Дхирендра и Чан сражались на главных участках боя. Я же находился в отряде, оставленном Бакни в резерве, и поэтому только с чужих слов знал о мужестве и отваге, которые проявил в тот день капитан Дхирендра. Он защищал центральный, западный, вход во дворец и не ушел оттуда до тех пор, пока все его товарищи не погибли один за другим. Наконец ворота были разбиты. В образовавшийся пролом кинулись солдаты Нохри, которых вел за собой Дхандас, все еще почитавшийся мятежниками за Гора. Чан сражался у восточных ворот, но и там сопротивление было сломлено. Бакни во избежание окружения приказал всем отступать к центральному зданию.
Мы отходили в полном боевом порядке. Все раненые заранее были перенесены в центральное здание, где сама царица со своими подругами делала им перевязки и ухаживала за ними.
Во второй половине дня, когда сражение было в самом разгаре, я случайно встретился с Дхирендрой.
— Создалось очень опасное положение. Я даже не представляю себе, как сможем мы бороться дальше, — сказал я.
— По-моему, нам нечего отчаиваться, — ответил Дхирендра. — Им еще предстоит преодолеть ров, а это не такое уж легкое дело.
Вскоре Нохри с соратниками удалось перетащить таран через ворота в сад.
Ряды защитников дворца значительно поредели, и в бой был введен резервный отряд, в составе которого находился и я. Мы должны были оказывать помощь капитану Дхирендре, оборонявшему дворец с фронта.
Когда враги пытались подвести таран ко рву, Дхирендра, в маске Анубиса, с патронташем через плечо, быстро и метко стрелял в них, не теряя ни одной пули даром.
Я и в мыслях никогда не допускал, чтобы человеческая жестокость доходила до таких пределов.
После захода солнца сражение приняло еще более ожесточенный характер. Нохри решил, что темнота только благоприятствует ему, и ввел в бой свежие подкрепления. Мы сражались без отдыха в течение многих часов и в результате неравной борьбы понесли большие потери. Мы устали так, что едва стояли на ногах.
В десять вечера Дхандасу удалось подвести таран к самому дворцу. Капитан Дхирендра и Бакни бросились туда, но было уже поздно: противник прочно закрепился на занятой позиции, и все попытки гвардейцев отбросить его назад оказались тщетными.
С первого же удара тарана карниз здания с грохотом обвалился, а в стене образовалась брешь. Потом последовал ряд новых ударов, и за час пролом был значительно расширен.
В полночь наступило затишье. Страшная усталость, голод и жажда заставили обе стороны без всякого приказа прекратить сражение и отойти назад,
Меня разыскал Яхмос.
— Царица желает видеть вас и ваших друзей, — сказал он.
Мы с товарищами вошли в приемный зал. Бакни был уже там. Поздоровавшись с нами, царица сразу же открыла заседание, причем мне и на этот раз пришлось исполнять обязанности переводчика.
— Хорошо, если бы из этого здания имелся выход наружу. Тогда я смог бы с небольшим отрядом внезапно напасть на неприятеля с тыла. Среди мятежников поднялась бы паника, и нам, я думаю, удалось бы воспользоваться этим и захватить таран, — высказал свое мнение Дхирендра.
— А в самом деле, нет ли здесь потайного хода? — спросил Чан.
Только успел я это перевести, как Бакни с такой силой ударил меня по плечу, что я чуть было не закричал от боли.
— Как же я сам не додумался до этого раньше?! Ведь от дворца в центр города ведет подземный ход! — воскликнул он и тут же обратился к Дхирендре: — Если вы согласны, то я опрошу своих воинов и из числа добровольцев отберу самых крепких и испытанных. С ними мы пройдем в город, нападем на Нохри с тыла, пробьемся сквозь расположение его войск к центральному зданию и овладеем тараном. Мы обратим в бегство мятежные войска и заставим их отойти на тот берег реки!
В это время в комнату вбежал какой-то человек и объявил:
— Гонец от Нохри! Он просит, чтобы его приняла царица.
Серисис разрешила ввести гонца, и тот, почтительно опустившись перед ней на колени, сказал:
— О царица, полководец приветствует вас и заявляет, что вся страна находится в его руках. Он требует, чтобы вы сдались ему, за что он обещает сохранить вам жизнь и ограничиться высылкой вас за пределы страны. В случае сопротивления вас ждет неминуемая смерть.
Царица встала. Ее глаза сверкали, а губы дрожали от гнева.
— Передай своему хозяину, что ни правительница Митни-Хапи, ни защитники ее не боятся тех, кто предал Серисис, — ответила она твердо.
Когда гонец, низко кланяясь, вышел из приемного зала, я взглянул на Бакни. Его рука лежала на рукояти меча, а глаза от ярости налились кровью.
Глава XXV. ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ БОЕМ
Глава XXVI. ПОБЕДА
Глава XXVII. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Мы отходили в полном боевом порядке. Все раненые заранее были перенесены в центральное здание, где сама царица со своими подругами делала им перевязки и ухаживала за ними.
Во второй половине дня, когда сражение было в самом разгаре, я случайно встретился с Дхирендрой.
— Создалось очень опасное положение. Я даже не представляю себе, как сможем мы бороться дальше, — сказал я.
— По-моему, нам нечего отчаиваться, — ответил Дхирендра. — Им еще предстоит преодолеть ров, а это не такое уж легкое дело.
Вскоре Нохри с соратниками удалось перетащить таран через ворота в сад.
Ряды защитников дворца значительно поредели, и в бой был введен резервный отряд, в составе которого находился и я. Мы должны были оказывать помощь капитану Дхирендре, оборонявшему дворец с фронта.
Когда враги пытались подвести таран ко рву, Дхирендра, в маске Анубиса, с патронташем через плечо, быстро и метко стрелял в них, не теряя ни одной пули даром.
Я и в мыслях никогда не допускал, чтобы человеческая жестокость доходила до таких пределов.
После захода солнца сражение приняло еще более ожесточенный характер. Нохри решил, что темнота только благоприятствует ему, и ввел в бой свежие подкрепления. Мы сражались без отдыха в течение многих часов и в результате неравной борьбы понесли большие потери. Мы устали так, что едва стояли на ногах.
В десять вечера Дхандасу удалось подвести таран к самому дворцу. Капитан Дхирендра и Бакни бросились туда, но было уже поздно: противник прочно закрепился на занятой позиции, и все попытки гвардейцев отбросить его назад оказались тщетными.
С первого же удара тарана карниз здания с грохотом обвалился, а в стене образовалась брешь. Потом последовал ряд новых ударов, и за час пролом был значительно расширен.
В полночь наступило затишье. Страшная усталость, голод и жажда заставили обе стороны без всякого приказа прекратить сражение и отойти назад,
Меня разыскал Яхмос.
— Царица желает видеть вас и ваших друзей, — сказал он.
Мы с товарищами вошли в приемный зал. Бакни был уже там. Поздоровавшись с нами, царица сразу же открыла заседание, причем мне и на этот раз пришлось исполнять обязанности переводчика.
— Хорошо, если бы из этого здания имелся выход наружу. Тогда я смог бы с небольшим отрядом внезапно напасть на неприятеля с тыла. Среди мятежников поднялась бы паника, и нам, я думаю, удалось бы воспользоваться этим и захватить таран, — высказал свое мнение Дхирендра.
— А в самом деле, нет ли здесь потайного хода? — спросил Чан.
Только успел я это перевести, как Бакни с такой силой ударил меня по плечу, что я чуть было не закричал от боли.
— Как же я сам не додумался до этого раньше?! Ведь от дворца в центр города ведет подземный ход! — воскликнул он и тут же обратился к Дхирендре: — Если вы согласны, то я опрошу своих воинов и из числа добровольцев отберу самых крепких и испытанных. С ними мы пройдем в город, нападем на Нохри с тыла, пробьемся сквозь расположение его войск к центральному зданию и овладеем тараном. Мы обратим в бегство мятежные войска и заставим их отойти на тот берег реки!
В это время в комнату вбежал какой-то человек и объявил:
— Гонец от Нохри! Он просит, чтобы его приняла царица.
Серисис разрешила ввести гонца, и тот, почтительно опустившись перед ней на колени, сказал:
— О царица, полководец приветствует вас и заявляет, что вся страна находится в его руках. Он требует, чтобы вы сдались ему, за что он обещает сохранить вам жизнь и ограничиться высылкой вас за пределы страны. В случае сопротивления вас ждет неминуемая смерть.
Царица встала. Ее глаза сверкали, а губы дрожали от гнева.
— Передай своему хозяину, что ни правительница Митни-Хапи, ни защитники ее не боятся тех, кто предал Серисис, — ответила она твердо.
Когда гонец, низко кланяясь, вышел из приемного зала, я взглянул на Бакни. Его рука лежала на рукояти меча, а глаза от ярости налились кровью.
Глава XXV. ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ БОЕМ
В эти страшные дни нам некогда было думать о себе. Мы ели, когда чувство голода становилось невыносимым, и ложились спать, когда уже не могли от усталости стоять на ногах.
Задолго до рассвета Бакни собрал всех гвардейцев, кроме часовых, и сказал им, что идет на трудное и опасное дело. Он не стал говорить, куда и зачем ему предстояло идти, но не скрыл от них, что, может быть, ни один не вернется назад. После этого Бакни спросил, кто хочет пойти с ним, и гвардейцы все как один сделали шаг вперед.
Бакни сказал мне и Яхмосу:
— Видите, я так и предполагал! Это счастье для царицы, что ее престол охраняют такие отважные воины!
Отряд добровольцев прошел в зал, где сидела царица с Чаном и Дхирендрой. Гвардейцы до сих пор принимали их за Тота и Анубиса. Я несколько раз просил разрешения покончить с этим обманом, но Серисис и Яхмос отвечали мне:
— Сделав так, мы многое потеряем. Пусть ваши друзья останутся богами еще на несколько дней.
Для суеверных серафийцев не было ничего необычного в том, что боги их предков спустились на землю и плечом к плечу сражаются вместе с простыми смертными. Да оно и понятно, если обратиться к примерам из истории других народов. Всем известно предание о Троянской войне, в котором рассказывается, что, когда Троя начала одерживать верх, боги Олимпа, разделившись, приняли участие в борьбе людей и выступили одни на стороне Греции, другие — на стороне Трои. Аналогичные сказания мы можем найти и у древних египтян. И сейчас, в эти дни, солдаты считали себя не столько сторонниками Серисис или полководца Нохри, сколько сторонниками и последователями Анубиса и Тота или Гора.
Вот почему добровольцы были обрадованы и воодушевлены, когда услышали, что их поведет сам Анубис, — никто не сможет защитить их лучше бога смерти.
Провожая воинов до подземного хода, я вспомнил подземелье на берегу Меридова озера, состоящее из трех тысяч комнат, многие из которых я видел своими глазами.
Впереди шел раб с факелом в руке. Он вел нас из одной комнаты в другую, и мне казалось, что мы идем уже очень долго.
Наконец мы прошли в огромный зал площадью не менее двухсот пятидесяти квадратных метров, с таким низким потолком, что человек выше среднего роста мог свободно достать до него рукой, даже не вставая на цыпочки. Хоть я не инженер, тем не менее я с удивлением отметил про себя, что в зале не было ни одного столба, поддерживавшего такой огромный свод.
Раб остановился у статуи, которая ничем не отличалась от статуй сидящих писцов на дороге, ведущей в Митни-Хапи.
Бакни подошел и, по-видимому, повернул какой-то механизм, потому что статуя сдвинулась в сторону, и в стене перед нами показалась узкая щель, в которой я разглядел несколько ступенек.
Бакни попрощался со мной, потом молча подошел к подземному ходу, спустился вниз по ступенькам и исчез в темноте. Гвардейцы шли за ним гуськом. Они были спокойны, хотя знали, что впереди их ждет трудное и опасное дело. Я с волнением смотрел на этих героев, которые готовы были погибнуть, выполняя свой долг.
Последним шел капитан Дхирендра в маске Анубиса. Он положил руку мне на плечо, наклонился и тихо сказал:
— Прощайте, профессор! Если мы с вами оба погибнем в предстоящем бою, значит, такова судьба. Обо мне не беспокойтесь: я, как и вы, одинок, и нет у меня ни жены, ни детей — никого, кто вспоминал бы обо мне… Одно время я жил в Аллахабаде и любил по вечерам ходить в парк Хусро и угощать детишек сластями…
— Знаете ли, я тоже любил это занятие, — улыбнулся я.
Дхирендра рассмеялся. Раб взглянул на него с удивлением: он никогда бы не подумал, что бог смерти может смеяться.
— Все мы похожи один на другого, независимо от нашего возраста, — сказал капитан Дхирендра и спустился в подземный ход.
Я долго прислушивался к его быстрым шагам и, когда они смолкли, обратился к рабу:
— Ты останешься здесь?
— Да, вход открыт, и я должен дождаться отряда, который сейчас прибудет для его охраны, — ответил раб.
Темнота действовала на меня удручающе, и я спросил со страхом:
— Как же мне вернуться?
— Возьмите мой факел: я не ребенок и темноты не боюсь, — сказал он. — Я не могу проводить вас, потому что мне нельзя уйти отсюда. Вы же идите с факелом и внимательно смотрите под ноги. Следы, оставленные нами на запыленном полу, выведут вас наружу.
Я понимал, что раб подсмеивается над моей робостью, но ничего не мог поделать с собой. Мне казалось невыносимым оставаться дольше в этом мрачном подземелье и хотелось как можно скорее снова попасть во дворец, даже если там опять завязалось сражение.
Я взял факел и пошел назад. Действительно, на полу лежал толстый слой пыли, скопившейся здесь в течение тысячелетий, и на ней отчетливо были видны наши следы.
В подземелье я потерял всякое представление о времени и, вернувшись во дворец, был поражен: оказалось, что уже совсем светло. Но еще более удивительным было то, что вокруг стояла тишина. Я вошел в комнату к царице, где были Чан и Яхмос, и спросил:
— Что случилось? Почему они не возобновили наступление?
— Они могут пойти на штурм в любой момент, — ответил верховный жрец. — Нохри собрал всех своих солдат на площади перед дворцом. Мне кажется, что он решил напасть на нас со всех четырех сторон.
Дворец, как я уже говорил, находился на правом берегу реки, и от главных ворот к реке вели широкие каменные ступени, напоминающие собой бенаресскую набережную Панчгангагхат. Именно по этой лестнице в день нашего приезда в Митни-Хапи спускалась царица, чтобы почтительно приветствовать богов. Сразу же за воротами начинался сад, окружавший центральное здание дворца с севера, запада и востока, а с юга непосредственно к этому зданию примыкала внешняя дворцовая стена, такая высокая, что на нее нельзя было взобраться даже по приставной лестнице.
Мятежники, ворвавшись через главные ворота, заняли к этому времени весь сад. Пролом в стене был сделан в передней части центрального здания, немного левее входа в приемный зал, к которому примыкало множество маленьких комнат.
В глубине приемного зала мраморная лестница вела на второй этаж, в зал заседаний; здесь же были расположены спальня царицы и тронный зал. Подняться наверх можно было только этим путем.
Лестница была такой широкой, что на ней могли выстроиться в ряд пятнадцать человек. Решив, что противнику рано или поздно удастся расширить пролом, мы заранее хорошо забаррикадировали лестницу мешками с песком.
Нападения с флангов мы не боялись. Поджечь нас не могли, так как все здание было выложено из камня. Таким образом, читателям, наверное, уже стало ясно, что нас не пугала даже потеря приемного зала: на лестнице численное превосходство армии Нохри уже не будет иметь такого значения, поскольку линия наступления ограничивалась ее шириной.
Мы ожидали нападения в течение нескольких часов. Я еще не успел отдохнуть после вчерашнего дня и потому зашел в одну из верхних комнат, где было сравнительно прохладно, несмотря на жаркий день, и, улегшись на ковре, расстеленном на полу, моментально уснул.
Но спал я недолго. Проснулся и увидел, что у окна стоит сама царица Серисис. Я встал, и она подозвала меня к себе:
— Мне очень жалко, что я вас разбудила, Тутмос. Надеюсь, вы простите меня за это. Мне хочется сказать вам правду. Вы очень умный человек и, может быть, поймете меня. Когда я смотрю в окно, мне кажется, что дни мои сочтены.
Я выглянул в окно — под нами виднелся город Митни-Хапи. Солнце ярко освещало крыши домов. По улицам, точно муравьи, двигались маленькие фигурки людей. На базарах было полно народу. Крестьяне, разложив свой товар, зазывали покупателей.
Меня сперва удивило, что даже в такое ужасное время распорядок жизни в городе оставался прежним. Но потом я понял, что так оно и должно быть: шла борьба за престол, и касалась она только Нохри и царицы.
— Тутмос, я начинаю думать, что фараон и царица не так уж много значат, как мне твердили о том с детства. Тысячелетиями мои предки управляли этим народом. Все величие Митни-Хапи, изумительные памятники искусства, которые вы увидели здесь, — все это дело рук фиванских фараонов. И тем не менее этих людей, — царица указала рукой на город, — совершенно не трогает судьба нашей династии: нам угрожает смертельная опасность, а они по-прежнему спокойно ходят на базар.
Юная царица с болью в сердце говорила мне все это, но утешить ее мне было нечем. Подумав немного, я сказал:
— Мы не должны ничего бояться. Все будет хорошо, если мы в прошлой жизни совершали добрые деяния, ну, а если мы были грешны в чем-то, то самое худшее, что может с нами произойти, будет лишь искуплением нашей вины.
В это время из сада донесся громкий крик, от которого, казалось, содрогнулись и земля и небо.
Задолго до рассвета Бакни собрал всех гвардейцев, кроме часовых, и сказал им, что идет на трудное и опасное дело. Он не стал говорить, куда и зачем ему предстояло идти, но не скрыл от них, что, может быть, ни один не вернется назад. После этого Бакни спросил, кто хочет пойти с ним, и гвардейцы все как один сделали шаг вперед.
Бакни сказал мне и Яхмосу:
— Видите, я так и предполагал! Это счастье для царицы, что ее престол охраняют такие отважные воины!
Отряд добровольцев прошел в зал, где сидела царица с Чаном и Дхирендрой. Гвардейцы до сих пор принимали их за Тота и Анубиса. Я несколько раз просил разрешения покончить с этим обманом, но Серисис и Яхмос отвечали мне:
— Сделав так, мы многое потеряем. Пусть ваши друзья останутся богами еще на несколько дней.
Для суеверных серафийцев не было ничего необычного в том, что боги их предков спустились на землю и плечом к плечу сражаются вместе с простыми смертными. Да оно и понятно, если обратиться к примерам из истории других народов. Всем известно предание о Троянской войне, в котором рассказывается, что, когда Троя начала одерживать верх, боги Олимпа, разделившись, приняли участие в борьбе людей и выступили одни на стороне Греции, другие — на стороне Трои. Аналогичные сказания мы можем найти и у древних египтян. И сейчас, в эти дни, солдаты считали себя не столько сторонниками Серисис или полководца Нохри, сколько сторонниками и последователями Анубиса и Тота или Гора.
Вот почему добровольцы были обрадованы и воодушевлены, когда услышали, что их поведет сам Анубис, — никто не сможет защитить их лучше бога смерти.
Провожая воинов до подземного хода, я вспомнил подземелье на берегу Меридова озера, состоящее из трех тысяч комнат, многие из которых я видел своими глазами.
Впереди шел раб с факелом в руке. Он вел нас из одной комнаты в другую, и мне казалось, что мы идем уже очень долго.
Наконец мы прошли в огромный зал площадью не менее двухсот пятидесяти квадратных метров, с таким низким потолком, что человек выше среднего роста мог свободно достать до него рукой, даже не вставая на цыпочки. Хоть я не инженер, тем не менее я с удивлением отметил про себя, что в зале не было ни одного столба, поддерживавшего такой огромный свод.
Раб остановился у статуи, которая ничем не отличалась от статуй сидящих писцов на дороге, ведущей в Митни-Хапи.
Бакни подошел и, по-видимому, повернул какой-то механизм, потому что статуя сдвинулась в сторону, и в стене перед нами показалась узкая щель, в которой я разглядел несколько ступенек.
Бакни попрощался со мной, потом молча подошел к подземному ходу, спустился вниз по ступенькам и исчез в темноте. Гвардейцы шли за ним гуськом. Они были спокойны, хотя знали, что впереди их ждет трудное и опасное дело. Я с волнением смотрел на этих героев, которые готовы были погибнуть, выполняя свой долг.
Последним шел капитан Дхирендра в маске Анубиса. Он положил руку мне на плечо, наклонился и тихо сказал:
— Прощайте, профессор! Если мы с вами оба погибнем в предстоящем бою, значит, такова судьба. Обо мне не беспокойтесь: я, как и вы, одинок, и нет у меня ни жены, ни детей — никого, кто вспоминал бы обо мне… Одно время я жил в Аллахабаде и любил по вечерам ходить в парк Хусро и угощать детишек сластями…
— Знаете ли, я тоже любил это занятие, — улыбнулся я.
Дхирендра рассмеялся. Раб взглянул на него с удивлением: он никогда бы не подумал, что бог смерти может смеяться.
— Все мы похожи один на другого, независимо от нашего возраста, — сказал капитан Дхирендра и спустился в подземный ход.
Я долго прислушивался к его быстрым шагам и, когда они смолкли, обратился к рабу:
— Ты останешься здесь?
— Да, вход открыт, и я должен дождаться отряда, который сейчас прибудет для его охраны, — ответил раб.
Темнота действовала на меня удручающе, и я спросил со страхом:
— Как же мне вернуться?
— Возьмите мой факел: я не ребенок и темноты не боюсь, — сказал он. — Я не могу проводить вас, потому что мне нельзя уйти отсюда. Вы же идите с факелом и внимательно смотрите под ноги. Следы, оставленные нами на запыленном полу, выведут вас наружу.
Я понимал, что раб подсмеивается над моей робостью, но ничего не мог поделать с собой. Мне казалось невыносимым оставаться дольше в этом мрачном подземелье и хотелось как можно скорее снова попасть во дворец, даже если там опять завязалось сражение.
Я взял факел и пошел назад. Действительно, на полу лежал толстый слой пыли, скопившейся здесь в течение тысячелетий, и на ней отчетливо были видны наши следы.
В подземелье я потерял всякое представление о времени и, вернувшись во дворец, был поражен: оказалось, что уже совсем светло. Но еще более удивительным было то, что вокруг стояла тишина. Я вошел в комнату к царице, где были Чан и Яхмос, и спросил:
— Что случилось? Почему они не возобновили наступление?
— Они могут пойти на штурм в любой момент, — ответил верховный жрец. — Нохри собрал всех своих солдат на площади перед дворцом. Мне кажется, что он решил напасть на нас со всех четырех сторон.
Дворец, как я уже говорил, находился на правом берегу реки, и от главных ворот к реке вели широкие каменные ступени, напоминающие собой бенаресскую набережную Панчгангагхат. Именно по этой лестнице в день нашего приезда в Митни-Хапи спускалась царица, чтобы почтительно приветствовать богов. Сразу же за воротами начинался сад, окружавший центральное здание дворца с севера, запада и востока, а с юга непосредственно к этому зданию примыкала внешняя дворцовая стена, такая высокая, что на нее нельзя было взобраться даже по приставной лестнице.
Мятежники, ворвавшись через главные ворота, заняли к этому времени весь сад. Пролом в стене был сделан в передней части центрального здания, немного левее входа в приемный зал, к которому примыкало множество маленьких комнат.
В глубине приемного зала мраморная лестница вела на второй этаж, в зал заседаний; здесь же были расположены спальня царицы и тронный зал. Подняться наверх можно было только этим путем.
Лестница была такой широкой, что на ней могли выстроиться в ряд пятнадцать человек. Решив, что противнику рано или поздно удастся расширить пролом, мы заранее хорошо забаррикадировали лестницу мешками с песком.
Нападения с флангов мы не боялись. Поджечь нас не могли, так как все здание было выложено из камня. Таким образом, читателям, наверное, уже стало ясно, что нас не пугала даже потеря приемного зала: на лестнице численное превосходство армии Нохри уже не будет иметь такого значения, поскольку линия наступления ограничивалась ее шириной.
Мы ожидали нападения в течение нескольких часов. Я еще не успел отдохнуть после вчерашнего дня и потому зашел в одну из верхних комнат, где было сравнительно прохладно, несмотря на жаркий день, и, улегшись на ковре, расстеленном на полу, моментально уснул.
Но спал я недолго. Проснулся и увидел, что у окна стоит сама царица Серисис. Я встал, и она подозвала меня к себе:
— Мне очень жалко, что я вас разбудила, Тутмос. Надеюсь, вы простите меня за это. Мне хочется сказать вам правду. Вы очень умный человек и, может быть, поймете меня. Когда я смотрю в окно, мне кажется, что дни мои сочтены.
Я выглянул в окно — под нами виднелся город Митни-Хапи. Солнце ярко освещало крыши домов. По улицам, точно муравьи, двигались маленькие фигурки людей. На базарах было полно народу. Крестьяне, разложив свой товар, зазывали покупателей.
Меня сперва удивило, что даже в такое ужасное время распорядок жизни в городе оставался прежним. Но потом я понял, что так оно и должно быть: шла борьба за престол, и касалась она только Нохри и царицы.
— Тутмос, я начинаю думать, что фараон и царица не так уж много значат, как мне твердили о том с детства. Тысячелетиями мои предки управляли этим народом. Все величие Митни-Хапи, изумительные памятники искусства, которые вы увидели здесь, — все это дело рук фиванских фараонов. И тем не менее этих людей, — царица указала рукой на город, — совершенно не трогает судьба нашей династии: нам угрожает смертельная опасность, а они по-прежнему спокойно ходят на базар.
Юная царица с болью в сердце говорила мне все это, но утешить ее мне было нечем. Подумав немного, я сказал:
— Мы не должны ничего бояться. Все будет хорошо, если мы в прошлой жизни совершали добрые деяния, ну, а если мы были грешны в чем-то, то самое худшее, что может с нами произойти, будет лишь искуплением нашей вины.
В это время из сада донесся громкий крик, от которого, казалось, содрогнулись и земля и небо.
Глава XXVI. ПОБЕДА
По тому, с какой яростью мятежники пошли на приступ, мы поняли, что Нохри решил во что бы то ни стало сегодня же захватить дворец. План штурма был так тщательно разработан и противник так смело и отважно шел на нас, что мне стало страшно. Не раз солдатам Нохри удавалось продвинуться вперед, но гвардейцы стойко отражали нападение и отбрасывали их назад.
Противник попытался проникнуть во дворец с востока и с запада, но мы без особого труда сорвали его план. Главный удар мятежников приходился на ту часть здания, что была пробита тараном.
Чан с группой гвардейцев стоял у пролома и отбивал одну атаку за другой. Его револьвер не замолкал ни на минуту. В первых рядах атакующих неизменно находился Дхандас, и было удивительно, как они оба до сих пор оставались в живых, словно и в самом деле были бессмертны.
Гвардейцы потеряли много товарищей, но противник понес еще большие потери. Стоило кому-нибудь из мятежников появиться в проломе, как его тут же укладывала на месте пуля, пущенная господином Чаном, или стрела солдата Бакни. Когда противнику все же удавалось пройти через пролом, завязывалась рукопашная схватка. Это было страшное зрелище. Мне просто повезло, что я не участвовал в рукопашном бою, — для человека с моим телосложением и моей физической силой это означало бы верную смерть.
Я пребывал вместе с царицей в тронном зале и лишь время от времени спускался вниз, чтобы узнать о ходе сражения.
Но вот положение резко изменилось. Дхандасу удалось с помощью револьвера расчистить себе путь и ворваться в пролом. Следом за ним во дворец кинулись солдаты Нохри. Возможно, что мятежники снова были бы отброшены назад, если бы в это время не поспели Нохри и Псаро со своим резервом.
Чан с товарищами отошли к лестнице, и начался безжалостный рукопашный бой, длившийся минут пять. Нохри, Псаро и Дхандас принимали в нем самое активное участие. Нохри смеялся — он был уверен в победе.
Наконец гвардейцы отошли на последний рубеж, за баррикаду. Наступал решающий час, и вопрос жизни и смерти вставал теперь с особой остротой. На баррикаде сражалось пятнадцать человек, а остальные собрались в ожидании своей очереди в одной из верхних комнат. Когда кто-либо из защитников баррикады погибал, на его место тотчас же вставал другой боец. Приемный зал был битком набит мятежными солдатами, и ни одна стрела не пропадала даром.
Первым, кто попытался подняться по лестнице, был Псаро. Но он успел взбежать лишь на пять-шесть ступенек, как раздался револьверный выстрел. Псаро вскрикнул, упал лицом вниз и покатился по ступенькам. Солдат, которые бежали следом за ним, постигла та же участь. Тогда по приказу Нохри мятежники двинулись вперед плотной стеной. Шедшие в передних рядах падали, но следом за ними, по телам своих мертвых товарищей, шагали другие. В это напряженное время ко мне вдруг подбежал Чан.
— Вы ранены? — спросил я.
— Если бы меня ранили — еще не беда! Случилось худшее: у меня кончаются патроны, — ответил он.
Это было ужасно! Ведь мятежникам до сих пор не удалось овладеть баррикадой главным образом благодаря метким выстрелам Чана. Дхандас тоже перестал стрелять: по-видимому, и у него не осталось патронов.
— Сколько же вы еще сможете продержаться? — спросил я.
— Несколько минут. Их значительно больше, и они вот-вот осилят нас.
Только Чан это произнес, как на баррикаде появился Дхандас. Ударяя налево и направо обоюдоострым мечом, он упорно пробивался вперед. Я не сомневаюсь, что в это время он ни о чем не думал, кроме как о жуке-скарабее, с помощью которого он завладеет наконец сокровищами Серафиса.
Гвардейцы вынуждены были отступить. Мешки с песком полетели вниз, расчищая проход для солдат Нохри.
Царица укрылась в тронном зале, а голоса мятежников между тем раздавались все ближе и ближе. Из защитников дворца оставались в живых Чан, Яхмос, я и не более сорока солдат. Лицо Серисис было бледно, как полотно. Молча, с достоинством, не спеша подошла она к трону и села с высоко поднятой головой, украшенной короной. Она приготовилась принять удар судьбы стойко, как подобает царице, чьи предки были великими фараонами.
Полководец Нохри в сопровождении Гора — Дхандаса продвинулся к самым дверям тронного зала и громко крикнул:
— Серисис, оставь престол Митни-Хапи тому, у кого достаточно сил, чтобы овладеть им и удержать его в своих руках!
Но не успел еще Нохри закрыть рот, как внизу послышался страшный шум и раздались крики ужаса. Затем наступила тишина, и мы ясно услышали, как кто-то иронически произнес:
— О! Пойдемте же вперед и посадим Нохри на трон!
Я сразу узнал этот голос. Он принадлежал не кому иному, как капитану Дхирендре.
В отличие от Чана, который никогда не выходил из себя, капитан Дхирендра был человеком горячим и поэтому, забывшись, произнес эту фразу во всеуслышание на хинди.
Отряд Дхирендры и Бакни появился с тыла так внезапно, что мятежники растерялись от неожиданности и большинство обратилось в бегство. Дхирендра и Бакни быстро заняли мраморную лестницу, а оставшиеся в живых гвардейцы вышли из тронного зала на соединение с ними. Таким образом Нохри и Дхандас попали в окружение. Дхандас не собирался сдаваться и беспорядочно размахивал мечом, от которого страдали не столько гвардейцы, сколько его же соратники.
Нохри понял, что он бессилен что-либо сделать, и кинулся на прорыв в тронный зал. Его доспехи защитили его от мечей, но несколько гвардейцев, оставшихся с царицей, сумели справиться с ним и обезоружили его.
Дхандас, увидев, что он остался теперь один, бросился вниз по лестнице прямо на Дхирендру. Дхандас был сильнее Дхирендры и рассчитывал, оттолкнув его в сторону, спастись бегством. Дхирендра из каких-то соображений не стал стрелять из револьвера, но не пропустил Дхандаса, и между ними завязалась борьба. Дхирендра не устоял на ногах, и, тесно сцепившись друг с другом, оба бога покатились по лестнице. При падении их маски сломались, слетели с головы, и серафийцы впервые увидели их настоящие лица.
Вполне возможно, что Дхандас убил бы Дхирендру, но тут неожиданно один из мятежников со злостью воткнул копье ему в грудь, и Дхандас распластался на спине, широко раскинув руки и ноги. Потом он попытался встать, но силы оставили его, и голова беспомощно упала набок. Так негодяй, подло предавший своих товарищей, погиб от руки тех, с кем он пошел против нас, а благородный капитан Дхирендра даже в минуту смертельной опасности не выстрелил в своего заблудшего соотечественника, хотя его револьвер был в боевой готовности.
Мятежники пришли в ярость, раскрыв наш обман, и Дхирендру постигла бы та же участь, что и Дхандаса. Но в это время сообразительный Чан отвлек их внимание на себя, расстреляв последние пять-шесть патронов в потолок, и Дхирендра успел взбежать наверх.
Не стоит говорить о положении мятежников, в каком они очутились после смерти Псаро и Гора и пленения Нохри, — это и без того ясно. Бакни приказал своим гвардейцам выбросить противника из дворца, и вскоре вся территория была очищена от неприятеля.
Яхмос тут же издал приказ, в котором сообщалось, что мятежники потерпели поражение, но царица милостива и готова простить солдат, выступивших против нее, если только они немедленно сложат оружие.
Я достал аптечку и всю ночь провел около раненых. Хотя я не был знаком с медициной, но анатомию знал хорошо и потому мог оказать им первую помощь. Мне помогали люди, которые пришли сюда подобрать тела павших воинов, чтобы сделать мумии и затем похоронить их независимо от того, на чьей стороне они сражались. Древние египтяне верили в то, что дух, покинувший тело в момент смерти, должен вновь вернуться, поэтому они придавали огромное значение не только тому, чтобы сохранилось тело, но чтобы покойник выглядел как живой.
Во время восстания погибли тысячи людей, и весь город и вся страна оплакивали павших. Серафийцы перестали бриться, есть мясо и пить вино. Женщины не причесывались, не подводили глаза, не красили щеки и не натирали руки листьями мирта, как они это делали обычно. Когда специалисты по бальзамированию, прибывшие в Митни-Хапи из всей страны, делали мумии, на площади перед дворцом дважды в день собирались горожане и громко рыдали.
На берегу реки была выстроена огромная каменная гробница для мумий погибших мятежников. Гробницу для погребения мумий гвардейцев построили в дворцовом саду.
В течение всего этого времени я и мои товарищи не выходили из дворца, потому что серафийцы, узнав об обмане, жаждали нашей смерти. Столетиями в этой забытой всеми стране не было ни одного чужеземца. Первым из иностранцев, посетивших страну серафийцев, был Шивнатх Джаухри, укравший амулет Серафиса. Поэтому понятны недоверие и ненависть, с которыми отнеслись к нам подданные Серисис. У нас не было здесь ни одного друга, кроме царицы, Бакни и Яхмоса.
Не прошло и двух недель, как жизнь вошла в прежнее русло. Большую часть этого времени я провел с царицей. Она о многом расспрашивала меня, и я по мере своих сил знакомил ее с внешним миром. Однажды она воскликнула:
— Все, что вы рассказываете, кажется мне необычным, дивным сном!
— То же самое кажется и мне, когда я думаю о том, что видел и вижу здесь, — ответил я.
Как-то раз царица сказала мне:
— Тутмос, я отношусь к вам как к отцу, и мне очень не хочется, чтобы вы уезжали отсюда.
— Царица, я привязался к вам не меньше, чем вы ко мне. Но чужеземцам нельзя жить в вашей стране. Разрешите нам уехать, — попросил я.
— Мне очень жалко расставаться с вами, но ничего не поделаешь, — вздохнула Серисис. — Яхмос говорит, что вам опасно медлить с отъездом, да и ваши товарищи к тому же спешат вернуться домой. Поэтому я не смею вас больше задерживать. Но вам я обязана жизнью и троном, и я и мои потомки никогда не забудут вас и вечно будут глубоко признательны вам за вашу помощь.
— Как же мы выберемся отсюда? — спросил я.
— Это знает Бакни: ему известна дорога через лес, — ответила она.
Противник попытался проникнуть во дворец с востока и с запада, но мы без особого труда сорвали его план. Главный удар мятежников приходился на ту часть здания, что была пробита тараном.
Чан с группой гвардейцев стоял у пролома и отбивал одну атаку за другой. Его револьвер не замолкал ни на минуту. В первых рядах атакующих неизменно находился Дхандас, и было удивительно, как они оба до сих пор оставались в живых, словно и в самом деле были бессмертны.
Гвардейцы потеряли много товарищей, но противник понес еще большие потери. Стоило кому-нибудь из мятежников появиться в проломе, как его тут же укладывала на месте пуля, пущенная господином Чаном, или стрела солдата Бакни. Когда противнику все же удавалось пройти через пролом, завязывалась рукопашная схватка. Это было страшное зрелище. Мне просто повезло, что я не участвовал в рукопашном бою, — для человека с моим телосложением и моей физической силой это означало бы верную смерть.
Я пребывал вместе с царицей в тронном зале и лишь время от времени спускался вниз, чтобы узнать о ходе сражения.
Но вот положение резко изменилось. Дхандасу удалось с помощью револьвера расчистить себе путь и ворваться в пролом. Следом за ним во дворец кинулись солдаты Нохри. Возможно, что мятежники снова были бы отброшены назад, если бы в это время не поспели Нохри и Псаро со своим резервом.
Чан с товарищами отошли к лестнице, и начался безжалостный рукопашный бой, длившийся минут пять. Нохри, Псаро и Дхандас принимали в нем самое активное участие. Нохри смеялся — он был уверен в победе.
Наконец гвардейцы отошли на последний рубеж, за баррикаду. Наступал решающий час, и вопрос жизни и смерти вставал теперь с особой остротой. На баррикаде сражалось пятнадцать человек, а остальные собрались в ожидании своей очереди в одной из верхних комнат. Когда кто-либо из защитников баррикады погибал, на его место тотчас же вставал другой боец. Приемный зал был битком набит мятежными солдатами, и ни одна стрела не пропадала даром.
Первым, кто попытался подняться по лестнице, был Псаро. Но он успел взбежать лишь на пять-шесть ступенек, как раздался револьверный выстрел. Псаро вскрикнул, упал лицом вниз и покатился по ступенькам. Солдат, которые бежали следом за ним, постигла та же участь. Тогда по приказу Нохри мятежники двинулись вперед плотной стеной. Шедшие в передних рядах падали, но следом за ними, по телам своих мертвых товарищей, шагали другие. В это напряженное время ко мне вдруг подбежал Чан.
— Вы ранены? — спросил я.
— Если бы меня ранили — еще не беда! Случилось худшее: у меня кончаются патроны, — ответил он.
Это было ужасно! Ведь мятежникам до сих пор не удалось овладеть баррикадой главным образом благодаря метким выстрелам Чана. Дхандас тоже перестал стрелять: по-видимому, и у него не осталось патронов.
— Сколько же вы еще сможете продержаться? — спросил я.
— Несколько минут. Их значительно больше, и они вот-вот осилят нас.
Только Чан это произнес, как на баррикаде появился Дхандас. Ударяя налево и направо обоюдоострым мечом, он упорно пробивался вперед. Я не сомневаюсь, что в это время он ни о чем не думал, кроме как о жуке-скарабее, с помощью которого он завладеет наконец сокровищами Серафиса.
Гвардейцы вынуждены были отступить. Мешки с песком полетели вниз, расчищая проход для солдат Нохри.
Царица укрылась в тронном зале, а голоса мятежников между тем раздавались все ближе и ближе. Из защитников дворца оставались в живых Чан, Яхмос, я и не более сорока солдат. Лицо Серисис было бледно, как полотно. Молча, с достоинством, не спеша подошла она к трону и села с высоко поднятой головой, украшенной короной. Она приготовилась принять удар судьбы стойко, как подобает царице, чьи предки были великими фараонами.
Полководец Нохри в сопровождении Гора — Дхандаса продвинулся к самым дверям тронного зала и громко крикнул:
— Серисис, оставь престол Митни-Хапи тому, у кого достаточно сил, чтобы овладеть им и удержать его в своих руках!
Но не успел еще Нохри закрыть рот, как внизу послышался страшный шум и раздались крики ужаса. Затем наступила тишина, и мы ясно услышали, как кто-то иронически произнес:
— О! Пойдемте же вперед и посадим Нохри на трон!
Я сразу узнал этот голос. Он принадлежал не кому иному, как капитану Дхирендре.
В отличие от Чана, который никогда не выходил из себя, капитан Дхирендра был человеком горячим и поэтому, забывшись, произнес эту фразу во всеуслышание на хинди.
Отряд Дхирендры и Бакни появился с тыла так внезапно, что мятежники растерялись от неожиданности и большинство обратилось в бегство. Дхирендра и Бакни быстро заняли мраморную лестницу, а оставшиеся в живых гвардейцы вышли из тронного зала на соединение с ними. Таким образом Нохри и Дхандас попали в окружение. Дхандас не собирался сдаваться и беспорядочно размахивал мечом, от которого страдали не столько гвардейцы, сколько его же соратники.
Нохри понял, что он бессилен что-либо сделать, и кинулся на прорыв в тронный зал. Его доспехи защитили его от мечей, но несколько гвардейцев, оставшихся с царицей, сумели справиться с ним и обезоружили его.
Дхандас, увидев, что он остался теперь один, бросился вниз по лестнице прямо на Дхирендру. Дхандас был сильнее Дхирендры и рассчитывал, оттолкнув его в сторону, спастись бегством. Дхирендра из каких-то соображений не стал стрелять из револьвера, но не пропустил Дхандаса, и между ними завязалась борьба. Дхирендра не устоял на ногах, и, тесно сцепившись друг с другом, оба бога покатились по лестнице. При падении их маски сломались, слетели с головы, и серафийцы впервые увидели их настоящие лица.
Вполне возможно, что Дхандас убил бы Дхирендру, но тут неожиданно один из мятежников со злостью воткнул копье ему в грудь, и Дхандас распластался на спине, широко раскинув руки и ноги. Потом он попытался встать, но силы оставили его, и голова беспомощно упала набок. Так негодяй, подло предавший своих товарищей, погиб от руки тех, с кем он пошел против нас, а благородный капитан Дхирендра даже в минуту смертельной опасности не выстрелил в своего заблудшего соотечественника, хотя его револьвер был в боевой готовности.
Мятежники пришли в ярость, раскрыв наш обман, и Дхирендру постигла бы та же участь, что и Дхандаса. Но в это время сообразительный Чан отвлек их внимание на себя, расстреляв последние пять-шесть патронов в потолок, и Дхирендра успел взбежать наверх.
Не стоит говорить о положении мятежников, в каком они очутились после смерти Псаро и Гора и пленения Нохри, — это и без того ясно. Бакни приказал своим гвардейцам выбросить противника из дворца, и вскоре вся территория была очищена от неприятеля.
Яхмос тут же издал приказ, в котором сообщалось, что мятежники потерпели поражение, но царица милостива и готова простить солдат, выступивших против нее, если только они немедленно сложат оружие.
Я достал аптечку и всю ночь провел около раненых. Хотя я не был знаком с медициной, но анатомию знал хорошо и потому мог оказать им первую помощь. Мне помогали люди, которые пришли сюда подобрать тела павших воинов, чтобы сделать мумии и затем похоронить их независимо от того, на чьей стороне они сражались. Древние египтяне верили в то, что дух, покинувший тело в момент смерти, должен вновь вернуться, поэтому они придавали огромное значение не только тому, чтобы сохранилось тело, но чтобы покойник выглядел как живой.
Во время восстания погибли тысячи людей, и весь город и вся страна оплакивали павших. Серафийцы перестали бриться, есть мясо и пить вино. Женщины не причесывались, не подводили глаза, не красили щеки и не натирали руки листьями мирта, как они это делали обычно. Когда специалисты по бальзамированию, прибывшие в Митни-Хапи из всей страны, делали мумии, на площади перед дворцом дважды в день собирались горожане и громко рыдали.
На берегу реки была выстроена огромная каменная гробница для мумий погибших мятежников. Гробницу для погребения мумий гвардейцев построили в дворцовом саду.
В течение всего этого времени я и мои товарищи не выходили из дворца, потому что серафийцы, узнав об обмане, жаждали нашей смерти. Столетиями в этой забытой всеми стране не было ни одного чужеземца. Первым из иностранцев, посетивших страну серафийцев, был Шивнатх Джаухри, укравший амулет Серафиса. Поэтому понятны недоверие и ненависть, с которыми отнеслись к нам подданные Серисис. У нас не было здесь ни одного друга, кроме царицы, Бакни и Яхмоса.
Не прошло и двух недель, как жизнь вошла в прежнее русло. Большую часть этого времени я провел с царицей. Она о многом расспрашивала меня, и я по мере своих сил знакомил ее с внешним миром. Однажды она воскликнула:
— Все, что вы рассказываете, кажется мне необычным, дивным сном!
— То же самое кажется и мне, когда я думаю о том, что видел и вижу здесь, — ответил я.
Как-то раз царица сказала мне:
— Тутмос, я отношусь к вам как к отцу, и мне очень не хочется, чтобы вы уезжали отсюда.
— Царица, я привязался к вам не меньше, чем вы ко мне. Но чужеземцам нельзя жить в вашей стране. Разрешите нам уехать, — попросил я.
— Мне очень жалко расставаться с вами, но ничего не поделаешь, — вздохнула Серисис. — Яхмос говорит, что вам опасно медлить с отъездом, да и ваши товарищи к тому же спешат вернуться домой. Поэтому я не смею вас больше задерживать. Но вам я обязана жизнью и троном, и я и мои потомки никогда не забудут вас и вечно будут глубоко признательны вам за вашу помощь.
— Как же мы выберемся отсюда? — спросил я.
— Это знает Бакни: ему известна дорога через лес, — ответила она.
Глава XXVII. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
За два дня до нашего отъезда состоялась казнь Нохри. Перед тем как покинуть страну серафийцев, я отдал Яхмосу священный амулет и рассказал ему тайну гробницы. Ни я, ни мои друзья не хотели даже дотронуться до сокровищ Серафиса. В ответ на это выражение нашей дружбы Яхмос подарил мне другой амулет, также сделанный в виде жука-скарабея, красивый кувшин и еще несколько вещиц, которые до сих пор хранятся у меня дома.
Когда я прощался с царицей, ее глаза были полны слез. Мне было еще тяжелее расставаться, потому что я успел привязаться к ней, как к дочери. Мои товарищи тоже были растроганы. Старый Яхмос долго кланялся, провожая нас.
Мы вышли из дворца подземным ходом. Когда мы проходили по улицам Митни-Хапи, было уже за полночь и вокруг царила тишина. Вдруг раздался окрик стражника, но Бакни назвал свое имя, и тот почтительно приветствовал его и отошел в сторону. На реке мы увидели заранее приготовленные для нас две лодки.
Мы сели в них и отплыли. Проплывая мимо храма бога Ра, я вспомнил адвоката Верховного суда города Патны Дхандаса Джаухри. Его привела сюда жажда золота. Забыв обо всем ради богатства, он погиб здесь, и его мумия погребена в чужой земле, вдали от родины.
Часа за два до восхода солнца мы вылезли из лодок. Дальше путь наш лежал через горы. Когда мы взобрались на вершину горы, уже совсем рассвело, и, оглянувшись назад, мы в последний раз посмотрели на видневшийся вдали удивительный город Митни-Хапи. Потом мы подошли к какому-то ручью и впервые за много дней как следует помылись. Краска сходила с нас с большим трудом. Позавтракав, мы опять двинулись в путь. До самого вечера мы спускались вниз с горы и к заходу солнца подошли к невысоким зарослям кустарника. Впереди на горизонте темной полосой высился лес.
— Это и есть тот страшный, дремучий лес, который окружает нашу страну с трех сторон, — сказал Бакни. — Говорят, что там водятся злые духи и призраки. Чтобы пройти через него, вам потребуется много времени.
Через два дня мы подошли к этому лесу и здесь простились с отважным Бакни и сопровождавшими его солдатами. Бакни подарил на память капитану Дхирендре свой меч, а Дхирендра отдал ему ящичек со стеклянными глазами. Мы расставались друг с другом с тяжелым сердцем и со слезами на глазах.
С нами остались четыре негра-раба, которые несли наши вещи, и негр-проводник, который путешествовал по этому лесу вместе с Псаро. Мы думали вначале, что переход через лес не представит никакого труда, но мы ошибались. Лианы и колючий кустарник постоянно преграждали нам путь, хватали нас за одежду и рвали ее. Лесные пиявки и насекомые и днем и ночью не отставали от нас, и наши тела опухли от укусов. Сейчас мне кажется, что путешествие по лесу было не менее трудным, чем переход через пустыню. Наконец, потеряв счет дням, мы вышли из этого леса.
Перед нами текла небольшая река. Срубив деревья, мы сделали из них плот и, отпустив наших провожатых, поплыли на нем вниз по течению. Через несколько дней мы увидели какую-то деревню. Как выяснилось, в ней жило какое-то африканское племя, у которого благодаря опыту умного и ловкого капитана Дхирендры нам удалось получить столько еды, сколько нам было нужно.
Еще через несколько дней течение принесло нас к реке Кобуа, и по ней мы в конце концов добрались до озера Виктория, лежащего на границе между Угандой и Кенией. Теперь нам нечего было волноваться за свою судьбу.
В городе Кисуму мы достали одежду и вновь стали цивилизованными людьми.
В городах Найроби и Момбасе и в ряде других мест нам пришлось рассказать о своем путешествии, а я даже прочитал несколько лекций. Но мне кажется, что никто не верил нам всерьез, хотя все слушали нас с большим интересом. Люди приходили на мои выступления, как на развлечение, словно я рассказывал все это ради смеха. Я даже написал научную книгу с подробным отчетом о нашем путешествии в страну серафийцев, но ее никто не пожелал издавать. Когда я пытаюсь убедить людей в своей правдивости, они почему-то считают меня не совсем нормальным.
Когда я прощался с царицей, ее глаза были полны слез. Мне было еще тяжелее расставаться, потому что я успел привязаться к ней, как к дочери. Мои товарищи тоже были растроганы. Старый Яхмос долго кланялся, провожая нас.
Мы вышли из дворца подземным ходом. Когда мы проходили по улицам Митни-Хапи, было уже за полночь и вокруг царила тишина. Вдруг раздался окрик стражника, но Бакни назвал свое имя, и тот почтительно приветствовал его и отошел в сторону. На реке мы увидели заранее приготовленные для нас две лодки.
Мы сели в них и отплыли. Проплывая мимо храма бога Ра, я вспомнил адвоката Верховного суда города Патны Дхандаса Джаухри. Его привела сюда жажда золота. Забыв обо всем ради богатства, он погиб здесь, и его мумия погребена в чужой земле, вдали от родины.
Часа за два до восхода солнца мы вылезли из лодок. Дальше путь наш лежал через горы. Когда мы взобрались на вершину горы, уже совсем рассвело, и, оглянувшись назад, мы в последний раз посмотрели на видневшийся вдали удивительный город Митни-Хапи. Потом мы подошли к какому-то ручью и впервые за много дней как следует помылись. Краска сходила с нас с большим трудом. Позавтракав, мы опять двинулись в путь. До самого вечера мы спускались вниз с горы и к заходу солнца подошли к невысоким зарослям кустарника. Впереди на горизонте темной полосой высился лес.
— Это и есть тот страшный, дремучий лес, который окружает нашу страну с трех сторон, — сказал Бакни. — Говорят, что там водятся злые духи и призраки. Чтобы пройти через него, вам потребуется много времени.
Через два дня мы подошли к этому лесу и здесь простились с отважным Бакни и сопровождавшими его солдатами. Бакни подарил на память капитану Дхирендре свой меч, а Дхирендра отдал ему ящичек со стеклянными глазами. Мы расставались друг с другом с тяжелым сердцем и со слезами на глазах.
С нами остались четыре негра-раба, которые несли наши вещи, и негр-проводник, который путешествовал по этому лесу вместе с Псаро. Мы думали вначале, что переход через лес не представит никакого труда, но мы ошибались. Лианы и колючий кустарник постоянно преграждали нам путь, хватали нас за одежду и рвали ее. Лесные пиявки и насекомые и днем и ночью не отставали от нас, и наши тела опухли от укусов. Сейчас мне кажется, что путешествие по лесу было не менее трудным, чем переход через пустыню. Наконец, потеряв счет дням, мы вышли из этого леса.
Перед нами текла небольшая река. Срубив деревья, мы сделали из них плот и, отпустив наших провожатых, поплыли на нем вниз по течению. Через несколько дней мы увидели какую-то деревню. Как выяснилось, в ней жило какое-то африканское племя, у которого благодаря опыту умного и ловкого капитана Дхирендры нам удалось получить столько еды, сколько нам было нужно.
Еще через несколько дней течение принесло нас к реке Кобуа, и по ней мы в конце концов добрались до озера Виктория, лежащего на границе между Угандой и Кенией. Теперь нам нечего было волноваться за свою судьбу.
В городе Кисуму мы достали одежду и вновь стали цивилизованными людьми.
В городах Найроби и Момбасе и в ряде других мест нам пришлось рассказать о своем путешествии, а я даже прочитал несколько лекций. Но мне кажется, что никто не верил нам всерьез, хотя все слушали нас с большим интересом. Люди приходили на мои выступления, как на развлечение, словно я рассказывал все это ради смеха. Я даже написал научную книгу с подробным отчетом о нашем путешествии в страну серафийцев, но ее никто не пожелал издавать. Когда я пытаюсь убедить людей в своей правдивости, они почему-то считают меня не совсем нормальным.