слушая, не обращая внимания на щекотание в горле, опрометью спустилась вниз.
— Настя, Настя! Не помогло! — Дорофея Васильевна всей своей массой преграждала мне дорогу не свободу.
— Что? Что такое? — Я попыталась обойти ее справа, потом слева. Тщетно.
— Он приходил ко мне!
— Кто?
— Сатана!
— О-о-о!!! — заорала я и протаранила соседку лбом. Она испуганно ойкнула и отшатнулась.
Ладно, налаживать мосты будем потом, сейчас надо поменьше дергаться и спокойно смотреть в будущее. Психологи уверяют, что чем спокойнее в него смотришь, тем больше шансов заполучить по-настоящему счастливый завтрашний день. Позитивный настрой творит чудеса.
— А все-таки куда мы едем? — снова поинтересовалась я у шофера. Мой интерес был небезосновательным, поскольку мы уже пересекли МКАД и теперь удалялись от Москвы в сторону калужских лесов.
Таксист молчал. Он смотрел на дорогу, курил, дергал переключатель скоростей. На меня никакого внимания не обращал.
— Послушайте, что вы себе позволяете? — Голос мой вдруг задрожал. Как белый день было ясно, что мужик определенно собрался позволить себе многое. И мое разрешение ему на это не требовалось. Скорость была уже за сто, мы мчались по почти пустой дороге, оставляя позади столичную толчею и последние шансы на мое спасение. В городе можно было улучить момент и выскочить из тачки. А сейчас… Нечего и думать, можно лишь тихо завидовать Фее и Стрекозе, для которых подобная задача оказалась бы маленьким подсолнечным семечком. Щелк — и нет мужика. Я молила Бога, чтобы таксист оказался простым насильником. Но мне опять не повезло. Где же те, кто меня пасет? Где бравые парни, борцы с международной мафией? Или… или мое похищение — часть их тщательно спланированной акции?
— Вы из органов? — осторожно спросила я мужика.
— Все мы в каком-то смысле из органов…— скабрезно улыбнулся он, явно имея в виду совсем не то, что я.
— Я с Григорием работаю, с Григорием, с вашим бывшим коллегой! — Мне не очень хотелось терять последнюю надежду.
— Рад за тебя и за Григория рад. Только навряд ли он может быть моим коллегой, гы-г-гы! — закатился в приступе веселья водила. — Ты, девка, не дергайся, хуже будет.
Лицо его, что любопытно, оставалось таким же благодушным, как и во время беседы о связи преступления и наказания. Вот тебе и деревенские корни, мозолистые руки, ясные мысли. Ничего ты, Анастасия, в людях не понимаешь.
— Скажите, что вы собираетесь со мной сделать?
— Тю-у-у! Нужна ты мне. Ничего я с тобой делать не буду. Сиди смирно, сказал же!
— Я вам заплачу, у меня есть деньги, правда!
— Ну заплати!
— Тогда остановите машину.
— “Остановите самолет, я сле-э-эз-у-у…” — пропел он, подражая забытому кумиру перестроечного рока.
— Могу очень хорошо заплатить. Вы будете обеспечены на всю жизнь.
— А я и так обеспечен, — хмыкнул он, сверкнул ослепительно белозубой улыбкой и прибавил скорость. Допотопный “жигуль” катил подозрительно быстро. — Не напрягайся, уже немного осталось.
— Чего… э-э-э… немного?
— Ехать, гы-гы-гы! — Он снова раскатисто заржал и лихо вписал машину в крутой поворот. Мы вырулили на узкую проселочную дорогу и понеслись, поднимая вихри снега с обочин — неровная колея все время выносила нас на обочину.
Мне даже не завязали глаза. Меня открыто везут туда, где, скорее всего, я встречу последние минуты своей жизни. Шансов нет. В чистом поле, которое мы бороздили, не было ни души, ни даже деревца, на котором было можно по-быстрому повеситься, не дожидаясь жестокой расправы. Господи, милый Лешка, я бы согласилась, чтобы ты изменял мне с каждой встречной юбкой, со всем, что движется и не движется, только бы не плакал над моей домовиной. Я бы никогда не сказала слова поперек, во всем с тобой соглашалась, я бы бросила работу и сидела дома, научилась варить борщ именно такой, как ты любишь, стирала бы твои носки вручную и никогда бы не смотрела хмуро по утрам. Боженька, если ты есть, торжественно клянусь, я пересмотрю все свои планы на будущее согласно заповедям, я непременно изменюсь в лучшую сторону, только, пожалуйста, пусть это будет еще в этой жизни!
Видимо, Боженька мне не поверил. Мужика не поразил удар грома, да и откуда бы ему взяться зимой. Мы благополучно объехали стороной крохотную деревеньку и, углубившись в лес, минут через двадцать остановились у ворот неприметного особнячка. Кругом, куда доставал глаз, тянулись к небу сосны и кособокие березки. Кружила в небе стая воронья, оглашая округу недовольным карканьем. Это были единственные звуки, напоминавшие о том, что жизнь еще продолжается. Я попыталась открыть дверь, в голову вдруг пришла шальная мысль — убежать в лес! Все-таки в лесу есть шанс оторваться от погони. Но за меня все уже предусмотрели. Дверь оказалась заблокированной. И выйти я смогла, лишь когда мой конвоир, приставив к моему лбу маленькую штучку, очень похожую на пистолет, поманил меня через водительское кресло. Я неловко выбралась. Какое-то время мы стояли напротив друг друга, ведя молчаливый диалог. Мужик глазами показал, что удрать — без шансов. Я вымученно улыбнулась — все происходит не по-божески, не по справедливости. Мой визави смачно сплюнул на притоптанный снег и забряцал ключами — ему божественная справедливость была до фонаря.
Дом выглядел совершенно нежилым. Здесь было настолько холодно, что пар клубами валил, стоило открыть рот. Запах пыли и несвежей обивки смешивался с ароматами керосина и мерзлых дров. А еще в доме было очень тихо. Не тикали часы, не шумел ветер в трубах. Казалось, что даже свет сюда не проникает, так сумрачно было внутри. Окна первого этажа были забраны тяжелыми коваными решетками, дверь, несмотря на внешнюю неприметность, изнутри оказалась обита толстым железным листом. Впихнув меня в кишкообразный коридор, мой похититель аккуратно запер дверь то ли на три, то ли на четыре замка и, не убирая пистолета от моего темечка, повел знакомить с новым пристанищем.
— Сортир здесь. Вода только холодная. Рефлектор электрический. Печку топить нельзя. Газа нет. Готовить тоже нельзя. Да и не из чего. Да и зря я тебе все это объясняю. Ночью к тебе приедут, а пока будешь спать.