Страница:
— Ну все, нашему приятелю повязали галстук.
— Печально.
— В таких мероприятиях нет ничего веселого, но все прошло пристойно.
Я вкратце описываю ему экзекуцию. Я говорю о последних словах, которые произнес сын Ролле о своей невиновности. Я рассказываю о Марте, лаборантке аптеки, о ее трапезе с Ролле и о типе, бросившем ей послание.
— И в довершение ко всему она исчезла. Вам не кажется это странным?
Минута молчания. Если шеф заткнулся, это значит, что в его котелке кипит работа.
— Кажется, — соглашается он.
— Вы не думаете, шеф, что я мог бы немножко заняться этим? Я понимаю, что Эммануэль теперь лишь кусок холодного мяса, но тем не менее мне было бы очень приятно раскрыть всю правду.
— Вы считаете, там есть что раскрывать? — спрашивает он. И я чеканю ему сухо:
— Я верю в это так же, как вы, патрон! Он никак не комментирует. Он просто принимает к сведению, и все.
— Послушайте, Сан-Антонио, — рожает наконец мой босс, — я даю вам четыре дня отпуска, чтобы вы могли посмотреть Англию, если хотите…
— Спасибо, патрон.
— Но только я вам рекомендую вести себя корректно и очень осторожно. Там — вы, наверное, заметили — с правонарушителями не церемонятся. Помните, что, если вы нарушите их закон, я не смогу вам ничем помочь. Ничем!
— Понятно, шеф!
— Только не надо мне больше звонить… Просто будьте здесь через четыре дня. И он вешает трубку.
Этого человека я знаю так хорошо и давно, как будто, открыв первый раз в жизни глаза, обнаружил его около своей колыбели. Он отправил меня сюда, поскольку сам понял, что дело здесь нечисто. Но он, естественно, держится за свое место и не хочет, чтобы дорогой подчиненный подставил его перед британской полицией.
Так что придется передвигаться на цыпочках, или на пуантах, как говорят балерины, но только значительно тише и осторожнее.
Размышляя над внутренними интригами нашего Большого дома, я подхожу к углу Фиделити-роуд. Номер 14 — маленький кирпичный дом в два этажа. Перед ним палисадник формата энциклопедического словаря. Вокруг металлическая решетка.
Дергаю за шнурок звонка.
Буквально сразу открывается окно на первом этаже…
Дама, появляющаяся в окне, явно наблюдала за мной. Она страшно похожа на портрет, красующийся на этикетке бутылки ликера «Мари Бризар», — старая, с выцветшими волосами, закрученными пучком на голове в виде яблока. Кто знает, может быть, она — мадам Вильгельм Телль?
— Извините меня, — обращаюсь я к ней на ее варварском языке, — я хочу говорить с вами…
Выдав эту фразу, я вытираю пот со лба, но поздравляю себя с успехом, поскольку мой английский улучшается прямо на глазах.
Старушка, видно, все равно не очень поняла, но моя физиономия внушает ей доверие, и она идет открывать. Она задает мне вопрос, который я, несмотря на ощутимые успехи, перевести не в силах.
— Я француз, — бормочу я с ослепительной галльской улыбкой, — вы говорите по-французски?
Она удивленно, но в то же время с любопытством рассматривает меня.
— No…
От досады я щелкаю пальцами. Совершенно невозможно работать в таких условиях…
О! Я еще долго буду вспоминать это расследование. Если полицейский не в состоянии задать вопрос — на деле можно ставить крест. Остается лишь пойти купить себе удочку в первом же магазине рыболовных принадлежностей.
Но мадам абсолютно не смущена этим обстоятельством. Понимая, что так мы не сможем завязать разговор, но будучи любопытной как сорока, она делает то же, что сделал хозяин гостиницы «Коронованный лев». Она ковыляет через улицу и кричит: — Грейс! Грейс!
Появляется девушка. Странное дело, но похоже, что в этом углу острова только девушки понимают по-французски… Возможно, они его учат, чтобы общаться с нашими туристами, когда те попадают во время путешествий в эти края…
Мамаша Мари Бризар от нетерпения чуть не подпрыгивает. Грейс подходит к нам.
Такую девицу вы с удовольствием бы встретили, выходя вечером после секс-шоу, когда ваша любимая жена поехала погостить к вашей еще более любимой теще. Стройная блондинка с маленькими грудями, которые хочется, как вывалившихся из гнезда птенцов, пригреть в своих ладонях. У нее длинные ниспадающие волосы, как у Франсуазы Арди, и вытянутое лицо, достаточно приятное, но и не очень красивое. Низкий голос проникает вам не только в уши, но и гораздо глубже.
Словом, очень симпатичная англичаночка, подарок судьбы.
— Вы француз? — спрашивает она.
— От отца к сыну — голос крови, — заявляю я.
— Миссис Фидж спрашивает, что вы от нее хотите?
— Я хотел поговорить с Мартой Обюртен.
— Марта Обюртен не живет у нее уже несколько недель.
— Да, я знаю… Но мне нужен ее новый адрес.
Грейс задает вопрос мамаше Фидж.
— У миссис Фидж нет ее нового адреса…
Я чернею. Очень странно. Эта Марта внезапно исчезает, как тень в полдень, не оставив никаких следов. Повторяю, все это очень странно!
— Что она сказала, когда уезжала?
Потихоньку мне открывается вся картина. Вечером Марта вернулась с работы в нервозном состоянии. Она была в сопровождении молодого человека с машиной…
Я перебиваю рассказчицу:
— Вы когда-нибудь раньше его видели, этого малого?
— Нет, никогда.
— Он случайно не блондин в коричневом замшевом жилете?
— Да.
— Продолжайте…
Марта сказала своей квартирной хозяйке, что должна уехать к больной тетушке — но эту песню мы уже слышали от фармацевта с зобом! Она быстро собрала чемодан и, попрощавшись, уехала. Через три дня мадам Бризар-Фидж получила от Марты идентичное почтовое сообщение по почте о том, что она у тети… Любвеобильная племянница наказала мамаше Фидж сохранить еще один оставшийся здесь чемодан, пока она не сообщит, как передать его с оказией.
— Чемодан еще тут?
Грейс спрашивает, ответ: да.
Этот разговор происходит на узкой улочке. Престарелая чаровница смотрит на меня с обожанием, улыбаясь каждый раз во весь рот, когда мой взгляд попадает на нее. Моя переводчица, наоборот, сохраняет полную серьезность. Ее низкий голос заставляет меня вздрагивать.
— Послушайте, — говорю я ей, — я комиссар парижской полиции и работаю здесь с официального согласия британской полиции. Я чувствую себя страшно ущербным, поскольку не знаю английского… Я вам очень благодарен за неоценимую помощь. Она чуть кивает головой.
— Я прошу объяснить это все мадам Фидж и спросить разрешения посмотреть чемодан ее бывшей жилицы…
Грейс переводит старушке. Это прелесть! Мамаша Фидж испускает радостные звуки, когда узнает о моей профессии.
Она делает мне знак следовать за ней.
Я оборачиваюсь к Грейс.
— Могу я вас помучить еще некоторое время, мисс? Может быть, у меня будут вопросы к мадам…
— Я в отпуске, — отвечает она.
Лаконичная она, но очень милая.
Мы проходим через калитку и следуем гуськом за миссис Фидж, которая спешит вперевалочку впереди, как мама-утка…
Все оставшиеся вещи Марты хозяйка старательно уложила в плоский чемодан.
Я открываю крышку и провожу инвентаризацию под пристальным взглядом двух пар женских глаз.
В чемодане только белье, туфли и туалетные принадлежности.
Еще есть старая женская сумочка. Внутри булавки, салфетки, какая-то мелочь и ерунда, которую Марта положила сюда за ненадобностью.
Я продолжаю тем не менее вынимать содержимое и вдруг в маленьком кармашке внутри сумочки, закрытом на молнию, натыкаюсь на обрывок письма. Это первая половина старого послания, забытого в кармашке. И я понимаю, почему Марта разорвала листок: чтобы сохранить адрес! И хоть я ни бум-бум по-английски, но разобрать номер дома и название Кастом-Маркет ума хватает.
— Вы можете мне перевести, мисс Грейс? Она берет листок и читает:
Дорогой Map,
Я вынуждена уехать завтра в Лондон, но ты можешь его увидеть по адресу 122 Кастом-Маркет в условленное время. У него будет то, что тебя интересует. В отношении старика я думаю, что ты ошибаешься, полагая, что он не…
И послание обрывается.
Я прошу Грейс:
— Не могли бы вы мне еще раз прочитать?
Она легко соглашается.
Кто написал это? Кто этот тип, которого автор старательно не называет по имени? И кто этот старик? Кто этот «дорогой Map»?
Ладно, в конце концов, у меня есть адрес.
— Кастом-Маркет далеко отсюда?
— На окраине… Туда ходит автобус…
— Вас не затруднит указать мне дорогу? Грейс кивает головой.
— Вы хотите, чтобы я поехала с вами?
Предложение сформулировано абсолютно спокойно.
Я смотрю на нее, она смотрит на меня невозмутимо.
— Это очень мило с вашей стороны, но я не хотел бы мешать вашему отдыху.
— Отдых здесь не очень разнообразен, — отвечает она тихо.
— Тогда я ваш.
Я откашливаюсь, поскольку англичане все воспринимают буквально, и она может подумать, что…
Я кланяюсь мамаше Фидж. Она что-то тараторит без умолку, но Грейс не считает нужным ни отвечать, ни переводить…
Я понимаю, что старушка теперь никогда не забудет моего визита. И часа не пройдет, как весь квартал будет знать о том, что француз-легавый сунул нос в ее жилище. Я закрываю за собой калитку. Небо снова заволакивается тучами. Да и ночь скоро опустится вместе с туманом и сыростью…
Черт бы побрал это место! Но, к счастью, девушка очень милая. Стук ее высоких каблуков по тротуару отдается музыкой в моих ушах.
Глава 5
Глава 6
— Печально.
— В таких мероприятиях нет ничего веселого, но все прошло пристойно.
Я вкратце описываю ему экзекуцию. Я говорю о последних словах, которые произнес сын Ролле о своей невиновности. Я рассказываю о Марте, лаборантке аптеки, о ее трапезе с Ролле и о типе, бросившем ей послание.
— И в довершение ко всему она исчезла. Вам не кажется это странным?
Минута молчания. Если шеф заткнулся, это значит, что в его котелке кипит работа.
— Кажется, — соглашается он.
— Вы не думаете, шеф, что я мог бы немножко заняться этим? Я понимаю, что Эммануэль теперь лишь кусок холодного мяса, но тем не менее мне было бы очень приятно раскрыть всю правду.
— Вы считаете, там есть что раскрывать? — спрашивает он. И я чеканю ему сухо:
— Я верю в это так же, как вы, патрон! Он никак не комментирует. Он просто принимает к сведению, и все.
— Послушайте, Сан-Антонио, — рожает наконец мой босс, — я даю вам четыре дня отпуска, чтобы вы могли посмотреть Англию, если хотите…
— Спасибо, патрон.
— Но только я вам рекомендую вести себя корректно и очень осторожно. Там — вы, наверное, заметили — с правонарушителями не церемонятся. Помните, что, если вы нарушите их закон, я не смогу вам ничем помочь. Ничем!
— Понятно, шеф!
— Только не надо мне больше звонить… Просто будьте здесь через четыре дня. И он вешает трубку.
Этого человека я знаю так хорошо и давно, как будто, открыв первый раз в жизни глаза, обнаружил его около своей колыбели. Он отправил меня сюда, поскольку сам понял, что дело здесь нечисто. Но он, естественно, держится за свое место и не хочет, чтобы дорогой подчиненный подставил его перед британской полицией.
Так что придется передвигаться на цыпочках, или на пуантах, как говорят балерины, но только значительно тише и осторожнее.
Размышляя над внутренними интригами нашего Большого дома, я подхожу к углу Фиделити-роуд. Номер 14 — маленький кирпичный дом в два этажа. Перед ним палисадник формата энциклопедического словаря. Вокруг металлическая решетка.
Дергаю за шнурок звонка.
Буквально сразу открывается окно на первом этаже…
Дама, появляющаяся в окне, явно наблюдала за мной. Она страшно похожа на портрет, красующийся на этикетке бутылки ликера «Мари Бризар», — старая, с выцветшими волосами, закрученными пучком на голове в виде яблока. Кто знает, может быть, она — мадам Вильгельм Телль?
— Извините меня, — обращаюсь я к ней на ее варварском языке, — я хочу говорить с вами…
Выдав эту фразу, я вытираю пот со лба, но поздравляю себя с успехом, поскольку мой английский улучшается прямо на глазах.
Старушка, видно, все равно не очень поняла, но моя физиономия внушает ей доверие, и она идет открывать. Она задает мне вопрос, который я, несмотря на ощутимые успехи, перевести не в силах.
— Я француз, — бормочу я с ослепительной галльской улыбкой, — вы говорите по-французски?
Она удивленно, но в то же время с любопытством рассматривает меня.
— No…
От досады я щелкаю пальцами. Совершенно невозможно работать в таких условиях…
О! Я еще долго буду вспоминать это расследование. Если полицейский не в состоянии задать вопрос — на деле можно ставить крест. Остается лишь пойти купить себе удочку в первом же магазине рыболовных принадлежностей.
Но мадам абсолютно не смущена этим обстоятельством. Понимая, что так мы не сможем завязать разговор, но будучи любопытной как сорока, она делает то же, что сделал хозяин гостиницы «Коронованный лев». Она ковыляет через улицу и кричит: — Грейс! Грейс!
Появляется девушка. Странное дело, но похоже, что в этом углу острова только девушки понимают по-французски… Возможно, они его учат, чтобы общаться с нашими туристами, когда те попадают во время путешествий в эти края…
Мамаша Мари Бризар от нетерпения чуть не подпрыгивает. Грейс подходит к нам.
Такую девицу вы с удовольствием бы встретили, выходя вечером после секс-шоу, когда ваша любимая жена поехала погостить к вашей еще более любимой теще. Стройная блондинка с маленькими грудями, которые хочется, как вывалившихся из гнезда птенцов, пригреть в своих ладонях. У нее длинные ниспадающие волосы, как у Франсуазы Арди, и вытянутое лицо, достаточно приятное, но и не очень красивое. Низкий голос проникает вам не только в уши, но и гораздо глубже.
Словом, очень симпатичная англичаночка, подарок судьбы.
— Вы француз? — спрашивает она.
— От отца к сыну — голос крови, — заявляю я.
— Миссис Фидж спрашивает, что вы от нее хотите?
— Я хотел поговорить с Мартой Обюртен.
— Марта Обюртен не живет у нее уже несколько недель.
— Да, я знаю… Но мне нужен ее новый адрес.
Грейс задает вопрос мамаше Фидж.
— У миссис Фидж нет ее нового адреса…
Я чернею. Очень странно. Эта Марта внезапно исчезает, как тень в полдень, не оставив никаких следов. Повторяю, все это очень странно!
— Что она сказала, когда уезжала?
Потихоньку мне открывается вся картина. Вечером Марта вернулась с работы в нервозном состоянии. Она была в сопровождении молодого человека с машиной…
Я перебиваю рассказчицу:
— Вы когда-нибудь раньше его видели, этого малого?
— Нет, никогда.
— Он случайно не блондин в коричневом замшевом жилете?
— Да.
— Продолжайте…
Марта сказала своей квартирной хозяйке, что должна уехать к больной тетушке — но эту песню мы уже слышали от фармацевта с зобом! Она быстро собрала чемодан и, попрощавшись, уехала. Через три дня мадам Бризар-Фидж получила от Марты идентичное почтовое сообщение по почте о том, что она у тети… Любвеобильная племянница наказала мамаше Фидж сохранить еще один оставшийся здесь чемодан, пока она не сообщит, как передать его с оказией.
— Чемодан еще тут?
Грейс спрашивает, ответ: да.
Этот разговор происходит на узкой улочке. Престарелая чаровница смотрит на меня с обожанием, улыбаясь каждый раз во весь рот, когда мой взгляд попадает на нее. Моя переводчица, наоборот, сохраняет полную серьезность. Ее низкий голос заставляет меня вздрагивать.
— Послушайте, — говорю я ей, — я комиссар парижской полиции и работаю здесь с официального согласия британской полиции. Я чувствую себя страшно ущербным, поскольку не знаю английского… Я вам очень благодарен за неоценимую помощь. Она чуть кивает головой.
— Я прошу объяснить это все мадам Фидж и спросить разрешения посмотреть чемодан ее бывшей жилицы…
Грейс переводит старушке. Это прелесть! Мамаша Фидж испускает радостные звуки, когда узнает о моей профессии.
Она делает мне знак следовать за ней.
Я оборачиваюсь к Грейс.
— Могу я вас помучить еще некоторое время, мисс? Может быть, у меня будут вопросы к мадам…
— Я в отпуске, — отвечает она.
Лаконичная она, но очень милая.
Мы проходим через калитку и следуем гуськом за миссис Фидж, которая спешит вперевалочку впереди, как мама-утка…
* * *
Комната Марты пуста. Старушка с помощью нашей переводчицы объясняет, что с тех пор не может найти жильца.Все оставшиеся вещи Марты хозяйка старательно уложила в плоский чемодан.
Я открываю крышку и провожу инвентаризацию под пристальным взглядом двух пар женских глаз.
В чемодане только белье, туфли и туалетные принадлежности.
Еще есть старая женская сумочка. Внутри булавки, салфетки, какая-то мелочь и ерунда, которую Марта положила сюда за ненадобностью.
Я продолжаю тем не менее вынимать содержимое и вдруг в маленьком кармашке внутри сумочки, закрытом на молнию, натыкаюсь на обрывок письма. Это первая половина старого послания, забытого в кармашке. И я понимаю, почему Марта разорвала листок: чтобы сохранить адрес! И хоть я ни бум-бум по-английски, но разобрать номер дома и название Кастом-Маркет ума хватает.
— Вы можете мне перевести, мисс Грейс? Она берет листок и читает:
Дорогой Map,
Я вынуждена уехать завтра в Лондон, но ты можешь его увидеть по адресу 122 Кастом-Маркет в условленное время. У него будет то, что тебя интересует. В отношении старика я думаю, что ты ошибаешься, полагая, что он не…
И послание обрывается.
Я прошу Грейс:
— Не могли бы вы мне еще раз прочитать?
Она легко соглашается.
Кто написал это? Кто этот тип, которого автор старательно не называет по имени? И кто этот старик? Кто этот «дорогой Map»?
Ладно, в конце концов, у меня есть адрес.
— Кастом-Маркет далеко отсюда?
— На окраине… Туда ходит автобус…
— Вас не затруднит указать мне дорогу? Грейс кивает головой.
— Вы хотите, чтобы я поехала с вами?
Предложение сформулировано абсолютно спокойно.
Я смотрю на нее, она смотрит на меня невозмутимо.
— Это очень мило с вашей стороны, но я не хотел бы мешать вашему отдыху.
— Отдых здесь не очень разнообразен, — отвечает она тихо.
— Тогда я ваш.
Я откашливаюсь, поскольку англичане все воспринимают буквально, и она может подумать, что…
Я кланяюсь мамаше Фидж. Она что-то тараторит без умолку, но Грейс не считает нужным ни отвечать, ни переводить…
Я понимаю, что старушка теперь никогда не забудет моего визита. И часа не пройдет, как весь квартал будет знать о том, что француз-легавый сунул нос в ее жилище. Я закрываю за собой калитку. Небо снова заволакивается тучами. Да и ночь скоро опустится вместе с туманом и сыростью…
Черт бы побрал это место! Но, к счастью, девушка очень милая. Стук ее высоких каблуков по тротуару отдается музыкой в моих ушах.
Глава 5
Где пойдет речь о саде, о платке, о пуговице и обо всем остальном.
Мы сидим друг против друга в набитом пассажирами автобусе. Вокруг нас рабочий люд с очень серьезным видом читает новости, которые его совершенно не касаются.
Грейс замечательно смотрится в своем светлом плаще. В ней есть та изюминка, которая мне дико нравится, — английская степенность.
У других это выглядит скорее грустно, но ей идет обалденно! Как вам объяснить? Чувствуется некий налет романтики. О, она мне очень нравится, эта Грейс. Если бы не ее серьезный вид, я бы ей рассказал историю про мальчугана, научившего дочь молочника играть в игру под названием «девяносто шесть» (или «шестьдесят девять» — для математиков).
Я тайком ее разглядываю. Она, естественно, это замечает, но вида не подает.
— Вы были знакомы с Мартой Обюртен? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она, — мы не раз вместе пили чай в доме миссис Фидж.
— Что она была за человек?
— Взвинченная интеллектуалка.
— Красивая?
— Очень красивая, но не умеющая ценить и подчеркивать свою красоту… У нее была умная голова, она многое знала, но совершенно не разбиралась в моде. Одевалась черт знает как. Без мысли, без выбора, даже…
— Серьезная?
— Не знаю… Во всяком случае, она никогда никого к себе не водила.
Некое подобие улыбки появляется на ее непроницаемом лице.
— Да и миссис Фидж этого бы не допустила…
— А вы? — перехожу я в наступление.
— Что я?
— Что вы делаете в жизни?
Она невозмутимо пожимает плечами.
— Просто живу.
— Отличный ответ, в романтическом духе. Но поскольку вы в отпуске, значит, вы что-то делаете. Кто вы по профессии?
— Я секретарша…
— Вы печатаете на машинке?
— Десятью пальцами… Над моей головой неоновая лампа, а под ногами резиновый коврик…
Ей, похоже, не очень нравится эта работа.
— Где вы выучили французский?
— По книгам, потом во Франции… Я была там по обмену, знаете такую систему?
— Вы были в Париже?
По тому, как она отвечает, понятно, что Грейс не только была в Париже, но и с грустью вспоминает об этом периоде своей жизни.
— Очень любезно с вашей стороны, что поехали со мной. Это как? В плане развлечения?
— Вы угадали.
Она отвечает просто и серьезно, и мне ясно, что не в ее привычках жеманиться.
Я пытаюсь ласково взять ее за руку, но она убирает ее спокойно, даже вежливо, боясь меня обидеть…
Я скашиваю глаза на соседа слева. У него сумрачный вид, как у несвежей селедки… Он клюет носом в газету.
Я стараюсь подавить зевоту.
— Еще далеко до Кастом-Маркет?
— Нет, на следующей выходить. Я вытаскиваю сигареты из кармана и хочу прикурить, но она останавливает меня:
— Здесь курить нельзя!
— Клево, — бормочу я недовольно, — но хотя бы на красивых девушек смотреть не запрещается?
Она отводит глаза.
О! Эта Англия, черт бы ее побрал!
— Приехали!
Я пропускаю Грейс вперед и выпрыгиваю из автобуса.
— Это площадь Кастом-Маркет?
— Да…
— Остается найти сто двадцать второй номер.
Я не успеваю закончить фразу, как обнаруживаю, что номер 122 прямо перед автобусной остановкой.
Дом из кирпича, как и большинство других, ничего примечательного. Ставни закрыты. Похоже, в доме никого нет. Света тоже не видно…
Вы мне можете объяснить, что я тут забыл? Вообще с какой стати мне понадобилась мисс Обюртен? Она ведь мне ничего плохого не сделала… Просто мне хочется сунуть нос поглубже… Лучше было бы вернуться в Лондон и прыгнуть в первый же самолет на Париж. Я вдруг чувствую, что мне невыносимо не хватает маленьких парижских бистро, шума, запаха. Меня, будто пресноводную рыбу, бросили посредине Атлантики. Я задыхаюсь и теряюсь.
— Что будем делать? — спрашивает моя спутница.
Она заставляет меня реагировать на поставленный вопрос.
Я дергаю за цепочку рядом с решетчатой калиткой.
Откуда-то изнутри слышится задушенный звон колокольчика, но никто не отзывается. Я звоню из чистой проформы, так как ясно, что дом пуст.
— Никого, — констатирую я.
— Никого, — вторит она.
Я смотрю в ее ничего не выражающие глаза. Грейс стоит молча, поскольку она воспитанная девочка и уважает нерешительность других.
— Окажете мне еще одну услугу, мисс Грейс? — спрашиваю я.
Она отвечает мне глазами, что согласна.
— Спросите у соседей, кто живет в этом доме, и постарайтесь собрать побольше сведений о хозяине… Ничего, что я прошу вас поиграть в детектива?
— Наоборот, мне нравится…
Она, видно, читает детективы Питера Чейни, поскольку тут же уходит бодрым шагом.
Машинально я хватаюсь за ручку калитки и давлю на нее. Ба! Калитка открывается.
Я вхожу в палисадник, где трава давно не видела газонокосилки, поднимаюсь по ступенькам и колочу в дверь. Тишина!
Я пытаюсь открыть, но тут проблема: тяжелую дверь будто заклинило, как мозги партийного деятеля.
Огибаю дом, пытаясь найти хоть щелочку, чтобы заглянуть внутрь. Но все плотно закрыто. Вы прекрасно понимаете, что моя универсальная отмычка всегда со мной, но вы помните также слова шефа: «Никаких историй! Вы в Англии, и, если будут серьезные проблемы, я не смогу вам помочь!» Словом, мне нужно вести себя осторожно, чтобы не вляпаться. Эммануэль Ролле уже доказал, что вляпаться здесь — дело плевое.
Но кое-что я все-таки нашел — женский носовой платочек. Он скомкан, и на нем видны следы помады.
Я подбираю его и разглядываю. Никаких меток, никаких инициалов. Я просто кладу его в карман.
За домом разбит небольшой огород, в котором, если сильно постараться, можно вырастить пять-шесть кочанов капусты.
Не поверите, но огород недавно перекапывали и что-то сажали. Удивительно, если учесть полную запущенность палисадника перед домом.
Я стою, раздумывая.
Задний дворик окружен высокой стеной. В глубине стоит ящик для инструментов, в нем лопата, грабли, мотыга… Я рассматриваю лопату и обнаруживаю на ней темные пятна, которые могут означать только одно — кровь.
Прихватив лопату, встаю на доску между грядками.
Хозяин, когда вернется, с ума сойдет, увидев, что весь его итальянский салат перевернут. Его и правда удар хватит, если он, конечно, настоящий огородник.
А Сан-Антонио, и вы в этом не раз убеждались, настоящий охотничий пес. У него настолько вместительный нос, что туда легко можно поселить целую семью из двенадцати человек прямо с мебелью.
Вы меня знаете: я вхожу, смотрю, нюхаю воздух, и у меня мурашки по телу. А сейчас, друзья мои, вы видите, что я играю в таксу, натренированную на норную дичь…
Толковый фотолюбитель мог бы сделать отличную фотографию на обложку журнала для садоводов и огородников. Такой портрет, да еще с надписью «Твой огород», очень понравился бы старым девам на выданье. А я копаю, я возделываю ниву. Ниву! Вам не нравится слово, которое я употребил? Вы считаете, что оно здесь не к месту? Вполне возможно. Это я так, в плане тренировки стиля!
Британская нива! Звучит как тема съезда фермеров.
Этак мне тут долго придется возиться. Но с пользой, дети мои! Это приносит результат! Результат, который можно было бы озаглавить: «Англия — страна удивительных смертей»…
При самом ярком (для этой страны) свете дня — свет настолько мерзкий, что и говорить об этом противно — я нахожу женскую туфлю. Странная, надо сказать, огородная культура. Может быть, в этом городке сажают ботинки, чтобы потом собирать их коробками?
Но только я обнаруживаю сначала ступню, идущую из туфли, потом голень, идущую от ступни, затем всю ногу, идущую от голени, затем туловище, идущее от ноги, и затем голову. На этом найденный овощ заканчивается. И я говорю себе, что дальше можно не рыть. Человек, который закопал это тело в своем огороде, вряд ли хотел, чтобы оно выросло и начало плодоносить. Он закопал его, чтобы похоронить навсегда.
Я зажигаю спичку и склоняюсь над ямой. Умершая была, видимо, очень красивой, пока ее красотой не занялись черви. Здесь я не играю словами, поскольку, согласитесь, что это все же лучше, чем выдают некоторые академисты: ее красивые останки!
Когда спичка гаснет, я слышу шаги по посыпанной гравием дорожке. Поворачиваюсь и вижу Грейс, мою любезную переводчицу. Она смотрит на меня вопросительно, подходит ближе и наклоняется над ямой.
— Это Марта Обюртен, да? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она, вскидывает руку ко рту и пятится. У нее нет тренировки, у Грейс. — Как вы догадались, что это она? — спрашивает девушка.
Я показываю ей платок.
— Вот что я подобрал в саду. Это женский платок. Нет ни инициалов, ни запаха духов… Платок женщины без кокетства…
Грейс кивает головой, и первый раз с тех пор, как я ее вижу, что-то похожее на восхищение появляется на ее лице.
— Нужно сообщить в полицию, — говорит она.
— О'кей, — соглашаюсь я, — но только, пожалуйста, не в местную. Не хочу терять время на тупые допросы, поскольку мне самому надо опросить еще множество людей. Я сообщу в Скотленд-ярд, с вашей помощью, естественно, поскольку решил мобилизовать вас под свои знамена…
Я ставлю лопату на место, нахожу кусок толя и несу его к яме, чтобы закрыть эту нетрадиционную могилу.
Наклонившись над ямой, я замечаю правую руку умершей, прижатую к груди. Похоже, она что-то держит в руке. Я разжимаю мертвые пальцы, если только так можно сказать, поскольку впечатление, будто разжимаешь руку статуи из мрамора. Да что я говорю! Скорее из дерева, настолько сильный хруст раздается при этом. Мне удается вырвать наконец ее добычу — пуговицу… Простая роговая пуговица от ее костюма, которую она оторвала непонятно почему…
— Так, теперь можно уходить, — говорю я. — Пойдем в ближайшую пивную и позвоним в Лондон…
Грейс идет с опущенной головой.
— Ее убили? — спрашивает она.
— У меня все причины думать так, хотя я и не обнаружил раны… Но поскольку у людей не принято хоронить умерших естественной смертью в своем огороде…
Черная ночь как-то быстро наползает на город, а туман опять захватывает все на свете. Мы идем, погруженные в свои невеселые мысли…
Она молодец, Грейс. В этих случаях девушки обычно падают в обморок или кричат как помешанные.
— Это произвело на вас дурное впечатление? — спрашиваю я.
Она отвечает тихим голосом:
— Да, действительно, грустно…
— Вы никогда не видели мертвых?
— Нет…
— Хочу сделать вам комплимент: вы стойко держались… Кстати, удалось раздобыть сведения о хозяине дома?
— Да…
— Я вас слушаю.
— Это некто Хиггинс. Он снял дом три или четыре месяца назад. Он коммивояжер и практически здесь не бывает.
— Как он выглядит, этот Хиггинс?
— Среднего роста, седые волосы…
— К нему кто-нибудь приходил?
— Несколько раз Марта, как я поняла по описанию, и еще молодой человек…
— Где работает Хиггинс?
— Соседи не знают. Он ни с кем не разговаривал… Приезжал на день-два, потом опять пропадал на неделю…
— На чем он приезжал?
— На машине. Ярко-красный «хиллман» с откидывающимся верхом…
— Браво, — говорю я, — у вас явные способности, малыш!
Она скромно опускает глаза.
Мы подходим к пабу. Три ступеньки. В этой стране нужно обязательно пройти по нескольким ступенькам вниз или вверх, чтобы куда-то попасть.
Мы садимся в баре.
— Что вы будете пить? — осведомляюсь я вежливо.
— То же, что и вы, — отвечает она.
— Я — виски…
— Я тоже.
— Двойное виски…
— Тогда два двойных…
— Ваше сердечко страдает?
— Есть такое дело…
Бармен наливает нам два стакана виски, оставив место, лишь чтобы положить туда по куску льда. Мы пьем с наслаждением… Звучит тихая приятная музыка, причем не какая-то там американская, а настоящая французская. И это доставляет мне такое же удовольствие, как и алкоголь…
— Может, позвоним? — намекаю я. — Но, заметьте, мы никуда не спешим, а, учитывая положение дел, спешить вообще некуда…
Грейс спрыгивает со своего табурета.
— Пошли…
Мы втискиваемся в узкую кабинку в глубине зала.
— Попросите соединить со Скотленд-ярдом, — говорю я, — а как только они ответят, позовите инспектора Брандона для комиссара Сан-Антонио. Я буду с ним разговаривать сам, так как он понимает мой красивый язык.
Грейс кивает и начинает объясняться с телефонисткой.
В этой узкой деревянной клетке я чувствую ее всю. Тепло ее тела, тонкий аромат духов… Наши тела плотно прижаты друг к другу, и я ощущаю, еще немного, и может случиться так, что ваш дорогой Сан-Антонио получит пощечину — будьте здоровы!
Грейс разговаривает, потом умолкает, затем снова что-то произносит…
Очевидно, ее уже соединили со Скотленд-Ярдом, где велят подождать…
Наконец она передает мне трубку.
Эбонитовый микрофон сохраняет запах ее помады… Тепло ее дыхания…
Грейс хочет выскользнуть из кабины, но я удерживаю ее, прижимая к стенке. Она не двигается, никак не реагирует, только лишь дыхание становится чуть чаще, чуть сильнее.
— Алло! — слышу я далекий голос.
— Брандон?
— Yes…
— Это комиссар Сан-Антонио…
— О-о! Как ваши дела, коллега?
— Лучше, чем у Марты Обюртен… Он испускает какую-то непонятную тираду, затем любопытствует:
— С ней случилось несчастье?
— Можно и так сказать. Она похоронена в саду некоего Хигтинса, это на Кастой-Маркет, дом сто двадцать два.
— Что вы сказали?
Он, похоже, ошарашен, этот инспектор лучшей в мире полиции.
— Как вам удалось найти?
— По нюхомеру…
— Что это за инструмент? Я смеюсь.
— Это патентованный французский прибор, дорогой друг… Я хотел поговорить с девушкой, но она пропала. Тогда я решил ее поискать. Вот нашел. Только, пожалуйста, мне не хотелось бы лезть в это дело, поэтому займитесь им сами. Хорошо? У меня время очень ограничено, а мне еще столько нужно сделать, чтобы дойти до конца…
— Что вы имеете в виду под «дойти до конца»?
— Докопаться до истины. Я знаю, и вот вам доказательство, что за банальным преступлением Ролле скрывается что-то серьезное, понимаете, Брандон? Вот увидите, мы еще найдем горшок роз в один из дней…
— Найдем… что?
Я вздыхаю… Нет, решительно никогда я не смогу привыкнуть к этой стране.
— Вы приедете сюда?
— Сейчас же выезжаю.
— Может быть, мы встретимся? — предлагаю я. — Где вы остановитесь?
— Ну… я думаю… Скорее всего в «Коронованном льве».
— Хорошо. Если я не дождусь вас, то оставлю записку.
— Вы собираетесь уехать?
— Еще не знаю…
— Могу ли я спросить, каковы ваши планы на ближайшее время?
— Выпить двойное виски…
— Тогда ваше здоровье, комиссар!
Я вешаю трубку.
Грейс передо мной, близко-близко, не двигается, лишь грудь вздымается из-за частого дыхания.
Я смотрю на нее, как смотрит юноша на девушку, когда очень ее желает.
Она чувствует опасность и открывает дверь.
Мы оба красные, она и я, когда возвращаемся к стойке.
— Два двойных, — говорю я ровным голосом, стараясь скрыть эмоции.
Грейс замечательно смотрится в своем светлом плаще. В ней есть та изюминка, которая мне дико нравится, — английская степенность.
У других это выглядит скорее грустно, но ей идет обалденно! Как вам объяснить? Чувствуется некий налет романтики. О, она мне очень нравится, эта Грейс. Если бы не ее серьезный вид, я бы ей рассказал историю про мальчугана, научившего дочь молочника играть в игру под названием «девяносто шесть» (или «шестьдесят девять» — для математиков).
Я тайком ее разглядываю. Она, естественно, это замечает, но вида не подает.
— Вы были знакомы с Мартой Обюртен? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она, — мы не раз вместе пили чай в доме миссис Фидж.
— Что она была за человек?
— Взвинченная интеллектуалка.
— Красивая?
— Очень красивая, но не умеющая ценить и подчеркивать свою красоту… У нее была умная голова, она многое знала, но совершенно не разбиралась в моде. Одевалась черт знает как. Без мысли, без выбора, даже…
— Серьезная?
— Не знаю… Во всяком случае, она никогда никого к себе не водила.
Некое подобие улыбки появляется на ее непроницаемом лице.
— Да и миссис Фидж этого бы не допустила…
— А вы? — перехожу я в наступление.
— Что я?
— Что вы делаете в жизни?
Она невозмутимо пожимает плечами.
— Просто живу.
— Отличный ответ, в романтическом духе. Но поскольку вы в отпуске, значит, вы что-то делаете. Кто вы по профессии?
— Я секретарша…
— Вы печатаете на машинке?
— Десятью пальцами… Над моей головой неоновая лампа, а под ногами резиновый коврик…
Ей, похоже, не очень нравится эта работа.
— Где вы выучили французский?
— По книгам, потом во Франции… Я была там по обмену, знаете такую систему?
— Вы были в Париже?
По тому, как она отвечает, понятно, что Грейс не только была в Париже, но и с грустью вспоминает об этом периоде своей жизни.
— Очень любезно с вашей стороны, что поехали со мной. Это как? В плане развлечения?
— Вы угадали.
Она отвечает просто и серьезно, и мне ясно, что не в ее привычках жеманиться.
Я пытаюсь ласково взять ее за руку, но она убирает ее спокойно, даже вежливо, боясь меня обидеть…
Я скашиваю глаза на соседа слева. У него сумрачный вид, как у несвежей селедки… Он клюет носом в газету.
Я стараюсь подавить зевоту.
— Еще далеко до Кастом-Маркет?
— Нет, на следующей выходить. Я вытаскиваю сигареты из кармана и хочу прикурить, но она останавливает меня:
— Здесь курить нельзя!
— Клево, — бормочу я недовольно, — но хотя бы на красивых девушек смотреть не запрещается?
Она отводит глаза.
О! Эта Англия, черт бы ее побрал!
* * *
Мы едем мимо нескончаемой стены какой-то фабрики и попадаем на большую безжизненную площадь, покрытую грязной пеленой тумана.— Приехали!
Я пропускаю Грейс вперед и выпрыгиваю из автобуса.
— Это площадь Кастом-Маркет?
— Да…
— Остается найти сто двадцать второй номер.
Я не успеваю закончить фразу, как обнаруживаю, что номер 122 прямо перед автобусной остановкой.
Дом из кирпича, как и большинство других, ничего примечательного. Ставни закрыты. Похоже, в доме никого нет. Света тоже не видно…
Вы мне можете объяснить, что я тут забыл? Вообще с какой стати мне понадобилась мисс Обюртен? Она ведь мне ничего плохого не сделала… Просто мне хочется сунуть нос поглубже… Лучше было бы вернуться в Лондон и прыгнуть в первый же самолет на Париж. Я вдруг чувствую, что мне невыносимо не хватает маленьких парижских бистро, шума, запаха. Меня, будто пресноводную рыбу, бросили посредине Атлантики. Я задыхаюсь и теряюсь.
— Что будем делать? — спрашивает моя спутница.
Она заставляет меня реагировать на поставленный вопрос.
Я дергаю за цепочку рядом с решетчатой калиткой.
Откуда-то изнутри слышится задушенный звон колокольчика, но никто не отзывается. Я звоню из чистой проформы, так как ясно, что дом пуст.
— Никого, — констатирую я.
— Никого, — вторит она.
Я смотрю в ее ничего не выражающие глаза. Грейс стоит молча, поскольку она воспитанная девочка и уважает нерешительность других.
— Окажете мне еще одну услугу, мисс Грейс? — спрашиваю я.
Она отвечает мне глазами, что согласна.
— Спросите у соседей, кто живет в этом доме, и постарайтесь собрать побольше сведений о хозяине… Ничего, что я прошу вас поиграть в детектива?
— Наоборот, мне нравится…
Она, видно, читает детективы Питера Чейни, поскольку тут же уходит бодрым шагом.
Машинально я хватаюсь за ручку калитки и давлю на нее. Ба! Калитка открывается.
Я вхожу в палисадник, где трава давно не видела газонокосилки, поднимаюсь по ступенькам и колочу в дверь. Тишина!
Я пытаюсь открыть, но тут проблема: тяжелую дверь будто заклинило, как мозги партийного деятеля.
Огибаю дом, пытаясь найти хоть щелочку, чтобы заглянуть внутрь. Но все плотно закрыто. Вы прекрасно понимаете, что моя универсальная отмычка всегда со мной, но вы помните также слова шефа: «Никаких историй! Вы в Англии, и, если будут серьезные проблемы, я не смогу вам помочь!» Словом, мне нужно вести себя осторожно, чтобы не вляпаться. Эммануэль Ролле уже доказал, что вляпаться здесь — дело плевое.
Но кое-что я все-таки нашел — женский носовой платочек. Он скомкан, и на нем видны следы помады.
Я подбираю его и разглядываю. Никаких меток, никаких инициалов. Я просто кладу его в карман.
За домом разбит небольшой огород, в котором, если сильно постараться, можно вырастить пять-шесть кочанов капусты.
Не поверите, но огород недавно перекапывали и что-то сажали. Удивительно, если учесть полную запущенность палисадника перед домом.
Я стою, раздумывая.
Задний дворик окружен высокой стеной. В глубине стоит ящик для инструментов, в нем лопата, грабли, мотыга… Я рассматриваю лопату и обнаруживаю на ней темные пятна, которые могут означать только одно — кровь.
Прихватив лопату, встаю на доску между грядками.
Хозяин, когда вернется, с ума сойдет, увидев, что весь его итальянский салат перевернут. Его и правда удар хватит, если он, конечно, настоящий огородник.
А Сан-Антонио, и вы в этом не раз убеждались, настоящий охотничий пес. У него настолько вместительный нос, что туда легко можно поселить целую семью из двенадцати человек прямо с мебелью.
Вы меня знаете: я вхожу, смотрю, нюхаю воздух, и у меня мурашки по телу. А сейчас, друзья мои, вы видите, что я играю в таксу, натренированную на норную дичь…
Толковый фотолюбитель мог бы сделать отличную фотографию на обложку журнала для садоводов и огородников. Такой портрет, да еще с надписью «Твой огород», очень понравился бы старым девам на выданье. А я копаю, я возделываю ниву. Ниву! Вам не нравится слово, которое я употребил? Вы считаете, что оно здесь не к месту? Вполне возможно. Это я так, в плане тренировки стиля!
Британская нива! Звучит как тема съезда фермеров.
Этак мне тут долго придется возиться. Но с пользой, дети мои! Это приносит результат! Результат, который можно было бы озаглавить: «Англия — страна удивительных смертей»…
При самом ярком (для этой страны) свете дня — свет настолько мерзкий, что и говорить об этом противно — я нахожу женскую туфлю. Странная, надо сказать, огородная культура. Может быть, в этом городке сажают ботинки, чтобы потом собирать их коробками?
Но только я обнаруживаю сначала ступню, идущую из туфли, потом голень, идущую от ступни, затем всю ногу, идущую от голени, затем туловище, идущее от ноги, и затем голову. На этом найденный овощ заканчивается. И я говорю себе, что дальше можно не рыть. Человек, который закопал это тело в своем огороде, вряд ли хотел, чтобы оно выросло и начало плодоносить. Он закопал его, чтобы похоронить навсегда.
Я зажигаю спичку и склоняюсь над ямой. Умершая была, видимо, очень красивой, пока ее красотой не занялись черви. Здесь я не играю словами, поскольку, согласитесь, что это все же лучше, чем выдают некоторые академисты: ее красивые останки!
Когда спичка гаснет, я слышу шаги по посыпанной гравием дорожке. Поворачиваюсь и вижу Грейс, мою любезную переводчицу. Она смотрит на меня вопросительно, подходит ближе и наклоняется над ямой.
— Это Марта Обюртен, да? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она, вскидывает руку ко рту и пятится. У нее нет тренировки, у Грейс. — Как вы догадались, что это она? — спрашивает девушка.
Я показываю ей платок.
— Вот что я подобрал в саду. Это женский платок. Нет ни инициалов, ни запаха духов… Платок женщины без кокетства…
Грейс кивает головой, и первый раз с тех пор, как я ее вижу, что-то похожее на восхищение появляется на ее лице.
— Нужно сообщить в полицию, — говорит она.
— О'кей, — соглашаюсь я, — но только, пожалуйста, не в местную. Не хочу терять время на тупые допросы, поскольку мне самому надо опросить еще множество людей. Я сообщу в Скотленд-ярд, с вашей помощью, естественно, поскольку решил мобилизовать вас под свои знамена…
Я ставлю лопату на место, нахожу кусок толя и несу его к яме, чтобы закрыть эту нетрадиционную могилу.
Наклонившись над ямой, я замечаю правую руку умершей, прижатую к груди. Похоже, она что-то держит в руке. Я разжимаю мертвые пальцы, если только так можно сказать, поскольку впечатление, будто разжимаешь руку статуи из мрамора. Да что я говорю! Скорее из дерева, настолько сильный хруст раздается при этом. Мне удается вырвать наконец ее добычу — пуговицу… Простая роговая пуговица от ее костюма, которую она оторвала непонятно почему…
— Так, теперь можно уходить, — говорю я. — Пойдем в ближайшую пивную и позвоним в Лондон…
Грейс идет с опущенной головой.
— Ее убили? — спрашивает она.
— У меня все причины думать так, хотя я и не обнаружил раны… Но поскольку у людей не принято хоронить умерших естественной смертью в своем огороде…
Черная ночь как-то быстро наползает на город, а туман опять захватывает все на свете. Мы идем, погруженные в свои невеселые мысли…
Она молодец, Грейс. В этих случаях девушки обычно падают в обморок или кричат как помешанные.
— Это произвело на вас дурное впечатление? — спрашиваю я.
Она отвечает тихим голосом:
— Да, действительно, грустно…
— Вы никогда не видели мертвых?
— Нет…
— Хочу сделать вам комплимент: вы стойко держались… Кстати, удалось раздобыть сведения о хозяине дома?
— Да…
— Я вас слушаю.
— Это некто Хиггинс. Он снял дом три или четыре месяца назад. Он коммивояжер и практически здесь не бывает.
— Как он выглядит, этот Хиггинс?
— Среднего роста, седые волосы…
— К нему кто-нибудь приходил?
— Несколько раз Марта, как я поняла по описанию, и еще молодой человек…
— Где работает Хиггинс?
— Соседи не знают. Он ни с кем не разговаривал… Приезжал на день-два, потом опять пропадал на неделю…
— На чем он приезжал?
— На машине. Ярко-красный «хиллман» с откидывающимся верхом…
— Браво, — говорю я, — у вас явные способности, малыш!
Она скромно опускает глаза.
Мы подходим к пабу. Три ступеньки. В этой стране нужно обязательно пройти по нескольким ступенькам вниз или вверх, чтобы куда-то попасть.
Мы садимся в баре.
— Что вы будете пить? — осведомляюсь я вежливо.
— То же, что и вы, — отвечает она.
— Я — виски…
— Я тоже.
— Двойное виски…
— Тогда два двойных…
— Ваше сердечко страдает?
— Есть такое дело…
Бармен наливает нам два стакана виски, оставив место, лишь чтобы положить туда по куску льда. Мы пьем с наслаждением… Звучит тихая приятная музыка, причем не какая-то там американская, а настоящая французская. И это доставляет мне такое же удовольствие, как и алкоголь…
— Может, позвоним? — намекаю я. — Но, заметьте, мы никуда не спешим, а, учитывая положение дел, спешить вообще некуда…
Грейс спрыгивает со своего табурета.
— Пошли…
Мы втискиваемся в узкую кабинку в глубине зала.
— Попросите соединить со Скотленд-ярдом, — говорю я, — а как только они ответят, позовите инспектора Брандона для комиссара Сан-Антонио. Я буду с ним разговаривать сам, так как он понимает мой красивый язык.
Грейс кивает и начинает объясняться с телефонисткой.
В этой узкой деревянной клетке я чувствую ее всю. Тепло ее тела, тонкий аромат духов… Наши тела плотно прижаты друг к другу, и я ощущаю, еще немного, и может случиться так, что ваш дорогой Сан-Антонио получит пощечину — будьте здоровы!
Грейс разговаривает, потом умолкает, затем снова что-то произносит…
Очевидно, ее уже соединили со Скотленд-Ярдом, где велят подождать…
Наконец она передает мне трубку.
Эбонитовый микрофон сохраняет запах ее помады… Тепло ее дыхания…
Грейс хочет выскользнуть из кабины, но я удерживаю ее, прижимая к стенке. Она не двигается, никак не реагирует, только лишь дыхание становится чуть чаще, чуть сильнее.
— Алло! — слышу я далекий голос.
— Брандон?
— Yes…
— Это комиссар Сан-Антонио…
— О-о! Как ваши дела, коллега?
— Лучше, чем у Марты Обюртен… Он испускает какую-то непонятную тираду, затем любопытствует:
— С ней случилось несчастье?
— Можно и так сказать. Она похоронена в саду некоего Хигтинса, это на Кастой-Маркет, дом сто двадцать два.
— Что вы сказали?
Он, похоже, ошарашен, этот инспектор лучшей в мире полиции.
— Как вам удалось найти?
— По нюхомеру…
— Что это за инструмент? Я смеюсь.
— Это патентованный французский прибор, дорогой друг… Я хотел поговорить с девушкой, но она пропала. Тогда я решил ее поискать. Вот нашел. Только, пожалуйста, мне не хотелось бы лезть в это дело, поэтому займитесь им сами. Хорошо? У меня время очень ограничено, а мне еще столько нужно сделать, чтобы дойти до конца…
— Что вы имеете в виду под «дойти до конца»?
— Докопаться до истины. Я знаю, и вот вам доказательство, что за банальным преступлением Ролле скрывается что-то серьезное, понимаете, Брандон? Вот увидите, мы еще найдем горшок роз в один из дней…
— Найдем… что?
Я вздыхаю… Нет, решительно никогда я не смогу привыкнуть к этой стране.
— Вы приедете сюда?
— Сейчас же выезжаю.
— Может быть, мы встретимся? — предлагаю я. — Где вы остановитесь?
— Ну… я думаю… Скорее всего в «Коронованном льве».
— Хорошо. Если я не дождусь вас, то оставлю записку.
— Вы собираетесь уехать?
— Еще не знаю…
— Могу ли я спросить, каковы ваши планы на ближайшее время?
— Выпить двойное виски…
— Тогда ваше здоровье, комиссар!
Я вешаю трубку.
Грейс передо мной, близко-близко, не двигается, лишь грудь вздымается из-за частого дыхания.
Я смотрю на нее, как смотрит юноша на девушку, когда очень ее желает.
Она чувствует опасность и открывает дверь.
Мы оба красные, она и я, когда возвращаемся к стойке.
— Два двойных, — говорю я ровным голосом, стараясь скрыть эмоции.
Глава 6
Где пойдет речь о хозяине гаража, который знает свое дело, и о французском комиссаре Сан-Антонио, который знает свое!
Мы молча прихлебываем виски. Время идет, пластинка в проигрывателе крутится, и, очевидно, кружится голова моей мужественной переводчицы, поскольку Грейс хлещет виски, как настоящий мужчина. Но держится молодцом и если уж отключится, то еще не скоро.
Я потихоньку провожу инвентаризацию своих мыслей.
Пока у нас имеется три персонажа в этой истории: Марта Обюртен, еженедельная спутница Ролле, высокий блондин в замшевом жилете, который, как мне кажется, в чем-то противодействовал Ролле, и Хиггинс, арендатор дома, где огород служит филиалом кладбища Нортхемптона.
Я потихоньку провожу инвентаризацию своих мыслей.
Пока у нас имеется три персонажа в этой истории: Марта Обюртен, еженедельная спутница Ролле, высокий блондин в замшевом жилете, который, как мне кажется, в чем-то противодействовал Ролле, и Хиггинс, арендатор дома, где огород служит филиалом кладбища Нортхемптона.