Я щелкаю пальцами, открываю глаза и в упор смотрю на радиомастера.
Он упал в кресло и говорит, говорит…
— Что он там лепечет?
У учителя на лице отвращение. Он отворачивает голову от Даггла и смотрит на него только боковым зрением, чтобы не упускать из виду, что тот вещает, и переводит на одном дыхании:
— Он признает… Он говорит, что был всего лишь игрушкой в их руках, он ничего не знал…
Я думаю о Марте.
Ей это дорого обошлось. Они ее отравили, и теперь у нее на животе растет огород…
— Хорошо. Теперь вопрос ребром, как говорят самураи, — прерываю я деревенского полиглота. — Куда уходили эти замечательные конденсаторы?
Ответ:
— Адреса разные. Но во всяком случае, всегда на привокзальные склады, то во Франции, то в Бельгии, то в Италии.
— Вы знаете Хиггинса? Ответ:
— Я видел его один или два раза…
— Где он прячется? Ответ:
— Не знаю.
— Были ли у него особые приметы? Ответ:
— Французский акцент. Тут я торможу… Это очень интересное обстоятельство.
— Знаете ли вы Ролле, Эммануэля Ролле? Ответ:
— Я иногда видел его вместе с Мартой…
— Был ли он членом банды Стоуна? Ответ:
— Я не знаю…
— Во время так называемого происшествия он был один в машине? Ответ:
— Нет. Он был с Хиггинсом.
— Кто вел машину? Ответ:
— Хиггинс…
Я испускаю крик, как гладиатор после победы. Итак, осужденный не лгал. Эммануэль Ролле невиновен! Я подозревал, что именно так и было, только думал, что несчастный случай произошел по вине Марты и, чтобы спасти ей жизнь, Ролле взял вину на себя…
Но все пока окутано толстым покровом тайны…
— Хорошо… — говорю я. — Господин Ротсон…
— Робсон!
— Господин Робсон, я вас благодарю за вашу бесценную помощь. Время не ждет, мне надо ехать. Вот вам пистолет. Держите этого молодца на мушке, пока не прибудет полиция. Я сейчас их вызову… Когда они приедут, скажите, чтобы они срочно вызвали инспектора Брандона. Он находится в гостинице «Коронованный лев» в Нортхемптоне… Вы запомните?
Он кивает головой в знак согласия и сумасшедшим взглядом смотрит на пистолет, который я сую в его руку. Естественно, что ему сподручнее было бы держать указку…
— До свидания, господин Ропсон… Несмотря ни на что, он находит силы, чтобы тихо протестовать в который уже раз:
— Робсон!
Глава 17
Он упал в кресло и говорит, говорит…
— Что он там лепечет?
У учителя на лице отвращение. Он отворачивает голову от Даггла и смотрит на него только боковым зрением, чтобы не упускать из виду, что тот вещает, и переводит на одном дыхании:
— Он признает… Он говорит, что был всего лишь игрушкой в их руках, он ничего не знал…
Я думаю о Марте.
Ей это дорого обошлось. Они ее отравили, и теперь у нее на животе растет огород…
— Хорошо. Теперь вопрос ребром, как говорят самураи, — прерываю я деревенского полиглота. — Куда уходили эти замечательные конденсаторы?
Ответ:
— Адреса разные. Но во всяком случае, всегда на привокзальные склады, то во Франции, то в Бельгии, то в Италии.
— Вы знаете Хиггинса? Ответ:
— Я видел его один или два раза…
— Где он прячется? Ответ:
— Не знаю.
— Были ли у него особые приметы? Ответ:
— Французский акцент. Тут я торможу… Это очень интересное обстоятельство.
— Знаете ли вы Ролле, Эммануэля Ролле? Ответ:
— Я иногда видел его вместе с Мартой…
— Был ли он членом банды Стоуна? Ответ:
— Я не знаю…
— Во время так называемого происшествия он был один в машине? Ответ:
— Нет. Он был с Хиггинсом.
— Кто вел машину? Ответ:
— Хиггинс…
Я испускаю крик, как гладиатор после победы. Итак, осужденный не лгал. Эммануэль Ролле невиновен! Я подозревал, что именно так и было, только думал, что несчастный случай произошел по вине Марты и, чтобы спасти ей жизнь, Ролле взял вину на себя…
Но все пока окутано толстым покровом тайны…
— Хорошо… — говорю я. — Господин Ротсон…
— Робсон!
— Господин Робсон, я вас благодарю за вашу бесценную помощь. Время не ждет, мне надо ехать. Вот вам пистолет. Держите этого молодца на мушке, пока не прибудет полиция. Я сейчас их вызову… Когда они приедут, скажите, чтобы они срочно вызвали инспектора Брандона. Он находится в гостинице «Коронованный лев» в Нортхемптоне… Вы запомните?
Он кивает головой в знак согласия и сумасшедшим взглядом смотрит на пистолет, который я сую в его руку. Естественно, что ему сподручнее было бы держать указку…
— До свидания, господин Ропсон… Несмотря ни на что, он находит силы, чтобы тихо протестовать в который уже раз:
— Робсон!
Глава 17
В которой пойдет речь о том, что пора заканчивать эту историю!
Малышка Долли, я надеюсь, надолго запомнит финал нашей бурной ночи.
Я приехал к ней в ее маленькую квартирку, опоздав на два часа, но, клянусь, компенсировал ей свое опоздание.
Мы начали с самого жареного, пропустив, к чертям, закуски. Так делают только очень изголодавшиеся люди.
Сначала я исполнил «маленького жандарма», потом мы вместе — номер «девушка, набивающая стулья», плавно перешли на «мама-дядя», попробовали «тачку по-японски», ну а уж напоследок, за полчаса до отъезда в аэропорт, я придумал еще один трюк, который назвал «девушка в тумане». Название удачное, особенно если учесть выпученные глаза Долли. Обязуюсь выслать рецепт всем, кто сделает запрос, только не забудьте вложить в конверт чек на пятьсот франков!
И вот «Каравелла» Эр-Франса несет домой мои сто восемьдесят фунтов (девяносто килограммов — для тех, кто не очень внимательно читал этот роман, толкаясь в транспорте).
Фелиция, моя дорогая маман, приехала меня встречать в аэропорт… Она плачет как на похоронах. Нужно шлепать ее по щекам, чтобы она пришла в себя.
— Какой ты бледный, сынок, — вздыхает она.
— Это от усталости, мама, — успокаиваю я ее, прокручивая в памяти мое прощание с Долли, ненасытной медсестричкой.
Воздух Парижа! Мой квартал! Это стоит всех плевритов на свете, дорогие друзья! Всех морских бризов! Всех сырых ночей Тадж-Махала! Последняя реалия специально для того, чтобы доказать, что вы имеете дело с образованным, знающим человеком, а не с недоумком, дебилом или склеротиком!
Мы берем такси и едем в наш домик на окраине.
Фелиция говорит мне:
— У меня есть для тебя большая новость…
— Давай! Мы что, выиграли в лотерею?
— Не совсем… К нам на обед придет твой шеф.
Вот тут, ребята, держите меня! Крыша едет! Старик придет обедать ко мне домой?!
— Как это может быть, маман, такие чудеса? Мне рассказывали про чудеса Лурда и Фатимы — я в это слабо верю, но пережить чудо самому, наверное, еще интереснее.
Она смеется от всего своего доброго сердца.
— Твой шеф звонил мне и сказал, что ты прилетаешь сегодня. Он добавил, что хотел бы поболтать с тобой спокойно наедине, и если меня это не очень стеснит… Знаешь, Антуан, я решила начать с копченого языка, затем кебаб на вертеле… И потом я купила курицу…
Мы уплетаем маманин язык, если можно так выразиться, потом кебаб, сначала тот, что жаренный на вертеле, а затем тот, что жаренный на сковородке, после этого и курочка пролетает незаметно…
Мы едим салат, сыр, пирожные, взбитые сливки…
Пьем кофе…
И только после этого я начинаю не торопясь рассказывать о своих приключениях…
Все, полностью, не пропуская ни одной запятой.
Босс опять закуривает сигару, и мы сидим в тишине и в дыму, погрузившись в свои размышления…
Наконец шеф поднимает руку к своему черепу, гладкому и блестящему. Не лысина, а концертный рояль!
— Думаю, что я пришел к тому же заключению, что и вы, — говорит он.
— Спасибо, патрон, я не…
— А, это! Я вас знаю, Сан-Антонио… Я не только знаю своих сотрудников, но я знаю также своих друзей…
Я смотрю на него…
— Вы, наверное, спрашиваете себя, почему Эммануэль Ролле заплатил так дорого за преступление, которого не совершал?
— Да, конечно…
— И если это не из-за женщины и не из-за любви, то тогда из-за мужчины и… опять же из-за большой любви…
— Да, именно… человека.
— То, что он мог сделать из-за жены или из-за любовницы, он сделал для своего друга… самого большого друга, самого близкого, для своего отца
— Я тоже так думаю, шеф!
— Вы говорите себе, что арендатор дома и владелец судоходной компании разительно похожи. Вы говорите себе, что, как только вы произнесли имя Ролле, Стоун решил вас ликвидировать…
— Точно так, патрон!
— Вы знаете, что у Ролле седые волосы…
— Да!
— А я вам скажу еще, что он обучался в Оксфорде, значит, прекрасно говорит по-английски…
— А! Вот как.
— Вы знаете, что красный «хиллман», оставленный в гараже Дувра, может означать, что машина принадлежит кому-то, кто постоянно курсирует между Францией и Англией, ездит туда и обратно через Ла-Манш…
— Короче говоря, — заключаю я, — мы оба сейчас знаем, что отец Ролле и есть Хиггинс, а, шеф? Он вместе со Стоуном организовал грязную торговлю наркотиками.
Дело набрало обороты… Старик рассматривал эту аферу как обычное дело — преступное, деликатное, сложное, опасное, но обычное… И он подрядил туда сынка… Но только у того были другие мысли… Он пошел на это без желания, без удовольствия. А когда старик стал убийцей, в тот вечер, когда он вернулся из Нортхемптона, Эммануэль все понял и решил сдаться… Убийца должен был защитить честь семьи, но сделал это за счет собственного сына.
— Именно так…
— Но вы же знаете семью Ролле. Вы считаете, что это как раз в их жанре? Шеф произносит без тени сомнения:
— Я думаю, да. — Он вздыхает. — Это страшное страдание для отца: ведь он так любил своего сына…
— Тогда почему он допустил его казнь?
— Бизнес, скорее всего… И потом, он понял, когда было слишком поздно. Эммануэль просто не выдержал бы мысли, что он сын осужденного на смерть, и предпочел стать жертвой… Преступление сына выглядело вполне банальным. Это почти естественный рефлекс, простительный в любом случае… Преступление отца было бы более одиозным и бросило бы тень на всю семью…
Он вспоминает о своей сигаре и выпускает большое облако дыма, закрывающее свет люстры, как английский туман.
— Сан-Антонио…
— Да, шеф?
— Когда вы поняли, что виновен отец Ролле?
— Как только обнаружил цифры на пуговице: 18-15-12-12-5… Даже не будучи специалистом по дешифровке, я сумел прочитать эту нехитрую криптограмму. Все стало ясно, когда я заменил цифры на соответствующие по порядку латинского алфавита буквы. Это дало фамилию Ролле.
На следующий день я читаю в газете: самоубийство колониального исследователя.
Я отбрасываю газету подальше от себя.
… Ладно. Хорошо! Я согласен! Шеф устроил как можно лучше. Так, конечно, пристойнее, но мне осточертела эта история…
Меня уже тошнит от этой серенады!
У вас случайно не найдется чем промочить горло, а, друзья?
Я приехал к ней в ее маленькую квартирку, опоздав на два часа, но, клянусь, компенсировал ей свое опоздание.
Мы начали с самого жареного, пропустив, к чертям, закуски. Так делают только очень изголодавшиеся люди.
Сначала я исполнил «маленького жандарма», потом мы вместе — номер «девушка, набивающая стулья», плавно перешли на «мама-дядя», попробовали «тачку по-японски», ну а уж напоследок, за полчаса до отъезда в аэропорт, я придумал еще один трюк, который назвал «девушка в тумане». Название удачное, особенно если учесть выпученные глаза Долли. Обязуюсь выслать рецепт всем, кто сделает запрос, только не забудьте вложить в конверт чек на пятьсот франков!
И вот «Каравелла» Эр-Франса несет домой мои сто восемьдесят фунтов (девяносто килограммов — для тех, кто не очень внимательно читал этот роман, толкаясь в транспорте).
Фелиция, моя дорогая маман, приехала меня встречать в аэропорт… Она плачет как на похоронах. Нужно шлепать ее по щекам, чтобы она пришла в себя.
— Какой ты бледный, сынок, — вздыхает она.
— Это от усталости, мама, — успокаиваю я ее, прокручивая в памяти мое прощание с Долли, ненасытной медсестричкой.
Воздух Парижа! Мой квартал! Это стоит всех плевритов на свете, дорогие друзья! Всех морских бризов! Всех сырых ночей Тадж-Махала! Последняя реалия специально для того, чтобы доказать, что вы имеете дело с образованным, знающим человеком, а не с недоумком, дебилом или склеротиком!
Мы берем такси и едем в наш домик на окраине.
Фелиция говорит мне:
— У меня есть для тебя большая новость…
— Давай! Мы что, выиграли в лотерею?
— Не совсем… К нам на обед придет твой шеф.
Вот тут, ребята, держите меня! Крыша едет! Старик придет обедать ко мне домой?!
— Как это может быть, маман, такие чудеса? Мне рассказывали про чудеса Лурда и Фатимы — я в это слабо верю, но пережить чудо самому, наверное, еще интереснее.
Она смеется от всего своего доброго сердца.
— Твой шеф звонил мне и сказал, что ты прилетаешь сегодня. Он добавил, что хотел бы поболтать с тобой спокойно наедине, и если меня это не очень стеснит… Знаешь, Антуан, я решила начать с копченого языка, затем кебаб на вертеле… И потом я купила курицу…
* * *
И вот приходит босс, дорогие друзья! Мы его сажаем в наше лучшее кресло, и он сидит с сигарой во рту толщиной с мою ногу…Мы уплетаем маманин язык, если можно так выразиться, потом кебаб, сначала тот, что жаренный на вертеле, а затем тот, что жаренный на сковородке, после этого и курочка пролетает незаметно…
Мы едим салат, сыр, пирожные, взбитые сливки…
Пьем кофе…
И только после этого я начинаю не торопясь рассказывать о своих приключениях…
Все, полностью, не пропуская ни одной запятой.
Босс опять закуривает сигару, и мы сидим в тишине и в дыму, погрузившись в свои размышления…
Наконец шеф поднимает руку к своему черепу, гладкому и блестящему. Не лысина, а концертный рояль!
— Думаю, что я пришел к тому же заключению, что и вы, — говорит он.
— Спасибо, патрон, я не…
— А, это! Я вас знаю, Сан-Антонио… Я не только знаю своих сотрудников, но я знаю также своих друзей…
Я смотрю на него…
— Вы, наверное, спрашиваете себя, почему Эммануэль Ролле заплатил так дорого за преступление, которого не совершал?
— Да, конечно…
— И если это не из-за женщины и не из-за любви, то тогда из-за мужчины и… опять же из-за большой любви…
— Да, именно… человека.
— То, что он мог сделать из-за жены или из-за любовницы, он сделал для своего друга… самого большого друга, самого близкого, для своего отца
— Я тоже так думаю, шеф!
— Вы говорите себе, что арендатор дома и владелец судоходной компании разительно похожи. Вы говорите себе, что, как только вы произнесли имя Ролле, Стоун решил вас ликвидировать…
— Точно так, патрон!
— Вы знаете, что у Ролле седые волосы…
— Да!
— А я вам скажу еще, что он обучался в Оксфорде, значит, прекрасно говорит по-английски…
— А! Вот как.
— Вы знаете, что красный «хиллман», оставленный в гараже Дувра, может означать, что машина принадлежит кому-то, кто постоянно курсирует между Францией и Англией, ездит туда и обратно через Ла-Манш…
— Короче говоря, — заключаю я, — мы оба сейчас знаем, что отец Ролле и есть Хиггинс, а, шеф? Он вместе со Стоуном организовал грязную торговлю наркотиками.
Дело набрало обороты… Старик рассматривал эту аферу как обычное дело — преступное, деликатное, сложное, опасное, но обычное… И он подрядил туда сынка… Но только у того были другие мысли… Он пошел на это без желания, без удовольствия. А когда старик стал убийцей, в тот вечер, когда он вернулся из Нортхемптона, Эммануэль все понял и решил сдаться… Убийца должен был защитить честь семьи, но сделал это за счет собственного сына.
— Именно так…
— Но вы же знаете семью Ролле. Вы считаете, что это как раз в их жанре? Шеф произносит без тени сомнения:
— Я думаю, да. — Он вздыхает. — Это страшное страдание для отца: ведь он так любил своего сына…
— Тогда почему он допустил его казнь?
— Бизнес, скорее всего… И потом, он понял, когда было слишком поздно. Эммануэль просто не выдержал бы мысли, что он сын осужденного на смерть, и предпочел стать жертвой… Преступление сына выглядело вполне банальным. Это почти естественный рефлекс, простительный в любом случае… Преступление отца было бы более одиозным и бросило бы тень на всю семью…
Он вспоминает о своей сигаре и выпускает большое облако дыма, закрывающее свет люстры, как английский туман.
— Сан-Антонио…
— Да, шеф?
— Когда вы поняли, что виновен отец Ролле?
— Как только обнаружил цифры на пуговице: 18-15-12-12-5… Даже не будучи специалистом по дешифровке, я сумел прочитать эту нехитрую криптограмму. Все стало ясно, когда я заменил цифры на соответствующие по порядку латинского алфавита буквы. Это дало фамилию Ролле.
На следующий день я читаю в газете: самоубийство колониального исследователя.
Я отбрасываю газету подальше от себя.
… Ладно. Хорошо! Я согласен! Шеф устроил как можно лучше. Так, конечно, пристойнее, но мне осточертела эта история…
Меня уже тошнит от этой серенады!
У вас случайно не найдется чем промочить горло, а, друзья?