Сан-Антонио. Серенада для Грейс

   Ну, сначала прелюдия, как водится. Несколько вечеров мы как бы привыкали друг к другу. С вариациями, естественно… Она запирала дверь на ключ… Но это я вам так, для смеха. Если дамы хотят дополнительных объяснений, то могут построиться по две в ряд, я все объясню и вдоль и поперек…
   — Итак, — мурлычет Долли, когда я вечером закончил показ, — завтра вы уезжаете?
   — Да, мой ангел.
   — Вы возвратитесь во Францию?
   — Не сразу. Мне нужно закончить одну работенку…
   — Тогда мы сможем видеться?
   — Это верно, но видеться в спокойном месте, где я мог бы тебе рассказать о родине Вольтера, душа моя!
   Она жадно целует меня и уходит.
   Замечательная девушка. Такие, как она, могут растопить паковый лед.
   Оставшись один, я начинаю методически рассуждать. Нет, не о ней, конечно! Девушка, это хорошо, но всему свое время, нельзя же им посвятить весь свой интеллект, иначе становится скучно, как после слишком обильного обеда.
   Я думаю о моем расследовании, о его дальнейшем ходе, поскольку до конца еще далеко.

* * *

   Вы, наверное, сгораете от любопытства, что же со мной приключилось до того, как я попал в эту клинику.
   Ну, это просто. Рыбацкая шхуна откликнулась на сигнал SOS, посланный с яхты, и подошла к месту катастрофы. Рыбаки нашли только одного бедного паренька, потерявшего сознание, но мертвой хваткой вцепившегося в обломок мачты… Я, видно, был в таком плохом состоянии, что они было подумали, что я мертв. Но Сан-Антонио просто так не сдается.
   Вы же знаете, мне везет! Везет обычно героям! А я кто по-вашему?
   Воспаление легких! Рана на плече в два английских фута шириной. Катастрофическое ослабление организма! Давление, чтоб не соврать, упало на четвереньки, и они даже думали, что транспортировка для меня будет фатальной… Но я устоял.
   Ну потом антибиотики, переливания крови — словом, весь комплект…
   Через неделю я выкарабкался. Через две недели у меня больше не было температуры и я поднялся, а через три смог выйти из клиники…
   История с яхтой наделала много шума в прессе. Но это квалифицировали как несчастный случай. Судно затонуло, не оставив следов убийства. Спасшиеся матросы ни в чем не признались.
   Брандон приехал и опознал меня, затем известил шефа… Несмотря на свою так называемую незаинтересованность в деле, он кинулся к изголовью моей больничной койки, как родная мама. Видно, чтобы поправить мне подушки… Но вдвоем со Стариком они сделали все необходимое, чтобы мое имя не просочилось в прессу.
   Английская юстиция чрезвычайно деликатна!
   Лучше бы для моего спокойствия они нашли всю банду…
   Я предоставил Брандону полный отчет со всеми подробностями. Пусть разбираются…
   Тихий стук в дверь.
   — Входите! — приглашаю я.
   Мой ночной охранник просовывает свою огромную бычью голову в приоткрывшуюся дверь.
   — Здесь полицейский! — докладывает он.
   — О'кей!
   Входит Брандон. На нем дорогое пальто скучного цвета огнеупорной стены. В руке шляпа, через локоть висит тщательно свернутый зонт, и весь он торжественный, как на похоронах. Его жена, очевидно, так же торжественно сейчас стоит на кухне у плиты и готовит ему пудинг.
   — Ба! — говорю я. — Каким ветром?
   Брандон адресует мне сочувственную улыбку старого товарища. Он профессиональным глазом осматривает мой температурный лист, где красная линия неуклонно стремится вниз.
   — Вы выздоравливаете! — оповещает он тоном сиделки со стажем.
   — Как заново родился! — соглашаюсь я.
   — Браво! Как ваша рана?
   — Болит, но заживает. Доктор сказал, что я даже не останусь парализованным.
   — Очень хорошо, отлично… Он кладет руку на спинку стула.
   — Вы позволите?
   — Садитесь…
   Он садится, ставит свой зонтик между ног, вешает шляпу на ручку зонта и расстегивает пуговицу идеально выглаженной рубашки, которую его жена тщательно выстирала, не пожалев крахмала, чтобы он выглядел на все сто, как истинный джентльмен.
   — Комиссар, я пришел, чтобы поговорить о нашем деле.
   — Хорошая мысль!
   — Следуя вашему указанию, я сделал обыск у Стоуна. Мы смогли открыть сейф и нашли партию кокаина. Этот человек стоял во главе крупной организации, промышляющей наркотиками. У него было огромное количество продавцов здесь, в Англии, и я подозреваю, что его сеть охватывает и другие страны.
   — Мне очень приятно это слышать…
   — Но я не понимаю, — говорит он, — как вы через приговоренного к смерти Ролле вышли на этого человека?
   — Мне кажется, что я вам уже объяснял все, что связано с моими розысками, коллега.
   — Это верно. Но поймите, это не просто вопрос в широком понимании… Как по-вашему, какая связь между Стоуном и Ролле? Ведь связь существует, поскольку через одного вы вышли на другого…
   Я со скрежетом чешу свой небритый подбородок.
   — Эта девушка, Марта Обюртен… — напоминаю я. — Я хотел ее допросить по поводу Ролле. Разыскивая ее, я нашел ее труп. Это автоматически заставило меня искать возможного убийцу…
   — Хиггинса?
   — Хиггинса, да… Человека с седыми волосами. Кстати, вы что-нибудь узнали о нем?
   — Нет. Он как растворился.
   — А его машина? Красный «хиллман»?
   — Машину мы обнаружили в одном из гаражей Дувра, где он ее регулярно оставлял. Это позволяет думать, что он смылся во Францию. «Хиллман» находится там уже в течение нескольких недель. Но никаких следов. На машине фальшивые номера…
   Я задумчиво морщу лоб.
   — Дя, вот тут, — продолжает он, — тупик.
   — Это точно…
   — Вы думаете, что Эммануэль Ролле тоже был в банде?
   Я пожимаю плечами.
   — Трудно сказать. Честно говоря, я затрудняюсь ответить…
   — Все это остается очень загадочным, — вздыхает Брандон.
   — Да уж…
   Его заостренный нос подергивается. Как у кролика. Он что-то хочет спросить, но не осмеливается… Я спокойно жду, когда он решится. Здесь под одеялом я чувствую себя королем.
   — Скажите, Сан-Антонио, — говорит он, — вы выходите из больницы завтра?
   — Точно…
   — И вы… конечно, сразу же возвратитесь во Францию? Я улыбаюсь.
   — Не уверен…
   — Правда?
   — Нет, мне хочется еще раз посетить Нортхемптон. Меня не покидает мысль, что я там найду еще чего-нибудь… Именно оттуда я пошел по следу, и вы знаете, что именно оттуда ниточка потянулась к источнику, то есть к сейфу Стоуна. Словом, надо вернуться порыскать…
   — Очень хорошо… Ему будто легче стало.
   — Господин комиссар, скажите, вам очень помешает мое присутствие?
   Я внимательно смотрю на него.
   — Послушайте, Брандон, будем играть в открытую. Под скромным термином «присутствие» вы имеете в виду слежку за мной, поскольку, на ваш взгляд, я слишком непредсказуемый, так?
   Он молчит. Его костлявые коленки сжимают тщательно свернутый зонтик.
   — Да нет же, — заверяет он. — Я говорю откровенно… Я вижу, что вы натура экспансивная, ваши методы связаны скорее с чувствами, чем с логикой. И просто мне интересно посмотреть, как вы работаете. Более того, мне кажется, что вы не говорите по-английски…
   Я продолжаю на него смотреть. Его покрытый рыжими пятнами лик чист, как весеннее небо.
   Он искренен, я это чувствую.
   — Брандон, теперь моя очередь быть откровенным. Да, я иду на ощупь, по нюху, следуя своему нюхомеру, если вы понимаете мои выражения, но только эта система может быть эффективной, когда присутствует фантазия… Если же вместо нее будете присутствовать вы, то я буду чувствовать себя скованно, а мне хотелось бы этого избежать…
   Он вздыхает.
   — Жаль…
   — Не надо, не жалейте. Давайте условимся так: начиная с завтрашнего вечера вы ждете меня в гостинице «Коронованный лев». При малейшей опасности я дам вам знать. Идет?
   Брандон горько смеется.
   — Идет, — повторяет он за мной с акцентом Кирка Дугласа.
   Он берет в руки себя, затем шляпу и зонтик и встает.
   — Вам нужно что-нибудь?
   — Машину.
   — Я дам распоряжение. Ее пригонят завтра во двор клиники…
   — Спасибо. О! Кстати, о машине. Я брал тачку напрокат у своего земляка в гараже «Эк-сельсиор» в Нортхемптоне. Она осталась перед офисом Стоуна…
   — Не беспокойтесь, — отвечает Брандон, — мы ее уже давно перегнали владельцу.
   Он выходит.
   Люди Скотленд-ярда, что ни говори, очень хорошо организованы…
   По крайней мере, доставляет удовольствие думать, что английские полицейские приучены спрашивать разрешения участвовать в деле…
   Какой-то француз, переодевшись в священника, вскрыл дело с наркотиками прямо у них под носом… Белая мука! Вот только пирожки не испечешь…
   Вы скажете, что я выпендриваюсь. Безусловно, вы правы! Но согласитесь, что есть отчего!

Глава 15
Где пойдет речь о грустном пеликане

   — Здравствуйте, господин Стендли. Вы меня узнаете?
   Старый аптекарь печален больше, чем обычно. Он пальпирует зоб, он совсем посерел, а глаза наполовину закрыты.
   Он кивает головой в знак согласия.
   — Ну слава богу! Вы стали отличным физиономистом…
   Пеликан смотрит на меня со скучающим видом. Клиенты, видимо, совсем забыли про его аптеку. Пауки устраивают капитальную систему поимки всех мух, которые засидели склянки на полках, покрыв их ровным черным слоем. Паутина везде: на потолке, на стенах — будто странные декорации в театре…
   Я закрываю за собой дверь и иду к прилавку.
   — Вы видели? Бедная Марта… — говорю я. — Не повезло девчушке, а? Такая красивая…
   Он жалостливо склоняет голову. Он больше не в силах переносить горе из-за своих знакомых, он упал на самое дно своих горьких переживаний и разбил там бивуак.
   Вы заметили, что с тех пор как я пришел, он изъясняется только знаками? Это заставляет думать, что он стал немым за короткое время моего отсутствия…
   — Кстати, — пытаюсь я его оживить, — совсем недавно я как раз говорил о вас…
   Он поднимает одно веко, лишь одно, и колючий взгляд больной лошади останавливается на мне.
   — Правда? — произносит он.
   Приятно все-таки услышать человеческую речь. Ничего, что звук этот больше похож на карканье, но все же это звук. А в пыльной, темной аптеке как раз и не хватает звука голосов владельца и его клиентов.
   — Да, — продолжаю я, возвращаясь к мысли, — я говорил о вас…
   — Позвольте узнать с кем?
   — С одним человеком, который вас знает… Скорее нужно сказать — знал, поскольку он умер… Вы, должно быть, читали об этом в газетах, так как речь идет о мистере Стоуне.
   Он вновь опускает тяжелое веко…
   — Что скажете? — настаиваю я.
   — Я не знаю, о ком вы говорите, — произносит он тихо. — Как, простите? Мистер?..
   — Стоун… Судоходная компания Стоуна, Бристоль… Пожар на яхте… Вы, что ли, газет не читаете?
   — Очень редко, и всякая такая чепуха меня абсолютно не интересует…
   — Тем не менее Стоун вас знал, поскольку говорил мне о вас, — упорствую я тоном, не терпящим возражений.
   — Это меня удивляет, — шелестит он еле слышно.
   Тяжело его будет расколоть. Он англичанин, знает английский закон и прекрасно сознает, что без каких-либо доказательств я ничего не смогу с ним сделать…
   Но только он еще не знает Сан-Антонио, короля в добывании сведений! И не догадывается, что мне начхать на английский закон!
   А доказательства — я ему их мигом представлю!
   — Я полагаю, что нам надо поставить точки над "i", господин Стендли…
   Он стоит задумчивый, все больше походя на большого грустного пеликана, проглотившего по рассеянности вместо вкусной рыбки пружину от дивана.
   — Видите ли, — заявляю я, — благодаря собранной мной информации я смог обнаружить склад наркотиков… Мне повезло! Я, как говорится, нашел то, что искал. Стоун, припертый к стене, рассказал мне, что вы тоже замешаны в этом деле… Ваша так называемая помощница осуществляла транспортировку, а ваша прогоревшая аптека была перевалочным пунктом торговли наркотиками…
   Он пожимает своими опущенным плечами.
   — Вы пересказываете мне ваш новый роман, — горько усмехается он и попадает в точку, — только не понимаю, почему это должен выслушивать я. Если вы действительно так думаете, идите и доложите все полиции!
   Клянусь вам, я немножко обескуражен его упорством. Может, я избрал неправильную тактику? Но, с другой стороны, чутье мне подсказывает, что старый хорек блефует. В любом случае отступать уже некуда.
   — Послушайте, Стендли. Мне кажется, что вы разумный человек, а?
   — Мне тоже так казалось, — соглашается он.
   — Отлично! Тогда откройте пошире ушные раковины и не спешите мне отвечать. Если я пришел сюда один, то это значит, что я готов предложить вам сделку…
   — Так, так…
   — И торг здесь неуместен, — смеюсь я. — Послушайте дальше. Мне известно, какую роль вы играли в этой истории. Я нашел письмо, написанное Марте высоким блондином в замшевом жилете, вы знаете, французом. В этом письме он упоминает вас.
   Я не уточняю, что тот написал всего лишь слово «старик».
   — Эту бумагу я приложил, — продолжаю я, — к отчету, который составил для Скотленд-ярда. Они там очень обрадуются. Они его пока не читали… Но вам эта бумага будет стоить дорого, Стендли, очень дорого. Не забудьте, что Марта умерла, потому что ее отравили. Она была вашей сообщницей, а вы — торговец ядами. Эти два обстоятельства, естественно, будут учтены английской полицией, не сомневайтесь. И я уверен, что однажды утром вы обнаружите у себя два метра веревки на шее. Понимаете, о чем я толкую? Я видел, как повесили Эммануэля Ролле. Именно чтобы присутствовать при этой экзекуции, я приехал в вашу туманную дыру. Скажу вам честно, как полицейский, ничего забавного в акте повешения нет!
   Он остается безучастен.
   — Вам нечего сказать? — чуть повышаю я голос, чтобы немного его подбодрить.
   Старый аптекарь опять пожимает плечами и грустно вздыхает.
   — Что я могу сказать по поводу этой глупой истории, не имеющей для меня никакого смысла? Вы глубоко заблуждаетесь, господин полицейский. Отнесите свой отчет вместе с письмом в местную полицию, а они будут действовать, как им полагается…
   Черт бы его побрал! Эдак мы никогда ни к чему не придем!
   Я встаю.
   — Хорошо, — соглашаюсь я, — если вы настаиваете… Хотя меня бы вполне устроила тысяча фунтов, чтобы закрыть глаза на некоторые вещи…
   Он только разводит руками, как бы показывая полное бессилие.
   — Вы же понимаете, — продолжаю давить я, — что я здесь веду официальное расследование. Официальное и в то же время свое собственное. У меня сейчас одна забота: побыстрее вернуться к себе и забыть весь этот ваш бизнес с наркотой, вы понимате?
   — Вы меня шантажируете? — спрашивает он точно таким же тоном, как если бы осведомлялся в агентстве Кука по поводу путешествий.
   — О! Не надо оскорблений, господин Стендли…
   — Это методы французской полиции?
   — Не забывайтесь, мой друг!
   — Хорошо, будьте добры — уйдите отсюда! — заявляет он.
   — Но я сообщу в полицию…
   — Пожалуйста, идите в полицию, но оставьте мой дом…
   Я еще не встречал такого упертого осла. На стене висит телефонный аппарат.
   — Ну как хотите, — прекращаю я спор.
   Достаю жетон и, глядя в глаза Стендли, щелчком подбрасываю его вверх, затем ловлю и, поскольку старик молчит, иду к аппарату. Хорошо, что у меня есть номер телефона гостиницы, чтобы позвонить Брандону.
   Я поднимаю трубку. Телефонистка соединяет меня с гостиницей.
   — Инспектора Брандона, пожалуйста! Раздается голос моего коллеги:
   — О! Это вы? Рад вас слышать! Что нового?
   — Кое-что, — говорю я, продолжая смотреть прямо в полузакрытые глаза Стендли. — Прошу вас приехать в аптеку Стендли, у которого работала Марта Обюртен. Я представлю вам доказательства его вины!
   — Сейчас приеду.
   Я вешаю трубку.
   — Вот, пожалуйста, поскольку вы сами этого хотели…
   Похоже, на этот раз старикана проняло. Он опускает голову.
   — Пока еще все можно устроить за тысячу фунтов, — настаиваю я.
   Чертов ишак морщится и пожимает плечами.
   Старый хмырь! Согласись он отдать мне тысячу фунтов, это и было бы доказательством.
   Он медленно проходит к шкафам.
   — Эй, папаша, — зову я, обнажая пушку. — Не вздумайте смотаться, а не то я устрою погром в вашей будке!
   Аптекарь не отвечает. Он выдвигает маленький ящичек. Если там пистолет, то я обещаю сделать дыру в нем раньше, чем он поднимет свое оружие на пять сантиметров… Но нет… Он вынимает маленькую коробочку из-под конфет, открывает, осторожно двумя пальцами берет что-то похожее на шарик жвачки и сует в рот.
   — От кашля? — смеюсь я.
   — Да. И от всего остального тоже. Загадочные слова, подумаете вы.
   Скорее нет, поскольку он падает, как обрушившаяся стена, только шуму меньше…
   Я бросаюсь к нему. Но слишком поздно. С цианистым калием шутки плохи. Свои последние слова, заметьте, по-французски, он уже произнес… Странная штука жизнь!
   То, что я принял за конфеты, были шарики с ядом.
   Стендли проделал то же, что рейхсфюрер Геринг. Старый аптекарь избавился от своего зоба, от жизни и от неприятностей…
   А я так хотел добиться доказательств его вины!
   А теперь что? Мертвые не очень-то разговорчивы.

* * *

   — Братская могила растет, Брандон, — говорю я своему коллеге со свернутым зонтиком.
   Этот парень, Брандон, даже если вы его посадите на целую семью ежей, не шелохнется, а будет сидеть с видом мудрого зайца. Он наверняка был усидчивым школьником, и по его лицу можно определить, что он и сейчас бы имел самую высокую оценку за дисциплину и проходной балл по математике в любое заведение.
   Он осматривает труп аптекаря, в то время как я пересказываю ему содержание нашего разговора.
   — Вы обращаетесь с людьми как ковбой на Диком Западе, — замечает он с укоризной. — Тактика выжженной земли в некотором роде.
   — Извините меня… Это входит в метод, о котором я вам недавно говорил. Помните?
   — Своеобразный метод, — иронизирует он.
   — Это да… Немножко быстрый, но зато эффективный. А так, не имея против старика никаких улик, вы вряд ли смогли бы добиться признания от старого упрямца. Теперь он сам предоставил нам все доказательства… Вам ничего другого не остается, как только произвести обыск и обнаружить кокаин, а заодно и секретный журнал с именами покупателей наркотиков…

Глава 16
Где пойдет речь об одном визите

   Я полагаю, что этот ужин с глазу на глаз с Брандоном будет моим последним приемом английской пищи. Во всяком случае, во время нынешнего путешествия!
   Я решил заканчивать. Мне осточертела эта история с наркотой! В принципе это не мое дело, и я не хочу горбатиться за моих английских друзей из Скотленд-ярда! А, нет! Я еще надеялся узнать, какое отношение имел Эммануэль Ролле к этой банде. Но с тех пор как Стендли, последний персонаж моей английской истории, отбыл в мир иной, я сказал «баста»!
   Сегодня вечером, после десяти часов, я должен встретиться с моей медсестричкой. Она как раз закончит работу. Девчушка со мной подскочит до небес, а утром — посмотрите в окно, нет ли туч? — махну самолетом в Париж…
   Площадь Пигаль! Сена… Милые моему сердцу кафе!
   — О чем вы думаете? — спрашивает Брандон, которого вино сделало более человечным.
   — О чем может думать парижанин вдали от Франции, как вам кажется?
   — О Париже?
   — Да… Надо, чтобы вы как-нибудь приехали в нам. Мы вам устроим путешествие по-королевски, Брандон…
   — С удовольствием. Мы болтаем о всяких пустяках, поглощая очень съедобную индейку.
   — Вы чувствуете, что выздоровели? — спрашивает он.
   — Кажется, да… Но кроме раны на плече я еще ощущаю некоторую слабость во всем теле… Три дня сна по приезде, потом три дня с удочкой на мосту Сен-Клу, и все как рукой снимет.
   Время почти восемь вечера, когда я жму ему пять, думая о том, что если не поспешу, то опоздаю на сеанс любви к Долли…
   Видели бы вы меня на дороге в Лондон: точно метеор! Другие водители, когда я проношусь мимо, наверняка крутят пальцем у виска в мою сторону, а потом щупают пульс и беспокоятся, не поднялось ли давление…
   Я продолжаю давить на газ еще некоторое время… и вдруг резко торможу. Дорожный указатель дает название городка: Аят!
   Аят! Местечко, где живет велосипедист, жертва дорожно-транспортного происшествия. Именно из-за него, если разобраться, все и началось…
   Я нахожу мастерскую, где кузнец мне прошлый раз указал дом Даггла, сомнительной жертвы…
   Красные отблески, запах угольного дыма… Он еще работает, кузнец-удалец. Библейская сцена: человек кует железо…
   Я останавливаю своего коня. Ничего, пусть Долли покипит в ожидании меня.
   Кузнец подковывает очередного жеребца, который фыркает и оглядывается, как бы спрашивая, какого черта там сзади с ним делают. В свете полыхающего огня он отливает красным, как сказочный Пегас… Два или три человека стоят вокруг, глядя на работу кузнеца.
   Я подхожу. Недоверчивые взгляды встречают меня.
   — Добрый вечер, джентльмены, — говорю я, мысленно приподнимая несуществующую шляпу.
   Мне отвечает тихий шелест губ.
   — Кто-нибудь из вас знает французский? — спрашиваю я.
   Худой человечек в черном произносит застенчиво:
   — Немного… Я преподаватель…
   — Очень рад.
   — Позвольте представиться — Робсон…
   — Комиссар Сан-Антонио. Я из французской полиции, провожу расследование для страховой компании по поводу дорожно-транспортного происшествия, жертвой которого был господин Даггл…
   — А! Отлично.
   Он очень любезен, этот учитель. Страшно застенчивый, смешной и очень молодой. С головой слишком быстро выросшего юноши, отупевшего от учебы. Я так понимаю, что он пришел поглазеть на работу кузнеца ради развлечения, вместо того чтобы кадрить местных тоскующих красавиц…
   — Мы могли бы поговорить с вами спокойно?
   Мы выходим.
   — Видите ли, господин… э-э…
   — Робсон!
   — Да, так вот, господин Робсон, мне хотелось бы узнать кое-что о самом Даггле. Прежде всего, чем он занимается?
   Учитель задумывается.
   — Он делает радиоконденсаторы.
   — И на этом можно заработать?
   — Думаю, да. Он работает на заграницу. Это специальная модель, кажется, которую он сам разработал, и она хорошо продается во Франции и Бельгии…
   Мне кажется, что я сплю.
   — Видите ли… радиоконденсаторы… Я всегда думал, что их выпускают на специализированных заводах. Вы так не считаете, господин… э-э…
   — Робсон.
   — Нет, господин Робсон?
   — Да… — бормочет он. То, что он мне только что сказал, открывает такие горизонты!
   — Будьте любезны, господин Ронсон…
   — Робсон!
   — Да, господин Робсон, не могли бы вы пойти со мной к Дагглу? Вы будете переводчиком.
   — Хорошо…
   Он правда очень любезен. Будь у меня связи в британском министерстве просвещения, я бы начал хлопотать о его повышении по службе!

* * *

   Дагтл сам выходит открывать.
   Я быстро понимаю, что правильно сделал, пригласив с собой учителя. Это для Дагтла определенный психологический удар, поскольку учитель в деревне — даже английской — лицо значимое и мое появление в его компании весьма смахивает на официальный визит!
   — Переведите Дагглу, — говорю я, решая, по своему обыкновению, врезать сразу под дых.
   Я стараюсь сконцентрироваться, чтобы собрать воедино основательно перемешанные мысли…
   — Скажите ему, что мне хорошо известно, что он член банды, торгующей наркотиками.
   Бедняга учитель аж подпрыгивает. Но Даггл с почтением его слушает. Потом бледнеет и отвечает с жаром.
   — Остынь, папаша! — кричу я, будто тот меня понимает. — Он отрицает? — спрашиваю я у учителя.
   — Да…
   — Скажите ему, что это бессмысленно: у меня есть доказательства. Он прячет большие дозы кокаина в свои замечательные конденсаторы — ловкий способ вывозить наркотики.
   Ну, теперь я жму до конца, поскольку мне уже все ясно и я уверен в своей правоте. Я вдруг обнаруживаю в себе тот самый внутренний подъем, который дает потрясающие результаты в конце расследований. В этот момент я чувствую себя великолепно. Согласитесь, что это огромное удовлетворение — воссоздать правду! Расхождение во мнениях во время допроса — еще один козырь в моих руках, поскольку дает мне возможность конкретизировать мысль.
   Я говорю как медиум, с закрытыми глазами, не обращая внимания на учителя, который с грехом пополам пытается перевести то, что слышит…
   — Он был в контакте со Стендли, аптекарем, Стоуном, Хиггинсом, Мартой Обюртен. Однажды вместе с Мартой они решили схитрить и оставить для себя небольшое количество кокаина, чтобы загнать налево… Девушка взялась толкнуть дурь, припрятанную Дагглом.
   — Позвольте, — робко прерывает меня учитель, — но что означает «загнать налево», «дурь» и «толкнуть».
   Я отмахиваюсь от его словарных затруднений, как от мухи…
   — Не обращайте внимания, он прекрасно понимает, что я говорю… Одним словом, они вели торговлю сами по себе. Но только хозяева все-таки заметили и решили ликвидировать Даггла, поскольку он стал опасен… Он мог попасться, и тогда бизнесу крышка. Происшествие было не случайностью, а покушением! Но оно провалилось, однако послужило предупреждением Дагглу. Они не могли его замочить прямо так, сразу после неудавшейся попытки, поскольку внимание полиции привлекло бы убийство свидетеля…